↑ Глава I. Две пули

По кровавой полосе на стене Моргравия поняла, что мужчине осталось жить недолго. Его рот подрагивал, будто у бормочущего проповедь священника, однако наружу не вылетало ничего вразумительного. Всего лишь последние вздохи. Ранее он утверждал, что его зовут Ошанти и что он знаком с Моргравией, однако для нее его лицо выглядело словно незнакомая страна.

Она оглянулась на выход в туннель, куда, по словам Ошанти, они пробились, чтобы добраться до нее, и увидела, что на нее глядит зияющий темный зрачок. В этой темноте слышалось эхо криков, что-то острое скребло по камню, а в вязком воздухе подземелья висел дурманящий запах бойни.

– Мы не можем тут оставаться, – произнесла она. Это она знала даже несмотря на фрагментарность воспоминаний.

Она предполагала, что ее спасли. Все определенно так выглядело. Когда она очнулась, ее руки и ноги были связаны, а Ошанти лихорадочно пилил путы своим боевым ножом. Силы возвращались медленно, а чувства и того медленнее. Они одолели половину пути обратно по туннелю, когда Моргравия осознала, что отключалась, но не смогла вспомнить, с какого момента.

Она пыталась получить ответы, но успела узнать лишь имя Ошанти, а затем из темноты на него бросилась тварь. Он открыл огонь из пистолета, от гладких стен туннеля громко отразилось эхо четырех мощных хлопков. Тварь отпрянула. Казалось, она смертельно ранена, но все произошло слишком быстро, и мрак не позволял что-либо сказать о том, что она из себя представляла.

Чуть позже Моргравия увидела, что та полоснула человека, вскрыв его, будто лопнувшую покрышку. Вот и все.

– Мы не можем тут оставаться, – повторила она более настойчиво, когда Ошанти не ответил.

Тогда он кивнул, медленно и тяжело опустив голову, словно та была клонящейся к земле стрелой буровой вышки. Моргравия уже начала гадать, поднимет ли он ее снова, и в этот момент он так и сделал, схватив ее руку – которая и так уже лежала поверх его собственной. Его губы, слипшиеся от той же кровавой массы, что покрывала стену, шевельнулись, но раздалось лишь бульканье агонии. У него на коленях лежал клубок красных петель, поблескивавших в прерывистом свете лампы-люмена над головой. Пустые глаза мрачно и безнадежно глядели на частично выпущенные внутренности.

Визг из туннеля раздался громче, прерываясь хриплым сипением, напоминающим шум пробитых мехов.

Когда она снова посмотрела вниз, Ошанти уже прижимал свою и ее руки к груди Моргравии. Его глаза были широко раскрыты, выражая все, что не давалось голосу. Еще один кивок, на сей раз в знак отказа. Он расстегнул застежку поясной кобуры и потащил наружу короткий крупнокалиберный пистолет, засевший в темной коже. Это потребовало усилия, и к тому моменту, как он сунул оружие в протянутую руку Моргравии, его лицо побелело до алебастрового оттенка.

Он оттопырил два пальца на правой руке – количество пуль, оставшихся в пистолете.

Одна для него, одна для меня.

Только тогда, оказавшись перед лицом собственной неизбежной смерти, Моргравия осознала, как быстро бьется ее сердце. Оно гремело, словно голос божества.

Она крепкой хваткой взяла пистолет.

Скрежет и хрипы приблизились к зеву туннеля, и в мутной черноте снаружи начали проступать силуэты.

Прицелившись в окровавленное лицо Ошанти, она увидела в его закрывающихся глазах облегчение. Сдерживаемый в легких воздух стал просачиваться наружу, как будто медленно сдувался воздушный шар.

Действуя не осмысленно, а рефлекторно, Моргравия подняла прицел выше и выстрелила во вход в туннель. Пистолет грохнул так громко, что на несколько секунд заглушил стук сердца. Она попала во что-то во мраке. В неуклюжую тварь – массивную, горячую, дышащую тварь, которую сопровождала вонь меди и холодного, мертвого мяса. Та упала назад, или так ей показалось, настолько плохо было со светом. Тени разорвал очередной пронзительный вопль. Боли? Смерти? Она надеялась, что это смерть.

Ошанти открыл глаза. Он ожидал, что пистолетный выстрел возвестит о его конце, и теперь, когда этого не произошло, явно пытался понять причину. У Моргравии имелся для него лишь один ответ, и это был скверный ответ, за который она себя ненавидела.

– Мне жаль… – выговорила она, до последней крупицы принимая на себя страх и злость в желтушных глазах Ошанти, и побежала.

Скребущие звуки последовали за ней, став более частыми и исступленными. Они прервались ровно настолько, чтобы Ошанти закричал.

Моргравия старалась не представлять себе последующее раздирание сырого мяса. Она наполовину бежала, наполовину ковыляла по сточной трубе. Та соединялась с туннелем, подземной канализацией, обслуживавшей факторумы и жилые блоки основного улья. Она бежала, а под ногами хлюпала жижа из дерьма и промышленных отходов. От этого ее тошнило, но она не могла остановиться. Чем бы они ни были, они приближались. Колышущиеся огромные тени торопились за ней по пятам, повторяющийся скрежет напоминал непрекращающийся крик.

Моргравия не бросала пистолет. Оставался один заряд. Она знала, что не потратит его на себя. Этого ей не позволял то ли инстинкт самосохранения, то ли просто отвратительная трусость. Она сжимала практически бесполезный кусок металла, держа его в руке, как измученный жаждой человек держит чашку с водой посреди бескрайней пустыни. А затем она почувствовала, как под ней что-то подается под тихий хруст проржавевших сточных труб и рвущегося металла. Ощущение было такое, словно она в темноте вышла на лестницу, о существовании которой не знала. Ее охватило мимолетное, но сводящее желудок головокружение, и она свалилась, с криком падая во мраке, пока не врезалась в грязную воду. Холод пронзил ее, вышибая воздух из легких, вгоняя иголки в нервные окончания, и она запаниковала.

Не так не так не так.

Однако судьбе нет особого дела до чьих-то желаний, и увлекаемая бурным потоком Моргравия ушла под воду. Та заполнила рот, нос, лишила ее зрения и слуха, тонущее тело будто тисками сдавил предсмертный палящий жар… а затем… покой.

Моргравия проснулась, ощущая во рту вкус сточных нечистот. Она знала, что это иллюзия – странная сенсорная память и ох-какой-же-забавный способ разума вспоминать перенесенную травму.

– Lumis…

Громко загудели активирующиеся натриевые генераторы, и вспыхнули свечи. Свет озарил маленькую жилую ячейку. Повсюду было голое железо, в одном углу стоял стул, на который Моргравия повесила одежду и прочие скудные пожитки, в другом размещалась глубокая металлическая мойка. В качестве постели служил грубый матрас. Скривившись от горячечного пота, пропитавшего тонкие простыни с одеялами, и ежась от холода, который пощипывал кожу, словно навязчивый призрак, Моргравия заставила свое усталое тело принять сидячее положение. Боль пронзила ее, будто легион кинжалов. Только так она могла не позволить себе расплакаться.

Сквозь единственное шестиугольное окошко на потолке внутрь поступал свет предрассветных огней нижнего улья. Пройдя через его зернистый столб, она подошла к стулу и раскопала свое пальто. Отыскав пригоршню стимуляторов, она разжевала их, поморщившись от меловой безвкусности, а затем встала перед ростовым зеркалом и оглядела свое обнаженное тело, исполняя ежедневный ритуал.

Ее конечности были худощавыми – мускулистыми, но без излишеств. Бледная, молочно-белая кожа отражала свет. Она была высокой, около шести футов ростом. Глядевший в ответ льдисто-голубой глаз выглядел бодрее и энергичнее, чем она себя чувствовала. Ее физическое и душевное состояние точнее отражал второй глаз, пожелтевший и налитый кровью. Серебристо-серые волосы, выбритые на висках и поставленные коротким гребнем посередине, обрамляли суровое, но не злое лицо. И все же оно казалось ей незнакомым, как будто из грязного стекла на нее смотрел кто-то чужой. Понятными выглядели только шрамы, и они по большей части не изменились. Они пересекали тело, словно застежки-молнии, наискось перечеркивая его полосами навсегда обесцвеченной плоти, вызвавшими у нее на лице гримасу легкого отвращения. Потянуть – и она раскроется. Все теплое, влажное и красное вывалится изнутри, от тела останется пустая обвисшая оболочка.

«Разобранная», – подумала она, ведя пальцами по линиям нанесенных в ярости шрамов.

После туннеля прошел тридцать один день.

– Император милосердный… – прошептала она и отвела взгляд, потянувшись за своей блузой.

Моргравия замерла, наполовину развернувшись и задержав руку на полпути.

Перед ней в свете из потолочного окошка стояла зловещая фигура, и на мгновение она задумалась – может быть, кости и впрямь холодило не из-за залившего кожу лихорадочного пота, а по милости призрака? От фигуры пахло кровью и маслом, она выступала из тени плавными, но синкопическими движениями. Мелькнул клинок, лезвие которого блеснуло на свету серебром. На нее глядело лицо, застывшее в ухмылке, в зияющих впалых глазницах слабо светились красные глаза.

Моргравия опустила пистолет, который выхватила с портупеи, и судорожно выдохнула.

Оцепенелое лицо сморщилось, приняв насупившийся вид.

– Мама, тебе надо что-то надеть. Простудишься до смерти.

Нахмурившись, Моргравия схватила свою блузу.

– Чего тебе, Хел?

Кристо трудился в рабочих ямах Меагра всю свою жизнь. Он был патронщиком, причем хорошим. Его гильзы и боеприпасы имели коэффициент приемки девяносто три процента. В факторуме было не так много рабочих, кто достигал девяноста трех процентов. Он гордился своей профессией, пусть она и была изнурительной и по большей части неблагодарной. Эффективность выполнения работы приносила и некоторые плоды. Еда чуть лучше, возможность выбирать линию. Не слишком много, но желудок оказывался набит плотнее, а коже было прохладнее на максимальном удалении от плавильных печей, располагавшихся под производственным этажом.

А еще это вызывало зависть у некоторых коллег по работе. Труд в ямах был суровым и бесконечным, что укрепляло тела, но озлобляло умы. Обычно эту злобу приберегали для смотрителей, которые усмиряли даже малейший намек на возмущение при помощи хлыста или болевой дубинки, не переставая при этом проповедовать о чистоте тяжкой работы и омовении честным потом во имя Императора. Когда предоставлялась возможность направить эту бессильную ярость не на неприкасаемых блюстителей воли Императора и его военной машины, ею пользовались. Давящее чувство безнадежности выплескивали куда могли, перенося свое страдание на других.

Кристо доводилось слышать угрозы шепотом и ловить ожесточенные взгляды, направленные в свою сторону. Он не верил, что они перейдут к делу. Поначалу. Рабочая яма была плотно, как птицефабрика, набита человеческими телами, дружно покачивающимися, будто метроном. Рабочих было так много, что держать под присмотром весь трудовой состав не представлялось возможным, однако никто не поднял бы руку на другого из опасения быть наказанным. По крайней мере, в рабочих ямах.

Впрочем, к главной яме примыкали промежуточные помещения, и там было менее многолюдно. Несколько рефекториев давали возможность принять пищу, а помывочный блок также служил камерой обеззараживания.

Там на него и напали, сверкая зазубренными металлическими заточками в тусклом свете умывальной. Трое мужчин, ни одного из которых Кристо не знал по имени, хотя и со вполне знакомыми лицами. Стычка вышла короткой и жестокой. Голый и покрытый коркой грубого порошка, служившего чистящим средством, он перебил их всех. Кристо был не из маленьких. Он обладал габаритами и мускулатурой, которые нападавшим не удалось компенсировать численным перевесом. Все произошло быстро и почти бесшумно. Кристо получил с полдюжины порезов, из которых в зернистые серые стоки, с клокотанием уходившие в сливную шахту, текла красная кровь. Один из троих нападавших заработал перелом шеи, второму вошла внутрь черепа вонзившаяся под подбородок заточка, а у третьего глаза были выдавлены так, что сквозь сильно развороченные глазницы можно было увидеть содержимое головы.

Кристо быстро оделся, отдраил моечную кабинку и по одному перетаскал тела к печи. Единственными свидетелями содеянного были тупо глядящие безразличные сервиторы.

Он никогда не говорил о случившемся, поскольку это означало навлечь на себя самую строгую кару. Людей никто не хватился. Их пропажу, если ее вообще заметили, списали на высокую убыль кадров в рабочей яме. Наказанием за убийство являлась лоботомия, а Кристо не хотелось оказаться среди полуживых автоматонов, на глазах которых он сжигал три трупа. Одно дело убивать во имя Императора, но совсем другое – убивать тех, кто обязался исполнять для Него священную службу.

Обо всем этом Кристо думал, выжидая под карнизом. У него на поясе был пристегнут нож, а в кулаке он сжимал пригоршню стреляных гильз и знал, что ему придется убивать снова. Он стоял в тени Ломаной Дуги. Старый мост между ульями железоделов и торговым районом под названием Фэллохоуп знавал и лучшие времена. Обветшалый и годный только под снос, он выгибался, будто сломанный человеческий позвоночник. Через две трети своей протяженности он кончался обрывом, уходившим в глубокий овраг, где до сих пор лежали массивные куски феррокрита и перекрученная металлическая арматура, оставшиеся после обвала.

Выйдя из-под прикрытия моста, Кристо начал спускаться в овраг, направляясь к кольцу далеких огней. Приблизившись, он разглядел дюжину горящих бочек, составленных неплотным кругом. Вокруг очерченной пламенем границы собиралась толпа хохочущих и улюлюкающих фигур, одетых в грубую кожу и украденные из факторума комбинезоны.

Толпа была взбудоражена до исступления, накачана наркотиками и дешевым самогоном. Большинство было при оружии. Кристо видел дубинки, костыли с грузовой железной дороги, клинки. Впрочем, никаких пушек. Толпа перемещалась, толкаясь, пихаясь и перелаиваясь, и при этом в ней возникали просветы. Каждый раз удавалось мельком увидеть, что находилось дальше, внутри круга. Двое женщин из городских гладиаторов, в коже и боевой раскраске, руки обмотаны бинтами для лучшего хвата. Одна, с торчащими вверх шипами огненно-рыжих волос, держала кусок разорванной цепи. Другая пригибалась за крышкой от бочки, используя ее в качестве импровизированного щита. С одной стороны ее голова была выбрита, а с другой отрощенные волосы фиолетовой волной закрывали половину лица.  Обе уже получили рассечения, но у обладательницы цепи была сильнее жажда убийства. Она вскинула руку, чтобы нанести противнице удар, и Кристо смог как следует ее разглядеть.

Тогда-то он и перешел на бег.

↑ Глава II. Цепные клинки

– И перестань меня так называть, – произнесла Моргравия, натянув штаны и начав застегивать пуговицы на блузе. – Я не твоя мать.

Хел дергано изобразила поклон. Это выглядело чрезвычайно странно, и Моргравия слегка покачала головой.

– Тебя потрепало так же, как меня, – пробормотала она.

– Ты выглядишь усталой, Ма… моя госпожа.

«С этим сложно поспорить», – подумалось Моргравии. Алая блуза, темно-коричневые штаны – по крайней мере, так не будет видно некоторых из внешне заметных шрамов.

– У меня такое ощущение, будто кто-то завел внутри моего тела цепной клинок. Я не просто устала. Я синею от боли.

– Я выходила в город-улей, – сообщила Хел, с готовностью меняя тему. Небольшой рост и худощавое телосложение вкупе с курьезно простодушной манерой держаться никак не вязались с ее смертоносностью. Именно это и делало ее такой опасной, напомнила себе Моргравия. Хел закинула один из своих мечей за плечо, убрав его в тонкие ножны, пристегнутые к спине. Она проделала это быстро и плавно, с грациозностью тренированного убийцы.

Разумеется, именно им она и являлась. Убийца. Грубый клинок, отточенный до смертельной остроты одним из культов смерти Императора. «Кровавые» или что-то вроде того. Моргравия не могла вспомнить точно, однако в эти дни подобное было для нее совершенно не в новинку.

– Просто скажи мне, что никого не убила, – произнесла она, натянув поверх штанов сапоги до колен, а затем взяв темно-зеленый корсет из защитной ткани. Он мог остановить любую пулю, кроме выпущенной в упор, а также был довольно неплох против другого дальнобойного оружия. Впрочем, ни хрена не помогал против ножа.

– На… – сказала она, сделав жест в направлении своей жутковатой спутницы, – хватит просто стоять с мрачным и неприступным видом, сделай что-то полезное.

Корсет сдавил ребра. Хел зашнуровала его и закрепила магнитные застежки на спине.

– Трон, – задохнулась Моргравия. – Как же я не люблю носить эту штуку.

Она покосилась на Хел, затянутую в черно-красный облегающий костюм. На свету поблескивало множество металлических заклепок, а вокруг рук и ног Хел были плотно примотаны изодранные обеты смерти. Синтетическая маска-череп практически впечаталась в лицо.

– Как ты вообще можешь это носить все время?

Хел свесила голову набок, словно хищник, изучающий любопытную странность в поведении добычи.

– Боль и терпение приближают нас к Его славе, – произнесла она.

– Так и думала, что ты это скажешь, – отозвалась Моргравия, застегивая портупею, а затем при помощи отпечатка пальца открыла маленький сейф, спрятанный во внутреннем кармане ее пальто. Крышка щелкнула и открылась с шипением выходящего воздуха. – Ты видела какие-то их следы?

– Не видела.

– Но нашла неприятности?

– В Блекгейсте всегда неприятности.

Моргравия ухмыльнулась и невесело усмехнулась.

– Лучше и не скажешь, но мы договаривались, что ты будешь делать это тихо.

– Столкновения было не избежать.

– Так ты действительно кого-то убила.

– Нескольких.

Моргравия выругалась про себя.

– Это было необходимо, чтобы получить информацию, которую ты хотела.

В голосе Моргравии послышалась надежда:

– Ты его нашла?

Хел кивнула. Моргравия кивнула в ответ.

– Хорошо, – произнесла она.

– Святой Тупичок.

– Я о нем слыхала, – Моргравия продолжала держать сейф, не решаясь поднять крышку и посмотреть, что внутри. Она на несколько секунд прикрыла глаза. – Трон, этому надо положить конец.

Она открыла крышку и опустила взгляд.

– Может, они бросили охоту? – предположила Хел через несколько мгновений.

– Нет, не в этом дело. Они ждут.

– Чего?

– Когда я вспомню, – произнесла Моргравия и вынула предмет из сейфа. Это была эмблема – адамантиевая полоска в форме заглавной буквы I, горизонтально перечеркнутой тремя линиями. Посередине была прикреплена печать из синтетического воска в виде черепа без нижней челюсти.

Моргравия оглядела знак у себя в руке.

– Мы здесь не просто так, Хел. Хотела бы я только вспомнить, в чем причина, – сказала она и убрала инквизиторскую розетту. Накинув пальто, она направилась к двери. – Ты идешь? – поинтересовалась она, но Хел уже исчезла.

– Тихо… – невольно проговорила она. – Хорошая девочка.

От города разило гнилью и продажностью. Главная улица была с обеих сторон зажата высокими готическими строениями, которые нависали над смешивающимися друг с другом толпами, словно согбенные старики. Среди городского упадка были обильно разбросаны огромные статуи, будто бы растолкавшие здания в стороны и так высоко протянувшиеся в фальшивую атмосферу, что их головы, как горные вершины, окутывал туман. По точеным каменным телам тянулись ручейки влаги, усиливавшие ореол божественности. Руки изваяний были подняты к небесам, словно поддерживая сам мировой свод. Посреди всего этого медленно текла узкая сточная речка, расходившаяся на малые притоки – рукотворная дельта из нечистот и промышленных отходов.

Моргравия впитывала все это, продвигаясь по жилому району Нижнего Стока. Она держалась больших толп, надвинув капюшон и не поднимая головы. Ее взгляд то и дело перескакивал на карнизы, мостики и надземные переходы. Где-то там находилась Хел, остававшаяся вне поля зрения и перепрыгивавшая с одного насеста на другой с непринужденной ловкостью акробата. 

Она доверяла культистке смерти, понимая, что у нее нет особого выбора. Хел вытащила ее из дренажного стока в ту ночь, когда Ошанти умер с выпущенными кишками. Она нашла жилую ячейку, обработала раны Моргравии и замела все оставленные ею следы. Без Хел она, вероятно, была бы мертва. Однако Хел не знала ничего, кроме того, что служит Инквизиции, а следовательно – и Моргравии. Ей не было известно ни о задании, ни о возможной угрозе. Она являлась оружием, не более того, причем слегка сломанным.

По пальто Моргравии барабанил легкий дождь, разлетавшийся моросью из пастей горгулий, которые восседали по краям сложенных из каменных плит многоквартирных домов и увенчанных шпилями кафедр факторумов. Вдоль основной магистрали перемещения граждан висели гирлянды натриевых ламп, которые мерцали и шипели, создавая длинные остроконечные тени. Моргравия содрогнулась – в настоящее вторглось воспоминание о туннеле. Она ускорила шаг, пробиваясь мимо чумазых портовых рабочих, служителей факторума и сервиторов с серыми лицами. Несколько улиц слились в публичное пространство, где с импровизированного амвона что-то лопотал проповедник, размахивавший в направлении зевак потрепанной книгой. Он собрал вокруг себя приличных размеров толпу, хотя ему вряд ли могло бы это не удаться – до такой степени были забиты улицы Нижнего Стока. С трудом прокладывали себе дорогу даже надзиратели, облаченные в черные панцири и свирепо глядевшие сквозь забрызганные дождем забрала шлемов. На поясе у них лениво покачивались дубинки-шокеры. Один орал в громкоговоритель, напоминая всем гражданам о то, что Трон ждет от них исполнения долга сообщать имперским властям о любом мутанте, еретике или ведьме. Бдительность защищает, как он выразился.

Моргравия искренне в этом сомневалась, а кроме того, ей предстояло нарушить данное указание, если она хотела убедить Маклера. А ей нужно было убедить Маклера.

Протолкнувшись через толчею и обогнув здоровенного огрина, тащившего на спине штабель обернутых брезентом ящиков, Моргравия двинулась по боковой улице. Она успела сделать всего несколько шагов от начала переулка, когда боль обрушилась на нее, словно локомотив магнитного транспортера, и сшибла наземь, будто удар алебардой.

туго натянутая плоть рвется каждый шов расходится обнажая красный жар и бьющиеся красные сердца органы дымятся клинки входят внутрь кожа перекручивается кости раскалываются череп трескается позвоночник сгибается пополам и течет кровь красная красная красная боль и боль и страдание порез рассечение каждый слой снят не пропущено ни одной щелки кровоподтеки побои ножи два красных солнца нависают режут пригвождена и раскрыта багряный распустившийся цветок лепестки расходятся по всем сторонам света разделывать перемалывать иссекать и обескровливать пока не останется только красное и есть только красное

Она очнулась с придушенным криком и горящими от слез щеками. Над ней нависла тень. На секунду Моргравия запаниковала, вернувшись к пережитой травме, которую не могла восстановить в памяти – к воспоминанию о ножах и крови. Затем она осознала, где находится. Руки шарили у нее в пальто. Ощерившись, Моргравия ткнула вору в бок стаб-пистолетом.

– Нажму, и пуля пробьет тебе печень. Будет больно. Истечешь кровью в этом переулке, и никто по тебе не заплачет.

Боязливо бормоча, воришка попятился назад. Его руки были пусты. Немногим старше мальчишки, с легким пушком на лице и ясными напуганными глазами. На нем была грубая одежда, придававшая ему вид портового курьера. Добравшись до толпы, он в тот же миг прыснул наутек, оставив после себя слабый аммиачный запах.

Моргравия поднялась и отряхнулась. В голову как будто-то засунули раскаленную кочергу. Так это ощущалось, ощущалось всегда. Красный сон. К горлу подступила тошнота, во рту появился едкий привкус обжегшего глотку желудочного сока. Она сплюнула, жалея, что нечего выпить. Накидаться можно будет позже, добравшись до Святого Тупичка.

Обведя взглядом карнизы и мостики наверху, она нахмурилась.

– Я погляжу, ты разборчива, когда прикрывать мою долбаную спину.

Хел, если она и впрямь наблюдала, никак не выдала своего присутствия.

Моргравия уже собиралась двинуть дальше, когда услышала на улице за пределами переулка какую-то суматоху. Услышала крики. Рявкали надзиратели, приказывавшие людям не подходить. Кто-то вопил. Даже речь проповедника прервалась. Не желая в этом участвовать, Моргравия направилась к Святому Тупичку, где должен был ждать Маклер.

Малолетка повалился, будто мешок с безжизненным мясом.

Бандитам хватило ума выставить наблюдателей по периметру своей территории, но Кристо передвигался быстро для своих габаритов и имел острый нюх на неприятности. Кроме того, у него был очень хороший стимул. Он их не убивал. Убийство ему претило, а бремя смертей, произошедших от его руки, казалось ему все плотнее затягивающейся на шее петлей. Впрочем, он делал им больно. Ломал кости. Вырубал. Мужчины, женщины – не имело значения. Значение имела только крикунья с цепью на бойцовской арене.

Кольцо мерцающих в бочках огней с каждым шагом становилось все ближе. Углубляясь в овраг, Кристо осознал, что это место ему известно – не столько знакомо, сколько на слуху. Территория Красной Руки, по крайней мере, самый ее край. У малолеток, которых он уложил, были нашивки в виде черепа в короне. Эмблема Королей Смерти. Они сами себе давали эти нелепые прозвища, однако Короли Смерти враждовали с Красной Рукой, а это означало лишь дополнительные проблемы и то, что часы, возможно, уже тикают.

Кристо ускорил темп, подстраиваясь под ритм дребезжания цепи по сделанному из бочки щиту. Схватка на арене накалялась. При каждом ударе толпа взрывалась криками, требуя насилия и желая добавки. А затем, словно далекий боевой клич, нестройно взревел клаксон. Кристо, равно как и все остальные, обернулся к гряде из мусора и обломков, которая непотребной горой уходила вверх. Вспыхнули фары, болезненно-яркие белые магниевые огни, и улюлюканье вдруг заглушил грохот двигателей, как будто над морем грязи раскатился гром.

– Вот дерьмо…

Тикающие часы уже звонили.

На лицах незваных гостей были намалеваны кровавые отпечатки ладоней. Они спускались с гряды верхом на мотоциклах-внедорожниках, виляя влево-вправо, взметая грязь и оставляя за своими шинами пыльный след. Угрожающе крутя мечами и топорами, они стрелой мчались к другой банде. Позади них рычал гораздо более крупный мотоцикл, пеплоход. Пара его хромированных выхлопных труб изрыгала нефтяной дым. Наездник сидел в седле, откинувшись назад. Пластинчатая броня и цепной меч, пристегнутый к могучей раме мотоцикла, выдавали в нем вожака банды.

Раздалась пальба. У наездников были не только клинки, но и огнестрельное оружие. Собравшиеся вокруг арены Короли Смерти рассыпались. В ответ рявкнуло несколько пистолетов. В кого-то из толпы попали, и он повалился. Девушка с импровизированным щитом на арене воспользовалась представившейся возможностью, ударив противницу с цепью по шее, и Кристо невольно вскрикнул. На него обернулись, изумленные появлением среди них здоровяка-патронщика, однако они были слишком заняты наездниками, чтобы всерьез беспокоиться из-за него.

Кристо ломанулся вперед, перебросив оказавшегося на пути бандита через плечо. Снес с дороги еще одного, отшвырнув того в сторону. Ни разу не сбившись с шага, он ворвался на арену и оказался рядом с упавшей.

– Карина…

Та лежала, свернувшись от боли в позу эмбриона, задыхаясь и держась за горло.

В нескольких футах от них пронесся гикающий и ухающий наездник. Он куда-то ударил, лезвие топора шлепнуло по коже. Дугой хлестнула кровь. Горячие брызги неожиданно попали Кристо на щеку, он поднял взгляд и увидел, как малолетка из Королей Смерти падает с пробитой головой.

Девушка, лежавшая на земле рядом с ним, едва могла дышать. Ее глаза закатились, поверх трахеи угрожающе разрастался кровоподтек. На арене она успела получить еще несколько ударов – глубокие порезы, из которых под кожаной жилеткой текла кровь. Ладони Кристо стали влажными и красными, и он в ужасе уставился на них, но всего на секунду. А затем обхватил девушку своими могучими руками и поднял.

Она вцепилась в его руку, щипая со всей своей невеликой силой. Ее глаза горели от ярости.

– Можешь наорать на меня потом, – только и произнес он. Они перемещались. Кристо пробивался обратно вверх по склону в направлении торчащего выступа, а Карина держалась за его форму патронщика. Ей не нужно было волноваться, что он ее уронит. У Кристо была крепкая хватка, и ничто кроме смерти не заставило бы его ее разжать.

Он замедлил шаг только когда вокруг него с криками и уханьем заложил петлю один из наездников, прочертивший своим внедорожником дугу в грязи. Над головой тот крутил визжащую шипастую цепь, напоминая жестокого палача с кнутом. Он хлестнул ей в сторону Кристо, но тот поднырнул под зубья и двинулся дальше. Быстро потеряв интерес, наездник отъехал в сторону и направился искать в овраге добычу получше.

На всем пространстве под нависающей конструкцией вспыхнули схватки, в которые вливались бойцы из обеих группировок. Кристо проходилось пробегать через них, хотя по большей части он предпочитал обходить участников. Мельком бросая туда взгляды, он прикинул, что у Красных Рук перевес. Их наездники носились туда-сюда, пролетая сквозь Королей Смерти, словно дикарские всадники, однако к сражающимся бандитам продолжали прибывать подкрепления. По оврагу проносился треск выстрелов, отрывисто полыхали дульные вспышки, бандиты перебегали между скудными укрытиями, падали, зажимая раны, или же просто падали и уже не поднимались.

Кристо почувствовал резкую боль в руке и опустил глаза. Карина впилась в него ногтями, пустив кровь.

– Опусти… – прохрипела она.

– Нам нужно идти дальше.

Они уже миновали наиболее ожесточенную битву, вокруг них было лишь несколько убегающих в отдалении малолеток, но они могли оказаться в безопасности только добравшись до выступа, так что Кристо не обращал внимания на боль и двигался вперед.

Она надавила сильнее, и ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть.

– Опусти…

Он поставил Карину на землю.

Та немедленно подхватила нож, выпавший у мертвого малолетки, чьи застывшие глаза глядели в небо, которого ему уже не суждено было увидеть. Во лбу у него зияла дырка от пули. Карина практически не заметила его. Она сразу же направилась по оврагу на восток, срезая обратный путь по диагонали мимо схватки, но Кристо положил ей руку на плечо и остановил. Она крутанулась к нему с выражением ярости на лице.

Снизу снова затрещала пальба, вынудив их спрятаться за разрушенным фрагментом старого моста. Выстрелы откололи несколько кусков гранита, а затем им нашли другую цель.

Кристо покачал головой.

– Не туда.

– На востоке территория Королей Смерти. Красная Рука не рискнет приблизиться к границе.

– Как вы к их территории.

Она набычилась.

– И куда тогда?

Кристо указал на дугу разбитого моста и тень под ней.

– Наверх.

– А потом куда? Назад в Меагр? Нет уж.

Карина снова двинулась в прежнем направлении, однако Кристо опять ее задержал. Она ощерилась и махнула ножом, но Кристо перехватил ее запястье.

– Карина, я могу тебя заставить, – произнес он жестче, чем хотел, а затем вновь смягчил интонацию, – но не хочу.

По выражению ее глаз он понял, что она знает: он может это сделать.

– Ты меня не вернешь, – посулила она. – Мое место здесь.

Она посмотрела на свою банду, но ожесточенность на ее лице постепенно сменилась отчаянием – она увидела, что Красные Руки буквально рвут Королей Смерти на куски.

– Скоро не будет никакого «здесь», – сказал Кристо.

Он обернулась к нему, свирепо оскалившись.

– Значит, меня нигде не будет.

Кристо выдержал ее взгляд, зная, что ей нужно самостоятельно перестать злиться, а все сказанное им сейчас будет неизбежно воспринято ровно наоборот.

Кипя и все еще дыша с трудом, Карина сдалась.

– Я побеждала, – произнесла она, подавляя слезы.

– Ты выглядела грозно, – отозвался Кристо. Он действительно так считал, хотя эти слова и шли вразрез со всеми его инстинктами.

На краткий миг между ними повисла тишина, нарушаемая шумом, который издавали сражающиеся и умирающие бандиты, а затем Карина успокоилась, и они двинулись к выступу.

– Почему ты за мной пришел? – проговорила она через несколько шагов.

– Не знаю, как ты вообще можешь такое спрашивать.

Кристо рискнул бросить взгляд назад, чтобы убедиться, что за ними никто не следует. Он уже собирался идти дальше, когда ему показалось в схватке внизу нечто такое, от чего он сбавил шаг. А потом остановился.

– Только не говори, что передумал, – произнесла Карина, также остановившись. Она находилась чуть впереди – даже будучи раненой, она шла быстрее него – и оглянулась на склон позади.

Кристо не ответил. До выступа было уже недалеко, но битва приковала его к себе так, словно разум не мог осмыслить увиденное и потому не позволял ему отвести глаза.

– Что-то творится… – начал было он, но не сумел закончить.

– В чем дело? – раздраженно бросила Карина.

Стычки уже слились воедино, превратившись в массовую свалку. То ли у бандитов закончились боеприпасы, то ли им просто хотелось порубить друг друга врукопашную. Однако это была не просто жажда крови или конфликт за территорию. Несколько бандитов, выглядевшие сильно израненными, продолжали исступленно сражаться. Они побросали ножи, дубинки и прочее оружие, пустив в ход против врагов голые руки, ногти… и… зубы?

Слышались крики. Не такие крики, какие издают, чтобы разогреть кровь, и даже не крики от сильной боли или перед смертью. Это был ужас, чистый и абсолютный.

Некоторые из бандитов пытались выбраться, но путались на месте. Кристо не мог разглядеть, почему это происходило. Он увидел вожака Красной Руки. Его пеплоход тоже застрял. Колеса что-то оплело. Это было похоже на… конечности.  Встав в седле, предводитель рубил вокруг себя цепным клинком. Во все стороны разлетались кровь и куски. А затем десятки цепких рук увлекли его вниз, и его последний бой завершился.

Глаза Кристо сузились.

– Трон меня побери…

Он быстро повернулся, вдруг сообразив, что у него за спиной Карина. Ему не хотелось, чтобы она это видела.

– Ни в чем, – произнес он.

– Проклятье, отец, – воскликнула она.

Кристо встал у нее на пути, чтобы она точно не увидела.

– Ни в чем, – повторил он. – Пожалуйста…

Добавив эту простую просьбу, он увидел в ее глазах пусть и не полное, но понимание.

Она отступилась, но все же спросила тихим, почти напуганным голосом:

– Что там?

– Ничего такого, в чем нам нужно участвовать, – ответил он и мягко развернул ее.

Ни один отец не захотел бы, чтоб его дочь это увидела, учитывая, что он и сам не мог сказать наверняка, что же видел на самом деле.

Они шли дальше. Карина бросала на отца нервные взгляды, Кристо изо всех сил старался не выглядеть потрясенным. У него неожиданно разболелась голова, как будто он слишком долго щурился от света ламп в рабочей яме. Тупая боль давила на виски, словно настойчивые, пытливые пальцы. Они с Кариной оказались в тени нависшего сооружения, но образ никак не стирался из памяти.

Образ того, что он увидел в овраге.

Они пожирали друг друга.

↑ Глава III. Туман

Моргравия села на маглев до противоположного края Нижнего Стока.

Магнитоплан был практически единственным в нижнем улье, что еще работало более-менее стабильно. Он являлся общественным транспортом для рабочих, писцов и прочих служителей, необходимых для функционирования улья, так что «сверхлюди» Блекгейста – знать, олигархи и плутократы, которые управляли городом – были финансово заинтересованы в поддержании его надежности. Промышленная продукция планеты: сырье, извлеченное и выкопанное из ее скального основания, сделала сверхлюдей богатыми и могущественными. Со стороны казалось, будто они служат Империуму, выплачивая подати и исполняя свои обязанности по помощи в продвижении колоссальной военной машины. На самом же деле они служили самим себе. Их небесные замки были выстроены на крови и костях менее привилегированных людей и защищали их от худших пороков нижнего города. Магнитоплан не давал этим замкам опуститься на землю. Помимо рабочей силы он перевозил еще и товары, осуществляя доставку в верхние порты, где их паковали, опечатывали и отгружали для использования за пределами планеты.

Поезд двигался по краю природного бассейна, где постепенно и образовалось поселение Нижний Сток, получившее свое название из-за расположения в низине. Магнитная репульсия удерживала тяжелые металлические вагоны в нескольких дюймах над полотном, однако поездка была далеко не плавной. Гремящий гроб со щелями вместо окон, в котором можно было только стоять, совсем не располагал к длительному путешествию. Вместе с Моргравией, дыша с ней одним воздухом и распространяя запах своих тел, там находилась потная толпа грязных рабочих факторума, портовых служащих и разнообразного прочего люда. Они мало разговаривали, сосредоточившись на предстоявшем им труде, но тихое покачивание вагона нарушалось религиозными проповедями, которые прокачивались через вокс-динамики.

Сохраняй бдительность.

Бойся ведьмы.

Мутация – ересь.

В безразличии кроется скверна.

Все эти слова она знала наизусть. Ей доводилось произносить их довольно много раз, хотя сейчас и не удавалось вспомнить конкретных случаев. Потому-то ей и был нужен Маклер. У нее сохранились инстинкты – как драться, как скрытно перемещаться, как допрашивать – но отсутствовали реальные, целостные воспоминания. Она знала, какое имеет влияние, какой наделена властью, однако не осмеливалась рискнуть и пустить ее в ход. За кем бы она ни охотилась, они пытались ее убить. Это она тоже знала с инстинктивной уверенностью. Пока что они то ли считали ее мертвой, то ли перестали ее разыскивать. Требовалось не нарушать анонимность. А это значило не получать помощи сверх уже имеющейся и не пользоваться транспортом, который привлечет внимание. Корабли, даже дрянные, исключались. Так что она выбрала маглев. Много людей, ничего выдающегося – ни один уважающий себя инквизитор не снизойдет до путешествия в таком скотовозе. Для нее это была идеальная маскировка, а также место, чтобы собраться с мыслями.

Моргравия полагала, что Святой Тупичок был выбран местом встречи с Маклером в силу относительной неприметности. Находясь на западном краю бассейна, на самой границе поселения под названием Меагр, он одной ногой стоял в пустошах, на территории банд. Это ее не беспокоило. Но вот красный сон… он появился после ее освобождения из плена, и было бы естественно предположить, что одно вытекало из другого. Должно быть, существовала некая связь между сном и обрывочностью воспоминаний, однако сопровождавший их калейдоскоп образов и ощущений не поддавался рациональному объяснению. Чтобы заново собрать себя по кусочкам, ей требовалась ведьма.

Ее раздумья прервал внезапный толчок, и маглев медленно остановился. Репульсорные двигатели снизили мощность, и вагон опустился на направляющий рельс. Зашипев сбрасывающей давление гидравликой, двери с грохотом разъехались на визжащих роликах, впустив внутрь вонь Меагра. Вдалеке звонил колокол. Последние пассажиры натягивали маски респираторов или завязывали шарфы, покидая вагон. Смешавшись с ними, Моргравия тоже надела маску и вышла наружу.

Хмурый туман висел низко над землей, пристав к ней ползучей пеленой. Он был желтоватым от токсинов и колыхался вокруг стен построек, словно призрачное море. Его завитки мягко обвили лодыжки Моргравии и превратили высаживавшихся пассажиров в мутные силуэты. Он скрывал большую часть городской панорамы, однако даже несмотря на столь великодушное сглаживание деталей, нищета этого места была слишком очевидна. Из мглы возникали лица попрошаек, похожих на неупокоенных духов, которые отчаянно просят их изгнать. Болезненные дети жались друг к другу, чтобы согреться, укрываясь в остовах обветшалых зданий. Среди развалин с заунывным лаем носились дикие собаки, которым не давали приблизиться только группы мрачных надзирателей.

Моргравия двинулась по второстепенным улочкам, следуя мерцающим неоновым указателям, пока не наткнулась на недружелюбного вида блокгауз, едва различимый в тумане. Приземистый дом размещался между более крупных промышленных сооружений. Основательный фасад был подперт с боков феррокритовыми контрфорсами и торчал вперед, будто подбородок кулачного бойца. С одной стороны размещалась обшитая металлом и крепко запертая пристройка. Окна были забраны бронированными ставнями, оставалась лишь единственная грязная дверь, служившая входом в заведение.

В дверном проеме мерцал огонек – не так чтобы призывно, но и недружелюбным он не выглядел. Изнутри доносились слабые отголоски музыкальной мелодии. Моргравия пошла на них.

Святой Тупичок манил к себе.

Внутри было тепло и темно, как в утробе. Старые натриевые лампы излучали слабое синеватое свечение, обозначая большое помещение, с трех сторон окруженное приватными кабинками. Посредине располагалось общее пространство – застеленная грубым ковром площадка, которая тянулась до расположенного на возвышении бара, защищенного клетью из проволочной сетки. Напитки подавались через узкие прорези, похожие на стрелковые бойницы. Сбоку от бара на небольшой сцене размещалась певица в длинном темном платье, которое выглядело совершенно неуместным в эклектичной обстановке. Она исполняла печальную песню о мертвецах, которые направляются на войну, и об оставленных ими любимых. Ей аккомпанировал сморщенный музыкант с терменвоксом, водивший руками по невидимым струнам своего инструмента и игравший красивую жалобную мелодию. Его зеленый бархатный наряд гармонировал с драгоценными камнями в кольцах на его пальцах. Казалось, артисты безразличны к злачному месту вокруг, забывшись в грезах песни, и Моргравия поймала себя на том, что завидует им.

Она двинулась вглубь и погрузилась в облако дыма обскуры. Тот плыл лиловыми полосами, источая аромат пряностей и лаванды, увиваясь вокруг клиентов, будто нетерпеливая любовница. Цветная пелена расходилась от толстяка, который затягивался кальяном, хихикая от собственной расслабленности и поглаживая лапищами стайку обслуживавших его вялых куртизанок с отупевшими глазами. Его немалое тело практически полностью заполняло приватную кабинку, и он потел от жары в своих шафрановых шелках и золоченых нарядах. Торговец с обилием товаров, но скудными моральными устоями. Не отходивший от него спутник обладал заметно лучшей физической формой и экзотическим вооружением. У него был флешеттный пистолет в оставленной на виду плечевой кобуре, которая оплетала обтягивающий костюм наемника так, словно являлась частью его генетически улучшенной мускулатуры.

Маклер являлся именно тем, что подразумевало его или ее имя. Делец, чрезвычайно эксклюзивный поставщик товаров, контактов и услуг. Их было сложно найти, а устроить встречу – еще сложнее. Свидетельством этого служил покрасневший меч Хел. Первоначально они вели дела через поверенных и теневых посредников, и теперь, когда все наконец-то пришло к этому, Моргравия сообразила, что понятия не имеет, как узнать Маклера.

Решив, что богатство – критерий ничуть не хуже прочих, она направилась в направлении толстяка, но остановилась, почувствовав легко прикосновение к руке. Она резко обернулась, запустив ладонь под пальто. Пальцы скользнули на рукоятку боевого ножа, пристроенного за спиной.

Даже в тусклом свете ей было видно по шрамам, что у стоявшего перед ней мужчины нелегкая жизнь. У него была загорелая кожа, солдатская стрижка – волосы коротко подстрижены на висках и чуть длиннее сверху – и прочный наряд путешественника. Через спинку стула, с которого он встал, были перекинуты пыльник и оружейная перевязь, где в кобурах размещалась пара автопистолетов с костяными рукоятками. Шею обвивал драный красный шарф, а в жилет были вшиты небольшие пластинки брони.

Поймав взгляд Моргравии, человек вскинул руку и успокаивающим жестом продемонстрировал ей обе ладони.

