Ранним утром поезд подполз к станции и остановился, напоследок пыхнув паром. Кеша спрыгнул на деревянную платформу, поправил на плече вещмешок и огляделся.

Станция Медвежья Гора. Красноармеец, слыша название, воображал себе «медвежий угол». Не особо и ошибся. Деревянный вокзал с причудливой башенкой, платформа, а за ними — никакого города, лишь россыпь складов и бараков. А дальше к горизонту сплошь сосны.

Станционный буфет только открывался. Сонная тетка раскладывала снедь. Кеша пригляделся:

— Гражданочка, дайте пирожок!

— Чегой?

— Да вот тот!

— А, «калитку». На здоровьички!

Подивившись причудливому названию, Кеша купил забавный, открытый сверху пирожок со смородиной и стакан чаю. То и другое тепловатое, еще немного, и проще назвать холодным, — но умял и выпил единым духом.

— А подскажите, мамаша, где тут у вас… сельсовет?

— А тут вроде и не село, а поселок, и не один. Поселксовет?..

— А где начальство заседает? — нашелся Кеша.

— А по улице. Седьмой дом, крыша железом крыта. Прямо иди, не ошибесси.

Улыбаясь, Кеша вышел из вокзала. Да, не заблудишься — улица в поселке была единственная. В бараке с вывеской «Кабак» бренчала гитара и кто-то нескладно тянул:

Все, что было, все, что ныло, –

Все давным-давно уплыло,

Утомились лаской губы,

И натешилась душа!

Все, что пело, все, что млело, –

Все давным-давно истлело…

То ли спозаранку начали гулять, то ли со вчера не кончили.

Дом начальства нашелся без труда. Над воротами краснел выгоревший транспарант «СЛАВА VII ВСЕКАРЕЛЬСКОМУ СЪЕЗДУ СОВЕТОВ!» Вышедшему навстречу председателю Кеша предъявил приказ, что он, Иннокентий Строев, направлен в распоряжение к товарищу комиссару З.И. Петренко.

— Как же! Раз в распоряжение... — кивнул председатель. — Пройдемте.

Кеша обмер, но виду не подал. Перед почерневшим зеркалом на стене одернул шинель, поправил суконный шлем с зеленой звездой. Всю дорогу он воображал себе встречу, попеременно робея от непонятной формулировки «в распоряжение» — и восторгаясь оказанным доверием. Интересно, какой он, товарищ комиссар, и как его звать — Захар, Зиновий? Другу Сашке недавно жена сына родила, так назвали красиво, Зарем — «Заря Революции Мира». Но то новых времен имя…

К удивлению, комиссара в комнате не оказалось. Какая-то женщина за столом листала бумаги, склонив над папкой повязанную красной косынкой голову.

— Здравствуйте, гражданочка! А где товарищ комиссар Петренко? Скоро будет?

Женщина оторвалась от бумаг, взглянула на Кешу. Молодая, похоже, ненамного старше его самого. Лицо обветренное, худое и осунувшееся, только скулы торчат. Серые глаза под косынкой, повязанной по самые брови, смотрят на красноармейца без интереса: будто щенок в дом забежал.

Когда женщина встала из-за стола, Кеша разглядел на ней польского кроя гимнастерку, заметил на спинке стула кожаную куртку — и, прокляв себя за глупость, щелкнул стоптанными каблуками.

— Виноват, товарищ комиссар! — рявкнул он, чуя, как заполыхали щеки. — Красноармеец Строев в ваше… эээ… распоряжение прибыл!

— Вольно, боец, — ответила женщина. Подойдя ближе, начала рассматривать его. Кеша устыдился своей наивной конопатой физиономии, оттопыренных ушей, что вечно полыхают от стыда (вот и сейчас, аж жарко!), голубых глаз под светлыми («поросячьими», брат дразнил) бровями… Взгляд комиссара вгонял в робость. Такие глаза — тусклые, погасшие — Кеша видел только у вдов на пепелищах.

Приказ товарищ комиссар изучила еще внимательнее, даже перевернув. И немудрено: с обратной стороны тоже были какие-то непонятные пометки с печатями. Кеша вспомнил медицинскую комиссию, которую прошел перед направлением на Север. Врачи долго щупали, тыкали иголками, задавали странные вопросы, показывали картинки с кляксами… А чего хотели, чего искали — так и не понял! И они не сказали.

— Что ж. Садитесь, Иннокентий, не стесняйтесь!

Кеша плюхнулся на лавку у стены, пристроив вещмешок между колен. Комиссар уселась за стол, сцепив на столешнице пальцы.

— Меня зовут Зоя Ильинична Петренко. — Голос у молодой женщины был такой же тусклый, как и взгляд. — И сразу предлагаю следующее. На время исполнения задания и один на один — я для вас Зоя, а вы для меня Кеша. Не сочтите за панибратство. Просто в деле, пока мы будем друг другу кричать «Иннокентий» и «товарищ комиссар», нас пристрелят.

— А что, придется стрелять? — осведомился Кеша и тут же вновь обругал себя: вдруг решит — струсил? Но Зоя, кажется, поняла верно.

— Не исключено. Чаю хотите? С дороги, наверное, устали. — Зоя как будто не спрашивала, утверждала. Кеша сразу понял: спорить с ней — ни-ни.

Чай у председателя оказался хорош, не морковная бурда. И баранки нашлись, и колотый сахар.

— Итак. Что вы знаете о сути задания?

— Пропадают дети? — уточнил Кеша, макая баранку в чай.

— Верно. В селе Погостном, тридцать верст отсюда.

— Много пропало?

— Пятеро. — Зоя потянула чай из блюдечка. — Двое прошлой осенью, трое — по весне. И никаких следов.

— Да как же? — поразился Кеша. — А милиция?

— А что она? Советской власти тут — один участковый на весь район да учительница в райцентре. Мал охват на местах… Да и не заявляли.

— Как?

— А так. В село представитель райисполкома приезжал, по вопросам смычки города с деревней. Он и вызнал, и нам сообщил. Дети пропадают, а селяне молчат.

— Съели? — помертвел Кеша, вспомнив страшные рассказы сослуживцев про Поволжье.

— Да вряд ли, — вполне серьезно ответила Зоя. — Не те времена, не та обстановка. Нас послали для расследования, параллельно другому делу.

— Какому?

— Поступили сведения, что в этих местах незаконно добывают серебро.

