↑ 1. ИМЯ.

    Клаэс Андер с юных лет приобрёл те черты характера, которые относят к нордическому типу. Ему свойственна исключительная эмоциональная сдержанность, краткость в высказываниях, сосредоточенная уравновешенность и рациональность. Он мог принять самое шокирующее известие, способное повергнуть в истерическую панику преобладающее большинство людей, при этом нисколько не изменившись в лице и никак не выдав внутренних своих ощущений. Удивить, огорчить или же вызвать его восторг было почти невозможно. В крайне редких случаях доводилось заметить на его лице мягкую, едва выраженную улыбку «Моны Лизы». Так описывала это явление девушка Клаэса – Даша. 

    Так сложилось, что Даша, как и все прочие люди, встречавшиеся на жизненном пути Клаэса Андера, знали его под именем Коли Андреева. 

    Ему было шесть или семь лет, он готовился к поступлению в первый класс, когда мама дала назидание всем без исключения посторонним людям представляться Колей. В свидетельстве о рождении, медицинском полюсе, паспорте и иных документах значится имя Николай, Клаэсом его звал только старший брат. Нэми или Наум – как позже стала обращаться к нему мама – родился на пять лет раньше Клаэса, но так как в школу брат никогда не ходил, то и привыкать отзываться на новое имя ему не пришлось, ведь он всё время проводил либо в одиночестве, либо с мамой и бабушкой. В детстве Клаэс, разумеется, задавал вопросы касательно произошедших изменений, но ему всегда отвечали лаконичной и исчерпывающей формулировкой – «так надо». Кроме как смиренно принять новый порядок вещей вариантов у него не было. Даже будучи малышом, он никогда не капризничал, не вредничал и не тянул на себя лишнее внимание, потому как отчётливо понимал, что у одиноких мамы и бабушки хватает своих забот. 

    Теперь, спустя много лет, ему смутно припоминались и другие странности, связанные с его семьёй, но он приучил себя реагировать на всё максимально спокойно, никак не выражая своё беспокойство или смятение. «Так надо» – стало его персональной, нерушимой доктриной. Если что-либо произошло – значит, тому есть причина, и даже в том случае, если Клаэсу она непонятна, то в его же интересах просто согласиться с новыми правилами, раз нет возможности внести в них коррективы. К более травматическим для психики происшествиям Клаэс тоже научился относиться с непоколебимым хладнокровием. Ему было всего одиннадцать лет, когда умерла их с Нэми мама. Перед этим она долго болела. Клаэс не мог вспомнить, видел ли он когда-либо выражение искреннего счастья на её худом и бледном, но всё же привлекательном лице. Агда безусловно любила обоих своих сыновей, они чувствовали это, но женщина всегда казалась подавленной и обеспокоенной чем-то, что осталось вне досягаемости для понимания Клаэса. Умирала она дома, в своей кровати, и в последние дни даже не двигалась, не моргая, смотрела в потолок помутневшим, отсутствующим взором. Клаэс принял её смерть, как нечто заранее предопределённое. Аналогичным образом он отнёсся и к самоубийству дяди – старшего маминого брата. Мужчина жил отдельно и был довольно близок с матерью, сестрой и племянниками, часто навещал их, много шутил и смеялся. Потрясения не вызвало и полученное увечье. Лицо Клаэса уже несколько лет обезображено шрамом, который кривой бороздой тянется от правой брови через переносицу до левой скулы и чуть ниже. Он смог сохранить самообладание даже в тот момент, когда Нэми бесследно исчез на трое суток, а затем Клаэса среди ночи разбудил телефонный звонок, и незнакомый голос пригласил его явиться в морг на опознание тела брата, которое в уже изрядно подпорченном состоянии выловили из реки.

    Клаэс никогда не был склонен к рефлексиям, но после похорон его впервые за всю его жизнь потянуло на аналитические размышления. Перебирая личные вещи Нэми, он нашёл несколько семейных фотографий, о существовании которых, пожалуй, прежде и не знал. На обороте одного из снимков, сделанного в фото-ателье, стояла дата – 1994 год. На тот момент Клаэсу было примерно полтора года, а Нэми – почти семь. От фотографии аккуратно отрезана одна треть, и можно без труда догадаться, что на недостающем фрагменте был отец Клаэса, которого он никогда не видел. На уцелевшей, но довольно ветхой и потрёпанной части фото запечатлён он сам, мама и Нэми. Агда держит младшего сына на руках, а старший стоит рядом. Клаэс очень на неё похож, у него такие же светло-русые волосы и зелёные глаза. Нэми, вероятно, пошёл в отца, унаследовав каштановые кудри. Маленький Клаэс лучезарно улыбается в объектив, а у мамы и брата одинаково понурые лица. Агда выглядит уставшей и не выспавшейся, а Нэми очень раздосадован чем-то.

   Несколько часов Клаэс провёл в тишине, держа в руках этот снимок и пытаясь восстановить в чертогах разума все доступные воспоминания минувших лет. Пусть ему всего двадцать семь, но почти всё, что было связано с детством, уже вытеснили новые знания и впечатления. Старая фотография не значительно поспособствовала процессу, выяснилось, что и вспоминать-то особо нечего. О своей матери Клаэс знает лишь то, что она родилась в Швеции, отсюда их с Нэми несвойственные для средней полосы России имена. Агда училась в начальных классах, когда по неизвестным причинам состоялся их с бабушкой переезд в глухую деревушку на задворках тогда ещё существовавшего, но уже начинавшего разваливаться СССР. С какими-либо родственниками они обе связь не поддерживали, и Клаэс об их существовании не знал. Как и при каких обстоятельствах мама познакомилась с папой – загадка. О нём вообще не принято было упоминать в семейном кругу. Единственное, что Клаэсу известно – это существенная разница в их возрасте; Агде исполнилось двадцать лет, когда родился Нэми, а отцу было тридцать четыре. Агда прожила с ним восемь лет где-то в провинциальном городке Орловской области, а затем вернулась в уже почти опустевшую деревню к своей матери. Клаэс родился в полноценной семье, но прожил под одной крышей с отцом всего полтора года, потому, разумеется, не помнит его лица. В раннем детстве он мечтал увидеть его хотя бы на фото, но мама основательно потрудилась над тем, чтобы уничтожить все следы этого человека в жизни своих сыновей. В документах Клаэса значилось отчество «Иванович», но он сильно сомневался в его достоверности. «Так надо» – что ж, значит, так и будет. Нэми на момент расставания родителей было семь, и он наверняка что-то помнил, но на все расспросы младшего брата отвечал неизменным ворчанием, повторяя мамины слова о том, что Клаэсу это знать не обязательно. Нэми вообще был крайне неразговорчивым, мрачным и озлобленным на весь мир с раннего детства. 

    В те времена, когда Клаэс жил в деревне, других детей в округе не было. В общей сложности обитающих там на постоянной основе людей насчитывалось тридцать семь, включая семью Андер. Ближайший продовольственный магазин и аптечный пункт находились в десяти километрах в соседней деревне, колхоз давно перестал функционировать, от него осталось лишь несколько развалившихся построек в поле, большинство коренных жителей бросили свои дома и разъехались по городам в поисках работы, оставались лишь старики, коротающие последние свои годы. Летом появлялись дачники, и деревушка становилась чуть более оживлённой, с несколькими приезжими ребятами Клаэс даже иногда играл, но все они были временными товарищами, а в один момент и вовсе исчезали из его жизни навсегда.

    Участок бабушки Иды располагался на самой окраине деревушки, вдали от соседних домов, создавалось впечатление, что он существует автономно от поселения, сам по себе. К нему вела узенькая тропинка через пышные заросли дикого терновник, и впервые оказавшийся в тех местах человек вряд ли догадался бы, что там, впереди ещё есть жилые дома. Ни газа, не электричества у Иды не было. Бабушка сама отказалась от этих благ, когда в деревню провели первые линии кабеля от узла магистральной сети, ведь за свет пришлось бы платить, а денег у них на памяти Клаэса не водилось. Всё необходимое мама и бабушка выращивали сами на своей земле, содержали ораву кур и несколько козочек. Так что скучать Клаэсу не приходилось. И он, и Нэми с ранних лет принимали активное участие в содержании хозяйства. Всё лето с рассвета и до заката проходило на огороде внушительных размеров, в суете и хлопотах. Коз ежедневно требовалось пасти, кроме этого нужно было ходить на рыбалку, искать грибы, готовить сено на зиму, блюсти чистоту в жилище, убираться в курятнике, таскать с пруда воду для бани, принимать участие в приготовление пищи и стирке одежды. По осени начинались бесконечные заготовки солений и варений. Зимой приходилось постоянно заботиться о дровах и растопки печи. А по вечерам бабушка не давала покоя с уроками. Вопреки тому, что Ида почти всю жизнь прожила в глухой деревне, знаниям этой женщины мог позавидовать всякий учёный человек. Она в совершенстве владела правописанием на нескольких языках, отлично понимала и математику, и биологию, и физику, а книг, как научных, так и художественных, в доме было столько, что хватило бы для открытия скромной библиотеки. Устройство мироздания со всеми его законами и порядками давалось ей невероятно легко, и Клаэсу казалось, что она знает всё на свете и всему может дать логическое объяснение. Отчасти из-за этого в деревушке её считали не вполне обычной. Клаэс несколько раз подслушивал разговоры соседей на эту тему, которая, в общем-то, отнюдь не являлась беспочвенной. Бабушка Ида точно угадывала, что у кого болит и как это облегчить даже без применения медикаментов, наверняка знала, где растёт нужная трава или ягода, когда их можно сорвать, как долго варить и с чем смешивать, чтобы приготовить лекарства от любого недуга. И всегда всем помогала. Бабушка по натуре своей была добросердечным и ласковым человеком, к каждому живому существу относясь с нежным состраданием. Даже из соседних деревень иногда приходили люди, надеясь, что она их вылечит. Её уважали, но немного побаивались, и если ей требовалась помощь по хозяйству, где необходимы мужские руки, то не смели отказать. Зачастую в качестве благодарности ей дарили книги или различные угощения – мёд, орехи, сухофрукты, шоколад, крупы и прочие лакомства, так что нужды семья Андер не знала. Периодически им доставалось и свежее мясо,  но ни бабушка, ни мама почти не употребляли его в пищу, будучи убеждёнными, что человеческий организм не столь сильно в нём нуждается. Кур они содержали исключительно для яиц, а коз — для молока. Если случалось так, что им преподносили освежёванного кролика, ощипанную утку или другое умерщвлённое животное, то его кости после разделки придавались земле и отпевались примерно таким же образом, как принято в традициях погребения людей. Но молитвы были несколько иными, Нэми и Клаэс тоже принимали участие в этих обрядах воздаяния благодарности. 

    К Клаэсу соседи относились проще, многие старики любили с ним поболтать. Он был очень вежливым, любознательным и тактичным мальчиком. А Нэми вообще ни с кем не контактировал. Он и парой слов ни с одним из жителей деревни не обмолвился. В те редкие дни, когда бабушка и мама предоставляли детям выходной, Нэми бесследно исчезал. Брат уходил ранним утром, чтобы ещё не разбуженный петухами Клаэс не имел возможности за ним увязаться. Иногда, возвратившись уже под вечер, он приносил ёжиков для Клаэса, но те потом убегали. И ёжикам, и Нэми было более комфортно на максимальном расстоянии от людей. 

    Понять, что творится у Нэми в голове, действительно было не просто. Однажды Клаэс набрался смелости и проследил за братом, когда тот с первыми лучами солнца по обыкновению отправился в лес, но по неосторожности своей умудрился угодить в болото. Повезло, что Нэми услышал отчаянные вопли захлёбывающегося Клаэса и успел его вытащить. Брат тогда не ругался, лишь сказал, что если бы захотел, то мог бы дать ему утонуть, а бабушке потом соврал бы, что не видел его. Клаэс за всю дорогу, пока Нэми волок его за рукав домой, не произнёс ни слова и старался не подавать вида, что готов в любой момент разреветься от обиды, но в итоге всё равно начал шмыгать носом и украдкой вытирать наворачивающиеся слёзы. Нэми, конечно же, заметил это. Он помог Клаэсу отмыться, очистить футболку и шорты в ручье и пообещал, что не наябедничает бабушке о случившемся, если тот поклянётся больше никогда за ним не шпионить. Потом Нэми серьёзно спросил: «Ты понимаешь, почему я сержусь?». «Наверное, потому что я тебе помешал», — неуверенно предположил Клаэс. Брат покачал головой. «В лесу полно капканов, их ставят местные охотники, которые приезжают сюда на лето, ты мог бы угодить в один из них и остаться без ноги».

    После того случая с болотом Нэми дал брату возможность проводить с ним больше времени, но оно в итоге не оправдало возложенных на него надежд. Клаэс всё больше убеждался в том, что Нэми очень странный. Он не имел ничего общего с остальными немногочисленными детьми, с которыми Клаэсу довелось познакомиться. Игры, забавы, шалости, фантазии – всё это было абсолютно чуждо Нэми. Начитавшись историй о приключениях Тома Сойера и Гекльберри Финна, Клаэс наивно полагал, что его брат, как минимум, отправляется на поиски сокровищ, а Нэми, как выяснилось, проводил дни, просто гуляя по лесу. Молча. Присутствие брата он с успехом игнорировал, если тот пытался начать разговор. Он мог часами лежать на траве с закрытыми глазами, будто бы засыпая, но на деле же с упоением прислушивался к каждому хрусту, к каждой птице, к шелесту листвы на ветру. И только в эти моменты он не выглядел угрюмым и диким. Нэми становился безмятежным, преисполненным некой трепетной нежностью ко всему сущему. 

    Утешением Клаэса среди тоскливого однообразия в глуши был их с Нэми дядя Паша. Клаэс сомневался, что знал его под настоящим именем, ведь сам он позже стал Колей, Нэми – Наумом, а мама Агда – Глашей. Дядя жил и работал слесарем на заводе в многолюдном городе в паре сотен километров от деревни. Примерно раз в месяц он навещал мать, сестру и племянников, привозя с собой диковинные для Клаэса сладости, жевательные резинки, чипсы, газировку, электронные игры на батарейках и красивую одежду. Визитов Паши Клаэс ждал, как праздника. Дядя был добродушным, разговорчивым и улыбчивым человеком, общение с ним складывалось легко и непринуждённо, к нему хотелось тянуться, как к мартовскому тёплому солнышку после долгой, сумрачной зимы. Даже Нэми хорошо к нему относился и добровольно вступал в разговор. С Агдой Паша тоже отлично ладил, они, казалось, понимали друг друга без слов. Сестре не нужно было объяснять, почему она из года в год становится всё худее, бледнее и печальнее. «Я не за себя боюсь», — услышал однажды Клаэс обрывки разговора мамы с дядей Пашей. «Я совершила страшную ошибку». Вероятно, она подразумевала под ошибкой свой брак с тем человеком, который стал отцом её детей. Клаэсу оставалось лишь додумывать общую картину произошедшего, но судя по коротким репликам полушёпотом выходило, что мама скрывалась от бывшего мужа, так как он хотел забрать сыновей. Осознание, что папа не бросил их, а напротив — жаждет встречи, вызвало у семилетнего Клаэса противоречивые чувства. Ему бы очень хотелось познакомиться с ним, но раз мама не допускала этого, значит, на то имелись весомые аргументы. Значит, «так надо». Чуть позже он поделился своей тайной с Нэми, а тот лишь пренебрежительно отмахнулся и сказал, что ничуть не расстроится, если больше никогда не увидит отца.

    Потом началась школа. Она находилась там же, где ближайший магазин, Нэми приходилось каждое утро отвозить Клаэса через поле на велосипеде, а после обеда увозить обратно. Сам Нэми от получения официального образования отказался, а мама с бабушкой и не настаивали. 

    В начале учебного года Клаэс пребывал в неописуемом восторге, ведь в школе будет много ровесников, всегда найдётся, с кем поболтать и поиграть, он был готов подружиться с каждым, кто с ним заговорит, но его трепетным надеждам вновь не суждено было сбыться. В сельском классе оказалось не так-то много детей, и все они были друг с другом знакомы, ведь большинство из них жили по соседству и посещали до этого один детский сад. Заранее сформированные компании не торопились принимать в свой круг незнакомого чужака. Ситуацию усугубил ещё и то, что Клаэс в отличие от них уже умел читать, писать и считать, причём прекрасно, даже у учителей тем самым вызвав неодобрительное изумление. Ярлык «самый умный» стал его персональной формой оскорбления и поводом для издёвок. По мере взросления и пребывания в жестоком юношеском социуме изначальный пыл Клаэса и тяга к общению значительно поутихли. Впрочем, парочка дружелюбно настроенных по отношению к нему товарищей у Клаэса всё же появились, но общаться с ними вне школьных стен не представлялось возможным, так как жил он очень далеко. 

    Когда он учился в третьем классе – Агда совсем зачахла. Недуг её не был неожиданностью ни для кого из членов семьи. Состояние ухудшалось постепенно, день за днём, женщина буквально увядала на глазах подобно растению, лишённому возможности насыщаться влагой. При этом не проявлялось каких-либо характерных симптомов, свидетельствующих о конкретной болезни. Агда стала похожа на скелет, обтянутый кожей. Глаза её поблекли, их очерчивали жуткие синяки, контрастно выделяющиеся на мертвенно-бледной коже. Некогда пышные, пшеничного цвета волосы значительно поредели. Мысли её путались, она забывалась и иногда не признавала своих детей, а вскоре и вовсе перестала разговаривать и реагировать на окружающий мир. Перед смертью Агда несколько дней неподвижно пролежала в кровати. Её организм уже не принимал пищу, даже бульон, она не спала, но и бодрствованьем это состояние нельзя было назвать. Домашние кошки, любившие спать рядом с хозяевами, обходили кровать Агды стороной за пару метров. Клаэс преследовал бабушку по пятам, пока та хлопотала по хозяйству, и умолял как-нибудь помочь маме, ведь свято верил, что Ида способна вылечить любую хворь, что та неоднократно доказывала. Но бабушка с обречённым смирением раз за разом отвечала, что ей известны лекарства лишь от болезней тела, а у Агды болезнь ума. Клаэс иногда прятался в каком-нибудь углу и тихонько плакал. Нэми же выглядел больше рассерженным и обиженным, нежели опечаленным. «Она сама себя до этого довела», — сказал он однажды младшему брату. Клаэса подобное высказывание ничуть не удивило, он и раньше замечал разлад в отношениях мамы и Нэми. Они будто бы сторонились друг друга, словно чужие, и разговаривали исключительно на бытовые темы, когда к тому склоняла нужда. К Клаэсу мама проявляла и участие, и ласку, могла поддержать игру, часто обнимала и целовала в щёки. Он очень любил её, но брата, почему-то, любил больше, вопреки тому, что Нэми очевидной нежности к нему не выказывал. Потому решил перенять его позицию и больше не плакал. 

    На похоронах мамы старший брат впервые обнял Клаэса и так крепко, что у того дыхание перехватило. Нэми уткнулся в его взъерошенную макушку и едва слышно всхлипывал. Будучи настолько ошарашенным слезами брата, Клаэс даже тогда не смог заплакать сам.

    Жизнь постепенно вернулось в привычное русло, преисполненное трудом, учёбой, первой наивной любовью, воплотившейся в смуглой черноволосой девочке из класса. Несколько раз Клаэсу даже довелось погулять с ней вдвоём после уроков. Преодолевая робость неопытности и смущение, он первый поцеловал её. А через несколько месяцев, после окончания седьмого класса, семья той девочки переехала в город, и Клаэс её больше никогда не видел. Он не рассказывал об этом ни бабушке, ни брату, но Нэми будто бы и так всё знал. В ту пору он радикально смягчился по отношению к подавленному Клаэсу и в несвойственной для себя манере был исключительно внимателен и добр с ним. Дядя тоже как бы невзначай приехал в гости раньше запланированного срока и предложил устроить племянникам экскурсию по городу, в котором жил, к тому же время удачно совпадало с его отпуском. Клаэс был настолько изумлён этим предложением, что даже позабыл о разбитом сердце. При маме существовал негласный запрет, согласно которому её сыновьям запрещалось покидать сельские края. Клаэс настолько свыкся с мыслью провести остаток дней своих в деревне, что даже и не помышлял ни о чём ином, а Нэми и сам бы никуда не поехал, будь у него хоть тысяча перспектив. После совета с бабушкой было принято единогласное решение, что смена обстановки пойдёт для внуков на пользу. 

    Город, в который Клаэс влюбился с первого раза, был далеко не самым крупным на территории России, но значился областным. Проживало в нём примерно четыреста тысяч человек. Ещё из окон поезда он восхитился великолепием буйства красок, повсеместно кипящей жизнью, неумолкающим шумом и гамом бурной разнообразной деятельности. Дорога до города заняла чуть больше трёх часов, но это время пролетело незаметно. Клаэс восхищённо рассматривал пассажиров – таких разных, причудливо одетых, громко смеющихся. Все девушки казались ему очаровательными, одна была краше другой. Некоторые из них, ловя на себе его влюблённый взгляд, кокетливо улыбались в ответ. Причёски, макияж, платья всевозможных расцветок и фасонов, туфли на высоких каблуках, запахи духов – всё это будоражило юный ум и фантазию четырнадцатилетнего мальчика, который впервые на своей памяти покинул пределы полузаброшенной деревни. Нэми же выглядел мрачнее тучи. Ещё на перроне перед посадкой он натянул на голову капюшон безразмерной толстовки, надел непроницаемо-чёрные солнцезащитные очки, нахмурился, съёжился и всем своим существом источал угрюмую раздосадованность. По пути дядя рассказывал историю основания города, его законы, правила поведения, описывал достопримечательности, которые племянникам предстояло увидеть, обещал сводить в парк аттракционов и покатать на теплоходе по реке, делящей город на две половины. Все свои обещания он сдержал. Трудно описать восторг подростка, который впервые оказывается на самой верхушке колеса обозрения, гоняет по автодрому, ест пиццу в многолюдном кафе, слушает выступления уличных музыкантов на площади у рынка. Те две недели Клаэс и по сей день считает самыми счастливыми в своей жизни. 

    В дальнейшем Паша приглашал их к себе в гости регулярно, племенники уже были достаточно взрослыми, чтобы преодолевать расстояние от деревни до города самостоятельно, путаницы выйти не могло, маршрут поезда пролегал напрямую без пересадок. Клаэс прекрасно понимал, как много дискомфорта доставляют Нэми эти поездки, но брат неизменно сопровождал его даже спустя пару лет, когда Клаэсу уже исполнилось шестнадцать, и он считал себя серьёзным, взрослым человеком. Эта упрямая опека в ущерб самому себе сперва оскорбляла Клаэса, а затем стала казаться довольно трогательной. В качестве благодарности он благородно брал на себя все неизбежные коммуникации с незнакомыми людьми во время поездки. 

    У дяди выдавалось не так много свободных дней, за исключением воскресенья и половины субботы он с утра до вечера находился на работе и случайных калымах, потому что комфортная жизнь в городе стоила приличных денег. Клаэс очень быстро освоился, хорошо изучил центр и ближайшие к дому Паши районы, потому вполне мог гулять самостоятельно, а Нэми мрачной тенью всюду бродил за ним. Казалось, что прекраснее жизнь стать уже не может, Клаэс вот-вот должен был окончить девятый класс и сразу после этого планировал переехать в город, найти для себя работу и снимать собственное жильё. Дядя жил в однокомнатной квартирке в старой пятиэтажной хрущёвке. И без того маленькая площадь из-за нагромождения мебели и бытовой техники казалась совсем крошечной, а на кухне двум людям уже было тесно, если доводилось находиться там одновременно. Паша и без дополнительных уговоров прописал бы племянников у себя, но Клаэсу не хотелось доставлять ему неудобства. Судьба сыграла злую шутку, распорядившись так, что его желаниям суждено было сбыться, но такой ценой, что Клаэс, зная обо всём наперёд, не задумываясь отрёкся бы от своих устремлений.

    На сорок шестом году жизни дядя Паша без каких-либо предпосылок решил свести с ней счёты. Он повесился на своей кухне, предварительно позаботившись об оформлении завещания, согласно которому всё его имущество переходило племянникам. Находясь в деревне, Клаэс не имел возможности поддерживать с дядей общение, хотя у него и имелся простенький мобильный телефон, подаренный Пашей, но вот связи там не было, как и электричества для зарядки, потому пользоваться гаджетом представлялось возможным только во время визитов в город. Тело провисело в петле несколько дней, пока до соседей не начал доходить запах разложения. Тогда в присутствии участкового был вскрыт замок, медицинские работники констатировали смерть, а ещё через четыре дня почтальон доставил бабушке Иде трагическое известие. Её адрес дядя указал в предсмертной записке, состоящей всего из пары фраз. «Я очень устал. Простите меня».  

    На тот момент Нэми исполнилось двадцать два года, а Клаэсу – семнадцать. Нэми не выказал признаков потрясения. Клаэс на тот момент тоже понимал, что взрослые далеко не все свои чувства и эмоции делят даже с самыми близкими людьми. 