– Никаких проблем, – тихо проговорил он с растяжкой. Он был похож на перегонщика из пустошей, пастуха. Ну или раньше служил в Милитаруме.

– Для меня так уж точно, – предостерегла она его, ослабив хватку, но не отпуская нож.

– Пока держишься подальше от Фаркума, да.

Видимо, что-то в лице Моргравии выдало ее замешательство, поскольку перегонщик, или кем он там был, решил пояснить:

– Толстяк в золоте с личным гаремом. Тебе от него ничего не нужно.

Она сделала шаг к нему, так что их разделяла всего половина длина руки.

– А ты откуда знаешь, что мне нужно?

Перегонщик поскреб щетину на подбородке, будто что-то прикидывая.

– Я знаю, что не он.

– Подозреваю, что знаешь ты очень мало. Чего тебе?

Моргравия гадала, не появится ли Хел, однако та уже не в первый раз предоставляла ей самой постоять за себя.

Перегонщик улыбнулся, но она перешла к сути дела в обход его чар, кольнув в горло ножом.

– Это мономолекулярный резак, – сообщила она. Они были так близко друг от друга, что могли бы поцеловаться, но у Моргравии были гораздо более смертоносные намерения. – Он может распороть панцирь, будто пергамент. Если нажать посильнее… – проговорила она, подавшись вперед так, что острие рассекло кожу перегонщика, и по клинку плавно скатилась алая бусинка – он пробьет даже адамантий и керамит. Знаешь, какие воины носят такую броню?

– Определенно знаю, – отозвался перегонщик, сохраняя свое непринужденное обаяние несмотря на приставленный к шее нож. – Вижу, ты серьезная дама, и мне не хочется снова вызвать твой гнев, но мне кажется, мы друг друга не поняли.

– Вот как?

– Да.

– Скажешь, почему мне не следует вогнать тебе в глотку десять дюймов мономолекулярной пластали, или я могу приступать?

– Очень серьезная дама, – произнес перегонщик, медленно сделав шаг назад, а затем еще один в сторону. Позади него приоткрылась кабинка, которой прежде там не было. Он вновь улыбнулся и указал туда, словно мажордом, сопровождающий гостя по имению господина.

– Маклер тебя примет.

Взобравшись по склону и поспешно миновав тень Ломаной Дуги, они вошли в полосу тумана. Позади все еще виднелся старый мост. Обрушившийся край свисал в овраг, словно отвисший язык.

– Кровь святых, быстро это все, – заметила Карина, когда вокруг них сомкнулась желтая муть. Ее начинали посещать мысли, что они идут недостаточно быстро. В овраге что-то произошло. Ее отец видел это и молчал.

Ей не хотелось возвращаться в Меагр. Это место уже давно не было для нее домом, однако у нее оставалось мало вариантов. Тем не менее, она узнала лачуги из ворованного металла и стоящие на опорах зерновые башни, обозначавшие границу. Ей много раз доводилось ее пересекать. По полям твердого грунта вышагивали сломанные сельскохозяйственные сервиторы, копавшие своими руками-лопатами оросительные каналы. Они вызывали у нее отвращение идиотским выражением лиц и бледной кожей. На голове одного из созданий устроилась хищная птица с красной чешуей, принявшаяся выклевывать мягкие желеобразные глаза. Губы Карины скривились от омерзения. Столько трудиться и получать так мало. Несколько упавших на землю сервиторов так и оставили в силу непригодности к ремонту, и их суставы проржавели насквозь. Воздух пропитывала гниль. Не замечая чужаков среди себя, сервиторы не обращали на них никакого внимания.

– Ты слышишь? – Кристо остановился на полпути через одно из полей и повернул голову, нахмурившись и прислушиваясь.

Карина слышала только как страдает Меагр и крутятся его машины.

– Если ты имеешь в виду бездушный стук сердца этой горы дерьма, то да, слышу.

Похоже было, что Кристо ее не услышал. Он продолжал поворачивать голову: сперва на запад, потом на восток. Туман уже сгустился, и скоро должны были появиться проблемы с различением направлений.

– Что такое? – она не собиралась в этом признаваться, но он ее пугал. Его что-то преследовало, словно жаждущий крови призрак прошлого.

А потом и она услышала приглушенный туманом звук. Шаги, быстро приближающиеся. Множество. Потом тяжелое, исступленное дыхание. Карина почувствовала, как по пояснице стекает капелька пота. Сердце колотилось так, словно в груди бушевала буря. Она вдруг с отчетливостью, от которой подташнивало и подступала безысходность, поняла, что именно не так.

Он был напуган. Отчаянно напуган.

Пусть они не ладили, но она всегда уважала его бесстрашие. Ему доводилось драться, чтобы они выжили в Меагре. Ни одна дочь никогда не должна видеть своего отца испуганным. Это было противоестественно, но она осознала, все сильнее предчувствуя беду – что бы там ни было в тумане, оно тоже являлось противоестественным.

Она схватила его за руку своей ладонью, все еще замотанной бинтами после боя.

– Отец…

Он обернулся к ней с озадаченным выражением на лице, как будто не мог вспомнить, кто она такая. А потом сжал ее руку, и они оба побежали.

Сельскохозяйственные сервиторы продолжали мрачно, как на похоронах, трудиться и после их ухода, не замечая того, что появилось затем.

↑ Глава IV. Беспорядки

По всему Меагру выли сирены. По улицам маршировали надзиратели – целая армия ублюдков, оравших в громкоговорители и сгонявших перепуганное население, будто скот. Был введен комендантский час. Граждане разбегались по домам с рвением крыс, удирающих от огня. Матери прижимали к груди детей. Слабые и испугавшиеся мужчины спасали собственную шкуру. Семьи сбивались гурьбой, отчаянно стараясь держаться вместе. Бурное людское море продвигалось вперед взвинченной толпой, повинуясь реву рупоров и сознательно игнорируя предлагаемую надзирателями иллюзорную защиту. У Кристо с Кариной, направлявшихся к своему жилью, не было иного выбора, кроме как влиться в неразбериху.

– Ты когда-нибудь видел столько их? – спросила она, насчитав в районе двух сотен блюстителей закона. Ряд за рядом тянулись черные панцири, шлемы и штурмовые щиты.

Они напуганы сильнее, чем мы…

– Ни разу со времен хлебных бунтов, – отозвался Кристо. Он выглядел затравленным собственными мыслями.

Они медленно двигались по одной из главных улиц, со всех сторон стиснутые телами. В воздухе чувствовался страх, но открытой паники еще не было. Карине было страшно представить, какая бойня начнется, если стадо вздумает обратиться в бегство.

– Что ты видел? – спросила она, когда их прижали друг к другу. Она шептала ему на ухо, чтобы их не услышали. – В овраге… Что там было?

Кристо покачал головой, куда-то уставившись, словно увиденное заново разворачивалось перед его мысленным взором.

– Я не уверен.

– Еще как уверен. Ты точно знаешь, что видел, просто не хочешь говорить.

Потому что тогда это станет реальностью.

Кристо уже собирался ответить, когда позади них раздался крик. Один из надзирателей на что-то среагировал. Он отдал несколько отрывистых приказов, и часть строя отделилась, чтобы разобраться с невидимой угрозой. Они направились на восток.

– Поля… – проговорила Карина, встретившись глазами с диким взглядом отца.

Тот схватил ее за запястье.

– Я нас отсюда вытащу.

Он принялся проталкиваться сквозь толпу, и Карина позволила ему увлечь ее за собой. Крики нарастали, быстро перейдя в рев. Надзиратель завопил в свой громкоговоритель:

– Разойтись! Разойтись!

Загремели выстрелы дробовиков, гулкие раскатистые удары накладывались друг на друга, сливаясь в отчаянный хор. Толпа уже бежала, боролась… падала. Карина, которую практически волок за собой отец, увидела, как портовый рабочий исчез в массе тел. Больше он уже не поднялся. Она почувствовала острую боль в ребрах. Руки хватали ее за волосы и одежды, увлекая назад, словно живое разрывное течение. Она отмахнулась, ее локоть ударился о кость, и тяга ослабла. Кристо пер вперед как таран, одной рукой удерживая дочь, а другой пробиваясь сквозь колышущуюся стену тел, стоявших у них на пути. Его лицо и руки были забрызганы кровью. Он издавал свирепое, одержимое рычание.

В воздух взмыл крутящийся штопором серый цилиндр, и Карина как раз успела увидеть, как он падает, оставляя за собой дымную спираль, а затем взрывается прямо посреди толчеи. Из него ударило густое облако слезоточивого газа. Раздались новые крики: как боли, так и страха. Навстречу толпе взмыло еще полдюжины цилиндров, запущенных из гранатометов.

Карина со все возрастающим ужасом следила, как они медленно летят по параболе. Один из них приземлился в нескольких футах от нее.

– О, Трон…

Ее внезапно обдало светом и жаром, и она выпустила руку отца – взрыв отбросил ее в сторону. Распростершись на земле, оглушенная до звона в ушах Карина лишь через несколько секунд осознала, что это был не слезоточивый газ. Надзиратели отстреливали осколочные гранаты. Они пытались перебить толпу, будто устраняя препятствие.

Прямо перед ней зашатался и упал рабочий факторума с обгоревшим дочерна лицом. Его комбинезон был изодран, из дюжины осколочных ранений лилась кровь. Мать в одеянии писца невысокого ранга металась в поисках пропавшего ребенка. Те, кого зацепило взрывом, беспорядочно бродили вокруг, зажимая обрубки изуродованных конечностей и пытаясь найти недостающие части тела. Прочие стенали, ослепленные, окровавленные и охваченные страхом. Ненадолго воцарился ступор, шок от недавно пережитого как будто остановил ход секунд. А затем все обрушилось обратно – и ужас, и боль. Река выходила из берегов, разливаясь потопом.

Карина села. И закричала:

–  Убийцы, ублюдки! Вы нас убиваете! Вы нас убиваете!

Она попыталась встать и угодила под чью-то бьющуюся ногу. Город завертелся, расплываясь. Восток превратился в запад, она оступилась и тяжело упала. Колено обожгла боль, пронзившая кость пылающими иголками, и Карина взвыла. Она нетвердо стала подниматься снова, пока удар в живот не опрокинул ее на спину. Застонав и чувствуя, как внутри все леденеет от паники и отчаяния, Карина перевернулась. А потом поползла, приволакивая локти. Кровь залила один глаз, придавая всему, на что она смотрела, неприятный алый оттенок. Она видела только лихорадочно суетящиеся ноги и холодные лица мертвецов, глядевшие из груд окровавленных тел. На спину тяжело обрушилась чья-то ступня, беспощадно вышибив из нее дух и заставив судорожно хватать воздух. Карина продолжала ползти, но получила пинок в подбородок. В глазах вспыхнули звезды, рот заполнился медным привкусом. Она потянулась за ножом, чтобы хотя бы умереть в бою, но нащупала пустые ножны.

Надзиратели отбивались – всякое подобие порядка скатилось в отчаянную битву за выживание. Они уже убивали – Карина наблюдала за ними в просветы среди людей – кося горожан Меагра, словно забивающие скот мясники. Скользкие окровавленные дубинки поднимались и опускались. Щиты давили и молотили. Громкоговорители были брошены за ненадобностью. Им на смену пришли дробовики.

Сквозь свалку Карина мельком увидела, что же переполошило надзирателей. И испуг ее отца вдруг стал абсолютно, кошмарно понятен.

Еще одна толпа, но эта бежала в сторону побоища. Их глаза горели от звериного голода. Волна обрушилась на надзирателей, затягивая, разрывая, кусая…

По Меагру катилась смерть.

Карина продолжала драться. Она брыкалась, дергалась и била кулаками, пока не смогла рывком подняться на ноги. Отыскав свой нож, который провидение подбросило в пределы досягаемости, она выставила клинок перед собой, словно отгоняя факелом тьму.

Вот только эту тьму было не удержать. Она намеревалась поглотить город и всех в нем.

Приглушенный свет ламп внутри кабинки обрамлял изящного вида фигуру в темно-синей рясе. Лицо фигуры скрывалось под глубоким капюшоном, однако на свету тускло поблескивала аугметика. Руки, поначалу спрятанные в складках широких рукавов, сложили пальцы домиком, засверкав металлом.

Моргравия бросила взгляд на перегонщика – она уже привыкла мысленно называть его так – прикладывавшего к ране на шее тряпку, а затем снова посмотрела на фигуру в рясе, которая явно ее ждала.

– Ты Маклер, – произнесла она, не спрашивая, а констатируя факт, и уселась напротив.

Фигура в рясе слегка кивнула головой.

Вблизи стало возможно разглядеть, что Маклер женщина – по крайней мере, те его части, что еще были из плоти и крови.

– Ты специалист по данным, – сообразила Моргравия, – или, как минимум, была им раньше.

Еще один кивок подтвердил это.

– Итак, что теперь? – поинтересовалась Моргравия.

Повинуясь отрывистому жесту Маклера, сервитор в длинном бархатном одеянии принес две хрустальные чаши на длинных ножках. Создание сильно отличалось от жутковатых автоматонов, трудившихся в рабочих ямах или трюмах пустотных кораблей, и выглядело почти цивилизованно, хотя на видимых участках его кожи полностью отсутствовали волосы, а пол не поддавался определению. Если не считать странно бодрого вида, единственными признаками его «инаковости» являлись небольшой чип слуховой схемы за левым ухом и шестиугольный вокс-динамик, похожий на рубин и встроенный в латунное ожерелье-торк на шее.

– Багряное вино, – пояснил сервитор неуместно учтивым голосом. Жидкость была лишь в одной из чаш: темная субстанция, наводившая Моргравию на мысли о крови.

– Если ты не против, я пас.

Сервитор помедлил, на секунду сбившись с протоколов вежливости, а затем отступил обратно в тень вместе со своим подношением.

– Как пожелаете.

– Я думала выпить перед тем, как мы начнем, – сообщила Маклер, когда сервитор слился с сомнительной обстановкой бара. У нее был звонкий, почти механический голос.

Моргравия приподняла бровь.

– Стало быть, ты разговариваешь.

– Разговариваю.

– Удачно, учитывая твой род занятий, хотя полагаю, что твой сомелье мог бы выступить посредником.

– Это я посредник, – отозвалась та. – Такова моя функция.

– Покупать клиентам выпивку – это тоже часть сделки?

– Может быть.

– Однако ты со мной не выпьешь.

– Никто из нас не пьет.

– Аа, но я так понимаю, ты вообще никогда не пьешь?

– Мне нет в этом нужды. Впрочем, я ценю ритуал, а не сам процесс опьянения, – согласилась та, сплетая пальцы. – Но не думаю, что тебе интересны мои привычки.

– Напротив, мне всегда хочется знать, с кем я имею дело.

– Это формальная и старомодная манера выражаться.

– Я принадлежу к очень формальной и старомодной профессии. В сущности, одной из старейших.

– Ясно. Возможно, это хороший знак для нашей сделки?

– Слишком рано об этом говорить, хотя мне пришлось помучиться, чтобы устроить эту встречу. – Моргравия огляделась по сторонам. – Признаюсь, я удивлена, что ты выбрала это место.

– Что в этом удивительного? – внимательные искусственные глаза Маклера продолжали пристально смотреть в глаза Моргравии. Она еще ни разу не моргнула. – Это публичное заведение, однако его репутация сомнительна с моральной точки зрения. Мне кажется, здесь есть много тех, у кого возникли бы разногласия со столь, как ты выразилась, «формальной и старомодной» профессией, как твоя.

Моргравия ответила тонкой улыбкой.

– Разве твой перегонщик тебя не охраняет, как следует?

Перегонщик закончил заниматься своей раной и подмигнул посмотревшей на него Моргравии.

– А твоя культистка смерти? Полагаю, она сейчас прячется где-то здесь?

Моргравия замаскировала свое удивление отрывистым смешком и решила блефовать.

– Она настолько близко, насколько мне это нужно, – сказала она.

– Ясно. К слову, он не перегонщик.

– Конечно нет. Но одевается так.

Маклер осмотрела своего телохранителя, как будто видела его в первый раз, а затем снова перевела взгляд на Моргравию.

– Согласна, одевается.

– У него есть имя?

– Весьма вероятно.

– А у тебя?

– Я – Маклер.

– Я вижу, – отозвалась Моргравия с нейтральным выражением на лице.

– В самом деле? Я имею в виду – видишь?

Решив попробовать другой подход, Моргравия укоризненно покачала пальцем.

– Ты за мной следила.

– Как ты сама сказала, я специалист по данным. Информация – мои деньги, и благодаря информации же я все еще жива.

– И богата. Полагаю, телохранитель и обходительный мажордом – не единственные твои слуги.

– И богата, – повторила Маклер, но Моргравия заметила, что в ее глазах что-то промелькнуло. Злость? Следующая фраза это подтвердила. – Я получила удовольствие от нашей игры, но полагаю, что одна из нас видимо впустую тратит время другой.

– Меткое наблюдение.

– Безусловно. Единственное, чего я не пониманию, так это зачем.

– Я тоже все еще жива благодаря информации.

– Это… справедливо, однако нам, возможно, следует перейти к делу. Может быть, для начала ты подтвердишь, чего хочешь? – Маклер сделала паузу, положив руки на стол. – При том условии, разумеется, если ты можешь достать то, чего хочу я.

– Выезд с планеты на корабле вольного торговца. Без документов, без препятствий. Да, у меня есть средства оказать тебе эту услугу.

– И я должна принять это на веру?

– Как насчет поверить этому? – произнесла Моргравия, продемонстрировав свою инквизиторскую розетту.

При виде эмблемы, которая по всей галактике отправляла еретиков и ведьм на смерть и пытки, по телу Маклера пробежала беспокойная дрожь. Зрелище того, как она ежится, доставило Моргравии немалое удовлетворение.

– Этого более чем достаточно, – проговорила та, мягко прикрыв розетту ладонями, чтобы ее никто не увидел. Это был безмолвный сигнал собеседнице убрать ее. – Мы можем продолжить.

– Я рада, что мы смогли достичь определенного доверия, – заметила Моргравия, возвращая эмблему ордоса обратно в складки пальто.

– Я бы так не сказала.

Моргравия притворно нахмурилась.

– Ты ранишь мои чувства.

– Искренне в этом сомневаюсь, – ответила Маклер. – Итак, твои условия?

– Для начала я хочу знать, почему ты хочешь уехать с планеты.

– Ты определенно соответствуешь названию своей профессии, – произнесла Маклер, стараясь скрыть раздражение. – Какое это имеет значение?

– А какое значение имеет все остальное? Я пока еще не решила, но коль скоро я должна сделать это для тебя, мне хотелось бы знать, по какой причине тебе нужен корабль.

– Скажем просто, мое ремесло нервирует определенных людей. Знание – это сила, и власть имущие ничего так не боятся, как знания. А у меня его в изобилии.

Взгляд Моргравии просветлел от внезапного озарения.

– Так вот почему ты хотела встретиться здесь. Ты прячешься, так ведь?

Молчание Маклера все сказало за нее.

– Ты пошла на существенный риск, связавшись с человеком вроде меня, – сказала Моргравия.

– Пошла. И сейчас иду. Теперь ты знаешь мои мотивы, так что остались только твои условия. Будь любезна.

Моргравия уставилась на Маклера, все еще продолжая взвешивать и просчитывать. Впрочем, у нее толком не было выбора. За тридцать один день она не нашла ни одной зацепки лучше, к тому же, ее отчасти убедил в достоверности всего тот факт, что Маклер была достаточно напугана, чтобы заключить с ней сделку, зная об идущей на нее охоте.

– Я была… – она попыталась подобрать верное слово, – повреждена. Мои воспоминания неполны. Я не могу позволить продолжаться такому положению дел.

– Потому что за тобой тоже охотятся.

Моргравия не видела смысла притворяться дальше.

– Да, думаю, что так. Мое дело здесь касается только меня, и тебе не захотелось бы в нем участвовать, однако я не могу завершить его без…

– Без твоих воспоминаний. Ты говоришь, что мне не захотелось бы участвовать в твоем деле здесь, но на самом деле ты не можешь сказать, в чем состоит это дело. Тебе неизвестно, за каким еретиком или ведьмой ты охотилась, равно как неизвестна и твоя задача. Это подвергает тебя огромному риску, и мне кажется, что ты, возможно, уже сталкивалась с этими мужчинами или женщинами.

Моргравия почувствовала, что непроизвольно напряглась при упоминании своих очевидных телесных повреждений. Шрамы на ее руках и лице были слишком заметны даже в тусклом освещении бара.

– Откуда ты знаешь, что это были мужчины и женщины?

– Верно. Тогда я с твоего позволения поправлюсь и скажу, что стороны, за которыми ты охотилась и которые теперь охотятся за тобой, нанесли эти раны. И именно они также разбили зеркало твоей памяти.

– Ты спрашиваешь, или утверждаешь?

– Я думаю, ты отличаешь одно от другого, инквизитор.

Моргравия выдержала взгляд Маклера, добавив в выражение своих глаз немного стали.

Аугметические пальцы специалиста по данным нервно простучали по столу.

– Я поддерживаю контакт с несанкционированным…

– Ордос, которому я служу, не интересуют беглые псайкеры. Расскажи мне о ведьме.

– Ее называют Эмпатом.

Моргравия усмехнулась.

– В самом деле? В этом бизнесе у кого-нибудь есть настоящие имена?

– Удивительно, что человеку, привыкшему к предосторожностям тайных посредников, есть необходимость о таком спрашивать.

Моргравия пожала плечами.

– Так говоришь, Эмпат…

– Она, как иногда говорят, психохирургеон. Я знаю, где ее найти, и могу обеспечить прием.

– Мне не нужен прием, – бросила Моргравия резче, чем намеревалась. – Мне нужен мой разум. Восстановленный. Она может это сделать?

– Она может это сделать. Если ее убедить, что у тебя нет враждебных намерений.

– Откуда тебе знать, что у меня не будет враждебных намерений?

– Ты упоминала определенное доверие, к тому же я чувствую твое отчаяние.

Моргравия задумалась, что еще может распознать аугметика Маклера. Она остро сознавала риск, на который шла, и все еще ломала голову, что же случилось с Хел. Она уже собиралась спросить, каким образом ей выйти на связь, когда ее заставил обернуться неожиданно раздавшийся крик.

Снаружи или из другой части бара успел ввалиться пьяница, который боролся с одной из куртизанок Фаркума. Девушка вопила, вырываясь из хватки нападавшего. Одурманенный дымом обскуры, жирный торговец не сразу осознал покушение на свою предполагаемую собственность, но сейчас уже сыпал проклятиями и плевался, возмущаясь тем, что ему мешают пировать. Он что-то прорычал на чужеземном наречии, веля своему наемнику вступить в схватку и достать оружие.

Накачанный стимуляторами наемник рванулся вперед, размахивая своим флешеттным пистолетом, будто это был символ власти.  

– Отпусти рабыню… – прорычал он, буквально источая жажду насилия.

Вывернувшись, девушка отшатнулась прочь. Она судорожно хватала воздух, побелев от потрясения. Сурьма и румяна стекали по ее залитому слезами лицу. Она повернулась, и Моргравия осознала, в чем дело.

И тогда все приняло иной оборот.

Куртизанка держалась за собственную руку, оторванную в локте. Она выглядела словно марионетка, показывающая хозяину отломанную деталь и не понимающая, почему ее сломали. Сустав был перегрызен. Все вокруг было покрыто артериальной кровью. И начался хаос.

↑ Глава V. Дробовик

Кристо знал, что его дочь вот-вот умрет. Она стояла на коленях посреди главной улицы, словно окруженный тьмой одинокий огонек, который сейчас задуют. Надзиратели торопились мимо нее, не обращая внимания. Сейчас они бежали, бросая все: скидывали шлемы, нагрудники, избавлялись от всего, что могло их замедлить. Некоторые даже побросали оружие – преступление, которое согласно своду законов, «Лекс Империалис», каралось смертью. Их преследовало нечто хуже смерти: голодный вал, сбавлявший ход лишь для того, чтобы попировать плотью.

Там в овраге Кристо пытался не поверить. Он знал людей, кому доводилось есть мертвечину – эксплораторов, отправлявшихся вглубь пепельных пустошей в поисках состояния. Каннибализм не являлся чем-то неведомым. У него была история. Определенные сомнительные культы, встречавшиеся среди иноземных племен и в других местах, почитали плоть, веря, что та передает силу и память своего хозяина. Но это, чем бы оно ни было, не поддавалось определению.

Они задержались сразу за дальним краем толпы. Колышущаяся орда убивала, кормилась.

Кристо добрался до края проезжей части, но когда толпа поредела, разделившись на мертвых, умирающих и рассеявшихся, он увидел путь обратно. Он побежал, опрокинув надзирателя, которому не повезло попасться у него на дороге. При ударе о землю с надзирателя слетел шлем, и тот оказался почти ребенком с лицом, от страха побелевшим как мел. Он не стал вступать в схватку и захромал прочь, оставив свой боевой дробовик лежать там, где тот упал. Кристо поднял оружие и, держа его обеими руками, врезался в толпу. Он налетел на худого как палка писца, отшвырнув того вбок, а затем ударил портового рабочего прикладом дробовика. Кто-то цеплялся за оружие, так что он отмахнулся локтем, и от него отстали. Торопясь добраться до дочери, Кристо практически не замечал всего этого.

Карина держала перед собой нож. Ее чуть было не затоптал дородный надзиратель, но Кристо успел обхватить ее рукой за пояс и выдернуть в сторону. Он сделал выстрел из дробовика, целясь вверх. Это помогло – толпа с криками разбежалась с дороги.

Они добрались до края улицы, и Кристо втащил Карину в боковой переулок, положив ее наземь и оставшись сторожить вход. За ними никто не шел.

– Ты ранена? – спросил он, оглянувшись через плечо. Мимо переулка проносились бешено мелькающие бегущие тела. Один оступился и погиб под ногами следующих.

Карина нетвердо поднялась. Она прикоснулась к уху, кончики пальцев оказались мокрыми и алыми.

– Кажется, головой ударилась…

И повалилась.

Кристо вскрикнул, закинул дробовик на ремне за плечо и подбежал к дочери. А затем уже второй раз за день и всего второй раз за последние пять лет подхватил ее на руки.

– Я найду помощь. Держись, Карина, – произнес он и побежал.

Девушка упала, и Фаркум подавился – ее жизненная влага струей залила ему лицо и все тучное тело. Кровь хлестнула в глаза наемнику, и тот заорал, отчаянно пытаясь прочистить их. В то, что он видел – что видели все – невозможно было поверить.

Нападавший когда-то являлся человеком, женщиной, но сейчас это бесспорно был не человек. В его плоти теперь обитало нечто иное, словно в мифах о перевертышах, принимающих облик своих жертв. На изможденном сморщенном лице горели голодные красные глаза, бледная кожа обтягивала истощенный скелет, будто ссохшийся пергамент. Она присела над девушкой, торопливо и нетерпеливо обгладывая кости дочиста. Ее подбородок покрывали брызги кровавой слюны, которой был вымазан рот. Какой бы примитивный разум ни оставался в этой похожей на труп оболочке, но она осознала, что на нее смотрят. Резко вскинув голову раздраженным бешеным движением, она яростно глянула сквозь сальные пряди жидких волос.

Увидев достаточно, Моргравия потянулась к оружию и направилась к существу.

Фаркум отшвырнул в сторону куртизанку, до этого ластившуюся у него на коленях. Та всхлипнула, сильно ударившись об пол, но торговец обратил на нее не больше внимания, чем на выброшенный бокал. Он отпихнул последнюю из куртизанок, стараясь оказаться как можно дальше от плотоядной твари, пожиравшей наименее удачливую представительницу его гарема.

– Убей это, – прошипел он на готике с сильным акцентом.

Наемник помедлил мгновение, и его господин повторил, уже не стесняясь в выражениях:

– Убей это нахер!

Наемник вдавил спуск, прошив воздух десятками стремительных дисков. Они разорвали пострадавшую девушку, превратив ее в куски мяса, и срезали массу невезучих клиентов, оказавшихся на пути. Большая часть попала в людоедку, искромсав ей торс и оторвав одну руку. От попадания флешетт та покачнулась, но не упала. То ли она могла выдержать чудовищную боль, то ли попросту ее не чувствовала. Капая красной слюной из покрытого кровью рта, она выронила кость и прыгнула к ближайшему теплому телу. Зубы сомкнулись на мягкой шее портового рабочего, и мужчина завопил. Она вцепилась в него, оплетя его тело конечностями и яростно вгрызаясь. Краткий миг он отбивался, но затем затих.

Воцарились боль и паника. В баре находилось порядка тридцати клиентов, и Моргравия пробивалась через большую их часть, расталкивая разбегавшихся или прятавшихся людей. Она выставила перед собой пистолет, но не могла точно попасть сквозь перепуганную толпу.

Перегонщик опередил ее, быстро выхватив пару автопистолетов и прицелившись. Он выстрелил плотоядной твари в лоб, пока наемник Фаркума не успел наделать новых случайных жертв. На сей раз та упала и уже не встала.

Крутанув свои пистолеты, словно карнавальный стрелок, он плавным движением убрал их кобуры, а затем переглянулся с наемником.

– У меня все было под контролем, – мрачно сказал тот.

– Ну разумеется, – отозвался перегонщик, окинув взглядом побоище, устроенное очередью флешетт. – По моим прикидкам, до попадания в цель ты убил бы еще шесть человек, но ты все бы сделал правильно. Молодец.

Наемник шагнул вплотную к перегонщику. Его глаза были вытаращены от испуга, тело подрагивало от адреналина после стимуляторов. У него было небрежно побритое лицо со щетиной не столько из-за лени, сколько ради эффектности. Лоб в складках слегка выдавался вперед, что свидетельствовало о примитивном мышлении. Над аккуратно высеченными скулами поработал косметический хирург, а черные волосы были уложены в прическу. На его левом виске была выбрита свернувшаяся змея – эмблема консорциума, которому он служил. Сделанный на заказ облегающий костюм, словно сухожилия, пронизывали увеличивавшие силу волокна. От него разило потом.

– Хочешь что-то сделать по этому поводу?

Перегонщик улыбнулся с притворной обаятельностью.

– А теперь ты похож на человека, у которого миндалевидную железу раздуло. В этом дело? У тебя избыток агрессии, дружище?

Палец наемника дернулся на спуске оружия. Он выглядел способным пустить его в ход, пока не почувствовал, как ему в бок вдавили крупнокалиберный стаб-пистолет.

– Я бы не советовала, – тихо и угрожающе произнесла Моргравия, ткнув пистолетом посильнее. – На таком расстоянии этот твой милый костюмчик все равно что пергамент. Успокойся.

– Харата…

Услышав свое имя, наемник обернулся. Это Фаркум подзывал своего прихвостня. Возле его туши съежились остальные куртизанки. Они были слишком перепуганы, чтобы двигаться, и остекленевшими глазами неотрывно глядели на окровавленные останки своей бывшей компаньонки.

Прорычав перегонщику что-то оскорбительное, наемник повиновался работодателю и вернулся к нему. Моргравия наблюдала, как он удаляется.

– Мужчина может всякое вообразить, увидев, как женщина вот так приходит к нему на помощь.

Моргравия мысленно застонала.

– Вообрази что-нибудь другое.

Перегонщик улыбнулся, даже отдаленно не вняв ей.

– Ты не похож на наемника, – пренебрежительно сказала она.

– Не каждый обязательно тот, кем кажется.

Вздохнув, Моргравия оценила обстановку. Пока что никто из клиентов не разбежался, и это она сочла хорошим признаком. Они выглядели нервными, но любопытство перевешивало страх. Некоторые подошли поближе к трупу женщины, убитой перегонщиком.

Моргравия присела возле нее на корточки. В смерти та выглядела относительно заурядно. Отсутствовали очевидные мутации, не было ведьминой метки или следов одержимости. Не инопланетный кошмар, не игрушка демона. Это была женщина – патронщица, судя по пятнам копоти на пальцах и ожогах на плечах.

– Видела когда-нибудь что-то подобное?

Перегонщик присел рядом с ней. От его кожи тянуло ароматом какого-то бальзама или масла. Моргравия не сочла это неприятным. С учетом его внезапной прямоты, его присутствие стало раздражать ее в меньшей степени.

– Скажи мне, что ты видишь, – произнесла она.

– Ничего, и это-то и странно. Она просто житель нижнего улья. Я думал, может стимуляторщица или сидит на обскуре, и попалась плохая доза, но… – он пожал плечами. – Она обычная.

– Она далеко не обычная.

Он повернулся, и Моргравия почувствовала, что он ее разглядывает.

– Сдается мне, что у тебя есть какая-то идея.

– И ты надеешься, что я ей с тобой поделюсь?

– О, я понимаю, что ты ничего не станешь говорить здесь, при этих парнях, которые слетелись будто сточные мухи на дерьмо, – он снова улыбнулся, и гнев Моргравии вспыхнул с новой силой, – но может быть, позже?

– Не будет никакого «позже».

– Боюсь, это не вполне верно. – Из тени возникла Маклер, вынужденная появиться на виду в силу исключительных обстоятельств. – Подтверждением твоей надежности для Эмпата будет служить шифр. Без него она не станет иметь с тобой дело.

Моргравия насупилась, переводя гневный взгляд с Маклера на перегонщика.

– Я так понимаю, шифр у него?

– Да.

Перегонщик игриво ей подмигнул.

– Как я и сказал, «позже», – а затем он нахмурился, и его лицо помрачнело.

– Слышите это? – спросил он, доставая свои пушки и глядя в сторону входа.

Поначалу было слышно тихо, но с каждой секундой становилось все громче.

– Я как-то угодил в пустошах под стадо, – произнес перегонщик, поднимаясь на ноги. – Проклятые быки обезумели. В загон забрался грязевой крокодил. Начал убивать. Быки побежали сломя голову, вышибли ворота. Обрушились на меня с грохотом, будто гнев Бога-Императора.

– Паника, – проговорила Моргравия, уже тоже встав.

Фаркум успел переместиться в другую часть бара и в чем-то убеждал владельца. За ним следовал его гарем и агрессивно настроенный Харата. Множество прочих клиентов все еще слонялось возле входа. Они с жутковатой синхронностью обернулись на неуклонно нарастающий шум. Пол бара задрожал.

Все началось, будто мощный град. На стену бара снаружи обрушился глухой удар, затем еще и еще, пока кладка не загуляла волнами от сотрясений цемента. Со стропил посыпались каскады пыли. Ставни прогнулись, и сквозь появившиеся на металле дыры с острыми как бритва краями просунулись бледные пальцы. Это все продолжалось. Удар за ударом, как будто в окно билась стая хищных птиц-самоубийц. Ломались кости. Из трещин на измолоченных ставнях сочились кровавые потеки.

– Закрой этот долбаный вход! – заорала Моргравия бармену.

Но было уже слишком поздно.

Ближайшие ко входу клиенты начали разбегаться, а затем нечто хлынуло внутрь.

С грохотом врываясь в открытую дверь, пробегая по стенам кабинок и друг по другу, твари с бледной кожей и лихорадочно горящими красными глазами напрыгивали на несчастных слуг, писцов и лоточников. Началась бойня. Зубы прокусывали кожу, ногти вцеплялись в волосы, пальцы погружались в плоть. Кровавые куски сырого мяса, сжатые в костлявых руках, поднимались вверх, словно подношения, а затем пожирались. Началось исходящее пеной красное безумие, перемежаемое криками.

Кошмар озарился монохромными вспышками из дул застрочивших автопистолетов перегонщика. К ним присоединилось тяжелое буханье стаббера Моргравии. Ее сердце стучало как барабан, все прежние тренировки инстинктов заработали, сохраняя ей быстроту и внимательность.

– Закрой проклятую дверь! – крикнула она бармену, сосредоточившись на бледных тварях, толпой вваливавшихся через зияющий вход. Счетчик боекомплекта на пистолете со щелчком перешел в красную зону.

Барак услышал женщину и пытался выпутаться из препирательства с Фаркумом, пробираясь к панели за баром. Ни один хозяин, знающий свое дело и продолжающий дышать, не поставил бы заведение на краю пустошей, не приняв соответствующих мер предосторожности. А Барак был в высшей степени осторожен.

Он пытался сосредоточиться. Яна была где-то на сцене, а вместе с ней и Веран со своим проклятым терменвоксом. Как же он ненавидел этот инструмент и с удовольствием расколотил бы его на растопку, не приноси он креды. На первом месте у него стояла Яна. Ему бы хватило всего лишь увидеть ее лицо, просто чтобы знать, что с ней все в порядке. У него и раньше бывали неприятности. Ни один бар не продержался бы в пустошах так долго, как Святой Тупичок, без нескольких битв и шрамов. Но это была не война банд и даже не чрезмерно ретивые надзиратели, требовавшие денег за крышу. У Барака не имелось ни единой здравой мысли насчет того, что заявилось к нему на порог, но оно перепугало его до усрачки.

Трясущимися руками он завозился с задвижкой на крышке панели, и ту заклинило.

– Дерьмо!

Этот жирный ублюдок Фаркум бешено напустился на своего слугу. Барак не говорил на этом диалекте, однако мог распознать поток ругательств. А потом ощутил точно такой же гнев, обращенный на него, и вдруг остро осознал, что клиенты лупят в решетчатую клеть у него за спиной. Как же ему хотелось, чтобы Яна была с ним внутри.

Он бросил взгляд на арку, которая вела в сарай снаружи. Там у него были сервиторы. Грузчики. Не бойцы, но сильные.  Может, один из них смог бы…

Нет времени.

Барак обхватил задвижку своим мясистым кулаком, потянул и прошипел ругательство – рука соскользнула и порезалась. Из рваной раны засочилась кровь.

Громыхание сетки усиливалось. Его клиенты орали, умоляли. У него за спиной гибли люди. Потянувшись к футляру на стене, он сорвал его и рывком распахнул. Внутри располагался старый служебный боевой дробовик, «тормоз». Блеснул отполированный черный приклад, с которым было связано множество печальных воспоминаний. Барак выдернул ружье из креплений и направил его на задвижку.

– Гнида!

Выстрел вырвал замок, прихватив с ним и часть крышки. Пытаясь не слышать криков и молясь о том, чтобы не узнать среди них голос Яны, Барак дернул рычаг внутри и шепотом возблагодарил Императора, когда механизм сработал.

↑ Глава VI. Сжигая мертвых

Меагр исчез, сгинув, словно залитый потопом город, погрузившийся в море. О нем забыли. Никто не придет. Старые структуры, которые должны были защищать порядок, разрушились. Человечество принялось пожирать само себя. В буквальном смысле.

У Кристо сводило живот от омерзительного предчувствия. Он пытался ему не верить, как дезертир пытается не верить в пулю расстрельной команды, однако если он не отыщет помощь, то они оба, вероятно, умрут. Он двигался второстепенными улочками, избегая скоплений людей. Беспорядки творились повсюду. Жилища были брошены, мануфактории опустели. Умолкла даже огромная колокольня в центре Меагра, видимая со всей округи и возвещавшая о времени работы, молитвы и заботы о себе. Из-за вспыхнувших пожаров, устроенных то ли намеренно, то ли нечаянно, в воздухе появился запах гари. С дымящихся кострищ производителей пергамента тянулся пепел. От запаха потрескивающего сала Кристо одновременно ощущал голод и подавленность. Он прошел мимо нескольких горожан, которые прятались по домам или бесцельно и потрясенно бродили вокруг, но никто не создавал ему сложностей. Несмотря на использование обходных путей и полузабытых туннелей, все еще был слышен ожесточенный гам беспорядков. В конце концов, он превратился в фоновый шум, трепавший Кристо нервы. Даже в редкие моменты затишья, когда он избавлялся от кошмара в ушах, память о том держалась так глубоко внутри, что он уже не мог их различить.

Это терзало его. Бремя казалось тяжелее, чем дочь у него на руках.

Он шел на север, рассудив, что запад и восток, скорее всего, уже пали или захвачены бандами, а идя на юг, он углубится в город и повстречается с пока что незаметными проблемами. В защиту надзирателей он не верил. Возможно, никаких надзирателей уже не было, по крайней мере, в каком-либо осмысленном понимании слова. Что бы ни обрушилось на Меагр, оно заражало население. А следовательно, шансы выжить были выше вдали от людей. Также Кристо избегал и магнитоплана, прикинув, что туда направятся большие группы обитателей окрестностей Нижнего Стока.

Даже пешком у него не ушло много времени, чтобы добраться до окраины города. Промышленные и жилые районы сменились более дикой и запущенной местностью. Старые агромельницы напоминали разрушенные памятники, покрытые массивными колониями грибных наростов, которые набухали на стыках феррокрита, словно перезрелые плоды. Дороги сужались и трескались из-за мощных корней, в воздухе висели парящие споры. Раньше предпринимались попытки обрезать или выжигать корни и грибы, однако природа отбивала каждую атаку и продолжала осаду.

Почва здесь была сырой от густого тумана цвета грязи, от которого несло глиной. Кристо оторвал полоски ткани, сперва замотав одной из них рот и нос Карине, а затем и самому себе, чтобы защититься от худших эффектов запаха. Тот был дурманящим и крепким, как зерновой алкоголь. К счастью, дорога прошла без происшествий, и вскоре они выбрались на простор, выйдя на неровное поле с невысокими насыпями металла и грудами старого щебня.

Земля поднималась вверх, образуя небольшой откос, нависавший над краем озерца, которое местные называли Железным Прудом из-за цвета и отложений, загрязнявших серые воды. Сквозь зубчатый разлом на гребне просматривалась полоска водоема. По мертвой глади еще курсировало несколько развалюх и буксиров, хотя там уже несколько десятков лет, а то и больше не водилось ничего живого. Это были добытчики, искавшие затонувшие останки судов. Те корабли, которые видел Кристо, выглядели тихими, брошенными. Это было странно. Баржи покачивались на воде, скрипя латаными корпусами. Пара из них столкнулась носами и терлась друг о друга. Он сбросил их со счета, равно как и Железный Пруд. Озерцо было замкнутым и выходило только к краю улья. Там бы они спасения не нашли. Требовалось искать башню.

Орден госпитальеров возвел здесь на возвышенности свой приорат. Он назывался Скалой Спасителя и давал приют больным и раненым еще с тех пор, когда Кристо был мальчишкой. В помощи никому не отказывали, и потому приорат пользовался определенным уважением даже среди наименее благопристойных жителей нижнего улья, благодаря чему в целости перенес все перипетии времени. Только почуяв запах дыма и ощутив горький привкус ветра, Кристо подумал, что и его нерушимое бытие могло подойти к концу.

Когда он взобрался на западный край гребня, а проносящийся дым расступился, Кристо увидел их. Они бежали. Огонь пожирал приорат, в пламени плясали тени сестер. Вот только они не танцевали, они горели.

Корчились.

Гибли.

С высокого балкона выпрыгнула аббатиса. Ее одеяние полыхало, и она падала вниз, словно огонек свечи. Она еще не успела достичь земли, когда ее поглотил дым. Несколько сестер отбивались во дворе при помощи ножек от столов и канделябров. Одна орудовала церемониальным мечом с блестящим почерневшим клинком. Их окружала толпа беснующихся фигур. Кристо показалось, что он узнает символику Красной Руки и Королей Смерти, только сейчас бандиты выглядели изможденными и еще более похожими на трупы, чем раньше, как будто пронесшаяся по районам неведомая болезнь питалась жизненной силой своих носителей, выжигая их изнутри. Также он увидел жутко преобразившихся добытчиков, и внезапно понял, отчего затих Железный Пруд. Они опрокидывали сестер, чей героизм не имел для них абсолютно никакого значения, и рвали тех на части.

Его прежние страхи снова всплыли на поверхность, будто раздувшийся труп в реке – отчасти пережитый в овраге кошмар был еще свеж в памяти. Кристо хотелось спасаться, взять Карину и бежать что есть сил, не оглядываясь, но потом он увидел послушницу, которая пыталась выбраться, падая и отчаянно стремясь выжить, и осознал, что не может этого сделать. Она была одета проще, чем остальные ее сестры, и не носила клобука. Поверх грубой белой рясы на ней был надет каштановый стихарь без украшений. Оскальзываясь в своих сандалиях, она силилась оказаться подальше от стаи каннибалов. За плечом у нее была закинута простая кожаная котомка, доверху заполненная свитками и прочими незаменимыми предметами культа.