Эк! Вот это, пожалуй, даже посерьезней пропавших детей будет, понял Кеша. Люди еще могут пропасть в никуда — в болото провалились, в реке утонули, а вот серебро… оно из ниоткуда не берется!

— Какие будут указания? — осведомился он.

— С серебра начнем, пожалуй. Сами подумайте. Станция одна на сотню верст, значит, вывозить будут, скорее всего, через нее. Не через леса же нести.

— Что же, весь поселок обыскивать станем?

— Зачем? Будем действовать проще. Товарищ председатель!

Председатель тотчас сунулся в дверь. Не иначе, подслушивал.

— А скажите, Федор Кузьмич, мастера по металлу в поселке есть?

— Как не быть, — немного растерялся председатель. — Ну, все, понятно, при станции. Кузнец есть, но в соседнем поселке: местного-то… расстреляли, в двадцатом еще. Правда, Шульц еще есть, но он так, лудить-паять. Зубной мастер бывший.

— Зубы лечит? — оживился Кеша. Как раз опять заныл кутний зуб, расшатанный в давней драке с китайцами.

— Не. Золотые раньше лил…

***

— Смилуйтесь, товарищи! — Шульц деловито и умело встал на колени.

Комиссар смотрела на маленького сального человечка равнодушно, как и на весь мир; Кеша с отвращением. Он опасался, что придется допрашивать, но Шульц раскололся сам, даже не особо запираясь. Видать, долго маялся страхом и сам себя извел.

— Значит, переплавляли серебро?

— Переплавлял, — истово закивал Шульц. — Знаю, виноват! Но, товарищ комиссар, я старый человек, лишившийся любимого дела! Я очень хочу жить — и хотел бы совсем немножко жить хорошо!..

— Прекратите, — бесстрастно велела Зоя, и Шульц покорно смолк. — Когда вы начали этим заниматься?

— Прошлой осенью, в сентябре… Клянусь, я не знаю, откуда серебро, я только плавил! Не погубите, товарищи! — Кустарь подполз и схватил Кешу за полы шинели. Тот отпрянул:

— Отлезь!

— Да-да-да! Если желаете!.. Сколько угодно, только спасите! — Шульц на коленях же пополз к столу, громыхнул ящиками и вывалил охапку мятых купюр всех номиналов и вариантов. Кеша углядел даже узорчатые, попугайски-яркие архангельские «моржовки» — с моржом и белым мишкой.

— Хватит, товарищ Шульц, — спокойно сказала Зоя, даже не глядя на деньги. — Не усугубляйте вину еще и попыткой дачи взятки. Вы пока еще соучастник, не делайте себя окончательным преступником, — добавила она, и поникший кустарь несколько воодушевился. — Кто доставлял вам серебро?

Шульц замялся.

— Кто?

— Прохор Липаев. Охотник из Погостного.

Кеша сдержал возглас. Вот тебе и Юрьев день!

— Я ничего не мог. Они мне пригрозили… К тому же было интересно самому.

— Участвовать в преступлении?

— Нет, серебро. Я такого никогда не видел. — Шульц поднялся с колен. — Природное, но самородки такой удивительной формы! С вашего позволения, я зарисовал…

Он достал из стола карандашные рисунки. На всех были странные пластины: неровной формы, с кольчатыми наплывами.

— Терпеть не могу кустарей этих! — с чувством сказал Кеша, когда они вышли на улицу. — Верно их прозвали: нахапают — и в кусты. Враги трудового народа!

— Как-как прозвали? — не поняла комиссар.

— Ну, кустари же…

Зоя взглянула снисходительно.

— Кустарь, Кеша, — это от немецкого kunster. Что значит «умелец». Немецкий — полезный язык, на нем сам Маркс писал.

Уши Кеши немедленно запылали.

***

— Вот вам и загадка, Кеша. Точнее, нам.

Телега скрипела по дороге сквозь лес, и Кеша глазел по сторонам. Удивительный край! Кругом раскинулись сосновые леса, то и дело прерывавшиеся зеркалами озер, в которых отражалось небо и реющие в вышине облака. Холмы перевиты лентами речушек, кое-где рассеяны деревушки и хутора щепотками домов; и до края земли — простор, от которого сердце щемит.

— В Погостном пропадают дети. В Погостном появляется серебро. Версии?

— Ну… — Кеша напрягся. Раньше он зачитывался книжками про Пинкертона и теперь попытался представить себя сыщиком. — Похищают детей, продают за серебро, не иначе!

— Правдоподобно. Кому?

— Масонам! — Кеша осекся. — То есть… белофиннам, вот!

— Неубедительно. Кто будет платить столько за детей? По куску серебра в ладонь величиной! Кстати, вам оно ничего не напомнило?

— Ну, интересное литье… Самородки такие бывают?

Зоя не ответила. Кеша помолчал немного, прежде чем вдохновился новой версией:

— Клад! Ребятня в лесу нашла — а Липаев этот себе забрал. А детвору того… порешил, чтоб не болтали!

— Чего ж тогда не всех сразу, а вот так — в рассрочку? Успели бы разболтать.

— И верно… Черт! — сплюнул Кеша.

За очередным бугром враз открылось село. Озеро, огромное, как море, с щетиной леса на дальнем берегу — и кучка домиков на мысу, вдававшемся в воды. Яркой искрой сверкал на солнце купол бывшей церкви.

— Вот оно, Погостное! — Возница стянул шапку, обмахиваясь ей. Кеша тоже снял буденовку и утерся: солнышко припекало на удивление для северной весны — он-то думал, тут вечная зима…

— В п-платьице была… зеленом. — Худая заплаканная баба мяла в руках подол. — И крестик на шее. Девочка моя… Простите! — Она всхлипнула.

Кеша слушал, борясь с состраданием. Мать первой пропавшей девчонки спустя полгода так и не смогла справиться с горем. Зоя, как и всегда, была непроницаема, лишь черкала карандашом в планшетке.

Прочие родители, которых по очереди вызывали в сельсовет, были хмуры, но на удивление спокойны. Да, пропало дитя. Да, ходили, искали. Нет, не нашли. Дитя пошло в лес, за околицу, на озеро… И не вернулось.

Никто не вернулся.

— Каковы ваши наблюдения, Кеша? — осведомилась Зоя в промежутке меж посетителями.

— Да как-то… Кроме первой, по-моему, им что есть дитя, что нет его — все одно!

— Это село. У всех тут семеро по лавкам, без лишнего рта только легче… Но подметили верно. Подозрительно.