    Официальным наследником был Нэми, потому как Клаэс ещё не достиг совершеннолетия. Для вступления в наследство пришлось обойти несколько государственных инстанций, провести долгие часы в очередях для оформления прописки и собственности, Клаэс полностью руководил процессом с присущей ему собранностью и ответственностью, а Нэми лишь ставил подписи там, куда младший брат тыкал пальцем. Спустя пару месяцев на семейном собрании было приято решение, что для Клаэса будет лучше с концами переехать в город. Никто не сомневался в его навыках взаимодействия с внешним миром. Нэми собирался переезжать вместе с ним, что Клаэса удивило, он понимал, сколь тягостно для брата многолюдное общество, и попытался отговорить его, ведь и бабушку бросать совсем одну не хорошо. Для всех было бы лучше, если бы Нэми остался в деревне, но тот оказался непреклонен. Клаэс для себя объяснил это тем, что старшему брату он по-прежнему казался недостаточно взрослым для самостоятельной жизни, и тот считал своей обязанностью позаботиться о нём. Но обстоятельства сложились равно наоборот, и Клаэсу пришлось заботиться о Нэми.        

    В течение первой же недели Клаэс нашёл работу грузчиком на мебельной фабрике. На что-то большее с девятью классами образования и отсутствием опыта рассчитывать не приходилось, но Клаэс был вполне доволен. У Нэми же с трудоустройством сразу возникли проблемы. Он пробовал работать в разных организациях уборщиком дворовых территорий, подъездов или торговых площадок, но очень скоро его отовсюду гнали. Первая причина — хамство начальству и коллективные жалобы жильцов или покупателей, вторая — неконтролируемые запои. Гармонично сосуществовать с социумом Нэми оказался не способен. У него сложился сложный характер, который с возрастом лишь сильнее портился. Рядом с таким человеком ужился бы далеко не каждый. Нэми был ворчлив, вечно всем недоволен, нелюдим, неопрятен, бестактен и — что, пожалуй, самое неприятное — откровенен до отвращения. К такому не стоило обращаться с вопросом, идёт ли тебе новая причёска, начал бы Нэми с того, какая она ужасная, а закончил тем, что ты на матери-земле — гнойный прыщ и существования в принципе не достоин. Нэми всех ненавидел. Он мог без видимых оснований обругать любого, кто оказался рядом, будь то сосед, приятели или девушка Клаэса, случайные прохожие, люди, которым не посчастливилось занять соседнее с ним место в очереди, а в некоторых случаях брат мог даже спровоцировать драку. Ситуацию значительно усугубляла прогрессирующая тяга к алкоголю, проявившая себя после обоснования в городе. Пил Нэми регулярно и много. Так как личные деньги у него появлялись исключительно редко – он не мог себе позволить качественные, дорогие напитки, потому довольствовался дрянным самогоном, чьё производство было отлажено в квартире напротив. На пороге своего тридцатилетия он вёл себя как выживший из ума чрезвычайно агрессивный старик и выглядел подобающим образом. Клаэс неоднократно намекал брату, что он похож на бомжа, и неплохо бы чуть больше внимания уделять личной гигиене. Душем он пренебрегал, так же, как и зубной пастой, бритвой, дезодорантом, расчёской... Ту копну волос, которую по ошибке можно было принять за птичье гнездо, прочесать представлялось совершенно невозможным, а если и попробовать, то пришлось бы драть с клоками или брить наголо. Новую одежду он приобретать отказывался и ходил в ветхих дядиных обносках из прошлого века. Иногда поведение Нэми становилось совсем уж странным. Он мог на протяжении долгого времени буквально преследовать Клаэса по пятам, ничего не говоря при этом, просто всюду таскался следом, периодически лез обниматься и едва не плакал при этом, обдавая терпким перегаром. Но большую часть времени брат ворчал, сквернословил и насылал проклятья на всё человечество, запивая матюки самогонкой. Даже Клаэс с трудом выносил его. За исключением тех дней, когда Нэми впадал в беспросветное уныние, не вставал со скрипучего, промятого дивана, не ел и даже беспробудно пить переставал. Тогда брат хотя бы не создавал шума и казался почти милым. 

    К Клаэсу, кстати, Нэми претензий не имел. И на том спасибо. Если бы приходилось и в свой адрес ежедневно выслушивать всевозможные оскорбления, то терпение и великодушие рано или поздно иссякло бы. Иногда Клаэсу удавалось вовремя урегулировать конфликты, утихомиривая брата одним лишь укоризненным взглядом. Нэми требовал особого подхода. В исключительных случаях у Клаэса получалось вызвать у него раскаянье. Нэми с провинившимся видом бубнил что-то вроде «ну прости» или «переборщил, ну, бывает», опрокидывал очередную рюмку и переходил в режим апатии. Впрочем, виделись они в основном только ранним утром и поздним вечером. Клаэс много работал, ведь пропитание, коммунальные счета, еженедельные поездки к бабушке на выходные и всё прочее оплачивать приходилось ему. После мебельной фабрики он нашёл чуть более прибыльную вакансию кладовщика в сетевом продовольственном магазине, где по желанию можно было работать хоть 24\7. Клаэс брал себе максимальное количество смен, проявил себя честным и трудолюбивым сотрудником, начальство ставило его в пример, а коллеги все без исключения относились к нему доброжелательно. Клаэсу не приходилось стараться, чтобы располагать к себе людей. Говорил он мало, сугубо по делу. Сам не навязывался, но по инициативе собеседника грамотно и деликатно мог поддержать любой разговор.

    Спустя семь лет после переезда братьев в город не стало их бабушки. Она умерла тихо, во сне. Возраст брал своё, управляться с хозяйством она уже не могла, последние годы Клаэс полностью обеспечивал её лучшими продуктами и очень просил перебраться к ним, уж нашлось бы место, и ему бы так даже было спокойнее, ведь она могла бы присматривать за Нэми. Но Ида наотрез отказывалась. Она хотела умереть в привычной обстановке, на земле, ставшей ей родной.

     Нэми окончательно пал духом. То есть — вообще не трезвел. А у Клаэса не было времени унывать. Он старался уберечь брата от петли. Нэми и так совсем за собой не следил, это по мере сил приходилось делать Клаэсу. Он всегда был покрыт синяками и ссадинами разнообразных масштабов, и не обязательно от того, что кто-то в очередной раз решил проучить его за хамство. Нэми, казалось бы, существовал в каком-то собственном измерении, очень часто и надолго выпадая из реальности, забывал поесть, постоянно спотыкался, потому что не смотрел под ноги, врезался в углы мебели и дверные косяки, а сколько раз его едва не сшиб автомобиль во время переправы через дорогу – не сосчитать. Забота о брате Клаэса не очень-то и обременяла, она не давала ему зацикливаться на прочих жизненных неурядицах, этого впоследствии сильно не хватало. На том месте, где всегда был Нэми — теперь зияла разъедающая здоровые секторы сознания пустота.

    Спустя два года после смерти бабушки, в возрасте тридцати двух лет Нэми Андер покинул этот бренный и столь ненавистный ему мир.

0.2. ЧАСЫ.

    Это произошло в марте. Ничто не предвещало беды. Брат вёл себя привычным, не вызывающим подозрений образом. Среди ночи Клаэс проснулся от возни и шума периодически падающих с полок на пол вещей. Прищурившись, он рассмотрел в сумраке очертания Нэми, суетящегося по комнате. На вопрос, что он ищет, Клаэс услышал лишь нечленораздельный, но явно нецензурного содержания бубнёж. Наконец, брат застыл на месте, застёгивая на костлявом запястье металлический браслет старых дядиных часов. Клаэс напомнил, что они давно не работают, а Нэми ответил: «Бумажные журавлики, Клаэс, время складывать бумажных журавликов». Это последние слова, которые он услышал от брата, потому что решил не придавать значения обыденной чуши и беззаботно заснул обратно, а когда прозвенел будильник – Нэми в квартире уже не было. Ни вечером, ни на следующий день он не вернулся. Такое случалось и прежде, Клаэс успел привыкнуть, брат без предупреждения мог пропасть и на более длительные сроки. Обычно, по возвращению он говорил, что гулял, или же вообще воздерживался от пояснений. Мобильным телефоном Нэми пользоваться не умел и не желал учиться, потому связаться с ним во время таких вот «прогулок» не представлялось возможным. 

    На момент обнаружения тела из личных вещей при Нэми удивительным образом оказался его паспорт. Для Клаэса это стало сюрпризом, ведь он был уверен в том, что брат понятия не имел, где хранятся документы. Внимание привлекли и дядины наручные часы, стрелки на которых застыли на 02:51. Согласно заключению медицинской экспертизы смерть наступила в результате утопления в промежутке между пятью и шестью часами утра. В полиции предположили, что это было самоубийство, в чём Клаэс не смел усомниться. Нэми спрыгнул в глубокую, бурную реку с высокого моста, ведущего на другую сторону города. 

    Вернувшись домой после опознания тела, Клаэс заварил себе крепкого кофе, но пить не стал, полтора часа просидел на кухне в тишине с кружкой в руках, думая о том, что брата лучше похоронить в деревне рядом с бабушкой. На церемонию приглашать было некого, все их близкие родственники уже умерли, а друзьями Нэми не обзавёлся. Впрочем, был один человек, который хорошо к нему относился — Сергей Витальевич Василевский, работающий в местной психиатрической клинике. Он даже  пристроил туда Нэми на должность дворника, который продержался там рекордный срок в полгода, но в итоге был уволен высшим руководством за неприемлемые оскорбления некоторых сотрудников.

    Клаэс набрал номер Сергея и невозмутимо сообщил трагическое известие. Затем он позвонил на работу, объяснил ситуацию и предупредил, что воспользуется правом на выходные для урегулирования всех дел. Противоестественное хладнокровие и спокойствие он позже объяснял самому себе заторможенным процессом осознания произошедшего, потому что чуть позже все его защитные барьеры равнодушия, возводимые годами, феерично рухнули.

    Вдруг Клаэс ощутил острое, почти болезненное желание выпить чего-нибудь крепкого. Разумеется, он употреблял алкоголь и раньше по каким-нибудь торжественным поводам, но без фанатизма и в крайне умеренных количествах. Сперва он обыскал квартиру, надеясь найти заначки Нэми, но таковых обнаружено не было. Далеко идти не хотелось, Клаэсом овладел совершенно несвойственный ему упадок сил, потому было принято решение наведаться к соседу-самогонщику и впервые продегустировать его продукцию. Очень скоро цель была достигнута, Клаэс выплеснул остывший кофе в раковину, тщательно отмыл кружку, вытер насухо, сел за кухонный стол и поставил перед собой пластиковую полторашку, наполненную мутноватой жидкостью, от одного запаха которой защипало носоглотку и пищевод. Ну, Нэми же это как-то употреблял, причём в несоизмеримых объёмах. Клаэс без закуски и запивки принял первую кружку, затем вторую.  Самогон был отвратительным — и это мягко говоря. На третьем заходе дыхание его вдруг перехватило, как если бы кто-то с неистовой силищей нанёс удар по грудной клетке. Из глаз ручьями потекли слёзы. Клаэс уткнулся лбом в столешницу, запустил пальцы в свои всклоченные волосы, будто намереваясь выдрать их с корнем, и закусил нижнюю губу, дабы не завыть в голос. А вой и впрямь норовил вырваться наружу. Корявая лапа горя сжала сердце, впившись в него длиннющими острыми когтями. Клаэс и вообразить не мог, насколько важен для него был Нэми. Запоздалое осознание произошедшего оказалось невероятно болезненным. Клаэс впервые совершенно растерялся и не имел представления о том, как это пережить. За пару часов он опустошил полторашку и отправился за следующей, в надежде достичь эффекта абсолютного забвения. Сосед-самогонщик, удивлённый и первый раз, на второе пришествие отреагировал и вовсе с неодобрительным подозрением. Он знал Клаэса, как порядочного трезвенника. «Колян, ты чего это, а?», — решил прояснить ситуацию недоумевающий сосед. «Наум умер. Утопился». На этом вопрос был закрыт. 

    Клаэс в одиночестве пил двое суток, доведя себя до такого состояния, что не мог позаботиться об организации похорон. Мобильный телефон разрядился и валялся неизвестно где. Несколько раз кто-то звонил на домашний, но Клаэс не отвечал, а потом и вовсе выдернул соединительный кабель. В итоге Сергей Витальевич пришёл лично и стучал в дверь до тех пор, пока Клаэс не открыл. Добрый доктор самостоятельно организовал и оплатил транспортировку тела из города в деревню, а так же саму церемонию погребения. Ни отпевания, ни поминок не было, их попросту не для кого было устраивать. За исключением работников похоронного бюро, присутствовали только Клаэс и Сергей. Весь тот день в памяти запечатлелся туманными обрывками по причине крайне тяжёлого алкогольного опьянения. Клаэс едва стоял на ногах и не понимал ни слова из того, что говорил ему доктор. Ярко запомнилась лишь крышка гроба, постепенно скрывающаяся под горстями земли. Кажется, Клаэс хотел остаться в деревне и переночевать в доме бабушки, но доктор Василевский настоял на совместном возвращение в город. До квартиры Сергей довёл Клаэса под руку, помог отпереть дверь и обещал, что завтра придет его проведать. 

    Клаэс пил всю ночь. Положенные выходные закончились, нужно было возвращаться на работу. Он ведь до неё даже дошёл, но в таком состоянии, что его вырвало перед столом начальника, который пригласил Андер к себе, чтобы лично выразить соболезнования и выделить символическую денежную сумму для компенсации расходов на похороны. В коллективе с уважением относились к Клаэсу, никогда прежде не проявлявшему к работе халатности, потому даже в тот момент проявили понимание и отправили домой, предоставив два дополнительных выходных, чтобы привести себя в порядок. Но этим временем Клаэс воспользовался иначе. Что-то в нём надломилось. Он никак не мог собраться с мыслями и вернуть контроль над своими чувствами, которые столь долгое время виртуозно подавлял.  

    На работу он так и не вышел, телефон не включал и больше не открывал дверь, когда в неё периодически стучали незваные гости. Примерно через неделю пришла Даша, у неё имелся свой дубликат ключа. Она была хорошенькой, двадцати пяти летней девушкой. Клаэс познакомился с ней три года назад, на любительском фолк-концерте. Виделись они два-три раза в неделю, свидания в основном проходили в её комнатке в общежитии или на прогулках. Даша всегда недолюбливала Нэми по вполне понятным причинам. Она регулярно повторяла, что Клаэсу пора сепарироваться от брата и начать жить для себя, прямо предлагала с вещами переезжать к ней, но Клаэс даже не задумывался над этим. Он прекрасно понимал, насколько сильно Нэми нуждается в его присутствии. И наоборот.

    Даша ворвалась в квартиру, подобно урагану, и сразу начала скандал на почве того, почему у Клаэса так долго выключен телефон. От общих знакомых девушка уже знала о смерти Нэми, но не сочла это достойным поводом для столь продолжительного запоя. У Клаэса голова раскалывалась, он щурился и пытался отвернуться от неё, но девушка хватала его за руки и принудительно обращала лицом к себе. 

    «Только взгляни на себя! Превратился в вонючего пьянчугу! Выглядишь точно, как ОН! И не противно?! Пора возвращаться в реальность, Коля! Долго мне ещё ждать, пока ты оклемаешься?! Не думаю, что ОН так же убивался бы, случись что-то с тобой! ЕМУ же вообще было на всех наплевать! ОН пользовался твоей заботой! Считал, что ты должен сюсюкаться с НИМ, как с умственно отсталым! На твоём месте я бы вздохнула с облегчением! Некому больше задницу подтирать! Всегда только Наум, Наум, Наум! Даже теперь, когда ЕГО больше нет, ты продолжаешь заниматься той же самой хернёй! Забудь уже о НЁМ». Местоимения, касающиеся Нэми, Даша произносила с особым гневом и отвращением. Прежде Клаэсу вообще не доводилось видеть её взбешённой. Скорее всего, она долго сдерживалась и вот, пользуясь случаем, решила озвучить всё то, о чём умалчивала. Он с измученным видом сел на скрипучий диван, оперся локтями в колени, зажмурился и закрыл ладонями уши, чтобы звонкий голос Даше не доставлял столько боли повреждённому алкоголем мозгу. Девушка ещё какое-то время металась взад-вперёд по комнате, бурно жестикулировала и продолжала кричать. А потом вдруг резко замолчала. Даша остановилась перед Клаэсом и долго смотрела на него, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но таковой не последовало, он оставался неподвижен и не поднимал на неё взгляд, будто бы той и не существовало. Тогда Даша развернулась в сторону прихожей, небрежно швырнула ключ на кресло и ушла, громко хлопнув дверью. Воцарилась желанная тишина. 

    Со дня смерти Нэми Клаэс спал исключительно на его диване, пренебрегая своей гораздо более удобной кроватью. Он не включал ни радио, ни телевизор, ни свет с наступлением темноты. Пил, доводя себя до беспамятства, вырубался, потом приходил в себя и снова пил. Лежал неподвижно по несколько часов, отсутствующим взглядом рассматривая трещины на потолке. Иногда через силу заставлял себя съесть что-нибудь, вроде пельменей или дешёвой лапши быстрого приготовления, но еда буквально не лезла и по несколько суток оставалась заветриваться на столе. Затем, когда мысли о брате перестали быть настолько невыносимыми, что скулить хотелось от одного лишь его имени, Клаэс начал перебирать его вещи. Он пытался проанализировать поведение Нэми, рассмотреть то, чего не замечал раньше. Или притворялся, что не замечает. Помимо всех прочих мерзопакостных черт было в нём и нечто удивительное. Каким-то непостижимым образом ему удавалось предсказывать разного рода события, будь то смерть кого-то из соседей или автомобильная авария на другом конце города. А неприязнь к людям объяснялась тем, что Нэми всё обо всех знал, каждую их постыдную тайну, которую ни с кем не обсудишь вслух. В памяти стали оживать странные фразы, сказанные братом, но Клаэсу казалось, что он сходит с ума и выдумал их.

    То ли самогон перестал действовать, то ли производитель из жалости стал разбавлять его водой, чтобы Клаэс не помер раньше времени — в любом случае тяга к алкоголю постепенно ослабевала. Сориентировавшись в дате, Клаэс удивился, что прошло всего-то чуть больше месяца. Ему казалось, что минула уже целая вечность с момента его добровольного заточения под домашний арест. 

    А на сороковой день Клаэс просыпается в начале шестого часа утра — примерное время смерти Нэми — и происходит это так внезапно, будто от пощёчины. Он чувствует себя бодрым и выспавшимся, разум необыкновенно свеж. Вчера, кажется, он выпил всего пару рюмок, за что теперь несказанно благодарит себя. Бредя по прихожей на кухню, Клаэса останавливается у пыльного зеркала и фокусирует взгляд на своём отражении. Первые несколько секунд он не может себя узнать. Клаэс и в самом деле стал похож на брата. Возможно, таким образом, он компенсировал разлуку с ним. Клаэс никогда не был неряхой, но за последние недели капитально забил на свой внешний вид. Отросшие ниже плеч волосы у него сухие, как солома, и оттенка точно такого же. Прежде он аккуратно забирал их в хвост, теперь же они сильно свалялись и торчат невпопад. Причёсывался Клаэс в последний раз тогда же, когда ходил в душ, то есть – накануне звонка из полиции. Щёки впали, на белках глазных яблок полопались капилляры, а под ними устрашающие синяки, свидетельствующие о неполадках в организме по причине продолжительного пьянства, голодовки и напрочь сбитого режима сна. Губы покрыты воспалёнными трещинами, кожа мертвецки-серая. Неравномерная щетина покрывает заострившиеся скулы и подбородок. Довершением образа является шрам, поперёк пересекающий лишённое очевидной красоты, но в целом приятное своими изначальными чертами лицо. 

    Однажды случилось так, что Клаэс, ближе к полуночи возвращаясь с работы, стал свидетелем попытки изнасилования. Двое мужиков затащили совсем еще юную девушку в переулок, один из них закрывал ей рот ладонью, бедняжка даже пискнуть возможности не имела, брыкалась, как могла, но куда там – справиться с двумя здоровяками. Клаэс как-то даже и не подумал о том, чтобы позвонить в полицию, ведь пока они едут, всё уже успеет произойти. Он ринулся на негодяев с кулаками, и одному даже успел разбить нос. Ничем хорошим инцидент, само собой, не закончился. У нападавшего при себе, как выяснилось, имелся выкидной нож. Защищаясь, он полоснул храбреца по физиономии. В процессе драки девушка благополучно убежала. В общем, отпинали Клаэса потом, уже валяющегося на земле, до потери сознания.

    Очнулся Клаэс уже в больнице. Рана на лице была глубокой, требовалось наложение швов. Из внутренних повреждений – несколько трещин на рёбрах, сотрясение мозга и множественные гематомы. Подавать заявление он и не думал. Лица нападавших он не разглядел в полумраке, так что всё равно никого не нашли бы. Выяснилось, что первым, кто обнаружил его в том переулке, был Нэми. Он же вызвал скорую. Пришлось неделю проваляться в больничной палате. Нэми навещал его каждый день, чтобы занести гостинцы от доктора Василевского и молча покурить в открытое окно, игнорируя запреты персонала. Клаэсу не пришлось ничего рассказывать, брат и без него всё знал, как если бы драка произошла на его глазах. Также Нэми было известно и то, в каком именно переулке найти поверженного героя. Клаэс чётко это осознавал, но не мог подобрать логического объяснения. В те дни брат выглядел как-то по-особенному. Разобраться в том, что выражало его лицо, удалось не сразу. Нэми чувствовал себя виноватым. Даже после того, как Клаэса выписали, брат ещё долго ходил угрюмым и притихшим. 

    Рана довольно быстро зажила, прошло воспаление, и отвалилась корка болячки, но уродливый шрам останется навсегда. По этому поводу Клаэс не волновался, считая, что ему ещё крупно повезло, ведь мог без глаза остаться, или и вовсе умереть, если бы удар пришёлся на горло. Имей Клаэс возможность отматывать время назад – в той ситуации он поступил бы точно так же. Даша говорила, что увечье нисколько её не смущает, и не врала. Она практически гордилась Клаэсом и никогда не упускала возможности похвастаться его героизмом перед друзьями.

     Как-то ночью Клаэс сквозь дрёму слышал очень тихий голос Нэми жалобно, почти слёзно просящий у него прощения. «Я не за всем могу уследить, ты же знаешь об этом, да? Но больше я не допущу ничего подобного». Сонный, плохо соображающий Клаэс не смог ответить, рот в тот момент будто оказался накрепко зашит нитками, а затем его вновь захлестнуло забвение. Он никогда не был уверен наверняка, что это ему не приснилось. Слишком несвойственными для Нэми были подобные интонации. 

    А через пару дней Нэми преподнёс брату крайне необычный подарок, представляющий из себя миниатюрный кулон размером с ногтевую пластину на большом пальце, вырезанный из дерева. На нём был выцарапан рунический символ, значения которого Клаэс не знал. Судя по неаккуратности изделия – Нэми выстрогал его сам. Кулон висел на странной верёвке, которая сразу показалась Клаэсу подозрительной. Он с опаской поинтересовался, из чего она сплетена. Нэми ответил: «Из моих волос», и угрожающим тоном приказал, чтобы брат всегда носил эту вещь при себе, пусть не на шее, но хотя бы в кармане. Клаэс тогда решил, что Нэми окончательно спятил, но спорить не стал. Подвеску он носил на шее, чтобы брат видел её и лишний раз не нервничал. Это было далеко не самым странным из всего того, что делал Нэми. В первый же день заселения в дядину квартиру он кухонным ножом вырезал на обшарпанном паркете прямо перед входной дверью под ковриком довольно ёмкие по объёму письмена на неизвестном Клаэсу руническом языке. Куриные и рыбьи кости он продолжал добросовестно относить в какое-нибудь безлюдное место, чтобы закопать там. По четырём углам прихожей закреплены веточки чертополоха. Пучки  какой-то засохшей травы фигурировали и во всех остальных помещения, включая уборную. Рунами испещрён пол под кроватью Клаэса и под диваном Нэми. Под потолком спальни висит несколько самодельных ловцов снов и фурин из перьев, бусин и колокольчиков, синхронно позвякивающих на сквозняке, когда окна были открыты. Клаэс не слышал этих звуков с момента смерти брата, потому что ни разу за всё это время не удосуживался проветрить квартиру или хотя бы раздвинуть плотные шторы. Всюду расставлены свечи разных форм и размеров, а полка кухонной антресоли битком набита склянками с давно, должно быть, прокисшими отварами и субстанциями непонятного назначения. Пора бы выкинуть их, но Клаэс как будто боится, что Нэми вернётся однажды и закатит скандал. Потому всё остаётся в первозданном виде. Впрочем, стоит отметить, что одна из изготовленных Нэми мазей значительно поспособствовала скорейшему заживлению раны на лице, шрам мог остаться более выразительным.