Как странно, за что мы в итоге цепляемся.

Ему было уже не спасти остальных, однако послушница оторвалась от орды. Сестры подарили ей шанс, но ей не светило выжить. Не в одиночку. Она была молода, так же молода, как его дочь до того, как они стали чужими друг другу.

Но потом он подумал о нынешней Карине и о том, что ей нужен медицинский уход. Этого здесь было не найти. Ему следовало просто уйти, отвернуться и искать помощь где-то еще. Он знал одно место, хотя они с его владельцем уже несколько лет не общались. Кристо подумал об убитых им людях – о тех, кто наверняка бы убил его. Стыд жег его, как вспомнившийся жар печи, куда он свалил тела. То было оправдано. И сбежать сейчас было бы оправдано. Никто бы его не осудил. Ему нужно думать о дочери.

Петля и так была достаточно тяжела, он даже не утруждался пересчитывать все грехи в ней. Ему не хотелось добавлять еще один.

Он нежно уложил Карину и взвесил в руках дробовик.

Галопом взлетев на гребень, Кристо принялся кричать.

– Сюда! – заорал он, пытаясь привлечь внимание послушницы.

Та заметила его. Из ее глаз струились слезы, волосы прилипли к лицу от крови, пота и копоти.

Так похожа на Карину раньше…

Какое бы решение она ни приняла, это произошло быстро. Подобрав одеяние, она побежала, придерживая котомку одной рукой и яростно размахивая другой.

Раскатился гром, и одного из каннибалов развернуло на месте, изодрав его тело картечью.

Она пригнулась и едва не упала, но выровнялась и продолжила двигаться.

– Давай, давай!

Кристо взревел, и дробовик взревел вместе с ним. Упал еще один каннибал, практически перерезанный пополам, из-под которого вылетели ноги.

Он перемещался, то торопясь навстречу послушнице, то широко упираясь ногами и выстреливая еще один заряд. Он целился по линии ствола, будто отстреливающий стадо охотник. Когда повалилась шестая плотоядная тварь, дробовик издал громкое «щелк!», израсходовав боезапас. Возможно, Кристо бы запаниковал, но им овладела ярость – старая злоба, которую он когда-то клялся позабыть.  Он двинулся дальше, используя дробовик как дубину. Ударил первого. Тот успел обогнать послушницу, не обратив на нее внимания из-за стреляющего рассерженного здоровяка. Голова твари с хрустом откинулась назад, нос вошел внутрь черепа. Больше она уже не встала. Вторую Кристо зацепил взмахом, используя всю массу оружия. Он сломал ей шею и едва не оторвал голову. Сейчас он уже находился посреди бойни, с трудом пробиваясь сквозь орду, вкладывая в убийство свою силу и габариты. Грех за грехом добавлялись к его веревке и бремени, петля становилась все толще.

Они смердели. Смердели как покойники, ведь покойниками они и были.

Последние из сестер пали как раз когда послушница пробежала мимо Кристо. Тот заорал, веля ей не останавливаться. Бежать, бежать, бежать. Возможно, он вел себя эгоистично. Возможно, надеялся, что сестра-послушница найдет его дочь и позаботится о ней. И тогда с его бременем будет покончено. Из него не вышло отца, но быть может, это-то ему удастся сделать. Возможно, он и заслужил гибель от рук мертвецов. «Не кара ли это?» – подумалось ему. Но имело ли что-либо из этого реальное значение? Лишь теперь, увязнув в гуще мертвых, Кристо осознал, что же натворил. Мертвецов множество, а он всего один. Это была жертва, чтобы они смогли убраться прочь.

Нет, это было самоубийство и трусость. Но играло ли это роль, коль скоро итог оказался один и тот же?

Кристо заревел, стиснув дробовик в руках, словно окровавленную палицу, и размахивая им по сторонам. Это была его предсмертная песнь.

А затем все кончилось.

Он был жив, и его окружала настоящая гекатомба.

– Я должен быть мертв, – прошептал он и повалился на колени в кровавое болото.

– Но ты жив, – прозвучал позади него тихий голос. Он почувствовал, как его слегка тронули за руку – так погонщик скота осторожно приближается к разъяренному животному.

– Ты жив, – произнесла послушница, почти девочка по возрасту, – и мы тоже. Благодаря тебе.

Несмотря на кровь, ее волосы с выбритой тонзурой блестели, а лицо явно выдавало юность. Простое, миловидное. Какое было у Карины до того, как мир причинил ей боль, подверг испытаниям связь между отцом и дочерью, истирая ту, пока она, наконец, не разорвалась.

Он обхватил ее руки своими. Пятнать ее кровью с бойни представлялось едва ли правильным, но он устал и уже перестал быть настолько заботлив.

– С ней все в порядке?.. – указал он на Карину.

– Она без сознания. Ранена, мне кажется.

– Были беспорядки. Ее зацепили.

– Понимаю, – девушка выглядела задумчивой, настороженной.

– Я не причиню тебе вреда, – сказал Кристо.

– Если и причинишь, уже неважно, – проговорила она, переведя взгляд туда, где продолжал гореть приорат, а вместе с ним сгорали и ее сестры. Огонь распространился во двор, подползая ближе, пожирая, очищая. Возможно, это было и к лучшему.

-Мне жаль, – произнес Кристо, поднимаясь с помощью девушки. Адреналин отступил, и на него навалилась боль. Хотелось спать, но он не осмеливался закрыть глаза, опасаясь, что уже не откроет их снова.

Девушка подошла к пожару, и на мгновение Кристо показалось, что она может прыгнуть в огонь, совершив самосожжение. Он чуть было не вскрикнул, но остановился, когда она обмотала руку тряпкой и потянулась вниз за церемониальным мечом.

Тот все еще был покрыт кровью, однако она вытащила пробку из фляжки, которую достала из сумки, и стала чистить, пока он снова не засиял.

– Это был клинок сестры Вериды. Она называла его Победа, – девушка обернулась и засунула Победу себе за пояс. – Теперь я страж реликвий, хранительница знаний. Я – это все, что осталось.

Кристо подумалось, что это самый чертовски отважный ребенок, какого ему доводилось видеть. Она не плакала, не колебалась. Никакой слабости. Только сила.

Она отошла от пламени и посмотрела на Карину.

– Она твоя дочь?

– Да. Ее зовут Карина, – он приложил руку к груди. – Я Кристо.

Девушка склонила голову.

– Селестия.

– Ты можешь ей помочь? Ты медикус?

– Я послушница и мало умею во врачебных искусствах, но меня кое-чему учили.

– Если я смогу довести нас в безопасное укрытие, где можно будет залечь, пока это все не уляжется – ты поможешь ей?

Селестия кивнула.

– Тогда я знаю одно место, но чтобы туда попасть, нам придется вернуться в город. Надеюсь только, что оно еще стоит, – произнес Кристо и двинулся поднять свою дочь. Они направились на запад, к Святому Тупичку.

↑ Глава VII. Баррикады

Автозагрузчик боеприпасов Моргравии щелкнул, опустев, а это означало, что осталось только сколько-то патронов в увеличенном магазине. Она всадила крупнокалиберную пулю в лицо одного из бледных, размазав по стене у того за спиной маслянистую мозговую ткань. Название им подходило, учитывая их восковую обескровленную кожу. Оно было необходимо. Давая чудовищу имя, ты ограничиваешь его власть, делаешь его материальным. Убиваемым.

Ее нож угодил в голову еще одному. Она резко ткнула в ухо и опрокинула бледного, выдернув скользкий от крови клинок. Твари уже прорвались вглубь бара и валили свою добычу, утоляя голод.

Несколько прочих клиентов соорудили импровизированную баррикаду из столов со стульями и дрались за свои жизни. Моргравия стояла на шатком валу. Уголком глаза она заметила перегонщика, который, как и она, мудро занял позицию на возвышении и поочередно стрелял из пистолетов, паля короткими очередями, чтобы экономить боеприпасы. Они зачистили последнего бледного на обращенной к бару стороне баррикады, но это были лишь отдельные особи. Снаружи рвалась орда, слишком многочисленная для легкого подсчета.

Она пнула одного в подбородок, и тот, размахивая руками, полетел в беснующуюся внизу толпу. Несколько с грохотом лезли в дверь, но им отчасти мешала собственная бешеная спешка – они пытались протолкнуться внутрь все разом. Те из клиентов, кому хватало ума и воли бороться за выживание, повытаскивали пистолеты и другое носимое оружие. Другие импровизировали, работая отломанными ножками стульев и бутылками. Совместными усилиями они устраивали бойню. Однако и бледные тоже. Между баррикадой и входом раскинулся ковер из тел. Мертвые с обеих сторон сплелись в противоестественном единении.

Передняя часть бара была захвачена, орда заполонила общественное пространство.

Внезапно Моргравия услышала, как лязгнул скрытый механизм и завертелись шестерни, а затем у нее на глазах из потайного гнезда в потолке начала понемногу выезжать бронированная дверь.

Она пожелала, чтобы та двигалась быстрее.

Руки Барака подрагивали на дробовике. Он уже несколько лет из него не стрелял, и даже использование оружия для взлома панели безопасности вернуло былые тревоги. До этого он не прикасался к ружью. Может, он и оставил свои нервы во мраке подулья, но сохранял самоуважение и чувство долга.

Он попытался разглядеть Яну сквозь сетку, но круговерть толкущихся тел делала это невозможным. Он закричал ее имя, игнорируя брань Фаркума, слуга которого молотил по окружавшей бар клетке. Они хотели попасть внутрь.

– Яна! – Барку нужно было ее увидеть, узнать, что она в порядке.

А потом он ее увидел.

Ее держал Фаркум, обхватив за шею своей жирной рукой.

Сердце Барака от паники как будто сжали в кулаке. Он поднял дробовик, показавшийся ему тяжелым, словно труп, и наставил его на торговца.

– Убери от нее руки, – выдохнул он. Он не знал точно, понял ли Фаркум его слова, но был уверен, что тучный торгаш уловил смысл.

Слуга того, Харата, постучал по сетке дулом своего пистолета.

– Открывай.

По лицу Яны струились слезы, хоть она отважно и пыталась скрыть свой страх. Она выглядела бледной, с трудом дыша в сальных лапах толстяка. По ее ноге стекал ручеек крови, собиравшийся внизу в неглубокую лужицу. «Не надо», – беззвучно проговорила она.

Барак опустил дробовик и впустил их.

Стоило ему отпереть замок, как Харата рывком распахнул дверь и дал нанимателю пройти. Удерживая особо смелых клиентов на расстоянии при помощи своего флешеттного пистолета, он отступил вслед за Фаркумом и запер за собой дверь.

– Пожалуйста… отпустите ее, – произнес Барак, глядя на свою жену.

Харата ткнул его в горло.

Задыхаясь, Барак повалился на колени. Он попытался встать, вспомнить былую выучку, но пинок в грудь отшвырнул его назад. Рот Барака наполнился кровью. Смутно слыша рассерженные крики Яны, он протянул руку, чтобы опереться, но в итоге опрокинул себе на голову стойку с амасеком. Стекло разлетелось, и в воздухе вдруг начало разить крепким алкоголем.

Избиение прекратилось. Он почувствовал, как его кожи мягко коснулось что-то прохладное. Перед ним возникла Яна, баюкавшая его лицо своими руками. На ее лице чередовались боль и тревога. Она плакала, и Барак понял, что эти слезы из-за него.

– Ты в порядке? – спросил он, когда смог перевести дух.

Она кивнула, но он заметил в ее глазах обман. Ее ранили. В ногу. На фоне запаха разлитого амасека он ощутил едкий металлический аромат крови и сделал вывод, что дело плохо. Он уже собирался порыться вокруг в поисках аптечки, которая должна была быть где-то здесь, но Яна сжала его плечо, и он замер, посмотрев на нее.

– Веран мертв, – тихо проговорила она. – Они его схватили, Бар. Он заслонил им дорогу, спасая меня, и они его схватили, а потом они… они…

Трон… Веран… Барак знал того много лет. Они были друзьями. Он похоронил горе, которое сейчас ничем не могло ему помочь, и сосредоточился на том, что у него оставалось. Коснулся щеки Яны и нежно погладил ее вороные волосы. Она такая красивая.

– Перестань, – сказал он, качая головой. – Перестань. Ты здесь, и это единственное, что сейчас важно.

Он заметил Харату, который ухмылялся, став еще отвратительнее, а затем и Фаркума. Жирный торговец угощался бутылкой юпитерианского бренди – самого лучшего и дорогого напитка из тех, что имелись у Барака. Большую часть бесценного раритета он разлил по своим подбородкам и одеяниям в пятнах пота. Опорожнив бутылку, он обмяк и отшвырнул ее в сторону. Та разбилась, и Барак скривился. Всего лишь еще одно бессмысленное унижение поверх горы всех прошлых. Раскрасневшийся и тяжело дышащий Фаркум выглядел обессилевшим, он не привык напрягаться физически. Он бросил нервный взгляд сквозь решетку, несомненно задаваясь вопросом, позволит ли ему богатство прожить достаточно долго, чтобы он смог продолжить им наслаждаться.

Это зависело от того, останется ли ему верен Харата. Тот подобрал дробовик Барака, проверил боезапас и добавил ружье к своему арсеналу.

«Он тебе чертовски сильно понадобится», – подумал Барак.

А затем Яна повалилась ему на руки, и Барак забыл обо всем. Он держал ее, мягко похлопывая по лицу и растирая руку. Край ее платья пропитался кровью, влажно блестевшей на ноге. Он стал озираться, пытаясь найти аптечку и разрываясь между нежеланием отпускать Яну и необходимостью помочь ей. По полу проскользила небольшая жестянка. Барак поднял глаза и увидел лицо одной из куртизанок Фаркума. Та была миловидной и юной – слишком юной для той жизни, которую ее принуждали вести – но выглядела доброжелательно. Ее лицо было выбелено размазанным гипсом, контрастируя с темной помадой на губах и светло-пурпурной пудрой на щеках и вокруг глаз.

– Маэла, – произнесла она, постучав наманикюренными пальцами поверх сердца, и подтолкнула жестянку поближе.

Барак назвался в ответ, кивнул и подобрал жестянку. Небольшое изображение кадуцея на крышке выцвело, но припасы внутри все еще были в хорошем состоянии. Он схватил пригоршню бинтов и марли, но не решался обнажить рану.

Прикосновение к руке сообщило Бараку, что Маэла рядом. Она ободряюще кивнула ему, украдкой бросив взгляд на своего господина, который был занят опустошением бара от наиболее крепкого спиртного и не уделял своим рабыням ни времени, ни интереса, а затем взялась за бинты и марлю. Маэла аккуратно убрала платье с раны, двигаясь медленно, поскольку из-за крови то прилипло к коже Яны. Та слегка дернулась от боли, но Маэла успокоила ее тихими утешающими словами.

За решеткой продолжался бой, и Барак пытался не думать о нем и сосредоточиться на жене. При виде раны на ноге Яны его непроизвольно пронзило горем. Она была глубокой и нагноившейся по краям, где все еще слегка угадывались следы зубов. При мысли о том, что это может значить, его охватил ужас, но Маэла не обратила на это внимания, прочистив рану при помощи куска ткани и бутылочки антисептика, а затем наложив поверх марлевую повязку и замотав бинтом.

– Славно, пташка, – раздался неприятный вкрадчивый голос с сильным акцентом. Это был Харата, все так же тенью следовавший за своим господином и одним глазом посматривавший перед баром, а другим за ним. – Ты не потеряла хватку.

Маэла потупилась, боясь привлечь дальнейшее внимание Хараты, но слуга уже прошел дальше, посмеиваясь на ходу.

«Мелкие обиды от мелких людишек», – подумалось Бараку, и он вспомнил те дни, когда наказывал людей вроде Хараты. Это было до того, как его мышцы по большей части превратились в жирок, а силу воли сменил страх.

– Трон милостивый, – выдохнул он, – ты чертовски хорошо это умеешь. Ты что, в прошлой жизни была медиком или типа того?

Пересилив застенчивость, Маэла подняла глаза и постучала сперва по кадуцею на крышке жестянки, а потом по своей груди.

– Так он это имел в виду? Но… как?

– Беженка, – произнесла она. Слово далось ей нелегко.

– А твоя подруга? – спросил Барак, сделав жест в направлении другой куртизанки, которая съежилась под барной стойкой, вцепившись в одну из опор и неотрывно глядя в тень.

Маэла пожала плечами. Судя по всему, они были не настолько хорошо знакомы.

Барак стиснул ее крошечные чудотворные ручки и кивнул.

Маэла слегка cклонила голову, а затем по всему бару разнесся звук терзаемого металла.

Застонала протестующая пласталь, и бронированную дверь заклинило. Она перекосилась, борясь с перемолотыми костями и требухой, мешавшими работе механизмов, а потом содрогнулась и замерла. Из потайного отсека, откуда опускалась дверь, пошел дым, после чего предсмертный вопль металла возвестил о полной утрате работоспособности. Свет в Святом Тупичке замигал, сигнализируя о нагрузке на местный генератор, но не потух.

Бледные продолжали прибывать, и Моргравия ощутила, что опора у нее под ногами движется уже не по одной оси – целостность баррикады начала нарушаться.

– Назад! – закричала она, вцепившись в одного из защитников и дергая его за воротник пальто. – Назад!

Прихватив его с собой – это был старый привратник с несиловой палицей – она слезла по неровному краю баррикады. Перегонщик тоже отступил, но в одиночку. Бесшабашный уличный глашатай, так и сохранивший ранец с сообщениями, которые ему уже не суждено было донести, задержался слишком долго. Его дробовой пистолет еще раз с грохотом выстрелил, после чего у него соскользнула нога, и его захлестнула орда. Баррикада не могла выстоять, последним шансом защитников была дверь, и теперь, пока немногие смельчаки отходили назад, Моргравия пожалела, что не сберегла пулю. К ее тревоге ей снова представилось лицо Ошанти, и она прокляла тот факт, что это одна из немногих вещей, которые она действительно помнила.

На другой стороне она встретила перегонщика и горстку прочих.

– Никогда не видел ничего, похожего на этих тварей, – задыхаясь, проговорил привратник. – Гюнтер, – добавил он, протягивая Моргравии руку для рукопожатия. – Благодарю тебя.

Она кивнула в ответ, но не стала жать ему руку.

– Нам понадобится каждый мужчина и каждая женщина, способные держать оружие.

Гюнтер медленно опустил руку, возмущенный тем, что он воспринял как грубость. Моргравии было совершенно наплевать.

– Она выдержит? – поинтересовался дорожный смотритель в длинном бежевом плаще, вооруженный грязным ножом. Он выглядел совершенно бесполезным: таким низкооплачиваемым работником, которому и канаву-то не доверишь охранять, не то что настоящую дорогу.

Портовый грузчик заколотил отвалившийся стул в верхнюю часть кучи при помощи куска расколотого кирпича во второй руке, а затем закинул наверх и его.

– Должна.

Вокруг его рабочего пояса был намотан кусок цепи, недавно служивший оружием, судя по запекшейся крови. Он выглядел молодо. Как и все они, исключая Гюнтера и женщину-следопыта. Последняя закинула на руку опустошенный арбалет и озиралась в поисках импровизированного оружия.

– Не выдержит, – протянула она, шумно жуя кусок табака, от сока которого у нее побурели зубы. – Нам придется пробиваться наружу.

– Трон милостивый… – безоружный писец, лицо которого было забрызгано чьей-то кровью, повалился на колени.

Моргравия вздернула его на ноги.

– Вставай, – грубо прохрипела она. – Найди что-нибудь, чем можно драться. – Она бросила взгляд на следопыта. – Она права. Они прорвутся. Кроме нас, этому ничто не помешает.

Она говорила с большей смелостью, чем чувствовала на самом деле. Единственным, что не давало ей сорваться, был гнев от очевидного отсутствия Хел. По прикидкам Моргравии, у них оставались считанные минуты до того, как бледные продерутся сквозь баррикаду. Поверху не лез никто. Похоже, они обязательно двигались к добыче кратчайшим путем вне зависимости от того, что находилось на дороге.

Она поймала на себе взгляд перегонщика, проверявшего свои пистолеты.

– Если ты сейчас улыбнешься, – предупредила она, – клянусь Императором, я…

Тот горестно посмотрел на пару пустых магазинов.

– Нет, я бы сказал, что сейчас не время улыбаться, – произнес он, с рисовкой убрав оружие в кобуры и сняв с пояса тычковый кинжал. – Я бы сказал, что сейчас нас изрядно поимели.

Это оказалось чересчур для писца, который повалился и обмяк грудой, что-то бормоча. Моргравия не стала его трогать. Сильные выживут, слабые – нет. Или, быть может, не выживет никто, но она умрет стоя, а не хнычущим ничтожеством.

– Как твое имя? – спросила она перегонщика.

Тот нахмурился.

– Что-что?

– Твое имя. Если мы здесь умрем, хотя бы буду знать, кто ты такой.

– Перегонщик.

– Заткнись.

– Нет, правда. Перегонщик. Арум Перегонщик, – он торжественно положил руку на сердце. – С самых пеленок. Я бы предложил спросить у моей матери, если не веришь, но она умерла от гнили в легких, когда я был мальчишкой. А даже если бы не умерла, то не думаю, что мы отсюда выберемся, чтобы ты смогла с ней повстречаться.

Моргравия обернулась к Маклеру, которая ждала возле бара вместе с сомелье. Она заметила на лице сервитора капельку крови, полностью подтвердившую ее предшествующие подозрения, что тот не просто подает вино.

– Ты явно не с пустыми руками. Есть мысли?

– Только что следовало выбрать для встречи другое место, но сейчас это едва ли имеет значение.

– Так и думала, что ты скажешь что-нибудь в этом роде.

Моргравия посмотрела мимо нее, на торговца.

– Эта сетка их не удержит, – произнесла она. – Я знаю, что ты меня не до конца понимаешь, но твой наемник прилично говорит на готике, – она бросила на того взгляд. – Они убьют нас, а потом снесут ее и убьют вас.

К удивлению Моргравии, Фаркум ей ответил.

– Ты лжешь.

– При нас молчал, да? – позади нее раздался зловещий скрип, и она на секунду обернулась, но баррикада еще держалась.

– Да, я достаточно хорошо знаю ваш язык, но не говорю на нем. Мерзкое наречие, говор свиней и обезьян.

– Это не ложь, – сказала Моргравия, которой хотелось вогнать кулак в глотку жирного ублюдка и вырвать тому легкие.

– Впусти их, – потребовал бармен. Казалось, он сам это сделает, пока не вмешался Харата. Бармен вскинул руки, не желая получать новые синяки.

– Это не обычная зараза, – произнесла Моргравия. – Они сильнее, чем выглядят. Они ее снесут.

Фаркум глумливо усмехнулся.

– Да что ты знаешь, женщина?

Она скривилась, устав от уловок, и выставила напоказ свою розетту. Та сверкнула, не оставляя сомнений в своей подлинности. Еще меньше сомнений оставила манера держаться:

– Я – инквизитор Моргравия Санктус из Ордо Сепультурум и властью Бессмертного Императора Человечества приказываю тебе открыть эту проклятую дверь.

Преграда продержалась бы еще недолго. На этот счет она не лгала. Сражаясь в узком пространстве… возможно, они бы и смогли одолеть бледных, отыскать способ выбраться. Сейчас это был чисто вопрос истощения сил. По крайней мере, так выжившие могли получить несколько лишних минут, а это уже чего-то да стоило. А выражение лица Фаркума стоило неизмеримо больше.

Торговец побледнел, отвесив челюсть, словно кретин. Он помедлил, просчитывая и принимая решение, а затем прошептал: «Выполняй».

Харата замер.

– Господин?

– Я сказал, выполняй нахер. Она из Инквизиции, идиот!

Харата открыл дверь, и первые из выживших уже входили в нее, когда баррикада обрушилась, и орда устремилась внутрь.

Тут отключилось электропитание, свет погас, и все погрузилось во мрак.

↑ Глава VIII. Черви

В тумане на полях что-то двигалось.

Они успели дойти только до старых мельниц, когда Селестия остановилась. Она выглядела нервной, но Кристо едва ли мог ее за это винить. К счастью, ветер переменился, и дым вместе с вонью гари уплывали за Железный Пруд, находившийся в полумиле или даже дальше позади них. Впрочем, ему было не унести образы и крики, которые уже прочно въелись в сознание. Кристо было скверно о них вспоминать, но он мог лишь догадываться, что для сестры-послушницы все обстояло многократно хуже.

– Ты уверена?.. – прошипел он, сощурившись и вглядываясь в мутный бурый туман. Карина периодически обмякала у него на руках. Примерно н середине пути от приората, когда руины уже пропали из виду, но не из головы, они остановились под сенью металлического выступа, где накопившиеся отложения улья образовали своего рода утес. От конденсирующейся влаги тот был скользким, по неровным краям бежали крошечные каскады медно-рыжей воды. Кристо уложил Карину, волнуясь из-за вынужденной остановки, но зная, что ей нужен срочный медицинский уход. Селестия нанесла мазь и дала ей тинктуру из маленького серебряного флакона. Кристо не знал, что было во флаконе, однако от этого Карина ненадолго очнулась, а затем снова погрузилась в глубокий сон.

– Она будет спать. Исцеляться, – произнесла сестра-послушница.  Они двинулись дальше и шли достаточно хорошо до мельниц.

Теперь свет постепенно мерк, уступая ночи, и создавал глубокие тени, напоминавшие когти.

Селестия приложила палец к губам, призывая молчать. Она внимательно прислушивалась, застыв на границе тумана, который цеплялся за край ее рясы, будто пытался увлечь ее внутрь. Кристо тоже прислушался. Он слышал, как стенает старый металл, как скрипят гротескно разросшиеся корни и как шелестит покров листвы.

А потом что-то затрещало, и Селестия повернула голову на этот внезапный хруст.

В тумане шевельнулась фигура, слегка покачивающийся силуэт.

Кристо почувствовал, как по загривку стекает капелька холодного пота. Собственное дыхание вдруг показалось ему необычайно громким, и он подавил искушение задержать его. Он напряг глаза, пытаясь более отчетливо разглядеть силуэт. Определенно человекоподобный, прямоходящий. Он не помнил, чтобы видел какие-либо признаки жизни, когда проходил здесь раньше, однако старые мельницы занимали большую территорию, а они ушли дальше на запад, чем в прошлый раз. Ему на ум пришли мертвецы – иначе он о них думать не мог – которые напали на приорат.

Они ведь должны были откуда-то взяться…

Победа дрожала в ладони Селестии, и Кристо протянул руку, мягко постучав ту по плечу. С момента остановки она почти не пошевелилась, но едва не отпрыгнула назад, когда он к ней прикоснулся. Она яростно глянула на Кристо, тот ответил извиняющимся взглядом, а затем положил Карину наземь и, преодолев небольшое сопротивление, взял меч.

Тот казался легким, хорошо сбалансированным, пусть и маловатым для его руки. Мастерски сработанное оружие. Выставив клинок перед собой, Кристо медленно вошел в туман. По ту сторону границы вонь, исходившая от старых мельниц и их выпотрошенного нутра, стала тошнотворной и отвратительной. Глаза заслезились, мешая как следует разглядеть фигуру. Та стояла на месте и покачивалась, свесив голову. Волнистые волосы слегка колыхались на ветру. От нее исходил неприятный запах – хуже, чем от приторного сока корней и травянистого перегноя под ногами. Пахло гнилым мясом и разложением.

Мертвец.

Кристо ощутил, как в горле как будто комом встал слиток свинца, и с натугой сглотнул.

А затем помчался во весь опор, пожирая ярды шагами мускулистых ног, и с силой размахнулся. Удар пришелся фигуре по шее, разрезав бумагообразную кожу вместе с отслоившимися мышцами и выпустив на свободу по-настоящему омерзительную вонь, а также сердитый рой трупных мух, которым помешали на середине пиршества.

Чувствуя, как насекомые жалят его в шею, руки, пальцы, Кристо попытался осмыслить, что же он только что обезглавил. Еще несколько взмахов клинка разогнали мух, и Кристо обнаружил, что смотрит на безголовое тело сервитора. Механические части проржавели насквозь, из-за чего тот застыл на месте, будто медленно разлагающееся пугало. Телесные составляющие протухли и едва держались на костях. Большая их часть уже превратилась в суп, сочившийся из природных и искусственных отверстий.

– Все в порядке, это просто… – Кристо уже разворачивался, намереваясь выйти из тумана назад, когда увидел, что говорит неправду.

Оно притаилось среди миазмов, сгорбившись и еще не заметив его. Из набитого рта, в который оно загребало пищу, доносились хрюкающие звуки. В тумане что-то дернулось. Кисть руки с кровавым пятном на одном из пальцев. Заплутавший путник. А затем мертвая тварь обернулась, обратив в его сторону свои слипающиеся красные глаза. Она задрала голову, нюхая зловонный воздух, и стало частично видно ее лицо. Исхудалое, бледное. Пересекавшая его смазанная алая полоса придавала ему сходство с ленивым клоуном, но Кристо не видел здесь ничего смешного. Позади существа лежала обнаженная грудная клетка, в воздухе над которой клубился пар. Она была взломана, а содержимое либо болталось в раздувшемся брюхе твари, либо свисало кровавыми жгутами между ее зубов.

Когда-то это была женщина. Сейчас сгорбленная тварь выглядела истощенной и изможденной, но прежде она являлась человеком. Писцом, судя по драной и грязной одежде.

Кристо уставился на нее, замерев, словно добыча перед хищником, а потом пустился наутек.

– Бежим! – заорал он, топая через туман. Он врезался в брошенный полевой плуг, напоровшись на ржавый сошник и порвав штаны. На лезвии появилась полоска свежей крови. Она привлекла существо, которому обоняние заменяло глаза. Тварь устремилась за ним, шныряя по земле, словно грызун, принюхиваясь и фыркая. Хриплые взлаивающие звуки показывали, что она недовольна и болезненно голодна.

– БЕЖИМ!

Селестия держала на плече Карину, закинув руку той себе за спину, и наполовину волокла ее вдоль края бесплотного тумана. Она успела уйти недалеко – ей не хватало силы, чтобы поднять другую девушку и бежать с ношей в руках, как это делал Кристо.

Кристо слышал и других существ – те внезапно безумно оживились, выдавая себя урчанием и шарканьем. Он посчитал, что они находятся подальше. По крайней мере, их он не чуял, в отличие от той, что чавкала у него за спиной. Он давился от запаха гнили. Уже почти вернувшись к Селестии с Кариной, он обернулся и сплеча махнул Победой. Меч попал в плоть и не останавливался, пока крышка черепа мертвой твари вместе с верхней частью ее мозга не оказались на земле отдельно от остальной головы. Удачный удар, но Кристо показалось, что так и должно было произойти.

– Дай ее мне, – задыхаясь, потребовал он, задержавшись только чтобы посмотреть, как падает мертвая тварь. Он взял Карину – руки болели, но он все равно должен был отыскать в себе силы – и бросил взгляд на туман, сквозь который спешили фигуры.

Они побежали, огибая полевые мельницы с краю и направляясь сперва на север, а потом на запад. Одним глазом Кристо посматривал на Селестию. Та снова взяла меч, обменяв его на Карину, и на бегу тот шлепал ей по ноге. Она отставала, длинный стихарь сковывал движения. Кристо оглянулся назад и увидел в ее глазах решимость, но она уже выдыхалась. Она споткнулась, едва не упав, и снова выправилась.

Еще раз поскользнется – и все.

«Пожалуйста…», – беззвучно проговорила она. Твари приближались к ней, словно гончие. «Пожалуйста…»

«Спаси меня» или «не дай им взять меня живой» – Кристо не знал.

Их разделяло уже несколько футов.

Кристо снова отвернулся, помня, что он должен смотреть вперед, что любая серьезная запинка может означать конец. Сердце колотилось так, что делалось больно. Все, о чем он мог думать – о Карине и о том, чтобы доставить ее в безопасное место. Но дать Селестии умереть… Он чувствовал, как воображаемая петля стягивается на шее. Еще один виток веревки, усугубляющий ее вес.

Я хороший человек… Хочу им быть.

Он остановился, чувствуя, как трясутся ноги, а легкие вот-вот лопнут, и приготовился к бою.

Селестия упала. Меч все еще был в ее руке, удерживаемый лишь данными ею священными обетами и ничем больше.

Мертвецов не было и следа.

Кристо ждал. Смотрел. Слушал.

Ничего не происходило. И тут произошло.

Небо уже потемнело до закатного сумрака, когда он услышал низкий и гортанный гул двигателя, от которого затряслась земля. Зажглись фонари улья – маленькие ореолы слабых огней, зажатые между теней. Кристо заставил Селестию подняться на ноги, и они втроем укрылись в расколотом остове старой силосной башни. Оттуда, словно внутренности, посыпалось гнилое зерно. В месиве корчились черви, но Кристо затих, покорно позволив им ползать по коже и наблюдая за небом, в котором все громче слышался гул.

Во тьме появился какой-то силуэт. Чернота не давала его нормально рассмотреть, но он был большим и завис над старыми мельницами, словно ночной летучий хищник в поисках пищи. С силуэта спрыгнуло нечто тонкое и ловкое, беззвучно приземлившееся на корточки. Едва заметный красный глаз, горевший как раскаленный уголек, обвел взглядом сельскохозяйственные поля.

Кристо попятился вглубь разбитой башни, словно та была пещерой, а он – первобытным человеком, боящимся огня. Существо охотилось. В его очертаниях и синкопированных движениях было нечто птичье. В такой же манере оно наклоняло и поворачивало голову. Отблеск лампы выхватил лезвие клинка – пары, по одному в каждой руке. Тени скрывали детали, но в его внешности присутствовало что-то от насекомого.

Оно повернуло голову, многогранные глаза-линзы полыхнули, как будто их внезапно подожгли.

Затем оно сделало шаг в их направлении, подергиваясь на свой птичий манер, издавая пощелкивание и стрекотание.

Кристо нашел старый кусок кирпича и крепко сжал его. На пальцах извивались черви.

Еще шаг, и клинки чуть приподнялись. Такие острые, что сняли бы кожу с мяса, а мясо с костей. Он подумал о том, как филигранно они могут устроить бойню, как обожжет тело рассекающая его мономолекулярная сталь. Скальпель в руках бесноватого хирурга.

Кирпич в его руке казался бесполезным по сравнению с этой тварью. Тварью-убийцей, холодным созданием, которое не утруждает себя милосердием или сочувствием. Машиной.

Щелчок, стрекот, а затем линзы расширились и раздался чирикающий сигнал обнаружения.    

Кристо приготовился. Он не смел пошевелиться, но чувствовал, как дрожит Селестия у него за спиной. Черви возились, забираясь под одежду, в волосы… корчились на лице. Он старался не представлять, как они пируют его мертвой плотью, опустошая тело, а также те голые кости, которые от него останутся. Он боролся с желанием стряхнуть их, бежать из проклятой башни со всей ее гнилью и вонью. Не надо было сюда идти. Надо было направиться прямиком к Святому Тупичку. Здесь ему было нечего делать, но от сожалений, что он не поступил иначе, так бы все равно не стало.

Он оставался неподвижен, а машина как будто разглядывала его. Их разделяло всего десять или пятнадцать футов, медленно ползущий вдаль туман скрадывал дистанцию.

Прозвучал приглушенный звон, и она отвернулась, запрыгав прочь на своих вывернутых ногах. Через считанные секунды она исчезла, направившись на какое-то мрачное дело, и вместе с ней пропал и парящий силуэт.

Кристо прождал еще шесть минут, после чего поспешно и с отвращением смахнул с себя червей. Затем опустошил желудок, откашляв целую лужу, практически целиком состоявшую из горячей желчи. Ни страх, ни усталость до ломоты в костях от этого никуда не делись. Мускулы горели. Ему хотелось остановиться, поспать. Стоя на четвереньках и отплевываясь, чтобы избавиться от едкого привкуса во рту, он задумался, не поступить ли так. Карина зашевелилась, и с ее губ сорвался слабый стон. Он встал – медленно, но он снова был на ногах.

– На запад… – сказал он Селестии. Та была белой как мрамор, но вымотанно кивнула.

Они снова вошли в туман, смирившись с обитавшими в нем чудовищами.

↑ Глава IX. Выхода нет

Первым погиб привратник, Гюнтер. Бледные быстро до него добрались, и он с криком исчез в черноте, оставив на половицах процарапанные следы ногтей. На щеку Моргравии брызнула горячая артериальная кровь. Судя по воплю, она принадлежала дорожному смотрителю. Следом раздались и другие звуки – пережевывание, раздирание. Отключившись от них, она уже двигалась, нащупывая дверь, пока глаза привыкали к темноте, и жалея, что ее оружие пусто.

Следопыт щелкнула фонарем, прикрепленным к ее арбалету, и яростно замахала им, пытаясь сориентироваться. Зернистый луч наткнулся на мертвенные лица, голодные и злобные, перемазанные красным и покрытые волокнами мяса. Она отпрянула, оступилась и упала. Они набросились на нее, словно стая падальщиков. Она кричала и отбивалась, но потом ее крики стали выше и отчаяннее – она осознала, что с ней происходит, как ее разделывают и поглощают. А затем все кончилось, осталось только фырканье, раздирание и исступленное пиршество.

Часть баррикады обрушилась на портового рабочего, практически похоронив того под собой. Он пробивался на свободу, отрывистые проблески луча упавшего фонаря высвечивали его борьбу. Он уже почти успел выбраться, когда скрюченная рука схватила его за лицо. Ногти вспороли щеку, выдрав из нее кусок, и он завопил. Страх явно выдал, насколько он молод. Несмотря на хлещущую из него красную жидкость, он продолжал двигаться, пока другая рука не вцепилась ему в ухо и не оторвала его. Еще одна сомкнулась на лбу, оставляя борозды на скальпе и частично снимая его. Еще одна впилась в другую щеку и потянула. Плоть разорвалась, будто влажная бумага. Затем шея. Зубы вгрызлись в плечо, в мякоть предплечья. К концу он был настолько изуродован, что его уже едва ли можно было назвать человеком.

Увидев, как его пожирают, Моргравия стиснула зубы и отвернулась – теперь он стал просто мясом. Раздавленный ногой фонарь зашипел и потух, скрывшись под массой бледных.

Еле успев, о чем свидетельствовали полученные порезы, она пролезла в дверь. Арум Перегонщик захлопнул ту за ней, задвинул массивный засов и быстро отступил назад – к нему потянулось множество жадных скрюченных когтей. Бледные навалились на клетку, и сетка впилась в кожу тем, кто находился на переднем краю орды, пустив им кровь.

Они с Перегонщиком быстро переглянулись, и тот ответил легким кивком. Моргравия решила, что он невыносимый засранец, но, возможно, не совсем бесполезен и не лишен мужества.

– Здесь есть черный ход? Подвал? Что-нибудь?

Бармен, к которому она обращалась, покачал головой:

– Замуровал много лет назад. Чем меньше входов, тем легче охранять заведение от банд.

– Меньше входов, меньше выходов… – горестно заметил Перегонщик. Он занял позицию рядом с Маклером, явно выполняя свой контракт по ее защите. Сомелье тоже стоял рядом, и Моргравия опять задумалась, насколько далеко простираются умения сервитора сверх разливания вина для состоятельной хозяйки. Даже среди всего этого омерзительного бардака Маклер выглядела спокойной, плотно скрестив руки на груди и спрятав кисти в рукавах одеяния.

В комнате позади бара размещалось спартанское жилое помещение, а также склад. В нишах ожидала своего часа пара отключенных сервиторов с пустыми глазами. Руки-вилы для подъема грузов свисали по бокам. Они были не такими, как сомелье. Примитивнее. Неопрятнее. Их киберорганическая природа была очевидна. Собраны по кусочкам.

– Ты можешь их запустить? – спросила она бармена.

– Понадобится время.

– У нас его нет.

– Значит, нет.

Моргравия мысленно нахмурилась. Она еще раз осмотрелась. Немного света проникало снаружи через вентиляционные щели, но те были слишком узкими, чтобы через них пролезть. По чуть более светлому оттенку кирпичей было видно, где когда-то находилась задняя дверь. Вдоль стен тянулись стеллажи. По углам были свалены бочки, ящики, странная отдельная бутыль или бочонок. Никакого оружия. Ничего полезного, кроме собственно пространства. Жалкий писарь выжил. Он сбежал сюда и съежился во мраке, стараясь не слушать и не думать. Ее подмывало вышвырнуть его наружу и заставить заслужить себе место, но учитывая то, как решетка уже прогибалась внутрь, вскоре это, видимо, утратило бы всякое значение. Фаркум также обосновался здесь, но он сидел в одиночестве, предоставив сражение с мертвецами своему наемнику, а сам рылся в ящике с дорогими напитками.

– Сделай что-нибудь… – произнес он, утирая со рта пролитую жидкость. – Или ты не такая могущественная, как утверждаешь?

Моргравия тосковала по недавнему времени, когда он еще не говорил на ее языке. Слушать жирного ублюдка и так было неприятно, но теперь она его еще и понимала.

Тот глумливо улыбнулся.

– Ты же из Инквизиции. Твои воины… приведи их.

– Нет никаких воинов, – мрачно отозвалась Моргравия. – Только я.

Ухмылочка стала шире, и к ней добавилась толика угрозы:

– Значит, у тебя нет никакой силы.

– У меня есть полномочия, данные Императором. Есть Его воля и замысел. У меня есть сила, – резко заявила она и метнула взгляд на Харату, как бы предупреждая того не делать ничего, что сократит его, вероятно, и без того весьма невеликий жизненный срок. Он подошел к дверному проему, когда услышал разговор. – У меня просто нет силы, чтобы спасти тебя.

Решетка опять прогнулась. Из-за давящей на нее огромной массы тел она искривилась и стала напоминать опухоль на металле. Один из уголков сорвался с креплений. Писец зарыдал и продолжал плакать, пока Фаркум не наклонился к нему и не заставил замолчать пощечиной.

– Ни звука больше, ничтожество. – Он яростно воззрился на Харату. Вопреки его поведению, в его глазах был виден страх. – Ты. Сделай что-нибудь.

Наемник кивнул и выпустил очередь флешетт по тянущимся к пробоине бледным, но преуспел лишь в том, что частично посек сетку. В рваные прорехи просунулись руки, обдирая с себя плоть до побуревших костей.

Моргравия наградила его уничтожающим взглядом, в ответ на который он принял максимально надменный вид.

– Не делай так больше, – предупредила она.

Харате хватило здравого смысла воздержаться от встречных выпадов.

Свободного места становилось все меньше: бледные начали напирать, и люди за барной стойкой отходили назад. Существа вели себя исступленно, одержимо, практически отчаянно. Что-то сделало их такими – чума, противоестественная или рукотворная. Моргравия чувствовала, что именно это ей наверняка и поручали предотвратить. Должно быть, создатели находились неподалеку: в Блекгейсте, а возможно даже и в Нижнем Стоке. Фрагменты скрытых воспоминаний начали понемногу заново обретать четкость, как будто завитки тумана медленно отступали перед светом.

Слишком медленно. Ничего из этого не будет иметь значения, если она не сумеет выбраться. Запертая в улье, преследуемая врагами, которых не знает и которым не способна эффективно противостоять… Фаркум был прав. У нее не было силы. Такой силы, которую она могла бы пустить в ход.

Клетка накренилась – еще несколько крепежных болтов вылетели из гнезд.

– Сейчас упадет… – предостерег Перегонщик, впервые по-настоящему проявив свое беспокойство по поводу их вероятной участи.

Повинуясь его тихой просьбе, Маклер в сопровождении сомелье удалилась в складское помещение. Следом за ней на испуганные вопли своего господина двинулся Харата.

Когда он проходил мимо Моргравии, та придержала его за руку.

– Отказываешься от боя?

Харата попытался спрятать испуг под маской презрения.

– Не будет никакого боя, – негромко произнес он и попытался пройти дальше, но она его не отпускала.