Прохора Липаева не вызывали: нельзя дать понять, что им известно. Но он зашел сам. Нестарый еще мужик, с окладистой русой бородой и цепким взглядом охотника. На вопросы отвечал спокойно и уверенно, как по-писаному. Так уверенно, что сразу делалось ясно: заранее готовился, все продумал.

— В лесу загинули, не иначе, — авторитетно заявил Прохор. — Я сам ходил, искал, я все леса тутошние знаю… Ни следа.

— А бывало, что люди бесследно пропадали?

— Да куда ж без того? — усмехнулся охотник, явно потешаясь над городскими. — Леса кругом, болота, озера опять же. Раз даже косточек нет, сталбыть, хозяин пошалил! Медведь то есть.

— Врет, — заявил Кеша, когда они с Зоей остались одни. — Видели, сам прибежал, будто оправдаться спешил? Знает он что-то, контра! Чего бы его не прижать, а?

— И тогда против нас будет все село, — возразила Зоя. — Поймите, Кеша, родители тоже «что-то знают». Но молчат.

— Кроме первой? — уточнил красноармеец. — Она, кажись, всерьез горюет!

— Верно подметили. Похоже, она одна непричастна к пропаже своей дочки. Прочие же… — Зоя не договорила, будто над чем-то задумавшись. Кеша не посмел спросить.

— Что ж, хорошо. До поры не подаем виду. Проведем рекогносцировку… Разведку, — уточнила Зоя, сжалившись.

Кеша смолчал. Про себя уже поклялся, что обязательно выучит немецкий. И «Капитал» весь прочтет в подлиннике, вот! Чтоб перед товарищем комиссаром не срамиться…

— Пройдитесь по селу, оцените обстановку. Может, что-то приметите. И вот что: услышите пальбу — бегите со всех ног к станции. Ясно?

— Да как же я вас брошу-то?!

— Кто сказал, что бросите? Я управлюсь и вас догоню!

Кеша сам не понял, обижаться ему или восхищаться.

***

Красноармеец обошел улицы. Из окон, из-за заборов посматривали косо, но вилы в спину сунуть не норовили. Добрался до клуба, бывшей церкви. Двор пустовал, лишь какая-то бабка во вдовьем платке грела кости на завалинке.

Кеша зашел внутрь, рассмотрел не до конца закрашенные фрески. Поднялся на звонницу, где висели зеленые от старости колокола. Дух захватило — до того красиво! За гладью озера лес, а сквозь него проблески других озер и рек, и так до горизонта, где чаща смыкается с розовеющим закатным небом.

А на берегу Кеша углядел огонек. Костер кто-то жжет.

— Через вас все, — услышал он тихий, шелестящий голос, выйдя из клуба. Бабка таращилась из-под платка мутными, слепыми глазами.

— Через вас все вышло, — с угасшей злобой прошамкала старуха. — Как хресты с церков посшибали, так и залютовали оне… У, черти краснопузые!

Кеша сплюнул, но отвечать не стал. Кликуша! Товарища Зою бы сюда, уж она разъяснила бы старой ветоши генеральную линию.

А ведь и правда, вдруг понял Кеша. Вот что его смущало. Он же видел мандат Зои: с печатью товарища Ярославского, председателя комиссии по отделению церкви от государства. Из антирелигиозной комиссии товарищ комиссар; чего ж ее послали пропажи людей да хищения-то расследовать?

Над костерком булькал котелок. Рыжий мальчишка удил рыбу.

— Здоров будь, добытчик! — шепотом окликнул Кеша, подойдя. Паренек взглянул исподлобья, настороженно. — На червя берешь?

— Зачем? На опарыша.

— Эк! И что, хорошо идет? — Кеша по книжкам пинкертоновским помнил, что дети порой могут проговориться там, где взрослые молчат. Не спугнуть бы мальца!

— Да какое там, мелочь одна. А вы кто, дядь… товарищ?

Кеша поддернул длинную шинель и присел у костерка. Мало-помалу разговорились. Рыбачок, сперва смотревший недоверчиво, отвечал все более охотно. Звали Тишкой, жил с теткой и приятельствовал с парой пропавших ребят. И все ему оказалось интересно. Где дядька Кеша служил? На Дальнем Востоке? А что, чертей китайских видал? И бивал даже? У-у! А награды есть? А в Москве бывал? Что, аж Ленина видел?!

Кеша снял буденовку и нахлобучил пареньку на голову, заслужив обожающий взгляд. А когда пришла пора чистить улов на уху — пару карасей да щучку — и красноармеец вынул австрийский окопный нож, батин трофей с войны, у Тишки вообще глаза засияли.

— Дядь Кеш. А вы ж робят наших искать приехали?

— Ага. Думаем, в лесах пропали. — Кеша вспорол рыбку, выпустив потроха. Поблизости в кустах бродила трехцветная кошка, ожидая поживы.

— Я чего скажу. — Малец не подвел, клюнул на нехитрую наживку, как пескарь. — Говорят, будто в лесу заблудились, а я не верю. У нас рази ж заблудишься? Все речки в озеро впадают, по любой иди, куда надо придешь! А вот слушайте…

Тишка подполз ближе, понизив голос.

— Я ж, когда Улька пропала, на речке был. На Чапке, это к северу, через лес. Я там место знаю, где судаки берут… Сидел на зорьке с удочкой. Туман, зябко. Вдруг слышу — хруп-хруп, мимо кто идет над косогором. Что-то меня дернуло, затаился. А выглянул — двое мужиков. Со спины не узнал кто, но один с заступом на плече, а второй… А второй что-то закутанное нес! — Мальчишка драматически выдержал паузу. — Вот. А в село вернулся, тетка голосит: где шлялся? Оказалось, Улька домой не вернулась. И никто ее больше не видал.

— И куда они пошли? — отстраненно спросил Кеша.

— А вверх по реке! А там ничего. Прииски старые, говорят, затопило их давно. Да Чертов дуб еще.

— Чертов?

— Ага, весь такой, крученый. Говорят, это и не дуб вообще… А вы чего, порезались?

Кеша не мог оторвать взгляда от своих пальцев. Перемазанных в рыбьей крови… И с прилипшими чешуйками.

***

— Чешуя! — выкрикнул он с порога комнаты. Зоя взглянула недоуменно.

— То серебро… Оно как рыбьи чешуины! Щучьи.

— Вот как. — Зоя не удивилась. Только сейчас Кеша заметил, что она заряжала наган. Головки пуль странно блестели в глубоких гильзах.