   Кроме всего прочего водилось у Нэми хобби вырезать статьи с некрологами из газет и клеить их на стену над своим письменным столом, заваленным книгами в разной стадии прочтения, бесконечными тетрадями, обрывками листов и скомканными бумажками. Преимущественно он коллекционировал убийства и несчастные случаи, естественные смерти его не интересовали. А ещё Нэми носил в ухе черепушку крысёнка, к которой приделал незамысловатую застёжку от серьги. Нэми никогда не расставался с этим эксклюзивным аксессуаром, но снял его в день перед исчезновением и будто бы нарочно оставил на видном месте, чтобы Клаэс заметил. С крысами у Нэми вообще складывались особенные отношения. Только их он и любил. Грызуны табуном бегали по квартире, как-то пробираясь внутрь из подвала. Клаэс настолько к ним привык, что почти не замечал. О мышеловках или отраве не могло идти и речи, брат устроил бы грандиозную истерику. Существенного дискомфорта грызуны не доставляли, вещи не портили, не гадили, где попало, они даже помогали с уборкой, подъедая завалившиеся за антресоль крошки, и никогда не проявляли агрессию в отношении хозяев. Но неразрешённым оставался вопрос антисанитарии, угрожающей здоровью. Нэми же заверял, что регулярно их купает. Он считал крыс чем-то вроде домашних животных, разговаривал с ними, дрессировал (исключительно лаской), и стоит отметить, что они в самом деле его слушались. Без Нэми крысы немного обнаглели, стали лазать туда, куда до этого не совались, будто бы соблюдая определённые правила поведения, а теперь могли разбить тарелку, по неосторожности столкнув её с края стола, или испражниться на видном месте. Но бороться с ними Клаэс так и не решался.

    Оглядев квартиру, Клаэс со стыдом осознаёт в сколь кощунственный упадок она пришла за последний месяц. Носки липнут к грязному полу. В раковине навалена грязная посуда. Мусорное ведро под раковиной давно забито и воняет на всю квартиру. Газовая плита покрыта засохшими разводами. Прямо в ванне гора одежды, которую не было сил даже в стиральную машину запихнуть. В комнате покрываются плесенью грязные кружки и тарелки, оставленные в самых неожиданных местах. Кровать завалена разнородным шмотьём и Клаэса, и Нэми вперемешку. Импровизированные пепельницы из блюдец, консервных банок и рюмок переполнены валящимися через край бычками. В тряпичном абажуре высокой напольной лампы сплетена паутина, причудливый узор которой вместе с передвигающимся по тонким нитям пауком гротескно отражается на потолке в многократно увеличенном масштабе. Прежде Клаэс трепетно относился к соблюдению чистоты и порядка, регулярно устраивая генеральную уборку и отчитывая Нэми за валяющиеся невпопад вещи. Впрочем, проще было молча прибрать за ним, Клаэс, как правило, так и поступал, потому что ждать от брата помощи в этом вопросе не имело смысла. 

   Что ж, наверное, настало время возвращаться к привычному ритму жизни. Он решает начать с мытья посуды и уже тянется к крану, но вдруг замирает, услышав из спальни мелодичный звон. Не могло существовать естественной причины, которая привела бы колокольчики в движение, ведь окна по-прежнему оставались плотно закрыты. Клаэсу становится немного не по себе и по коже непроизвольно пробегают мурашки. Он крадучись направляется в спальню и сразу же замечает источник звука. Все прочие подобные подвески остаются неподвижны, кроме одной единственной, её как будто кто-то задел, проходя мимо. Крысы этого сделать не смогли, не дотянулись бы. Клаэс зачарованно наблюдает за тем, как множество мелких полых трубочек соприкасаются друг с другом, создавая тем самым лёгкий, вибрирующий звон. Вдруг одна из них внезапно срывается с верёвки, брякается об пол и катится под комод. Сам не понимая почему, Клаэс подрывается с места, падает на колени и начинает шарить ладонью в узком промежутке между полом и дном комода, но вместо трубки вытаскивает оттуда миниатюрный ключ. 

    Когда Клаэс был маленьким – Нэми прочёл ему печальную историю о Садако и тысяче бумажных журавликах. Она повествовала о реально существовавшей девочке, которая жила в Хиросиме. На тот момент, когда в 1945 году город уничтожила атомная бомба, Садако Сасико было два года. Она находилась далеко от эпицентра взрыва, потому выжила, но спустя почти десять лет у неё появилась первая онкологическая опухоль. Месяц за месяцем состояние ребёнка ухудшалось. Уже в больнице, в ожидании смерти, которую прогнозировали врачи, Садако узнала легенду, гласящую, что человек, сложивший тысячу бумажных журавликов, может загадать любое желание, которое непременно сбудется. И девочка взялась за дело в надежде поправиться. Она умерла, сделав 644 журавлика. Впоследствии память о Садако и других жертвах атомного оружия увековечили в памятнике. Нэми вообще будто нарочно подбирал такую литературу, которая способна была травмировать неокрепший детский разум. В конце всех историй, которые он читал младшему брату, главные герои умирали, оставались покалечены или обречены на страдания. Клаэс, как правило, после финала пребывал в состоянии столь сильного эмоционального потрясения, что даже не плакал. Он оправдывал это тем, что Нэми хотел подготовить его к реальной жизни, которая, зачастую, бывает крайне жестока и несправедлива. 

    С рассказом о Садако Клаэс познакомился в то время, когда их мама заболела, и рассмотрел это, как намёк. Он тоже начал складывать журавликов, надеясь, что сможет выполнить необходимые условия и тем самым заслужит право на желание, но не успел.  На тот момент, когда мама умерла, у Клаэса был готов всего 251 журавлик, и брату было об этом известно. 02:51 – время, установленное на циферблате неисправных часов, которые Нэми надел перед смертью, прямым текстом упомянув при этом о бумажных журавликах. Что касается ключа, обнаруженного под комодом, он появился там незадолго до смерти Нэми. Клаэс был щепетилен в вопросах, касающихся наведения порядка, и когда брался за уборку, то не ленился добраться до каждого пыльного уголка. 

    Стоя в трепетном оцепенении и вытаращенными глазами взирая на ключ, Клаэс пытается собраться с мыслями. И вдруг его посещает озарение. Он молниеносно мчится к книжному стеллажу, точно зная, что история о тысяче бумажных журавликов наверняка должна иметься среди бесчисленного количества разнообразной литературы, которую они с братом постепенно перевозили из деревни. Попутно роняя в спешке несколько книг, Клаэс находит ту саму, раскрывает её на случайной странице, и в тот момент к ногам его падает выскользнувшая из недр книги визитка. Информация на ней даёт краткое описание услуг, предоставляемых частной юридической фирмой, адрес офиса, номер контактного телефона и часы работы. 

    Голова идёт кругом. В коленях появляется слабость, Клаэс, чуть пошатнувшись, отступает назад и садится на подлокотник дивана. Он очень явственно представляет, как Нэми переводит стрелки часов, выставляя нужное время, затем прячет под комодом ключ, а в книге – визитку. Клаэс не может понять, к чему все эти сложности, но, если брат так поступил, значит, «так надо». От предположения, что брат расстался с жизнью не по собственной инициативе, холодеет затылок. Он чего-то опасался, возможно, кто-то угрожал ему. До открытия офиса остаётся более четырёх часов, но оставаться дома в ожидании Клаэс счёл не приемлемым. Трясущимися от перевозбуждения руками он засовывает ключ и визитку в карман брюк, затем начинается суетиться по комнате в поисках своих документов и свидетельства о смерти брата, которое наверняка потребуется для подтверждения прав на предполагаемое наследство. На бегу сорвав с вешалки в прихожей джинсовую куртку, Клаэс устремляется на улицу.

1. НАСЛЕДСТВО. 

    Клаэс добирается до назначенного места примерно за полчаса, на тот момент не наступило даже семи часов утра, а офис открывается в десять. Он долго бродит возле крыльца, затем приседает на ступеньки. Привалившись плечом к чугунным поручням, Андер незаметно для самого себя задремал, а проснулся от того, что некто толкал его в колено тростью. Стало совсем светло, улицу заполонили спешащие по своим делам пешеходы и автомобили.

— Андреев, ты ли это? 

    Перед Клаэсом стоит мужчина в длинном тёмно-коричневом плаще на распашку и чёрных очках, он невысокого роста, но довольно крепкого телосложения, не смотря на очевидный пенсионный возраст. Редкие седые волосы его взъерошены ветром, нижняя часть лица густо покрыта щетиной. В одной руке мужчина держит пластиковый стаканчик с кофе и сигарету, а во второй – трость. Сонный Клаэс хмурится в недоумении.

— Емельян Валерьевич?

— Так точно. 

    Емельян Валерьевич Мечников прежде был участковым, в юрисдикции которого находился район, где проживали Клаэс и Нэми. После выхода на пенсию он пренебрёг возможностью наслаждаться заслуженным покоем и основал частное детективное агентство. Клаэс знал об этом, потому что несколько раз заставал Емельяна у них в гостях, но не из-за жалоб соседей на Нэми, а будто для того, чтобы дружески пообщаться с ним. Иногда он непринуждённо болтал и с Клаэсом, но тот к детективу относился несколько напряжённо, чувствуя себя в такие моменты, как на допросе, даже если речь шла о погоде или открытии новой пекарни по соседству. Когда Нэми умер — Мечников был единственным, кто некоторое время продолжал собственное расследование с целью доказать, что это не самоубийство. Так говорил доктор Василевский на похоронах, Клаэс лишь сейчас об этом вспомнил. 

    Чуть приспустив солнцезащитные очки на кончик носа, Мечников с брезгливым пренебрежением осматривает Клаэса. Вид его, и в самом деле, оставляет желать лучшего. Одежду он не менял, кажется, пару недель. Брюки покрыты въевшимися разводами, коленки грязные, одна из них разодрана. Аналогичным образом выглядит и толстовка под потрёпанной джинсовкой. Давно немытые волосы слипшимися прядями скрывают часть лица. 

— Паршиво выглядишь.

— Знаю. Угостите сигаретой?

— Ты же, вроде, не куришь.

— Начал случайно. 

    Мечников медлит, словно всерьёз задумавшись, стоит ли тратить на Клаэса сигареты, но в итоге всё же зажимает клюшку под локтем, лезет в карман плаща, достаёт помятую пачку и кидает её Андеру. Он на удивление ловко ловит её, одну сигарету сразу суёт в рот и прикуривает. Недолго сомневаясь, вторую Клаэс про запас пихает за ухо. Он даже встаёт, чтобы культурным образом вернуть почти целую пачку владельцу, но тот пренебрежительно отмахивается.

— Оставь себе. Так какого чёрта ты тут спишь? Ещё и в таком виде…

— Дело.

— Какое ещё дело, Андреев? – усмехается Емельян. – Иди-ка ты домой и возвращай себе человеческий облик, а то я позабочусь о том, чтобы на тебя списали пару штук каких-нибудь мелких хулиганств и привлекли к общественным работам. Хоть чем-то полезным занят будешь. Я ведь знаю, что ты месяц уже не просыхаешь.

— Откуда?

— Работа у меня такая – всё знать. — Емельян смотрит на наручные часы и делает глоток кофе, непроизвольно поморщившись так, будто в напитке присутствует отнюдь не малый градус. — Некогда мне с тобой трепаться. Понял, что я сказал? Расцени это, как предупреждение. 

— А который час?

— Без пятнадцати десять. Я зайду к тебе на днях. Собственно, я уже раза четыре заходил, но тебя, непутёвого, где-то носило. Надо кое-что обсудить. Бывай. 

    Клаэс провожает детектива удручённым взглядом, после потягивается, разминая кости, и зевает. Офис юристов должен вот-вот открыться. Клаэс вновь бродит взад-вперёд у крыльца. Вскоре рядом паркуется автомобиль и из него грациозно выходит миловидная женщина в деловом костюме. Увидев Клаэса, она настораживается.

— Я, наверное, вас жду. — Сообщает Клаэс, преградив ей дорогу.

— Что значит «наверное»? — Подозрительно переспрашивает женщина, и вид её делается таким, словно она с минуты на минуту готова достать газовый баллончик и использовать его в качестве самообороны.

— Вы здесь работаете?

— Да. Что тебе нужно?

     И тут вдруг Клаэса переклинивает. За время ожидания он не взял на себя труд продумать вступительное обоснование своего визита. 

    «Мой мёртвый брат оставил мне тайное послание с замысловатыми подсказками, которое привело меня к вам», — вот всё, что он мог сказать, но стоило подобрать другие, более вразумительные слова. 

— Мой брат недавно умер, перед этим передав мне вашу визитку. Он оставил мне завещание. Кхм… Наверное.

    Женщина вроде бы немного заинтересовывается.

— Как тебя зовут? 

— Коля Андреев.

— Андреев, да? Я не могу дозвониться до тебя больше месяца.

— Телефон сломался.

— Что ж. Давай пройдём внутрь. 

    Завещание Нэми и в самом деле оставил. Найденный ключ предназначался для банковской ячейки. Помощь юриста требовалась, чтобы переоформить право пользования на Клаэса, как на ближайшего родственника. Не замечая ни толпы людей вокруг, ни бурный поток автомобилей, сигналящих ему, когда он забывал останавливаться и ломился на красный свет, Клаэс устремляется к указанному банку. Он окончательно запутался, не имея ни малейшего представления о том, что Нэми хранил в ячейке. Согласно информации, имеющейся у юриста, он ежемесячно оплачивал услугу на протяжении двух лет, то есть – с момента смерти бабушки. Это также служило существенным поводом для удивления, потому что личные деньги у Нэми водились исключительно редко. 

    В паре кварталов от банка Клаэс вдруг ловит на себе чей-то взгляд и останавливается. Ощущение это почти тактильно, как если бы ему в затылок прилетел снежок или мелкий камушек. Клаэс настороженно оглядывается по сторонам, но не замечает никого, кто смотрел бы на него, а затем прямо перед его носом плавно опускается чёрное воронье пёрышко. Птиц вокруг много. При иных обстоятельствах он не обратил бы на них внимания, но теперь ему показалось, что вороны нарочно слетаются к нему подобно моли на фонарь. Они буквально окружили его, но остаются на расстоянии нескольких метров. И все смотрят прямо на Клаэса. Поёжившись, он принимает решение, что рассудок его успел значительно пострадать, потому не следует усугублять ситуацию, придавая значение неуместной тревожности, и продолжает путь. 

    Внутри банка все смотрят на Клаэса с откровенным возмущением, в очереди к окошку для консультации люди стараются держаться от него подальше, охранники не сводят взгляд. Дело разрешается не быстро. Клаэс предоставляет все необходимые документы, затем девушка по ту сторону прозрачной перегородки долго стучит пальцами по клавиатуре компьютера, сверяя информацию. После этого служащий банка сопровождает Клаэса в просторный зал, отведённый под вереницы ячеек. От волнения и нетерпения у Андера потеют ладони, по этой причине ключ едва не выскальзывает из пальцев, когда наступает заветный момент открытия замка.

    Внутри оказывается довольно ветхого вида картонная коробка без опознавательных знаков размером с обувную. Клаэс моргает пару раз, пытаясь согнать с себя оцепенение, а в следующую секунду резко хватает коробку и крепко прижимает её к груди, будто у той внезапно могут вырасти крылья, а затем она вспорхнёт вверх и улетит. Клаэс уточняет, может ли вскрыть её дома и получает согласие. Далее следует процедура закрытия аренды ячейки, Клаэс путается в мыслях и несколько раз допускает нелепые ошибки в заполнении необходимых бланков. Должно быть, в тот момент он более всего походил на наркомана, претерпевающего ломку. Сотрудники перешёптывались, поглядывая на него с укором.    

    Буквально выбежав на улицу, Клаэс устремляется в сторону дома.

— Коля!

    Он лицом к лицу сталкивается с доктором Василевским. Сергей Витальевич едва успевает подхватить налетевшего на него в беспамятстве Клаэса за плечи, чтобы тот не упал. Доктор поражён и обрадован встрече, а Клаэс смотрит на него с недоумением, будто не видел Сергея настолько давно, что забыл, как он выглядит, и теперь не узнаёт.

— Как ты? Всё в порядке? Я не могу ни дозвониться до тебя, ни достучаться. Ты появляешься дома? Где ты был? В деревне?

    Сергей говорит без намёка на претензию, он искренне взволнован. Осмотрев Колю более пристально, доктор едва уловимо меняется в лице. От младшего Андреева будто бы одна полупрозрачная тень осталась. Исключительно неопрятный внешний вид также резонирует с прежним обликом Коли. Он нервным движением пятится назад. Уже вторая незапланированная встреча за последние несколько часов вынуждает Клаэса пожалеть о том, что он покинул своё жилище. Андер прекрасно относится к доброму доктору и знает, что тот искренне хотел бы помочь ему, но в данный момент Клаэса заботит лишь содержимое коробки, которую он ещё крепче прижимает к груди.

— Я тороплюсь, извините.

— Постой хотя бы минутку, — почти умоляюще просит Сергей и преграждает Клаэсу дорогу, когда тот пытается обойти его стороной. — Что с тобой происходит? Мы с Адли беспокоимся за тебя.

— Да всё нормально. Мне правда пора. Давайте как-нибудь в другой раз.

— Ты завтра будешь дома? Я хотел бы зайти ненадолго.

— Ага, — отвечает Клаэс уже на ходу, почти бегом удаляясь от оставшегося смотреть ему в след доктора.

    Сергей не бежит за ним и не пытается остановить, пусть сам того и хотел бы. Он понимает, что чрезмерная навязчивость только усугубит положение. 

    Доктору Василевскому тридцать семь лет.  Он всегда безупречно выбрит, причёсан, свеж и хорош собой. Одет утончённо, дорого и со вкусом, обладает неправдоподобной благовоспитанностью и учтивостью. Десять лет назад Сергей поступил на интернатуру в психиатрическую клинику на окраине города, теперь же занимает должность заведующего врача-психиатра в одном из отделений, собирает анамнез болезней, разрабатывает план обследования, ставит диагнозы и назначает лечение. И своей профессии доктор Василевский предан всей душой, он продолжил бы заниматься этим даже в том случае, если бы ему перестали платить. Сергей полностью посвятил себя изучению устройства многогранного человеческого сознания и сбоям в его работе. Он уверен в том, что трудится на благо всего человечества и что с каждым годом психиатрия развивается. Большинство людей склонно полагать, что доктора в подобных заведениях способны лишь пичкать пациентов препаратами, которые делают их равнодушными к внешним раздражителям, безопасными для самих себя и для общества. Но Сергей искренне верит, что если усердно трудится, то в конечном итоге возможно помочь даже самому тяжёлому пациенту. 

    Если бы он уделял больше внимания личной жизни, а не работе, то сейчас, возможно, не был бы одинок. Сергей был женат, мечтал о ребёнке, но его супруга, как выяснилось, в тайне принимала противозачаточные препараты и неоднократно изменяла ему. Развод прошёл тихо и без скандалов, благодаря мягкому характеру Сергея. Тогда работа окончательно поглотила всё его свободное время. Единственный человек, с которым он сейчас общается вне стен больницы – это Аделаида, его пятнадцатилетняя племянница. Родителей давно нет в живых. С родной старшей сестрой и её мужем отношения сугубо символические ввиду отсутствия общих тем для разговоров и заключаются в поздравлениях друг друга с днём рождения в электронном формате. 

    С Наумом Андреевым доктор Василевский познакомился именно благодаря Адли. Инцидент произошёл четыре года назад. В один из морозных зимних дней девочка вместе с одноклассниками по обыкновению гуляла после уроков. Дети тайком пробрались в старую заброшенную школу. В процессе игры в прятки Адли провалилась в подвал. При падении она ударилась головой и потеряла сознание, друзья искали и звали её, но девочка не слышала их. В итоге одноклассники просто разошлись по домам, решив, что Адли убежала раньше них, испугавшись историй про якобы водящихся там призраков, и никому ничего не рассказали, потому что за игры в опасном месте непременно получили бы выговор. Когда к вечеру дочь так и не вернулась домой, родители подняли панику, начали обзванивать всех знакомых, пытаясь узнать, с кем именно гуляла Адли, а она тем временем уже умерла бы от переохлаждения. Но раньше, чем это успело произойти, её нашёл Наум и доставил в больницу. Тратить время на поиски её родителей не пришлось, так как Наум сам продиктовал их имена и личные телефонные номера. 

    Всё разрешилось благополучно. Состояние ребёнка вскоре стабилизировалось. Доктор Василевский нашёл спасителя своей племянницы спустя два дня после случившегося. Дежурный узнал Наума, потому что он когда-то мыл в больнице полы, но отозвался о нём крайне нелестным образом. Позже на вопрос Сергея, откуда Наум узнал телефоны, тот ответил, что девочка сама назвала, но Адли не помнила, чтобы приходила в себя. Ещё больше интересовала причина, которая тем вечером привела спасителя в подвал заброшенной школы. Когда доктор Василевский спросил его и об этом – Андреев сказал, что собирает пустые бутылки, а в том месте их оставляют много.

    С тех пор Сергей чувствует себя в неоплатном долгу перед Наумом. Так вышло, что им даже удалось почти подружиться. Когда он впервые появился в жилище Андреевых, чтобы отблагодарить, то непреднамеренно задержался на несколько часов. Поначалу Наум повёл себя, мягко говоря, не вполне гостеприимно, а затем вдруг раздобрился и велел Коле сделать доктору чай. Как-то само собой завязался разговор на тему работы Василевского, а поговорить о ней он очень любил. Первая «психиатрическая клиника» была основана, предположительно, в середине четырнадцатого века, но предназначалась не для лечения, а сугубо для изоляции «пациентов». Организация их жизненного пространства была крайне примитивна: для ограничения передвижений использовались цепи и наручники, в качестве наказания или усмирения применяли плети и палки. Дни и ночи безумцев проходили в одиночных камерах, куда не проникал ни солнечный свет, ни свежий воздух, а пол был устлан гнилой соломой. Их содержали в антисанитарии и голоде, а по праздникам за умеренную плату допускали посетителей, жаждущих поиздеваться над душевнобольными людьми. Лишь пять столетий спустя с узников сняли цепи, ослабили тюремный режим и занялись изучением отклонений. Их больше не приковывали к койкам на чрезмерно длительные сроки, как это делалось ранее для удобства персонала, в эксплуатацию вошёл более гуманный метод стеснения – смирительные рубашки. Сергей говорил, что даже тогда пациентов ужасно мучали, используя приспособления, которые современному человеку показались бы пыточным инвентарём. Популярность приобрела методика изгнания болезни при содействии ужаса: применялись жгучие втираний, раскалённое железо и погружение в ледяную воду. Терапии сменяли друг друга, и каких только зверств не натерпелись несчастные подопытные. Например, уже в относительно цивилизованном обществе девятнадцатого века всё ещё практиковался метод лечения женской истерии путём удаления матки. А своеобразной кульминацией развития психиатрии стало изобретение лоботомии. Несмотря на то, что после данной процедуры люди становились «овощами», её объявили грандиозным научным достижением. Сейчас к этой процедуре уже не прибегают. После этого Сергей начал расхваливать свою больницу, повествуя о том, как хорошо теперь живётся пациентам, о них заботятся, содержат в комфорте и всячески стараются облегчить их страдания. Но вскоре гордость сменилась унынием, доктор Василевский каялся, что не может вылечить всех, и очень сильно горевал по этому поводу.

    Затем тема перешла на злободневную сводку повсеместно творящихся ужасов. Новорожденный младенец найден задушенным в мусорном контейнере, подросток зарезал собственную бабушку и обокрал её, найдена четвёртая жертва маньяка-насильника — о подобного рода происшествиях едва ли не каждый день сообщают в телевизионных новостях и социальных сетях, это интересует Сергея в первую очередь как доктора. Он сказал, что жаждет найти причину, по которой люди теряют рассудок и решаются на столь чудовищные преступления. В здоровом обществе такого быть не должно.

    «А где оно, это здоровое общество? Даже если ты пока ещё никого не покалечил и не отправил на тот свет — это не доказательство твоей адекватности. Здорового человека от психа отличает только осознание уголовной ответственности. И это всё, что останавливает. Ты даже не представляешь, какое омерзительное безумие творится в головах большинства людей, которые ходят по улицам, улыбаются и кажутся нормальными. Лучше бы тебе никогда и не знать об этом. Многие твои дурачки в пижамках гораздо безобиднее и здоровее», — говорил Наум.    

    Коля в их беседе не участвовал, но доктор заметил, с каким недоумением он периодически косился то на гостя, то на своего брата. Причина стала ясна потом, когда Сергей понял, что Наум далеко не с каждым шёл на контакт. Когда он устроил его в больницу, то стал свидетелем неоднократных наездов Андреева на сотрудников. Он на всех огрызался и оскорблял без причины, а когда Василевский интересовался, чем конкретно не угодил ему тот или иной человек, то Наум отвечал, что вот этот «редкостная мразь», а тот — «вообще наглухо больной ублюдок». Обоснований своим словам он не приводил, да и как мог бы, учитывая, что с большинством из жертв нападок вообще не был знаком. 

    Наум Андреев не отличался добродушием, но Сергею, тем не менее, нравилось общаться с ним. Иногда он оценивал его с профессиональной точки зрения, пытался анализировать поведение и ставил предположительные диагнозы, но это лишь по привычке. Прежде всего, для одинокого доктора Наум был другом.