– Тогда тебе не понадобятся две пушки.

Он опустил взгляд на закинутый за плечо дробовик, ствол которого торчал сбоку, и без особого сопротивления отдал оружие.

– Забирай.

Она так и сделала, после чего отпустила его. Харата попятился прочь и скрылся в темноте вместе со своим господином.

– Я уже чувствую себя в большей безопасности, – заметил Перегонщик, и Моргравия скривилась.

Оставались только бармен и певица в черном, а также пара куртизанок и Перегонщик.

– Ее можно перенести? – указала Моргравия на певицу.

– Яна, моя жена… – проговорил бармен.

– Ее можно перенести?

Он покачал головой.

– Нога. Она ранена.

– Я останусь, – сказала одна из куртизанок. Моргравия заметила, что вторая неотрывно смотрит в темноту, и поняла, что та в шоке.

– Тогда не высовывайтесь и надейтесь, что они бросятся на нас.

Клетка снова прогнулась. Она тряслась, дергаясь туда-сюда, скрипя и перекашиваясь – тонкий металлический барьер между жизнью и кое-чем похуже смерти.

– Не знаю, как ты, – сказала она Перегонщику, – но я лучше умру стоя.

– Я бы предпочел вообще не умирать, – отозвался тот, – но раз уж этого нет в меню…

Бармен тоже встал. Он достал из потайной ниши или еще откуда-то увесистого вида булаву. Она выглядела служебной.

– Шокерная палица, – произнесла Моргравия, когда они втроем заняли свою позицию, стоя почти плечом к плечу и глядя, где клетка не выдержит раньше. – Ты был законником?

– Барак, – сказал бармен. – Я бывший надзиратель, – он кивнул на дробовик. – Это тоже с тех времен.

Моргравия печально улыбнулась ему.

– Да здравствует «Лекс».

Барак стукнул себя кулаком в грудь, отдавая старинный салют. Активированная шокерная палица вспыхнула, распространяя приглушенное свечение.

Перегонщик посмотрел на свой тычковый кинжал.

– Не стану отрицать, происходящее сейчас кажется мне серьезно неадекватным.

– Не бойся… – отозвалась Моргравия, глядя на орду толкающихся и тянущих руки бледных, – Император защищает.

Цветастое ругательство Перегонщика потонуло в шуме от прогибающейся и ломающейся клетки, и внутрь посыпалась мешанина тел.

Громко, как выстрел артиллерии, грохнул дробовик. Он дернулся у Моргравии в руках, отдача будто кулаком ударила в плечо. Из дула полыхнуло пламя, яркое, словно магниевая вспышка. Лица и тела разлетелись на части, превратившись в дымку и требуху. Что-то загорелось – волосы одного из бледных вспыхнули, он поджаривался в собственной мерзкой шкуре. Запах озона и жар усилились, когда Барак поджег еще одного. Его палица стояла на максимальном уровне разряда. Это был практически пылающий факел.

В промежутках между громовыми выстрелами дробовика Моргравия видела Перегонщика. Тот дрался за стеной тел, убивая с яростью гладиатора. Его лицо представляло собой кровавую маску.

Недостаточно, подумалось Моргравии. Бледные все прибывали, им не было конца. Недостаточно, ведь дробовик дослал в патронник последний заряд. Врукопашную их быстро сомнут. Чувства замедлились, финальные секунды растягивались, словно время размазалось по плоскости бытия. Звуки исказились, утратив отчетливость. Она почувствовала привкус крови и резкий запах фотохимии из какого-то другого места. Красный сон явился вновь, не заботясь о том, как неуместен сейчас. Колющая иголками боль взяла свое, и Моргравия упала, глядя между стропил, откуда спускалась паукообразная фигура, сверкающая серебряными клыками и изготовившаяся для убийства…

А затем сон овладел ей.

горячие клинки отделяют счищают препарируют органы свалены на столе щелканье стрекот инструменты опускаются кости подаются трещат ломаются вонь гари сращивание слияние сделана и разобрана металл и стержни и сухожилия и мышцы кожа горит холодно темно тепло светло пульсация машины гудение чириканье длинный звонок тянется как будто вечно стихает стихает бесконечно неразрывная петля два красных солнца нависают красное красное красное

Ее вернул назад проблеск серебра. Бар частично обрушился, решетку сорвали, и она уставилась во мрак сквозь ущелье из расколотой древесины. То, что она заметила, оказалось мечом. Его держала тень, тьма на фоне света. К первому присоединился второй. Два длинных изогнутых клинка, вылетающие с быстротой змеи, работающие в паре, косящие и пожинающие урожай. Они отсекали кисти и скальпы, отделяли ноги от тел. Пронзали, рубили и разрезали.

Хел во всех смыслах пришла за бледными, и это выглядело словно сама смерть.

Она прыгала как заведенная игрушка, но с грациозностью танцовщицы, совершая одновременно плавные и рубленые движения. Поворот на пятке, пируэт. Никто из бледных не мог даже прикоснуться к ней, но она шла сквозь их зловонные ряды, будто механическая молотилка, черная как ночь и смертоносная. Она перемещалась по полу, по стенам, по потолку, словно законы физики и гравитации были к ней неприменимы, полосуя и петляя. Ее мечи казались серебристыми молниями.

– Как всегда, опоздала, – простонала Моргравия и почувствовала, что ее онемевшей руки касается мягкая ладонь. Она обернулась и увидела одну из куртизанок, с бледным лицом, но розово-алыми тонами вокруг глаз. Моргравия отпустила ее, попробовала встать, пошатнулась, зарычала, что ей не нужна помощь, после чего со второй попытки поднялась на ноги.

Содранная с креплений решетка упала и болталась, будто сломанная челюсть. Придавленные тела лежали под ней и в ней, застряв при попытке пролезть сквозь сетку. Все они были неподвижны, расчлененные или обезглавленные.

Барак в изнеможении привалился к барной стойке.

Перегонщик вытирал свой тычковый кинжал о грязную штанину. В его глазах было дикое, отсутствующее выражение, и он не сразу встретился с Моргравией взглядом. Когда же это произошло, он просто уставился на нее.  Кровь так забрызгала его лицо, что казалась боевой раскраской.

Живы были и остальные – певица в черном и вторая куртизанка, хотя та продолжала горбиться под стойкой, не отрывая глаз от теней. Моргравия задалась вопросом, много ли от нее осталось помимо внешней оболочки.

Бледные были перебиты все до единого. Разобраны на части. Все пропиталось смрадом бойни, жуткий разгром было невозможно не заметить. Посреди всего стояла изящная фигура – действительно, девушка, хотя она уже какое-то время и перестала таковой являться, если вообще когда-либо была ею.

Глядя на нее – на облаченную в кожу убийцу, такую же окровавленную, как и любой из трупов, и пристально взирающую в ответ из-за пустых глазниц ухмыляющегося черепа – Моргравия почувствовала боль некой утраты.

Хел убрала клинки обратно в ножны.

– Здравствуй, Мама, – любезно произнесла она, – соскучилась по мне?

↑ Глава X. Упорный

Они устало тащились по Меагру. Поначалу Кристо настаивал на том, чтобы держаться боковых переулков и более узких улиц, по которым меньше ходят. Ему не стоило беспокоиться. Город был покинут, в районах царила зловещая тишина, а коммерческие и жилые строения стояли пустыми, словно их все бросили одновременно. Как будто прозвучал неведомый сигнал, и теперь все попросту исчезли.

По главной улице носились обрывки пергамента, трепещущие полоски драной ткани и пропагандистские листовки, гонимые и подхватываемые ветерком. Где-то крутился рециркуляционный вентилятор. Его неспешное вращение создавало жутковатый гул, действовавший Кристо на нервы. Он бросил взгляд на Селестию. Та сжимала меч, глядя на высокие здания, на грязь и обветшание. С тех пор, как они покинули сельскохозяйственные поля, она молчала. Молчал и он, на краю его сознания так и держалось воспоминание о машине.

Прежде он уже видел сервиторов – кибернетические организмы, выполнявшие на патронном заводе ту работу, которую не выдержал бы ни один смертный. Но эта длинноногая тварь с зондирующими красными глазами… Ее создали для охоты, и она бы убила их обоих, если бы ее не отозвали.

– Очень грязное место, – заметила Селестия, вырвав его из раздумий.

– Не могу спорить, – отозвался Кристо, радуясь возможности отвлечься. – Обычно тут не так тихо. Ты никогда не видела Меагр?

Она покачала головой.

– Я никогда не покидала приорат.

– Вообще? Как же ты попала в Церковь?

– Мои сестры… – она запнулась и прикусила губу, чтобы сдержать горе. – Они приняли меня ребенком. И воспитали в своих традициях и вере. У меня есть склонность к целительству, поэтому они меня также учили.

– Мне жаль.

– Я ни о чем не жалею. Мне ничего так не хотелось, как возможности послужить Ему. И лечить других.

– Нет, – сказал Кристо, сообразив, что она не так его поняла. – Я имею в виду, мне жаль, что ты их потеряла. Своих сестер.

Лицо Селестии помрачнело, и она понизила голос:

– Мне тоже, – она подняла на него взгляд. Глаза были полны слез, но она сдерживала эмоции. – Спасибо тебе. За эти слова. Ты хороший человек.

Кристо невесело усмехнулся.

– У меня грехов на две жизни хватит. Если бы ты знала, что я натворил, не думала бы обо мне так хорошо. – Он помедлил, подбирая нужные слова. – Я хочу это искупить. Хочу стать лучше.

Селестия указала на Карину.

– Ради твоей дочери.

Кристо кивнул, бросив в сторону той опасливый взгляд.

– Она – это все, что сейчас имеет значение.

Селестия улыбнулась, на мгновение показавшись старше своих лет, как будто учения ее ордена прибавляли ей возраста.

– Я не знаю, что ты совершил Кристо, и о каких грехах говоришь. Я вижу лишь то, что передо мной, и это не нечестивый человек.

Кристо склонил голову, ощущая себя недостойным данного ею отпущения грехов.

Его место было здесь, среди грязи и гнили. Он знал это. Люди пропали, но вонь осталась навсегда – липнущий к одежде неотступный смрад стоков, от которого слезились глаза. Теперь к воздуху примешивался и запах крови, настолько насыщенный, что ее должно было пролиться огромное количество, однако Кристо не видел ни одного тела. Тут и там он видел немногочисленное оружие, брошенный штурмовой щит. Но никого живого. И мертвого.

Он как раз гадал о причинах этого, когда услышал какой-то низкий пульсирующий шум, от которого у него заболели уши. Затем пришел в движение воздух, слегка зашелестевший от далекого возмущения. Селестия тоже это услышала и обернулась к нему. Ее глаза были широко раскрыты и напоминали серебряные монетки.

Схватив ее за запястье, он втащил ее в пергаментную лавку. По тускло освещенному помещению были разбросаны товары, неряшливо торчавшие в открытую дверь. На некоторых страницах были кровавые отпечатки ног, смешивавшиеся с размазанными чернилами и грязью. Кристо задумался, куда же делся человек, которому они принадлежали.

Они присели. Продолжая держать Карину, Кристо прислушивался, пытаясь определить, откуда доносился звук.

– Что это? – прошипела сестра-послушница, но Кристо прижал палец к губам, показывая, что они должны сохранять тишину.

Ему снова вспомнились смертоносные лезвия и тот холодный взгляд. Если та машина, которую они повстречали раньше, бродила по городу… Кристо вдруг пожалел, что не задержался поднять с земли какое-нибудь виденное им оружие. Затем он быстро отбросил эту мысль. Против чего-то такого не повоюешь. Их единственный шанс заключался в том, чтобы продолжать прятаться.

Однако это была не машина. Это было нечто иное. Возможно, нечто хуже. Он осознал это со сводящей живот уверенностью человека, которому не уйти от судьбы и который обречен получить положенную ему кару. В этот момент он едва не осел на колени, готовый смириться, наконец-то отступиться.

А потом он закрыл глаза, крепко зажмурившись, и подумал о Карине в минувшие дни; о дочери, перед которой все еще оставался в долгу, и о присевшей рядом с ним девушке, защищать которую он поклялся перед самим собой.

Я хочу это искупить. Собственные слова вернулись, осуждая его.

Они не остановятся. У них нет жалости. Нет совести. Кристо открыл глаза, вновь готовый нести свое бремя.

Найди силы. Будь как они. Не сдавайся, пока она не будет в безопасности. Пока они обе не будут в безопасности. Тогда можешь остановиться. Тогда ты закончишь.

Он встретил испуганный взгляд Селестии, протянул руку и сжал ее маленькую ладонь.

– Надо бежать.

Мертвецы вернулись.

И они приближались.

↑ Глава XI. Чума

Барак не любил большинство людей. Он считал их недалекими и склонными разочаровывать, но ему не хватало Верана. При жизни тот вел себя претенциозно, обожал кольца с драгоценными камнями и дорогие наряды. По крайней мере, настолько дорогие, насколько он мог себе позволить, а самоцветы на самом деле представляли собой граненое стекло. Особенно он любил фальшивые изумруды. И все же, это придавало ему ауру. Барак печально улыбнулся воспоминанию, которое вызвали его раздумья.

– Проклятый терменвокс, – пробормотал он и сам удивился, как хрипло звучит голос.

Инструмент остался цел и невредим, чего совсем нельзя было сказать о самом бедолаге Веране. Во время первого нападения он спас Яну, и Барак был навеки благодарен ему за принесенную жертву. Он хотел устроить похороны, однако осталось слишком мало того, что можно было бы предать земле, к тому же, рыская вокруг пристроенного к бару сарая, он сообразил, что у него все равно нет лопаты. Как и в случае с остальными, предстояло обойтись одеялом, в которое он завернул Верана. Пока все они не сгорят.

– Он еще здесь? – спросил тихий твердый голос.

Он кивнул. Ему не было нужды оборачиваться, чтобы идентифицировать говорящего. Он понял, что она захочет взглянуть на «Мула», стоило ему только о нем упомянуть. Барака беспокоило возможное наказание, но он подозревал, что они уже вышли за все эти рамки.

– Ты правда одна из них? – поинтересовался он.

– Женщина?

Барак усмехнулся, оценив попытку держаться непринужденно.

– Что ж, на один вопрос это уже дает ответ, – произнес он, берясь своими старыми руками за край запыленного брезента. Тот показался пальцам грубым. – По крайней мере, там не лишают чувства юмора.

– О нет, его нам разрешают оставить. Оно помогает перед лицом бездны.

– Так и буду думать, – сказал Барак, вздернув брезент и стягивая его назад. Взметнулось небольшое облако пыли, и он закашлялся, отмахиваясь рукой, чтобы его разогнать. – Давно я уже его не выводил.

– Он нам понадобится. Пешком нам отсюда никак не выбраться.

Цепи и замки все еще находились на месте. Бараку требовались ключи, а те были в баре. Мысль о возвращении туда не доставляла ему удовольствия. Именно поэтому он вышел наружу первым, когда все остальные еще боялись это сделать. Исключая ее, разумеется. И вторую. Он старался не думать о той, что была одета в черное и ухмылялась, словно смерть.

– Запустится? – спросила Моргравия.

Он посмотрел на инквизитора. У него появилось легкое подозрение, что они не одни, и ему вдруг захотелось уйти.

– Ему придется.

Барак удалился, оставив Моргравию наедине с ее мыслями. По крайней мере, ненадолго.

– Ты же знаешь, что я чувствую, когда ты за мной наблюдаешь, – произнесла она и отошла от сарая.

Хел возникла из тени, застыв, словно танцовщица. Ее голова дерганым птичьим движением наклонилась сперва в одну сторону, а затем в другую.

– Ты сердишься на меня, мама?

– Я же просила тебя не называть меня так, – строго сказала Моргравия. – И нет, я не сержусь. Ты спасла мою жизнь. Спасла несколько жизней.

Если это и отразилось на каком-то эмоциональном уровне, Хел никак этого не проявила. Она была хорошо обработана – тупой клинок, отточенный Кровавыми и превращенный в орудие убийства. Моргравия задавалась вопросом, не принимала ли и она в этом участия, передав дитя в руки культа смерти, чтобы его опустошили внутренне и переделали в нечто смертоносное. Она предполагала, что все наверняка так и было.

– Это часть того, из-за чего мы здесь? – спросила Хел.

Моргравия на миг задумалась и решила, что это, возможно, действительно так.

– Что ты нашла?

– Дело плохо, ма… моя госпожа. Чума охватила город. Много зараженных.

– Как зараженных?

– Неизвестно. Болезнь одновременно поразила множество людей. Целые районы.

– Споры? Химическая атака? – стала рассуждать Моргравия.– Нет… в воздухе этого быть не может. Мы бы почувствовали эффект и сами бы обратились. Кровь или слюна? Биологический токсин? Это бы не объяснило массовость заражения.

Она вслух перебирала возможности, обобщая все, что могла вспомнить. Ордо Сепультурум отличался заинтересованностью и эффективностью в работе с явлением, которое называли «чумой неверия» – сверхъестественным и кошмарным восставанием мертвецов. Предполагаемым катализатором являлись скверна Хаоса, верования в древних инфернальных божеств и отторжение Имперского Кредо. Разложение веры вместе с телом. В этом же случае симптомы не соответствовали болезни. Бледные были живыми. По крайней мере, поначалу. Это было нечто иное. Не имея экспертизы магоса биологис или хотя бы санкционированного хирургеона, она могла лишь строить теоретические допущения.

– А что с другим делом? – спросила она. – Нашла какие-нибудь следы?

– Они остаются тайной.

– Это должно быть связано.

– Согласна.

Приступ неострой боли заставил Моргравию сжать переносицу и закрыть глаза, чтобы отогнать ощущение.

– Болезнь? – поинтересовалась Хел.

Моргравия кивнула.

– Никуда не делась. Не обращай внимания. Это ерунда.

– Стало хуже?

Моргравия помедлила, но не увидела необходимости обманывать.

– Да.

– Возможно, это тоже связано.

– Эта мысль приходила мне в голову. – Боль отступила и Моргравия снова открыла глаза. Она посмотрела на Хел. – Почему ты вернулась?

Ухмылка маски-черепа оставалась неподвижной, но легкий наклон головы Хел придал ей озадаченный вид. В ее голосе послышалась обида.

– Ты нуждалась во мне.

– Но как, Хел? Как ты узнала, что я в беде?

Голова снова дернулась таким же резким движением, как прежде, изображая недоверие.

– Мне кажется, я почувствовала.

Моргравия нахмурилась и прошла мимо нее, чтобы оглядеть потемневший город. Она задумалась, не является ли Хел на самом деле латентным псайкером, однако эта мысль не вызвала никакого отклика, пусть ее разрозненные воспоминания и были смутны.

Снаружи стояла тишина. Гробовая тишина. Меагр превратился в могильник, где было место лишь мертвецам. Моргравия уставилась во мрак. Они уже слишком долго выжидали здесь.

– Я тебя разочаровала? – спросила убийца, прервав ее размышления.

Моргравия покачала головой. Она мельком уловила рядом с собой исходивший от Хел запах – повеяло склепом и потом от физической нагрузки. На мгновение у нее явственно возникло впечатление, что убийца протягивает руку для прикосновения или же наклонилась вперед, чтобы понюхать ее.

– Это всего лишь еще один вопрос без ответа.

Она обернулась, но Хел находилась на том же месте, приняв невинный, практически детский вид.

– Все обостряется. Мне нужны ответы.

– Ты встретилась с Маклером? Мы можем ей доверять?

Специалист по данным еще не сказала ей, где искать Эмпата. Учитывая текущее положение дел, Моргравия сочла простительным отказ от этой затеи во имя самосохранения, однако ей нужно было вернуть свой разум. Единственное, что она знала – это важно. При мысли об этом как будто настойчиво вспыхивал уголек, пока еще не оформившееся воспоминание, но у нее в сознании было отпечатано, как важно его восстановить.

– Почти наверняка – нет, но она достаточно отчаялась, чтобы пойти на сделку. Это вопрос на потом. Сейчас мне нужно продвижение. Что-нибудь, что подведет нас ближе.

– Я поохочусь?

Моргравия задумалась. Наличие Хел поблизости давало очевидные преимущества, но убийца вызывала у нее тревогу, а поиск тех, кто вел на нее охоту, сейчас стоял на первом месте.

Медленный кивок – и Хел снова исчезла в темноте.

↑ Глава XII. Выбора не осталось

Мертвецы горой лежали перед баром – там же, где их оставил Барак. Глупо было думать, будто они могут делать что-либо, кроме как просто быть, но совсем недавно он видел вещи, которые поставили его представления о смерти под сомнение. Тела переплетались с телами, люди и не люди. Это зрелище вызывало у Барака отвращение, однако служило суровым напоминанием присматривать за тем, как два его сервитора-грузчика вытаскивают трупы наружу.

Они с Перегонщиком отыскали Верана и остальных, ставших частью орды. Казалось неправильным позволить сервиторам забирать их. Это были неуклюжие и неделикатные создания, склонные сгребать тела будто лопатой, громоздить их кучами вместе с составными частями и выталкивать гнить на улице. Барак собрал то, что осталось от Верана, и при этом плакал – не только по нему, но и по всему утраченному, а еще из-за того, что могло статься с Яной. Горько было думать, что жертва Верана могла всего лишь отсрочить неизбежное.

Это была мрачная работа, запах от которой приставал надолго. Впрочем, ее нужно было сделать – хотя бы чтобы уравновесить запах внутри. Тела предстояло сжечь. Ему хотелось заодно сжечь и собственную одежду, но нечего было надеть взамен. Костер еще не был зажжен из-за страха – страха перед тем, что могли принести с собой дым или огонь.

В ночи таилась опасность. Барак не видел ее, но знал, что она там. На город опустилась странная тишина, и он вслушивался в нее, стоя на открытой веранде. Он запалил табачную палочку и уже собирался затянуться поглубже, чтобы успокоить нервы, когда увидел свет.

Яркий и багряный, тот озарил все видимое небо, а затем снова угас. Барак сошел с веранды, прищурившись и высматривая свет. Тот появился снова, все такой же насыщенный, будто в воду капнули красными чернилами. Кровавая капля расходилась в стороны, окрашивая облака красным. Барак вздрогнул – ночь разорвал визг, громкий, ужасающе громкий после тишины. Он оборвался так же резко, как и возник, а затем тихо – несмотря на возобновившееся затишье, звук было еле слышно, а значит он исходил издалека – послышался рокот. Бараку представилось, как взрыхляется земля и трескается камень.

Раскопки?..

Сомнительно, чтобы горнодобывающие консорциумы Нижнего Стока вели работы. Их владельцы наверняка уже сбежали в верхний улей, спасаясь от кошмара.

Из бара донеслись громкие голоса, ненадолго привлекшие к себе внимание Барака – остальные спорили о своих мелочных планах. В воздухе незваным гостем висело напряжение. По Меагру бродила смерть. Пока что ее тень прошла мимо, но она оставалась где-то неподалеку, в городе-призраке с пустыми строениями и безмолвными улицами.

В третий раз свет не появился. Вместо этого взгляд Барака привлек блеск металла. Это было кольцо на пальце скрючившейся в смерти руки. Та выпала из-под грубого покрова. Самоцвет на кольце был сочно-зеленого цвета.

Решив, что он уже достаточно настоялся на веранде, Барак вернулся в бар.

Смрад крови и разложения никуда не делись.

Все было кончено, Барак это понимал. Даже если допустить, что он переживет дальнейшие события, Святой Тупичок– нет. Уже не пережил. На нем лежала порча, нечто омерзительное и неизбывное, словно неизгладимое воспоминание. Он перенес огонь, потоп, войну банд и поборы, но не это. Чем бы это ни было, оно его прикончило.

Яна находилась там же, где он ее оставил – лежала в кресле с кожаной спинкой в одной из кабинок. Она урывочно спала. Рядом с ней была Маэла, заботливо державшая ее за руку. Шагнув через порог, Барак кивнул ей, и она улыбнулась в ответ, проявив изящество, которого он, к своему стыду, и не предположил бы у куртизанки в рабстве у Фаркума.

Он украдкой бросил взгляд в тень на краю помещения, с облегчением обнаружив, что мрачной статуи все так же нет. Хотела убийца того или нет, но от нее исходила угроза. Он видел, что она сделала с бледными, и без стыда готов был признаться, что это напугало его до усрачки. Ему доводилось встречать душегубов прежде. От некоторых он отделывался, других отправлял в грязь. В нижнем улье находилось проявление множеству людских бесчинств. Однако он никогда еще не сталкивался с кем-либо подобным, обладающим такой уникальной предрасположенностью к искусству смерти. Так что, хотя убийца и ушла, Барак оставался начеку, будто человек, потерявший след дикого зверя, но знающий, что тот может в любой момент вернуться.

Немногочисленные прочие собрались вокруг стола – единственного, оставшегося более-менее целым.

Ранее Барак нашел на складе несколько старых натриевых ламп, и сейчас их мерцающий свет озарял древнюю вощеную карту, которую Перегонщик придавил монетами и кружками. Все уже успели быстро перезнакомиться, обменявшись именами и, порой, приветствиями, как будто это еще действительно имело значение. «Люди будут искать себе любое утешение», – подумал он и приблизился к столу.

– Добраться до здания участка будет непросто, – говорил Перегонщик. – Вот эта дорога, – он указал на карту, проведя по ней пальцем перчатки, – самый прямой проезд, но потому и самый загруженный. Это место настоящая крепость, в нее никак не вломиться. – Он поднял взгляд на подошедшего Барака. – Будем надеяться, твои старые товарищи настроены милосердно и откроют нам.

– Я могу убедить их открыть ворота, – произнес Барак с большей уверенностью, чем ощущал на самом деле. Ему пришлось бы задействовать старые связи, и даже тогда он не смог бы всерьез поручиться за каждого в комнате. Лишь бы они с Яной оказались в безопасности…

«Еще один план», – подумалось ему. «Я ничем не лучше всех прочих».

Район участка окружала стена, отделявшая его от остального нижнего улья, что было на руку в случае бунта кварталов или войны банд. Единственным входом являлись высокие ворота. Наблюдение осуществлялось с пары сторожевых башен, укомплектованных снайперами и автоматическими турелями. На сто пятьдесят футов от стены простиралась запретная зона.

Перегонщик внимательно оглядел Барака, словно оценивая, насколько правдивы его слова.

– Тогда мне уже полегчало, – сказал он с улыбкой, которая не затронула его глаз.

Фаркум что-то рявкнул на своем родном наречии. Ему явно надоело изъясняться на готике.

Он сидел в отдалении от остальных, привалившись к стене, потея и напиваясь. Его слуга Харата встал рядом и стал переводить для господина:

– Нам нечего делать у надзирателей.

Перегонщик откинулся назад, одну за другой положил ноги в ботинках на стол и скрестил их.

– Эдак можно подумать, что вы избегаете блюстителей «Лекса».

– Ты им доверяешь? – поинтересовался Харата.

– Дело вряд ли в этом, да? Я и тебе не доверяю, – затем он указал на Фаркума, который что-то бормотал себе под нос, или, как минимум, так казалось, – и я реально не доверяю ему. Но никому из нас тут не остаться.

Фаркум презрительно фыркнул, удосужившись вступить в разговор.

– Я не имею дел с надзирателями, – сказал он.

– Как и я, – произнесла Маклер, сидевшая напротив Перегонщика будто само воплощение выдержки и обдуманной безучастности. – Она переглянулась с Фаркумом, и Барак почувствовал, что они о чем-то договорились. – Этот кризис может кончиться через несколько часов, дней, или уже завершился.

– Если бы ты так на самом деле считала, то уже бы ушла, – отозвался Перегонщик.

– Помни, кто тебе платит, – сказала Маклер с явной угрозой.

Перегонщик выглядел невозмутимо.

– За твои деньги куплена моя рука с оружием, а не свобода воли, – он метнул взгляд на сомелье у нее за спиной. Тот выглядел довольно неприметно, но Перегонщик явно знал больше.

Маклер не стала развивать тему.

– В любом случае, прежде чем я смогу уйти, мне нужен инквизитор, – парировала она. – Мне еще причитается.

– Я поклялась, что долг будет выплачен сполна, – произнесла Моргравия, слышавшая все. Она остановилась в дверном проеме. Бронированную заслонку подняли вручную при помощи кривошипного механизма в сарае, так что ее внушительный силуэт был окружен проникавшим снаружи белесым светом.

– И так оно и будет, – пообещала она, входя внутрь.

Она выглядела бледной, почти что затравленной, и Барак задался вопросом, не начали ли проявляться последствия «бездны», о которой она говорила ранее. Он не забыл, как она упала во время боя, но решил об этом не упоминать.

– Однако мы больше не можем оставаться здесь, – сказала Моргравия. – Меагр обесточен, возможно, и весь Нижний Сток. Похоже, что порядка тоже нет. Вне зависимости от того, улегся ли этот кризис, либо на смену, либо вдобавок к нему начался новый. Здание участка недалеко. Там есть бойцы и оружие. Мы это уже обсуждали.

– На самом деле ты объявила это как факт, – заметила Маклер.

Проигнорировав ее недовольство, Моргравия двинулась дальше:

– Мы направимся туда, выясним, что известно надзирателям. Если после этого захочешь уйти… Никто тебя не станет останавливать.

Маклер согласно кивнула, но Бараку не показалось, что она успокоилась.

– Ты, инквизитор… – проговорил потный и всклокоченный толстяк-торговец. Он произнес слово так, что оно прозвучало не как обращение, а как ругательство. На лице инквизитора застыло презрительное выражение. – Что это за… – он указал на кровь и жгуты внутренностей, которыми все еще была облеплена частично закрытая защитная дверь. – …дерьмо.

Он глумливо улыбнулся Моргравии, и та ответила тем же, прищурившись так, что ее глаза стали похожи на порезы от ножа.

– Тебе не понять, – сказала она.

Барак видел, что Фаркум обшаривает тени глазами, пытаясь определить, поблизости ли еще убийца. Он задумался, что замышлял торговец – если бы ему хватило смелости попробовать что-либо сделать руками своего наемника. Тот выглядел испуганным, а испуганные люди склонны принимать неудачные решения.

– Я уже видал нечто подобное раньше, – вмешался Перегонщик, упреждая насильственные порывы. – В стадах. Это называли «ненасытность». Когда звери едят других зверей, пускают пену, беснуются. Неприятно. Правда, я никогда не слышал, чтобы это передавалось людям.

«Ненасытность», – подумал Барак, – «вечно такие цветастые названия».

– Возможно, вы думали выбраться из нижнего улья, – произнесла Моргравия, которую явно не интересовало, с какими болезнями животных Перегонщик сталкивался в прошлом. – Здравая идея. Но пограничные ворота в нескольких районах отсюда, и я не могу ручаться, что происходит между ними и нами. Даже если предположить, что магнитоплан еще на ходу, а это большой вопрос, все равно далеко. – Она встретилась взглядом с Бараком, и тот вообразил было, будто она увидела в его глазах неуверенность, но затем осознал: Моргравия подразумевала возможность того, что Яна не переживет такого пути. – Участок в пределах досягаемости, и это последнее оставшееся безопасное убежище.

Фаркум что-то шепнул Харате, и наемник холодно улыбнулся. Барак им не доверял и ломал голову, как долго продержится непрочный союз между выжившими. Жирный торговец что-то грубо рявкнул, и куртизанки поспешили к нему. Маэла тайком бросила взгляд на Барака, который молчаливо и благодарно кивнул ей.

Перегонщик сбросил ноги со стола и встал.

– Стало быть, решено, – сказал он, на мгновение одарив Барака улыбкой гадюки. – Напросимся к законникам и будем надеяться, что у них добрые сердца и до хрена пушек.

Гортанный рык двигателя возвестил о приближении «Мула».

Перегонщик уже отпускал комментарии касательно надежности машины, предполагая, что та совершенно не годится для дела и лучше бы продать ее на запчасти, однако она завелась. И она выглядела мощно.

Это был седельный тягач – бронированный грузовик, видимо использовавшийся для подавления беспорядков. Борта были защищены металлическими листами, а к капоту крепился треугольный бульдозерный отвал. Машина остановилась, взрывая землю массивными колесами в цепях и оставляя борозды в грязи. Пара накрытых колпаками фар спереди пронзала мрак. Из кабины раскрылась лесенка до земли. В самой кабине имелось место для шестерых: двое спереди и четверо сзади. Установленная на несущую часть машины грузовая платформа могла увезти еще больше.

За рулем был Барак, знакомый с управлением машиной. Рядом с ним села Маклер. Фаркум занял два места сзади, оставшиеся достались Яне и Маэле. Торговцу не слишком понравилось оказаться отдельно от своего наемника, недоволен был и Харата, однако особого выбора не было.

Моргравия встала в трейлере, опершись руками на загнутую кромку борта. Воздух был спертым от едкого запаха, а когда они выехали, она проследила за тянущимся дымом.

Огонь горел. Он распространился на веранду и пополз дальше, пока в пламени не затрещал фасад бара. Он был ненасытен, пожирая плоть и кости. Неистово бежал по древесине, охватывая клочки пергамента и ткани. Поднимался вверх, словно мрачный маяк, увенчанный маслянистыми черными облаками. Вихри пепла вздымались кверху, бурлили, разрастались. Ветер донес насыщенную вонь свиного жира. На самом деле тот принадлежал не свинье, но трещал и шипел точно так же. Раскатился громовой хлопок – огонь добрался до алкоголя, и тот сдетонировал.

– Проклятье, – пробормотал Перегонщик, прикрываясь рукой от жара и яростного зарева огня.

Шел дождь. Соприкасаясь с пламенем, он издавал шипение: эффект содержавшихся в воде слабых токсинов.

Расстояние все увеличивалось, и очертания Святого Тупичка становились все менее различимы. Моргравия молча наблюдала за тем, как загорелись два оставленных ими сервитора. Они стояли, словно часовые, не шевелясь от боли и не заботясь о пожиравшем их огне. Когда отказали почерневшие жилы и проводка, один из сервиторов упал на колени, а затем завалился вперед. Его кожа горела. Вскоре за ним последовал и второй – всего лишь еще два тела для костра.

Дым клубился и плыл, пока бар не скрылся из виду.

↑ Глава XIII. Пусто

Кристо нравилось ощущение дождя на коже. Тот лился с верхних уровней улья и был слегка щелочным: его создавали атмосферные компрессоры и колоссальные системы фильтрации воздуха. Богачи дышали чистым и свежим воздухом, откуда были удалены вредные составляющие, бедные же труженики обходились меньшим. По крайней мере, он был прохладным и бодрил.

Тело подтачивала усталость. Мускулы болели. На ходу он приволакивал ноги и не решался опустить Карину, опасаясь, что не сможет поднять ее снова – настолько одеревенели руки. Они убегали по Меагру до судорог в ногах, продолжая двигаться исключительно за счет адреналина и ужаса. Город стоял брошенным, в его тишине раздавалось лишь неспешное поскрипывание торговых вывесок, да шуршание подхваченного ветром мусора. Было достаточно тихо, чтобы они слышали, как приближается орда – медленнее, чем раньше, хоть они еще и ее и не видели. Звериные стенания стали более натужными.

Это и только это давало им крошечный шанс добраться до Святого Тупичка.

Кристо пошатнулся, но выровнялся, запоздало заметив, что рядом с ним стоит Селестия. Та убрала меч и обеими руками обхватила широкий бицепс Кристо, помогая ему удержаться на ногах. Он кивнул, слишком измотанный, чтобы говорить, и подставил лицо под едкий дождь, не обращая внимание на легкое покалывание на коже.

– Сколько еще? – слабо и скрипуче прозвучал ее голос.

«Близко», – подумал Кристо. «Надеюсь, близко». А потом он почувствовал в воздухе запах пепла и сажи.

– Бог-Император… нет, – прохрипел он и попытался побежать. Он спотыкался, ноги были налиты свинцом, конечности обжигала боль.

Селестия ковыляла вместе с ним, наполовину двигаясь сама, наполовину увлекаемая следом. Ее собственные запасы сил уже давно миновали критическую отметку. Она задыхалась, ей не хватало воздуха. Охнула от боли.

А затем надежде пришел конец.

Выйдя из переулка, Кристо замер. Не готовая ко внезапной остановке Селестия влетела в него.

Дождь по большей части потушил огонь. Сейчас там потрескивали угли, но перед этим, должно быть, бушевало адское пламя. Святого Тупичка больше не было, он попросту перестал существовать, и на его месте осталась тень, пустая и выгоревшая оболочка. Вверх возвышались почерневшие куски дерева, расколотые, будто сломанные кости. Камень и металл, вымазанные копотью и имевшие мрачный вид, выдержали, но оба пошли трещинами и искорежились от жара.

Кристо нетвердо зашагал дальше. Он почувствовал, как руки Селестии выпустили его собственные, и услышал глухой удар, с которым ее тело ударилось о землю. Он сделал еще шаг, потом еще два, опустошенные огнем руины словно пришпоривали его. С краю он наткнулся на два тела. По ржавым механическим частям среди костей стало ясно, что это сервиторы.

Кристо прошел мимо них. Он так и держал на руках Карину, будучи не в силах, не желая положить ее наземь.

Она шевельнулась и закашлялась от дыма, висевшего над развалинами. Серо-черные клубы приобретали под дождем фантасмагорический вид.

– Отец…

Сперва он ее не услышал и сделал еще шаг. Под ногой прогнулся кусок крыши, загремел металл. Упавшая балка треснула, полностью превратившись в угли. А еще здесь были тела. Не только те, что лежали спереди спекшейся горой, которая все еще слегка горела. Эти находились внутри.

– Отец…

Фрагменты черепов. Зубы. Костлявая рука. Части, отделенные от родных тел.

– Отец!

Кристо опустил глаза…

– Карина…

… и почувствовал, как силы полностью покинули его конечности. Он по колено погрузился в пепел. Дочь выбралась у него из рук, чтобы избавить его от бремени. Она нетвердо поднялась на ноги, трогая засохшую кровь на голове. Но всякая дезориентированность, которую она могла бы ощущать, отступила при виде того, как близок к смерти отец.

Кристо завалился на одну руку, и Карина тоже упала следом за ним, чтобы удержать его.

– Это Святой Тупичок… – прохрипел он. – Это старое заведение Барака.

Карина ошеломленно огляделась по сторонам. Она знала это место. Ее отец выпивал в Святом Тупичке, а она была всего лишь девочкой в его тени и слушала, как Яна с Вераном играют на сцене. Это было их единственное успокоение. Однако все изменилось. Она изменилась. Ее больше не устраивало сидеть в тени отца, не хотелось отдавать себя бесконечному труду на патронном заводе. Эта жизнь забрала у нее мать и довела отца. Она поклялась, что ее той не заполучить. Но что это за выбор между работой на износ и бандами? Тогда она запуталась точно так же, как сейчас.

– Я не могу… – проговорила она, пытаясь по кусочкам собрать настоящее и увязать его с недавним прошлым, которое помнила. – Что происходит?

Ее взгляд остановился на Селестии, распростершейся на улице.

– Кто это?

– Святая сестра.

Карина резко посмотрела на него, не веря своим глазам.

– Что?

Кристо покачал головой. Он слишком устал, чтобы объяснять.

– Она… – спросила Карина.

– Я… не знаю.

– Это ты…

– Нет.

Он был сломлен, разбит. Поверженный сильный мужчина, он нуждался в ней.

– Трон, – всхлипнула Карина и прошептала: – Папа.

Десять лет откатились назад, будто отступила волна. Все эти годы смылись, и для этого ему всего-то потребовалось умереть.

– Прости меня… – прохрипел Кристо. – За все. Я никогда тебе не желал… этого.

Он повалился вперед мертвым грузом, и Карине не хватило сил его удержать.

Кристо ощутил на губах сырой пепел и позволил его запаху заполнить ноздри, а грязи – вымазать тело. Ему хотелось подняться, драться. Он чувствовал, как приближаются мертвецы, слышал среди ветра скрип их голосов и едва различимый шелест.

«Ты должна бежать», – хотел он сказать, но мог лишь хватать воздух, в бессильной злости открывая и закрывая рот.

Зрение затягивал мрак, возникший по краям и наползавший внутрь. Он не сводил глаз с Карины. С ее лица, лица его дочери, напряженного от тревоги за отца, который подвел ее при жизни. Возможно, связь между ними и восстановилась, но он этого уже не узнает. Жестоко, что так должно произойти теперь, в конце. Он должен был быть лучше. Он жалел, что не был лучше.

Потом Кристо закрыл глаза, и тьма стала абсолютной.

↑ Глава XIV. Красная ненависть

Дороги Меагра были пусты, город и округа выглядели покинутыми. Никаких суетливых толп, никаких уличных торговцев, криками зазывающих на свой товар. Смолкли даже проповедники имперской веры. Улицы были усыпаны обломками обрушившихся зданий, в выгоревших остовах которых слабо тлел огонь. Повсюду лежали предметы, брошенные во время беспорядков, и их было много. Здесь происходило паническое бегство, после которого остались следы скромных жизней: сломанное перо писца, несколько рассыпанных монет, ботинок без хозяина. «Мул» давил все своей тяжестью, не зная устали и жалости. Бульдозерный отвал раздвигал камни и сносил старые ростовые баррикады.

Поездка шла довольно приятно, трейлер постукивал и вибрировал на неровностях местности. Барак нашел приличные одеяла, чтобы было удобнее сидеть, и Маклер этим воспользовалась, свернувшись, словно кошка, возле скрестившей ноги фигуры сомелье. Официант, воин и сожитель? Предпочтя не строить предположений, Моргравия оглядела других пассажиров. Одна из куртизанок Фаркума нашла себе укромный уголок. Она прижала колени к груди и неотрывно глядела на грязные одеяла, возможно надеясь, что в их складках откроется дверь, куда можно будет убежать от кошмара.

Моргравия села у одной из боковых стенок трейлера и посмотрела в ночь, чувствуя на себе ее холодный взгляд. Она старалась не представлять, что может скрываться вне видимости, но знала, что бледные всего лишь проявление чего-то худшего – того, на что она вела охоту. Она вновь обдумала причины чумы, малую вероятность патогена и еще менее вероятный вариант со скверной Погибели. Меагр, как и весь Блекгейст, был местом без веры. Любая болезнь, вызываемая неверием и принятием Темных Богов, проявилась бы намного раньше. И еще огромные количества зараженных… Как будто кто-то дернул за рычаг.

– Прошу вас… – раздался раболепный голос.

Раздраженная тем, что ее отвлекают от раздумий, она посмотрела на другую сторону платформы и яростно уставилась в глаза писца. Тот был хорошо одет, хоть и потрепан недавними событиями, и источал изнеженность.

– Я не могу так, – произнес он.

Моргравии захотелось его ударить, но Перегонщик, который развалился неподалеку и курил черную обрезанную сигару, ободряюще положил руку писцу на плечо.

– Как тебя зовут?

– Сэр?

– Как тебя зовет твоя мать?

– Ох… Аркиль.

– Послушай-ка меня, Аркиль, – сказал Перегонщик, слегка сжав руку. – Этого никто не хочет, но ты жив. Ты уже в деле. Мы все в деле, нравится нам это или нет. По большей части нет, – признал он после паузы. Затем он улыбнулся и так быстро выхватил свой тычковый кинжал, что поразил даже Моргравию.

– Если хочешь, могу сократить тебе впечатления, – тихо произнес он. Глаза писца расширились при виде клинка, вдруг оказавшегося у его горла. – Будет аккуратно и, обещаю, не слишком больно. Я хорош. Реально хорош. Я столько раз проделывал это со скотом, что даже не считал. Никто даже не пикнул. Хочешь, чтобы я тебя прикончил, тихо и ласково? Я все сделаю быстро, чуток боли, чуток жара, чуток холода, а потом… – он поиграл другой рукой и приложил палец к губам. – Ты этого хочешь?

Аркиль уставился на него и так долго смотрел, не шевелясь, что Моргравия уже начала было думать, что у него, возможно, остановилось сердце, но затем он покачал головой – слабое движение, едва заметный жест.

– Стало быть, ты в деле, – уточнил Перегонщик.

Аркиль кивнул.