Красноармеец пересказал все, что услышал от мальчишки. Комиссар нахмурилась:

— Ясно. Конечно, его могли подговорить, но… Слишком все сходится.

— Что?

— Дети. Серебро. Чешуя. И дерево. — Зоя взглянула в окно, забранное волнистой слюдой, в которой дробился на блики закат, догорая над озером. — Вот что. Нам дали ночлег здесь, в сельсовете. Но как стемнеет — выходим. И чтоб никто не увидел.

— Никто? — Кеша осекся. — Думаете, во сне зарезать хотят? — деловито спросил он, вспомнив рассказы отца про то, как кулаки вырезали продотряды. Что за зловещий секрет таят Погостное и леса вокруг?

— И это тоже… Пойдем в лес, к этому их Чертову дубу. Есть у меня версия, поделюсь позже. Не обижайтесь.

Кеша и не думал. Надо — значит, надо. Мало ли!

Сгустились сумерки. Зажгли лучины: лампа имелась, но керосина не было. В дрожащем от сквозняков свете уложили в вещмешок припасы: краюху хлеба, кусок сала, сверточек чаю. Зоя вручила Кеше второй наган. Боец подивился на необычные патроны, но вопросов задавать не стал.

— Время, — наконец встала с лавки Зоя. — Пойдем!

Тихо, чуть ли не ползком, они выбрались за околицу. В ночи горели огни села, где-то брехали собаки. Вот уже вокруг встали деревья; Кеша пару раз споткнулся о корни, чуть не влетел лбом в ствол. Когда углубились в чащу, Зоя зажгла карманный фонарик.

— Немецкий, на пружине, — пояснила она тихо.

Со светом идти стало куда легче. Кеша сжимал в кармане рукоять нагана, ожидая из-за каждого дерева прилетевшего топора или вил… Было и жутковато, и азартно. Как в годы службы, когда ходили в наряды, выслеживая хунхузов.

— Товарищ ком… Зоя! — выдохнул Кеша, когда оба присели на отдых в низине у корней сосны. — Что там у дуба-то, как вы думаете? Место встречи? Детей продают?

Зоя уже возилась с растопкой, разводя костер. Вскоре пламя начало потрескивать, озарив траву и деревья.

— Нечто вроде того. Вот что, Кеша. — Комиссар выпрямилась. Непроницаемое лицо ее в отсветах костра казалось загадочным. — Сейчас вам предстоит узнать кое-что новое о нашем задании. Имейте в виду: все, что вы услышите и увидите, — государственная тайна. Поняли меня?

Кеша судорожно кивнул. Вот тебе и Юрьев день. Что же они тут ищут? Царский клад?

Зоя достала из потайного кармана брюк гильзу, вынула из нее стеклянную трубочку. Внутри — черные горошинки в ряд. Вытряхнула на ладонь две.

— Проглотите одну. Это суточная доза. Надеюсь, нам хватит.

На что хватит? И что это? Какое-нибудь научное средство, чтоб не спать сутками? Кеша поглядел на кругляшок в пальцах — и закинул в рот.

— Теперь слушайте. — Зоя проглотила свою и присела рядом. — Главное, не смущайтесь. Все, что вы увидите и услы…

И вот тут Кешу словно по ушам хлопнули. В голове зазвенело, он покачнулся. Проморгался, поднял взгляд — и шарахнулся, отполз назад, наткнувшись спиной на сосну.

Ночь изменилась. Она стала светлее, превратившись скорее в лиловые сумерки. И… ярче.

Над поляной парили стаями пузырьки света, кружа вокруг костра роем светлячков. Кеша протянул руку, коснулся одного — и почувствовал лишь холодок. Меж стволов тоже мерцали огоньки, слишком уж похожие на глаза. Над огнем, завиваясь с дымом, таяли призрачные строки непонятных то ли букв, то ли ероглифов (кажется, так звались китайские закорючки).

А взглянул в огонь — и совсем тошно стало. Показалось, будто ползают, клубятся меж углей прозрачные не то змеи, не то ящерки…

— Как быстро на вас подействовало, — вернул его в разум спокойный голос. Зоя, к счастью, совсем не изменилась. Если б и с ней что-то сделалось, Кеша, ей-же, заорал бы на весь лес. А так только вздохнул прерывисто.

— Т-товарищ комиссар… Это что ж такое? Марафет?

— Что вы, совсем не наркотики. И не пугайтесь.

От этих слов Кеша воспрянул и насупил брови: мол, разве он пугается?!

— Вы не сошли с ума.

— Но что тогда… это все? — Кеша раскинул руки. Поднял голову: звезды на месте? Небо было прежним, а вот высоко на ветке сидел кто-то лохматый, пялясь глазами-плошками. Вот ухнул, распахнул мохнатые крылья — и прянул ввысь, только ветки закачались.

Зоя проводила взглядом улетевшее чудо-юдо. Она тоже видит, в смятении понял Кеша.

— Мир, — просто ответила комиссар. — Такой, какой он есть взаправду.

***

Верить Зое было трудно. Кого другого и слушать бы не стал! Ведь со слов комиссара выходило, что всякая нечисть из сказок и суеверий — лешие, упыри, водяные и прочее, во что советскому человеку верить стыдно — на самом деле водится на свете.

— Все? — сипло уточнил Кеша.

— О нет. Иных никогда и не было, другие вымерли… к счастью. Но многие. Главное, что почти для всего мира их нет: люди просто их не видят, не слышат.

— Почему?

— За века наш разум изменился. Стал… слишком рациональным. И отучился воспринимать ту область мира, в которой обитают они. И не думайте, пожалуйста, об этом как о колдовстве. Это лишь часть реального мира, которую наука неизбежно объяснит, как она уже разоблачала так называемые чудеса. Гипноз, бациллы, неизвестные энергии… Но в этом тайном мире есть свои большие хищники. Те, кого темные народы почитали как демонов, духов и богов. Хитрые, опасные… Умные!

— Так вы, значит, Зоя…

— Да. Мы — особые уполномоченные Комиссии. Наука учит народ тому, что никаких чудес и чудовищ нет. Но если где-то появляется то, что грозит людям… То мы отправляемся туда — и делаем так, чтобы этого ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не стало. И больше не было.

— А пилюльки эти?

— Новейшее достижение молодой советской науки. Усыпляет ту часть нашего сознания, что отказывается верить во все это. Открывает нам путь в тайный мир — и, что важнее, позволяет действовать в нем.

Кеша покосился на кобуру Зои.