    Теперь Сергей считает, что должен спасти Колю, как Наум однажды спас Адли. Ведь у последнего из Андреевых совсем никого не осталось. Да, ему уже двадцать семь, он далеко не ребёнок, который, к тому же, прежде не давал поводов усомниться в своей самостоятельности, но это не значит, что ему не нужна поддержка. Сергей всегда был исключительно сердобольным и умел глубоко сопереживать. Будь он верующим, то непременно ходил бы в церковь и часами молился за каждую страдающую в этом мире душу. Вместо этого доктор Василевский регулярно поддерживает финансово несколько благотворительных фондов и не может пройти мимо ни одного человека, просящего милостыню на улицах. 

    Когда Коля скрывается из вида за поворотом на перекрёстке, Сергей печально вздыхает, поправляя очки, и решает, что завтра хоть целый день просидит у подъезда, но Андреева точно дождётся. 

***

    Добравшись до квартиры, Клаэс даже не разувается в прихожей. Он устремляется на кухню, садится за обеденный стол, сдвигает накопившийся  мусор на одну сторону и на освободившееся пространство с трепетом опускает коробку. Затаив дыхание, Клаэс открывает её и некоторое время в ошеломлённом ступоре смотрит внутрь. Там стопка тетрадей разной толщины, оттенка и степени ветхости. Большая их часть выглядят настолько древними, что кажется, будто они вполне способны рассыпаться в прах от малейшего прикосновения. Некоторые гораздо новее, Клаэс и сам писал в точно таких же, когда делал вместе с бабушкой уроки. Он решает начать ознакомление с самой старой. Замасленные, тёмно-жёлтые страницы совсем тоненькие, часто встречаются чернильные кляксы и следы от капель воска. Текст, очевидно, был нанесён пером при свечах. Исходя из общего состояния тетради, складывается впечатление, что ей не меньше пары сотен лет. Поначалу Клаэс не может определить язык из-за специфики почерка, но вскоре узнаёт латынь. Кроме него встречаются и руны, и совсем странные символы, не похожие ни на одну существующую письменность. Тот почерк, который был в самом начале, вскоре сменяется другим, за ним следует новый, кардинально отличающийся от предыдущей манеры и так далее. Записи не идут сплошным текстом, они кажутся обрывочными заметками, одни длиннее, другие короче. Во второй тетради дела обстоят так же, Клаэс понимает лишь редкие, отдельно взятые слова, но от этого толка никакого нет. Бабушка пыталась обучить его этому языку, но Клаэсу он никак не давался, и Ида в итоге сдалась. В последних, самых новых тетрадях, в которых писали уже ручками, Клаэс узнаёт её хорошо изученный подчерк. А после следуют совсем неразборчивые каракули Нэми. Он, видимо, не особенно напрягался, потому что оставил после себя всего пару строк. Клаэс проводит по ним кончиками пальцев и сосредоточенно хмурится, усердно пытаясь возродить в памяти скудные знания этого языка, но тщетно. На протяжении часа он снова и снова перелистывает каждую тетрадь, надеясь, что записи магическим образом вдруг станут понятны ему. 

    Вдруг внимание привлекает страница, целиком исписанная крупными руническими знаками, она едва ли не в самом начале древнейшей из тетрадей. Вместе с ней Клаэс выходит в прихожую, ногой отодвигает грязный коврик и сверяет показавшиеся знакомыми символы с теми, что выцарапаны на полу. Один в один. Появляется совершенно безумная мысль, что тетради содержат собрание заклинаний, которые передавались и дополнялись не одним поколением. Бабушка передала эту реликвию Нэми, а он всё это время хранил тетради в банковской ячейке, потому как знал, что если спрячет их где-нибудь в квартире, то Клаэс рано или поздно непременно их найдёт во время уборки. И лишь после своей смерти он удостоил брата чести посвятить его в семейное наследие. Наверное «так надо». Вот только зачем же… Если уж Нэми не хотел делиться с ним секретами, то мог и в могилу их с собой забрать, если бы не было весомой причины именно сейчас открыть их. 

    Отложив тетради, Клаэс в раздумьях несколько раз обходит квартиру, открывает окна, чтобы проветрить, наконец, помещение, выпивает три подряд кружки кофе, но в итоге всё равно засыпает прямо за кухонным столом. Когда он открывает глаза и снова видит тетради, то даже немного удивляется, потому что весь вчерашний день кажется странным и смутным сном. Тело затекло от долгого нахождения в неудобной позе. Первые движения не скоординированы, Клаэс удручённо морщится и трёт поясницу. Собравшись с силами, он отмывает, наконец, гору посуду в раковине, разбирает грязную одежду в ванной, принимает душ и даже готовит яичницу. Одну тарелку Клаэс ставит перед собой, вторую – напротив. Подобным образом всегда поступал Нэми, чтобы на предназначенную для второй персоны порцию набежали крысы. Ел Клаэс неохотно, без аппетита и не чувствуя вкуса, в отличие от своих шустрых питомцев. Затем Клаэс вновь возвращается к тетрадям, отвлекаясь лишь на то, чтобы отыскать в пепельнице не до конца докуренные бычки. Несколько раз кто-то стучит в дверь. Наверняка, это детектив или доктор наведались с обещанным визитом, но Клаэс ни с кем не готов коммуницировать в данный момент.

    На свежую голову думается лучше, удаётся понимать не только отдельно взятые слова, но и целые фразы. Клаэс сосредоточивается на послании, оставленном Нэми. Оно содержит описание предназначения того самого мышиного черепка, который брат носил в ухе. Дословно перевести не удаётся, но суть заключается в том, что человек волен выбрать любое животное и установить с ним связь на ментальном уровне, которая позволила бы то ли управлять конкретным представителем фауны, то ли вообще превращаться в него. Половину приходилось додумывать, потому что Клаэс даже не все буквы латинского алфавита помнит. Смахивало на абсурд. Но, тем не менее, Клаэс поднимается и идёт за крысиным черепком. Он бережно сдувает с серёжки частицы пыли и внимательно осматривает, а потом идёт в ванную, к зеркалу. Ещё не успевшие зарасти дырки в его ушах остались с подросткового периода. Клаэс смотрит на своё мрачное лицо в отражении и думает, что медленно, но верно начинает сходить с ума, раз воспринял всерьёз подобную чушь. Даша долго смеялась бы. Хорошо, что сейчас её нет рядом. Закрыв глаза, Клаэс начинает думать о крысах, об их хаотичном передвижение по квартире, о том, будто он и сам крыса. Его фантазия оказывается настолько богатой, что скоро явно начинает ощущаться наличие хвоста, как ощущаются руки и ноги, вот только вместо них сейчас лапки. Клаэс становится совсем крошечным. Отдалённым эхом до слуха доносится цокот коготков, но с каждой секундой приближается, пока Андер не осознаёт, что сам же и издаёт этот звук. Он быстро перебирает лапками и видит собственные усики, но инициатива передвижения ему не принадлежит. Клаэс бежит всё дальше, петляя узкими проходами меж стен и не понимая, куда направляется. Вдруг тьма расступается, и перед глазами предстаёт светлая чистая кухня, точно такой же планировки, как в его квартире. Клаэс всё видит огромным – огромные стены под сводом потолка, будто небесного купола, огромные ящики антресоли, огромный сосед-самогонщик, обедающий перед огромным телевизором за огромным столом. Крыса принюхивается и шустро мчится к примитивной мышеловке, на которой его ждёт аппетитный кусочек засохшего сыра. Но нет, нельзя же! Клаэс ясно осознаёт опасность, но не может заставить себя сменить направление. Стоит зубкам вонзиться в приманку, как срабатывает механизм, и оглушает треск собственных ломающихся костей.

    Клаэса передёргивает, словно от разряда током. Он хватается за края раковины, чтобы сохранить равновесие, сгибается пополам и часто моргает, перед глазами пляшут искорки. Дыхание перехватило, защемило в груди, на лбу выступил пот, наверное, нечто подобное из себя представляет предынфарктное состояние. Клаэс кое-как выпрямляется, смотрит в зеркало и испытывает ещё больший шок, чем несколько мгновений назад перед моментом своей смерти в мышеловке. Белки его глаз стали абсолютно чёрными, как крысиные глазки-бусинки. Клаэс зажмуривается и начинает в панике растирать их кулаками, потом вновь опирается о раковину и подаётся вперёд, ближе к зеркалу. Глаза вернули привычный человеческий вид. Клаэс потрясённо пялится на себя ещё пару минут, затем включает холодную воду и тщательно умывается. Теперь у него ещё и галлюцинации, просто превосходно. Наверное, настало время нанести визит доктору Василевскому. Подобно бессознательной сомнамбуле Клаэс отправляется к соседу. Жующий самогонщик явно недоволен тем, что его оторвали от трапезы. Одет он точно так же, как в видении. Мужчина сперва немного приоткрывает дверь, затем вновь закрывает её, удалившись на пару минут, а возвращается уже с пластиковой полторашкой. 

— Нет, мне сейчас не надо, спасибо. У меня вопрос… эм… у вас стоят мышеловки?

— Ну, стоят. Эти твари табуном из подвала лезут. Вот только что огроменная гадина попалась. 

  Клаэс с отсутствующим видом разворачивается, идёт обратно к себе и вновь сосредотачивается на тетрадях. Крысы забираются на его колени, лазают по плечам, щекоча усами шею, и топчутся по листам на столе, пару раз норовя даже откусить кусочек бумаги.

— Кыш, — раздражённо шипит на них Клаэс. — Эй, Нэми же вы слушались. Теперь я ваш хозяин.

    Клаэс неверно растолковал записи. В само животное превратиться никак нельзя, а вот временно перенести своё сознание в его шкуру – запросто. Но вот каким именно образом контролировать это состояние – Андер так и не разобрал. И всё равно ерунда какая-то. Требовалось в срочном порядке раздобыть словарь, в личных имеющихся познаниях латыни Клаэс окончательно разуверился. Следовало внимательнее относиться к бабушкиным урокам. Просто на тот момент Клаэс не понимал, зачем ему учить язык, на котором никто больше не говорит, а бабушка улыбалась и отвечала: «Никогда не знаешь, что в жизни пригодится». Нэми в этом плане был прилежнее, он вообще никогда не перечил бабушке и делал всё, как она велела.

    Вдруг раздаётся стук в окно. Клаэс вздрагивает, едва на месте не подпрыгнув, и поднимает голову. Там, за стеклом на карнизе, сидит крупная ворона и таращится на него. Андер напрягается. Он вновь ощущает то тревожное чувство пристального наблюдения, которое испытал вчера на улице под взглядами пернатых. Его будто бы заперли в комнате для допросов и смотрят на него через стекло, а он видит в нём лишь собственное отражение. Клаэс осторожно поднимается и подходит к окну, но ворона расправляет крылья и улетает. Он остаётся стоять на месте, всматриваясь в вечерний сумрак за окном, и ворона возвращается, с разгона врезается в стекло, а потом ещё раз и ещё. Птица истерично бьётся о прозрачную преграду и истошно каркает. Перья летят по сторонам, кажется, что по стеклу вот-вот пойдут трещины. Поражённый Клаэс отступает назад, в некотором ужасе наблюдая за взбесившейся птицей. Это продолжается ещё пару минут, после чего ворона, разбив себе голову, безжизненно падает на карниз.

↑ 2. ВОРОНЫ.

— Кто не спрятался – я не виновата!

    Клаэс пробуждается от незнакомого голоса, прозвучавшего над его ухом тихим, но отчётливым шёпотом. На этот раз он уснул на диване с раскрытой тетрадью на груди. Едва отодрав тяжёлую, будто с похмелья, голову от подушки, Андер принимает сидячее положение и рассеянно осматривает комнату. Кроме него и шуршащих по углам крыс никого нет. Вдруг с кухни доносится звон разбившейся кружки. Клаэс цепенеет на мгновение. Посторонние звуки всегда можно списать на грызунов, но сейчас почему-то Андер чувствует нарастающую тревогу. Он крадучись отправляется на кухню и, включив свет, застывает в дверном проёме. На холодильнике сидят две огромные ворона, ещё одна на обеденном столе жадно раздирает клювом плоть убитой крысы. Заметив Клаэса, птицы синхронно поворачивают головы к нему и начинают галдеть, будто хохочут над ним. Окна открыты, но установленная антимоскитная сетка никак не позволила бы им пробраться внутрь.

— Я тебя нашла, — раздаётся звонкий смеющийся голосок за спиной. 

    Резко обернувшись, Клаэс успевает заметить лишь промелькнувшую в прихожей тень и хочет последовать за ней, но на его макушку внезапно приземляется одна из птиц. Андер в панике пытается спихнуть её, но ворона накрепко вцепилась когтями в волосы, она хлопает расправленными крыльями, пронзительно каркает и намеренно целится клювом в глаза, попутно нанося царапины по всему лицу.

    Клаэс рывком садится в кровати, жмурясь и лихорадочно взлохмачивая свои волосы в попытке прогнать несуществующую ворону. Осознание того, что всё оказалось лишь сном, доходит до него постепенно. Сердце учащённо бьётся, пряди липнут к вспотевшему лбу. 

    Немного успокоившись, Клаэс вновь откидывается на подушку и долго смотрит в потолок, переводя дыхание. Макушку саднит. Проведя по ней ладонью и выставив пальцы перед лицом, Андер видит на них кровь. «Сам во сне расчесал» — пытается утешить себя Клаэс. 

    Заснуть больше не получилось. Оставшееся до утра время Андер провёл в нестабильном состоянии полудрёмы. Отвернувшись к стене и с головой укутавшись одеялом, он слышал, как кто-то ходит по квартире, с полок падают вещи, над ухом галдят настырные вороны. Пару раз они даже дёргали его за волосы, призывая обратить на себя внимание, но Клаэс уткнулся носом в подушку и решил во что бы то ни стало не открывать глаза. Он явственно ощущал, что призрачный гость стоит перед кроватью и наблюдает за спящим хозяином. Наваждение прекратилось на рассвете, когда комната начала постепенно заполняться лучами восходящего солнца. Оно не показывалось уже пару недель, пасмурное апрельское небо застилали тучи. 

    Прежде чем встать, Клаэс ещё долго сидит на кровати и измученно смотрит в пустоту перед собой. За стенами начинают шуметь и перекрикиваться соседи, где-то громко работает телевизор. Андер через силу поднимается лишь в тот момент, когда по квартире разносится пронзительный телефонный звонок. Сначала Клаэс хочет проигнорировать его, но на том конце оказывается кто-то ну очень настойчивый. Звонок верещит, не умолкая, голова и так готова расколоться на части, потому приходится предпринять крайние меры.

— Коля Андреев здесь больше не живёт, он умер, — как можно спокойнее с ходу сообщает он в трубку, не дожидаясь, пока его собеседник заговорит первым.

    Никто не отвечает, слышно лишь тихое дыхание. Клаэс раздражённо хмурится.

— Что вы хотели?

    И вдруг наступает прозрение. Андер обмирает, взглядом прослеживая тянущийся от телефона вдоль стены провод, и видит его собственноручно отключенный от сети штекер. А в трубке кто-то коротко и приглушённо хихикает, затем наступает тишина.

***

    Оставаться дома и впредь стало невыносимо. Не покидало ощущение, что кто-то постоянно находится за спиной. Его нельзя было увидеть, но он точно был. Клаэс перестал чувствовать себя в безопасности даже в родных стенах, и единственным спасением от преследующего по пятам сумасшествия показался дом бабушки. К тому же там осталось несколько латинских словарей, которые могли бы значительно поспособствовать переводу загадочных записей. Много вещей он с собой не взял, потому что не намеревался надолго задерживаться в деревне, лишь суетливо собрал в рюкзак тетради, наполовину пустой пакетик крекеров и последнюю банку тушёнки. 

    Случай застал Клаэса врасплох. Как только он вышел из подъезда, то увидел Сергея, сидящего на лавочке. Приятно удивлённый доктор тут же встаёт на ноги, но шага на встречу к застывшему Клаэсу не делает.

— Здравствуй! Очень рад тебя видеть. 

— Что вы тут делаете?

— Если честно, караулю тебя. Ты был дома всё это время?

— Да.

— Я несколько раз стучал.

— Я спал, наверное. Или был в ванной.

— Куда-то собираешься? – Осторожно уточняет Сергей, заметив рюкзак.

— В деревню. 

— Надолго в отъезд?

— Не очень.

— Сегодня отправишься?

— Ага.

— Я как раз взял выходной, чтобы с тобой встретиться. Может, мне составить тебе компанию в поездке?

— Не стоит. 

    Сергей угнетенно вздыхает. По уклончивым ответам Клаэса несложно догадаться, что к беседе он не расположен. Незначительным утешением служит то, что сейчас Андреев хотя бы одет в чистое, умыт и причёсан. 

— Ты исхудал. И выглядишь невыспавшимся. Тревожные сны покоя не дают?

    Клаэс настораживается и смотрит теперь на доктора с таким подозрением, будто именно Василевский повинен во всех его бедах с головой. 

— Учитывая всё случившееся – это нормально. Скоро станет легче, но и ты тоже должен приложить к этому усилия. Ты злишься на него, верно?

    Клаэс догадывается, к чему клонит Василевский, и упрямо продолжает молчать. Сейчас Сергей пытается задеть его за больное, заговорив о брате, и тем самым развести на душевную беседу. Но если в подробностях поведать доброму доктору обо всём, что в данный момент беспокоит Клаэса – можно и его невольным пациентом стать.

— Это тоже нормально, — продолжает Сергей. — Люди эгоистичны по своей природе. Ты винишь Наума за то, что он не обсудил свои проблемы с тобой, прежде чем так поступить, и думаешь, что смог бы ему помочь. Но твоя обида — это тоже проявление эгоизма. Мы, к сожалению, не можем полностью контролировать тех, кого любим.

— Я понимаю, — Клаэс все свои силы прилагает к тому, чтобы оставаться вежливым, но получается плохо, и он выглядит раздражённым.

— А я понимаю, что лезу не в своё дело, но сейчас ты в очень опасном положении, которое продолжит усугубляться, если не дать волю эмоциям. Я переживаю за тебя, прежде всего, как твой друг. Помни об этом, хорошо? Ты всегда можешь обратиться ко мне. 

— Спасибо. Просите, я тороплюсь. Надо идти.

— Да, конечно.

    Даже оказавшись на улице среди бурного и шумного потока людей, Клаэс не мог расслабиться. Он диким взглядом озирался по сторонам и всё пытался высмотреть кого-то из-под нависших на лицо прядей волос и натянутого капюшона. На дне рюкзака что-то шевелилось, Клаэс не придавал этому значения. Он вообще постепенно утрачивал доверие к собственным ощущениям. Затем из крохотной щели в том месте, где молния была не до конца закрыта, высунулась белая крысиная мордочка. Хорошо узнаваемый среди своих бесчисленных собратьев альбинос шустро просочился на волю и вскарабкался на плечо своего хозяина. Клаэс не особенно удивился его появлению.

— Видишь серёжку? — Тихо, но очень серьёзно обращается он к крысе и указательным пальцем касается черепка в своём ухе. — Если ты погрызла тетрадки, то у неё скоро появится пара. 

    В поезде измученный Клаэс заснул. Он мог с успехом проспать свою остановку, если бы не его хвостатая спутница, которая по мере приближения к назначенному месту начала активно попискивать над самым ухом и, кажется, даже пару раз укусила.

    От перрона к посёлку ведёт узкая тропинка через пустынное поле, а затем через лес. Там есть развилка в несколько сторон, но Клаэс отлично помнит дорогу и даже при желании не смог бы заблудиться. Весь путь занимал чуть больше километра. Ближе к лесу появляются вороны. Они целой стаей кружат над головой, будто бы встречая одинокого путника. Несколько птиц пролетают совсем рядом, почти касаясь головы. Крыса из рюкзака не высовывается. Сам Клаэс тоже очень хотел бы спрятаться, да вот негде. С трудом преодолевая почти паническое предчувствие опасности, которую могут представлять из себя птицы, он твёрдым шагом продолжает путь. 

    Перед тем, как завернуть в сторону дома, Клаэс решает навестить могилы своей семьи. Кладбище находится в стороне от поселения, на окраине леса. Ржавые кресты и древние могильные плиты почти не видны из-за зарослей сорняка и дикого кустарника. Новых захоронений или посетителей здесь не появлялось очень давно. Немногочисленные коренные жители давно покинули мир живых, их дома гниют и постепенно разваливаются. Возможно, несколько дачников всё ещё навещает деревушку, но в целом её можно считать полностью вымершей. 

    Когда Клаэс останавливается перед фамильным участком и опускает рюкзак на землю, крыса тут же выбирается из него на траву.

— Не заблудись, — говорит ей Клаэс.

    Наблюдая за грызуном, он упрекает себя в чрезмерной обеспокоенности его судьбой, но ему и в самом деле очень не хотелось бы, чтобы с тем вдруг что-то случилось. Крыса уверенно двигается вперёд по чётко заданной траектории к надгробию Нэми и начинает суетиться вокруг него. Клаэс решает немного отвлечь себя полезным делом и проредить сорняки. Вороны никуда не делись. Он сидят на ветвях деревьев, окружив его плотным кольцом. Вдруг одна из них стремительно срывается с места и мчится к крысе. Клаэс успевает вовремя заметить этот манёвр, хватает грызуна и прячет в карман джинсовки. Тогда разъярённая неудачей птица бросается на него. Острые когти до крови оцарапывают щёку. Со всех сторон поднимается неистовый гогот пернатых преследователей. Сгруппировавшись, Клаэс одной рукой прикрывает лицо, а второй отчаянно отмахивается, но ворона не отступает. Тогда Андер на бегу подхватывает рюкзак и сломя голову устремляется прочь, уступив, наконец, своему страху. Несколько птиц гонятся за ним вплоть до крыльца бабушкиного дома. Запыхавшийся, перепуганный Клаэс едва справляется с ржавым замком, спотыкается на пороге и хлопает дверью. Прижавшись к ней спиной и всё ещё слыша с улицы карканье, он пытается успокоить себя тем, что теперь находится в безопасности, но вериться в это с трудом. Клаэсу доводилось слышать об атаках ворон на человека, это довольно распространённое явление, особенно по весне. Считается, что агрессия птиц в этот период в порядке вещей. Пернатые охраняют свое потомство и гнезда, и если им всего лишь показалось, что вы представляете опасность, то риск нападения целой стаи очень высок. Скорее всего, так и есть, это самое разумное объяснение. Клаэс просто вторгся на их территорию. Появление здесь людей – редкость, потому вороны и рассвирепели с непривычки.

    В доме почти всё, за исключением части перевезённых в город книг, остаётся на прежних местах. Бабушка любила порядок, он сохранился и после её смерти. Если бы не слои пыли, то и не поверилось бы, что здесь уже очень давно никто не обитает. Клаэс находит два издания латинских словарей и убирает их в рюкзак, решив на некоторое время отложить изучение тетрадей. Он растапливает печь, чтобы помещение прогрелось к близящейся ночи. Повезло, что на дворе сохранились заготовленные дрова, а то на улицу возвращаться не слишком-то хотелось. Андер пытается убедить себя в том, что всё нормально и не происходит ничего необычного, что теперь-то он точно в безопасности, тревожиться не о чем. Галлюцинации и шизофреничные мысли – лишь следствие нервного напряжения и длительного запоя. Ему не нужен доктор Василевский, чтобы это понять, ни в коем случае он не станет с ним советоваться, до добра излишняя откровенность не доведёт. 

    Без аппетита поужинав вместе с крысой крекерами и тушёнкой, Клаэс зажигает свечу и приступает к организации спального места. Он очень хотел бы выспаться, наконец, как следует. На пыльных полках кухонной антресоли ему посчастливилось найти некоторые травяные заготовки для заваривания. Клаэс выбирает ромашку, дабы успокоить нервы. 

    С наступлением ночи сон не идёт. И думать ни о чём не хочется – ни о покоящихся в рюкзаке тетрадях, ни о крысах, ни о воронах, ни об отсутствии денег и работы, с которой его, вероятно, давно уволили по статье о прогулах. Вполне вероятно, что кто-то из коллег даже заходил к нему домой, чтобы передать расчёт.