– Не доводи до повторения этого разговора, – предупредил Перегонщик, – а если откажешься драться, когда нужно будет драться, я тебя вскрою от шеи до причиндалов и оставлю истекать кровью, намотав кишки на лодыжки, усек?

Снова кивок, еще слабее прежнего. Глаза стали еще шире.

Перегонщик откинулся назад, убрал нож в чехол и ткнул в направлении руин города горящим огоньком сигары.

– Вот это дерьмо. Дерьмовее не бывает. Мы в нем по самые ноздри, так что у нас нет иного выхода, кроме как подобрать сопли, и выход за нас никто не устроит, а это…

Он остановился, озадаченный тем, что куртизанка вскочила на ноги и запрыгнула на кабину.

– Какого…

Она сползла вниз, наполовину соскользнув, и бросилась под колеса.

Барак ударил по тормозам, и Перегонщик сам едва не вылетел наружу, а остальных швырнуло вперед, но было уже слишком поздно.

«Мул» со скрежетом остановился, оставив за собой грязно-красный след, и из кабины донесся поток выкрикиваемых Бараком ругательств. Когда тот пришел в себя, зашипел двухсторонний вокс-передатчик на платформе, и оттуда затрещал его голос:

– Кто это был? Какого хрена это было?

Поднявшись после падения, Моргравия ответила:

– Одна из гарема Фаркума.

– Что вы сделали?

– Ничего, пропади твоя душа. Она сама это сделала.

Перегонщик спрыгнул на вниз, приземлившись на корточки.

– Пока мы стоим, кто-то должен сторожить, – сказал он.

Моргравия согласилась и бросила ему дробовик, который он с легкостью поймал и направился к передней части грузовика. Она услышала, как он присвистнул, осматривая мясорубку.

До нее донесся низкий гул невидимых двигателей, похожий на приглушенный шум челнока или ударного катера, однако, посмотрев в ночное небо, она не увидела ничего необычного. Только дым и темнота.

– Слышите это? – спросила она, не обращаясь ни к кому конкретно.

А затем ближе к земле что-то переместилось. Моргравия краем глаза заметила мимолетное движение и повернула голову, чтобы отследить его. Ничего.

– Поехали, Барак, – сказала она в вокс-приемник. Небо все так же выглядело пустым.

– Ее намотало на ведущий мост, – отозвался тот, выйдя из кабины, чтобы взглянуть самостоятельно. – Трон милостивый…

Моргравия подошла к краю трейлера и перегнулась через него, остро чувствуя, что Маклер молча наблюдает за ней. Та приняла сидячее положение, все так же оставаясь возле сомелье. В поле зрения вошел Перегонщик, появившийся из-за передней части грузовика.

– Там месиво. Волокна мяса, треснувшие кости. Волосы.

Моргравия нахмурилась.

– Барак, поехали сейчас же. Копаться на открытом месте – это очень плохая идея.

Она еще не слышала ни Фаркума, ни Харату, и предположила, что жирному торговцу нечего сказать по поводу ужасной смерти своей рабыни.

– Я что-то вижу… – раздался голос Перегонщика, медленно двигавшегося вокруг «Мула», держа наготове дробовик.

Моргравия проследила за его взглядом, на миг пожалев, что отдала оружие.

Из темноты донесся тихий звон, будто металл ударился о металл. За ним последовал скрежет – такой же металлический, как и первый звук, словно это мясник точил свои ножи.

Еще один звон прозвучал с севера, повторив тот же мотив. Затем с юга, востока и запада.

Звяк, скрип. Звяк, скрип.

Перегонщик отошел подальше, водя дулом по сторонам света. Все это время металлический рефрен нарастал.

Пнув заднюю рампу трейлера так, что та упала на землю, Моргравия позвала его:

– Вернись, сейчас же.

Перегонщик обернулся, уже собираясь сказать что-то выразительное, но передумал, когда увидел лицо Моргравии. Закинув дробовик на ремень, он поспешил обратно к прицепу и быстро забрался на борт, подтянувшись за руку инквизитора, а затем помог поднять рампу.

Двигатель резко набрал обороты, издав пронзительный визг, от которого у них заныли зубы. Правое переднее колесо завертелось, и грузовик крутанулся полукругом, свернув с нужного направления из-за застрявшего левого колеса.

В сумраке вспыхнули водянисто-красные лампы – далекие, но обретающие отчетливость.

Звяк, скрип. Звяк, скрип.

Будто настоящий хор исполнял песню мясника. Красные лампы множились, складываясь в алое созвездие.

– Давайте трогаться, – поторопила Моргравия в вокс.

Двигатель завизжал в ответ. Грузовик поворачивался – задние колеса толкали его вокруг оси застрявшего ведущего моста. Они уже почти развернулись туда, откуда прибыли.

– Барак…

– Я охренеть как пытаюсь…

Кольцо красных ламп приближалось. Теперь они выглядели как горячие угли, их не искажала дистанция или тягучий дым, которым все еще была окутана округа. Петля затягивалась, и у нее были острые разделочные клинки.

Звяк, скрип. Звяк, скрип.

Перегонщик, у которого так и остался дробовик, описал оружием полный круг, отслеживая звуки.

Моргравия вытащила нож и обернулась к остальным в трейлере. Ее взгляд упал на Маклера и, в особенности, на сомелье.

– Вы готовы к бою?

Сомелье, уже стоящий на ногах, едва заметно согласно кивнул, и Моргравия готова была поклясться, что видела, как его руки напряглись в складках одеяния. Ей показалось, что внутри скрыто оружие, которым сомелье хорошо владел. Даже писец Аркиль после беседы с Перегонщиком раздобыл монтировку и сжимал ее обеими трясущимися руками.

– Харата, – прорычала Моргравия в вокс, – тащи свою жалкую тушу к остальным, или едва не обмочившийся писец и то храбрее тебя?

На мгновение последовала пауза, пока находившиеся в трейлере смотрели по сторонам и на горящие красные лампы. Моргравия прищурилась – начала вырисовываться какая-то фигура. Металлическая, с тонкими конечностями, вместо рук клинки. От этого зрелища у нее внутри что-то шевельнулось: не просто страх, а еще и смутное воспоминание, сгустившееся и тут же рассеявшееся, словно завиток дыма на ветру. Она ощутила, как зудят ее шрамы. Медленное и мучительное распарывание плоти, физическое надругательство над телом.

Она знала эту тварь, или подобных ей. Киберорганические мясники Механикус-еретиков. Какой проступок, какое преступление против здравого смысла совершил Блекгейст, что эти резчики по плоти и технологические извращения явились к нему на порог?

Моргравии очень хотелось, чтобы у нее была пушка. Но вместо этого она окликнула Перегонщика.

– Вон там!

Тощая тварь перешла на бег, отделившись от кружащей стаи и мощно работая вывернутыми назад ногами.

Выстрел Перегонщика попал левее центра, из-за чего плечо существа обвисло и перекосилось. Тварь пошатнулась, с костлявого остова посыпались обломки. Глаз вспыхнул красной ненавистью.

– Убей его! – заорала Моргравия.

Второй заряд изрешетил торс, выдирая полыхающие искрами провода. На лицо, где вздувалась напряженно работающая трубка ввода, брызнуло масло и жизнеобеспечивающие жидкости. Существу оставалось десять футов до прицепа, когда Перегонщик снес ему голову вместе с шеей и частью ключицы. Оно повалилось в жижу из собственных жидкостей, дергая конечностями, будто мертвое паукообразное.

Перегонщик с лязгом загнал в патронник дробовика свежий заряд.

– Во имя Трона, что это такое?

– Всего лишь первый, – отозвалась Моргравия.

Приближались еще двое, мчащиеся на всех четырех конечностях. Вонзая в землю руки с клинками, они отталкивались задними лапами, продвигаясь вперед.

Первый крутанулся на пятке – у него была отстрелена задняя нога и оторвана противостоящая передняя конечность. Харата продемонстрировал останавливающую мощь своего флешеттного пистолета.

«Хорошо, что ты к нам присоединился», – хотела сказать Моргравия, но ограничилась тем, что умерила презрение в своем взгляде.

Тощая тварь продолжала приближаться ползком, скрипя одной ногой и одной рукой, пока ее не прикончил флешеттный заряд в голову.

Второго убрал Перегонщик. Оценив противника, на сей раз он сработал аккуратнее. Прицельный выстрел в череп обезглавил существо, и оно, забарахтавшись, завалилось вперед, проехалось немного и замерло.

– Барак! – взревела Моргравия.

Двигатель тоже заревел, на этот раз еще громче – Барак ударил по педали газа. «Мул» развернуло так резко, что Маклер, чуть вскрикнув, выпала наружу. Не колеблясь ни секунды, сомелье выпрыгнул вслед за ней. Его одеяние разошлось, и стала видна боевая обвязка внутри. Развернулся длинный цепной кнут, составные элементы которого как будто защелкали языком, когда сомелье подал энергию на все звенья. Оружие хлестнуло, с ужасающей легкостью рассекая металл, и разрезало еще двух тощих тварей на металлолом. Те ошеломленно замерли на месте. Разъединенные торсы, конечности и лица рассыпались просто под силой тяжести.

Маклер ползком добралась до своего грозного защитника, который описал кнутом петлю и полоснул им по набегавшим тощим тварям. Не останавливаясь, она пробралась обратно к грузовику, где нагнувшаяся Моргравия втащила ее наверх, закряхтев от тяжести аугметики Маклера.

Перегонщик с Харатой сдерживали наваливающуюся толпу остальных – механическое стадо, одержимое резней. Это была не чума, не «ненасытность», как ее назвал Перегонщик. Тут просматривались признаки чистки, целенаправленной и тщательной расправы и искоренения. Меагр уже зачистили, теперь остались лишь недобитки, в том числе и Моргравия. Нелегальные псайкеры, мутанты, еретические культы – все это заслуживало подобных дотошных погромов, но она пока что не могла понять, чем руководствовались здесь.

Наконец, Барак высвободил ведущий мост, перемолов кости и ткани, которыми был забит механизм. «Мул» накренился, но затем повернул, восстановив импульс движения вперед. Маклер что-то кричала с кормы трейлера. Ее обычная сдержанность надломилась при появлении чрезвычайно реальной и насущной угрозы ее сомелье, который яростно сражался с нападавшими на него тощими тварями. Перегонщик выпустил еще один заряд, и даже Харата присоединился к стрельбе, но убийц из Механикус было много, и они были быстры. Они окружили сомелье, отрезав того от грузовика.

Его глаза встретились взглядом с Маклером, и этот мимолетный контакт показал, что у него имелось заметно больше самосознания, чем поначалу посчитала Моргравия. Он не кричал, не просил его спасти, даже не подгонял остальных – он просто сражался, и этот взгляд на госпожу стал единственным выражением его воли. Однако он не мог занять боем всех, и излишки направились к грузовику, размахивая руками с клинками и готовя ноги для прыжка.

– Проклятье, Барак, шевелись. Вывози нас отсюда. Сейчас же.

Пробуксовывая в жиже, грузовик набрал скорость, взметая за собой грязь.

Держась за заднюю стенку прицепа, Маклер неотрывно смотрела, как сражается сомелье. Машины собрались вокруг него, сдерживаемые лишь смертоносным вращением кнута. Она смотрела, пока очертания схватки не расплылись, а затем та скрылась во мраке, оставшись лишь в памяти. И даже тогда она все еще продолжала смотреть в ночь, вслушиваясь в далекий звон боя, пока не затих даже он, и все не стало сумрачно и тихо.

Только тогда она разжала руки, только тогда отошла от стенки и перевела свой взгляд на Моргравию.

Грузовик с громыханием двигался вперед, и до здания участка оставалось все меньше. А в ночном небе тускло и далеко горели алые огни.

↑ Глава XV. Крах

Приставленный прямо к яремной вене клинок врезался в кожу. Быстрый взмах – и он вскроет сонную артерию, разливая кровь рекой. Это была первая мысль Кристо, когда он пришел в сознание. Второй стало простое: «Я жив…».

Облегчение быстро сменилось страхом, когда он открыл глаза и обнаружил, что вокруг них собрались люди.

Кольцо масок, разодранные на полосы рясы скрывают старую военную форму или спецовки факторума. Одна из масок разглядывала его. Видневшиеся в прорезях глаза были ярко-лазурными, словно осколки сапфира. На странной фигуре было надето подобие невыразительного лица, от грязно-красных одеяний пахло приторными благовониями и кровью, как будто одним пытались перебить другое. Вместо этого оба запаха смешивались в нечто тошнотворное.

Шевеля только глазами, Кристо огляделся. Он насчитал еще семь фигур бандитского вида в масках святых или образцов добродетели в лавровых венках. Двое носили личины орлов. На их одежде была грубо намалевана аквила, темное пятно которой напомнило Кристо о крови. На клепаных кожаных поясах висели дубинки и ржавые ножи. У нескольких вокруг лодыжки была захлестнута смиряющая веревка флагелланта, от обращенных внутрь шипов которой тянулись засохшие полоски, похожие на слезы покаяния. Некоторые имели при себе трофеи. Кристо увидел кости, гниющий череп. От них воняло, несмотря на попытки подавить мерзкий запах при помощи гвоздики и чеснока.

Тот, что держал нож – оружие было серебряным, обоюдоострым и своим изукрашенным видом напоминало атам – наклонился поближе и заговорил Кристо в ухо. От его дыхания разило испорченным мясом.

– Усталый путник, – голос лился с вкрадчивостью опытного демагога. – Меня зовут Конвокация, а это моя паства, Божественные.

Фанатики. В Нижнем Стоке они водились в изобилии. Так было в большинстве обездоленных поселений, несложные чары и лживые обещания хорошо работали с бесправными и отчаявшимися. При обычных обстоятельствах надзиратели подавляли их наиболее дерзкие амбиции, однако «Лекс» полностью покинул Меагр, оставив на своем месте нечто первобытное. Теперь единственным законом была власть банд, а самой большой бандой из всех являлся имперский культ.

Власть не терпит пустоты, как слыхал Кристо. Старое изречение из уст стариков, но в нем была истина. И в отсутствие власти появился новый закон.

Кристо запоздало сообразил, что висящие у них на поясах черепа принадлежали зараженным. Вытянутые и иссохшие, они не могли быть чьими-либо еще. А затем Кристо увидел Карину с Селестией, поставленных на колени со связанными за головой руками, и попытался встать. Нож впился в тело, глубины хватило, чтобы причинить боль и пустить густой багряный ручеек, капли которого потекли вниз по клинку.

– Нет, – сказал жрец по имени Конвокация, – оставайся на месте.

– Не… – ощерился Кристо.

Но Конвокация улыбнулся, уверенный в своем полном превосходстве.

– Скажи мне, брат во человечестве, – произнес он, будто попрошайка в поисках милостыни, – веруешь ли ты в свет и праведный суд Императора?

Двое грузных фанатиков вздернули Кристо на ноги. Один носил клобук из дерюги с изображением орла, другой – ангельскую маску. Фальшивая личина второго доходила только до середины лица: наружу торчал покрытый щетиной подбородок, прямая противоположность безмятежности, исходившей от фарфорового лика. У них были палицы с короткими ручками, подвешенные на кусках веревки, которыми было скреплено самодельное одеяние. Кристо показалось, что он заметил на одном из них краешек спрятанной формы надзирателя.

Заставь и без того слабого человека ощутить себя бессильным, и наблюдай, как он вступит в первый же культ, который предложит ему помощь. На протяжении экзекуции Конвокация держал нож поблизости, его глаза светились жаждой насилия. Кристо не дал жрецу повода перейти к этому, даже когда они так же заставили встать Карину и Селестию.

Из мглы и дождя, будто бледные призраки, возникли еще восемь фигур. У некоторых были шипастые дубинки, импровизированные: палки, пробитые гвоздями на конце. Двое несли большие молоты. У нескольких за грубыми поясами были заткнуты пистолеты. У одного за плечом на ремне висел автоган. Вымазанные сажей и одетые в рванье, но настолько вооруженные, они походили на нищих-психопатов.

Конвокация отошел назад, но ничего не сказал. Вместо этого он сделал жест своим ритуальным ножом. Два взмаха запястьем, будто владыка-феодал раздавал приказы вассалам, и Кристо вывели вперед.

Они начали неспешное шествие по руинам Меагра.

Пока они шли, их встречали пустые брошенные здания. Кое-где до сих пор горел огонь. Вдали валил дым со старой смотровой башни. В городе воцарилось ощущение полного отсутствия всего. По нему пронеслась смерть, смерть вместе со страхом, оставив после себя открытую незажившую рану. Теперь здесь стояла тишина, шумел только дождь, но так бывает и на кладбище.

Кристо старался не представлять, сколько жизней сгинуло, или сколько людей поддалось прошедшейся по районам заразе. Большую часть пути он не поднимал головы, пытаясь думать, спланировать способ выбраться. Карину с Селестией держали позади него, их участь также оставалась неизвестной, и Кристо подумалось, что это, видимо, способ держать его в узде. Впрочем, он был в таком состоянии, что мог лишь повиноваться. По крайней мере, перед этим он поспал. Он не знал, сколько именно, и это был урывистый отдых, вызванный изнеможением. Жрец заставил его глотнуть пряной жидкости, от чего Кристо сперва попробовал отказаться, но затем грубые лапы схватили его за руки и шею, после чего раздвинули ему челюсти, и тогда он выпил. Вкус был мерзкий, похожий на крепкий самогон, и Кристо решил, что там дурман, однако напиток придал ему сил и даже слегка утолил жажду.

– Куда вы нас ведете? – спросил он, но Конвокация не ответил.

Они шли молча, словно процессия паломников, которых ведут в рай, хотя Кристо и подумал, что его представление об этом понятии может отличаться от представления жреца и его паствы. Это были худые люди с ожесточенными и голодными глазами. Их поддерживала воля – или, точнее говоря, страх перед тем, что с ними мог сделать Конвокация, если бы они его отвергли. Кристо знал, что Меагр пал низко, но то, как жители города за столь короткое время полностью и без колебаний приняли подобных демагогов, указало ему, насколько низко.

Единственным плюсом было то, что они не встречали мертвецов. Кристо боялся за свою дочь и за Селестию. Не из-за того, что с ними могли сотворить фанатики, а из-за того, что чувствовал себя бессильным предотвратить это. К тому времени, как они добрались до зияющей пасти туннеля маглева, этот страх не уменьшился. Первым, что поразило Кристо, не считая неприветливого мрака и того холодного экзистенциального ужаса, какой возникает при взгляде в пустоту бездны, был запах. В этом туннеле что-то умерло. Теперь это был могильник, гробница неупокоенных. Ему совершенно не хотелось туда идти, и еще меньше – чтобы его сопровождала дочь.

– Что это? – спросил он, замедлив шаг и ощутив, как напряглись те двое, кому поручили за ним приглядывать. Конвокация уже убрал нож от его горла и шел рядом с Кристо. Удивительно, но он ответил.

– Спасение… – улыбнулся жрец, но это было не проявление юмора, а порождение жестокости и одержимости. – Возможно.

– Похоже, ты сомневаешься на этот счет.

Конвокация цокнул языком, словно он был лектором, отчитывающим глупого студента.

– Не сомневаюсь. Впрочем, – признал он, – не всех можно спасти. Чтобы быть судимым, сперва надлежит войти во тьму и заглянуть в свою бессмертную душу.

Так они и поступили.

Повинуясь ласковому настоянию Конвокации, Кристо вывели в туннель маглева, и остальные паломники последовали за ним. Воздух был стылым, он наводил на мысли о мясницком складе. Язык бунтовал от ощущения застарелой крови и гниющей плоти, а также резкого фотохимического привкуса от активированного магнитного поля. Кристо наморщил нос от смрада. На него нахлынула тьма, беспросветная и ужасная. Она душила его. Он немедленно ослеп и оказался вынужден при перемещении полагаться на остальные чувства. Не раз он поскальзывался, едва не подвернув лодыжку. В правое ухо гудел работающий рельс маглева, обещавший быструю смерть. Вырвись из рук похитителей, прыгни на рельс. Будет довольно просто. Надсмотрщики его не сдерживали, и Кристо заподозрил, что Конвокация испытывает его решимость.

– Сперва вам придется меня убить, – прошептал он, в ответ на что, к своему смятению, услышал: «Славно, славно…» и понял, что был прав.

В той части туннеля, где еще мерцали лампы, их обнаружила горстка мертвецов. Совсем не та орда, что прокатилась по Меагру и выпотрошила его. Против жалких созданий, чьи изможденные лица озарялись хаотичными вспышками холодного серого света, оказывалось достаточно шипастых дубинок, палиц и посохов. Они двигались медленнее, чем те, которых раньше встречал Кристо, и он задумался, является ли это ослабевание характерным для неизвестной болезни, поразившей население. Разумеется, так их было проще убивать, чем фанатики и занимались с беспрепятственной самозабвенностью. Это выглядело как дикое и беспричинное насилие, и только через несколько мгновений до Кристо дошло, что происходит на самом деле. Помазание. Крещение кровью. Маски возвращались обратно, покрытые красным.

– Так и судят о нас… – услышал он бормотание Конвокации.

В конце концов, туннель вывел в открытое пространство. Оно тоже освещалось судорожными спазмами, но вырисовывалась подземная станция. Более-менее нетронутая. Кристо едва сумел поверить собственным глазам, когда увидел работающий вагон магнитоплана, висящий в нескольких дюймах над гудящим полотном.

Здесь оставались еще зараженные, но тощие как скелеты, изможденные и уже не способные ходить. Лежа на земле, они бессильно хватали воздух руками, оскалив зубы в застывшей навеки гримасе. Зачахшие, словно лишенное воздуха пламя, которое вот-вот погаснет.

Кристо неотрывно глядел на них, пока проходил мимо, и продолжал глядеть, когда группа погрузилась на магнитоплан, и тот повез их вглубь преисподней.

↑ Глава XVI. Крепость

Она стояла пустой и безмолвной, будто разграбленная гробница. Крепость, переставшая нести службу, но нетронутая.

Грузовик въехал во двор через открытые ворота, оставшись незамеченным и невидимым. Над ним нависали караульные башни, но они лишь отбрасывали длинные тени. За ними, за внешней стеной, располагалась собственно крепость. Мощные стены с контрфорсами. Феррокритовая ограда с колючей лентой поверху. Автоматические сторожевые орудия, спазматически дергавшиеся при распознавании движения, но с опустевшими лотками боеприпасов. Самое охраняемое и укрепленное сооружение во всем Меагре. Участок IX, последний оплот надзирателей. В конечном итоге, он оказался им не нужен.

Грузовик с хрустом давил колесами ковер из гильз, катясь вперед и вминая их в грязь, будто латунные зернышки. Рампа привела их в крытое депо, парковочные зоны которого также были пусты. Барак все равно остановил машину между ограничительных линий – проще было переломить дух бывшего законника, чем старую привычку. Он с застывшим лицом ждал, пока Яну вытаскивали из задней части кабины и Маэла помогала ей спуститься по короткой лесенке.

Она осторожно наступила на раненую ногу, по измученному лицу было видно, что ей больно. Барак принял ее, сжав руку жены так, словно пытался выдавить боль или, быть может, забрать ту себе. Он обнял ее рукой за спину, заботливо поддерживая, пока они шли по подъездному пути ко входу в крепость.

Остальные двинулись следом, вымотанные поездкой. Некоторые бросали нервные взгляды в оставшуюся позади темноту. За ними ничто не следовало – по крайней мере ничто видимое или слышимое. Маклер погрузилась в молчание и меланхолию. Потеря сомелье больше походила на утрату любимого существа, нежели связанного клятвой раба, каковым тот выглядел со стороны.

Фаркум перешептывался со своим человеком. Жирный торговец тащил Маэлу рядом с собой, как держатся за имущество, когда рядом вор. От распускания рук его по большей части удерживал ее презрительный вид – стойкость, которая расцвела в ней после Святого Тупичка и всего, что произошло позже. Судя по виду Барака, он уже собирался вмешаться, но Маэла осторожным взглядом предупредила его не делать этого.

«Присматривай за ней», – как бы сказала она. Так он и сделал.

Барак еще не успел дойти до входа, когда его перехватила Моргравия, за которой следовал Перегонщик.

– Почему они оставили крепость? – спросила она.

– Мне известно не больше твоего, – хмуро отозвался Барак. – Может быть, весь участок куда-то направили.

– И так вышло, то они оставили ворота открытыми?

– Справедливое замечание.

Моргравия сделала жест Перегонщику, который ответил ей слегка изумленным взглядом и ткнул себя пальцем в грудь.

– Пушка у тебя, наемник, – пояснила она.

Тот докурил сигару до основания и зажал ее между зубов, выпустив неторопливый лиловый дым.

– Что ж, тогда лучше глянуть, есть ли кто дома, а?

Держа дробовик на уровне пояса, Перегонщик нырнул внутрь.

Вспыхнув ярким натриевым светом, зажглись люмены, и по всему опустевшему комплексу разнеслось эхо громкого лязга дернутого Перегонщиком рубильника.

После того, как отряд добрался до генераторной, откуда вернулся обратно в просторный грязный вестибюль, нервы начали успокаиваться. Барак запер вход, закрыв за ними дверь на ручные засовы, и достал ключ-коды замков из-за конторки на возвышении, где надзиратели отмечались по приходу. Похоже, в плане процедур мало что изменилось со времен его пребывания в должности блюстителя закона.

Каждый ключ представлял собой стопку листков пергамента, напоминавшую вафлю, но отвержденную до жесткости пластека. Барак продемонстрировал их собравшейся вокруг группе.

– Арсенал, склад боеприпасов, столовая, медблок и вокс-станция, – произнес он, перебирая карточки, словно уличный шулер, для затравки объясняющий свои метки.

– Делимся на пары, распределяем задачи, – сказала Моргравия, и никто не стал ей возражать. Вне зависимости от того, уменьшилась ли ее агентура, она все еще была из Инквизиции, а это вызывало определенную послушность.

– Ну, мне, например, сразу полегчает, когда накормлю моих деток, – произнес Перегонщик, похлопывая по своим автопистолетам. Отцепив дробовик, он перебросил его Моргравии, и та с легкостью его поймала. Он взял ключ-код от склада боеприпасов и двинулся прочь, приобняв Аркиля за спину.

– Ты со мной, напарник.

– Ты знаешь, что искать? – окликнула его Моргравия.

Перегонщик смерил взглядом внушительное оружие в кобуре на поясе инквизитора.

– Я так понимаю, снаряды для пушки.

Моргравия натянуто улыбнулась, но глаза выдали ее веселье.

– В самый раз.

Она обернулась к Бараку.

– Мы с тобой пойдем в арсенал, – сказала она ему.

Тот бросил взгляд на жену, которую оставил под присмотром Маэлы. Куртизанка не отходила от нее далеко, сейчас Яна едва осознавала происходящее.

– Я ее возьму, – сказала Маэла. – Медблок.

Фаркум что-то проворчал Харате, после чего наемник шагнул вперед.

– Я пойду с ними, – произнес он, но его взгляд был холоден, – для защиты.

Барак уже было запротестовал, но вмешалась Моргравия.

– И почему мне кажется, что тебя больше заботит собственность твоего господина, а не как довести эту раненую женщину в медблок?

Харата пожал плечами.

– Можно подумать, мне не насрать, что там тебе кажется.

Моргравия позволила своему взгляду задержаться на нем достаточно долгое время, чтобы тот понял: она его убьет, случись что с кем-то из пары его подопечных, после чего снова повернулась к Бараку.

– Ты знаешь арсенал. Ты разбираешься в пушках и ты – еще одна пара рук, которым я доверяю.

Он кивнул, вроде бы согласившись, но все еще не выглядел довольным тем, как все устроили с Харатой.

– Тогда я достану пищу, – произнесла Маклер, к которой вернулась ее аура спокойствия. Как бы она ни горевала и кого бы ни винила в судьбе сомелье – пока что она это скрывала. Столовая располагалась ближе всего ко входу. Ее было видно из вестибюля. Поэтому Моргравия не удивилась, когда Фаркум пошел с Маклером.

Вестибюль представлял собой узловое помещение с несколькими проходами, отходившими от основного центра. Ориентацию упрощала настенная карта. Здание участка являлось укрепленной твердыней, но оно не было огромным. Три этажа и один подвальный уровень, где размещались камеры и архив. Эту зону открывать не собирались. По словам Барака, она запитывалась от отдельного генератора, так что света в ней не было.

«Там внизу нам делать нечего», – подумала Моргравия и последовала за Бараком в направлении арсенала.

Опустошенный почти дочиста, главный арсенал являл собой жалкое зрелище.

– И это все? – нахмурившись, спросила Моргравия.

– В участке только этот склад.

Пара дробовиков, три стаб-пистолета, один автоган, несколько натриевых светильников и перевязь гранат со слезоточивым газом. Негусто. Они забрали все.

– Держи, – произнес Барак и бросил Моргравии портативный вокс. Та поймала его и проверила заряд. Раздался хрип помех.

Барак зацепил за свой пояс парное устройство.

– Второй канал, – сказал он, уже выставив тот на собственном воксе.

Моргравия кивнула и сделала то же самое.

– Что насчет подвального этажа? – спросила она, в процессе вооружения пересмотрев свое предыдущее мнение. Она взяла один из дробовиков, лампу и стаб-пистолет. Барак, будто вьючная лошадь, потащил остальное.

Бывший надзиратель поскреб щетину на подбородке.

– Может найтись что-то полезное. Внизу есть несколько старых складов. В прежние дни там держали в основном запчасти для машин, но все могло измениться.

– Стоит попытаться. – Она взвесила дробовик в руках. Тот был ободряюще массивным. – С этим мы далеко не уйдем.

Барак приподнял бровь.

– А насколько далеко нам надо уйти?

– До края улья, к воротам. Нужно перебраться в верхний улей и побыстрее.

Она не стала упоминать, что у нее имелись и другие заботы, которые могли означать задержку в Нижнем Стоке. Все это зависело от того, выдаст ли Маклер местонахождение Эмпата. До настоящего момента Моргравия оставалась сосредоточена на выживании, но когда непосредственная угроза исчезла, возобладал другой приоритет.

– Разве ворота не будут заперты?

– Не для меня.

Это тоже было лукавство. Она сомневалась, что сама отправится к воротам, так что ей требовалось найти иной способ обеспечить отсутствие преград для Барака и остальных. Проблема на будущее, хоть и не слишком отдаленное.

– Тогда ладно, – отозвался Барак, и что-то в его голосе выдавало скептицизм. Для инквизитора лгать – все равно что дышать. Возможно, она теряла хватку.

Закинув дробовик за плечо, Моргравия заметила, что из коридора в арсенал есть выход в казарменное помещение.

– Там есть умывальная? – спросила она, чувствуя на теле корку налета песка и грязи. Ей нужна была ванна, душ, что-нибудь. Сейчас ее устроил бы и шланг с более-менее чистой водой.

– Должна быть раковина, или две, – сказал Барак. – Ты нормально себя чувствуешь?

– Устала.

– Хочешь, чтобы я подождал?

– Найди свою жену.

– А что со складами в подвале?

– Я с ними разберусь.

Барак с благодарностью кивнул. Перед тем, как уйти, он снова заговорил:

– Я видел, как ты упала. Еще в баре, – он вскинул руки. – Я не докапываюсь. Нет. Просто хочу быть уверен, что поступаю правильно, оставляя тебя.

Моргравия улыбнулась. Верный и преданный долгу человек. По ее опыту, подобное было редкостью.

– Барак, я встречалась с дьяволами из бездны. Я заставляла их отвести взгляд и побеждала вот этой самой рукой, – она продемонстрировала ее. – Ценю твое благородство, но со мной все будет хорошо.

Барак снова кивнул, но задержался.

– Те машины…

– Хочешь знать, что это было?

– Не особо. Я бы предпочел вообще ничего не знать о твоем мире. В моем, на службе «Лексу», и так хватало мрачного. Представить не могу груз знаний, с которым приходится справляться инквизитору. Они…

– Как-то связаны со мной? Да. Думаю, что это возможно.

– Ты их остановишь? Сможешь?

– Я служитель Императора, – только и ответила Моргравия.

Судя по лицу Барака, он сомневался, что этого окажется достаточно. Затем он произнес:

– Перед тем, как мы уехали из бара, перед тем как он сгорел дотла, я видел снаружи огни. Красные огни. А потом пронзительный визг. Мне уже доводилось слышать этот звук, или как минимум нечто подобное. Шахтерская техника, звуковая. Ее используют для копания. Ни один горнодобывающий консорциум Блекгейста не станет рыть в поисках руды, пока творится все это дерьмо. По крайней мере, ни один в Нижнем Стоке. Сомневаюсь, что вообще кто-то остался. Может ли это быть связано с другими машинами?

– Я так понимаю, в бытность надзирателем ты не только головы проламывал.

– Я был и следователем.

– И весьма хорошим, я бы сказала.

– Бывали успехи. Так что думаешь?

Моргравия помедлила, обдумывая, насколько много ей следует рассказывать.

– Я тоже их видела. Огни. Визга не слышала, но слышала кое-что еще. Гул двигателя. Тихий, замаскированный. Что-то небольшое вроде ударного катера. У надзирателей есть что-нибудь в этом духе?

Барак покачал головой.

– В мои дни не было. Кроме того, надзиратели шумные. Яркие фонари, громкие движки. Подавить, подчинить и взять под контроль. Они не любители скрытности.

– Стало быть, еще один вопрос без ответа.

– Я думаю, они что-то ищут и не хотят, чтобы об этом кто-нибудь узнал.

– Кто «они»?

– Я надеялся, что у тебя могут быть соображения.

– Могут и быть.

– Не хочешь поделиться?

– Пока нет.  Давай сосредоточимся на том, чтобы экипироваться и выбраться наружу. Что-то с этим местом не так. Не думаю, что нам стоит задерживаться.

– Справедливо.

– Проверь, как дела у твоей жены. Потом встретимся в вестибюле.

Похоже, это устроило Барака. Он кивнул и направился по своим делам.

Когда он ушел, Моргравия зашла в казарменное помещение и нашла те две раковины, о которых он говорил. В треснутом зеркале отразилось осунувшееся лицо. Темные круги вокруг глаз словно нарисовали сурьмой, кожа была бледной. И все же черты оставались четкими, а выражение – решительным. Моргравия повернула кран, откуда полилась неторопливая, но непрерывная струя. Через несколько секунд как будто подсоленная вода прояснилась, и она, сложив руки ковшиком, плеснула ей себе в лицо. Та казалась теплой, но смачивала, так что часть копоти смылась, оставив на раковине темные следы. Моргравия нашла тряпку, обтерла шею сзади и провела рукой по своему серебристому ирокезу, обнаружив, что тот напрочь испорчен частицами песка.

Она посмотрела перед собой, и в ответ на нее глянули глаза – один синий как лед, другой пожелтевший и налитый кровью. И тут она заметила это: в зеркале отразился свет, мимолетный, но ей он не привиделся. Ее льдисто-голубой глаз вспыхнул, по белку пробежала яркая рябь. Как в бионике.

У Моргравии не было бионики.

Стиснув раковину одной рукой, другой она осторожно потрогала край глаза. Ее дыхание было быстрым, напряженным. Сердце пустилось во весь опор. Она ощупала кромку глазницы, мягко обследуя ее. Та была холодной, холоднее остальной кожи вокруг. Снова вспышка света. На сей раз ошибки быть не могло. Лазурная, отчетливая. Она различила фокусировочные кольца, медленно вращающиеся на концентрических дугах. Углубилась дальше, вкручивая палец в слезный канал, выискивая пустоту. Она встретила сопротивление. Металл. Обе руки внезапно вцепились в край раковины – Моргравия едва не упала. Красный сон не отступал, ему не терпелось получить свободу.

– Разум, не имеющий цели, забредет в темные места, – зашептала она, глядя вниз и повторяя слова, будто мантру. Она прочла их в старинной книге несколько лет назад, и сама удивилась, насколько ясно ей это вспомнилось.

Сделав вдох, она подняла глаза. Ничего не изменилось, не произошло никакой кошмарной трансформации, а глаз снова выглядел как глаз. Но она знала. Знала. В этот миг ее шрамы обрели новый смысл. Поспешно – поднимавшийся внутри страх грозил захлестнуть ее, если она срочно этого не сделает – она расстегнула защитный корсет и сняла блузу под ним.

Она стояла обнаженной по пояс, изучая нанесенную на теле карту страданий. Были видны и старые травмы: отверстия от пуль, ссадины, колотые раны, однако более длинные шрамы наводили ее на мысли о портновской разметке и раскройке материала. Ее перешили, будто предмет одежды. Она понятия не имела, зачем это было сделано, но ощущала внутри присутствие чего-то паразитического, для которого являлась носителем.

Приложив пальцы к краю тонкого разреза, тянувшегося вертикально по животу, она начала погружать в него ногти. Больно было совсем немного, словно часть нервных окончаний выскоблили. Начали появляться капельки крови…

Затрещал вокс, который остановил Моргравию, освободил ее. Она моргнула и услышала голос Перегонщика. На секунду ей показалось, что это портативное устройство, но затем она поняла, что он исходит из гофрированного вокс-рупора, установленного под потолком в одном из углов казармы.

– Он пропал… – судя по голосу, ему было больно. И он был зол. – Мелкий засранец пропал.

Натягивая блузу, Моргравия нашла вокс-передатчик и заговорила в приемный раструб квадратного блока:

– Что происходит? – вопросила она. Голова была тяжелой, как с похмелья. Она глубоко дышала, чтобы прочистить голову от тумана.

– Ублюдок меня ударил. Сильно. И сбежал.

– Куда сбежал? Кто? Какого хрена ты несешь, Перегонщик? Ты на складе боеприпасов?

– Мы туда не добрались. Он сказал, что у него голова кружится, я пошел найти фляжку. Воды. Следующее, что помню – стою на коленях, держась за разбитую башку.

Моргравия выругалась про себя.

– Кажется, я знаю, куда он пошел.

Она повернулась, уже собираясь пояснить дальше, и увидела, что у нее на пути стоит Маклер.

Дробовик был вертикально прислонен к раковине. Она его сняла, когда умывала лицо. Стаб-пистолет лежал на краю чаши, вполне в пределах досягаемости Маклера. Мономолекулярный нож оставался заткнут за пояс на спине у Моргравии.

Моргравия не двигалась.

– А я гадала, когда же нам придется это сделать.

↑ Глава XVII. Улика

Пока Барак шел в медблок, он обнаружил гильзы, подпалины от лазеров на стенах, фрагменты уже обрушившихся баррикад. Он не сомневался, что основную массу надзирателей отправили на задание, но кто бы ни остался, они отбивались изо всех сил, стараясь удержать крепость. Он не знал, от кого, но с каждым годом банды становились все наглее, да и Меагр сам по себе едва ли являлся столпом закона и порядка.

Немногочисленные следы вторжения давали мало данных для дальнейших действий. С тех пор, как он последний раз заходил в эти залы, прошло пятнадцать лет. В те времена Участок IX никогда не имел настолько осажденного вида. Барак знал местные ходы и срезал коротким путем, чтобы поскорее добраться до Яны. Но когда он наткнулся на гильзы, его цель изменилась.

Нагнувшись осмотреть одну из гильз, Барак обнаружил осколки чего-то похожего на человеческую скулу, только сделанную из фарфора. Сперва он решил, что это, возможно, часть куклы или детской игрушки, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это кусок маски, который был отколот тяжелым ударом и пропущен при уборке. Он не знал банд, фишкой которых были бы фарфоровые маски, однако уже утекло много воды.

Двигаясь по участку, он миновал несколько эдиктов о розыске – такие обычно выдавали охотникам за наградой, поскольку эта порода в изобилии встречалась в Нижнем Стоке. Заказы на бродяг, вожаков банд и прочих рецидивистов поступали в таком изобилии, что хватало множеству частных подрядчиков. Было известно, что надзиратели время от времени привлекают помощь со стороны, если криминальный элемент находился вне их досягаемости, или же они не имели возможности его схватить или убить. Барак не припоминал, чтобы видел там фарфоровые маски и вообще какие-либо маски, а потому решил, что ему может больше повезти в архиве.

Медблок размещался на третьем этаже, но архив должен был быть на этом. С момента ухода из арсенала его главной целью было вернуться к Яне, и ему не нравилась мысль о том, что рядом с ней или Маэлой этот ублюдок Харата, однако он нашел улику и знал, что должен последовать своим старым инстинктам. Разговор с инквизитором заново разжег в нем страсть, которую он сам считал давно угасшей. Он был следователем, и жаждал получить ответы. Ради истины.

А потом он почувствовал запах – поначалу тот был слабым, но его нельзя было с чем-либо спутать. Пахло гнилью и смертью. Следуя за ним, он оказался в архиве.

Войти мешала запертая дверь. Поколебавшись мгновение, Барак вышиб ее плечом. Замок сломался, но дверь заклинило что-то еще, и она приоткрылась всего на несколько дюймов. Смрад усилился, став настолько мерзким, что Барак ощутил рвотный позыв. Он снова задумался, насколько умно выламывать дверь. За все годы, что он был надзирателем, он ни разу не пошел против своих инстинктов. Он должен был узнать. Сделав шаг назад, он сделал два выстрела, оглушительно громко прозвучавших в тишине коридора, и разбил обе петли. Дверь завалилась назад, заскрипев старым металлом. Она гулко упала, оставив на своем месте прямоугольную пустоту.

Барак подошел к ней.

На пороге лежал шкаф для записей – та преграда, что не давала ему войти. Он перелез поверху. Архив на втором этаже был в большей степени служебным – надлежащие исторические записи хранились в подвале – однако Барак решил, что маска и носивший ее преступник скорее могут быть упомянуты здесь. Впрочем, мысли о подробном изучении вопроса напрочь испарились, когда Барак обнаружил источник запаха.

Дежурный капитан сидел за своим столом, а противоположная стена была покрыта содержимым его черепной коробки.

Дробовик непроизвольно взметнулся вверх, щелкнул входящий в патронник заряд.

Внутри ничего не двигалось, а вонь в воздухе была настоявшейся. Дежурный капитан был мертв уже какое-то время и, должно быть, забаррикадировался, когда снаружи царила смерть. Замотав нос и рот старой барной тряпкой, Барак двинулся на расследование.

На столе рядом с дежурным капитаном лежал небольшой журнал в кожаном переплете. Барак подобрал его, аккуратно обойдя липкую лужу крови, которая загустела вокруг кресла мертвеца, будто сироп. В ней, наполовину погрузившись, лежал пистолет, но Бараку не до такой степени были нужны дополнительные боеприпасы, чтобы пытаться его достать. Использовать оружие покойника, в особенности то, из которого застрелились, было дурной приметой.

Он пролистал журнал, обнаружив записи о криминальных действиях, имена информаторов, предположительные территории банд и нелегальные заведения – обычный материал. Отдельный раздел посвящался банде, названной «Божественные»: религиозному культу, который стал чрезвычайной проблемой в областях. В записи упоминались поджоги, похищения. Божественные пророчествовали о бедах, и за то время, что их терпели, их влияние возрастало, а поведение становилось все менее и менее нормальным. Были произведены аресты. Получены признательные показания. Надзиратели определили предположительно главное прибежище Божественных – старую церковь на окраине Меагра у северной конечной станции маглева. Планировалось взять это место штурмом и зачистить его – затоптать огонь, пока он не разросся в пожар.

На этом поставили крест беспорядки. Равно как и последовавший кошмар. Из-за него чтение стало душераздирающим. Списки преступников сменились списками умерших – тех надзирателей, кто погиб в нарастающих гражданских волнениях. Упоминались отправки контингента, не только в Меагр, но и в прочие пригороды Нижнего Стока вроде Фэллоу или Драджа, а также в иные части Блекгейста. Болезнь распространялась по всему нижнему улью. О большей части этого Барак уже знал, или же догадался. Последний абзац фактически представлял собой предсмертную записку, а от непосредственно предшествующего ему Барак похолодел как криолед.

Он был настолько поглощен чтением, что не уловил смысл тихого шипения, с которым включился пикт-монитор в углу комнаты. Тот был разделен на четыре отдельных канала, каждый из которых отображал одну из зон здания участка. Три изображения были затянуты помехами, что означало потерю сигнала. Четвертое было зернистым, но показывало подвал и камеры. Ничего необычного в том, что дежурному капитану хотелось постоянно присматривать за заключенными. Только в этом случае большинство ламп было потушено. Барак вспомнил слова из журнала.

