Я прибыл в Инсмут в разгар лета 1927 года, а точнее, прибыл – это слишком громко сказано. Меня, скорее, высадили, как ненужный груз, на пыльной обочине, в паре миль от города. Автобус, громыхая и испуская клубы удушливого дыма, умчался прочь, оставив меня наедине с удушающей жарой и гнетущей тишиной, нарушаемой лишь назойливым жужжанием каких-то мерзких насекомых.       

     Инсмут… само это название отзывалось болезненным скрежетом в моей душе. Я, Артур Пим, энтомолог, известный в научных кругах, прибыл сюда не по своей воле и уж точно не в поисках уединения. Меня привела сюда навязчивая идея, жгучий интерес, переросший в нечто, граничащее с одержимостью. Меня привели слухи. Слухи, блуждающие в кругах моих коллег и между студентов университета, обрывки газетных статей, полные нелепых суеверий и пугающих намёков. Меня привели слухи о бабочке-павлиноглазе. Не просто о бабочке, а о Insmouth Papilio. Вида, о существовании которого науке ещё не было доподлинно неизвестно. Однако из немногих, дошедших до меня, рассказов и газетных вырезок, я знал, что это невиданный по своим размерам и красоте, возможно, отдельный вид павлиноглазок! И стать его первооткрывателем было бы для меня огромной радостью и поводом для гордости.

        В моём чемодане, помимо сменной одежды и походного снаряжения, лежали драгоценный энтомологический сачок, пара морилок и блокнот, исписанный набросками и заметками, посвящёнными исключительно этому виду. Я был готов к худшему, но ничто не могло подготовить меня к той атмосфере, которая царила в Инсмуте.       

    Чем ближе я подходил к городу, тем гуще становился воздух, наполняясь запахом гнили и сырости. Дома, серые и покосившиеся, стояли, тесно прижавшись друг к другу, словно в испуге. Окна зияли тёмными глазницами, изредка поблёскивая мутным светом. Людей на улицах почти не было, а те, что повстречались на моём пути, бросали на меня настороженные, недобрые взгляды.       

    Лица жителей Инсмута были странными и... пугающими. В них было что-то… неправильное. Расплывчатые черты, выпуклые глаза, тонкие, почти отсутствующие губы. Они напоминали мне выброшенных на берег рыб, смотрящих на мир с немым укором.       

      Наконец я добрался до гостиницы «Глубоководный», единственного приличного на вид заведения во всём городе. Хозяин, коренастый мужчина с подозрительным взглядом и потными руками, неохотно выделил мне комнату. Запах плесени и затхлости, казалось, въелся в стены намертво.

— Что вам нужно в Инсмуте, приезжий? — спросил он, не глядя мне в глаза.

— Я энтомолог, — ответил я, стараясь выглядеть как можно более дружелюбно. — Приехал изучать местную фауну. Я слышал, что у вас здесь водятся редкие бабочки.

    Хозяин скривился, словно я произнёс что-то непристойное.

— Бабочки? — переспросил он. — Здесь нет никаких бабочек. И вообще, я бы не советовал вам соваться в болота. Это опасное место.       

    Я проигнорировал его предостережение. Я приехал в Инсмут не для того, чтобы слушать советы местных жителей. А для того, чтобы открыть вид инсмутской павлиноглазки.

      На следующее утро я отправился на болота. Они начинались сразу за городом и представляли собой бесконечный лабиринт из гниющих деревьев, стоячей воды и густой удушающей растительности. Воздух был пропитан запахом разложения и назойливым жужжанием насекомых. Я пробирался сквозь чащу, стараясь не обращать внимания на сырость, что предательски пропитывала ботинки, и смрад гниения.       

       Болота Инсмута были не простым местом, они напомнили мне живое, дышащее существо. Казалось, оно наблюдает за мной, выжидая, готовое поглотить меня в любой момент. Земля под ногами была мягкой и зыбкой, и я то и дело проваливался в зловонную жижу. Деревья, скрюченные и уродливые, напоминали своими ветвях костлявые пальцы, тянущиеся ко мне.

      Я провёл в болотах несколько часов, но так и не увидел ничего, кроме обычных болотных насекомых. Мой энтузиазм начинал угасать, уступая место разочарованию и страху. Может быть, слухи и те газетные статьи были всего лишь выдумкой? Это вполне могло быть так. Да и я это понимал: верить слухам дилетантов и не самым проверенным изданиям полностью никогда не стоит...

      Вдруг, в глубине леса, окружающего болота, я заметил какое-то движение. Что-то большое, тёмное мелькнуло между деревьями. Я затаил дыхание и пошёл в ту сторону, стараясь двигаться как можно тише. Да, это точно не бабочка, которую я искал. Но этот объект отчего-то привлёк моё внимание.