    Вдруг ночную тишину разрушает шум с чердака. Клаэс широко распахивает глаза. Сперва он подумал, что это местные крысы вышли на охоту, ну и пусть, грызуны его не пугают. Но прислушавшись, он узнаёт шелест перьев. Вновь подкатывает приступ паники, сердцебиение стремительно учащается. Не двигаясь, Клаэс в оцепенение смотрит в потолок. Если вдуматься, ничего сверхъестественного и здесь нет, птицы вполне естественным образом могли пробраться под крышу. Возможно, у них там свиты гнёзда. Клаэс всегда был рациональным и рассудительным человеком, веря, что каждой странности можно найти логическое объяснение, если как следует всё обдумать. Но теперь былая уверенность покинула его. Вороны на чердаке становятся ещё активнее и поднимают галдёж. В противоположном углу комнаты что-то падает с полки и, судя по звуку, разбивается. Клаэс суматошно скидывает с себя одеяло, садится и дрожащими пальцами пытается нащупать оставленную на комоде возле дивана свечу. Зажечь её получается с пятой попытки, отсыревшие спички чиркали, но не давали искру. Клаэс встаёт и пытается рассмотреть упавший предмет, выставляя перед собой свечу в вытянутой руке. Им оказывается фотография в застеклённой рамке. На ней запечатлены он и Нэми. Брату лет двенадцать, а Клаэсу — семь. Даже в детстве он не давал стричь себе волосы короче, чем по плечи. Клаэс улыбается, тогда он ещё счастлив и беззаботен, а Нэми, как всегда, хмур. Дядя сфотографировал их в один из своих приездов в огороде перед пышными высокими подсолнухами. Клаэс делает шаг вперёд, но останавливается. С чердака всё ещё доносится карканье, а пол и стены внезапно начинают едва ощутимо, но с возрастающей силой вибрировать, как если бы к дому на полной скорости приближался поезд. В повышенной сейсмической активности территория деревни никогда прежде уличена не была, но всё происходящее очень сильно напоминает землетрясение. Затрещали доски, люстра закачалась, с книжного стеллажа полетели книги, их будто кто-то невидимый выхватывал и швырял на пол. Входная дверь в комнату со скрипом отворилась настежь, а затем резко захлопнулась, и так снова и снова. Клаэс в ужасе отступает назад, наталкивается поясницей на комод и, наблюдая за творящимся в полумраке безумием, не может понять – снится ему это или происходит наяву. Так же не бывает. Полтергейсты – выдумка. Впрочем, как и дружба с крысами. Ошеломлённый Клаэс в обеих руках сжимает свечу, держа её перед собой, словно надеясь, что свет способен как-то защитить его, но вдруг дрожащее пламя потухает. Большое зеркало, висящее на стене, напротив, в трёх метрах от Клаэса, без видимых причин трескается, словно от удара кулаком, несколько осколков падает на пол. А затем поднимается ужасный гул. Он стремительно нарастает и почти ощутимо давит на барабанные перепонки. Клаэс роняет свечу, зажмуривается и, корчась от вспышки невыносимой головной боли, пытается закрыть уши ладонями, но это не помогает. Гул буквально внутри мозгов, от него не спрятаться. Ноги подкашиваются, Андер падает на колени, и вдруг всё прекращается. Так же резко, как и началось. Будто по щелчку пальцев стены застыли, вещи перестали сыпаться с полок, воцарилась тишина.

— Коля. 

    Он вздрагивает и нервно оборачивается к двери, вытаращившись на представшего перед ним Сергея, как на пришельца из самой преисподней. Доктор Василевский стоит на пороге и изумлённо осматривает разгромленную комнату, освещая её включенным на мобильнике фонариком.

— Как… Что здесь произошло? — Полушёпотом осторожно спрашивает он, обращаясь к стоящему на коленях перепуганному Клаэсу.

    Ответить он не может. Да и что тут вообще скажешь… Он не в состоянии собраться с мыслями и понять, как, собственно, здесь оказался добрый доктор. По полу раскиданы книги, на разбитом зеркале следы крови. Клаэс замечает это и недоумевает ещё больше, потом снова вопросительно оборачивается к Сергею. Встревоженный взгляд Василевского теперь направлен на руки Клаэса, которые сильно повреждены об осколки и кровоточат. Заметив это, Андер начинает бессознательно мотать головой,  отвергая очевидный факт. 

— Коля… у тебя кровь из носа идёт…

   Сергей больше не задаёт вопросов. Он помогает Клаэсу подняться и усаживает его на диван. Руки начинают болеть. Андер смотрит на них так, будто конечности принадлежат вовсе не ему, и видит он их впервые. Василевский суетится, рыская по ящикам комода, находит выглаженные носовые платки и перевязывает Клаэсу ладони. Он не сопротивляется, выглядя совершенно отсутствующе.

— Тебе нужно прилечь.

    Клаэс не реагирует. Кровь с подбородка капает на сложенные на коленях перебинтованные ладони. Доктор осторожно кладёт руку на его плечо.

— Коля, — Клаэс, наконец, переводит на Сергея относительно осознанный взгляд, — приляг. 

    Андер безропотно забирается с ногами на диван и откидывает голову на подушку, а Сергей приступает к уборке.    

    Доктор Василевский не мог найти себе места. Он почти сразу решил, что лучше будет отправиться вслед за Андреевым, но следующий поезд до деревни отправлялся лишь вечером. Легко сказать: «Я не помогаю, потому что он не просит», но что, если ему просто неловко попросить? Очевидно, что с Колей происходит что-то неладное. Он выглядит болезненным и встревоженным, всех избегает, потому Сергей не стал упускать возможность создать ситуацию вынужденного совместного времяпрепровождения. Вряд ли Коля прогнал бы его среди ночи из дома. И сам бы никуда не делся. Доктор даже вина прихватил, чтобы за его распитием расположить Андреева к беседе. С Наумом, по крайней мере, это всегда срабатывало. На вопрос о цели приезда он ответил бы, что захотел навестить могилу. 

    Та сцена, которую Сергей застал в доме Андреевых, повергла его в шок. Василевский, разумеется, не мог знать наверняка, что творится у Коли в голове, но предположил, что у него случился нервный срыв. Он по натуре своей человек закрытый и не склонный к выражению эмоций, даже Наум был более разговорчивым и не утруждал себя мыслями о том, что окружающим могут оказаться неинтересны его бесконечные жалобы и возмущения. Непрошибаемая сдержанность, в общем-то, положительная черта характера, но иногда она может нанести вред своему обладателю. Необходимо периодически выпускать пар, чтобы стабилизировать своё психическое состояние, иначе однажды рискуешь взорваться на ровном месте и натворить бед. Как раз именно это и произошло с Колей – по крайней мере, Сергей сделал для себя такой вывод. Он знал о существовании механизма психологической защиты, который называется внешней изоляцией. Для него характерно отделение определённых мыслей, чувств и поступков от целостной личности, вследствие чего больной перестаёт воспринимать некоторые совершённые действия как свои, потому возможно, что Коля и не осознал своей причастности к произошедшему. В этом предстоит разобраться. 

    Когда он закончил расставлять книги – Коля уже спал, отвернувшись лицом к спинке дивана. Или притворялся, что спит. Василевский желания отдохнуть в себе не нашёл, он был слишком обеспокоен.       

***

    А Клаэс в самом деле уснул. Это получилось само собой, против его воли. Он ощутил себя ужасно измученным, выжатым, как лимон, и сознание отключилось. И вновь вороньё не давало покоя. Клаэс лежал на холодной, сырой после дождя земле под пасмурным небом и был как будто бы мёртв, шевельнуться не мог, но всё видел и понимал. Над ним кружила кромешная стая, больше похожая на чёрную движущуюся воронку. Птицы без умолку галдели, и их крики напоминали злорадствующий хриплый хохот. Вероятно, вороны всё же приняли его за труп, потому что налетели все разом и начали в клочья рвать одежду, жадно драть кожу, сухожилия, отщипывать куски мяса. Боль была невероятно реальной, Клаэс хотел закричать, но даже это оказалось ему не под силу. Его пожирали заживо, обгладывали до костей. Одна из ворон приземлилась на лоб, потопталась немного, повертела головой, прицеливаясь, и клювом вырвала левый глаз.

↑ 3. ПРОБУЖДЕНИЕ.

    Очнувшись, Клаэс рывком принимает сидячее положение и машинально накрывает ладонью левую часть лица. Минуты две он вообще не двигается. Скоро он осознаёт, что весь насквозь сырой от холодного пота. А ощущения по телу такие, будто как минимум в крапиву с головой нырнуть довелось. Каждая клеточка пищит от жгучей, щиплющей боли. Наверное, просто спал в неудобном положении. Удивительно, но разум всё ещё подбирал происходящему логические оправдания. Окончательно придя в себя, Андер окидывает сосредоточенным взглядом комнату. Крыса-альбинос возится в ногах поверх одеяла. Все вещи на своих местах, пол тщательно подметён, и это вынуждает заподозрить, что ночной кошмар тоже оказался всего лишь сном, но разбитое зеркало разубеждает в этом. Клаэс видит себя в нём со своего спального места. Отражение искажено из-за сколов и трещин, лицо кажется пугающе перекошенным. Он также вспоминает появление Сергея и сразу догадывается о мотивах, приведших его сюда, будто бы доктор лично всё ему разъяснил. Что ж, учитывая минувшую ночь, Клаэс начинает размышлять о том, что помощь ему действительно не помешает, и не только дружеская, но и профессиональная. Вдруг он по-настоящему не здоров и сам учинил хаос в приступе неосознанного, неконтролируемого бешенства… Об этом свидетельствуют разбитые кулаки. Клаэс знает наверняка, что Василевский думает по этому поводу, из-за чего совсем не хочется выходить из комнаты и встречаться с ним. Будут косые взгляды, сочувствие и предложение каких-нибудь таблеток. Это Клаэсу тоже известно, как и то, что Сергей сейчас сидит на скамейке в огороде и пьёт кофе из термоса. Информация поступает на следующем после интуиции уровне, это не предположения, а безоговорочная уверенность. Если по-хорошему, то доктора стоит поблагодарить. Неизвестно, что бы могло произойти, если бы он не появился. Руководствуясь чувством долга, Клаэс поднимается, надевает рубашку, брюки и бредёт на улицу. Андер не удивляется и не пугается от того, что предчувствие его не обмануло. 

— Доброе утро, — безрадостно говорит Сергей и немного отодвигается, уступая Клаэсу место рядом с собой. — Хочешь кофе? Он ещё тёплый.  

— Вы не ложились?

— Нет. Мне плохо спится в незнакомой обстановке. Как ты себя чувствуешь?

    Доктор, как и ожидалось, смотрит на Клаэса с жалостью. Андеру становится тошно от этого взгляда. Так смотрят на безнадёжно больных, умирающих людей, которые продолжают надеяться, что всё будет хорошо, и недуг, несомненно, отступит, стоит лишь ещё немного выждать. Клаэсу хочется попытаться оправдать себя, начать уверять, что он ничего не делал, но как же абсурдно это будет выглядеть со стороны. Отчаянное отрицание вызовет лишь больше опасений. К тому же он и сам не полностью уверен в этом.

— Вы верите в призраков? — неожиданно спрашивает Клаэс, садясь на скамейку.

— Странный вопрос, никогда не думал об этом. 

— Сейчас подумайте.

— Что ж, я склонен считать, что все монстры существуют только в наших головах. И иногда овладевают нами. Я имею в виду не одержимость демонами или что-то подобное, а особенности психики. Это очень тонкая материя. Из-за нарушений в ней люди становятся убийцами, жестокими садистами…

— А в колдовство? — Перебивает Клаэс. 

— А что ты под ним подразумеваешь?

— Вам Наум никогда не казался странным?

— Я совсем не понимаю, к чему ты клонишь…

— Может, он говорил о чём-то таком, чего не мог знать, но что потом оказывалось правдой. Не замечали?

— Тогда ты говоришь не о колдовстве, а об экстрасенсорике, но я отрицаю её существование. Часто встречаются шарлатаны, которые пользуются врождённой человеческой наивностью, и им готовы платить большие деньги за возможность прикоснуться к чему-то неизведанному. А ещё люди подвластны внушению. Если им очень долго рассказывать про выдуманное чудовище или наоборот — всесильного спасителя, то они, в конце концов, поверят и начнут поклоняться ему.

— Подумайте получше.

    Сергей вдруг встревожился и взглянул на Клаэса уже в смятении. В памяти всплыл странный случай. Василевский всё ещё жил со своей супругой и считал, что у них прекрасные отношения. Лишь сейчас, сидя рядом с младшим Андреевым, который пристально смотрел ему в глаза, доктор Василевский вспомнил, как точно так же на него смотрел Наум. В тот день он подметал опавшие листья во дворе клиники, но замер, когда Сергей проходил мимо. Тогда Наум очень тихо назвал Василевскому адрес и велел быть там в конкретное время. Сергей сам не знал, почему, но в тот же момент вызвал такси и отправился к назначенному месту. С того дня прошло уже три с лишним года, припомнить все подробности оказалось нелегко, но тогда доктор находился будто бы в состоянии транса. По названному Наумом адресу он увидел свою жену, целующуюся с незнакомым мужчиной у подъезда. Доктор в ту пору был так подавлен, что как-то само собой вылетело из головы поинтересоваться у Наума, откуда он узнал о тайном романе. Если хорошенько подумать, то он и супругу Василевского не мог знать в лицо…   

— Я не знаю, Коля. 

— Ладно, забудьте. Я видел вино на кухне. Можно открою?  

— Ты вернёшься со мной сегодня в город?

— Да.

— Тогда открывай.

    В полдень они вышли на перрон. Поезд не задержался и прибыл ровно к назначенному времени. Клаэс молчал, Сергей тоже ни разу не предпринял попытку начать беседу. Доктор лишь иногда отвлекался от страниц книги по практической психологии и тайком поглядывал на сидящего напротив мрачного Андера, который неотрывно смотрел в окно и периодически прикладывался к бутылке. Когда они вернулись в город, Василевский предложил подвезти Клаэса до его дома на такси, но тот предсказуемо отказался. 

    Чтобы дойти до квартиры пришлось задействовать все резервные источники жизненных сил. Время от времени Андер буквально выпадал из реальности, пока ноги по инерции несли его вперёд по известному маршруту, а путь от вокзала пролегал не близкий. Клаэс пообещал себе, что, добравшись до кровати, не станет реагировать вообще ни на какие происходящие явления, сколь бы настырными и жуткими они ни были.  

    Приближаясь к кинотеатру, он видит у входа стайку пёстрых школьников и узнаёт среди них племянницу Сергея. Её тяжело не приметить. У Адли длинные вьющиеся волосы, покрашенные в едко-розовый цвет. Рядом с ней четверо звонко хихикающих одноклассниц. Клаэс, не мешкая, разворачивается и идёт обратно, рассчитывая завернуть за угол и сделать крюк, чтобы избежать встречи, но его манёвр терпит крах. Адли тоже успевает заметить его и узнать. Девочка радостно выкрикивает второе имя Клаэса и мчится к нему. Можно было бы идти дальше, притворившись, что он – это вовсе не он, ну или что не расслышал на крайний случай. 

    Однажды Сергей пришёл в гости вместе с Аделаидой, чтобы племянница лично познакомилась со своим спасителем. Доктор считал это правильным. Он привёл Адли без предупреждения, и Клаэс поначалу побаивался, как бы Нэми не ляпнул при ребёнке какую-нибудь гадость, но брат повёл себя на удивление деликатно. С того момента Адли по собственной инициативе иногда прибегала к ним, чтобы занести каких-нибудь вкусностей к чаю. Нэми учил девочку карточным фокусам и даже к бутылке во время её визитов не прикладывался. Странное дело, но рядом с ней он будто бы становился другим человеком. Клаэс впадал в ступор, видя, как брат улыбается. Наверное, Адли просто сама по себе умела расположить людей к позитивному настрою, она много и задорно хохотала, всегда была подвижной и весёлой. Клаэс, в общем-то, ничего против неё не имел, но именно сейчас предпочёл бы провалиться сквозь землю. 

    Адли с разбега кидается ему на шею и крепко обнимает. Клаэс чувствует, как вкусно пахнут её волосы шоколадным шампунем, и неловко попытался отстранить девочку от себя.

— Коля! Знаешь, как я переживала?! Заходила к тебе сто раз! И звонила каждый день! Что с твоим телефоном?

— Разрядился.

— И ты больше месяца не можешь поставить его на зарядку?! Это подло! Серёжа тоже искал тебя.

— Знаю, я виделся с ним.

— Когда?! Он мне не рассказывал. У тебя ничего не болит? Ты выглядишь, как зомби, серьёзно…

    Адли продолжает что-то говорить, но Клаэс уже не слышит её. На другой стороне улицы он замечает показавшегося знакомым человека в общем потоке спешащих по делам горожан. Человек стоит к нему спиной и не двигается. Если не видеть лица, вполне можно ошибиться, но это будто Нэми восстал из могилы. У человека его телосложение, высокий рост, сутулая осанка, неповторимая копна нечёсаных волос и та же одежда, в которой он был выловлен из реки. 

    И вдруг тот человек оборачивается. Им и в самом деле оказывается брат. Он пристально и строго смотрит Клаэсу в глаза, а тот лишь рот разевает в немом ужасе. Голова идёт кругом, телом овладевает немощная слабость, все внешние звуки резко умолкают, будто кто-то нажал кнопку отключения громкости мироздания. Андер пошатывается, ноги делаются ватными и больше не могут служить опорой. На несколько мгновений мир перед глазами меркнет. Он падает, перепугавшаяся Адли пытается его поддержать. Скоро ей на помощь приходят одноклассники и кое-как дотаскивают Клаэса до ближайшей скамейки. До его слуха начинают доноситься звуки улицы, но так, словно он находится под водой. К школьникам подходят несколько незнакомцев, спрашивают, что случилось и не нужно ли вызвать скорую. Сознание постепенно возвращаться, но голова всё ещё гудит и не удаётся скоординировать движения, не получается точно определить, пробыл он в прострации десять секунд или десять минут. Он видит перед собой взволнованную Адли и её подруг.

    "Я тоже его видела".

— Что?! — Клаэс резко оборачивается.

    Он не уверен, что это было произнесено вслух, но мелодичный девичий голос уже знаком ему, Клаэс слышал его прежде в своей голове. Среди болтающих наперебой школьников, окружающих Андера, внимание привлекает одна из ровесниц Адли. Она стоит чуть в стороне и пристально смотрит на Клаэса. На её губах едва заметная ухмылка. Карие, почти чёрные глаза ехидно прищурены. Угольного цвета волосы забраны в неряшливый пучок, в котором, почти сливаясь, торчат два вороньих пера. Клаэсу становится не по себе под пристальным взглядом этой девочки. Он отворачивается и трёт переносицу. Голова всё ещё кружится. Андер через силу встаёт, пошатывается, едва удерживаясь на ногах, и пытается уйти, Адли хватает его за рукав.

— Подожди! Куда ты?! У тебя только что обморок был, тебе нужно в больницу!      

— Нет, я… домой… мне надо… — Несвязно и раздражённо бормочет Клаэс, отдёргивая руку.

— Тогда я тебя провожу.

— Нет! — Клаэс порывисто оборачивается к девочке и несвойственная ему резкость и грубость в интонации пугает его самого.

    Адли замирает на месте, и выражение её симпатичного личика делается таким жалостливым, будто девочка вот-вот заплачет. Она остаётся стоять на месте, глядя спотыкающемуся Клаэсу в след, но уже не предпринимая попыток догнать его. 

    В горле не известно отчего встаёт удушающий, тошнотворный комок, приходится приложить усилия, чтобы сглотнуть его. Врезаясь в прохожих, почти не разбирая дороги, теряясь во времени и пространстве, не помня себя, Клаэс добирается до дома. Когда он переступает порог квартиры, то первым делом, не разуваясь, бежит в ванную. Упав на колени, он сгибается над унитазом. Его выворачивает наизнанку. В желудке со вчерашнего вечера не было ни крошки, рвёт однородной, тягучей желчью. Болезненный спазм повторяется снова, в уголках глаз выступают слёзы, слюни текут по подбородку, но у Клаэса нет сил вытереть их. Когда через несколько минут приступ проходит, Андер изнеможённо валится на пол и пытается отдышаться. 

    Через полчаса Клаэс выползает из ванной и видит за окном спальни огромную стаю галдящих ворон, оккупировавших размашистый клён перед подъездом. Он смотрит на птиц уже без прежнего страха, почти с равнодушием. 

    Засыпает Клаэс быстро и крепко. Его не смог бы потревожить даже промаршировавший по квартире барабанный оркестр. Ближе к утру ему видится странный сон. Он снова стал крысой и находился где-то очень высоко от земли, вероятнее всего — на крыше. Там много других таких же шустрых грызунов, они ведут его к парапету, на самом краю которого неподвижно стоит девочка. Клаэс, кажется, видел её минувшим днём среди одноклассниц Адли. Рядом нет никого, кроме крыс, школьницы и парящей над ней по кругу одинокой вороны. Ветер треплет белокурые волосы и юбку девочки. Взгляд её бессознателен, как у сомнамбулы. В следующую секунду она делает шаг вперёд и срывается с крыши.

***

    Сегодня за партой Адли сидела одна, её лучшая подруга не появилась в школе, и никто не знал причины её отсутствия. Если бы что-то случилось – Света непременно позвонила бы или написала сообщение. На перемене Адли несколько раз пыталась дозвониться до неё, но абонент оказался не доступен. Ещё и вчерашняя встреча с Колей не выходила из головы, он явно был не в себе. День тянулся невообразимо медленно, на уроках девочка не могла сконцентрироваться, информация влетала в одно ухо, а из другого тут же вылетала. После школы Адли вместе с двумя одноклассницами отправилась к Свете домой, но им никто не открыл. Потоптавшись немного на месте, подруги разошлись, а Адли решила навестить Колю. 

    Он всегда нравился ей. Возможно, даже больше, чем следовало бы. Шрама девочка даже не замечала, а обстоятельства его появления не могли не вызывать уважения. Её привлекала серьёзность, сдержанность и ответственность младшего Андреева. Адли каждый раз умилялась, наблюдая, как он отчитывал своего непутёвого старшего брата за наведённый бардак или неухоженный внешний вид. А ещё ей приятно было намеренно смешить Колю, что сделать было не так-то легко, но его смущённое выражение лица и то, как он пытался сдерживать улыбку – было бесценно. Вчерашняя грубость Коля была совершенно несвойственна ему, но Адли даже не обижалась. На него сильно повлияла смерть брата. Адли тоже очень долго плакала. Он стал для неё кем-то вроде доброго двоюродного дядюшки или весьма своеобразной крёстной феи, ведь кроме того, что Наум всегда проявлял исключительную чуткость и точно угадывал, что тревожит девочку, он ещё и спас ей жизнь. 

    У квартиры Андреевых Адли долго жмёт на кнопку звонка и несколько раз стучит в дверь, но ей снова не открывают. Выйдя на улицу, она бросает печальный взгляд на окна и вдруг к своему изумлению замечает чуть выглядывающего из-за шторы Колю. Он напряжённо смотрит на неё, будто взвешивая все «за» и «против», а затем кивает в сторону входа в подъезд, вроде бы этим жестом приглашая внутрь. Возвращается Адли бегом, опасаясь, как бы он не передумал. Дверь квартиры уже оказывается приоткрыта, и девочка переступает порог. Тут же из сумрака возникает Коля и поспешно запирает замок.

— Я тебе не очень помешала? Ты вчера сильно меня напугал, вот я и решила проведать тебя.

— Лучше не разуваться, — останавливает Клаэс свою гостью, когда та наклоняется, чтобы развязать шнурки кроссовок. — Проходи.

— Ну… Ладно. Ты сейчас лучше себя чувствуешь?

— Да.

    В квартире тихо и сумрачно, Адли сразу обращает внимание на захламлённость и заброшенность, здесь будто бы больше никто не живёт, а сам Коля стал привидением, он даже передвигается так же бесшумно и плавно. Он бдительно наблюдает за перемещением девочки, а потом тихо, будто бы опасаясь, что его услышит кто-то посторонний, произносит:

— Я впустил тебя не просто так. Тебе вообще не стоит тут находиться. Но я хочу, чтобы ты мне кое о ком рассказала.

— Очень жутко это сейчас прозвучало, — Адли натянуто улыбается. — Ты снова меня пугаешь.

— Ты бы только знала, до чего я сам напуган. Вчера вместе с тобой была девочка с перьями в волосах.

— Сима? Мы в одном классе учимся. А чем она тебя заинтересовала? 

— Как её полное имя?

— Серафима Лазарева.

— Ты её хорошо знаешь?

— Да не сказала бы, что прям очень. У нас одна компания, мы вместе гуляем.

    Гнетущая атмосфера и суровость Коли заставляют девочку почувствовать себя на месте присяжного, который даёт показания перед судьёй. Она хочет ещё раз спросить, чем же Сима вызвала такой интерес, но из школьной сумки раздаётся звонок мобильника. Адли вздрагивает от неожиданности и спешит достать его, надеясь, что Света, наконец-то, нашлась. Но это не она. Одна из подруг, рыдая, сообщает ужасную новость.          

    Сегодняшним утром Светлана Швецова была найдена мёртвой. Она упала с крыши девятиэтажки, в которой проживала вместе со своими родителями. Опрошенные соседи не слышали никаких сомнительных звуков в подъезде, всё было тихо и спокойно. На самой крыше также не найдено следов постороннего присутствия, Света пришла туда одна. Инцидент назвали самоубийством. 

    Света росла в приличной, обеспеченной семье, училась хорошо, со всеми ладила, в конфликтных ситуациях замечена не была. Всеми своими переживаниями она всегда делилась с Адли. Вчера после школы они прогулялись немного, вместе шли домой, так как живут совсем рядом. Не было никаких странностей в её поведении, Адли заметила бы любую незначительную мелочь. 

    После окончания телефонного разговора девочка порывисто обнимает Клаэса, уткнувшись в его грудь, и начинает истерично рыдать. Андер застывает подобно каменному изваянию и широко раскрытыми глазами таращится в пустоту перед собой. Он осознаёт, что видел во сне смерть этой девочки. Адли снова звонят, на этот раз – её мама. Трясущимися руками она подносит телефон к уху. Всех ближайших друзей Светы ждут в полиции для дачи показаний. 