— В том числе, — кивнула она. — Пули особые, серебро с железным сердечником. Не одно, так другое смертельно для девяноста девяти процентов местных… жителей.

— И этих тоже? — Кеша указал в огонь.

— А их зачем? Все, что вы сейчас видите, они… как планктон. Не знаете? Ну, тогда — как бабочки да птички в лесу.

— Я, товарищ комиссар, не трус, — насупился Кеша. — Просто в голове не укладывается… Без банки не разберешься, как говорят.

— Спирт пить не советую. А вот чайку можно. Воды наберете? — Зоя протянула котелок. — Только осторожней, если что, свистите. Может, сходить с вами?

Кеша надулся и встал. С котелком в руке спустился к ручью, туда, где тот впадал в речку. Напившись, сполоснул котелок и набрал воды.

Насмешничает Зоя! Ну, слегка заробел, бывает. Этакое приключилось, что другой бы и вовсе умом тронулся. Но чтоб с ним по воду ходить! Он что же…

Рядом плеснуло, будто рыба. Раздался тихий смех.

Кеша поднял голову — и встретился взглядом с девичьими очами. Большими, зелеными, бездонными. Девушка — вся белая, светящаяся, прикрытая лишь черными шелковистыми волосами, спадавшими на грудь — поднялась по пояс из реки. Будто во сне, он почувствовал на своих плечах руки. Красавица, тихо смеясь, потянула к себе. И Кеша, как-то ослабнув, покорно пополз навстречу. Захлюпала под коленями вода…

Брошенная шишка стукнула Кешу по затылку, он очнулся — и на него пахну́ло ароматом дохлой рыбы. Парень заорал, оторвал от себя костлявые лапы и отшатнулся. Чудовище с шипением отпрянуло, хлюпая по воде, и скрылось во мраке.

— Надо было с вами идти! — Зоя сбежала по склону. — Вы как?

— Это… что было? — выдавил Кеша. — Русалка?

— Она, да. Рановато вылезла, гадина. На юге они где-то к маю просыпаются, но в этих краях обычно до самого лета спят… Простите.

— Да это вы меня простите, — смутился Кеша. — А если б она меня, ну?..

— Поиграла бы да утопила, — по тому, как Зоя произнесла это «поиграла», Кеша понял, что речь шла вовсе не о любовных утехах. — Они же неразумные. Даже не животные, а вроде пальцев на руке.

Ох, не хотелось Кеше представлять эту «руку», поднявшуюся из глубин реки!

— Спасибо, Зоя Ильинична… Выручили!

— Просто Зоя. Ну, пойдемте.

Потом они пили у костра чай. Кешины сапоги сушились у огня, а боец прихлебывал из кружки, глядя по сторонам уже с любопытством. Интересно ведь — жуть!..

Вот то-то, что «жуть». Взглянул раз — и аж поперхнулся, за наган схватился.

— Вы чего, Кеша?

— Волки!

Меж деревьев стояли три волка. И ладно бы простые — мертвые. Свалявшаяся шерсть и пасти в черной крови, глаза мутные, из разодранных животов свисают клочья… Аж к горлу подступило.

— А, это. — Зоя не впечатлилась. — Страшок обычный.

— Кто?

— Он же «анчутка». Пугает и страхом кормится. Не тратьте пулю, Кеша, он ничего не может. Разве что совсем уж труса уморить, но мы же не из таких. Опять же, хочу заметить, что анчутки настоящих волков боятся до дрожи в коленках.

— А как же его, ну… отвадить? — От «мы» Кеша приободрился.

— Молитву прочесть, — с самым серьезным видом предложила Зоя.

— Шутите?

— Конечно. Необязательно молитву; можно хоть стихи, хоть доклад товарища Свердлова на Седьмом съезде партии. Главное, ум отвлечь.

Доклада Кеша, к стыду своему, на память не знал, поэтому стал твердить про себя таблицу умножения. На «трижды три» волки сгинули, а меж стволов встал синенький мальчик со свернутой шеей и мертвыми глазами. На «четырежды пять» стал китаец в издырявленном штыками мундире — башка отрубленная под мышкой, рожа злобная. На «пятью три» не стало никого.

— Молодец, Кеша, — кивнула комиссар, и боец польщенно полыхнул ушами.

— Спасибо, Зоя! Скажите… — Кеша помешкал. — Только не подумайте, что я в несознательность впал… Я слышал, будто гадость всякая осмелела, как церкви порушили. Правда иль брешут?

Зоя помолчала, вороша хворостиной в костре.

— Кеша, скажите, вы на охоте бывали?

— С батькой ходил мальцом, да.

— Ну так вы, наверное, знаете, что там, где хозяйничает медведь, волки осторожничают. Но значит ли это, что медведь добрее к людям, чем волк?

Кеша не сразу понял, к чему это. А как дошло — ответ поверг его в ступор.

— А вот у вас были какие-то, ну, интересные задания? — поспешил он перевести тему. — В смысле, трудные? — про себя уже приготовился услышать, как сражались с каким-нибудь Змеем Горынычем. Небось, целый бронепоезд против такого гада понадобился бы!

— Были. Особенно зимой двадцать второго, под Иркутском, когда Колчак вылез.

— Эва как! — впечатлился Кеша. — Только… погодите. Колчака ж в двадцатом под лед отправили!

— Верно. Вот из-подо льда и вылез.

После этого Кеша смотрел на Зою с благоговением. Какой там Змей!

***

Несмотря на потрясения, Кеша все же вздремнул. Зоя растолкала, когда только забрезжил рассвет.

Теперь, идя по лесу, боец замечал что-то новое. В предрассветном тумане проступали тени: то вставали меж стволов, то мелькали за деревьями, то кружились в хороводе — но пропадали, стоило присмотреться. Один раз взошли на пригорок, Кеша взглянул поверх деревьев — и коленями ослаб:

— Зоя! Это взаправду или?..

— Где? А, да… Все тут взаправду.

Вдали над лесом, на фоне сероватых небес, шествовала гигантская призрачная тень. Лось, да какой: выше гор, пожалуй, рожищами до облаков! Хоть близился восход, сквозь тень сохатого проблескивали в небе звезды.

— Hiisi… — с непонятной печалью и почтением шепнула Зоя на неведомом языке. Кеша благоразумно не стал спрашивать.

А вскоре вышли к Чертову дубу.

Дерево мало подходило хвойному лесу. И на дуб было не похоже, да и вообще ни на что. С крученых ветвей свисали вышитые полосы ткани, какие-то резные деревянные медальоны… Комиссар обошла его, хмурясь и ковыряя дерн сапогом. Кеша тоже присел, разглядывая траву — нет ли следов бандитов: отпечатка ботинка, да хоть бы окурка?

