Бывали ночи как ночи, а бывали ночи - хуже некуда. Какое бы время года ни было, накатывала духота и становилось совершенно невозможно дышать. Злая луна заглядывала в окно, вопрошая:

- Ну, как, не помер еще?

А я смотрел на ее беззубый оскал из кратеров, на кольцо желтоватого света вокруг, и думалось мне, что лучше б помер. Сложно описать то, что происходило внутри в такие моменты. Точнее всего это бы описала фраза: “Не знаю, куда себя деть”. 

Не имел привычки наблюдать за происходящим у соседей, но когда в такие ночи накатывало, я садился на кухне, налив в чашку воды, и смотрел. Почти у всех в окнах густая темнота, только в паре окон видел тусклые отсветы ночника, ядовито-розовые лампы для рассады, огни на уже наряженных ёлках. Метель смазывала картинки, поэтому мне казалось, что в спальне, где недавно уложили спать ребенка, кто-то стоял над его кроватью и делал движения руками, словно вязал на спицах.

Я допил воду, поставил чашку в раковину, к остальным. По чашкам можно посчитать сколько бессонных ночей получилось за последнее время. Ровно пять. Включил воду, перемыл их, поставил на полку. Побрел обратно в спальню, какое-то время посидел в интернете, пока дремота не навалилась на меня теплым, тяжелым одеялом, не смежила веки и не утащила за собой в глубокий сон. В нем мне виделась небольшая спальня. На кровати спал ребенок, но у ребенка не было ног, вместо них - обломки костей, рваные вены. Над кроватью стоял некто в темном балахоне с вязальными спицами и вязал что-то из еще уцелевших сосудов. Ребенок продолжал спать, а вязаное полотнище становилось все длиннее. Спицы постукивали друг о друга. Вязальщик приговаривал:

- Какой я хороший да пригожий, свяжу себе…

Что он свяжет я так и не понял, шепот едва различим. Я поднял глаза на Вязальщика, и сердце пропустило удар. Увидел неестественно длинные руки, выгнутые так, словно они переломаны. Две, три. Где-то со спины проклевывалась четвертая. Деформированная голова. Во мраке можно было разглядеть глаза, светящиеся белым. Не два, не три, их куда больше. Вязал, плакал.

- Зачем тебе столько глаз? - спросил я, еле двигая языком. Увидел как на том месте, где должен находиться рот, появилась широченная пасть с треугольными зубами. Пасть растянулась, опустилась ниже, с треском, нижняя челюсть распахнулась настолько, что через пасть открылся проход для чьего-то лица. Лицо начало продвигаться вперед, слышно как трещала плоть, как со влажным хрустом ломалась челюсть. 

- Держи голову! - шипящее потрескивание. Лицо, появившееся изо рта, маленькое, деформированное. На месте глазниц - две темные прогалины. 

Я вздрогнул и пришел в себя. Лежал на самом краю кровати, и голова моя свешивалась с постели. 

Работалось после таких ночей тяжело. Сидел себе, носом клевал, а людям вокруг вечно что-то от меня нужно. В курилке немного возвращался в реальность, да только картинка из сна с лезущей из пасти головой отпечаталась под веками, кажется. Смотрел на коллегу, а слышал стук спиц. Сны про Вязальщика мне снились и раньше, только раньше он просто сидел в углу, жаловался на то, что лицо пропало. Потом снилось, будто Вязальщик бродил по подъезду, заглядывал в открытые двери опустевших квартир и ныл:

- Никого, совсем никого, как же выбраться-то?

Говорил он нараспев, то тонким голосом юной девушки, то звонким мальчишеским, то грубым, то надтреснутым, а то ими всеми сразу. Затем он раздобыл спицы. Вернее, сделал их из костей пожилой женщины, которая в моем сне плакала в коридоре и протягивала к нему руки. Вязальщик опустился перед ней на колени, взял за руки, проткнул ладони и вытащил две длинных, отвратительно-белых косточки. Вязальщик знал, что я за ним наблюдаю, а поэтому вытащил и повернулся. Пасть распахнулась, сломалась челюсть. Из пасти показалась женская голова. Она пробиралась наружу, длинные волосы сбились в один колтун, а из-за слюны выглядели липкими. Глаз у головы нет, рот порван от уха до уха. Пасть раскрылась шире, и голова с глухим стуком упала на пол. 

- Без лица больно…

Шелестящий шепот затих. 

- Это похоже на сонный паралич,- протянул Паук, стряхивая пепел в банку из-под кофе. Пауком его прозвали за высокий рост, длинные конечности, худобу и темные волосы. Темными были и глаза, как два маслянистых пятна смолы. Я был благодарен Пауку за то, что он не посчитал меня сумасшедшим. 

