Я вообще-то темноты не боюсь. Ну как, не боюсь - опасаюсь немного, знаете - страшные очертания, все в этом духе. У меня еще на столе лампа стоит, так я на нее футболку накидываю, чтобы свет приглушить, значит. Так эта лампа в темноте кем только не привидится иногда. Ну да глупости все это. Самое страшное - ночью из своей освещенной комнаты выйти в коридор. Попить там, или в туалет. Страшна тут не...
После третьего класса она поступила в лицей и стала ездить в школу на автобусе. Автобус идет ровно тридцать семь минут: маршрут его удачно пролегает по таким захолустным улочкам, где даже в утренний час пик практически не бывает пробок. Дома, на Веерной, ее провожает и встречает на остановке бабушка; а конечная точка маршрута удачно называется «Школа», и в самом деле расположена прямо возле школы...
Сейчас я подвизаюсь разнорабочим в Москве, а около года тому назад находился в провинциальном поселке городского типа, на местной ТЭЦ в должности машиниста-обходчика, а ещё — на грани самоубийства. Туда меня привела вполне себе простая судьба: Ивановский энергетический, практика, диплом, поиски работы по специальности, поиски хоть какой-то работы, и, наконец, трудоустройство — куда взяли. Я давно...
— Пойдем в подвал? — спрашивал Карлсон. Никакого пропеллера, как в мультике, у Карлсона не было. Если живешь в подвале, пропеллер ни к чему. Там летать негде. И штанов на помочах, в смешную клеточку, у Карлсона тоже не было. Он всегда ходил в длинной рубашке до пят, с кружавчиками у ворота. А ворот собирался в гармошку специальным шнурочком, отчего лицо Карлсона сразу делалось из обычно синюшного...
Теплый ветер шевелил волосы, в нос ударяли запахи горячего летнего луга, и небо без единого облака нависало над ним, словно огромная синяя линза. Илья повернул голову, разглядывая бесконечное цветастое поле. Снаружи было тепло, а внутри — холодно и сыро. Он хотел сделать шаг, но глухой удар откуда-то снизу сбил его с ног... Парень проснулся с громким вздохом, будто невидимая сила огромной массой...
И небо, и океан были цвета медицинской нержавеющей стали — именно того бесстрастно-серого, безупречно строгого оттенка, который ни с чем не спутать. Вода сдержанно поблёскивала, будто привычный инструмент в опытной руке. Горизонт был ровен и тонок, как режущая кромка. По правую сторону, вроде бы далеко, ворчали волны: небольшие и обманчиво смирные, они поджидали зазевавшихся водителей. Путь...
Как и всякий человек, долго проживший в посёлке, Настя Теплишина, конечно, слышала о Жуках. И о том, что с ними лучше не связываться. Изредка встречала кого-то из многочисленного Жучиного семейства — угрюмых мужчин с такими смуглыми физиономиями, будто они тёрли о наждак щетины зелёные орехи. Видела она и их матушку, горбатую старуху, которую вёл под локоть двухметровый детина. Жуков предпочитали...
- Я – существо рассудительное, - сказал Никифор. – За пятьсот лет – ни одного замечания. Хороший хозяин, строгий блюститель порядка. Труженик. Преданный товарищ, на меня можно положиться. Я, если хочешь знать, всегда иду навстречу ближнему. С полдороги выхожу… - А что ты умеешь делать? – спросила Варвара. - А всё, - ответил Никифор. – Обличие умею менять. То постовым прикинусь, то президентом… -...
Рыбачили в безлюдном, очень уютном и красивом месте. Наловили... ну, врать не хочу, а в правду вы всё равно не поверите. В общем, клёв был фантастический. Довольные, сварили уху, наелись от пуза, хряпнули водки; не очень много, меньше пол-литра на компанию. Пили не все: Тимур, большой и умный овчар, естественно, не стал. Да мы ему и не предлагали. Кроме него, нас было трое: я, мой старый товарищ...
— Бабушка, зачем мы спим со светом? Стоял июль, и в маленькой комнате было невероятно жарко. Четырёхлетняя Женя уже битый час недовольно ворочалась, и она была бы рада раскинуть руки и ноги и сбросить ненавистное одеяло, но грузное бабушкино тело, лежащее на краю «полуторки», едва ли что не вжимало ее в стену. Да ещё и не в меру яркий для своих размеров ночник-избушка из покоцанного мрамора...