Он делал это скорее для самоуспокоения, уже понимая, что все непросто. Не люди забрали ребят…

— Кеша! — шепотом окликнула Зоя. — Сюда идут, прячемся!

Они залегли за кустами. И не дыша смотрели, как к дереву подошли двое мужиков. Один нес длинный рогожный сверток, и Кеша закусил губу, увидев торчащую рыжую макушку. Тишка-рыбачок… Второй — Прохор, несомненно — воткнул заступ в землю.

Кеша хотел было вскинуться, заорать, выстрелить — но Зоя схватила за холку, сжала пальцами до боли. Сделала страшные глаза, прошептав одними губами: «Не шевелись»!

И красноармеец смотрел. Смотрел, стиснув зубы и дрожа.

Когда изверги скрылись в лесу, Кеша вскочил и ринулся к дереву. Упал на колени, стал руками разбрасывать рыхлую землю. Где же, где? Ведь неглубоко рыли вроде!

— Кеша, хватит, — подошла к нему комиссар. — Успокойтесь.

— Зачем? — шепотом заорал Кеша. — Почему вы им дали? Они его живьем зарыли!

— Мне нужно было убедиться, — спокойно сказала Зоя. Что ж у нее, сердца вовсе нет?!

— Убедиться? Хлопца убили!..

— Не убили, — огорошила его комиссар. Кеша лишь глазами лупнул.

— Он жив. И если мы не хотим, чтобы они забрали его навсегда… За мной.

Они двинулись вокруг дуба по расширяющейся спирали, углубляясь в лес. Зоя на ходу озиралась, чуть ли не заглядывая под кусты.

— Что мы ищем?

— Ход под землю, — бросила комиссар.

— К кому? Кто «они»?

— Чудь. Белоглазая.

— А?

— Подземный народ. Древние местные жители. По преданию — колдуны, владеют сокровищами и крадут детей.

— Сокровища? — Кеша прозрел. — Так Липаев?..

— Да. Сговорился с ними и отдает детей за серебро. Ну, а остальные селяне в доле, оттого и молчат…

— Суки! — Кеша аж споткнулся. — Простите, Зоя! Но как же?.. Сюда комиссию надо! А потом ЧеКа! К стенке их!

— Разберемся. Сперва надо спасти детей. Хотя бы попытаться.

Вход в старую шахту зарос травой и кустами — но своим новым зрением Кеша различал протоптанную тропинку. В жерле шахты Зоя зажгла фонарь.

Кеша оглядывался, видя на стенах тускло светящиеся голубым узоры, рисунки, буквы. Чем глубже, тем страньше становилось — начали встречаться расписные каменные сосульки и столпы, проходы под грубыми арками. Красноармеец понял, что они идут уже не шахтой, вырытой людьми.

Было неспокойно. Будто давила на уши глубина… и брало что-то за сердце. То и дело бросало в дрожь, накатывал то страх, то тоска без причины. Пробовал и таблицу твердить, и даже молитву читать, как ни стыдно. Помогало слабо.

— Держитесь, Кеша. — Зоя говорила чуть напряженно. — Это их фокусы. Морочат. Наукой изучается… например, звуки особых частот действуют на крыс…

Она вдруг осеклась — а потом развернулась и наставила наган на одну из сосулек. И гневно выговорила что-то на странном, щебечущем языке. Кеша тотчас почувствовал, как отпустило, а из-за камня вышли две фигуры. Худущие, сутулые, как голодные дети, с длинными белыми волосами, в засаленных тряпках. И узкие глаза их вправду были белесыми, как у слепых, а лица… Кеша сглотнул. Что-то чужое, нечеловечье было в их лицах, будто чудь пошла не от обезьян, а от лис, например.

Один из чудинов зашипел; Зоя оборвала его, застрекотав, как белка. Уродцы попятились и растаяли в тенях.

— Вы по-ихнему разумеете? — опасливо и уважительно спросил Кеша.

— Совсем чуть-чуть. Научилась… Идем.

На пути оказался мост — каменная перемычка через ущелье, по дну которого во тьме журчала подземная река. На середине Зоя схватила Кешу за руку:

— Смотрите!

Кеша оцепенел. Внизу проскользнуло под водой нечто огромное, заостренное, серебристо-белое, в добрую сотню шагов длиной, как подводный корабль в книжке «Восемьдесятѣ тысячѣ верстѣ подѣ водою»… Прошло под мостом и исчезло во мраке, качнув напоследок лопастью хвостища, как броненосец рулем.

— Великая Щука, — прошептала Зоя. — В серебряной чешуе. Поняли теперь, откуда серебро наше?

— Ничего себе. То есть… ребят этой образине скормили?!

— Нет, вряд ли. Идем.

Все чаще по пути из-за валунов, из тоннелей и расщелин выглядывали чудины. Сплошь бледные, как опарыши, замызганные — дикари, и только. Десятки взглядов провожали чужаков. Пару раз накатывала оторопь, но тут же отпускала.

— Чего ж они нас из луков не расстреляли? — шепнул Кеша на ходу.

— Боятся. Знают, погибнем мы — за нами другие придут. Да и нет у них луков, одни ножи да копья. Они так и охотятся — заморочат зверя да прирежут, зачем им стрелять…

Впереди вдруг открылся подземный зал, тускло озаренный огнями. Здесь росли кустарники и деревца, все с молочно-белой листвой; здесь каменные сосульки украшали черепа — и звериные, и… человечьи, да. Отовсюду сверкали глаза чудинов — как стая крыс, готовых кинуться и загрызть.

А в середине зала Кеша увидел нечто огромное. Растущую из потолка бульбу с хату величиной, в панцире грубой коры, с щупальцами корней — и с огромным дуплом, светящимся красным, как глаз чудовища. И Кеша отчего-то понял: вот он, Чертов дуб. Подземная его часть, ненасытное брюхо.

Зоя бестрепетно двинулась к дубу. Чудины загомонили, но комиссар цвиркнула сквозь зубы на их языке, и голоса смолкли. Несколько белобрысых выступили навстречу, наставив колья-копья — но отпрянули, когда Зоя подняла наган. Кеша угрожающе нахмурился и тоже повел стволом, мол, смотрите мне!..