- Всего лишь сны,- пожал плечами Паук.- Всем время от времени снится бредятина. 

Потом затянулся и просипел:

- Жуткая штука, паралич этот, но в нем есть и занятное. 

- Например?

- Ну, иногда мне видится, что стена у изножья кровати пропадает, остаются ветви деревьев, а между ними бродят тени. Дурацкая мысль пришла,- Паук улыбнулся.- Человек ко всему привыкает, вот и ты привык, возможно. 

На балконе сидеть хорошо. С восьмого этажа открывался отличный вид на дома и деревья, подернутые инеем. Декабрь выдался чудесным. Днем - ясное небо, солнечно, морозно. По вечерам на холсте темного неба виднелись золотистые огни теплиц на другой стороне реки. 

А ноябрь всегда страшил. Мрачный, слякотный, продирающий до костей лютым холодом. Освещение не спасало, мрак как будто поглощал весь свет от города и огни теплиц отдалялись. 

- Больше похоже на то, что я, кажется, поехал кукухой,- я покачал головой, а Паук похлопал меня по плечу, мол, ну-ну, будет тебе. 

- Можем еще рассмотреть вариант с квартирой. 

- А что с ней?

- Нехорошая. Вот и видится всякое. 

- Позвать священника? Свечку поставить?

Паук усмехнулся, потянулся за своей чашкой. 

- Ты пробовал искать места из своих снов?

- В плане?

- Ну, посмотреть в интернете, вдруг твой Вязальщик на самом деле где-то бродит, например, в расселенных домах. 

У самого выезда из города и правда имелись такие. 

- Но, а вот женщина мне снилась, ребенок? Головы еще из пасти лезли. 

Паук задумался. 

- Тут уже не знаю, надо думать, а у меня сейчас котелок плохо варит после смены. 

На ночь я решил выпить снотворного и проспал как убитый до утра практически без снов, только привиделось, что Вязальщик сидел в моей комнате, в самом углу и плакал, потому что спицы сломались, а значит его будут бить, истязать. Кто только такую образину пальцем решиться тронуть? 

А когда я завтракал, и решил покурить в форточку на кухне, то увидел, что возле дома напротив, у одного из подъездов, стояло несколько машин, много людей собралось с цветами. Люди, одетые в черное, кое-где на снегу лежали красные лепестки.

Похороны.

Сейчас будут выносить гроб, наверное.

Вынесли. Маленький гроб. 

Закрытый. 

До меня вдруг дошло, что гроб вынесли из подъезда, где находилось окно, в котором я увидел Вязальщика. Могло ли так получиться, что хоронили ребенка из моего сна?

Я все побросал, быстро оделся и пулей выбежал из квартиры, на бегу кутаясь в шарф и напяливая шапку. Гроб грузили в машину, я стоял чуть поодаль и всматривался в тех, кто пришел на прощание. Убитые горем родители стояли с белыми лицами, глядя на машину, остальные присутствующие что-то тихонечко обсуждали. Я приметил одну пожилую женщину. Пестрый платок, пальто по размеру чуть больше, чем нужно.

Когда прощание закончилось и машины увезли скорбящих на кладбище, несколько человек, включая ту женщину, начали разбредаться по домам. 

- Извините,- я подошел к ней вплотную. Женщина подняла на меня глаза, подслеповато сощурилась. Правая бровь рассечена надвое белесым шрамом. 

- А что случилось?

Взгляд женщины прояснился. Она нахмурилась. 

- Ослеп что ли? Похороны случились!

Я немного растерялся. 

- Ну, это да. А кого хоронили?

- Свинота,- проворчала женщина.- Прочь пошел, горе такое, твоих расспросов еще не хватало!

Собственно, на что я рассчитывал?

- Кого хоронили-то? - вырвалось у меня и женщина замахнулась цветами, крепко зажатыми в правой руке, словно хотела наотмашь ударить. 

- Ребенка хоронили! - гаркнула она.- Пошел отсюда!

Удара так и не последовало. Она опустила руку и, ворча себе под нос, двинулась прочь. 

Паук налил себе чаю, сел напротив меня.

- Думаешь, что это ребенка из сна хоронили?

- Да, кажется. 

Но собрались мы не поэтому. Месяц назад пропала наша общая подруга. Мы договаривались устроить киномарафон, Паук приехал первым. Яра не приехала. И больше не появлялась в сети. Подумали сначала, что, возможно, она элементарно заболела, заснула. Вот проснется и обязательно ответит. Только этого не произошло даже через пару дней. 