      Сердце бешено колотилось в груди, пока я пробиралася между склизких стволов деревьев и колючих кустарников. Когда я вышел на небольшую поляну, то замер в изумлении. То, что я увидел, превзошло все мои самые смелые и безумные ожидания.

      В центре поляны, окружённый светящимся коконом, стоял человек. Точнее, существо, лишь отдалённо напоминавшее человека. Его кожа была покрыта хитином, как у насекомого. Из спины росли огромные, переливающиеся всеми цветами радуги крылья. Крылья бабочки. Insmouth Papilio. Рисунок был точь-в-точь как в одной из газетных статей!

      Но это было ещё не всё. Вокруг него стояли другие существа, такие же мутировавшие, с крыльями, растущими из спин. Они шептали, глядя на меня своими выпученными рыбьими глазами. Слов разобрать было невозможно, они сливались в единую какафонию, что звучала как шелест, стрёкот и жужжание.

      Тогда я понял. Истмунская павлиноглазка — это не просто бабочка. Это результат чудовищной мутации, превращения людей в нечто отвратительное, нечеловеческое. И я, Артур Пим, стал свидетелем этого ужаса.

      Непроизвольный крик сорвался с моих губ, нарушив зловещую тишину болота. Существа, которые до этого монотонно шептали свои богохульные молитвы, резко обернулись ко мне. В их рыбьих глазах вспыхнул нездоровый интерес, смешанный с голодной жаждой. Это были не просто мутанты, это были охотники.

      Я застыл, парализованный ужасом. Мозг отказывался воспринимать увиденное, отчаянно пытаясь найти рациональное объяснение этому кошмару. Но рациональность была бессильна перед лицом столь чудовищного зрелища. Передо мной стояли не просто люди с крыльями, а воплощение глубочайшего, первобытного страха и омерзения, того, что таится в тёмных уголках сознания, о чём боишься даже подумать.

      Первым опомнился самый крупный из мутантов. Его крылья, словно паруса, расправились за спиной, отбрасывая зловещую тень на поляну. Он издал странный дребезжащий звук, похожий на жужжание огромного насекомого, и сделал шаг в мою сторону.

      Мир вокруг меня словно замедлился. Я видел, как напрягаются мышцы на его хитиновом теле, как горят голодом его рыбьи глаза. Я знал, что у меня нет шансов. Инстинкт самосохранения наконец-то взял верх над ступором, в который меня ввела паника. Я развернулся и побежал прочь от поляны, прочь от мутантов, прочь от этого проклятого места, затерянного средь истмунских болот.

      Я бежал, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни деревьев, проваливаясь в илистые ямы. Воздух обжигал лёгкие, пот заливал глаза. Я слышал за спиной дребезжащее жужжание крыльев, которое с каждой секундой приближалось. Я знал, что они меня догонят. В болоте у меня не было шансов против этих существ. Они были здесь хозяевами, а я — всего лишь заблудившимся чужаком.

      С каждой минутой страх нарастал, превращаясь в парализующий ужас. Я представлял, как они ловят меня, как их хитиновые руки сжимают моё тело, как их рыбьи глаза смотрят на меня с презрением и голодом. Внезапно я споткнулся и упал, сильно ударившись головой о корень дерева. В глазах потемнело, и я на мгновение потерял сознание.

      Когда я пришёл в себя, услышал их совсем рядом. Жужжание крыльев было оглушительным. Я попытался встать, но ноги не слушались меня. Мутанты окружали. Они смотрели на меня сверху вниз с неприкрытым торжеством. Я увидел, что их лица искажены гримасой, похожей на улыбку.       Один из них, самый крупный, протянул ко мне свою хитиновую руку. Я зажмурился, ожидая удара.

      Но удара не последовало. Вместо этого я почувствовал, как чьи-то сильные руки поднимают меня с земли. Я открыл глаза и увидел, что меня держит один из мутантов. Он понёс меня к поляне, к светящемуся кокону в её центре. Я догадался, что они собираются сделать. Они собираются превратить меня в одного из них!

      Я отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться из его хватки. Но это было бесполезно. Мутант был намного сильнее... Меня поднесли к кокону и положили на землю. Мутанты окружали, шепча свои странные, нечестивые молитвы неизвестному божеству, чьего прихода она ждут. Я чувствовал, как их взгляды сверлят меня, как их воля подчиняет мой разум. Кокон начал пульсировать сильнее. Изнутри доносились странные звуки, похожие на шёпот и жужжание. Я понимал, что внутри кокона происходит нечто ужасное. Глаза закрылись сами, ожидание неизбежного было мучительным. Я чувствовал, как мой разум начинает угасать, как слабеет моя воля. Я превращался в ничто, в марионетку в руках этих чудовищ. В последние мгновения сознания я всё же приоткрыл глаза и увидел лицо одного из мутантов. Это было лицо женщины. В её глазах — не только безумие, но и тоска. Тоска по утраченной человечности. И тогда я понял. Они не просто мутанты. Они — жертвы. Жертвы чудовищного эксперимента, превратившего их в нечто чуждое и отвратительное. И теперь я должен был стать одним из них. Настала тьма.