И тут раздался окрик. Перед ними возникла женская фигура: чудинка, да не чета прочим. Рослая, с серебристыми волосами ниже пояса, пугающе красивая — не портила ее даже черная сеточка жилок на прозрачном лице. В белой рубахе, в венце из оленьих рогов. Прямо-таки царевна-лебедь!

«Царевна» подняла руки, растопырив пальцы — и вот тогда-то Кешу и скрутило. Страх вцепился когтями, навалился, как медведь, уронив красноармейца на колени. Краем глаза он успел увидеть, как оседает Зоя — склонив голову, с искаженным лицом, будто под непосильным грузом.

Кеша уткнулся в камень лбом. Его колотило. В помутневшем сознании всплывали образы один страшней другого. Вот церковь, но темно в ней, свечи и лампады задуты, а вместо икон на стенах — бошки медвежьи, волчьи, кабаньи… Вот кабинеты, где под красными знаменами, под портретами Ленина сидят высокие начальники — а только у одного за очками глаза кошачьи, у другого копыта под столом, от третьего тень на стене нечеловечья… А вот совсем ужасное: заводы, не то фабрики с высокими трубами за заборами, и тянутся в ворота колонны понурых людей, ползут поезда, а по обочинам все солдаты в серых шинелях и касках, с псами на поводках.

А из труб дым — черный, жирный. И в дыму встают до небес нелюдские фигуры с горящими огнем очами…

У Кеши потекли слезы. Чуть ли не с облегчением разглядел он, как к ним направились двое чудинов с каменными ножами в руках. Пускай. Раз — и все, и ничего больше!..

— Ты…

Голос Зои ломался, дрожал, но она разогнула спину и выпрямилась. И, схватившись за косынку, сорвала ее, обнажив стриженную под ноль, как в тифозном бараке, голову… И багровый ожог на лбу в форме звезды.

— Меня беляки в плену драли, как сучку. — я не боялась, — процедила Зоя, натужно поднимая руку. — Каленым железом меня клеймили — не боялась! Ты думаешь, я тебя забоюсь, курва подземная, сука бледная?!

И под ее горящим взглядом «царевна» дрогнула, попятилась. Но — поздно.

— Контр-ра! — выкрикнула комиссар и выстрелила. Грохот летучей мышью заметался под сводами пещеры. Раз, второй; «царевна» пошатнулась и опала наземь, как подкошенная. Чудины истошно заверещали.

Страх сгинул. Кеша схватился за нож — и пырнул в брюхо чудина, занесшего над ним клинок. Без звука нелюдь согнулся, схватился за живот, удерживая выпадающие потроха, и упал на колени.

Еще один чудин, подкравшийся к комиссару сзади, как раз отвел копье для удара в спину. Кеша рывком дотянулся и вонзил нож в голое бедро вражины. Чудин свистяще зашипел сквозь зубы, а красноармеец уже облапил его и повалил на пол. Они покатились по камням, яростно сплетясь: нелюдь щерился и клацал зубами прямо в лицо, от него отвратительно, нечеловечески пахло, весь он был словно сплетенный из тугих жил. Кеша кое-как высвободил руку с ножом — и принялся бить, яростно, задыхаясь, снова и снова втыкая клинок в неподатливое!.. Пока не вздрогнул от вцепившихся в плечо крепких пальцев.

— Кеша! — отрезвил его знакомый голос Зои. — Хватит. Он уже умер.

Продышавшись и сморгнув, красноармеец немного пришел в себя. Взглянул в омертвевшее лицо врага, потом на нож в своих руках, забрызганных нелюдской синеватой кровью, — и его замутило.

— Вставайте, Кеша. — Зоя уже протягивала руку.

Да. Дети… Надо встать.

Зоя и Кеша оказались у дуба. Внутри дупла рдело неяркое красное свечение; казалось, дупло — лишь ворота в бездну кровавой дымки. И в мареве этом неподвижно повисли детские фигурки, будто застывшие в меду мураши. Сколько же их тут… Ближе всех завис Тишка — глаза пустые, рот открыт. Жив ли?

Кеша потянулся в сияние (руку обдало странными мурашками), схватил пацана и потащил наружу. В руках его Тишка судорожно ахнул, заморгал, будто очнувшись.

— Дядь Кеша… — пробормотал он и заревел. Красноармеец прижал мальчонку к груди, успокаивающе потрепал по вихрам.

— Стойте. — Зоя достала из вещмешка веревку и обвязала Кешу. — Теперь можно.

Кеша с ногами влез в дупло, набрал в грудь воздуху, как перед прыжком в реку — и окунулся в сияние. Все равно что плыть… Он подгреб к следующему пацаненку, схватил, потянул к себе. Готово! Дальше!.. Еще, и еще. А вот девочка в колышущемся платье, из-под ворота выбился крестик. Иди-ка сюда!

Глубже, и… Сияние будто стало ярче, оно обволакивало и тянуло в глубину. Дыхания не хватало. Кеша схватил еще одно дитя, прижал к себе рукой, потянулся к другому… Но лишь пальцы его коснулись детской ручки — та распалась в прах. И весь скелетик растаял в мареве.

А глубже тоже были лишь скелетики и тени, уходящие в глубину бесконечной спиралью. Все, сожранные дубом за долгие, долгие годы. Это Кеша еще успел разглядеть, прежде чем алый свет поглотил его…

…Очнулся он от хлесткого удара по щеке. Над ним склонялась Зоя, кругом — испуганные детские мордашки. Семь, восемь? Скольких он спас?

— Кеша, вы как?

— Я… ж-жы… — Язык заплетался. Вытащила-таки товарищ комиссар, не бросила!

Зоя вздохнула и вдруг крепко-крепко обняла бойца. Пока тот опомнился от удивления — их уже облепили со всех сторон спасенные дети. Лишь через минуту они смогли подняться.

— Покончим с этим. — Зоя полезла в вещмешок и разогнулась уже с двумя ребристыми железными окатышами в руках. Гранаты!

— Подавись, скотина, — процедила комиссар и метнула обе в пасть дупла.

Секунды три царила тишина. А потом, без грохота, без огня, дуб содрогнулся — и расселся, треснув на части. Кеша невольно шагнул в сторону, прикрыв лицо рукавом и заслонив собой сгрудившихся детей. Брызнул алый свет, слепя глаза… и угас.

Еще несколько секунд Кеша смотрел на развороченный дуб. Показалось, что на сколах трещин пару раз дрогнули последние красноватые блики, будто трепещущие края живой раны. Но потускнели и пропали. Осталось лишь черное, мертвое расколотое дерево, из которого ушла злая жизнь.