Мы доехали до ее дома, зашли в квартиру. Там пахло сердечными каплями, крепким кофе, сигаретами. Мама Яры не находила себе места. Глаза красные, в правом лопнул сосуд. Рассказала, что Яра направилась к нам на киномарафон, перестала выходить на связь, домой ночевать не пришла. Мама Яры не стала с нами долго разговаривать, попросила уехать, мол, сейчас полиция приедет, пообещала позвонить или написать, когда появятся какие-то новости. 

Мы обошли дом кругом, прочесали все рядом. До остановки мы шли, внимательно вглядываясь в каждого человека на улице - вдруг это Яра? Связались со всеми, кто мог знать о ее местонахождении, общались с мамой подруги. Поиски не дали никакого результата. Вернее, саму Яру не нашли, нашли связанный ею шарф в парке неподалеку от дома, нашли один ботинок, затем нашелся рюкзак. Совершенно пустой и перепачканный в крови. Ее мама выдала мне недовязанный свитер, который Яра готовила мне на день рождения, а Пауку отдали готовую шапку, чтобы уши в морозы не мерзли. 

Через какое-то время Яру объявили пропавшей без вести. Потом нашли тело. Без лица. Признаков прижизненного насилия обнаружилось достаточно, а вот лицо снимали уже после того, как Яра умерла.

Паук стал частым гостем у меня. Мы подолгу засиживались на кухне и ломали голову над тем что случилось. Мы сидели и сейчас, ожидая трель домофона, грохочущий звук старого лифта, поднимающегося на мой этаж, звонка в дверь, быстрых шагов и жизнерадостного:

- Привет!

Я обернулся. 

Тихое эхо. 

Мне действительно показалось, что Яра произнесла: “Привет!” над самым ухом. Паук выпрямился, заозирался по сторонам. Ему было некомфортно, и мне показалось, что он тоже что-то услышал. Паук лег спать в большой комнате, на диване. До дома ехать далеко, да и засиделись допоздна. 

В ту же ночь мне приснилось, что открылась входная дверь.

Шорк, шорк. 

Так Яра ходила после того, как ногу сломала. Боялась еще какое-то время на нее нормально наступать. 

Тапочками так, шорк.Шорк. 

Открылась и дверь в мою спальню. Сначала появился стул, затем зашла незнакомая женщина с лицом пропавшей подруги. Лицо словно срезали с Яры, кое-как приклеили на незнакомку. 

Шорк, шорк. 

Поставила стул напротив кровати, села. А в углу - Вязальщик. Женщина пожилая, я видел это по ее рукам. Растрепанные волосы, отекшие ноги, как у сердечников. Серые носки в катышках, выцветший халат, кое-где в заплатах. Вязальщик достал из балахона спицы. 

Стук, цок, стук. 

Цок. 

Вязальщик начал плакать, а женщина медленно повернулась к нему и сказала:

- Цыц! Чего разнылся? Сейчас закончим тут, пойдем в девятую квартиру, свяжешь себе…

Что он себе свяжет?

Опять ничего не понимаю. Маска начала сваливаться и я увидел шрам на брови. 

- Все обещаешь, а забираешь себе!- обиженно прошипел Вязальщик. Женщина сидела и смотрела через глаза Яры, а я понял, что подруга не просто умерла, тело осталось в могиле, а она застряла в этом странном тягучем мире с вязкими снами. Вязальщик продолжил плакать, потом отложил спицы. Дал женщине связанные чулки, с которых сочилась кровь. 

- Малы!- разозлилась женщина и ударила Вязальщика по рукам. Существо начало хныкать всеми голосами, которые ему только были известны. 

- Чего ты ноешь? Смотри на него!

Она ткнула в меня грязным ногтем. На пальце кожа потрескалась. 

- Запоминай! - зычно гаркнула женщина в маске. Голос знакомый.

Мне показалось, что за окнами занимался рассвет. И гости в моей спальне исчезли, как исчезает пушистая шапка с одуванчика и остается голый стебелек. Так и стул остался на месте, а с ним чувство опустошенности и бессилия. 

Паук нашел меня на кухне. Я просто сидел и смотрел в окно, руки тряслись, ноги ватные. 

- Что произошло?- с друга мгновенно слетели остатки сна. 

- Вязальщик,- пробормотал я.- Он не сам по себе ходит. 

Услышав про мой сон и оставшийся стул у кровати, Паук побелел, предложил прогуляться.

Морозный воздух моментально пробрался под куртку, куснул за щеки, оставил следы инея на шарфе под носом. Мы поехали на ярмарку, которую устроили в центре перед праздниками. 

Красное и золотое, гирлянды, снег скрипел под ногами. На какое-то время сны забылись, я побежал тратить деньги на красивые открытки  друзьям. Паук бродил чуть поодаль, смотрел на шерстяные варежки со снегирями, улыбался прехорошенькой девушке, которая их продавала. Она закуталась в пуховую шаль до самых глаз и глаза ее были похожи на глаза Яры. Жгуче-зеленые, как ящеричная шкурка, сброшенная в траве. 