Похоже, что свет приводит их в возбуждение.

Натриевые светильники в коридоре, ведущем к камерам, продолжали гореть. В черно-белой гамме пикт-трансляции свет выглядел размытым, но Барак все равно заметил шмыгнувшую мимо тень. На тот страх, что уже нарастал у него внутри, наложился новый, словно быстро усугублялась бактериальная инфекция. Он нажал несколько железных клавиш на панели рядом с экраном, переключившись на другую трансляцию, где был более широко виден коридор.

В подвал пробрался писец, Аркиль. Даже при скудном разрешении трансляции он выглядел обезумевшим.

Заключенные ведут себя раздражительно, настроение беспокойное и взволнованное.

Он торопился, двигаясь в исступлении, время от времени останавливался почесать свой скальп или же прятался за угол стены, где слегка покачивался на пятках.

Регулярные жалобы на головную боль.

Он избегал света или отворачивался от него, когда оказывался слишком близко.

Вспышки насилия.

Несколько смертей.

Он шарил во мраке, что-то выискивая.

Мы потеряли четырех надзирателей, которые пытались их сдержать.

Не смогли до них добраться.

Слышали их крики.

Прости нас Трон, мы бросили их.

Аркиль нашел второстепенный генератор.

Пришлось запереть камеры. Слишком много.

Император, помоги нам.

Аркиль дернул рычаг. Свет мигнул раз, другой, делая видимым то, что было в камерах, а затем загорелся стабильно.

Из вокс-динамиков участка вырвался голос Перегонщика, и Барак едва не уронил дробовик. Он дрожал. Его так не трясло уже пятнадцать лет. Нет, неправда, трясло совсем недавно, в Святом Тупичке.

У него в мозгу отпечаталась последняя строчка из журнала.

Они поедали друг друга.

Запихнув журнал в карман, Барак побежал.

Он несся по залам здания участка, тяжело дыша, пока не добрался до медблока.

– Нам надо убираться, – задыхаясь, произнес он, когда ворвался внутрь.

А затем нахмурился, полностью осмыслив происходящее.

– Где Харата?

↑ Глава XVIII. Расчет

Маклер бросила взгляд на оружие, а затем снова посмотрела на Моргравию.

– Мне это не нужно, чтобы тебя убить, – сказала она.

Моргравия уже успела понять, что защита Маклера не ограничивается слугами, которыми та себя окружила. Как она предполагала, что-то в аугметике. Гаптическое оружие. Имплантаты в пальцах.

– Так ты здесь поэтому?

– У меня есть на это полное право.

– О? И как ж ты пришла к такому выводу?

– Он умер.

– Мы все умираем. Ну, – поправилась инквизитор, – большинство из нас. Тебе надо выражаться конкретнее.

Оружие заработало – кончики пальцев правой руки Маклера засияли теплым светом. Моргравия спровоцировала ее, желая знать, с чем имеет дело.

– Не паясничай, инквизитор, – предупредила Маклер. Ее голос помрачнел, приобретя эмоциональность. – Это тебе не к лицу.

– Это верно, – уступила Моргравия. – Хотя ты и не знаешь, что он умер.

– Знаю.

Моргравия оставила и это без комментариев.

– Ты не так холодна, как кажется снаружи, да? – произнесла она. Это бы вывод, не вопрос. – Но хорошо это скрываешь. Управление голосом, чтобы убрать тональность, модуляцию.

– Так ты теперь изучаешь меня?

– Еще нет. Однако предупреждаю…

– Ты предупреждаешь меня? – от вспышки злости на гаптических имплантатах Маклера затрещали искры, словно она поймала пальцами молнию.

– Я предупреждаю тебя, – повторила Моргравия со всей уверенностью и силой, какие только позволяли ее жесткая выучка и индоктринация. Возможно, ее память и была нарушена, однако инстинкты оставались прочно укоренившимися. Она забыла события, моменты, но не себя. – Не выйдет так, как ты хочешь. Вероятная гибель твоего сервитора прискорбна, но ее было не избежать.

– Он был не просто сервитором.

– Я так и думала. Раб-телохранитель?

– Друг. Уверена, это понятие чуждо тебе точно так же, как и тем монстрам, за которыми ты охотишься.

Моргравия почувствовала, что это кольнуло ее острее, чем она ожидала. Она действительно была одна. Враги изолировали ее, сделали уязвимой и лишили ее главного ресурса – разума. Кроме того, было весьма вероятно, что они нечто оставили после себя, но об этом она сейчас не могла волноваться.

– Я не ищу себе друга, – произнесла она. – Однако мне нужна твоя помощь. И судя по оружию и слугам, тебе нужна моя. От чего ты бежишь?

Свечение активированного гаптического оружия угасло, и Маклер позволила своим рукам опасть вниз.

– А от чего бежим все мы, как не от судьбы.

– Глубоко.

– Сарказм тебе тоже не идет.

– Он помогает в моей профессии, в верности которой я клялась.

Маклер молча разглядывала Моргравию. Напряжение спало, но еще не до конца рассеялось после стычки.

– Если ты здесь не для того, чтобы меня убить, то для чего?

Через несколько секунд Маклер ответила.

– Машины. Те, из-за которых он лишился жизни…

Моргравия посмотрела на нее с разочарованием.

– Ты уже второй человек, который приходит ко мне с теориями.

– О?

– Неважно. Давай дальше.

Маклер одарила ее проницательным взглядом, но продолжила:

– Я заключала много сделок, инквизитор. Доставала массу разнообразных предметов для множества клиентов. Список включает в себя и Механикус.

– Эти создания были не с красной планеты.

– Я и не говорила, что они с Марса.

– О чем же ты тогда говорила?

– Что ты расследовала?

– Я же говорила, моя память…

– Частичная ретроградная амнезия не мешает твоему интеллекту или дедуктивным способностям, инквизитор.

Моргравия невольно начинала проникаться симпатией к Маклеру, а это неизбежно означало, что у них действительно проблемы.

– Культ. Должно быть.

– Еретехи, – подтвердила Маклер. – Магосы-отступники, восстающие против ограничений Механикус в погоне за темными науками и запретными для изучения областями.

Моргравия кивнула.

– Подобные создания не появляются просто так, – продолжала Маклер. – Здесь присутствует замысел.

Моргравия пожала плечами, придав лицу удивленное выражение.

– Ты никогда не думала вступить в ордос?

Уничижительно сузившиеся глаза Маклера все сказали за нее.

– Что вызывает все это? – спросила она.

– Чуму?

Маклер нахмурилась.

– Да, чуму. Ты думала об этом? Я думала. Я наблюдаю за поведением. Я делаю выводы. Теоретизирую. Связываю. Именно так я прожила так долго, пусть и не без ущерба, – она приподняла свои аугметические руки, усиливая эффект фразы и намекая на некий мрачный эпизод из своего прошлого. – У нее не биологическая природа. Певицу, ту в черном из бара, укусили. Это не причинный компонент чумы. Ее симптомы ограничиваются легким заражением крови.

Моргравия прищурилась, заинтригованная.

– А почему ты так считаешь?

– Учти скорость заражения. Распространение и насыщение.

– Как будто кто-то переключил рубильник, разом заразив множество людей.

– Именно.

– Так что ты хочешь сказать?

– В точности то, что я уже сказала.

– Переключение, да? Думаешь, что за ниточки дергает псайкер?

При упоминании этого термина Маклер напряглась, но внешне более никак не отреагировала. Возможно, именно ведьма лишила ее рук.

– Ты встречала много псайкеров, которые могли бы подчинить себе целую популяцию?

– Я бы тебе сказала, если бы могла вспомнить, – с некоторой горечью отозвалась Моргравия.

– А что насчет псайкера, которому бы хватило силы изменить ментальную архитектуру населения целого города и привести его в бешенство? Или ты считаешь, будто дело в недостатке веры в Нижнем Стоке? Это грандиозное проявление Погибели, воли Темных Богов, для которой мы всего лишь игрушки? – Маклер презрительно улыбнулась. – Ты ни во что из этого не веришь.

– Допустим, не верю. Что у нас остается?

– У нас?

– Выживание теперь зависит от нашей способности работать вместе, так что да – у нас.

– Я что-то чувствовала, а ты? Боль вроде мигрени, но более назойливая.

– И мы опять возвращаемся к ментальному манипулированию.

– Да, но не психическими методами. Я думаю, это нечто иное. Частота, специально настроенная на человеческое население улья и созданная для провоцирования ненормального поведения.

– Как собака воет, если услышит достаточно высокий звук?

– Это упрощение, но да.

– Однако собака не превращается в бешеного каннибала.

– Как я и сказала, твой пример упрощенный, примитивный. Эта частота гораздо более сложна по своей природе.

– Каким образом? Почему?

– Разве это уже не по части твоей профессии?

– Помогла, как всегда. Вот видишь, сарказм мне идет. Мы закончили?

Маклер как будто задумалась, словно решала, поможет ли ей как-то убийство Моргравии в отдаленной перспективе.

– Он сделал свой выбор, – тихо произнесла инквизитор. – Он выбрал спасти тебя.

– Да. Да, выбрал.

После этого признания напряжения улетучилось, и Моргравия забрала свое оружие.

– Помоги мне с этим, – сказала она, указывая на защитный корсет. Где-то все еще бродил Аркиль, который занимался Трон знает чем. Его нужно было догнать, допросить, возможно наказать. У него могли найтись ответы, которые он бы дал либо добровольно, либо нет. Возможно, это пролило бы свет на теорию насчет частоты – сигнала, который превратил живых людей в бледных.

Но затем затрещал вокс, и, услышав голос Барака, она поняла, что уже слишком поздно.

↑ Глава XIX. Красные ленты

Он ждал у ворот, погруженных во мрак – большинство ламп не работало. Те, что освещали камеры, были потушены. Даже в тени писец выглядел жалко. Его одеяние было изодрано и покрыто грязью, изможденное тело подточили голод и страх. Он был слаб. Бараку доводилось видеть множество таких людей в Святом Тупичке. Безответные, но жестокие. Чтобы спасти собственную шкуру, принесет в жертву всех и вся. А теперь? Похоже было, что он вот-вот сломается от отчаяния.

– Аркиль, – позвал Барак. Он слышал, как это имя использовал Перегонщик, и надеялся, что уловил верно.

Подтверждая это, писец слегка повернулся. Он выглядел бледным, будто обескровленный труп. Мертвенно-белый, вокруг глаз красные круги.

– Аркиль… – повторил Барак и двинулся по коридору, – все в порядке. В этой развалюхе легко заблудиться.  

Не доставая пушек, Барак поднял руки, держа ладони на виду, однако кобура с пистолетом была расстегнута. Он молился, чтобы пот не выдал его волнение. Вся спина намокла, рубашка липла к скользкому телу. Он был напряжен как струна, которая скоро лопнет. Как только он увидел, что с Яной все хорошо, он оставил ее и Маэлу в медблоке, велев им оставаться там и запереть дверь. Не впускать никого, кроме него и Моргравии. Слегка запыхавшись, он поспешно спустился в подвал. Второпях он забыл, что у него есть вокс. Стараясь не делать резких движений, перемещаясь медленно, шаг за шагом, он переключил аудиорежим на передачу и зажал кнопку.

Писец никак не реагировал и казалось, что он вообще ничего не осознает, а это было либо хорошо, либо реально, реально плохо.

– Аркиль, что ты делаешь в подвале? – произнес Барак. – Тут ничего нет, кроме старых записей и деталей машин. – Продолжая идти, он сделал паузу и облизнул губы. – Сынок, отойди от ворот.

Их разделяло двадцать футов грязного беленого коридора. Были видны пятна засохшей крови, черной как смола. Бойня.

– Я не могу… – прохрипел Аркиль, а затем всхлипнул. – Простите… уже слишком поздно.

Над головой замерцали низко висящие лампы, и во вспыхнувшем натриевом свечении, от которого писец съежился, стало видно, что ворота уже открыты. Барак почувствовал, что у него во рту стало сухо, как в пепельной пустыне.

– Вот дерьмо…

Там ряд за рядом стояли бледные: со скрюченными конечностями, взлохмаченные, изможденные. Бандиты, отребье со дна жизни, силовики – все они стояли по ту сторону ворот. Ждали. Они тупо глядели в коридор.

Барак замер, разрываясь между желанием преодолеть последние двадцать футов и закрыть ворота или же бежать со всех ног.

В конце концов, бледные сделали выбор за него.

Они пробудились все как один, словно где-то проскочила искра, вызвавшая внезапное и буйное возгорание.

Крутанувшись на пятке, Барак побежал. Последнее, что он увидел около камер – как Аркиля смела надвигающаяся орда. Тот попросту исчез, поглощенный ее массой. Крики длились всего несколько секунд, а потом тоже заглохли. Барак отпустил кнопку передачи на воксе, и оттуда раздался голос Моргравии:

-… Барак, ответь мне! Какого черта происходит?

– Они идут.

Он врезался в угол, ударился локтем и едва не уронил оружие, бросившись по лестнице.

– Кто идет? Мы спускаемся в подвал.

– Не суйтесь. Это бледные. До хрена, прямо за мной.

Он выстрелил через плечо и мельком успел увидеть набегающую орду, которая вырвалась из-за угла следом за ним. Спешащие тела врезались друг в друга. Нескольких раздавило, размазало в красные пятна на стене. Конечности переплетались в беспорядочной свалке. Остальные лезли поверх, будто нетерпеливые звери. На него яростно глянуло множество мертвых лиц, иссохших и трупно-бледных. И голод. Этот жуткий неутолимый голод. Поначалу они двигались неуклюже, напряженные конечности нащупывали ритм. Инерция гнала их вперед, словно приливную волну. Плоть, зубы, ногти. Хватающие, рычащие.

Еще выстрел. Барак не мог промахнуться.

– Медблок… – задыхаясь, выговорил он. Сердце колотилось, лицо горело от натуги. Позади остался еще один лестничный пролет, бледные не отставали. – Яна.

– Мы ее заберем, – сказала Моргравия.

Третий пролет. Барак приближался к площадке первого этажа. Там была дверь с засовом. Крепкая.

– Харата… – произнес он, с топотом одолевая по три ступеньки за раз. В груди кололо иголками. Что-то вцепилось в штанину, но разодрало только ткань, а затем воздух. Ткань порвалась. Он удвоил усилия. Еще больнее. Он едва мог дышать. Перед глазами замельтешили черные точки.  – Ушел, – прохрипел он.

Он добрался до площадки, протягивая руку к двери. Хватаясь за нее, он почувствовал резкий рывок сзади, а затем уже падал. Он улетел недалеко, всего на пару ступеней. Инстинкт вдавил спуск пистолета. Трое бледных отшатнулись назад с разнесенными черепами. Брызнула кровавая каша. А потом пришла боль. Горячая, яркая, приправленная первобытным ужасом. Барак ударил ногой и почувствовал, как ботинок попал в цель, а челюсть подалась и сломалась. Его рука оказалась изорвана, из нее хлестала кровь, а на плоти были мерзкие отметины от зубов. Он пополз назад. Трое убитых им бледных мешали остальным, баррикада из трупов заткнула тесный коридор. Четвертый, сломанная челюсть которого отвисла и болталась, словно выбитая петля, восстановил равновесие и прыгнул на Барака, царапая того когтями. Кожа слезала лентами, грудь Барака превратилась в багряное месиво. Он ударил кулаком, напрочь снеся челюсть. Оружие было прижато к его телу, но он все равно выстрелил. Заряд вырвал кусок из торса бледного. С раздробленного ребра капала кровь, пустоту залило красным. Барак выбросил вверх колено, отбиваясь, чтобы не потерять сознания, не дать себе вырубиться от боли. Ему удалось разогнуть ногу и оттолкнуть бледного, удерживая того на расстоянии. Тварь исступленно хватала воздух. А затем она начала драть ногу Барака, и тот взревел.

В воксе холодно шипели помехи. Перед глазами чернело и краснело.

У него была жестокая жизнь, по крайней мере, в начале. Он ожидал и жестокого финала. Бандитский нож. Пуля рассерженного клиента. Смерть в переулке. Убийство в собственном баре.

Не это, не так. О Трон, пожалуйста, только не так.

Пуля попала бледному в глаз, отбросив его назад. За ней последовал хлестнувший по орде свинцовый град, прицельный и смертоносный. Все кончилось за считанные мгновения, хотя казалось, что прошли минуты. Тела закупорили проход остальным.

– Готов поспорить, бывал ты в переделках и похуже, – произнес Перегонщик. Его ауру непринужденного обаяния нарушало напряжение в голосе. – Вставай, законник. Подъем.

Они добрались до двери. Находившийся в состоянии мучительной фуги Барак едва сознавал, как стрелок тащит его несчастное тело вверх по лестнице на первый этаж. Как только они вошли, Перегонщик захлопнул за ними дверь и набросил засов.

Перегонщик сдернул свой пояс, сделав из него жгут на руку Барака. Затем он улыбнулся, запыхавшийся и забрызганный кровью.

– Предлагаю валить.

Барак кивнул.

– Я могу встать, – сказал он. Раны на ноге и груди были болезненными, однако не настолько скверными, чтобы он не смог двигаться. Но вот рука повисла возле бока, и ее требовалось заштопать чем раньше, тем лучше. При каждом вдохе казалось, будто он втягивает в себя битое стекло.

Под дверью послышалось лихорадочное царапанье, и петли тут же напряглись от внезапного напора с той стороны.

Перегонщик загнал свежие магазины в оба автопистолета. Он явно все-таки добрался до склада боеприпасов.

– Я спасу твою шкуру, законник, но я тебя не понесу.

Барак сдерживал боль. Тело покрылось горячечным потом. Он чувствовал себя отяжелевшим, неустойчивым.

– Тебе не придется, – прорычал он, покачиваясь.

А потом упал.

↑ Глава XX. Перевяжи рану

Лампы над головой мерцали, отбрасывая в тусклом здании участка странные тени. Моргравия держала перед собой пистолет, направляя его на каждый дверной проем, на каждую нишу. Загривок был покрыт холодным потом. Ее мысли разбредались, и она силилась сохранять сосредоточенность.

Маклер сказала: «частота». Сигнал, который брал человеческое поведение под контроль и делал его ненормальным. Моргравия мысленно возвращалась к тому, что увидела в зеркале. Каждый спазм натриевых ламп вызывал у нее в голове видение. Оно прокручивалось снова и снова. Глаз. Фокусирующиеся линзы. Предатель в ее собственной коже. Чужеродный объект, помещенный в ее тело. И никаких воспоминаний об этом. Не просто вырезан фрагмент, настоящая подмена. Одновременно ощущение вторжения и пустоты. Она почувствовала запах крови, ощутила, как под ногами сминаются гильзы. Уши заполнило бешеное жужжание, когнитивный диссонанс грозил окутать ее, словно рой.

Начал подбираться красный сон…

рассекает срезает снимает слои красная кость трескается холодный металл смрад крови боль два красных солнца нависают приближаются…

Она отключилась от него, закрыв глаза и шепча молитву, чтобы зацепиться за реальность. Она чувствовала, что соскальзывает.

Император – мой щит, а я – воплощение Его воли…

Здесь, сейчас. Вот что имело значение. Остальному придется подождать. Как будто наложив марлю на разлом в душе, она собиралась держать плотно, останавливать кровь, чтобы быть в силах идти дальше. Перевяжи рану. Продолжай идти. Она должна.

Участок вплыл обратно, как стремительно возникает реальный мир, когда вырываешься на поверхность океана. Вернулась и насущная обстановка. Барак их видел. Они здесь. Бледные. И они идут. Вполне возможно, что он уже мертв. Перегонщик тоже.

– Ты плохо выглядишь.

Услышав голос рядом с собой, Моргравия открыла глаза.

– Я в порядке.

– Ты лжешь.

– Я лгу.

– Тогда в чем дело? – похоже, она пребывала в раздражении.

Моргравия остановилась и повернулась к Маклеру.

– Ты когда-нибудь ощущала боль во сне? Такую насыщенную боль, что она казалась реальной? Я ощущала. Я просыпаюсь с памятью о страдании и не знаю, почему. Я изрезана и истекаю кровью, мою плоть рассекают и разъединяют. Сперва жарко, потом холодно. Я смотрю на свою кожу и не узнаю ее. Я вижу лицо, чертам которого не доверяю. Я – инородное присутствие в собственном теле. Мне нужно восстановить свой разум. Думаю, без этого я могу сойти с ума.

– А мне нужен корабль, который увезет меня с планеты.

– И я снова спрашиваю – почему?

Маклер не ответила.

– Вот видишь, – произнесла Моргравия, – у всех есть свои секреты. Разница в том, что мои остаются тайной даже для меня.

– Я слышала вокс, – сказала Маклер. – Нам надо уходить. Они оба, возможно, уже мертвы.

– Меня посещала эта мысль. В любом случае мы уходим.

– Я имею в виду нас с тобой, – произнесла Маклер. – Прямо сейчас.

– Я дала клятву.

– У меня нет желания героически умирать за чужих людей.

– Для тебя Перегонщик – чужой?

– Мне казалось, это ты употребила слово «наемник». Это именно так. Мне нужна была пушка, он ее предоставил. Наши взаимоотношения сугубо деловые.

– И все же ты доверилась ему с Эмпатом.

– В самом деле?

Моргравия нахмурилась.

– Опять ложь? Похоже, ты тоже ею живешь.

– Живу, – без стеснения отозвалась Маклер. – Тебе ли не знать. Я видела это в твоих глазах, когда ты смотрелась в зеркало.

Сердце Моргравии застучало от внезапного приступа волнения. После эпизода в казарме ее начал беспокоить зуд где-то в глубине тела. Ощущение тревоги угнездилось внутри, распространяясь, будто болезнь, поглощая мысли. Она остановилась и посмотрела на Маклера.

– Что именно ты видела?

– Только то, что ты что-то скрываешь. И этот секрет ты знаешь. – Маклер сделала паузу, на мгновение задумавшись. Они стояли в трепещущем полумраке среди промышленной грязи брошенного участка. – Я дам тебе Эмпата, – тихо произнесла Маклер. – Вытащи меня из нижнего улья, и я выполню заключенное нами соглашение. Даю тебе мою клятву.

– Откуда мне знать, что она вообще жива?

– Она жива. Будь это не так, я бы знала.

– А что, если мне нужно знать, что находится у меня в голове, чтобы вытащить нас?

– Значит, – с мрачной отстраненностью сказала Маклер, – нам обеим суждено разочароваться.

Моргравия вздохнула и тяжело двинулась дальше. Достаточно скоро они добрались до медблока.

Яну зашили, и нижняя часть ее ноги была перемотана тугой, пусть и слегка пожелтевшей повязкой. Она сидела на краю низкой койки, все еще имея болезненный вид, но ее кожа утратила восковой блеск и пепельную бледность. Рядом с ней лежала пустая склянка из-под болеутоляющего. Маэла стояла неподалеку, отмывая в раковине медицинские инструменты.

– Где Барак? – с нажимом спросила Яна.

– На подходе, – сказала Моргравия. – Ты можешь идти?

– Думаю, да.

– Хорошо, потому что оставаться тут мы не можем.

– Я не уйду без Барака, – произнесла Яна и слезла с койки. Она наступила на пол с опаской, но выпрямилась и посмотрела Моргравии в глаза. – Если понадобится, я одна его найду.

Моргравия выругалась себе под нос.

– Ты знаешь, кто я такая? – спросила инквизитор.

– Мне все равно. Я не прошу тебя идти со мной, я говорю, что иду за мужем.

Моргравия мысленно поаплодировала ее бесстрашию. Немногие имперские граждане осмелились бы так разговаривать с инквизитором. Бесчувственность и высокомерие Фаркума были врожденными и подпитывались ощущением вседозволенности. Смелость Яны имела гораздо более достойную природу.

– А ты? – спросила она у Маэлы.

– Я тоже останусь, – без колебаний сказала та. У нее был сильный акцент, но интонации низкого готика ей давались безупречно. – С ней.

Моргравия снова выругалась, на сей раз чуть громче. Она указала на работы Маэлы:

– Это ты накладывала перевязки?

– Я.

– Ты была медиком?

– Я до сих пор медик.

Образованная женщина в рабстве у никчемного себялюбца. Моргравия печально улыбнулась.

– Фаркум, ты ему не нравишься, – произнесла Маэла.

– Это взаимно.

– Я подслушала их разговор. Они думают, что я не слушаю. Что я не стою их внимания.

Моргравии захотелось сделать Фаркуму очень, очень больно.

– О чем они говорили?

– У него есть корабль с пилотом. Он хочет пригнать его сюда.

– Летающий? – вмешалась Маклер. В ее голосе послышалась нарастающая надежда.

– И бросить нас умирать, полагаю, – хмуро сказала Моргравия.

Маэла кивнула.

– Ублюдок… – взгляд Моргравии переместился на Яну. Сбросив с плеча ремень дробовика, она протянула его той. – Если мы идем за Бараком, тебе понадобится защита.

Яна приняла оружие и отработанным движением загнала заряд в патронник. Годы в роли хозяйки кабака в трущобах улья явно дали кое-какой полезный опыт.

– Ты же не всерьез собираешься туда спуститься, – произнесла Маклер.

– Именно это я и собираюсь сделать, – ответила Яна.

Маэла вскинула руку, призывая остальных к молчанию.

– Послушайте… Вы это слышите?

Вдалеке они услышали крики, эхом разносящиеся по тускло освещенным помещениям, и поняли, что никуда идти не придется. Чудовища сами пришли к ним.

↑ Глава XXI. Выживи или умри

Харата работал не слишком изящно.

Стоило ему получить необходимое, как искры полетели из каждого куска оборудования, из каждого устройства, до которого он мог добраться. Крошечные змейки электрических разрядов вовсю расползались по беспроводным приборам, средствам очистки звука, передатчикам и приемникам. Воздух был заполнен шепотом помех, похожим на едва слышимые голоса умерших.

Вытащив из флешеттного пистолета израсходованный блок, Харата снял с пояса замену и вышел из вокс-рубки. Он двигался быстро, направляясь к подъемнику. Тот тоже понадобится вывести из строя. Достаточно будет ловко полоснуть ножом по тросу. Чисто. Просто. Нет смысла все усложнять еще дальше. В этом состоял его метод. Так он и прожил столько времени на своей работе. Чем проще, тем лучше. Выживи или умри. Никаких моральных неясностей. Никаких колебаний. Он служил Фаркуму, потому что жирный торговец хорошо платил и потому что это соответствовало его потребностям. Верность можно купить, если есть достаточно денег.

Корабль был в пути. Способ выбраться из того сурового дерьма, в котором они оказались.

Единственное, о чем Харата жалел – что не убил того ублюдка-скотовода и инквизитора. Его утешал тот факт, что они в любом случае умрут. Бледные их поимеют. Добавка зерна в вечно крутящуюся мельницу человечества.

Он добрался до подъемника, двери которого разъехались и показалась отвратительная туша торговца. С его тучного тела лился пот, и Харате пришлось специально напрячься, чтобы не сморщить нос от вони. Вместо этого он изобразил на лице неумолимое выражение.

– Когда он прибудет? – заворчал Фаркум, утирая рот манжетой грязного рукава. Вразвалку выбираясь из подъемника, он схватил Харату за плечо. Его тяжелое дыхание слегка пахло лавандой и скисшим молоком.

– Скоро.

Губы Фаркума скривились в омерзительной садистской ухмылке.

– Тогда давай позаботимся о том, чтобы эта сучка-инквизитор и остальное отребье передохли в этой дыре.

Он потрепал Харату по щеке, как мастер хвалит своего пса, однако злоба в его глазах сулила побои в случае неудачи.

Подавив рвотный позыв от прикосновения желеобразной руки торговца, Харата разобрался с тросом подъемника, после чего повел их дальше. До выхода на крышу оставалось немного, и ему показалось, что он уже слышит приближающийся шум далеких двигателей.

Барак держался на ногах, но ковылял. Он выглядел оглушенным, в полубреду от потери крови. Его рубашка была пропитана алым, позади оставался темный след, а правая нога волочилась мертвым грузом. Перегонщик помогал ему двигаться, обхватив за спину. Рука Барака лежала на плечах стрелка. В ладони вяло болтался пистолет, готовый вот-вот выпасть.

Яна побежала к ним, позабыв о собственных ранах, так ей хотелось оказаться возле него. Барак улыбнулся, обнажив окровавленные зубы на осунувшемся лице. Она обняла его, и они вместе медленно опустились на пол, крепко сжимая друг друга. Она целовала его лицо, порезы, губы. Придерживала его за подбородок, чтобы видеть, что он жив, и плакала над его ранами.

– Прости… – выдохнул он.

Яна затрясла головой. Слезы оставляли дорожки на засохшей крови.

Перегонщик осел рядом с ними, привалившись к стене. Он вымотался от напряжения, протащив массивного экс-надзирателя через половину участка. В расслабленной руке он держал свой автопистолет, а за плечом был закинут громоздкий вещмешок. Он выглядел примерно таким же потрепанным, как Барак.

– Сколько? – спросила Моргравия. Зуд вернулся, назойливый и неприятный. Она пыталась подавить его, говоря сквозь стиснутые зубы.

– Достаточно. Мы еле выбрались. Удалось закрыть между нами дверь, но она долго не продержится.

Моргравия указала на мешок, и Перегонщик извлек оттуда магазин с тяжелыми патронами, в точности подходившими для ее стаб-пистолета.

– Все по списку.

– И еще сверх того? – поинтересовалась она, частично вернув себе самообладание.

Перегонщик кивнул. В его глазах было пытливое выражение, которое Моргравия оставила без внимания.

– На случай, если вляпаемся в неприятности, – сказал он, оглянувшись назад, а затем бросил сумку Маэле, поймавшей ее за ремень. В другой руке та держала аптечку со всем, что смогла забрать из медблока.

– Они идут, Моргравия, – произнес Перегонщик. – Идут прямо сейчас.

Длинный коридор у него за спиной уходил в темноту, но сквозь мрак без труда доносился звук – тараторящий, рычащий рефрен звероподобных голосов.

Они ждали в темноте. От легкого дождя посадочная площадка стала скользкой и черной, будто деготь.

Сквозь облака смога и атмосферных загрязнений полоснул луч мощного прожектора, рассекавший муть. Зернистый рассеянный свет упал на крышу участка, и Харата скривился. Повинуясь командному рявканью Фаркума, он вышел вперед, подавая сигналы заходившему на посадку ударному катеру. С крыльев крошечными водопадами сбегали ручейки дождевой воды. Нос наклонился вниз – гигантская серо-стальная хищная птица согласно кивнула головой. От выбросов стабилизирующих двигателей взметнулся водяной шквал, около места посадки корабля закружились небольшие тайфуны. Машина опустилась на когтистые металлические опоры, опуская кормовую аппарель, чтобы впустить пассажиров.

Фаркум поспешил к ней, гримасничая от сырости и шума. Он подобрал отсыревшие полы своего одеяния с мокрыми и грязными краями, обнажив жирные бледные лодыжки и угреватые пальцы ног с пожелтевшими ногтями.

– Чтоб никто не увязался, – бросил он Харате, перекрикивая гул работающих двигателей.

Харата кивнул, но замешкался на секунду, глядя, как толстяк с натугой взбирается по аппарели в ожидающий его сумрак трюма.

– Поторопись, – окрысился Фаркум, уперевшись рукой во внутреннюю стенку трюма, – иначе разделишь их участь.

Дверь на крышу была прочной. Толстый металл, массивная. Через маленькую щель в ней Харата смог заглянуть в коридор внутри. Он увидел, как они бегут и рвутся вперед в отчаянии. А они увидели его – темные глаза в прорези, сверкающие неприкрытой злобой. Прискорбно было терять девчонку-рабыню, но он легко мог раздобыть другую. Остальные были для него пустым местом.

Скотовод что-то выкрикнул – гаркнул ругательство – и вскинул пистолет. Харата отпрянул назад, зашипев от боли. Пуля распорола ему щеку. Она прошла на волосок от цели, но горячая латунь обожгла кожу и оставила отметину.

Он выругался, а затем подпер дверь, чтобы та не открылась.

– Выживи или умри, – пробормотал он, потрогав ожог на щеке и скривившись, после чего побежал к катеру.

Перегонщик прицелился и ударил ногой, дверь содрогнулась, но выдержала. Он бросился на нее всем телом и отлетел назад, скрипя зубами от боли в ушибленном плече.

– Не откроется… – проговорил он, прислонившись к стене и вполоборота глядя на то, что к ним приближалось.

Моргравия прижалась лицом к прорези, вглядываясь сквозь косой дождь и мрак в улетающий прочь корабль. Рев двигателя стихал, огни меркли, исчезая в облаках. Она обернулась и увидела, как на лицах остальных умирает надежда. Собственная кожа показалась ей горячей и тугой, будто бы натянутой. Зуд. Он подтачивал ее, понемногу распуская швы рассудка.

Она сконцентрировалась на настоящем, на идущей за ними смерти. Позади, в дерганых вспышках натриевого света, она увидела бледных.

– Если хотите жить… – произнесла она, шагнув вперед и вытянув руку с пистолетом, – тогда деритесь. Либо мы, либо они. Выживи или умри. Вот и все.

Она выстрелила, и на быстро сокращающемся отрезке расстояния повалилось тело. Бледные растоптали его, практически не замедлившись, и живой оползень поглотил труп. Еще одного снесло выстрелом дробовика, который оторвал ногу и впечатал существо в стену, где его накрыло и раздавило напирающей ордой. Яна передернула затвор, дослав патрон, и выстрелила еще раз. Грохнул пистолет Моргравии. Заполыхали автопистолеты вступившего в бой Перегонщика. За ним последовал Барак, стрелявший из пистолета с одной руки. Второй дробовик был у Маэлы, которая не обладала умением Яны, но едва ли могла промахнуться на такой короткой дистанции. Строй взрывался огнем, смертоносная канонада озаряла коридор чистой белизной. Она рвала бледных, пробивая торсы, кромсая конечности. Шквал выстрелов раскалывал головы и разносил их на куски. Любой другой враг отступил бы, бежав под страшным ударом. Бешеная толпа не знала страха. Их разумы были изъедены сигналом, остались только инстинкты, только голод.

Понеся тяжелые потери, но не сдаваясь, они добрались до защитников и обрушились на них без пощады и каких-либо ограничений.  

Моргравия потеряла Барака из виду в свалке. Тот повалился назад, а Яна с криком тянулась к нему. Она мельком видела, что Перегонщик орет и бьет ножом. Маэла исчезла после того, как заслонила Барака, когда старик упал. Еще трещали отдельные выстрелы, затем они стихли, потонув в звериных воплях.

Она услышала визг, как будто набирала заряд энергетическая катушка, и ощутила вспышку жара. Увидела луч безупречно синего света, который рассекал и сжигал. Это был не один луч, а несколько – медленно вращающиеся и перекрывающиеся, они прошлись по коридору, не встречая сопротивления на своем пути и опаляя стены дочерна. Яркие, слепящие. Тесное пространство заполнилось липким и удушливым запахом горелой плоти. Моргравию затошнило, и она упала на колени. Стиснув свою инквизиторскую розетту, она велела себе встать.

Свет угас, оглушительный визг отступил и пропал, оставив после себя лишь пискливый звон в ушах.

В воздухе вился редкий рассеивающийся дым. Он висел над телами, которые были посечены, разделаны и почти не кровоточили. Масса мгновенно прожаренных кусков, обрубки конечностей и шей, половины торсов – каждый разрез был прижжен.

Не осталось ничего. Со стен осыпались куски отвалившейся штукатурки. Натриевая лампа раскачивалась, словно труп висельника, пока ее шнур не лопнул, и тогда она тоже упала, до неприличия громко разбившись во внезапно наступившей тишине.

На ногах стояла только Маклер, выставившая вперед правую руку. Пальцы сплавились воедино, над раскаленным металлом уничтоженной аугметики поднимался пар и рябило марево. Капюшон слетел, и стал виден ее истинный облик. Бледная, волосы ободраны, кожа испещрена рубцами от старых ожогов. Выцветшее клеймо на теле. Она смущенным движением потянулась к капюшону и снова набросила его на изуродованный скальп.

– Я попыталась… – проговорила она хриплым голосом. – Никто не сможет сказать, будто я не пыталась.

В числе мертвых была Маэла. Она избежала режущего луча. На левой стороне ее груди расплывалась темная рана, незрячие глаза неотрывно глядели на остальных из переплетения тел, среди которых она лежала.

Барак опустился на колени рядом с ней. Он мягко прикрыл ей веки и откинул с лица выбившуюся прядь волос. Позади него, положив мужу руку на плечо, стояла Яна с искаженным от горя лицом. Эта куртизанка спасла ее – она была ей чужим человеком, однако та все равно рискнула и пожертвовала всем. Скверный финал для такого альтруизма.

– Просто девочка… – прошептал Барак. – Это должен был быть я, – сказал он и начал тихо плакать. – Глупый, сломленный старик. Это должен был быть я.

Яна крепче стиснула пальцы, и Барак обхватил ее кисть своей рукой, содрогаясь от горя. Она рыдала вместе с ним, оплакивая дочь, которой у них никогда не было и уже не могло быть.

Моргравия смотрела на это, притупленно чувствуя их боль. Нужно было что-то сказать, напомнить им, что здесь нельзя оставаться. Что нужно покинуть нижний улей. В итоге, сочувствие удержало ее. Пусть у них будет хотя бы это. Они и так слишком многого лишились.

В конце концов Барак заговорил, нарушив ее раздумья:

– До того, как участок пал, – сказал он, через силу поднимаясь на ноги, – надзиратели вели наблюдение за религиозным культом.

Моргравия внимательно поглядела на него.

– Я нашел записи в журнале дежурного, – продолжил Барак. – Он называл их «Божественные». Упоминал также и их убежище: старую церковь на северной окраине. Думаю, они напали на участок, возможно даже взяли кого-то в плен.

– Почему ты так говоришь? – спросила инквизитор.

– Из-за отсутствия тел и потому, что нашел вот это, – он достал найденный им фрагмент разбитой маски.

Перегонщик закурил очередную сигару.

– Видать, законник однажды – законник навсегда.

– Божественные носят маски вроде этой, – произнес Барак, игнорируя его. – Это скверные люди, инквизитор. Действительно скверные. Поджигатели, похитители.

– И что конкретно ты хочешь сказать? – поинтересовалась Моргравия.

– Хочу сказать, что это зацепка. Даже без твоих воспоминаний, даже если вот от нее – он дернул подбородком в направлении Маклера, – не будет толку. Стоит по ней пройти.

Моргравия обдумала этот вариант. У нее не имелось гарантий, что даже если она доберется до Эмпата – если это вообще правда – та вылечит ее, а искомые ответы окажутся погребенными в ее подсознании. Это в самом лучшем случае была лишь догадка.

– А от тебя будет толк? – спросила она Маклера, к которой частично вернулось спокойствие.

– Ты знаешь мои условия.

– Мы можем все погибнуть до того, как я смогу их выполнить.

– Тогда ради всех нас надеюсь, что до такого не дойдет.

Моргравия удержалась от ответа. Она не считала, что сможет заставить Маклера выдать местонахождение Эмпата, иначе бы уже давно это сделала. За неимением альтернатив этот путь был неизбежен. Quid pro quo, как и говорила Маклер.

– Ворота расположены на севере, – в конце концов, решилась она, – равно как и церковь, раз она на северной окраине.

Перегонщик затянулся табаком и выдохнул длинную струйку дыма.

– Стало быть, договорились. – Его взгляд упал на Маклера. – Я так понимаю, Эмпат тоже в той стороне?

Маклер ничего не ответила, пробираясь среди тел, но лицо выдавало обуревающие ее двойственные чувства.

Остальные двинулись за ней, и остались только мертвые.

↑ Глава XXII. Пуля в лоб

Харата видел впереди ворота в верхний улей – колоссальную феррокритовую преграду, которая более походила не на пограничную стену, а на древнюю твердыню. По зубчатым стенам вдали перемещались фигурки, но расстояние не позволяло разглядеть деталей. Они смотрели на массу отчаявшихся людей, разлившуюся перед воротами, словно живое море. Бунтовщики, которых было невозможно опознать просто в силу их огромного количества, молотили по неподатливому металлу, требуя пропустить их, однако монолитные ворота оставались крепки.

Ударный катер спустился ниже полосы смога, и подробности стали проступать быстрее.

Стены, существенно уступавшие по высоте самим воротам, венчало густое сплетение колючей ленты, она же перекрывала и сравнительно узкий переход из нижнего улья в верхний. На бастионах размещались караульные в облачении надзирателей с дополнительной броней – гарнизон, выставленный с конкретной целью не впускать людей. Возле бойниц застыли начеку огнеметные команды, готовые залить область непосредственно перед воротами в случае несанкционированного прорыва. Тяжелые стабберы были опущены вниз на вертлюжных станках, целясь в сторону угрозы, но не стреляли.

Пока что.

Присев у бортового люка катера, Харата насчитал восемь огневых точек. На его глазах в толпу полетела дюжина цилиндров, оставлявших за собой туманный след. Слезоточивый газ вырвался наружу, вспухая грибовидными облаками, и быстро накрыл бунтовщиков, которые отпрянули прочь, словно единый организм. Харата услышал далекие крики и представил, какая давка творится внизу.

– Вызови их, – зарычал Фаркум, глядя на побоище через смотровую щель и утирая пот с губ.

Используя трюмный вокс, Харата связался с пилотом, и тот выполнил указание. Ответ со стены был резким. Там фигурировали словосочетания «запретная зона» и «немедленно поверните назад». В двух огневых точках находились пары с ракетницами. Одна из них стояла по ходу движения катера.

Фаркум выругался. От страха и чванливости из пор его тела лился тошнотворно-зловонный пот.

– Предложи им денег, – сказал он. – Любую сумму.

– Это стража ворот, господин, – заметил Харата, все еще торчавший наружу из бортового люка. Его глаза сузились. Позади бурлящей толпы он увидел движение, марширующую армию. – Они не берут взяток.

– Да мне похер. Выполняй! – взревел Фаркум, брызгая слюной, и из недр его тучного тела вырвался сухой кашель.

Нет, это не армия, понял Харата. Орда. Бледные.

Сквозь всплески помех в воксе настойчиво шипели запросы указаний, пилот начал нервничать. Они все еще направлялись к воротам, и теперь вторая ракетница уже тоже нацелилась в направлении катера.

Харата практически не замечал этого. Он с нездоровой увлеченностью наблюдал, как бледные грязным потоком бегут внизу, и от орды вперед тянутся отростки, похожие на когти. По толпе у ворот прошла волна паники: они понемногу осознали, что к ним приближается. Первым исчез задний край – те, кто слишком боялся приблизиться, или дрогнул от слезоточивого газа. Их втянуло внутрь. Поглотило. Голодный вал покатился дальше, и теперь толпа разделилась на бегущих и сопротивлявшихся им. Это не играло роли. Две противоборствующих группы сошлись в центре, давя друг друга. Воцарилась сумятица, но она быстро развеялась, как только стало отчетливо понятно, от чего именно бегут задние ряды.

Набрав ход, новообразованная волна покатилась к воротам, не боясь тягучих остатков газа и угрозы оружием. Ее гнал страх перед тем, что было хуже. Один из караульных посмотрел в прицел и что-то крикнул. Его вытянутый палец означал смерть, словно само указание им имело божественную силу. Каждое орудие на стене открыло огонь. Мужчин, женщин и детей рвало на части, сносило наземь или охватывало пламенем.

Харате очень хотелось отвести взгляд, но он не мог. Его развернул резкий рывок за плечо, и он увидел перед собой налитые кровью крысиные глазки своего нанимателя. В ноздри ударил липкий смрад, смесь плохо скрытого запаха тела и едкой вони изо рта.

– Предложи денег… – прошипел Фаркум сквозь стиснутые чересчур белые зубы. В одном из моляров блеснул драгоценный камень.

От удара ладони Хараты Фаркум снова распростерся в кресле. На лице торговца выражение замешательства сменилось злобой, а затем испугом, и он обмяк под взглядом наемника.