— Пойдемте, Кеша, — позвала Зоя. Как всегда, спокойная, будто ничего не случилось. И в душе красноармеец был ей за это благодарен.

Уже повернувшись, Кеша напоследок взглянул на распростертый труп чудинки. Белые волосы и одежды разметались по камням, корона откатилась в сторону. Лицо «царевны-лебедь» сделалось серым и пустым, как будто угас внутри нее непонятный, незримый свет.

И уж на что повидал Кеша мертвецов, а тут как-то защемило сердце. На миг. И сразу прошло.

…Когда люди покидали пещеру, чудины им не мешали. Они стояли на коленях перед дубом и трупом «царевны», раскачиваясь и горестно завывая. Грязный, дикий народ, потерявший бога.

***

Наверх выбрались уже поздней ночью. Сквозь ветви блестели звезды, тянуло холодком. Зоя и Кеша развели костер, сварили чаю, нарезали хлеба с салом. Детвора сгрудилась вокруг. Одни были молчаливы, другие хныкали — но к мамке не просился никто. Видать, сами все поняли.

И не было ни загадочных теней, ни глаз меж деревьев. Кончилось действие пилюли… Но Кеша уже понимал, что мир для него никогда не будет прежним.

— Дядь Кеша, — сонно позвал Тишка, укутанный полой шинели. — А что было-то?

Кеша призадумался.

— А ничего. Бандитам китайским вас Липаев продал: их тут много, гадов, из беглых пленных, что «железку» строили… А они б вас через границу к финнам сплавили, и с концами.

— А я такое видал…

— Не было ничего, — уверенно сказал Кеша. — Китайцы, они ж все опий курят, вот вы и надышались. Все сон, забудь.

Зоя одобрительно кивнула.

К Погостному вышли на рассвете. Зоя собиралась обойти село кругом: вернись они с детьми — живыми их бы не выпустили… Но на опушке под ногами у них вдруг проскочило нечто маленькое, пушистое, трехцветное. Кошка тащила в зубах пищащего котенка.

Кеша огляделся. Трава тут и там колыхалась; пробежала собака с обрывком веревки на шее… Он еще только вспоминал, что слышал о животных, разбегающихся из домов, — а Зоя уже ссадила с рук девочку, которую несла, и бросилась вперед.

— Вставайте! — пронзительно закричала она, ворвавшись на улицы. Выхватив наган, пальнула в воздух. — Бегите!

— Пожар! — истошно заорал Кеша первое, что в голову пришло. Захлопали двери, ставни, выскочили из домов первые селяне — с детьми на руках, со скарбом, кто-то даже икону припрятанную выволок. Заголосили бабы.

Успели не все. Но большинство отбежало подальше, прежде чем земля содрогнулась.

Мыс раскололся трещинами, и огромные пласты земли и камня поползли в озеро, пережевывая рушащиеся в проломы избы. Подломилась колокольня, уронив в бурлящие воды шапку-купол без креста, — и, казалось, еще долгий миг звучал из-под темной воды колокол.

Кеша успел разглядеть Прохора. Тот несся скачками, с узлом на плече — лицо бешеное, рот разинут. Не добежал двух шагов: земля ушла из-под ног. Еще секунду видел Кеша с обрыва, как Липаев барахтался в круговерти черной воды, земли и пены. А потом из вод поднялись худые, белые руки, похожие на голые корни, обхватили его голову — и утянули в глубину.

А может, показалось.

И все закончилось. Унялась дрожь земли, останки мыса погрязли в бушующих водах. Люди подступали к обрыву, не веря глазам, хватались за головы, падали на колени — и уже звучал над берегом многоголосый скорбный плач. И вторили ему крики птиц, носившихся над водой.

— К-Китеж, мать его… — выдавил Кеша. Зоя взглянула на бойца с удивлением.

***

— Что напишете в отчете? — нарушила молчание Зоя, когда уже ехали в телеге к станции.

— Ну, — Кеша задумался, поняв, что вопрос неспроста. На коленях у бойца лежала голова спящего Тишки: паренек не отходил от них ни на шаг. Куда ж его теперь… — Как и говорил. Банда белофиннов, в сговоре с Липаевым, нашли клад. А деревня… взрыв болотного газа был. Нет, лучше так: Липаев, чтоб следы замести, бомбу под берегом взорвал!

— В карстовых пещерах, — помогла Зоя.

— Во, самое оно!

— Молодец, Кеша. Еще обсудим в поезде… Я вижу, вас что-то тревожит.

— Я… — Красноармеец помешкал. На самом деле занимало его очень многое, но на первом месте сейчас было одно. — Товарищ комиссар, тут такое дело! — решился он. И пересказал то, что привиделось ему в пещерах.

Выслушав, Зоя с минуту помолчала. Кеша напряженно ждал: ну как его за такой поклеп на партию в штаб к Духонину определят? А когда комиссар все же заговорила, не поверил своим ушам.

— Скажите, Кеша, а вы хотели бы к нам?

— То есть? — опешил боец.

— К нам, в Комиссию. — Зоя задумчиво смотрела на дорогу, убегающую из-под колес вдаль меж сосен.

— То, что вы видели… Наша Комиссия существует в том числе для того, чтобы такого не было. Думаете, никогда в истории не случалось, чтобы всякая нелюдь в большое начальство пробиралась, людьми прикинувшись? Сколько рассказов было про то, что всякие цари и короли с нечистой силой знались, и ведь кое-что — правда. А сейчас и вовсе неспокойные времена. Мало у Республики врагов среди людей, так еще и разная дрянь зашевелилась. Потому что, — голос Зои стал жестче и окреп, — мы такое затеяли, чего раньше никто не осмеливался. Мы за будущее стоим, Кеша. Не для богов, не для чертей, не для ведьм с колдунами — для людей, для всех на свете!

Впечатленный Кеша промолчал. Тишка на коленях шевельнулся и что-то пробормотал сквозь сон.

— Так что работы невпроворот, — как ни в чем не бывало заключила Зоя. — И нам нужны хорошие и верные сотрудники. Что скажете? В деле вы себя показали образцово.

— Да ладно, — смутился Кеша. — Если б не вы, товарищ комиссар! И перед русалкой сплоховал, и перед ведьмой той…

— Ну, слегка падки на женские чары. — Впервые за все знакомство Зоя улыбнулась Кеше — неожиданно открыто и тепло, хоть и устало. — Но это не худший недостаток. И я уже говорила вам: просто Зоя!

И подмигнула.