Стеклянные елочные игрушки блестели, сверкали леденцы в хрусткой слюде. Засахаренные яблоки в шуршащих пакетах. Я решился прикупить яблок, настроил себя на то, чтобы вернуться домой и сварить компот, а из еды -  что-то сытное, горячее, густое. Славный суп да картошку запечь.

Продавала яблоки пожилая женщина. Брови сердито сдвинуты к переносице, правая надвое рассечена белесым шрамом. У меня сердце пропустило удар и яблоки, которые я набрал, полетели на снег. Женщина тоже меня узнала, рассердилась еще больше. 

- Оплачивай теперь!- гаркнула она вороной и ее взгляд налился злостью.- Никто после тебя битые не купит!

Она была на похоронах ребенка. Я впопыхах достал деньги из кармана. Женщина протянула руки, и на ее ладонях увидел шрамы. Забрала деньги и я понял, что случайно отдал больше, чем нужно, торопливо запихнул яблоки в рюкзак. Женщина расплылась в довольной, но ядовитой усмешке.

- Вы сходили в девятую квартиру?- вырвалось у меня. Женщина побелела, поджала губы, начинала пугливо озираться по сторонам. 

- Пошел отсюда,- прошипела она.- Пошел, пошел!

- Где Вязальщика раздобыла?

Пока до меня дошло, что я это озвучил вслух, женщина выбралась из-за прилавка и неуклюже засеменила в сторону ярмарочного павильона. Рядом курил охранник, она шла прямо к нему. Я нашел глазами Паука, подбежал, цапнул его за локоть и увел подальше. Охранник смотрел на меня, пока женщина что-то ему рассказывала, не торопился бросать сигарету и бежать за нами. Паук расстроенно цокнул языком, но согласился, что нужно сейчас же уходить. 

Домой мы прибежали запыхавшиеся. У меня дрожали руки, Паук никак отдышаться не мог. Готовить обед настроения нет, так хоть компот сварили. Мы сели на кухне, поставили перед собой пепельницу, достали сигареты. Яра бы тут нам отвесила подзатыльники, не потому что курить плохо, а потому что курить на кухне - плохо. 

- Мне кажется,- начал я, стряхивая пепел,- только кажется, никак не ручаюсь за достоверность, но наша Яра где-то застряла, а эта женщина воспользовалась этим, вытащила, заставила на себя работать. 

- Вязать?

- Вязать,- киваю я. 

- А где застряла?

Я отвлекся, глядя на тлеющую сигарету. 

- Где-то между. Ни туда, ни сюда, осталась бродить в расселенных домах, пустых парках. 

- Почему она тогда на монстра похожа стала?- удивился Паук.- Яра - красавица, а по твоим рассказам - чудовище жуткое. 

- Не знаю,- я пожал плечами. У меня была мысль о том, что Вязальщик не по своей воле так выглядит, а потому что людей убивает, мучается.

Плачет же, хнычет, как обиженное дитя. Вяжет как будто через силу. Лицо еще это приклеенное на старухе из сна. 

- Просто иначе никак не могу вообразить почему Вязальщик мне показался, дал себя увидеть,- пробормотал я.- Он пришел к тому, кого знал раньше. 

Паук с натянутой улыбкой предложил найти старуху и с ней поговорить, а если не поговорить, то намекнуть на то, что головы ей не сносить, тогда-то беседа и польется. 

- Да что мы ей сделаем,- вздохнул я. Что-то надо бы, конечно, но никак не придумывалось. 

- Слушай,- как-то замялся Паук,- сонный паралич - еще куда ни шло, но подобное. Может, тебе стоит обратиться к врачу?

Я грустно кивнул, чувствуя, как тяжелеет сердце. Никак же я не мог показать Пауку свои сны, показать то, что видел Вязальщика в своей собственной спальне. 

- Обращусь, обязательно,- пообещал я, чувствуя, как к горлу подступает комок.- Только давай найдем сначала старуху. 

Ночью приснился сон, будто находился я в темной комнате. Окно во всю стену. Огромное, через него видно, как кружился снег, оседал на земле. Фонарь своим глазом с любопытством заглядывал в комнату, разрезал ее пополам желтым светом. Злая луна тут как тут на небе. На полу лежали люди. Неживые, сразу видно. Тела синюшные. У кого-то живот вспорот да зашит кривенько, у кого-то голова неприглядными стежками к шее приделана. И у окна самого, открыв свои жгуче-зеленые глаза, лежала Яра.