– Не хватай меня так больше, – предупредил Харата, но все же ответил на лихорадочные запросы пилота, передав указание предложить караулу взятку.

Ответ был выразителен. К катеру устремилась ракета, оставлявшая за собой стартовый инверсионный след. Катер заложил крутой вираж, и Харата вылетел из бортового люка, а Фаркума выбросило из кресло и ударило о стенку отсека. Наемник вцепился в одну из рельсовых направляющих, сумел закинуть ногу на края люка и забрался внутрь.

Он ударил кулаком по воксу, крича пилоту разворачиваться, и бросил взгляд на Фаркума, который, обливаясь кровью из раны на голове, полз по полу в поисках того, за что смог бы ухватиться.

Пилот не ответил, он опять маневрировал, уходя от второй ракеты. По фюзеляжу прошла судорога – ракета разорвалась о корпус. Завизжал рвущийся металл. А потом их завертело, и в открытом бортовом люке замелькала бешено кружащаяся панорама. Все скрылось в дыму, который хлынул в отсек, заполоняя трясущийся воздух. В воксе послышалось распоряжение пилота приготовиться. Через несколько секунд последовали сильный удар и скрип деформируемого металла – корпус сжался и раскололся. Крыло оторвалось. Харата увидел, как оно по спирали уносится в мутную даль, будто подхваченный ураганом лист. Катер перемалывал землю, нос превратился в плуг, копавший погребальную борозду. Разлетелось бронированное стекло – кабина вмялась внутрь, не выдержав нагрузки. Повисшего Харату колотило о стены отсека. Он почувствовал привкус крови и ощутил, как сломалась кость. Подавил крик боли, стиснув зубы и преградив ему дорогу. Грохочущая и дребезжащая какофония крушения все продолжалась и продолжалась; куски отрывались и двигались сами по себе, словно спутники на сходящей орбите; металл подавался и гнулся.

Катер содрогнулся и замер, изрыгая пар и дым. Где-то на пределе слышимости приятно потрескивал огонь.

Харата открыл глаза, с облегчением обнаружив, что жив. Он лежал на полу. Его взгляд привлек к себе широкий столб света, льющегося в открытый бортовой люк. Он понятия не имел, где они упали. Единственное зрелище перед его глазами было ярким, но ничего не давало. Мерцающая натриевая лампа. Внутреннее освещение. Они врезались в здание. Это подтверждали повисшие в горячем воздухе частички каменной пыли.

Пилот был мертв. От кабины ничего не осталось. Из комка искореженного металла торчала рука. Одинокий потек крови слабо передавал нанесенный телу урон.  

Фаркум трепыхался будто опухшая крыса, его прижало к полу тяжелой полосой металла. Он стонал, корчась от непривычной для него боли, и не мог понять, почему не получается нормально двигаться.

Харата попытался подняться, но снова упал от острой боли и понял, что сломал ногу. Отыскав кусок разорванной трубы из какой-то внутренней конструкции отсека, он соорудил шину при помощи проводки, которую выдрал из разбитой панели в стене. Кривясь, он туго затянул ее и нашел тонкий, но длинный кусок обшивки, подходящий в качестве костыля.

Он услышал, как Фаркум оглушенно мямлит его имя с другого края отсека. Харата поднял взгляд от своей работы, но не пошел к господину. Толстяк-торговец принялся кричать, его ярость и боль сливались в нечто примитивное и первобытное.

Осторожно поднявшись, Харата попробовал опереться на костыль и на ногу. Болело адски, но он хотя бы стоял.

Фаркум опять застонал, и на сей раз его отыскал наемника своим затуманенным взглядом. Он начал ругаться, обрушивая настоящий град оскорблений, сперва суля богатства, а потом расплату в случае, если Харата не придет ему на помощь.

– Вытащи меня, вытащи меня… – лопотал Фаркум, тщетно толкая балку, которая прижимала его к полу. Он бился и дергался, безрезультатно ворочая своим жирным телом.

– Харата, – прорычал он, а затем, осознав свое положение, заговорил тише и недоверчиво. – Харата?

Удостоив господина лишь презрительного взгляда, наемник отвернулся и стал выбираться из бортового люка упавшего катера в разрушенное здание снаружи.

– Харата! Харата, ублюдок! Я с тебя шкуру спущу, сын шлюхи! Шваль уличная! Харата… помоги мне… Любая цена. Назови любую цену… Харата!

Вслед ему неслись громкие угрозы и упреки, а также мольбы Фаркума. И еще плач.

Ковыляя прочь от слабо горящего остова, Харата увидел собирающихся бледных. Они еще находились на небольшом отдалении, у него хватало времени уйти восвояси. Выходом казался туннель маглева, так что он направился туда, слегка ускорившись. Каким бы жирным ни был Фаркум, бледные были прожорливы, и их пиршество не продлилось бы долго.

Он успел прилично отойти от крушения, когда бледные добрались туда. Вопли Фаркума достигли исступленной громкости, став похожими на женский визг ужаса, а затем резко оборвались.

Бросив назад последний взгляд, Харата вошел в туннель, и его поглотил мрак. Линия тянулась на юг, уходя вглубь Нижнего Стока, но это едва ли имело значение. Ворота были неодолимы. Никто не смог бы пройти внутрь, но пока он шел в черноту, у него в голове всплыла последняя увиденная картина – бледные у ворот и карабкаются наверх…

Низкий гул указывал, что через рельс пропущено смертоносное напряжение, и чтобы гарантированно его не задеть, Харата прижался к противоположной стене туннеля. Постепенно его глаза привыкли к темноте. На него надвигалось изможденное белое лицо. Бледный, заторможенный и больной. Харата прострелил ему голову, держа флешеттный пистолет в одной руке, а костыль в другой, после чего двинулся дальше. Под ногами попадались обломки, и он не раз споткнулся. Из мутного сумрака возник второй бледный. Он был не один. Харата убил и его, и остальных.

Флешеттный пистолет щелкнул, опустев. Харата похлопал по своему комбинезону, но больше зарядов у него не было, поэтому он выбросил бесценное оружие и сосредоточился на передвижении.

Он сильно хромал, лицо покрылось бусинками пота, от которого стало липким тело под комбинезоном. Харата почувствовал, как к нему возвращается страх. Он слышал их неподалеку, они шаркали, принюхивались, рычали. По рельсу с треском пронесся разряд энергии, и в туннеле послышался грохот. Маглевы автоматически ходили по графику. Мимо промчался очередной вагон, шумный и яркий. В резком свете снова возникли бледные. Гораздо больше. Они с криками приближались по туннелю, появляясь из ниш и закоулков – изголодавшиеся и доведенные до предела.

Харата заторопился, но сломанная нога тормозила его, словно якорь. Впереди замерцал свет – должно быть, станция. Он прибавил ходу, силясь достичь света, достичь спасения. Сердце колотилось, дыхание срывалось. А потом костыль подломился под ним, и он упал. Вспыхнула раскаленная добела боль, опалившая каждое нервное окончание. До него донесся запах гнили и сырости, и он понял, что они близко. Слишком близко.

Он ощутил электрическую вибрацию рельса. Тот был на расстоянии вытянутой руки.

Харата знал, что люди вроде него умирают одним из двух способов. Либо их убивают при исполнении работы, либо же они в конце концов осознают свое моральное падение и пускают пулю в лоб, чтобы уйти от ненависти к самому себе. Во второй вариант он не верил, считая, что это путь трусов. У таких социопатов, как он, нет морали. У него была лишь его мантра.

Выживи или умри.

Тухлое дыхание обдало ухо и защипало ноздри.

Харата сделал свой выбор. Он протянул руку и схватился за рельс.

↑ Глава XXIII. Спрятанное в теле

«Мул» двигался на север. Пассажиры хранили похоронное молчание, а повторяющееся дребезжание металла грузовика как будто оплакивало их горе. Здание участка превратилось в лишенную света высокую тень на заднем плане. Они были рады покинуть его проклятые стены. В нескольких милях впереди пролегала граница, от которой было еще несколько миль до ворот в верхний улей. Моргравия наблюдала, как Меагр вновь погружается в сон, словно все ужасы отошли зализать раны. Возможно, впрочем, те просто затихли и ждали. На краю обзора все еще бродили сгорбленные фигуры, слишком далеки и слишком медленные, чтобы о них волноваться. Меагр никогда не был богатым местом, но теперь он принадлежал бледным.

За рулем сидел Перегонщик. С момента выезда из участка он отмалчивался, что было для него нетипично. Барак, из-за ран получивший возможность передохнуть, урывками спал сзади, положив голову Яне на плечо. Рядом, с достоинством отстранившись, сидела Маклер, вглядывавшаяся в тени за окном, где проносились неровные силуэты костяков поселения. Она держалась за запястье своей изуродованной руки, как будто сам факт такого пожатия мог смягчить боль от сплавившихся пальцев.

– Этот кошмар… – проговорила Маклер. Ее голос сзади звучал чуть громче шепота.

Яна шевельнулась, но Барак продолжал спать.

– Он поглотит это место. Я чувствую в воздухе… страх. Он сведет нас всех с ума. Быть может, уже свел.

Яна наклонилась к Маклеру и успокаивающе положила ей руку на плечо.

– Имей надежду. Мы живы. Если сможем добраться до границы, то…

– Это неважно, – произнесла Маклер и повернулась к переднему ряду. – Вот она знает.

Моргравия подняла глаза, но не ответила. Ее кожу покалывало, словно в качестве реакции на сильный жар, однако в кабине было холодно. На лице проступили капли пота, и она смахнула их рукой в перчатке.

– Она знает, что будет дальше, – продолжила Маклер, – если это не прекратится. Они все сожгут. Такие, как она. Чтобы спасти тело, отсеки конечность. Разве не так? Очищающее пламя? Никто не пройдет через ворота живым. Они этого попросту не допустят.

Исходившая от нее горечь была так же физически ощутима, как и жар, пощипывавший горящую кожу Моргравии. Инквизитором начало овладевать ощущение вторжения, как будто в тело вгрызались насекомые. Она сдерживала себя лишь усилием воли. Сердце застучало в груди, ее накрыло приступом диспноэ. Горло сжалось, каждый нерв саднило и жгло. В глазу вспыхнула боль, словно в радужку вогнали горячую иголку. Ее воля не выдержала, будто дамба, капитулирующая перед яростью бушующего потока. Она сдалась вместе с ней.

– Выпусти меня… – прохрипела она. Голос так срывался, что его было едва слышно.

Перегонщик слегка повернулся на звук, но он ее толком не услышал.

Моргравия задыхалась, судорожно выталкивая наружу воздух и будучи едва в силах вдохнуть снова. Она вцепилась в переднюю панель грузовика, чем наконец-то привлекла внимание Перегонщика.

– С тобой все в порядке? – поинтересовался тот, искоса глядя на нее, но по большей части продолжая следить за дорогой.

Вдалеке вырисовался старый шахтерский район, заброшенный и весь пропитанный ощущением грядущей беды. Грузовик ехал по основной дороге, которая проходила насквозь. Обветшалые башни и склады приближались.

– Выпусти меня, – повторила Моргравия громче. По телу разливался огонь. Что бы ни спрятали внутри нее, оно пробивалось на волю.

Перегонщик нахмурился.

– В этой глуши? Тут ничего нет.

– Проклятье, сейчас же! – закричала Моргравия. Желудок сжался от бурного позыва к рвоте.

Грузовик свернул и остановился на клочке местности, поросшем кустарником.

Она вывалилась наружу, наполовину выпрыгнув, наполовину выпав, и ее стошнило на землю. Сплевывая остатки, Моргравия ожидала что-то увидеть в рвоте – некое жуткое свидетельство скрытой внутри нее болезни. Перед ней плескалась зловонная лужа извергнутой жидкости, но она в основном представляла собой скопление желчи. Та обжигала горло, горячая и едкая.

После опустошения желудка ощущение не прошло. Внутри чувствовалось шевеление, будто что-то нащупывали хирургическими инструментами.

– Дайте мне секунду… – произнесла она, задыхаясь от боли внутри, и нетвердым шагом пошла к полуразрушенному остову мануфактории, озаренному светом фар грузовика. Ей нужно было отойти, скрыться с глаз, подумать несколько минут, понять. От здания остался только первый этаж, но Моргравия заметила помывочный блок – старый, неиспользуемый, но еще целый. Она направилась туда.

– Инквизитор? – спросила Маклер, после чего открыла дверцу и вышла наружу.

– Какого хрена происходит? – спросил Перегонщик.

– Оставайся у грузовика, – велела ему Моргравия, более ничего не сказав.

Маклер двинулась следом за ней.

Перегонщик высунулся из окна.

– А ты-то куда идешь? Нет времени разбредаться.

– Не припоминаю тот пункт, где уплаченные мной деньги дают тебе право задавать мне вопросы, – отозвалась Маклер и зашагала прочь.

Перегонщик выругался и запалил очередную сигару, глядя ей вслед.

Узкий мостик пересекал рабочую траншею, уходившую ко входу в мануфакторию. Какие бы добытые из земли руды здесь ни перерабатывали, их запасы давным-давно иссякли. Здание было темным и холодным, словно задутая свеча зимой. В воздухе держался запах промышленности. С мануфактории вынесли все, имевшее хоть какую-то ценность, и она будто саваном покрылась пылью. На аспидно-серых стенах были намалеваны эмблемы банд. Пол устилали следы недавно горевших костров. С потолка свисали цепи, напомнившие ей петли. Они легонько раскачивались туда-сюда, позвякивая при столкновениях.

Помывочный блок был пристроен к основному зданию мануфактории и состоял из нескольких небольших ячеек. В каждой имелась раковина, зеркало и кран с водой. Стены были выложены грязными белесыми керамическими плитками. Войдя в одну из кабинок, Моргравия почувствовала, как сердце грохочет, словно тяжелая артиллерия. Вспыхнула боль, по телу бежало ощущение стремительного перерождения. Она сжала себя с боков, надеясь удержать внутри то, что как будто пыталось протолкнуться наружу. Глаз жгло, поэтому она зажмурила веко, включила старую натриевую лампу над раковиной и вцепилась в ту, как было в казарме.

Медленно и размеренно дыша, она стала повторять мантру.

– Разум, не имеющий цели, забредет в темные места…

Она напомнила себе, кто она такая, что она из себя представляет, несмотря на постоянное ощущение разобщения личности. Ее воля – все. Она видела бездну и не дрогнула. И понемногу, но уверенно Моргравия обрела спокойствие. Дыхание стало легче, сердце вернулось в более естественный ритм.

– В этом дело?.. – раздался голос позади нее.

Это была Маклер, шедшая за ней от грузовика.

– Рана, полученная в участке, только и всего, – произнесла Моргравия, но не обернулась и не стала смотреть на собственное отражение.

– Так себе ложь, – сказала Маклер. – Слыхала я и получше.

Моргравия ощутила, как в теле шевельнулся отголосок зуда, и сжала кулаки.

– Чего ты хочешь?

– Хочу знать твой секрет. Зачем ты здесь вышла?

– Я узнаю секреты, а не разглашаю их.

– Должна сказать, я была заинтригована, – продолжила Маклер, словно Моргравия ничего и не говорила. – Инквизитор, которому нужен несанкционированный псайкер. Сперва я решила, что это, наверное, ловушка. Вот почему я привела друга.

Моргравия облизнула губы, поразившись тому, как они пересохли. Она почувствовала привкус желчи и скривилась от едкости.

– Но ты говоришь не об Аруме Перегонщике.

Выражение лица Маклера стало кислым. Моргравия увидела это в зеркале, попутно с облегчением обнаружив, что на нее глядит ее собственное лицо, а не что-то другое.

– Он наемник, как ты и сказала, – снова заговорила Маклер. – У Святого Тупичка имелась определенная репутация. Я посчитала, что может понадобиться дополнительная защита.

– А тот шифр, который ты ему дала?

– Бесполезен. Мне просто нужно было, чтобы ты поверила, будто у меня есть партнер, способный дать тебе то, что ты хочешь.

– Стало быть, ты собиралась меня предать.

– Разумеется.

– И его тоже.

– Ему уже заплачено. Он ничего не теряет.

– Так почему ты здесь на самом деле? Не чтобы узнать мой секрет. Чтобы поделиться своим, так ведь? – она обернулась с бесстрастным лицом. – Эмпат – это ты.

На миг между ними повисло молчание – промежуток нерешительности, которому предстояло навеки изменить их взаимоотношения.

В конце концов, Маклер предпочла сдаться.

– Как давно ты знаешь?

– Я не была уверена, пока не увидела клеймо. Это ведьмина метка. Старая. Насколько я понимаю, ты сбежала от преследователей. Кто это был – местные ополченцы, охотник за головами?

– Ни то, ни другое. Просто люди. Ослепленные страхом и ненавистью. Мелкие умишки, которым хотелось навредить тому, чего они не понимали, ведь так они ощущали себя в большей безопасности. Я их убила. После того, как они меня заклеймили. Выпотрошила их разумы, превратила в пустые оболочки. Потом я скрылась и обрела некоторый покой в Меагре. Занялась своим ремеслом и стала известна как Маклер. Справлялась неплохо. Я хорошо умею узнавать, чего хотят другие.

– И теперь за тобой опять охотятся.

Маклер горько улыбнулась.

– Я была… неосторожна. Следя за обстановкой, я услышала, что крючок уже заброшен. Я не лгала, когда сказала, что завела много врагов.

– А если это я? – безразлично поинтересовалась Моргравия. – Что, если ты и есть та причина, по которой я здесь?

Та снова криво улыбнулась.

– Ты здесь не из-за меня, и мы обе это знаем. Более вероятно, что это…

В тишине помывочного блока внезапно раздался выстрел.

Моргравия инстинктивно выхватила пистолет, но затем увидела красный цветок, раскрывающийся на одеянии Маклера. Или Эмпата. Это уже не играло роли. Та медленно припала на одно колено, а потом улеглась на бок, судорожно хватая ртом воздух.

– Как я тебе и говорил, – донесся из тени голос Арума Перегонщика, – не все обязательно те, кем кажутся.

Он медленно появился из сумрака, словно призрак. Обаяние оставалось при нем, но теперь оно сочеталось с чем-то жестоким и алчным.

– Будь добра, брось эту пушку, – произнес он, качнув оружием в ее направлении. – Ты мне нравишься, инквизитор, но не настолько. И в отличие от этой умирающей на полу ведьмы, я не из доверчивых.

Моргравия подчинилась, и ее тяжелый стаб-пистолет с глухим стуком упал наземь.

– Ты за ней охотился, – сказала она, вставая между Перегонщиком и его целью.

– Не лично я, но я взял контракт. Люблю подбираться поближе к добыче перед тем, как нажать на спуск.

– И она все это время была у тебя под носом.

Как и он был прямо передо мной, а я его прозевала.

– Признаюсь, это малость обидно, но я не знал Эмпата. Как она выглядит, где прячется. Никто не знал. Это-то меня и заинтересовало. Впрочем, я знал ее Маклера. Она показывается на виду. Полагаю, род занятий вынуждает. Я держал ухо востро, нашел того, кто вел поиски, – он кивнул в сторону Моргравии, – и предложил свои услуги наемника.

– Кто тебе вообще теперь заплатит?

– Найду участок, который выплатит гонорар. Если нет, отыщу ее запасы. Это не должно быть особо сложно. По моим прикидкам, там хватит все покрыть. Маклер была богатой женщиной.

– Она еще жива.

– Это ненадолго.

– Я не могу позволить тебе убить ее.

Лицо Перегонщика исказилось в притворном недоумении.

– Не пойму, с чего бы это у тебя был выбор, учитывая, что пушка в руке у меня, а твоей убийцы с черепом вместо лица в округе не видать. К слову, она – это что-то. Никогда не встречал никого, кто бы вот так убивал. Где ты ее нашла? А, ну да, – он укоризненно погрозил самому себе пальцем, – ты ведь не помнишь, верно? Не представляю, на что это должно быть похоже. Ты мне симпатична, правда, но мне нужно выполнить контракт, и я бы хотел это сделать, пока отсюда еще можно выбраться. Так что… если не возражаешь.

– Не могу.

Перегонщик коротко вздохнул и раздраженно прикусил губу.

– А как насчет такого. Я позволю тебе получить от нее все, что надо, а потом ты пойдешь своей дорогой. Я получаю гонорар, ты получаешь свою память. Никаких минусов.

– Не. Могу.

Он выругался.

– Да она уже наполовину мертва. Упираясь, ничего не добьешься. А теперь отойди, чтобы я мог ее прикончить. Тебе нет причин умирать.

Моргравия не сходила с места. Она чувствовала зуд, сильный и неотступный. Внутри нее что-то медленно разворачивалось – нечто пробуждалось, реагируя на угрозу.

– Я служитель святого ордоса, – с трудом выговорила она, пытаясь унять зуд, но тот нарастал, распространялся шире и усугублялся: красный сон вдруг снова обрел реальность.

режут разъединяют кости переделаны заменены металлом поршневыми клинками шестернями красными как кровь кабели и провода словно вены

– И у меня нет желания таких убивать, – сказал Перегонщик. – Но я убью.

– Ты навлечешь на себя гнев Инквизиции… – задыхаясь, выдавила она. Кончики пальцев жгло, она чувствовала, как сквозь них проталкивается что-то острое.

– Сомневаюсь. Не будь им на тебя насрать, они уже были бы здесь, – произнес Перегонщик, который, похоже, не замечал проблем Моргравии.

Она пошатнулась.

Это последствие расколотого разума?

Он продолжал говорить.

– Этот город катится в пекло. Решат, что ты погибла вместе с ним.

Она моргнула, и поверх зрения наложилась зернистая красная дымка. По радужке побежали потоки данных, фокусировочные кольца расширялись и сжимались. Оценивали, измеряли.

– Я могу привести к тебе Хел… – проговорила она, пытаясь не упасть и балансируя на грани.

– Ты так ее называешь?

– Только в лицо, – произнесла Моргравия, бросив взгляд в тень у него за спиной. Испугавшись, что позади него стоит воплощение смерти, Перегонщик развернулся вполоборота и отвел руку. Ровно насколько требовалось.

Моргравия бросилась на него, ее мономолекулярный клинок рассек воздух, превратившись в размытое серебристое пятно. Она услышала пистолетный выстрел и почувствовала, как что-то сжалось в боку. Броня поглотила большую часть удара, но пуля достала до плоти. За первым выстрелом последовал второй, но еще до того, как дуло успело полыхнуть, Моргравия рукой оттолкнула ствол в сторону. От попадания разлетелась плитка. Вторая рука полоснула ножом, пропоров на пыльнике Перегонщика неровную красную полосу.

Он выругался.

– Поверить не могу, что повелся на это, – прорычал он, все еще силясь прицелиться в инквизитора. – Должно быть, ты мне действительно нравишься.

Он дал очередь, но та прошлась по стене. Снова посыпались осколки разбитой керамики.

Моргравия вбила колено ему в живот. Охнув, Перегонщик выронил пистолет и выхватил второй. Обливаясь кровью, он выстрелил, и Моргравия вскрикнула – пуля зацепила ее плечо. У нее в руках уже не было оружия, и когда автопистолет выпал из онемевших пальцев Перегонщика, тот осознал, в чем причина. Мономолекулярный клинок был воткнут ему в грудь по самую рукоятку.

Нет, это был не нож. Тот лежал на полу, забрызганный кровью. Она его уронила. Клинок вырос из тела Моргравии. Ее пальцы разошлись и соединились в длинную металлическую пику.

Клинок скользнул назад, металлический язык втянулся, словно обладал разумом. Перегонщик отшатнулся и выплюнул немного крови. Врезавшись в раковину, он осел на пол, раскинув согнутые ноги и уронив руки по бокам. Он хрипло дышал через рот, на коленях собралась кровавая лужа. Его изумленные глаза расширились, и лицо исказилось в чистом, бездумном ужасе. Он потянулся к отсутствующему пистолету, а затем рухнул и больше уже не шевелился.

Моргравия застонала и схватилась за руку, в ужасе глядя на окровавленную металлическую шпору, которая необъяснимым образом составляла одно целое с ее телом. Ей овладело ощущение неустойчивости, похожее на миг дезориентирующей невесомости перед падением. У нее закружилась голова, и она повалилась на четвереньки. В животе что-то раскручивалось. Издавая тонкий, бессловесный крик, она пыталась ползти, а в ее сознании проступал калейдоскоп образов, которые врезались друг в друга, будто разрозненные волны. Красный сон… каждое нарушение, каждая пытка и каждое посягательство на ее плоть сталкивались и перестраивались…

Сливались.

В воздухе резко пахнет химической дезинфекцией и железом, мясом и холодом. Проступает лаборатория. Вокруг стола, на котором она лежит, собрались фигуры в рясах. Они увешаны клинками: скальпели, пилы, дрели и горячие красные лучи. На вид они чужеродны, механистичны. Она – живой объект вскрытия, распяленный для эксперимента. Ее кожа оттянута, обнажены органы. Быстро и аритмично пульсирует сердце. Оно блестит в прохладном воздухе, словно мясистое яблоко, к которому добавили артерии. Только через несколько мгновений она понимает, что оно принадлежит ей. Пара легких тяжело и сбивчиво расширяется и сдувается, они тоже ее. Расколотые и разведенные ребра впускают захватчиков внутрь. Они явились рассекать, резать, вырывать и отделять. Безликие хирурги, существа из металла с мельчайшей толикой плоти, пощелкивают и жужжат. Они вынимают кости и части ее внутренностей. Из нескольких чаш рядом поднимается пар и исходит зловоние бойни. Общаясь между собой, хирурги издают серию отрывистых скрипов и взвизгов, перемежаемых шипением помех. Разобрать их язык невозможно, он оставляет лишь ощущение крика: неблагозвучного, хриплого, лишенного эмоций крика. И она понимает, что тоже кричит – от ужаса, пока на нее опускается красная пелена агонии, а внутри, будто холодный лед, укореняется ощущение совершаемого ими над ней надругательства. Пока ее переделывают. А хирурги режут и переговариваются, глухие к ее смятению; холодные и безразличные, словно пустота. И в сумраке над ней нависают два красных солнца, а затем наплывает чернота, и все остальное теряется.

Она почувствовала вкус грязи и осознала, что ее лицо прижато к полу. Моргравия поднялась: медленно, пробуя силы. Страшась того, что увидит, она посмотрела на свою руку, однако там снова была плоть, хотя вокруг предплечья и в промежутках между пальцами тянулись тонкие полоски засохшей крови. Словно застежка-молния, или лепестки цветка, сомкнувшиеся на закате. От неопровержимой реальности произошедшего ее как будто ударили кулаком, и она с трудом подавила малопонятное чувство, будто разваливается на части.

Моргравия стиснула свое плечо, прикусив губу от боли, вызванной пулевым отверстием. Это придало ей сосредоточенности, появился якорь, за который можно было зацепиться. Он отогнал смутное ощущение ужаса, которое поднималось в горле, словно желчь. Травма вызвала реакцию. Тень, окутывавшая ее память, чуть-чуть разошлась, пропустив толику откровения, однако ответы так и не пришли.

Она увидела Эмпата, лежавшую в луже крови, и подползла к ней. Моргравии хватило одного взгляда на рану в груди, чтобы понять, что Эмпат при смерти. Псайкер протянула к инквизитору руку с дрожащими пальцами. Она открывала рот, распахивая и закрывая его в тщетной попытке заговорить. Моргравия взяла ее за руку, но Эмпат отдернула кисть и с трудом попыталась коснуться лба инквизитора.

Теперь уже тоже дрожа, Моргравия наклонилась вперед и закрыла глаза. Она почувствовала ледяное касание изморози и спазм электрического разряда, и запертые кладовые ее памяти раскрылись и получили свободу.

↑ Глава XXIV. Сожжение за грехи наши

По ощущениям прошло несколько часов, и от конечной станции маглева Кристо и остальные подошли к обветшалой церкви. Разрушенный шпиль венчало старинное потускневшее изваяние орла, взиравшего на всех проходящих внизу, будто некое ужасное знамение. Крышу сожрал огонь, после которого остались только торчащие черные выступы, похожие на ребра. Удушливый смрад жареного мяса, висевший в воздухе, заставил Кристо перевести взгляд с каменной церкви на скопление подвесных клеток. В каждой из них виднелись частично сгоревшие тела, конечности которых напоминали обугленные веточки растопки. При взгляде на Конвокацию и его широко раскрытые увлажнившиеся глаза становилось ясно – это он предал этих мужчин и женщин смерти. Он покарал их: возможно, сперва мечом, но затем и огнем. Сделал это, прикрываясь волей Императора и представив все праведным. Даже необходимым. Такие люди, как этот жрец, всегда искали оправдание своим бесчинствам. В этот момент Кристо понял – ему придется убить этого человека, иначе тот наверняка убьет их всех. Иначе только оболванивание, вступление в культ.

– Да пребудет с нами слава Его… – прошептал Конвокация и кивнул своей пастве, чтобы те тащили пленников дальше.

Эта церковь извращенной веры была укреплена. Снаружи стояли шипастые противотанковые ежи, препятствие для неупокоенных мертвецов. На лесах, представлявших собой импровизированные дозорные посты, размещались снайперы с примитивными винтовками. Дорогу преграждали ворота, сделанные из двух кусков танковой брони, вне всякого сомнения, украденных с брошенной мануфактории и приваренных к колонне с петлями. Конвокация крикнул, возвещая о себе, и ворота открылись, пропуская их в сердце его безумного царства.

Если не считать укреплений, церковь не особо строго поддерживали в целости. Притвор почти целиком обвалился и не подлежал восстановлению, от него остался практически один разрушенный каменный свод. Только когда они вошли в осыпающийся неф, Кристо наконец-то понял, что же случилось с обитателями Меагра – по крайней мере с теми, кто еще был жив.

Тут были выстроены примитивные загоны, и в них-то и собрали выживших. Грязные, с пустыми взглядами, они ожидали суда. А перед ними простиралась их судьба. В центре нефа была вырыта огромная яма, которая уходила настолько глубоко во тьму, что вполне могла быть бесконечной. Окружавшие ее каменные плиты были расколоты и разломаны. Громадные размеры мешали поверить, что она выкопана руками людей, однако снизу доносилось слабое эхо шума работы, опровергая кажущуюся бездонность. Вдоль одной из стенок зигзагом тянулся грубый деревянный помост, исчезавший во мраке. Еще один выдавался над ямой, словно сходня.

Загоны нависали над этим колоссальным зияющим провалом – по сути, жертвенной ямой – а наверху были подвешены клетки для сожжений. Обитатели загонов были и ресурсом для жертвоприношений и рекрутами для армии Конвокации. Очереди бледных изможденных людей змеились от загонов к паре кафедр, где их допрашивал аколит в рясе. Кристо не слышал, о чем шла речь, однако наблюдал результат этих ужасающих собеседований. Неверный ответ, настрой против веры Божественных – и тебя волокут к клеткам и поднимают над ямой ждать сожжения. Продемонстрировал достаточный пыл, вкус к ненормальному учению безумцев – получил маску и дубинку или нож.

Слышался плач, крики. На нескольких пленниках была изодранная форма надзирателей. Большинство из них в итоге оказывались в масках. Кристо видел, как одного несчастного забили до смерти за попытку сопротивления, а другая перерезала себе горло зазубренным куском стекломозаики, чтобы не попасть в пламя. Клетки заполнялись, и у Кристо возникло чувство, что младшие аколиты ожидали возвращения своего первосвященника. Всего было восемнадцать клеток, подвешенных на разной высоте. Обгорелые трупы предыдущих обитателей вынимали, отцепляя дно клетки при помощи длинных пик и позволяя почерневшим останкам упасть вниз пепельным подношением. Впрочем, не всегда удавалось сделать это аккуратно. Костлявые кисти рук отделялись от бывших запястий и оставались висеть на прутьях, словно амулеты – мрачное предвестье того, что ожидало следующего вошедшего в клетку.

Кристо едва мог поверить своим глазам.

– Трон пресвятой…

Он наблюдал, как рабочего с факторума вывели на сходню, где над ним с обеих сторон нависли кафедры. Вместо того, чтобы отдать себя во власть суда, человек побежал, устремившись к краю сходни и предпочтя быструю смерть сожжению заживо.

Отчетливо, будто сигнал трубы, прозвучал пистолетный выстрел, и мужчина повалился, не дотянув несколько футов до последнего прыжка. На его спине расплылся багрянец. Двое головорезов в масках подхватили его и потащили прочь.

– Никто не опорочит Его величия, – произнес Конвокация. Ствол пистолета в его руке еще дымился после недавнего выстрела.

Жрец успел беззвучно появиться рядом с Кристо. Его поступь была мягкой, но запах невозможно было с чем-либо перепутать.

– Прежде ты спрашивал меня, куда вас ведут, – сказал он. – Смотри же и узри… Погибель! Конец человечества, каким мы его знаем, и суд Императора над всеми грехами.

– Ты считаешь, что яма – это Император?

– Это пасть, которую вечно надлежит кормить. Дабы Империум процветал, необходимо приносить жертвы.

– Это безумие…

Слово вырвалось непроизвольно, как дыхание, однако не вызвало у проповедующего жреца негативной реакции, хотя его глаза и расширились.

– Это единственное здравое, что нам остается. Вернуться к прежним путям, к огню и чистоте. Его воле!

Он сделал жест рукой, и их провели в загоны. Когда они, спотыкаясь, прошли в ворота и примкнули к массе остальных, ожидавших своей участи, Кристо обхватил Карину руками. Та горячо обняла его в ответ. В ее глазах был испуг.

– Что происходит? Что они делают?

Кристо покачал головой. Ему было нечего ответить.

– Держитесь вместе, – сказал он. – Я нас вытащу.

– Как?

– Не знаю, – отозвался он. Его взгляд блуждал по толпе в поисках озарения.

Предшествующая истерия, которая приводила к смертям, утихла, сменившись усталой покорностью. Узники продолжали жаться друг к другу, но брели навстречу своему концу с потускневшими глазами, будто скот.

Селестия растерянно озиралась по сторонам.

– Это ненормально, – произнесла она. – Они порочны. Безумцы начали пожирать друг друга.

Кристо потянулся к ней и взял ее за руку. Фанатики забрали ее церемониальный меч. Селестии хватило ума не пытаться им помешать, только наблюдать, как Победу вручили жрецу, и Конвокация заправил оружие себе за пояс, словно завоеванный трофей. Паства жреца уже наградила ее несколькими мрачными взглядами. Ее религиозное облачение бросало вызов их извращенным верованиям. Пока что они ничего не предприняли, но Кристо считал, что это лишь вопрос времени.

– Я позабочусь, чтобы он к тебе вернулся, – произнес он.

Еще одно обещание, которое он, скорее всего, не мог сдержать.

– Они умрут за это, – пылко ответила она. – Не за меч, а за то, что сотворили именем Его.

Воистину, Император оставил это место, и на замену Ему поднялось нечто более мрачное – подобие Имперской веры, но представлявшее собой ее отражение в грязном зеркале.

Вглядываясь во тьму ямы, Кристо невольно задался вопросом, что же в ней находится, и почему эти безумные мужчины и женщины устроили вокруг нее церковь своей религии.

Словно в ответ ему, из рядов Божественных донеслись крики. Отчасти сигнал, отчасти поддержка.

– Отвернись, – велел он дочери, но та не послушала. Никто из них не отвернулся.

Клетки подожгли. Вопли начались вновь.

↑ Глава XXV. Раздробленные воспоминания

Проступили фрагменты, части общего целого. Она вспомнила не все, не сразу. Как Ошанти вел корабль, пока они заходили на посадку над проклятыми шпилями Блекгейста. Как он смеялся над дурацкой шуткой Роупера, для пущего эффекта оглаживая свои ухоженные усы. Какие холодные и мертвые глаза были у Роупера, когда она переползала через его простреленное тело. Как Хел не терпелось выбраться из трюма корабля, и как она ловко прошлась колесом, когда открылась кормовая аппарель. Как Карнержи пошла следом, отпуская какой-то сардонический комментарий насчет буйной молодежи. И как потом Карнержи испарилась во вспышке света, опоздав включить силовое поле – она была слишком пьяна, чтобы заметить расставленную врагами ловушку.

Воспоминания возвращались бурным каскадом, грозившим разрушить берега разума Моргравии. Они были слабо упорядочены, смешение мыслей и эмоций.

Однако прямо на виду возникло слово, и инквизитор инстинктивно поняла, что именно это объект ее охоты.

Валгааст.

Культ машины, тайных технологий и запретных знаний. Они являлись раковой опухолью, которую требовалось вырезать, а Моргравия являлась скальпелем.

Так было тогда. До того, как она распростерлась на земле, скрючившись от боли. До того, как ее сознание освежевали и прочесали. До того, как ее агентов перебили, и единственным доказательством того, что они когда-либо существовали, остались лишь крошечные проблески в памяти.

Моргравия выжила. Окровавленную и избитую, ее приволокли к предводителям культа. Те носили темные одеяния, в ткань которых были вплетены символы, изображавшие одновременно шестерню и восьмиконечную звезду, знак Погибели. Знак зла.

Она недооценила их – как их возможности, так и глубину их падения. Высокомерие ослепило ее. Нетерпение решило ее судьбу. Для них она стала всего лишь подопытным, экспериментом. Они переделали ее, изрезали плоть, опустошили ее и заполнили пустоту ужасами, а затем зашили обратно.

Я – сосуд их зла…

Тяжелый стаб-пистолет поблескивал в скверном освещении умывального помещения. Моргравия потянулась за ним. С сокрушенным выражением на лице она взяла оружие в руку и опустила взгляд на Эмпата. Та была мертвой, промерзшей и холодной на ощупь. На ресницах, будто бриллианты, мерцали крошечные сосульки.

– Это я – сигнал… – проговорила Моргравия, и не удивилась прозвучавшей в голосе горечи.

Валгааст не только совершил насилие над ее плотью, но и устроил так, чтобы она предала саму себя и все, за что боролась. Такую пилюлю было трудно проглотить, поэтому вместо этого она сунула в рот пистолет. Прикусила ствол, направляя его так, чтобы ей вышибло затылок. Одно нажатие. Ее жизнь за тысячи других. Это было не самоубийство. Это была необходимость. Жертва. Прервать сигнал, положить конец угрозе. Она не станет чудовищем, только не для них.

Моргравия закрыла глаза и почувствовала, как палец напрягается на спусковом крючке. Нажать еще чуть-чуть сильнее…

А затем она заколебалась.

Этого было недостаточно. Культ надлежало выжечь. Целиком и полностью. Только так можно было удостовериться, что с ними покончено.

Расслабив палец на спуске, она поперхнулась и со слезами на глазах вынула ствол изо рта. Вкус остался. Теплый металл и кордит. Она сделала длинный судорожный вдох и заставила себя подняться на ноги.

Когда она приплелась обратно к грузовику, Барак с Яной ждали ее.

Экс-надзиратель выглядел бледным, он стоял, тяжело привалившись к грузовику. Яна была рядом с ним.

– Где остальные? – спросила она, молча отметив изможденный вид инквизитора. – Я слышала выстрелы.

– Мертвы. Перегонщик убил Маклера, а я убила Перегонщика, – ровным голосом отозвалась Моргравия и двинулась дальше. – Садитесь в грузовик. Езжайте к воротам.

Она порылась в пальто, вытащила свою инквизиторскую розетту и бросила ее Яне, которая торопливо поймала предмет.

– Что это? И что значит «они мертвы»? Что происходит?

– Финал, наконец-то, – она указала на розетту. – Она вам понадобится. Без нее вас не пропустят через ворота. Скажете, что вы мои аколиты. Что у вас дело Инквизиции. Они слишком перепугаются, чтобы вам возражать. Легче просто пропустить.

По крайней мере, я надеюсь на это.

Когда Моргравия проходила мимо грузовика, Барак встал у нее на дороге. Он мягко взялее за запястье и очень тихо спросил:

– Почему они мертвы?

– Потому что никто из них не был тем, кем казался, – произнесла Моргравия. – И похоже, что и я тоже.

Если последняя фраза и навела Барака на какие-то мысли, он никак об этом не упомянул.

– Мы не можем просто тебя здесь оставить, – сказал он. – Я так не поступлю.

– Барак, я пойду одна, – отозвалась Моргравия. – Я должна. Для вас обоих это небезопасно. Вам придется меня отпустить.

Он на мгновение задержал ее взгляд, словно оценивая правдивость сказанного, а затем кивнул и уронил руку.

– Ты направляешься в церковь, верно?

– Можно и так сказать.

Он кивнул и на это, хотя по его напряженной челюсти она видела, что ему хочется пойти с ней и отомстить за мертвых из Участка IX.

– Будь осторожна, – произнес Барак.

– Просто доберитесь до ворот. Если я потерплю неудачу, только они будут стоять между чумой и всем остальным ульем. Я бы предпочла, чтобы вы находились с той стороны.

Казалось, Барак хотел сказать еще что-то, но передумал. Моргравию это устраивало. Она никогда не отличалась сентиментальностью и совершенно не испытывала ее и сейчас. Она пошла дальше.

– Больше мы не встретимся, – крикнула она. – И не пытайтесь меня искать.

Потому что я буду мертва.

Барак не ответил. Через несколько минут грузовик зачихал и с пыхтением начал удаляться.

В тени ее поджидала одинокая фигурка. Невысокая и грациозная, она имела осанку танцовщицы, однако Моргравия знала, что к чему.

Когда она взглянула на Хел, на поверхности разума заплескались шевельнувшиеся старые воспоминания. Маленькая девочка, робкая и напуганная, стоит босиком, держась за руку матери. Возле храма Кровавых, громадные бронзовые двери которого открываются. Зловещая тьма, запах смерти. Вот они нетвердыми шагами приблизились к порогу, и крошечная ладошка выскальзывает из ее руки. Невинность, принесенная в жертву. Беззвучные слезы. Всепоглощающая темнота. Закрываются двери, ведущие в одну жизнь, и отпираются те, что ведут в иную. Одна утрата добавляется к другой, увеличивая ее.

– Я нашла тебя, Мама, – произнесла Хел и сделала неглубокий книксен.

– Не только меня, – отозвалась Моргравия. – У тебя есть и еще что-то, так ведь?

Хел склонила голову.

– Ты вспомнила?

– Кое-что.

– Тогда иди за мной, я знаю дорогу.

Моргравия подавила скорбь, подавила желание прикоснуться к лицу Хел, чтобы ощутить непорочность, которая, как ей было известно, давно уже ушла. Это был внутренний порыв, глубокая тоска. Она не выдала ничего из этого. Потому что и сама не понимала. В воспоминаниях присутствовал пробел, словно те сговорились ускользать от нее.

↑ Глава XXVI. Вера

Неверующие горели. Их кожа чернела, и они корчились в клетках, обгорая до костей, пока не оставалось ничего, кроме пепла. Те, кто еще ожидал своей участи в загонах, были вынуждены наблюдать. Некоторые плакали, другие смотрели с тупой увлеченностью. Большинство узников сбились в группы – часть в силу родственных связей, часть из простого племенного инстинкта. Человек не создан для жизни в одиночестве. Движущей силой его эволюционного цикла является врожденная тяга к размножению. Каждому нужен клан. Так повелось с первобытных времен, это важнейший для выживания инстинкт. Ведь поодиночке люди слабы, но вместе он сильны.

«А еще глупы», – подумал Кристо, размышляя об этих когда-то прочитанных словах. Культом овладела стадная ментальность, а их демагог Конвокация разжигал и подпитывал ненормальные верования. Убивая и сжигая, он вещал, якобы провозглашая волю Императора и преподнося объятых пламенем в дар тьме внизу. Кристо даже представить не мог, какие ужасы кроются в глубинах бездны, однако мысль о падении туда в виде обугленных костей приводила его в ужас. Она пугала его сильнее, чем смерть и боль, поскольку он невольно осознал – некая его толика, возможно, верила, будто в этой тьме что-то есть. Разумеется, это было неправомерное утверждение, однако он чувствовал. Он лишь недавно признался себе в этом, глядя на яму.

Присутствие. Он задался вопросом, ощущают ли его в свои предсмертные мгновения те, кого подвешивают наверху.