    В участок Адли довёз Сергей, которому она позвонила сразу после разговора с мамой. Родителям не слишком нравилось, что их дочь общается с Андреевыми, потому своё местонахождение она от них утаила. Адли мельком видела своих одноклассников и Симу в том числе, но ни с кем из них не смогла и парой слов обмолвиться, всех допрашивали по отдельности. Находящаяся там мама Светы была не в себе, она буквально накинулась на Адли, начала трясти её за плечи и с укором восклицала: «Что случилось с моей девочкой?! Говори! Ты всё знаешь!». Сергей едва оттащил племянницу, прикрыв её собой, а отец Светы под руку увёл безутешно плачущую супругу. Адли тоже не переставала хныкать, она отказывалась верить в то, что её подруги больше нет.

    А Клаэс тем временем отправился неприкаянным шататься по улицам. То, что ему снилось, не было предсказанием, оно представляло из себя как бы прямую трансляцию происходящего в настоящий момент. Это показали ему крысы. Он не мог знать точного адреса, ведь видел одну только крышу, а подобных ей в городе тысячи, но вновь предчувствие безошибочно указало ему верную дорогу. Некий внутренний навигатор подсказывал, где повернуть, Клаэс вообще толком не понимал, зачем идёт туда. 

    Вскоре он оказывается во дворе престижной новостройки. Пройдя ещё немного вперёд, Клаэс в вечернем сумраке замечает у четвёртого подъезда следы крови, въевшейся в асфальт, которые ещё не успели отмыть. Здесь Света и приземлилась. Вдруг перед мысленным взором предстаёт чересчур ясная картина лежащей в неестественной позе девочки с проломленным черепом. Её глаза закатились, из ноздрей и открытого рта идёт кровь. Клаэс зажмуривается и трясёт головой, чтобы отогнать страшное видение. В тот момент, когда девочка сделала шаг вперёд, она не контролировала себя. Это делал кто-то другой.

    Нэми однажды сказал, что если быть достаточно убедительным, то можно вынудить другого человека сделать всё, что ему прикажешь, а он сам при этом и не поймёт толком, что творит. Клаэс тогда уточнил: «Ты про гипноз говоришь?», а брат будто уже успел позабыть о сказанном и в ответ лишь пробубнил нечто нечленораздельное. 

    Если подумать, то и с Нэми могло произойти то ж самое. Клаэс непроизвольно представляет брата с таким же отсутствующим взглядом, как у Светы в момент падения. Он стоит за защитным ограждением на мосту, а затем точно так же, как девочка, делает неосознанный шаг вперёд...

    Возвращаясь домой, Клаэс вспоминает о словарях и тетрадях, которые так и не доставал из рюкзака с момента приезда из деревни. После этого он почти всё время проспал. Необходимо сосредоточится и изучить записи как можно доскональнее. На ходу Клаэс разматывает запылившиеся и растрепавшиеся платки с ладоней. Разбитые костяшки покрылись коркой, но шевелить пальцами всё ещё больно. Всё происходящее больше не кажется собственным бредом. Его сознание тоже находилось под чьим-то контролем.

    Переступив порог квартиры, Клаэс запирается изнутри и несколько раз дёргает ручку, дабы удостовериться, что дверь точно закрыта. Впрочем, что от этого толку, если преследующие его наваждения не имеют материального воплощения. Их не остановят никакие замки, они проникают напрямик в разум.   

    Дойдя до кухни и включив там свет, Андер застывает в дверном проёме, будто парализованный.

— Привет, Клаэс. 

    На подоконнике, свесив ноги вниз, сидит незнакомец невысокого роста, неестественно тощий, волосы его полностью седые, как у старика, но с виду он кажется младше Клаэса на пару лет. Глаза воспалены, будто этому человеку довелось проплакать последние несколько часов, а под ними на бледной, словно мел, коже глубокие фиолетовые синяки. Остро выражены углы скул и подбородка. Весь его болезненный облик напоминает умирающего пациента из онкологического отделения. Одежда его похожа на пижаму. Впечатление складывается такое, будто он только что вылез из кровати и находится в данный момент на своей собственной кухне. Даже улыбка у него какая-то сонная и ленивая. 

— Не бойся. Проходи.

    Он знает настоящее имя Клаэса, и сей факт поражает даже больше, чем само его присутствие здесь. Андер не шевелится, с видом загнанного в ловушку дикого зверя взирая на незнакомца. 

— Расслабься, я тебя не обижу. Я хочу помочь.

↑ 4. ЦЕПЬ.

    Клаэс хочет развернуться и убежать. Он, пятясь, делает шаг назад, но незнакомец медленно качает головой и говорит:

— Не стоит. Ты находишься в очень серьёзной опасности.

— Это ты управляешь воронами? — Настороженно интересуется Клаэс.

    Незнакомец с насмешкой закатывает глаза.

— Уууу… Как всё запущено. Нет, не я. Не могу сказать точно, кто это делает, но если бы он или они того хотели, то ты бы уже был мёртв. Сейчас над тобой просто издеваются. 

— Как ты сюда попал?

— Ну, вообще-то, меня здесь нет. Я мог быть просто голосом в твоей голове, но решил, что визуализированный формат общения для тебя окажется удобнее. Фигурально выражаясь, я — проекция. Моё физическое тело сейчас находится довольно далеко и по некоторым причинам я лишён возможности свободно передвигаться. Присядь, Клаэс, разговор предстоит не короткий.

    Клаэс не спорит. Он садится за кухонный стол и крепко сжимает ноющие кулаки на коленях. Сейчас всё его существо схоже с туго натянутой стрункой, которая вот-вот лопнет от напряжения. Андеру пока тяжело полностью довериться своему чутью, но подсознание заверяет, что незнакомец в самом деле не опасен. Он выглядит осязаемо, не просвечивает, как полагалось бы призраку, на подоконнике сидит совершенно обычный человек из плоти и крови, к которому как будто вполне возможно прикоснуться.

— Для начала я хотел бы услышать твои собственные предположения насчёт творящихся вокруг тебя странностей. 

    Клаэс упорно молчит и, не моргая, взирает на незнакомца.

— Ну? Не стесняйся. Ты не сумасшедший. И сам уже должен был догадаться об этом. Понимаю, что на тебя многое свались, с непривычки тяжело сориентироваться, к тому же, если некому помочь. — Незнакомец удручённо вздыхает. — Мне очень жаль твоего брата, но он сам виноват во всём, что сейчас с тобой происходит. Он, разумеется, хотел как лучше, и ты скоро это поймёшь. А вышло всё наоборот. Недомогание, сонливость и спутанность мыслей — это следствие слишком внезапного перехода разума и всех органов чувств на иной режим восприятия.  

— Ты знал Нэми?!

— Ну, не то, чтобы мы с ним были лично знакомы… Вполне вероятно, что он подозревал о моём существование. Тяжело не заметить, если за тобой постоянно кто-то подглядывает. 

— Его убили?

— Да. Вижу, тебе не надо объяснять, как это работает. Уже хорошо. Взять под контроль чьё-то сознание для некоторых из нас так же просто, как управлять персонажем в видео игре. Кстати, учинённый погром в доме и разбитое зеркало – это действительно твоих рук дело. Но ты сделал это, будучи не в своём уме, а если точнее, то в твоём уме был кто-то другой. Тебя могли бы заставить грызть осколки, а ты бы думал, что это крекеры. Я тоже так умею. Прежде всего, научись определять, когда в своей голове ты уже не один.

    Клаэс вновь впадает в ступор. Каждое новое высказывание этого человека всё больше поражает, но в то же время Андер даже рад слышать это, ведь появилось подтверждение его адекватности.

— Давай поговорим о тетрадях. Что ты думаешь?

— Это вроде как дневники, да?

— Тебе виднее, — загадочно улыбается незнакомец. — Продолжай.

— Моя семья… Они могли… Я не знаю, как это правильно назвать…

— Жрецы, колдуны, шаманы, медиумы, провидцы, телепаты, экстрасенсы… Это всего лишь упрощённые ярлыки. В разные времена нас и называли по-разному, но точно сказать, кто мы такие, никто не может. Даже мы сами. Я полагаю, что люди вроде нас — побочный, более совершенный виток эволюции homo sapiens. 

— И много «нас» таких?

— Это тоже неизвестно, точный подсчёт не ведётся. Могу сказать только очень-очень примерно: на десять тысяч обычных человек приходится один такой, как мы. Так уж заведено, что мы не очень-то склонны контактировать друг с другом, и стараемся не предавать свои возможности огласке. Это вполне понятно, если задуматься. Чем меньше свидетелей — тем безопаснее. В некоторых культурах нас почитали наравне с богами, но в большинстве случаев предпочитали сжигать на кострах.

— Мои бабушка и мама были ведьмами? Так получается?

   Незнакомец брезгливо морщится.

— Нет. Фу. Я же сказал, что это просто ярлыки. Нам не надо продавать душу дьяволу, чтобы обрести способности. Мы рождаемся с этим.

— Но я с этим не рождался.

— Ты просто забыл. Нэми постарался. Он всё время оставался рядом с тобой, чтобы оградить тебя информационным барьером. Ему очень хотелось сделать твою жизнь спокойной и нормальной, как у простых людей, чтобы у тебя были товарищи, подружка, здоровая психика… Но теперь, когда его нет, он больше не может служить тебе громоотводом, как раньше. Ты скоро всё вспомнишь. Возможно, будет больно. Твой разум слишком ослаб за долгие годы изоляции и теперь не приспособлен к нагрузке, но это дело привычки, постепенно станет легче. Главное — ничего не бойся. Твой брат всё ещё рядом. Через своих крыс он даёт тебе подсказки, будь внимательнее.

— Рядом? Но…

— Да, он мёртв, но это довольно деликатный и индивидуальный момент. Иногда, после полного уничтожения физического тела, некоторые из нас способны осознанно оставаться рядом с теми, кого любили, чтобы присматривать за ними. Фантомы — это не выдумка. Обычным людям такая опция тоже доступна, но надолго они не задерживаются, не умеют контролировать новую форму существования и не вполне понимают, что с ними случилось. Как бы поточнее выразиться… Видишь ли, наши мысли — это что-то вроде электричества, которое чаще всего заключено в генераторах, проводах и батарейках. Тела —  это тот же проводник. Но вот другое замечательное явление — гроза, свободные заряженные частицы в небе, понимаешь?

— Не очень…

    Незнакомец хочет ещё что-то сказать, но вдруг лицо его становится сосредоточенным, он будто к чему-то прислушивается.

— Так, ладно, я заболтался. Мне пора возвращаться в себя, а то дома что-нибудь заподозрят. Этого мне только не хватало. Ой, я ведь не представился. Меня зовут Игорь. Я навещу тебя позже. Читай тетради. Постарайся вспомнить самое раннее детство. Пытайся говорить с братом.

    Клаэс хочет выразить протест, потому что у него осталось ещё слишком много вопросов, но не успевает. Лампочка на кухне гаснет буквально на пару мгновений, а когда вновь вспыхивает – Игоря на подоконнике уже не оказывается. 

*** 

    На похоронах Адли уже не плакала. Света лежала в закрытом гробу, никто из присутствующих не смог на прощание посмотреть на её лицо. Сергей сопровождал племянницу. Он опасался, как бы и с ней чего не случилось на нервной почве. Подобного рода потрясения не проходят бесследно. Собралось много народа – все одноклассники, некоторые учителя, друзья и родственники. Доктор Василевский довольно хорошо знал Свету, как лично, так и из рассказов Адли, но не мог подобрать ни одной причины, которая побудила девочку на самоубийство. 

    Часто случается так, что люди, готовящиеся расстаться с жизнью, до самого последнего момента ведут себя естественно и непринуждённо – продолжают общаться с друзьями, шутят, а при этом уже всё давно решили, определились со временем, местом и способом. Тот, кто публично заявляет, что наложит на себя руки, как правило, лишь жаждет внимания, а в действительности не способен воплотить свои слова в реальность. Доктор Василевский на своей практике не единожды сталкивался с самоубийцами, которых удалось спасти, и подростков среди них столько же, сколько взрослых сознательных людей. Детей вообще просто вывести из душевного равновесия, они склонны к максимализму и готовы умереть порою из-за сущего пустяка. Самой распространённой причиной служит неразделённая любовь, затем следуют конфликты в семье и проблемы в школе. Возможно, Света действительно скрывала от всех какое-то глубочайшее личное переживание. 

    После церемониальной погребения Сергей отвёз Адли домой. Она не произнесла ни слова за всю дорогу. Василевский знал, что она под присмотром родителей, но ночь всё равно прошла беспокойно, доктор не выспался, да и в целом чувствовал себя ужасно. Утром он каждые пять минут поглядывал на наручные часы, выжидая, пока у Адли наступит перемена после первого урока, и в назначенное время нетерпеливо набрал её номер. Дрожащим голосом племянница сообщила, что этой ночью родители Светы умерли.

    Криминалисты установили, что глава семейства Швецовых застрелил жену, а затем пустил пулю себе в висок. Смерть у обоих наступила с разрывом в пару минут. Не было ни следов взлома, ни борьбы, ни других намёков, которые могли бы свидетельствовать о присутствии посторонних в доме. Только записка: «Я сам во всём виноват», написанная от руки отца Светы, что подтвердила экспертиза почерка. Емельян Валерьевич Мечников был лично знаком с ним. Много лет назад они вместе учились в Московском университете Министерства внутренних дел, после окончания оба поступили на практику в правоохранительные органы, но однажды Швецов просто исчез из поля зрения. Поговаривали, что его перевели в некое засекреченное подразделение. 

    По большому счёту дело Швецовых можно было считать закрытым, но Емельян не мог так запросто успокоиться и решил, что использует все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы прояснить суть череды трагических обстоятельств. Для всех остальных общая картина происшествия была понятна и никаких вопросов не вызывала, случай казался едва ли не банальным. И полиция, и родня сочли, что скорбящие родители не смогли примириться со смертью дочери. 

    Днём ранее Емельян присутствовал на похоронах Светы, но Швецов его не узнал. Мать девочки упала в обморок, когда гроб опускали в могилу, а вот с отцом было будто бы что-то не то. Он не выглядел убитым горем, лицо его выражало осознанный страх перед чем-то неизбежным, что вскоре должно настигнуть и его. Так же Емельян задавался вопросом, почему записку не подписали оба родителя. Мать получалась как бы непричастной к произошедшему.

    Детектив зашёл навестить своих старых приятелей в участок, дабы послушать, что они думают на этот счёт, но своё подозрение афишировать не стал. Если в каком-либо преступлении оказывались задействованы лица из засекреченных подразделений, то правду усиленно скрывали за железным, непрошибаемым занавесом, и дело по-быстрому закрывали. Так случилось бы и сейчас, потому стоило проявить крайнюю осторожность в расследовании и не привлекать к нему стороннего внимания. Если за всем этим действительно скрывается некая тайна, и кто-то прознает, что её пытаются вытащить на поверхность, то следы незамедлительно ликвидируют. И следопыта за компанию.

    При содействии друзей, оставшихся работать в полиции, Емельяну удалось получить личное дело Швецова, после ознакомления с которым возникло лишь больше вопросов. Информации было крайне мало. Армия, университет МВД, а в заключение короткая пометка: «Переведён в И.Ц.Э.П.Я.». Емельяну доводилось встречать эту аббревиатуру и прежде, но никто не знал даже о том, как она расшифровывается. Детектив до поздней ночи просидел в своём агентстве, пытаясь найти хоть какую-то информацию касательно данного подразделения, но всё было тщетно.

— Так это же «Цепь».

    Секретарша выглядывает из-за плеча Емельяна и щурится, приглядываясь к заметкам в его блокноте. Екатерина Васильевна старше детектива на пару лет, у неё даже правнук уже есть. Мечников работал с ней ещё в полиции и считал своим доверенным лицом, потому после выхода Екатерины на пенсию сразу же пригласил её в своё агентство. Дополнительные деньги в её случае не были лишними, женщина имела очень большую семью и прекрасно справлялась с работой, не смотря на почтенный возраст.

— Как ты сказала, Катюш?

— Ой, да я это не в серьёз. Не обращайте внимание. На ум просто пришла старая байка.

— Обожаю байки. Рассказывай.

    Екатерина Васильевна утомлённо вздыхает, уже пожалев о том, что взболтнула глупость.

— Я уже и не вспомню, когда впервые об этом услышала, но поговаривали, что существует некая организация, занимающаяся изучением всякого мистического.

— Как в «Секретных материалах»?

— Ну да, вроде того. А называется она «Исследовательский Центр Экстрасенсорики и Паранормальных Явления» - И. Ц. Э. П. Я., а из-за созвучия её называют «Цепь». Но это же глупости. Люди постоянно болтают всякое, без теорий заговоров им скучно живётся.

— А что конкретно болтают?

— Ну, вот, например. Давно дело было… Жила у нас в подъезде, этажом выше прямо надо мной, одна женщина со странностями. Не от мира сего, знаете ли. Шизофреничка. Мы её всерьёз не воспринимали, безобидная была, но иногда пристать могла со всякой чушью. А потом она пропала. И кто-то тогда пошутил, мол, та самая «Цепь» на опыты её забрала. Да ерунда всё это, говорю же. Померла, наверное. 

— Она жила одна?

— Да. Есть у неё дочка — Анечка, но бедняжка почти всё детство в приюте провела, мать-то прав лишили по невменяемости. 

— А где можно найти эту дочку?

— Да там же и живёт теперь, почти каждый день с ней у подъезда встречаемся.

— Я тебя понял, спасибо.

    Емельян решился на крайности и обратился за поиском информации к интернету, раз официальные источники ничем не могли ему помочь. В любой небылице всегда есть толика правды, пусть и крошечная, но это лучше, чем вообще ничего. На одном форуме, посвящённому городским легендам, ему удалось найти пару статей от анонимных пользователей, в которых шла речь о «Цепи». Судя по слухам, там организовывали контакты с пришельцами, ставили опыты над оборотнями, ведьмами  и чудовищами из океанских глубин. Чего только этой гипотетически существующей организации не предписывали. Никто не имел достоверной информации насчёт её географического места расположения. Кто-то писал в комментариях к статьям, что всё это выдумка суеверных недотёп, которые списывают все свои неудачи на сглаз, ставят свечки в церкви за выздоровление и обходят стороной чёрных кошек. Но находились и те, кто настаивал на обратном, утверждая, что «Цепь» существует уже ни один десяток лет, и промысел её вполне реален, но изучают там вовсе не мифических монстров, а особенных людей, обладающих даром предвиденья и телепатией.

    История Екатерины Васильевны могла показаться весьма обыденной. Сумасшедших и просто чудаков в обществе всегда хватало. Кого-то забирали на принудительное лечение, а кто-то так и шатался неприкаянным до конца дней своих среди обычных людей, потому что не представлял опасности и хотя бы кое-как мог о себе позаботиться. Странности у каждого можно найти, если копнуть глубже, психологическое здоровье – понятие вообще весьма относительное. Решающий фактор – не мешают ли тебе эти странности взаимодействовать с социумом, и хорошо ли ты умеешь скрывать их. 

    Емельян решил, что неплохо бы было лично побеседовать с дочерью той шизофренички. Предварительно он навёл о ней краткую справку, выяснив, что женщина недавно овдовела, детей нет, работает в книжном магазине, вечера проводит дома преимущественно в одиночестве. Подобрав подходящий час, чтобы наверняка застать её дома, Мечников отправился в путь.

    Особенно сильный приступ боли в ноге некстати застал его в автомобильной пробке. Десять лет назад он получил огнестрельное ранение, пуля пробила бедренную кость, восстановление проходило долго и мучительно. Емельян участвовал в задержании мужчины, который убил свою жену и её любовника. Он уж очень не хотел сдаваться в руки правосудия и боролся за свободу до последнего. Теперь старая рана регулярно напоминает о себе, и передвигаться без опоры на трость почти невозможно.

    Женщина, как и ожидалось, оказывается дома.  

— Добрый день, Анна Михайловна?

— Да. А вы кто?

    Робкая с виду женщина выглядит удивлённой неожиданным визитом и несмело выглядывает в узкий проём, не снимая предохранительную дверную цепочку. 

— Емельян Мечников. Частный детектив. Я хотел бы поговорить о вашей матери.

— Её нашли?! — У Анны округляются глаза, она бледнеет и хватается за грудь. — О, Господи Боже!

    Емельян подмечает, что её мать всё же не умерла, а действительно пропала, это уже интересно.

— Нет. Но у меня есть несколько вопросов. Надеюсь, вы разрешите мне войти. 

    Анна суетливо снимает цепочку и широко открывает дверь, тем самым приглашая гостя внутрь. Женщина так взбудоражена неожиданным упоминанием о матери, что не может удерживаться на ногах и садиться на тумбочку в прихожей.

— Столько времени прошло… Почти тридцать лет! Я уже давно перестала надеяться снова хоть что-то услышать о ней. Маму тогда никто толком и не искал, а тут вдруг вы… Вы что-то знаете?

— Лучше начнём с того, что известно лично вам. Детство вы провели в приюте, а можете сказать, в каком точно возрасте туда попали? 

— В одиннадцать, кажется... Или в десять…

— Это произошло потому, что ваша мать не имела возможности содержать вас, верно? 

— Да, — не без сожаления отвечает женщина, отводя взгляд. 

— Но помимо отсутствия работы у неё ведь были и другие проблемы, да?

— Мама была… необычной. Соседи считали её сумасшедшей. Я даже боялась её. Она была не здорова, выбегала в подъезд среди ночи и кричала всякую жуткую чушь, могла зациклиться на одной фразе и повторять её снова и снова. А могла по несколько дней без движений молча лежать на кровать с открытыми глазами. Бывало, что бредила наяву. Ну, знаете, бродила, как лунатик, и бубнила себе что-то под нос. Иногда она и нормально себя вела. Я сейчас всего и не вспомню. Дома всегда был беспорядок и нечего есть, я неделями жила у соседок, если пускали. Потом меня забрали в приют. Мама навещала меня, но не очень часто, а однажды вообще перестала приходить, и мне через какое-то время рассказали, что она пропала. Сюда я вернулась только в восемнадцать лет. Квартира была в ужасном состоянии, мама жила, как на помойке, тащила всякий хлам с улицы, исписала стены какими-то каракулями, цифрами... 

— Что насчёт родственников? Знали ли вы кого-то из них?

— Нет. Мама и сама росла сиротой. Она не рассказывала мне о своих родителях, о моём отце – тоже. Кажется, замужем она не была. Между приступами помешательства у неё бывали и моменты прояснения. Помню, мама сидела у окна, а потом вдруг как вскочит! Понеслась на девятый этаж, стала ломиться в дверь. А там алкоголик жил с женой и маленьким сыночком. Жена на работу ушла, а он уснул с сигаретой, уже и ковёр тлеть начал, так бы они и сгорели вдвоём с сыночком! Вот как она узнала, а? Уж если его соседи дым не почуяли, то как мама с нашего четвёртого этажа смогла?

— Много подобных случаев было? С предвидением.

— Да кто же знает. Она ведь если что и предвидела, то не всегда могла нужные слова подобрать. Будто чувствовала беду, а что за беда, где она – не поймёшь. Мне велели не слушать её. Я и не слушала, а то бы люди решили, что и я… того. Болезнь ведь может передаваться по наследству. Я и сейчас боюсь, как бы чего не проявилось. Иной раз взбредёт в голову какая-нибудь ерунда, аж жутко становится, так я сразу молиться начинаю и гоню её.  

— А не доводилось ли вам слышать о месте, которое называется «Цепь»?

— Нет. А что это?

— Это только догадки, причём сугубо мои, и я бы не советовал вам распространяться на эту тему, но, возможно, существует организация, которая занимается изучением таких людей, как ваша мама. 

— Сумасшедших? — Непонимающе уточняет Анна.

— Отнюдь. В этом мире есть много вещей, которые нельзя так просто охарактеризовать. Спасибо, что уделили мне время. 

    Выйдя на улицу, Емельян садится в свою серебристую Ладу и закуривает. Он не торопится трогаться с места. Детектив углубляется в раздумья о том, что далеко не всё можно объяснить с помощью одной только общепринятой логики, учитывающей существование лишь семи основных человеческих чувств – зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса, равновесия и мышечной памяти. И у него имеется причина для уверенности в существовании чего-то большего, не поддающегося объяснению и пугающего. Имя этой причины – Наум Андреев.

    Емельян познакомился с ним пять лет назад. Андреева задержали в уличной драке с человеком, который отрицал, что когда-либо прежде видел Наума в лицо, а тот, в свою очередь, убеждал, что наверняка знает о распространении детской порнографии группой людей и тот, на кого он напал, имеет к этому непосредственное отношение. Наум дал очень чёткие показания против него и подробно рассказал, где в его доме хранятся записи. Обвинение было беспочвенным, но достаточно серьёзным для того, чтобы Мечникову всё же удалось получить разрешение на обыск. И Наум оказался прав. Таким образом, благодаря ему разоблачили довольно крупное сообщество, все причастные понесли наказание. 