      ...жужжание... оно пронизывало меня, словно рой невидимых игл, впивающихся в самую суть моего сознания. Я больше не был Артуром Пимом, энтомологом, исследователем... Я был чем-то другим, чем-то отвратительным, новым. Воспоминания о моей прежней жизни мерцали, словно тусклый свет умирающей звезды, уступая место чужим, отвратительным образам.

      Хитин. Я чувствовал его — жёсткую, чужеродную броню, покрывающую моё тело. Она сковывала движения, лишала человеческой гибкости. И крылья… огромные, переливающиеся, похожие на витражи крылья, растущие из моей спины. Я чувствовал их вибрацию, пульсирующую энергию, чуждую моей прежней плоти.

      Я открыл глаза. Мир предстал передо мной в новом свете, искажённом и гротескном. Болото, которое до этого казалось просто унылым и сырым местом, теперь предстало передо мной во всей своей чудовищной красе. Поверхность воды колыхалась, отражая безумный мерцающий свет кокона. И запахи… запахи стали невыносимо острыми, тошнотворными. Я ощущал тончайшие нюансы разложения, скрытые под слоем гнили, словно зверь, почуявший добычу.

      Я огляделся. Меня окружали они — мои новые собратья и новые хозяева. Их лица, покрытые хитином, казались масками, лишёнными каких-либо человеческих эмоций. Но в их рыбьих глазах, в глубине их безумных зрачков, я видел отблеск чего-то… инопланетного. Чего-то непостижимого, чего-то, что повергало в бездну первобытного ужаса.

      Они начали двигаться. Неуклюже, неестественно, словно управляемые невидимыми нитями. Жужжание их крыльев сливалось в единый оглушительный хор, проникающий в самый мозг, вытесняющий последние остатки моей прежней личности.

      Я попытался сопротивляться, попытался вырваться из этой чудовищной мессы, но моё тело больше мне не принадлежало. Чужая воля, воля божества-насекомого, воля из глубин космоса сковала меня, лишив всякой свободы.

       Меня потащили к кокону. Он пульсировал, извергая потоки мерзкого фосфоресцирующего света. Изнутри доносился шёпот — нечеловеческий, богохульный шёпот, полный обещаний и угроз.

      В этот момент я увидел их. Фигуры, крадущиеся в тени деревьев. Они были одеты в лохмотья, имитирующие узоры на крыльях бабочек. Их лица были скрыты под хитиновыми масками. Они — те, кто остался, те, кто не смог сопротивляться, те, кто приветствовал приход нового бога. Жители Инсмута.

      Они пели. Пели на языке, который я никогда раньше не слышал, но понимал на каком-то интуитивном, отвратительном уровне. Это был гимн, гимн поклонения насекомоподобному божеству, гимн пришествию новой эры.

      Меня подвели к кокону. Прикосновение его поверхности к моей коже вызвало дрожь — смесь отвращения и неземного восторга. Я чувствовал, как моё тело готовится к перерождению, как хитин заполняет каждую клетку, как мои органы перестраиваются, приспосабливаясь к чужой анатомии. Кокон раскрылся.  

     Изнутри вырвался поток света, ослепляющий и обжигающий. Я увидел Его.

      Нет, я не могу описать Его. Мой разум, измученный и извращённый, не способен вместить Его величие, Его чудовищную красоту. Это была ускользающая от понимания форма, меняющаяся, словно сон безумца. Он был одновременно насекомым и богом, живым и мёртвым, существовавшим во всех измерениях времени и пространства.

      Он говорил со мной. Говорил не словами, а мыслями, проникающими в самое сердце моего сознания, стирающими все границы между реальностью и безумием. Он показал мне миры, населённые богами-насекомыми, миры, где человечество было лишь пищей для чудовищ. Он показал мне будущее — будущее, в котором Земля превратилась в гнездо, в улей, в место поклонения Ему, Повелителю, чьё имя человек произнести не смог бы, поэтому он велел звать его Зи'лорк.

      И я склонился перед Ним. Склонился не по своей воле, а по воле, чуждой мне и всепоглощающей. Я стал частью ритуала, частью жуткой мессы, приветствующей Его приход.

      И тогда… тогда жужжание стихло. Остались только обрывки мыслей, вспышки образов, безумные фразы, смешанные со звуками, которые я больше не могу идентифицировать…

      Крик… шелест… жужжжж… Его воля… хитин… эра насекомых… Инсмут – улей… слава Зи'лорку… тсссс…