Я побрел к ней на негнущихся ногах, Яра меня узнала, даже чуть улыбнулась. Рот открыла, поговорить хотела, наверное, но ни звука не долетело. Лицо Яры исчезло с головы, я посмотрел в окно, а под фонарем стояла старуха со шрамом. Знала, что смотрю на нее, глядела, задрав голову. Держала в руках лицо Яры, улыбалась. 

Проснулся я в холодном поту, а в углу, съежившись, плакал Вязальщик. Надрывно так, тоненько голосом выводил. Спицы на полу валялись. И вовсе не страшным он теперь казался. Уродливым только.

Я захотел подобраться поближе, Вязальщик вздрогнул, открыл пасть, и в ней я увидел лицо. Свое собственное. И существо исчезло.

А утром из девятой квартиры вынесли гроб.

Старуху мы с Пауком начали искать через бабулек, которые на рынке торговали соленьями, самодельными настойками. Осторожно спрашивали, мол, так и так, нам бы найти пожилую женщину со шрамом на брови. Наверняка же она туда заглядывала. Спрашивали у собачников, у ребят из лавок, где продавали засахаренные фрукты и выпечку. Пока бродили туда-сюда, стемнело. Удача нам улыбнулась на крохотном магазинчике, где круглосуточно продавали алкогольные напитки и сушеную рыбу. Пахло сигаретами, стоял запах немытого тела, гудели холодильники. Мертвая рыбина на витрине пялилась на меня единственным уцелевшим глазом. Женщина за прилавком устало нам улыбнулась, вздохнула:

- Лицеедку ищете, значит. 

Мы с Пауком переглянулись, придвинулись поближе. Паук перепугался и обрадовался одновременно такой удаче. 

- В старых домах за гаражами спросите. Там дед Таян есть, он эту ведьму давно знает, никак прищучить не получается у него, заразу такую. И Лицеедка там живет. Таян почти не спит, если сейчас пойдете к домам, встретите точно. Он часто прогуливается или курит в это время. С усами такой, смешной дядька. 

- Лицеедка?- удивился я. В желудке появилось неприятное ощущение. 

- Ага,- продавщица кивнула.- Она у меня Темочку украла, вернее, лицо его. Как лицо заполучила, так и власть над ним к рукам прибрала. 

Паук смотрел на меня, и я понимал, что ему очень не по себе от такого разговора. Он сдвинул брови к переносице, и в его взгляде я поймал недоверие. Наверное, подумал, что я специально привел его к такой же умалишенной, как я сам. Женщина растерянно глядела на рыбину. 

- Да только Темка бесполезен оказался, бродит теперь где-то, иногда у меня под окнами стоит. У Лицеедки как заведено - раз ты ей полезен, то служить долго станешь, на спицах костяных жизнь вязать для нее, из жизней других людей. А если толку ноль, то прогонит прочь. Маются они, ох как маются, бедняжечки. 

Мне стало страшно. Ладони вспотели, по позвоночнику мурашки побежали. 

- Наша подруга, возможно, сейчас у нее,- неуверенно подал голос Паук.- Как нам быть?

- Таяна найдите, говорю же,- повторила женщина.- Темочку он, конечно, никуда не отправил, да хотя бы из лап этой гадины вытащил. 

Мы уже собирались уходить, как женщина бросила вслед:

- Только свои лица у нее не оставьте случайно. Не смотритесь в зеркала, если вдруг до ее дома доберетесь. 

- Так убить бабку можно тогда,- хмыкнул Паук. Продавщица испуганно охнула. 

Дед Таян оказался приземистым мужичонкой с пышными усами. Приземистый, лицо все в морщинах, пахло от него табаком и ладаном. Таян курил у подъезда. Дом старый, в три этажа, окна огромные. Вспомнилось сразу окно из моего сна. 

- Чего тут шарахаетесь, детвора? Темень такая на дворе, спать давно надо бы,- Таян хитро сощурился, дал нам прикурить. 

- Лицеедку ищем,- сказал я, а дед аж в лице поменялся. 

- Чего сказал?- грозно переспросил Таян. Я повторил и добавил, что, возможно, она забрала к себе нашу подругу. Не стал только говорить, что могу стать следующим. Таян бросил окурок в снег, растоптал подошвой сапога. 

- Дурная,- цокнул он и сплюнул.- Моих товарищей подъела. 

Паук испуганно икнул. 

- Подъела?

- Ну, зовет сначала, приманивает к себе тех, кто неупокоенным после смерти ходит. Никогда не зовет тех, кто своей смертью ушел. Зовет тех, кто устал, кто никуда деться не может. Те, что своей ушли, те лежат себе мирно. А потом ведьма бесов своих зовет, они лицо снимают и ей несут. Толку от бесов нет, только как посыльных использовать можно, пустоголовые они. Мои товарищи в больнице умерли, от болезни долгой. Хоронили их в закрытых гробах, безликими стали. 