    Сперва Емельян счёл осведомлённость Наума чересчур подозрительной, даже попытался найти доказательства его соучастия, но тщетно. Андреев же упрямо твердил, что просто знал этого человека и тот сам ему спьяну проболтался. После того инцидента Андреев частенько фигурировал в различного рода делах как свидетель. С его помощью полиция раскрыла приличное количество преступлений. Наум просто заявлялся в участок и говорил: «Это сделал он», а когда ему задавали вопросы о том, откуда ему это известно, то Андреев отвечал: «Я видел», «Я подслушал», «Меня не заметили, но я там был». И каждый раз к нему невозможно было придраться. Он будто бы шнырял по всему городу и шпионил за всеми, оставаясь при этом невидимкой. Случалось, что он предупреждал полицейских о только готовящихся злодеяниях и ни разу не ошибался, предоставляя служителям закона точный план того, каким именно образом они могут удостовериться в его словах, где найти улики и так далее.

    Иногда Наум и сам буянил. Заваливался в участок пьяный до безобразия, едва стоял на ногах, скандалил и нёс совсем уж странные вещи, за что и попадал на сутки или больше в вытрезвительный изолятор. 

    Частота его визитов в полицию не имела закономерности. Он мог появляться раз в месяц или пропадал на полгода, но Мечников не выпускал его из поля зрения с того самого момента, когда впервые увидел. Однажды Емельян принимал неофициальное участие в расследовании серии убийств молодых девушек. Почерк маньяка был весьма характерен, по нему его и узнавали: всем своим жертвам он выкалывал глаза и уродовал половые органы. Работал он исключительно чисто, не оставляя никаких зацепок, которые могли бы помочь раскрыть его личность. Мечников тогда поймал себя на мысли, что ждёт появления Наума. Но тот не шёл. И тогда Емельян решил наведаться к нему сам. 

    Дверь перед участковым открылась за мгновение до того, как занесённый над ней кулак коснулся поверхности, будто хозяин ждал гостя в строго согласованное время и уже стоял в прихожей наготове. 

    Никогда в своей жизни Емельян Валерьевич не допускал вероятности существования чего-то сверхъестественного, но в тот день, оказавшись один на один с Наумом и посмотрев ему в глаза, участковый разуверился во всех своих имеющихся познаниях устройства бытия. Он спросил: «Ты знаешь, почему я пришёл к тебе?». Андреев ответил: «Знаю», и шире открыл дверь, тем самым приглашая гостя войти. Оказавшись внутри, Мечников почему-то вовсе не удивился наличию всех тех таинственных оберегов и почти ручных крыс. Его разум затуманился, сделавшись заторможенным, будто во сне. Наум вёл себя очень спокойно и естественно. Участковый, повинуясь призрачному наставлению, сел в кресло, а хозяин разместился напротив на своём не застланном, скрипучем диване и какое-то время молча взирал на гостя. Емельян не моргал. Потому что не мог. Он чувствовал всю смехотворность своего положения, ведь обратился за помощью к якобы-экстрасенсу, и вдруг осмелился поинтересоваться, как Наум работает, нужны ли ему фотографии с места преступления, имена убитых девушек или что-то ещё. В ответ Наум попросил «заткнуться», и Мечников больше голоса не подавал.

    Емельян не мог точно определить даже на тот момент, как долго просидел в оцепенении, двадцать минут, час или больше. Андреев больше не сказал ему ни слова. Участковый сам решил, когда пришла пора подняться и покинуть квартиру. Он вернулся в свой дом, поужинал, лёг спать, всё происходило на автопилоте, голова была пуста. Сейчас то состояние, в котором пребывал Мечников во время и после посещения Наума, вызывало у него ассоциации с наркотическим опьянением седативными отупляющими веществами. 

    А утром следующего дня Емельян проснулся с внезапным осознанием того, что ему известна личность убийцы. Ему ясно представилась картина совершения расправы над жертвами, он увидел лицо маньяка глазами девушек. Участковый лично составил на компьютерной программе его фоторобот, по которому преступник был объявлен в розыск. На удивление коллег Мечников отвечал, что вёл наблюдение за местами преступлений, и этот человек был замечен вблизи каждого из них, а маньяки, как принято считать, склонны возвращаться к алтарям своих триумфов. В скором времени убийцу задержали, и доказали вину благодаря хранящимся в его доме личным вещам, украденным у жертв.

    С тех пор Мечников тайно от всех ещё не единожды обращался к Науму Андрееву за помощью, а тот никогда не отказывал. Вслух Наум никогда ничего ему не говорил, необходимая информация поступала к участковому иначе. Этого он никаким образом объяснить не мог, но не очень-то тревожился. Главное – это работало. Емельян был горд тем, что ему выпала честь служить своеобразным посредником между человечеством и чем-то непостижимо величественным. 

    Андреев перестал ходить в полицию и впредь передавал всё напрямую Мечникову. Как-то раз участковый очень деликатно полюбопытствовал, в чём же заключается причина такого доверия. «В твоей готовности соблюдать секретность ради наших же общих интересов. Все почести достаются тебе, а я как будто и не при делах – это самое лучшее, что только может быть. Мне больше не нужно рисковать, привлекая к себе внимание. Так же мне нравится твоя бескорыстность. Ты хороший мужик. Тебе не нужна слава, ты просто хочешь помочь». Это было самой длинной речью, которую за всё время сотрудничества Наум сказал участковому. Мечников действительно ни в коем случае не собирался придавать огласке их тайну и очень ей дорожил.

    Когда обнаружили тело Наума – Емельян все силы приложил к тому, чтобы не утратить над собой контроль и ничем не выдать поразивший его ужас. Мечников горевал вовсе не из-за того, что «халява» кончилась. Другом, в общем-то, он Наума тоже назвать не мог. Он просто понимал, что не стало человека, спасшего сотни жизней, и от осознания того, скольким бы он ещё смог помочь, становилось невыносимо тягостно на душе. Заключение о самоубийстве Емельян отрицал, он помнил обо всех тех преступниках, которые понесли наказание исключительно благодаря доносам Андреева. Кто-то из них мог выйти на свободу, отыскать его и отомстить. Но все обстоятельства свидетельствовали об обратном. 

***

    Благодаря старым связям Емельяну удалось попасть в опечатанную квартиру Швецовых. На полу остались их обведённые мелом силуэты и пятна крови. Жена была найдена в ванной, она стояла у раковины в тот момент, когда ей выстрелили в затылок. Супруг лежал рядом, в коридоре. Странно, что они решили сделать это именно так, а не в своей спальне, например, или за кухонным столом, взявшись за руки. Так было бы гораздо естественнее для пары, принявшей решение совместно покинуть мир живых. Складывалось впечатление, что произошло это спонтанно и сугубо по инициативе главы семейства.

   Надев перчатки, Мечников с профессиональной осторожностью рыскает в ящике с документами, надеясь найти какие-либо упоминания о службе Швецова в И. Ц. П. Э. Я., но таковых не обнаруживается. С виду это обычная квартира среднестатистической семьи, пусть живущей в достатке, но без излишней роскоши. Швецову был шестьдесят один год, как и Емельяну, а Свете всего пятнадцать. Поздновато он решил обзавестись семьёй. Вероятно, сделать это раньше не позволяла специфика работы. 

     В гостиной на стене висит множество фотографий в застеклённых рамках, в основном это обыденные кадры повседневной жизни в кругу родственников, свадьба, взросление дочери. Внимание привлекает снимок, на котором Швецову приблизительно тридцать пять – сорок лет, в этот период он наверняка работал в «Цепи». В кадре пятеро мужчин в классических строгих костюмах сидят за столом с бокалами шампанского и смотрят в объектив. Среди них Мечников узнаёт не только Швецова. Полгода назад произошла история, наделавшая много шума. Семидесятилетний полковник в отставке крысиным ядом отравил сперва свою жену, а затем себя. Бывший начальник Мечникова жил по соседству с этим человеком в элитном частном секторе за городом. Детей у них не было. Выходило так, что полковник Бехтерев приготовил суп, дождался, пока супруга первая попробует его, какое-то время наблюдал за её агонией, пока женщина не умерла, а уже потом съел свою порцию. 

    Сделав на свой смартфон снимок той фотографии, Емельян покидает квартиру Швецовых. Совпадение в судьбах двух семей, которые были знакомы друг с другом, выглядит слишком подозрительно. Получив доступ к личному делу полковника, Мечников обнаруживает там уже знакомую пометку: «Переведён в И. Ц. П. Э. Я.». По коже пробегают мурашки. Теперь необходимо установить личности оставшихся троих мужчин с фотографии и узнать, живы ли они.

↑ 5. ШТОЛЬБЕРГ.

    Всё последующее время Клаэс, следуя рекомендации загадочного гостя, представившегося Игорем, посвятил изучению тетрадей. Он сидел на полу в центре комнаты, обложившись чистыми листами для сносок и переписывания переведённого при помощи словарей текста. Он уделял внимание каждой фразе, стараясь на этот раз вникнуть основательно. Теперь Клаэс отчётливо понимал, что все записи – это своеобразный эстафетный дневник. Иногда в нём были описаны личные переживания авторов касательно того, что стоит быть максимально осторожным при взаимодействии с посторонними людьми и ни в коем случае не давать им повода догадаться об истиной силе всех своих возможностей. Расписано множество рецептов настоек, мазей и отваров, среди которых он узнал и те, что использовала бабушка. Имеются пометки, в какой сезон и где лучше собирать ту или иную травку. Считается, что знания ботаники и их практические применения безопасны, они не могут вызвать подозрений, потому если имеешь возможность помочь нуждающемуся в лекарстве – не упускай её. Описаны также и пошаговые инструкции проведения обрядов различной направленности таких как, например, избавление от пагубных зависимостей, заговоры от бесплодия, тактильные техники избавления от мигрени и прочих недугов. Имелся даже способ лишения другого человека его памяти целиком или же частично. Для этого не требовалось жертвоприношений, в основном описания поясняли, как себя вести при этом, о чём думать и к каким последствиям готовиться. Разъяснилась и ситуация с рунами в прихожей, они предназначались для того, чтобы обезопасить жилище от людей с дурными намереньями и не пустить их за порог. Нэми составил руководство по приручению разнообразных представителей фауны, причём выбрать можно было любое животное на своё усмотрение, но внутренняя предрасположенность помогла бы определиться. Для начала необходимо окружить себя его представителями, чтобы они постоянно находились рядом, спали с тобой, делили трапезу, привыкли к тебе и сами тянулись бы к твоему обществу. Одного из них ты должен воспитать с момента его появления на свет, полюбить его, привязаться, как к родному ребёнку, а затем, дождавшись момента наступления естественной смерти питомца, оставить себе какую-нибудь его часть – мех или кость, и всё время иметь этот памятный амулет при себе. Материя усиливает связь между объектами. Это заставило Клаэса вспомнить о верёвке, которую Нэми сплёл из своих волос. Он и теперь носил её на шее. Брат винил себя, что не уследил за Клаэсом, вследствие чего он оказался изувечен, и с того момента решил больше никогда не упускать его из «поля своего зрения», отслеживая каждый шаг. При особой степени одарённости возможно достичь не только безропотного послушания животных, но и научиться видеть их глазами. Например, в случае Нэми, он в любой необходимый момент мог переключиться на любую городскую крысу, где бы та не очутилась. Это как если бы в твоём распоряжении имелась тысяча передвижных камер видео-наблюдения. Кроме всего прочего животным можно задавать необходимое направление, а контролирует все эти процессы одна лишь безграничная сила мысли. 

    В процессе Клаэс так увлёкся, что не заметил, как стал справляться даже без помощи словарей. Знание языка само по себе появилось в его голове, будто бы всегда там и было. 

    С наступление вечера Клаэс решает немного отдохнуть для закрепления полученной информации и набирает горячую ванну. Ничто уже не удивляет его, напротив – становится вдруг простым и понятным. Андер закрывает глаза, задерживает дыхание и с головой погружается в воду. Он слышит равномерный стук собственного сердца, отдающегося в барабанных перепонках. Вдруг во тьме перед мысленным взором Клаэс видит хищно поблёскивающие чёрные глаза Серафимы. Её взлохмаченные волосы смешаны с перьями ворон, которые настолько однородно сливаются с прядями, что одно от другого и не отличишь. А вместо носа и рта у девочки огромный клюв. Вдруг она раскрывает его, стремительно подавшись вперёд и будто желая проглотить Клаэса. Он широко раскрывает глаза, резко садиться, хватаясь за скользкие бортики ванной и распрыскивая вокруг воду. Андер не имеет ни малейшего представления о том, что нужно от него этой девочки, и почему она враждебно настроена, но решает, что главное – не бояться. Теперь он готов чувствует себя готовым ко всему.

    Почти забытое чувство защищённости помогает спокойно заснуть. Клаэс видит бескрайнее пшеничное поле и ясное небо над ним. Слабый ветерок колышет колосья, их движения напоминают безмятежные волны золотистого моря, и он бредёт среди него. Клаэс снова маленький, он буквально утопает в пшенице. Мальчик бежит вперёд, чувствуя зной полуденного солнца на своей коже. Перед ним возникает невысокий силуэт совсем ещё юного брата, и Клаэс, счастливо улыбаясь, ускоряется. Нэми оборачивается. Он выглядит опечаленным и очень уставшим. Клаэс останавливается в полуметре, ему вдруг тоже становится грустно.

— Почему ты ушёл? Мне было страшно. 

    Нэми не отвечает, а лишь протягивает брату свою руку. Клаэс незамедлительно хватается за неё и крепко сжимает в своей ладошке. Нэми вновь отворачивается от него и неспешно ведёт за собой.

— Пора обедать? Мы идём к маме и бабушке?

— Они давно умерли. И я тоже.

    Голубое небо неестественно быстро скрывается за мрачными тучами, пшеница стремительно иссыхает, склоняясь к земле и обращаясь в пыль. Теперь вокруг лишь серая пустыня. Преображается и сам Клаэс, он взрослеет, вытягивается, как и шагающий впереди Нэми. Он всё ещё держит брата за руку. Клаэс смотрит на их ладони, но вдруг его пальцы выскальзывают. Андер растерянно оборачивается по сторонам. Нэми больше нет, а впереди заброшенный бабушкин дом. В окнах темно, стёкла покрыты трещинами, прогнившие доски заунывно поскрипывают. Внутрь заходить не хочется. Но Клаэс пересиливает себя, поднимается на крыльцо и открывает дверь, а за ней чужое, незнакомое жилище. Оно хорошо освещено и богато обставлено. Его встречает широкоплечий и статный, но уже пожилой мужчина, сидящий в кресле. Он взирает на Клаэса с немым ужасом.

— В чём дело, господин Швецов? – Произносит Клаэс не своим голосом, но узнаёт его, потому что уже слышал. — Неужели вы настолько напуганы, что язык проглотили? Ладно, я, конечно же, шучу. Вы даже моргнуть сейчас не сможете, если я вам этого не разрешу. Жаль, что вы не видите меня. Было бы странно, если бы я пришла к вам лично, это не слишком безопасно, кто-то мог бы заметить. Скажите, а вам не снятся кошмары? Не преследуют ли вас призраки замученных вами людей? Вы, несомненно, много и честно трудились на благо своей страны, но теперь вам пора на покой. Вставайте. 

    Швецов безропотно выполняет приказ и направляется к письменному столу, вырывает из блокнота листок, берёт ручку.

— Вы знаете, что нужно написать. Смелее. Это вы убили свою дочь. Да, вы не ослышались. Мне вовсе не хотелось этого делать, Света мне даже нравилась, но пришлось, вы меня вынудили. Вы должны были почувствовать всё то же самое, что чувствовали мы. Ну и как ощущения?

    Из глаз мужчины начинают течь слёзы.

— О, нет. Не пытайтесь меня разжалобить. И не надо считать меня злодейкой, ладно? Если вы утешали себя тем, что преследовали благородную цель, то это ложь. Вы же и сами это понимаете. И вот теперь я предоставляю вам любезную возможность расплатиться за свои грехи. Вы должны быть мне благодарны, между прочим. 

    Швецов отправляется к оружейному сейфу, отпирает его, достаёт кольт, заряжает его. Из ванной доносится звук льющейся из крана воды и всхлипывание жены. Мужчина бесшумно следует туда, прицеливается и стреляет. Безжизненное тело падает у его ног.

— Посмотрите на неё. Внимательно посмотрите. Что вы чувствуете? Хорошенько обдумайте всё, чем вы и ваши друзья занимались. А это — последствия. Рано или поздно они настигают каждого, кто возомнит себя хозяином чужих жизней. Наверное, вам сейчас смешно это слышать от меня, да? Я и спорить не стану, что тоже зашла слишком далеко. Но я готова ко всему, правда-правда. Если я успею сделать всё задуманное, то мне уже не страшно будет умирать. Ну? Вы готовы? 

    Швецов подносит дуло к своему виску и нажимает на курок. 

***

    С компьютерной техникой Емельян ладит достаточно хорошо, потому для него не стоило большого труда поочерёдно вырезать лица оставшихся троих неизвестных мужчин с фотографии, улучшить качество изображения и загрузить данные в базу полицейского архива. Такой метод распознавания существует на основе стохастической геометрии. Программа анализирует и сверяет колоссальное количество информации и выдаёт совпадения по характерным признакам внешних параметров, структурных особенностей черепа и черт физиономии. Вскоре личности всех троих оказываются опознаны, и все они, как и ожидалось, в разные периоды своих жизней были «переведены в И.Ц.Э.П.Я.». Иероним Штольберг и Максим Темников оставались в живых, а вот история Анатолия Удалова, произошедшая в Москве, заставила содрогнуться. Его единственная дочь год назад подожгла свой дом, в котором погибла она сама, её четырёхлетний сын и грудная малышка. Отец молодого семейства в тот момент находился на работе, а Удалов проживал отдельно. Через два дня после трагедии он был найден мёртвым в своём гараже. Смерть наступила в результате отравления выхлопными газами автомобиля и была преднамеренной. Трагические обстоятельства гибели трёх семей имели полностью идентичный сценарий; главы семейства наблюдали смерти самых близких своих людей, а затем совершали самоубийство. 

    Емельян нашёл адрес, по которому в настоящий момент проживал овдовевший муж дочери Удалова, и решил непременно побеседовать с ним. Так же он изучил скудную информацию о Темникове и Штольберге. Первый живёт в пригороде с разведённым сыном и маленьким внуком. Второй никогда не был женат, родных детей нет, зато есть аж четверо приёмных. Самая старшая из них — Марина, ей уже двадцать пять, Артуру двадцать два, Игорь на год младше, а Наде всего девять. Все они и по сей день живут вместе на иждивении Штольберга. Емельян записывает и его адрес тоже.

***

    Первым делом Мечников нанёс визит вдовцу. Прошёл уже год с момента трагедии, но мужчина так и не смог оправиться. Он находился в состоянии тяжелейшей депрессии и признался, что тоже думает о суициде. Ему ничего не было известно о прежней карьере своего тестя, виделись они крайне редко. По рассказам покойной жены он знал, что её отец до пенсии очень мало участвовал в жизни семьи, постоянно находясь в командировках. Домой Удалова отпускали не чаще одного раза за полгода на ограниченный срок. Вероятно, ему запрещалось разглашать какую-либо информацию о деятельности Исследовательского Центра. Жена и дочь всегда относились к этому с пониманием и не докучали расспросами. Под конец беседы мужчина расплакался. Укола совести Мечников не ощутил, ведь он привык к неприятной обязанности расковыривать чужие болячки, это было необходимостью.

    После долгой поездки вновь разболелась нога. Вернувшись в своё агентство, Емельян не нашёл в себе сил даже добраться до дома и решил заночевать на гостевом диване. Перед этим он разложил на столе карту, отметив места проживания всех пятерых мужчин, их отдельные фото и соединил линией последовательность смертей, пытаясь понять какую-то закономерность во времени или пространстве. Попутно он выпил пол бутылки коньяка, чтобы хоть как-то унять боль, и в итоге сам не заметил, как заснул.

    Емельяну снились жена и двое сыновей, который пятнадцать лет назад погибли в автомобильной аварии. С тех пор единственная причина жить для старого детектива заключается в помощи другим людям.     

***

    Жилище Иеронима Штольберга находится в тридцати километрах от города и представляет из себя настоящее поместье с прилегающей к нему обширной территорией, которая огорожена трёхметровым решётчатым забором. Поверху натянута колючая проволока, а через каждые десять шагов можно заметить камеры видеонаблюдения. Иероним имеет звание генерала и считается исключительно важной фигурой в своих кругах. Не удивительно, что он может позволить себе жить в подобном месте. Ранним утром Емельян позвонил ему и попросил о встрече, сказав, что занимается расследованием смерти семьи Швецовых и знает, что Штольберг был с ними знаком. Иероним согласился и назначил время. 

    Мечников паркует Ладу перед воротами, подходит к домофону и нажимает кнопку вызова. Вскоре характерный звуковой сигнал свидетельствует о поднятой трубке, но хозяин дома голоса не подаёт.

— Добрый день. Я — Емельян Мечников. У меня назначена встреча с генералом Штольбергом.

    Ворота открываются. Бредя по выложенной мраморной плиткой дорожке, Емельян осматривает владения Иеронима. По большей части территория засажена высокими клёнами, полностью скрывающими из вида сам дом. Окружение кажется довольно мрачным из-за застилающих небо раскидистых ветвей. Простая архитектура самого жилища тоже выглядит уныло. Масштабное строение из серого кирпича высотой в два этажа больше всего напоминает армейскую казарму. На площадке возле парадного крыльца Емельян встречает Марину. Миловидная, стройная девушка в скромном платье и накинутой на плечи шалью сидит на качелях и читает книгу. Её длинные каштановые волосы забраны в косу. Периодически она отвлекается от страниц и поглядывает на рыжую Надю. Лохматая девочка в джинсовом комбинезоне занята тем, что отрабатывает заученные команды с взрослым чёрным доберманом. Емельян настораживает немая сцена происходящего. Надя не произносит ни слова, она лишь пристально смотрит на пса, а то ложится перед ней, садится, даёт лапу… Доберман первым замечает появление гостя, принимает боевую стойку и скалится, готовясь напасть, но хватает лишь одного строго взгляда Нади, чтобы пёс смиренно притих. Марина тоже переводит любопытный взгляд на детектива. Емельян галантно приветствует её поклоном, на что девушка застенчиво улыбается и кивает головой в ответ.

    Иероним уже встречает гостя на крыльце. Штольбергу шестьдесят пять лет, но при этом ему удалось сохранить атлетическое телосложение и безупречную осанку, которая в совокупности с высоким ростом придаёт ему почти аристократическую стать. Тёмные вьющиеся волосы с налётом седины остаются пышными. Поза его расслаблена, руки покоятся в карманах брюк. Лицо генерала сурово и походит на застывшую маску, по которой никак нельзя угадать ни одной внутренней эмоции. Проницательные карие глаза пристально следят за Емельяном, пока тот поднимается по широким ступеням.

— Здравствуйте, генерал Штольберг, приятно встретиться с вами лично. 

    Емельян протягивает ему руку, но Иероним остаётся неподвижен, продолжая взглядом буравить детектива насквозь.

— Насколько же серьёзное дело привело вас сюда, если оно не подлежало обсуждению по телефону?

— Вы с минуты на минуту узнаете все подробности. — Мечников опускает свою ладонь и делает вид, будто бы и не рассчитывал на рукопожатие. — Поговорим здесь или, может, пригласите меня на чашку кофе?

    Иероним не меняется в лице, оно всё так же непроницаемо. Генерал испытующе смотрит на Емельяна, полагая, что тот не выдержит и попросит прощения за недозволительную дерзость со своей стороны. Или размышляет о том, достаточно ли в доме чисто для приёма гостей. Понять, о чём он думает – невозможно. Должно быть, если бы Иероним имел предрасположенность к карточным играм, а особенно – к покеру, то стал бы непревзойдённым профи.  

— Вы понимаете, что находитесь здесь только потому, что я испытываю уважение к вашим профессиональным заслугам? Вы поспособствовали раскрытию многих преступлений и всегда честно служили обществу. Будь на вашем месте кто-либо другой – он бы и близко к моему дому не подошёл.

— Вижу, вы успели навести обо мне справки. Я польщён. А дело у меня отнюдь не пустячное, генерал Штольберг, уверяю. 

— Если вы позволите мне хоть на секунду усомниться в этом, то я незамедлительно выставлю вас.

— Договорились. 

    Штольберг оборачивается к приоткрытой двери и следует в дом, Емельян поспешно ковыляет за ним.

— На данный момент я расследую дело о смерти вашего старого друга.

— Швецова? Мы не общались пятнадцать лет. Вы этим рассчитывали меня заинтересовать? 

    В соответствии с мимикой не меняется и интонация голоса Иеронима. Емельян ловит себя на шутливой мысли, что если этот человек засмеётся – что, конечно же, исключено – то его лицо, не рассчитанное на это, потрескается, как гипсовая штукатурка.

    Внутри дома тоже всё минималистично и просто. Интерьер выполнен в чёрно-коричневых тонах, вся мебель из лакированного дерева, далеко не новая, но сразу видно, что дорогая. Паркет значительно обшарпан. Голоса отдаются эхом в полупустых, сумрачных помещениях.