Он не отпускал Карину далеко от себя. Та мало что говорила с тех пор, как пришла в сознание. Какая-то его часть жалела, что это вообще произошло. По крайней мере, так она бы избежала этого ада. В буквальном смысле: долбаной огненной преисподней.

Вместе с ними держалось несколько рабочих с факторума, патронщики и производители брони.

Кланы.

Он сообразил, что Селестия отошла, лишь когда было уже слишком поздно. Та стояла одна, отдельно от всех племен, ведь ее собственное было мертво – его испепелил огонь, совсем как людей в клетках, или же сожрала деградировавшая разновидность человечества.

У тварей-каннибалов тоже было племя. Орда. Впрочем, похоже было, что они не доставляют церкви проблем. Возможно, именно так Конвокация согнал столь многих под ярмо своего культа. Он предложил защиту, убежище от мертвецов, и – хотя оставалось неведомо, как он добился успеха – назвал это верой, как поступает множество ограниченных людей, жаждущих власти. Если нечто нельзя доказать, в это необходимо лишь верить, слепо и абсолютно, вплоть до уничтожения всего, что встанет против, как бы рационально оно ни было.

Кристо двинулся в толпу, проталкиваясь через забитый загон и пытаясь добраться до Селестии.

– Святотатство… – произнесла она, поначалу тихо, одновременно оценивая и утверждая.  – Святотатство, – повторила она громче и привлекла к себе внимание служительницы в маске, которая подошла к загону, непринужденно сжимая в кулаке дубинку.

– Заткнись, – ощерилась служительница, погрозив дубинкой.

Расправив плечи и вздернув подбородок, Селестия не отступила.

– Святотатство.

Служительница замахнулась, но Кристо вступился за Селестию и выдержал удар.

– Не тронь ее, – прорычал он. Родительский инстинкт сработал не только на дочь. Он увидел, что Карина приближается, и взглядом предупредил ее не подходить. Он и так уже впутался, ей это было ни к чему.

Служительница подозвала нескольких своих соратников. Часть из них была из числа недавно помазанных, и им не терпелось дать выход собственному страху, причинив страдания беспомощным. Кристо совсем к таковым не относился, но он был в меньшинстве. Словно ощутив перемену настроения, напуганное стадо в загонах попятилось назад. Между Кристо с Селестией и остальными образовался просвет.

– Мы не потерпим неподчинения, – произнесла служительница низким голосом, сулившим грядущую расправу. – Вас надлежит судить.

Ворота в загон открылись. Охранники по обе стороны держали наготове убогого вида автоганы, чтобы срезать любого, кто попытается бежать. Память о других попытках к бегству была еще свежа и удерживала узников на месте.

Уязвленная служительница со своими громилами вошла внутрь, и Кристо уже собирался шагнуть вперед, но ощутил на плече легкое прикосновение, удержавшее его. Он обернулся.

Селестия смотрела на него своими ясными глазами. Ее миловидное лицо было безмятежно. Он едва заметно качнула головой и вышла перед ним принять свою судьбу. Воздушная и чистая, она практически скользила над землей. Непокорность пронизывала все ее тело, словно адамантиевый стержень.

– Я – сестра Селестия из ордена Серебряной Лампады, – провозгласила она. – Я – дочь Императора, и в Него…

Тяжелый удар поверг ее на колени, и Кристо вскрикнул, готовый рвануться вперед, однако Селестия остановила его дрожащей рукой. Рваная рана у нее на лбу заливала кровью один глаз, но она нетвердо поднялась на ноги и встала перед служительницей, которую трясло от ярости.

И от страха. Жестокие всегда боятся.

– … и в Него я верую. Я – Его орудие, Его священный меч.

– Ты мертвая девчонка, вот ты кто, – посулила служительница, получив поддержку своих товарищей по культу.

Селестия не теряла бесстрашия.

– Я осуждаю вас, – произнесла она. – Осуждаю эти мерзкие деяния. Я осуждаю вас! – выкрикнула она, и послушница как будто побледнела. То ли на убийцу произвел впечатление пыл сестры-послушницы, то ли ее руку удержало еще что-то, но еще одного удара не последовало.

На краткий миг Кристо осмелился поверить, что Селестия как-то достучалась до толпы, что ее истинная вера вернула им определенное здравомыслие. Этого не произошло.

Во главе противников появился Конвокация. Он выпотрошил служительницу Победой, вызвав у Селестии вскрик боли и злости, а затем, пока женщина истекала кровью на земле, ударил сестру-послушницу эфесом по голове. Удар был настолько жестоким, что она впала в полубессознательное состояние.

Жрец тяжело дышал под маской, будто собака, которую слишком надолго оставили на солнце. Он пытался обуздать свою злобу, последовавшую за актом насилия.  Его взгляд сперва упал на Селестию, чье упавшее тело лежало у его ног, словно выброшенная кукла, а затем остановился на Кристо. В его глазах на мгновение замерцало нечто голодное и садистское.

– Взять их обоих, – приказал он. – Суд ждет.

Кристо пришлось тащить. Для этого потребовалось четверо мужчин. При каждом вынужденном шаге у него в ушах отдавались крики дочери.

Его подвели к одной из кафедр, принудив к покорности ударом налитой свинцом дубинки по затылку. Конвокация занял место председателя, царственно взирая на них обоих сверху вниз.

– Лишь те праведны, – начал он, – кто не прячется от света Императора. Здесь нечего делать лжепророкам, равно как и еретикам или последователям неистинной веры.

Селестию вытолкнули вперед. У нее были связаны руки, и она споткнулась.

– Неверующие будут вычищены, изгнаны прочь с глаз Императора.

Она заизвивалась, не в силах выразить свою злость из-за того, что ей завязали рот кляпом. Тот сильно врезался, натертые уголки губ саднили и кровоточили.

– Пожалуйста… – пробормотал Кристо, у которого в голове пульсировало после удара в затылок. Культисты по обе стороны от него держали его за руки, внимая жрецу.

– Пожалуйста, – повторил он, – посадите в клетку меня. Я падший человек, – горячо произнес он, – я убивал. Я не праведник. Я заслуживаю кары. Возьмите лучше меня.

Однако теперь Конвокация уже получил объект для своего гнева и не собирался отступаться. Он едва заметно подал знак, и один из головорезов ударил Кристо в живот, вышибив из того дух. Кристо согнулся, судорожно пытаясь вдохнуть. Он увидел, что Селестия оглянулась, и увидел, насколько она юна. Это выдавали бегущие по ее лицу слезы, тихие всхлипывания, сдавленные кляпом, и дрожь в конечностях.

– Ты приговорена, – провозгласил жрец, схватившись за края кафедры и наклонившись вперед. – Ты приговорена! Взыскуешь ли ты искупления?

Селестия моргнула, от неожиданности придя в замешательство. Она попыталась еще раз обернуться к Кристо, но грубая лапа на затылке толкнула ее лицом в сторону Конвокации.

– Уберите это, – бросил жрец, – пусть приговоренная выскажется. Пусть исповедается в своем грехе, дабы все мы услышали.

Кляп вынули, и Селестия страдальчески скривилась, от чего у Кристо сжались кулаки в бессильной ярости. Он почувствовал, что хватка тюремщиков ослабела – ими овладел религиозный экстаз, вся паства что-то неразборчиво выкрикивала.

– Я… я… – слова давались Селестии нелегко, каждая попытка заговорить вызывала боль.

– Ищешь ли ты искупления? – вопросил теряющий терпение Конвокация.

– Я… я… – по подбородку пробежала рубиновая капелька крови, упавшая на ее босые ноги. – Ищу.

Конвокация подался назад, удовлетворенный своей работой. Он уже почти начал свою проповедь, но Селестия прервала его:

– Как ищут все Его истинные служители, – произнесла она, – те, что ведут несовершенную жизнь. Я ищу его. Каждым своим поступком, как и ищу его и сейчас, осуждая твою ересь.

Она грозно взглянула на него.

– Ложный священник… фанатик.

Воцарилась тишина. Орущие голоса стихли до ошеломленных перешептываний. Поначалу Конвокация никак не отреагировал, его маска оставалась бесстрастной. Он судорожно вдохнул, сотворил на груди священное знамение аквилы, а затем спокойно вынес приговор.

– Отведите ее в клетку, где она будет гореть за грехи свои.

Клетка стала опускаться, зловеще поскрипывая проржавевшими и почерневшими звеньями старой цепи.

Поначалу Селестия не сопротивлялась, но когда ее подвели к краю мостика и опустили клетку, в которой ей предстояло оказаться, она стала отбиваться. Она кричала, била кулаками и ногами. Кристо тоже боролся, но ему к шее приставили пушку, и это быстро усмирило внешние проявления его протеста.

– Возьмите меня, – прошептал он, тоже плача и глядя, как Селестию втолкнули в клетку, захлопнув и заперев за ней дверь.

Она оцепенело глядела перед собой, словно смирившись с судьбой. Ее кожу и одежду облили, и в холодном воздухе церкви распространился терпкий нефтяной запах. Зажегся факел, треск древесины и огня напоминал злобный смех.

– Возьмите меня… – рыдал Кристо, но фанатики оставались глухи к его мольбам.

И несмотря на всю свою отвагу, Селестия закричала, когда они подожгли ее тело.

Вопли возобновились, стали более громкими и гортанными, чем раньше. Люди превратились в зверей, и все они обратили лица к огню, наслаждаясь его темным заревом. Кристо склонил голову, чувствуя на себе петлю – бремя всех его грехов, тянущее его вниз. Он подумал о Карине, которая стоит в толпе и смотри, как он ничего не делает. Он поднял глаза и встретился взглядом с дочерью. Лицо той было искажено злобой и страхом, она кричала.

– Отец!

Огонь полыхал еще всего несколько мгновений, и в нем корчился силуэт девушки. Ее волосы и одежда пылали. Клетка медленно поднималась на протестующей цепи, а вопль все не смолкал…

– Отец! – взревела Карина, перекрикивая всех, перекрикивая завывающую толпу, – избавь ее от страданий!

Выживи, Карина… Выживи.

Бросив на дочь последний взгляд, чтобы ее образ отпечатался в мозгу, будто фотография, Кристо вскочил на ноги. Он стряхнул с себя стражников, практически обезумевших от садистского наслаждения, и бросился на Конвокацию.

Жрец уже отвернулся и приводил свою паству в ликование, простирая руки будто для благословения. Мимолетное дурное предчувствие заставило его оглянуться через плечо и увидеть устремившегося к нему дюжего патронщика. Он вскинул пистолет, и Кристо почувствовал, как тело ужалил впившийся выстрел, но к этому моменту он уже был в прыжке и сбил Конвокацию с ног. Оба врезались во все еще поднимающуюся горящую клетку. Раздался визг металла, и цепь лопнула.

Объятые огнем, клетка, Кристо и жрец рухнули в бездну.

↑ Глава XXVII. Артерии

Они вошли в туннели через старый слив, бредя по мерзкого вида воде, полной трупов грызунов. Громадная сеть, словно артерии в теле, пронизывала грязное подулье Нижнего Стока и уходила за его пределы. Здесь воняло, воздух имел приторный запах от канализационной жары и выхлопа колоссальных подземных генераторов. Это были древние механизмы размером с приземлившийся звездолет, и их гул напоминал голос некого первобытного духа из глубин земли.

Моргравия не верила в подобную чушь. Ей не требовались дикие истории, чтобы убедить себя в наличии сверхъестественного. Она знала, что оно существует, вот только ее собственный опыт не выглядел какой-то романтичной сказкой. Там были кровь, ужас, гибель миров. Это она знала. Навсегда. Цена профессии. Знать секреты, хранить секреты, учиться жить с ними. Тех, кто не справлялся, ждали безумие, смерть или проклятие.

Она задумалась, жертвой чего из этого станет сначала. Возможно, это уже произошло.

По крайней мере, зуд в теле поутих, хотя и не исчез полностью, словно существо дремало – спало, пока его опять не разбудят. Когда она вошла вслед за Хел в зев слива, внутри забурлили старые воспоминания о бедолаге Ошанти, умиравшем сидя у стены, и о двух пулях в его пистолете. Моргравия скривилась при этой мысли, подумав о судьбе, на которую она его обрекла.

Ее натриевый фонарь рассекал темноту, и она поняла, что это не те же самые туннели, но почти наверняка часть более обширной сети, ответвление. Культ действовал здесь? Она не помнила, но проходы казались знакомыми.

– Хел, почему мы здесь? – спросила Моргравия.

Хел шла впереди по щиколотку в илистых стоках, однако скользила во мгле, издавая мало шума. В вязкой воде покачивались бледные трупы, похожие на коряги. Они вздувались от разложения, от сгнивших зубов остались черные пеньки, а на месте глаз зияли провалы. Многие были слишком крупными и человекоподобными для грызунов.

– Когда чума усилилась, они расслабились, – произнесла она, не оборачиваясь и не сбавляя шага. – Я ждала, как грач на жердочке. Бледные меня здесь не беспокоили. Я умею быть неподвижной, когда захочу – неподвижной, будто мертвые. Я наблюдала, и в конце концов они показались, открыто ведя свои поиски в темноте и сырости. В забытых местах.

Моргравия не стала задумываться о том, как жутковато это прозвучало.

– В этом… подземелье?

– Да. Холодные, красные глаза, – продолжила Хел. – Клинки вместо конечностей и металлические тела. Охотники. Машины-убийцы. Как я. Их послали отыскать это. Я нашла его первой.

Моргравии в зловещих техноцветах вспомнилась стычка перед тем, как они добрались до здания участка. Звяк, скрип. Звяк, скрип. Песня мясника. Красная ненависть.

Моргравия крепко зажмурилась, прогоняя картину.

– Ты не машина, Хел.

Убийца остановилась, слегка наклонив голову вбок.

– Но разве я не инструмент, Мама? Созданный для конкретной задачи. Иными словами, машина?

Моргравия вспомнила, что говорила эти слова в точности так, как их произнесла Хел. Приступ раскаяния оказался тяжелым.

– Ты служитель Императора, – приободрившись, сказала она.

– И я хорошая?

– В Его и моих глазах ты праведна.

Похоже, Хел задумалась.

– Прости, что так долго искала тебя, Мама, – произнесла она, двинувшись дальше. – Мир внизу больше, чем я думала, и у него острые зубы.

Моргравия бросила взгляд в тени, гадая, что там прячется, и что все это предвещает. Равновесие возвращалось к ней медленно, тяжело. Не имея всей своей памяти, она чувствовала себя голой, незащищенной.

– Сейчас все это не имеет значения, – пробормотала она, и мысли ее опять вернулись к ворочающемуся внутри паразиту, а также к вопросу, придется или нет Хел убить ее, пока тот не вырвался на свободу. – Отведи меня к тому, что нашла.

Она подняла глаза на искривленный потолок. Низкие своды поблескивали от конденсата, напоминая влажные кости грудной клетки. Путь уходил в темноту, в шепчущую пещеру, где слышались голоса и шевеления в сумраке. Ботинка что-то коснулось, и Моргравия глянула вниз. Это была челюстная кость, плывущая в пене из черного пепла. Вместе с ней двигались и другие кости: палец, кусок черепа, фрагмент таза. Жуткий мусор, плавучее свидетельство массового убийства.

Хел тоже это заметила и обнажила меч, скрежетнув сталью по коже.

– Уже почти пришли… – произнесла она.

Без спроса пришло воспоминание – о маленькой девочке, стоящей перед храмом, отдав свое имя во имя долга; о запахе дождя; о том, как за ней закрылась дверь, и о слезах, что были потом.

↑ Глава XXVIII. Бездна

Взметнув столб дыма и пара, клетка врезалась в воду, и по пещере разнеслось яростное шипение. Кристо погрузился во тьму, холодную и удушливую. Он чувствовал вкус пепла, солоноватая вода заливала нос и рот. На дне ямы оказалась глубокая лагуна, куда стекала канализация и промышленные отходы. Кожу жгло, сердце горело в груди. Он начал тонуть, и в голове что-то тяжело запульсировало. Неистовая паника, а затем, понемногу, спокойствие. Кристо забился, замолотил ногами и вырвался на поверхность.

Легкие заполнил огромный, судорожный глоток воздуха. Вонь усилилась. Он поперхнулся, стоя у берега по пояс в воде и терзаясь болью от усилий, приложенных для выживания. А потом повернулся и нырнул обратно.

Чернота, понемногу подступали давящее ощущение тесноты и ужас больше никогда не увидеть света. Он не допускал их, не допускал страха и паралича. Плыл все глубже и глубже, выставив перед собой руку с вытянутыми пальцами и отмахиваясь в непроницаемом мраке от задевавших его старых кусков костей. Он нащупал металл, грубый и изъеденный. Клетка. Ничего не видя, он быстро обогнул ее по периметру, хватаясь за прутья, пока не нашел дверцу. Та открылась с трудом, цепляясь за отбросы и преодолевая сопротивление грязной воды. К его руке протянулась другая, и он крепко схватил ее, заключил полумертвое создание в объятия и что было сил заработал ногами, пробиваясь к свету.

Откашливая черную воду с пеплом, Кристо ухватился за берег. Он едва смог взглянуть на Селестию. Та неровно дышала, ее кожа обгорела до мяса. Лежа на спине, она тряслась, содрогаясь от боли. Кристо нежно взял ее на руки и вынес из стока. Показался похожий на пещеру туннель – сводчатое пространство, арки-ребра которого тянулись куда-то вдаль.

Он уложил Селестию на приподнятый каменный выступ. Она выглядела маленькой и усохшей – свечой, от которой остался практически один лишь фитиль.

Кристо огляделся по сторонам в поисках выхода и обнаружил жреца.

Конвокация лежал, привалившись к берегу. Его шея была вывернута под неестественным углом и явно сломана. К поясу все еще был привязан церемониальный меч. Почтительно вытащив оружие, Кристо забрал его.

Следовавший за ним взгляд Селестии остановился на мече, который он вложил в ее дрожащие пальцы.

– Ты… – прохрипела Селестия. Ее губы сгорели, обнажив почерневшие десны и зубы, от некогда прекрасных золотистых волос остались пепельно-белые пряди, прилипшие к черепу. – … хороший человек.

Она прижала Победу к груди руками, хрупкими, будто древесный уголь, и темными, как пережаренное мясо. Кожа осыпалась хлопьями, из-под черного проглядывали красные мучительные раны. Она закрыла глаза, и дрожь вдруг прекратилась.

Кристо поник и заплакал, упав на колени. Еще одна бессмысленная смерть, а он выжил и будет страдать дальше. Он погружался в совершенно иную бездну, и уже не вернулся бы оттуда, если бы не зуд в голове. Тот начался как легкое покалывание, но затем стал похож на удары ножей. Кристо пошатнулся, и его вырвало. Внутри гремела красная боль, на краю зрения угрожающе маячило черное небытие.

Присутствие, которое он ранее ощутил. Оно звало его. И не в силах сопротивляться, он пошел на плач.

Карина стиснула зубы, боясь, что иначе выдаст свою боль и горе. Ее отец пропал, прыгнул во тьму, оставив за собой огненный след. И вместе с ним пропал и жрец.

Среди Божественных воцарилась ошеломленная тишина, паства лишилась пастыря. Они были напуганы и сбиты с толку. Смотрели друг на друга и на яму. Один снял с себя маску, медленно и мучительно, будто срывал фальшивую плоть. Другая осела на корточки, уронив свой топор на землю под ногами. Конвокация так основательно промыл им мозги, что без него, когда его воля больше не дергала их за ниточки, они оказались пустышками. Враждебность покидала их, словно яд вытекал из раны.

– Выпусти нас, – окликнула Карина одного из охранников.

Тот тупо обернулся.

– Выпусти нас, – повторила Карина, указывая на ключи у него на поясе. – Просто дай мне ключи. Это несложно. А потом можешь уходить. Мы все можем уходить.

– У…уходить? – переспросил он. – Куда уходить?

– Куда угодно.

Она почувствовала, что остальные в загонах замерли в предвкушении, наблюдая и ожидая. От того, чем кончится эта сцена, зависела их судьба.

– Дай мне ключи.

Охранник снял их с пояса и протянул ей.

Карина осторожно просунула руку через ворота загона и взяла ключи. Глядя на охранника, она открыла замок, с удовлетворением услышав щелчок. Ворота открылись, и она вышла наружу.

– Благодарю, – произнесла она, а затем выхватила с пояса охранника нож и перехватила ему глотку. Брызги крови окропили ее и всех поблизости. Охранник повалился наземь, что-то булькая, умирая.

Его смерть как будто переключила какой-то рычаг в головах. Узники вырвались из загонов и яростно набросились на тюремщиков, всаживая в тех ножи, избивая руками и ногами.

Жестокости становилось все больше, и Карина инстинктивно поняла, что это не просто прорвался сдерживаемый страх. Казалось, внутри черепа что-то тихо пульсирует, будто мигрень, ожидающая момента расцвести и разлиться холодной серой болью. Карина сжала голову, будто ее хватка могла не дать черепу расколоться. Она уже ощущала подобное прежде – в овраге, когда Короли Смерти и Красные Руки устроили друг другу бойню. Тогда это было слабее, не настолько интенсивно.

Она огляделась по сторонам, все еще держа в окровавленном кулаке нож, и увидела безумие. Раздирание, избиение, убийство.

Ясность мысли сохранили немногие. Они кричали. Одного мужчину повалили наземь, прижав руки и ноги, и бешеная стая вспорола ему живот ножами, зубами и осколками стекла. Цепкая рука нырнула внутрь, Карина увидела, как человек задохнулся от мучительной боли, а затем его лицо приобрело неверящее выражение – наружу потянулся блестящий жгут внутренностей, который стали заталкивать в голодные рты. Этим не кончилось. Внутри еще оставалось мягкое красное мясо, и стая жаждала его.

Сжав зубы от огненных иголок, раскалывавших ее голову, Карина побежала к воротам.

И сквозь туман боли услышала наверху гул двигателя. Низкий, гортанный, сотрясающий землю. Над ней выросла снижающаяся тень, и в воздухе затрещал актинический разряд.

Спотыкаясь, Кристо шлепал по мутному рассолу, не обращая внимания на бьющиеся об ноги куски трупов. Он двигался в оглушенном состоянии, с застывшей гримасой на лице. Он спустился вниз через трещину в стене резервуара. Здесь кладка была древнее. Обширный резервуар уже давно засорился и был опустошен. Плач увлекал его все дальше, словно мягко натягивая завязанную на шее незримую нить. Тут было темнее и холоднее, свет не касался этого места уже сотни лет, а то и больше. Кристо задыхался и кашлял в мглистом воздухе, но продолжал идти. Он нащупывал дорогу руками, осторожно переставляя ноги. Стылый камень, ледяной на ощупь, отзывался на любой звук эхом, будто поддерживая разговор.

А потом он остановился. Крошечный столбик света привлек его взгляд к центру огромного помещения. Он задумался, насколько это место глубже церкви, и решил, что, видимо, не слишком. Колонны, часть из которых разрушилась, а часть каким-то чудом устояла, обрамляли площадку с фресками. Успело насыпаться обломков – камню, видимо, были уже целые эоны лет, и на нем зияли неровные ухмылки трещин.

В сердце зала располагался гроб – нет, саркофаг. По бокам от него вились древние трубки, резина которых развалилась и покрылась сажей. Латунь стала зеленой и зловонной от мерзкого налета. Словно внутренности, тянулись провода – некоторые перетерлись, другие терялись во мраке. Зернистый луч озарял кромки саркофага, в нем кружились потревоженные частички пыли. Кристо подошел ближе и увидел, что сквозь разбитую крышку тянется рука, простирающая пальцы, словно хочет коснуться света. Повторив жест, он двинулся прикоснуться к ней. Плач делал сопротивление невозможным.

И рука резко сомкнулась на его собственной, словно сработавший капкан.

Он инстинктивно отпрянул, но рука была холодной на ощупь и блестела бронзовым глянцем. Кибернетическая. Машина. Она сжалась сильнее, и теперь он ощутил настоящий страх, а потом и боль – кости пальцев переломились, будто сухие ветки. Из его рта вырвался приглушенный крик, а затем внутрь пролезло нечто металлическое и похожее на щупальце. Кристо поперхнулся, дергая свободной рукой этот цепкий придаток, извивавшийся у него в горле, но не мог его выплюнуть. Его затрясло, нервы отказывали. Рука сжалась еще крепче, превратив кости в пыль, и он издал сдавленный всхлип. А плач все продолжался, присутствие брало верх, заполняя его.

Оно пожирало и захватывало, это сознание, нуждавшееся в оболочке для себя. Его разум, его разум. Оно вытягивало костный мозг и кровь, от боли при каждом новом надругательстве по нервным окончаниям как будто пробегало жидкое пламя.

Он чувствовал его волю, его желание, его потребность, пока оно распространялось и переписывало.

Этого было недостаточно. Вторжение остановилось. Медленное поглощение обратилось вспять, щупальце втянулось назад, и существо отторгло его, словно орган, не совместимый с носителем.

Осталась брошенная оболочка, полуразорванная и залитая кровью изнутри. Мягкая, лишенная костей вещь, когда-то бывшая человеком.

Кристо прожил еще достаточно долго, чтобы увидеть лицо смерти, явившейся за ним из темноты, а потом все почернело и…

Хел направила меч на груду внутренностей и слезшей кожи, которая, предположительно, раньше была человеком. Та содрогнулась в предсмертных конвульсиях и затихла, дымящаяся и изрезанная, словно отходы с бойни.

– Не подходи, – предупредила Моргравия, осветив саркофаг и одним глазом следя за ним.

– Вот оно, – сказала Хел, застыв с занесенным клинком, готовым нанести удар. – Вот то, что они искали, Мама.

Щупальце скользнуло обратно внутрь, отползая, будто боящийся света червяк.

– Я не твоя… – Моргравия остановилась на середине фразы. В ее сознании эхом разнесся голос, умоляющий жалостливый плач.

«Я боюсь», – произнес он.

«Я умираю», – произнес он, но так нельзя было сказать ни на одном из языков. Это требовалось анализировать, обрабатывать. Смысл представлял собой формулу, уравнение. Это был тот же язык, что и в красном сне – язык механических хирургов, которые резали и экспериментировали, пока она лежала у них на столе. Магосов Валгааста.

«Я нуждаюсь в тебе», – произнес он. Импульс. Фрагмент разумного сознания, облеченный в машинный код.

«Я люблю тебя», – произнес он.

Его фальшивость вызывала у Моргравии омерзение. Она отшатнулась прочь – он спровоцировал старое воспоминание.

Девочка… как она повернулась к двери. Ее глаза, в которых набухали слезы. Ее страх. Ее любовь. Она не знала, что ее переделают. Что у нее заберут страх, заменив его чем-то холодным и бесчувственным.

Тогда Моргравия была благодарна начавшемуся дождю. Так было проще скрыть свое горе.

Воспоминание уступило место реальности.

– Хел… не приближайся, – проговорила она отступая назад. Родительский инстинкт, старое чувство беспокойства. А затем пелена упала, и явился кошмар. Частички пыли застыли, мерцая на свету, словно умирающие светлячки. Воздух озарился разрядом, трескучим, как помехи. Повеяло озоном и жаром.

Моргравия моргнула и внезапно оказалась в окружении.

Культ Валгааста был здесь.

↑ Глава XXIX. Чудовище внутри

Облаченные в темные одеяния, в ткань которых была вплетена эмблема в виде соединенных звезды и шестерни, они окружили Хел и Моргравию, словно стая терпеливых воронов.

– Мама, мне их убить?

Раздался смешок, механический, но сочащийся презрением.

Семь голосов заговорили в унисон. Их лица скрывались под капюшонами, и лишь исходящее оттуда слабое кроваво-красное свечение выдавало их кибернетическую природу.

– Ты не завершена, – произнесли они.

Хел чуть приподняла меч, но Моргравия предостерегающе вскинула руку. На периферии виднелись они – в глазах красная ненависть, вместо конечностей клинки. Магосы пришли не одни. Те приблизились, и проступили детали. Мутации, неестественные отклонения и выверты. Врезанные в металл таинственные устройства. Ненормальные строение организма и плоть. Звериные конечности, хвост змеи. Один покрыт гнилью и ржавчиной. От другого исходит липкий дурманящий запах. Жар топки, медянистый смрад бойни. Зеркальные фасеты вместо лица, цвета переливаются, постоянно меняясь.

– Вы – Валгааст? – спросила Моргравия. Она вытащила пистолет, но не поднимала его.

Один из них кивнул. В дополнение к кругу культа раздался голос восьмого. Он был высоким и худым, одеяния свисали с чего-то, напоминающего скелет. Моргравия увидела металл: поперек его рта была приклепана пластина, не дающая говорить. Пластину украшали руны, от взгляда на которые начинало подташнивать. Он приблизился к ней и поднял голову, зажужжав сервоприводами и шестеренками. Вспыхнули огни, два нависающих красных солнца, и Моргравия внутренне ужаснулась. Она знала этого монстра – магоса, под руководством которого ее разбирали. Кожа начала зудеть, чудовище внутри зашевелилось.

Хел напряглась, ей не терпелось перейти к насилию. Именно для этого ее и создавали, принеся в жертву ее детство, чтобы превратить ее в оружие.

– Мама…

Моргравия качала головой.

– Не надо…

Она уже была здесь. Схваченная, выпотрошенная, разобранная. Хел спасла ее, не зная, что наделала. Сигнал вышел на свободу. Он находился внутри нее. Этому нужно было положить конец. Другого выхода не существовало.

Она подняла пистолет и уткнула его себе под подбородок.

– Я это сделаю, – посулила она. – Слишком много уже умерло, но если нужен еще один, чтобы все остановить, то пусть будет так.

– Этим ничего не достичь, – произнесли семь голосов, и Моргравия каким-то образом осознала, что слышит не семерых, а одного. Через них говорил он, их немой владыка, центр колеса.

– Не согласна, – отозвалась Моргравия, хотя и почувствовала себя так же неуверенно, как и Хел. – Я отсеку сигнал от его источника.

– Ты неверно понимаешь свое предназначение. Позволь нам объяснить тебе…

Боль сдавила ее, словно тиски, и она с трудом удержала пистолет. Бросила взгляд на Хел, желая достучаться до нее, но та стояла совершенно неподвижно, опустив меч и уронив руки.

Хел спасла ее…

Моргравия спасалась бегством, напуганная, дезориентированная. Ошанти освободил ее и провел их по туннелям. Они пробили проход. Карнержи была мертва. Роупер тоже. Он выглядел потрясенным. Спрашивал о Хел, но Моргравия ничего не знала. В тот момент она едва помнила, как зовут ее саму.

Хел спасла ее. Она задержалась, отвлекая их, сражаясь.

Сколько времени ей понадобилось, чтобы отыскать ее? Казалось, несколько часов, но могли пройти и дни.

Она вспомнила слова, которые говорила Хел тогда в своем жилище.

«Они ждут», – сказала она. «Пока я вспомню».

И теперь она вспомнила.

– Итак, ты знаешь, – произнесли семь голосов.

Боль утихла. Моргравия убрала пистолет от своего подбородка и со слезами на глазах посмотрела на Хел.

– Вы не сбежали.

– Вы позволили нам уйти…

– Как я и говорил, ты неверно понимаешь свое предназначение.

– Оно не во мне. В ней. Она – сигнал.

Хел, которую как будто поставили на паузу, а теперь с нее сняли, повернулась.

– Мама, мне их убить?

Моргравия подняла пистолет. И выстрелила.

– Да, дочка… – выдохнула он, обливаясь слезами, и оружие выскользнуло из ее руки. Хел рухнула с зияющей дырой в груди. Она встретилась глазами с матерью, и Моргравия задержала этот взгляд, как хотела бы задержать ее саму. Они цеплялись друг за друга, неотрывно глядя, не разрывая контакта, пытаясь ухватить толику так и не прожитой жизни: жизни, которая закончилась, когда закрылись двери храма. – А потом можешь поспать.

– Это ничего не меняет, – произнесли семь голосов. – Ты неверно понимаешь свое предназначение.

– А вы неверно понимаете свои возможности, – огрызнулась Моргравия. Ее сердце сжималось от горя, но она продолжала упорствовать, бороться, а чудовище внутри нее расплетало кольца, понемногу пробуждаясь. – На мне это не закончится. Инквизиция найдет вас. Они сожгут ваш мерзкий культ дотла. Валгааст – это всего лишь еще одна мелкая ересь в великой войне.

– Ты умышленно неверно информирована в такой же степени, в какой несущественна. Валгааст – это не культ. Он выходит за пределы понимания смертных. Это размыкание вселенной. Грандиозное возвращение к исходному состоянию. Мы лишь скромные слуги, с благодарностью повинующиеся его воле и величию. Ты говоришь о сожжении культов, как будто это может положить ему конец. У тебя нет здесь права голоса. Ты не знаешь, что это такое.

Взгляд Моргравии метнулся к саркофагу, к тянущейся сквозь его разбитую крышку детской ручке и к щупальцам, медленно выползавшим из темного нутра.

– Это Подобие. Оно старше самой вечности, реликвия из былых времен. Это сознание внутри машины, апогей устремлений. Ты была переделана под него, идеальный инкубатор. В этом твое предназначение, и сейчас ты его исполнишь.

И оно умирало, поняла Моргравия. Какие бы темные технологии ни берегли Подобие, они начали отказывать. Она должна была стать для него сосудом – носителем, специально созданным, чтобы оно смогло выжить, вскормленное ее механическим телом. Хел привела ее сюда по своей воле, но ничего не зная. Еще одна пешка в игре.

Хел… полностью лишенная человечности, убийца без лица. Дочь, возложенная на жертвенную плиту Империума. Как ни называй, это была смерть. И теперь она претерпела еще одну. Свою окончательную смерть.

Моргравия ощутила, как оно скребется в самом ее средоточии, мучительно желая получить свободу. Чудовище внутри.

Отпусти его…

Ярость и горе хлынули из нее наружу, распуская швы на коже, вытягивая конечности. Она обернулась клинками, перемалывающими зубьями и хлещущими хлыстами из отточенного металла. Разобранная. Переделанная.

Судя по крикам на машинном языке, культ запаниковал. Она уже не задумываясь выпотрошила двоих из них, и ее телесное лицо покрылось каплями масла и крови. Их части были разбросаны по полу, безупречно и беспощадно рассеченные. Требуха и металлолом.

Галопом выскочив из теней на защиту своих хозяев в темных одеждах, охотники бросились на нее, кромсая и полосуя.

Моргравия прыгнула, жужжа зубьями и клинками. Она располовинивала, потрошила, обезглавливала. Рубила и отсекала. Раздирала и вырывала. Оргия насилия, учинять которое было тошнотворно и приятно. Чудовище поело на славу, но еще далеко не насытилось.

Последний из охотников, пронзенный насквозь, соскользнул с клинка на ее конечности. В его единственном глазу потух механический огонь. Она не сбавляла хода и не думала. Ее человечность выгорела, как белеет передержанная на свету картинка. Во что бы она ни превратилась, чем бы они ее ни сделали, это был уже не человек. Похожая на паука, на насекомое, она бросилась на культ, впиваясь в них мандибулами, развернувшимися из чрезмерно вытянувшейся челюсти. Пока они умирали, она пробовала их на вкус. Их маслянистую плазму, желеобразные жидкости, которые прокачивались по телам, словно ихор. Она упивалась ими, смаковала их. Резала, преследовала и обжиралась, пока не осталось всего двое.

– Это неизбежно, – произнесли семь голосов, теперь ставшие одним. – Ничто, сделанное тобой здесь, не остановит этого.

Она врезалась в голос, рассекла его посередине и оставила после себя содрогающуюся груду из двух половин, искрившихся и изрыгавших жидкость. А затем встретилась взглядом с последним, с предводителем. Тот выглядел безмятежным, когда она забрала его голову. Парные клинки, словно ножницы, одним щелчком перерезали механическую шею. Из раны хлынула черная жижа, разъедающая и растворяющая.

Моргравия осела наземь и почувствовала, как плоть срастается заново, как втягиваются конечности. Боль, предельная и яркая, как вспышка магния, пропитывала все ее тело, словно кислота. Она дрожала, подвывая от муки. Кричала и кричала, пока, наконец, отголоски агонии не стихли, и она не оказалась в тишине и одиночестве.

Обнаженная, если не считать уцелевших лохмотьев, она подковыляла к саркофагу. Когда она приблизилась, отростки потянулись к ней, как новорожденный к материнской груди. Это было заложено внутри Подобия. Прекрасное детское личико служило маской для мерзости со щупальцами, ползучего собрания пагубных и запретных знаний. И глядя на него, пока отростки нежно, но целеустремленно оплетали ее, Моргравия поняла, что оно не хочет умирать. Что оно сделает всё, чтобы выжить; убьет кого угодно, лишь бы продолжать свое существование.

«Я люблю тебя», – сказало оно. Холодное чужеродное присутствие вторгалось, убеждало. «Я люблю тебя, Мама».

Моргравия застыла, и ее губы скривились.

– Я тебе ни хрена не мама, – произнесла она и приставила пистолет к крошечному лбу Подобия. Отростки отчаянно сжались.

Раскатился гулкий грохот, усиленный замкнутым пространством саркофага.

Отростки обмякли, и Моргравия смогла выскользнуть из них. Она сползла вниз, привалившись спиной к саркофагу. Пистолет лежал у нее в руках, отягощенный тем, что нужно было сделать. Оставалась одна пуля. Она поползла среди кусков тел и обломков машин, среди пролитой крови и масла. К ней.

К Хел.

Дрожа, она сняла маску и обнаружила под ней девочку. Бледная кожа, глаза, похожие на огнистый янтарь. Волосы выбриты, но все же девочка. Ее девочка.

– А теперь покончим с этим…

Коснувшись рукой щеки Хел, Моргравия приставила оружие к собственному виску и потратила последнюю пулю.

↑ Глава XXX. Выжившие

Им оставалось до ворот чуть больше полумили, когда Барак принял решение повернуть назад. Яна не стала спорить и даже возражать. Все еще ослабевший и бледный, он развернул грузовик и направился на юг. К церкви. К Моргравии.

Он вел машину молча, давя на газ, пока Яна заряжала дробовики.

Через пару сотен футов он увидел девушку. Сперва он решил, что это видение, результат полученных им ран. Только когда Яна закричала ему остановиться, он вдавил тормоз и неуклюже увел «Мула» в сторону. Она стояла на месте, наполовину освещенная передними фарами – молодая бандитка. Испуганная, одинокая. Нуждающаяся в помощи.

Закинув дробовик за спину, Яна вышла наружу.

– Я не… – девушка наморщилась, проведя рукой по волосам и озираясь туда-сюда. – Я не знаю, где я. – Она заломила руки, облизнула губы. – Они убивали друг друга. Ели друг…. – Она сбилась, и ее лицо утратило выражение. – О, Трон…

– Все хорошо, – произнесла Яна, протянув руку. – Все хорошо. Ты не одна. Идем с нами. Мы тебе поможем. – Она медленно подошла ближе. – Но тебе нужно это положить.

Нахмурившись, девушка остекленевшими глазами оглядела окровавленный нож у себя в руке. Рука была скользкой. Она липко поблескивала на свету.

– Должно быть, я… – проговорила она, прикоснувшись к основанию шеи.

– Идем со мной, – сказала Яна. – Тебе это побольше не понадобится. Идем со мной, и будешь в безопасности. – Она улыбнулась. – Как твое имя?

– Мое имя? – девушка огляделась, будто в поисках ответа. – Карина, – наконец, ответила она. – Я Карина.

– Я Яна, – произнесла Яна. – А это мой муж Барак.

– Барак? Мой отец был знаком с человеком, которого так звали.

Барак уже успел вылезти из грузовика. Он прищурился и узнал в стоявшей перед ним молодой женщине девочку.

– Карина, – ошеломленно произнес он. – Ты дочь Кристо.

Карина со слезами кивнула. Она выпустила нож, и Яна обняла ее, надолго прижав к себе, пока она не смогла перестать плакать.

Дальше на юг они не поехали. По словам Карины, там ничего не осталось. Ничего, кроме мертвых.

Когда грузовик на последнем издыхании приблизился к воротам, те оставались заперты. Машина отказала у края длинной процессии, тянущейся к границе улья. По обе стороны от нее горели тела, часть из которых была изуродована чумой, а остальные – обычными трупами. Барак не смог их пересчитать, или хотя бы примерно оценить количество. Он повел жену и девочку по смертному полю, мимо команд зачистки в форме надзирателей.

Дойдя до ворот и подняв взгляд на огромное несокрушимое сооружение, он увидел следы ожесточенной битвы за бастионы. Его окликнул караульный, через громкоговоритель потребовавший повернуть назад. Верхний улей был закрыт до особого распоряжения. Карантин, сказал он. Чума, сказал он. Из бойниц высунулось безликое смертоносное оружие.

Барак вскинул розетту, которую ему дала Моргравия. При мысли о ней внутри него вспыхнула искра печали, ведь она наверняка была уже мертва.

Прицел уставился вниз. Шли секунды, отягощенные перспективой неизбежной казни. Он услышал выкрикиваемые приказы. Шум спешащих ног.

Орудия втянулись обратно.

Ворота в верхний улей открылись.

Два года спустя…

Корабль приближался, и по всему Нижнему Стоку звонили праздничные колокола. Уже оборудовали посадочную площадку возле края улья, выходившего на Железный Пруд и старые развалины, на месте которых когда-то стоял приорат. Теперь там торчал почерневший камень, а в оставшейся плодородной почве пустили корни саженцы.

Карина стояла, расправив плечи и задрав лицо к небу, высматривая челнок. У нее за спиной был закинут вещевой мешок, а на поясе висел нож – она надеялась, что ей позволят его оставить. Прочная одежда и тяжелая шинель, которую ей дал Барак.

Он и Яна стояли рядом, по-родительски гордясь и уже скучая по дочери, которой у них никогда не было.

Карина так и не рассказала им, что произошло в церкви. По правде говоря, она мало что помнила с момента своего бегства. Там была тень, над ней завис корабль. А потом она уже брела по улице, одинокая и испуганная.

Они отыскали ее и приняли к себе. Вдохновленная примером отца, она нашла себе цель. Отдать свою жизнь за что-то большее, нежели просто за себя. Она записалась в призыв и собиралась найти себе место среди звезд в качестве солдата. Она знала, что будет нелегко, что в Галактике есть ужасы, о которых умалчивают в рекрутских документах. Умереть было не страшно. Страшно было остаться незначительной.

Рыча двигателями при спуске и сотрясая землю, в поле зрения появился челнок. Смог расходился, волнами расступаясь в стороны перед его массой и мощью. Небо озарилось огнем, который приглушал и рассеивал толстый слой облаков.

Прозвучала сирена, сигнализируя рекрутам выйти на посадочную площадку.

Перед тем, как двинуться вперед, Карина обернулась, улыбнувшись и помахав мужчине и женщине, которым научилась доверять и которых считала своей семьей. Оба сдерживали слезы и обнимали друг друга, уже не понимая, чем заполнят свои жизни без нее.

На границе посадочной площадки к ней подошел офицер Муниторума – один из местной головной группы, которая следила за тем, чтобы призыв прошел гладко и организованно.

– Имя, – коротко произнес он, глядя в закрепленный на сгибе локтя инфопланшет, а в другой руке держа готовый для записи стилус.

– Карина Кристо.

Офицер пробежался по списку имен и скривился.

– Не слишком-то много из Блекгейста.

Карина застыла – ее без спроса посетили старые, неприятные воспоминания.

Офицер нахмурился и потер виски. У него вдруг стал больной вид, на шее запульсировала вена, похожая на веревочный шнур. Он покраснел, вспотел – казалось, ему не хватает воздуха.

– С вами все в порядке? – спросила Карина.

Что бы это ни было, оно прошло, как тень пропадает на солнце.

– Ничего. Просто голова болит.

Он бледно улыбнулся и сунул ей в руке кусок пергамента с печатью и одобрением призыва.

– Должно быть, воздух улья, – сказал он. – Никогда особо не переживал по этому поводу.

Карина улыбнулась в ответ. Улыбка была натянутой, сдержанной, почти холодной.

– Я тоже, – произнесла она и вышла на посадочную площадку.