Таян тяжело вздохнул. 

- Не дастся она вам, ребята. Не по зубам. 

- Вы какого-то Темочку вроде как у нее забрали, освободили. 

Я вспомнил еще про ребенка, которого видел в спальне, рассказал. Ведь вполне живой был, пока с него вязать начали. Таян потер подбородок. 

- Сильнее сделалась, видать. Стала поедать тех, кто борется за жизнь, хворает, но не может уцепиться до конца и выкарабкаться. 

- И чего теперь?- спросил Паук. 

- Выкрасть лицо только получится,- Таян достал еще сигарету.- Больше ничем подсобить не смогу. Отвлеку ведьму, а вы проберетесь в квартиру. Только в ее зеркала не смотритесь, нельзя. Вытащит из зеркала отражение, а там и до настоящего лица добраться недолго. 

- Там же болеть вроде как надо…

- С зеркалами страшнее,- покачал головой Таян,- отражения всегда работают против нас, это как изнанка. Найдет слабину и через нее болячку напустит. 

Паук схватился за голову. 

- А как ее отвлекать будете?

- Есть у меня кое-что, за чем охоту давно ведет старуха,- Таян усмехнулся и достал из кармана костяной крючок для вязания. Я обомлел, а Паук разозлился. 

- Тоже покойников к вязанию приобщаете?- выпалил он. 

- Не, есть кое-что поинтереснее в козырях.

Таян погладил крючок. 

- Отобрал у другой ведьмы, которая себе с одного поселка на несколько жизней вперед навязала. Был соблазн прибрать к рукам да омолодиться, только вот,- Таян не закончил фразу, просто глядел на крючок. 

- Что?- поинтересовался я. 

- Раз про Лицеедку прознали, то и видели того, кто для нее вяжет. Вот таким стать в одночасье можно, ежели заиграешься. Однако из колдунов, которые к спицам призывает покойников, Вязальщики дурные получаются, агрессивные и вечно голодные. 

Таян пригладил усы, нахмурился, глядя на крючок. 

- Живет Лицеедка вон в том доме,- дед указал на дом через дорогу. В окнах не было света, словно там никто и не жил. Только на третьем этаже в угловой квартире тускло мигал ночник. 

- Ее окно как раз,- Таян проследил за моим взглядом, закивал.- Раз свет горит, значит, дома старухи нет. 

- Как так?- не понял Паук. 

- Охочих до вещиц в квартире много, да и чужие бесы нет-нет, да и заглянуть могут. А раз ночник горит, то дома хозяйка, никто и не сунется. Только я знаю, что старухе в темноте лучше всего живется. 

- Откуда ж знаете?- спросил Паук. 

- Дак прожил я с ней много лет. 

Я ужаснулся, а Паук поморщился.

- Просто Лицеедка не прощает ничего и никогда, вот и поплатились мои друзья за то, что я ей однажды насолил. Давайте, давайте, быстрее до квартиры ее идите. 

Мы поблагодарили Таяна и двинулись к дому. Страшно было до смерти, я то и дело поглядывал на Паука, а он смотрел на меня. Наверное, каждый из нас хотел в последнюю минуту убежать и бросить все, как есть. Где-то глубоко в голове билась мысль о том, что я делаю это вовсе не для того, чтобы Яру спасти. Чтобы меня самого такая же участь не постигла. 

В подъезде темнота кромешная. Мы достали телефоны, включили на них фонарики, добрались до нужной квартиры. Старая-старая дверь, покрашенная масляной краской, латунная ручка. Паук дернул за нее.

- Заперто.

Потом он тяжело вздохнул и сказал:

- Как-то не хочется мне туда идти.

- Так и мне не хочется,- я ухватился за ручку и дернул сильнее. Еще и еще, пока замок не выдержали и дверь не распахнулась. Паук замер в нерешительности, потом поджал губы, махнул рукой и первым в прихожую вошел.

Сердце мое сделало сальто в груди, а в желудке появилось неприятное ощущение. Такое появляется, когда предчувствуешь беду всем своим нутром, но мозг говорит - расслабься, чего тут бояться?

Квартира у Лицеедки оказалась более, чем странной. Множество коридорчиков и дверей, разбегающихся в стороны от прихожей. Спертый воздух со сладкой примесью гнили. На стенах развешаны маски. Звериные морды, карикатурные клоунские рожи. Из-за полумрака казалось, что маски кривляются. То улыбнутся, то печально прикроют глаза, то язык покажут. Свет фонарика выхватил одежду на вешалке. Вся в бурых пятнах.

Где-то вдалеке, наверное, в конце одного из кривых коридоров, горел ночник. 

- Точно ли никого?- шепотом спросил у меня Паук. Мы шагнули вперед, и пол противно заскрипел. Большинство дверей оказались заперты, но за одной из них я успел увидеть стул посередине комнаты и груду тряпья в углу. Когда я закрывал дверь, тряпье начало шевелиться. Я захлопнул дверь, почувствовав, как волосы на затылке встали дыбом, ухватил Паука под руку и потащил его к комнате с ночником. Мне слышалось, словно кто-то шептал в ухо уходить прямо сейчас. Черт с ним, с лицом, брось все и беги, беги, пока еще можешь. Но я упорно шел к свету. 

Просторная комната, напоминающая рабочий кабинет. Раскладушка стоит с наваленным на нее грязным постельным бельем. Стены оклеены газетами, сотни фотографий, груды книг прямо на полу. Пыль и паутина, пахло сыростью, плесенью. Гнилью.

У окна стоял заваленный бумагами письменный стол. Тетради, распухшие от газетных вклеек альбомы, письма. А на краю стола, подальше от бумаг - источник света. Не ночник это был вовсе, а толстые свечи, среди огарков и горелых спичек.

Быстрее, быстрее.

Вдоль позвоночника пробежали мурашки. Я огляделся по сторонам и увидел на стене плотную штору. Окна там быть никак не могло, поэтому я быстрым шагом пересек комнату и отдернул полотнище. Меня затошнило, а Паука и вовсе вырвало. 

Человеческие лица, подвешенные на ржавые крюки. 

Какие-то лица сгнили, какие-то были совсем свежими. 

- Мать твою,- выдохнул я. Где-то скрипнул пол, хлопнула дверь. Я продолжал рассматривать кожаные маски, пытаясь среди них найти лицо Яры. И в какую-то секунду четко осознал - там, в полумраке кривых коридоров, кто-то ходит. До меня явственно донеслись звуки шагов. Они приближались.

- Как же без лица-то?- донесся скрипучий голос, не то мужской, не то женский. Я оцепенел от страха, обернулся на Паука. Тот замер. Тело налилось свинцом и я сам себе напоминал статую, застывшую перед жутким алтарем. 

- Без лица больно,- продолжал скрипеть голос. Обладатель голоса копошился, бродил туда-сюда, вероятно, заблудился в коридорах и никак не мог понять где находятся чужаки. Иногда нечто останавливалось и замолкало. Голова шла кругом, я снова уставился на алтарь. И вдруг я увидел на нем морщинистое лицо с бровью, рассеченной белесым шрамом. 

- Паук,- шепотом позвал я.- Тут есть лицо самой старухи!

Паук поднес дрожащие пальцы к лицу, протер глаза. Наверное, хотел окончательно убедиться в том, что все происходящее ему не видится в дурном сне. 

То, что искало чужаков, издало тихий клекот, а затем грузно бухнулось на пол. Споткнулось? Снова шаги. Нет, не шаги. К комнате словно кто-то приближался на четвереньках. Оно прошоркало к повороту коридора, ведущего прямо к нам. Затихло. 

Послышались звуки, похожие на сдавленные рыдания. 

- Лицо, лицо, ай, как без него плохо! - прошамкало нечто. Я пошатнулся, задел рукой алтарь. И на пол, с легким стуком, упали две костяные спицы. Рыдания сменились недовольным утробным ворчанием. Слышно было, как прогибались доски пола под тем, что искало нас, и я знал, что оно вот-вот покажется в дверном проеме. 

- Лицо,- просипел голос совсем рядом. Я повернул голову к двери и замер. Оно не смело зайти в комнату, что-то мешало. Поэтому оно просто застыло на четвереньках, принюхиваясь и злобно тараща на нас с Пауком воспаленные глаза. Паук побелел. 

Существо у порога было грузным, отечным. Кривые ручонки, штук пять или шесть, тонкие и хрупкие, как крылышки у новорожденных птенцов. Обтянуты тонкой кожей, через которую я будто бы увидел косточки. Все тело, покрытое сине-фиолетовыми пятнами лоснилось от испарины. Остатки одежды в пятнах крови под проклюнувшимися руками. Лица не было. Раззявленная пасть с частоколом острых зубов, провал на месте носа. То ли Лицеедка сама становилась тем, кого заставляла на себя работать, либо кто-то снял с нее лицо и решил таким способом отыграться за все содеянное. 

Хлопнула входная дверь.

Послышались еще шаги.

Лицеедка попыталась обернуться, но заскулила от боли. 

- Я за спицами,- дед Таян переступил порог комнаты, посмотрел на нас, совершенно оцепеневших от страха.- Память подводит, забрал и оставил тут.

- Вы же знали, что она здесь,- проблеял я, с трудом ворочая языком,- и отправили нас в квартиру…

- Конечно знал, детвора,- тяжело вздохнул дед.- Я вас для того и послал. Правда, думал, что она порасторопнее будет и сожрет уже вас к моему приходу.

Лицеедка тяжело дышала, хрипела, мотала головой. Остатки седых волос на гниющей макушке падали на пол, вместе с кусочками плоти. 

- Сука! - вырвалось у Паука. 

- Вязальщик старухи мне не подчинился,- пробормотал Таян.- Потому я спицы у него отобрал, лишил работы, так сказать. 

Мне стало плохо. 

- А чего добру пропадать, правда? Кроме крючка теперь и спицы будут. Бабка уже с утра плоха стала, прискакала ко мне, мол, так и так, руки полезли. Понятное дело, сама себя и сгубила,- Таян деловито оглядел алтарь.- Ну, я ее в оборот и взял, подумал, что послужит сколько сможет, стара уже, сколько уж лет землю топчет. А потом и вы, детвора, прибежали. Из вас всяко сподручнее Вязальщики получатся. Отпускать нельзя никак, растреплете много чего. Ну, раз бабка не сожрала, то мне пригодитесь. 

Дед достал из кармана крючок и остро наточенный нож. 

- Лучшие Вязальщики получаются из живых, а не из призванных мертвых. 

Я нервно заозирался по сторонам, сделал шаг назад. 

…И наступил на спицы. 

Они треснули и откуда-то издалека до меня донесся вздох облегчения.

Лицеедка дернулась. Точно, в моем сне она дала их Вязальщику из своих собственных рук. Я аккуратно поднял спицы. 

- Давай-ка сюда,- Таян протянул руку. Старуха забарахталась, замычала, попыталась пролезть в комнату - не получилось. Что мешает? Наверное, защиту от таких существ поставила, и теперь сама не могла пройти. Ручонками снова задергала. Никак. Захныкала, точно маленький ребенок. 

- Отдай лицо,- пропищала она совсем детским голосом.- Отдай, отдай!

С одной стороны мне было даже жаль Лицеедку. Я не знал какую жизнь она прожила и что именно подтолкнуло заниматься тем, чем занималась. Карабкалась как могла из бесконечных болезней, вероятно.

С другой стороны, старуха сотворила ужасные вещи с огромным количеством людей, не брезговала и детьми подпитываться. 

- Спицы! - голос Таяна стал жестче. Он сделал шаг вперед, поскользнулся на луже рвоты Паука, упал спиной назад. И голова его оказалась прямо перед Лицеедкой. Крючок и нож выпали из рук, откатились куда-то под стол. Таян не успел ничего сообразить, наверное, как пасть старухи раскрылась и челюсти сомкнулись на его лице. Он дергался, кричал, а мы с Пауком, как завороженные, наблюдали.

Потом опомнились. Я полез под стол, нашел и крючок, и нож. Через коридор выбираться проблематично, старуха заслонила собой весь дверной проем. Паук посмотрел на окно. Надо быстрее, быстрее. От влажного хруста и звуков рвущейся плоти стало так дурно, что в глазах потемнело. Лицеедка пожирала Таяна, не сводя с меня глаз. 

- Боги! - прохрипел Паук, снова сгибаясь пополам. Нельзя так оставлять. Столько лиц на алтаре.

Я схватил одну из свеч со стола, швырнул ее в Лицеедку. Огонь моментально принялся моментально распарывать и так немощную плоть. Старуха заверещала, зубами впилась еще сильнее в лицо Таяна, начала быстрее двигать челюстями, словно пытаясь побыстрее обглодать. 

Вторую свечу я кинул в сторону алтаря с лицами. 

Мы сидели на скамейке у подъезда, где встретили деда. Ошарашенный Паук курил, я просто смотрел на огонь. Квартира Лицеедки полыхала. Марево огня отсветами блуждало по темному небу. Вдалеке завыли сирены. Паук вызвал пожарных, когда мы посчитали, что комната уже полностью охвачена огнем, а старуха точно не выберется. Дом и вправду нежилым оказался - ни одного жильца не покинуло горящего здания. Зато из дома Таяна высыпали неравнодушные. 

Я достал из кармана сломанные спицы, крючок. Таян сказал, что Вязальщик больше не придет, лишился работы. 

Показалось, что к нам кто-то бежит со всех ног. Слышно было тяжелое дыхание, как скрипит снег. Бежавший остановился у скамейки, издал тихий смешок. Легкая рука Яры словно бы вскользь коснулась моего плеча:

- Пока!

Паук вздрогнул. Наверное, тоже услышал.