    Емельян замечает на лестнице двух молодых людей. Один, сгорбившись, сидит на самой верхней ступеньке. Уперев локти в тощие коленки и поддерживая ладонями впалые щёки, он с хитрой полусонной ухмылкой наблюдает за детективом. Сперва Емельян не признаёт его, потому что на фото, сделанном всего три года назад, у Игоря русые волосы, а сейчас седые, как у старика. Детектив задаётся вопросом – что вообще могло произойти с человеком, чтобы он в двадцать лет поседел. Да и в целом вид у Игоря умирающий, как говорится – краше в гроб кладут. Возле него у перил стоит долговязый, скромный и печальный Артур. Его правый глаз скрыт под марлевой повязкой. На фотографии никакого увечья не было, значит, оно тоже получено не столь давно.

— Я, кажется, ясно дал понять, чтобы нас не беспокоили, — обращается Иероним к сыновьям, даже не глядя в их сторону.

    Он говорит это без деспотичности, не приказным тоном, а скорее по-учительски непреклонно. Артур сию же секунду уходит, скрываясь в недрах коридора второго этажа, а Игорь остаётся на прежнем месте.

— Ну папуууль, — жалобно, но с явной издёвкой протягивает он. — Мы так редко видим новых людей. К тому же нам любопытно, зачем пришёл дяденька полицейский. Или ты что-то скрываешь от нас, а?

— Я не намерен повторять. 

    Игорь, чуть пошатнувшись, поднимается на ноги и медленно плетётся вслед за Артуром. Иероним останавливается у стеклянного столика между двумя диванами с чёрной кожаной обивкой. На один из них садится генерал, а на другой, не дожидаясь хозяйского дозволения – детектив.

— Вы обещали меня заинтересовать, Мечников. Приступайте. У вас ровно десять минут.

— Насколько мне известно, вы с Швецовым служили в одном подразделении.

— Неужели? И откуда же вам это известно?

    Теперь настал черёд Емельяна выдержать многозначительную паузу. Затем он извлекает из внутреннего кармана плаща распечатанную фотографию фотографии из квартиры Швецова и кладёт её на стол перед Иеронимом. Генерал бросает на фото мимолётный взгляд, затем вновь устремляет его на детектива. Даже теперь выражение каменного лица Штольберга не переменилось, на нём не дрогнул ни мускул, также и в глазах не мелькнуло ни удивления, ни волнения, ни чего-либо другого. Мечников даже немного растерялся. 

— Откуда она у вас? – Невозмутимо спрашивает Штольберг.

— Ведь это вы сидите рядом с Швецовым, верно? 

— Скажите, Мечников, вы давно проходили медосмотр? Лор, случайно, не намекал на то, что у вас проблемы со слухом? Я спросил, ОТКУДА вы взяли эту фотографию?

    Емельян напрягается, но внешне никак не проявляет своего волнения.

— А разве это важно? 

— Мне известно, что вы уже давно работаете отдельно от полиции, и прежних полномочий у вас нет. Стоит уточнить, было ли у вас разрешение на посещение квартиры Швецова. 

— Признаюсь честно — нет, не было. Я очень рисковый. 

— И наглый. 

— Так точно, генерал. И, тем не менее, вы всё ещё меня не выгнали. Я даже догадываюсь — почему. — Штольберг выжидающе молчит. — Потому что вам интересно, что ещё мне известно.

    Иероним расслабленно откидывается на спинку дивана и кладёт ногу на ногу. В доме совсем тихо, да и с улицы не доносится ни звука. Емельян предполагает, что Игорь и Артур вполне могут подслушивать где-нибудь за углом. И вряд ли генерал не догадывается об этом. Исходя из этого, детектив делает вывод, что у Иеронима и впрямь нет от «сыновей» секретов.

— Удивите меня.

— Я знаю о существовании Исследовательского Центра Экстрасенсорики и Паранормальных Явлений.

— А от меня вы что хотите сейчас услышать?

— Правду.

    Штольберг снова выдерживает паузу, и Емельяну вдруг мерещится невзрачная тень ухмылки на лице генерала.

— Мечников, вы – дурак. Знаете, вам всё же удалось меня удивить. Мне даже занятно послушать, что вы скажете дальше.

— Славно. Благодарю вас за предоставленную возможность, генерал. Итак, начну я с того, что все люди на этой фотографии, кроме вас и Максима Темникова, мертвы. Остальные убили своих жён и покончили с собой. А перед этим их дети без оснований прыгали с крыш и поджигали свои дома. Согласитесь, что выглядит это довольно подозрительно.  

    Штольберг не сводит с него взгляд и продолжает хранить молчание. Емельян тем временем начинает потихоньку закипать. Он и не надеялся, что генерал сразу же раскроет перед ним все карты, но и столкнуться с таким непрошибаемым равнодушием с его стороны не ожидал.  

— Вы никогда не задумывались о том, что если совать нос в дела, которые вас не касаются, то можно его лишиться?

— Пытаетесь запугать меня? 

— Нет, серьёзно, зачем вы пришли? 

— Чтобы предупредить об опасности, которая угрожает вам и вашим детям. Причём они умрут первыми. Вы должны будете увидеть их трупы. 

— Всё, с меня довольно, — Иероним поднимается, небрежным жестом указывает на выход, а сам направляется к лестнице на второй этаж. — Прощайте.

— Генерал Штольберг! — Емельян, утратив самообладание, порывисто вскакивает с дивана. — Гибнут ваши товарищи, а вы отказываетесь оказать содействие расследованию!

    Иероним, придерживаясь за поручни, неспешным шагом поднимается вверх по лестнице и даже не оборачивается.

— На первый раз я вас прощаю, Мечников. Но если вы опять появитесь рядом с моим домом — на гостеприимство не надейтесь. Я поведу себя совсем иначе, и вам это вряд ли понравится.

    Генерал скрывается из вида за поворотом, а растерянный и почти взбешённый Емельян с горестью осознаёт, что ему ничего не остаётся, кроме как принять поражение и смиренно удалиться.

↑ 6. ЖУРНАЛИСТ.

    Рука подавленного детектива непроизвольно тянулась к бутылке, но он, прикладывая титанические усилия, останавливал себя. Ему необходимо было сохранять ясность ума. Емельян прекрасно осознавал все возможные риски, но теперь, зайдя настолько далеко и получив почти неопровержимые подтверждения своим догадкам, он попросту не мог повернуть назад. Много лет назад поступив на службу в полицию, он надеялся, что будет полезен обществу, что сможет оберегать покой людей, но какой в этом смысл, если преступления можно расследовать лишь выборочно, закрывая глаза на отдельные из них. 

    Весь вечер он провёл за штудированием интернета и вторично перечитал одну из статей, имеющих отношение к легенде о «Цепи». Начиналась она с приведения статистики ежегодно пропадающих без вести людей. Случается, что некоторые пытаются инсценировать своё исчезновение, по версиям своих знакомых скрываясь от долгов или недоброжелателей. Около шестидесяти процентов пропавших впоследствии находят, живыми или мёртвыми – это уже от случая зависит. В основном они становятся жертвами убийств, и их покоящиеся в земле тела случайно обнаруживают лишь спустя много лет. Но остаются и те, кто в прямом смысле бесследно испарился. Статья посвящалась именно им. Её автор сообщал, что потратил на проведения своих исследований шесть лет, собирал материал, встречался с родственниками пропавших, общался с полицией. «Я заинтересовался этой темой ещё в раннем детстве. Мне было около семи лет, когда пропал наш пожилой сосед по лестничной клетке. Теперь я смутно его помню и уж точно не смогу назвать имя. Моя мать растила меня одна, ей приходилось много работать, но положение значительно облегчал тот самый старик, потому что никогда не отказывался присмотреть за мной. Я звал его просто «деда», а нашей любимой игрой было «угадай желание». Он давал мне бумагу и карандаш, а я рисовал то, что на тот момент желал бы получить: шоколад, котёнка, футбольный мяч и так далее. «Деда» всегда справлялся с поставленной задачей и точно угадывал, что нарисовано на картинке ещё до того, как я ему её показывал. К нему часто приходили разные люди и задавали вопросы, в суть которых я не вникал, но считал, что старик очень умный, раз к нему столь многие обращаются за советами. Как-то я спросил, неужели все эти гости – его друзья, а он ответил, что нет, и большинство из них встретились ему впервые, они пришли за помощью, следуя наводке своих знакомых. Позже я узнал, что мой «деда» имел репутацию провидца.

    Его исчезновение, казалось, заметил только я. Спросив о нём свою мать, я услышал в ответ строгий приказ больше никогда об этом не спрашивать ни у неё, ни у других соседей. Тогда я послушался. А, уже учась в школе, я подслушал исповедь умирающей женщины, которая проживала в соседнем подъезде. Она приходилась подругой моей матери, и когда перестала подниматься с постели, мне часто поручала проведать её и, если нужно, помочь в домашних делах. За несколько дней до смерти та женщина попросила привести к ней священника, так как сама уже не в состоянии была дойти до церкви. Дверь гостю открыл я и на протяжении всего его присутствия находился за стеной в соседней комнате, якобы занимаясь уборкой. Женщина рассказала ему, как сильно кается в том, что по её вине однажды была сгублена человеческая жизнь, и речь шла именно о моём «деде», я понял это, так как она неоднократно называла его по имени, а я на тот момент всё ещё помнил его. Из её слов следовало, что к ней обратились неизвестные люди с вопросом о местонахождении того старика, им было известно, что проживает он в этом районе, и она с испуга назвала им точный адрес. И на следующий же день его квартира опустела. Мне стало интересно, кто же мог забрать его и зачем, встречаются ли ещё подобные случаи, и я стал расспрашивать всех своих друзей, знают ли они людей, которые бесследно пропадали. В ребячестве всё это воспринималось несерьёзно, дети любят выдумывать разные страшилки, но одна история особенно запомнилась мне. Одноклассник рассказал мне о друге своего старшего брата, который так хорошо играл в любые карточные игры, что ни один взрослый, опытный игрок ни разу не смог его победить. Парень зарабатывал на этом и шутил, что видит карты всех своих противников их глазами. Однажды он просто не вернулся после института. Говорили, что он сбежал. А его семья вскоре после этого переехала, ни с кем не попрощавшись. Став старше, я узнавал всё больше и больше аналогичных ситуаций, потому что не прекращал спрашивать о них у каждого, кто мне встречался. Разумеется, большинство пропавших не отличались ничем выдающимся, я уделял внимание лишь тем, о ком зачастую рассказывали просто невероятные вещи. 

    После поступления на Факультет Журналистики в МГУ, я впервые увидел Арбат. Улица всегда кишела людьми разного сорта, даже в ночное время бурная жизнедеятельность не стихала. Всевозможные артисты — музыканты, художники, мимы, фокусники — находили там своё пристанище и возможность подзаработать на творчестве. И местные жители, и туристы посещали Арбат в поиске новых эмоций, публики всегда было в достатке. Меня заинтересовал один человек, заявляющий, что обладает талантом гипноза. Желающих он выбирал из толпы и при собравшейся вокруг толпе около минуты водил перед носом «испытуемых» грациозными руками. Затем он отдавал добровольцам разные приказы, и каждый беспрекословно подчинялся его воле. Указания гипнотизёра были безобидны и прежде всего ориентировались на то, чтобы рассмешить публику, дабы расщедрить их на гонорар. Добровольцы кудахтали, изображали котов, собак, чесали за ухом, будто у них блохи, а по щелчку пальцев гипнотизёра приходили в себя и недоумевали, глядя на хохочущую толпу вокруг. Набравшись смелости, я лично решил испытать это на себе, ведь всё могло оказать продуманной постановкой, потому я не слишком ждал, что гипнотизёр согласится выбрать меня. Последнее, что я запомнил – вовсе не мельтешение его рук, а взгляд. Среди зрителей присутствовал мой друг. Он-то мне потом и рассказал, как я кидался на собравшихся вокруг людей едва ли не в слезах, потому что мне велено было думать, будто я маленький потерявшийся мальчик и ищу свою маму. Гипнотизёр говорил мне: «Да вот же она», указывал на случайного человека, а я с распростёртыми объятьями нёсся к нему с радостным возгласом: «Мамочка». 

    Придя в себя, я ровным счётом ничего не помнил. Я вернулся снова на следующий день и наблюдал за очередным представлением, дожидаясь, пока гипнотизёр начнёт собираться домой. Я догнал его и попросил уделить мне пару минут, на что он согласился при условии, что я свожу его в бар и оплачу всё, что он закажет.

    Свою часть уговора я выполнил. После третьей кружки пива гипнотизёр стал гораздо общительнее и охотно отвечал на мои вопросы. Он в шутку называл себя волшебником, сказал, что все его сёстры, тётушки и бабушки были ведьмами и передвигались исключительно на мётлах, а воспитывал его большой чёрный кот, который умел разговаривать. Я и сам тогда порядком выпил. Тот добродушный, задорный человек располагал к одной лишь весёлости. Я спросил, со смехом, конечно же, почему он так убого распоряжается своими способностями, ведь ему ничего бы не стоило забирать кошельки и драгоценности у тех, кто сам бы их ему отдавал. А гипнотизёр вдруг сделался серьёзным и ответил, что не имеет права использовать «волшебство» в корыстных, преступных целях, оно дано ему не для этого. Затем он снова улыбнулся, сказав, что выставлять на посмешище «простаков вроде тебя» гораздо веселее. 

    После этого я часто приходил на представления того гипнотизёра и всегда оставлял ему немного денег. Но длилась его слава недолго, потому как через пару месяцев после нашего знакомства он перестал появляться, и никто больше никогда о нём не слышал. 

    Позже я узнал от своего близкого знакомого, имя которого я оглашать не стану, ещё более странную историю. Он работал в психиатрической клинике в Ростове-на-Дону медбратом и многое там повидал, но особенно хорошо ему запомнилась женщина, способная предсказывать разного рода события. Это умение она раскрывала далеко не каждому человеку, по большей части пациентка вела себя очень грубо и агрессивно, а в клинику попала за попытку убийства незнакомого ей человека, на которого среди бела дня напала на улице с ножом. Мой упомянутый друг лично получил от неё несколько предсказаний, которые сбылись. «Скоро папкой станешь», — сказала ему та пациентка, а через неделю он узнал о том, что его жена беременна. Некоторые из числа персонала опасливо шептались между собой и избегали встреч с ней, другие же намеренно шли к гадалке за советом. А через какое-то время женщина просто исчезла прямо из своей палаты. Директор клиники сказал моему другу, что ночью женщине стало плохо, и она умерла, но не нашлось ни одного свидетеля, который видел бы тело. Думая об этой ситуации, я предположил, что директора, вероятно, подкупили или же он участвовал в сговоре с теми людьми, которые организуют похищения. Конечно же, я не имел возможности что-либо доказать, располагая одними лишь беспочвенными, смутными догадками. 

    Потом я впервые услышал об Исследовательском Центре Экстрасенсорики и Паранормальных Явлений. Я начал вести журналистское расследование, но всё, что мне удавалось узнать, не имело достоверных подтверждений. Мир полнится сплетнями, переходящими из уст в уста по принципу сломанного телефона. А вскоре мне пришло анонимное письмо от человека, которому довелось быть сотрудником того самого Центра. Приняв решение свести счёты с жизнью, он желал напоследок поделиться правдой хоть с кем-то. Аноним поведал о том, что «Цепь» была основана ещё при Владимире Ильиче Ленине и занимается она изучением особенностей человеческого мозга, стремясь раскрыть все его возможности и научиться их использовать. Материалом для экспериментов служат люди, уже умеющие гораздо большее, но участие в исследованиях они принимают вовсе не на добровольной основе.

    Подопытные живут в условиях тюремного заключения, они насильственно лишены свободы и не имеют никаких прав. Некоторые умирают на хирургических столах, а их имена заменяет порядковый номер. Их содержат в одиночных камерах и не позволяют контактировать даже друг с другом, воспринимая не как людей, а как лабораторных крыс. Всеми, кто там работает, подписано соглашение о неразглашении. За их жизнями ведётся надзор даже после отставки из Исследовательского Центра, каждый их шаг контролируют, дабы исключить и малейшую вероятность утечки информации. И все, само собой, молчат, даже если осознают аморальность и преступность своей деятельности, ведь если они проболтаются, то поставят под угрозу не только собственную жизнь, но и судьбы своих близких. Мой таинственный друг настоятельно рекомендовал мне бросить расследование. Если я зайду слишком далеко, то и меня устранят как потенциальную опасность, моё тело даже не найдут, да и не будут искать, потому что «Цепь» везде и всюду, даже полиция подчиняется ей и способствует уничтожению случайных свидетельств и свидетелей. Аноним не мог больше жить с этим, говорил о преследующих его ночных кошмарах и муках совести, призывая меня смириться с порядком вещей и принять его как данность. Не существует человека, которому было бы под силу совладать со всей мирской несправедливостью и спасти каждого страдающего. И, к сожалению, я убедился в этом на личном опыте. 

    Все мои дальнейшие попытки найти информацию, касающуюся Исследовательского Центра, терпели поражение. Но я могу с уверенностью заявить, что не намерен опускать руки, и каждый из вас может оказать мне помощь. Если вы или ваши близкие когда-либо сталкивались с чем-то подобным, будь то знакомство с необычным человеком, его исчезновение или же просто слух, вызывающий у большинства лишь насмешки – прошу писать мне на указанную ниже электронную почту. Я гарантирую каждому из вас анонимность и незамедлительный ответ. Любое сведение может оказаться полезным. Проявите ответственность, ведь ваше молчание продлевает мучения тех несчастных заключённых. Как мы можем говорить о человечности и морали, если каждый раз, слыша крик о помощи, затыкаем уши? Отриньте страх, вы не одиноки».

    Если бы Емельян не был знаком с Наумом Андреевым, то даже не стал бы дочитывать эту историю до конца, сочтя её второсортной байкой. Но теперь, с учётом всех сложившихся обстоятельств, статья стала для него эдаким знаком свыше, лучом света, озарившим правдивость самых страшных его гипотез. Детектив воспрянул духом, узнав, что где-то есть его единомышленник, и поставил перед собой задачу непременно встретиться с ним.

***

    Время и пространство стали казаться чем-то условным, значащим не так-то много, как принято считать. Сознание оставалось ясным, но вместе с тем присутствовало некоторое отслоение от самого себя и окружающей действительности. Всё казалось нереальным, будто бы происходило не по-настоящему, а на телевизионном экране, причём транслировалось уже не первый раз, и Клаэс припоминал, как сюжет будет развиваться в дальнейшем. 

    Стоя перед стеной, Андер не видит за ней соседа и не слышит его, но точно знает, чем тот занимается. На собственном языке Клаэс чувствует вкус чипсов, которые ест самогонщик, и ощущает эмпатическое сопереживание за игру его любимой футбольной команды. Подняв взгляд к потолку, Клаэс знает, что там, за письменным столом, сидит девочка и делает домашнее задание по математике. Ему известно решение примера, до которого девочка никак не может додуматься, и он пытается подсказать, но остаётся неуслышанным. На кухне мама девочки режет лук, чтобы запустить его в кастрюлю с варящимся супом, и вдруг по неосторожности ранит палец. Клаэс рефлекторно вздрагивает и морщится в унисон с женщиной. Из подъезда доносятся шаги, поднимающиеся вверх, и Андер знает, кто это, на какой этаж он сейчас поднимется, и что будет делать. Или уже поднялся. Вот здесь и начинаются проблемы с восприятием временных рамок. Клаэс не может разобраться, что уже произошло, что происходит в данный момент, а что ещё только должно произойти. Несвязные фрагменты посторонних жизней заполняют голову, соперничая между собой за внимание. Клаэс подходит к окну и выглядывает из-за шторы на улицу. Мимо ходят люди, ему удаётся урывками улавливать внутреннее состояние каждого из них. 

    Вот шагает понурый, раздражённый мужчина. Он сегодня опоздал на работу, получил выговор от начальника и штраф за парковку в неположенном месте, он зол на весь белый свет. Или это было вчера. Или завтра случится. Цокая высокими каблуками, миловидная крашенная брюнетка спешит к автобусной остановке. Она должна выйти у парка, где на входе её будет ожидать одногруппник, в которого она уже давно влюблена, и сегодня он, наконец-то, предложил ей вместе прогуляться. Или это было вчера. Или завтра случится. Другая девушка идёт не торопясь и свесив голову, она направляется в женскую консультацию, где у неё запись на аборт. Ребёнок непременно погубит всю её жизнь. Средств едва ли хватает на оплату съёмной квартиры и скудного пропитания, да и отец ребёнка вряд ли окажет поддержку, ведь девушка знакома с ним всего несколько месяцев. Или это было вчера. Или завтра случится. Клаэс отступает на шаг от окна и закрывает глаза. Очень сильно кружится голова, а из обеих ноздрей начинается обильное кровотечение. Клаэс утирается тыльной стороной ладони и хочет дойти до ванной, чтобы умыться, но ноги бессильно подкашиваются. Устоять удаётся лишь при помощи подвернувшегося под руку кресла. Клаэс опускается на него и, шмыгая носом, запрокидывает голову. Нэми часто страдал от этого, а Клаэс вместе с ним за компанию, потому что именно ему потом приходилось отстирывать засохшие пятна крови с подушек, пододеяльников и наволочек брата. Он настоятельно рекомендовал Нэми обратиться в больницу, но тот всегда его игнорировал или вообще слал куда подальше, это от настроения зависело. 

    Клаэс вспомнил брата маленьким. Тогда он смотрел на Нэми с восхищением, потому что тот всегда знал, где искать грибы, когда вытаскивать рыболовную сеть и какая завтра будет погода. Пусть брат и был злюкой и в прятки с ним не получалось играть, потому что он сразу же находил, но Клаэс всё равно очень любил его. По мере взросления это становилось делать всё сложнее, а вскоре из разряда хоть какой-то симпатии перешло в обременительное «ну что теперь поделать, потерплю, он же без меня пропадёт». Клаэс будто был привязан к немощному родственнику-инвалиду, которого совесть не позволяла бросить на произвол судьбы. Сделалось стыдно, ведь брат наверняка знал об этом.

    Клаэс смутно начал припоминать, что в далёком детстве тоже заведомо предугадывал отдельные происшествия, но только расстраивался от этого, потому что, как правило, это касалось чьей-либо смерти. Когда в соседнем доме должна была окотиться кошка, Клаэс целый день проплакал, заранее «увидев», как будут топить её котят. Однажды, идя в сопровождении Нэми с рыбалки по центральной улице деревни, Клаэс остановился у одного дома и сказал брату: «Здесь скоро дяденька умрёт». Нэми тогда рассердился, схватил его за руку и потащил за собой, очень строго велев больше никогда о таком вслух не говорить. Тот мужчина действительно умер через два дня от инфаркта, но Клаэс уже не вспомнил о своём недавнем предчувствии и подобное больше не повторялось. Даже сейчас те события воспринимались как-то инородно, как если бы происходили не с ним, а с кем-то посторонним, кто потом пересказал их ему. Нэми перехватывал каждую его мысль, каждое чувство и тщательно отфильтровывал, не допуская до полноценного осознания то, что не считал нужным.

    Маленький Нэми оборачивается к брату. Он смотрит на него с едва уловимым сожалением, но, тем не менее, строго, в своей привычной манере, и говорит:

— Я делал это, потому что так было лучше для тебя. 

    Клаэс тревожно вздрагивает и пробуждается. Он задремал, сидя в кресле. Или это было что-то другое. Не каждое своё состояние пока получалось точно охарактеризовать. Ткань футболки на груди запачкана каплями крови, но идти она, кажется, перестала. Клаэс ощущает застывшую корку в ноздрях и морщится. Голова заполнена отдалёнными обрывочными отголосками едва различимых фраз. Клаэсу хочется плакать от переизбытка всех этих посторонних мыслей и чувств. Он безмолвно обращается к брату, уверяя его в том, что теперь готов и больше не испугается, если тот снова придёт. Вдруг Клаэс почти невесомо ощущает, как чьи-то руки опускаются на его плечи. 

— Поговори со мной. Пожалуйста.

    Но Нэми не отвечает.

***

   Указанный под статьёй о «Цепи» адрес электронной почты оказывается несуществующим. Возможно, он был удалён или заменён на новый по ряду каких-либо причин. Емельян разыскивает информацию об авторе, которого зовут Дмитрий Меньшиков. До сентября позапрошлого года он работал в редакции газеты в провинциальном городке примерно в сотне километров. Детектив набирает номер редакции и просит к телефону Меньшикова.  

— Он больше здесь не работает.

— Почему? Он жив? — Мечников сразу же предполагает худшее.

— Жив. Вроде бы… Я не видел его больше года. Хороший был парень, способный, амбициозный, но… Как бы удачнее выразиться-то… Слетел с катушек, понимаете? Рехнулся. На данный момент он проходит лечение в психушке… Кхм... В психиатрической клинике. Что-то с ним пошло не так. Он совсем помешался на этой своей маниакальной идее, помните ту статью, да? И вот, до чего она его довела. В нашей работе ко всему нужно относиться проще и не воспринимать близко к сердцу.

— В какой конкретно клинике он сейчас находится?

— Я могу, конечно, дать вам адрес, но учтите, что собеседник из него сейчас, мягко говоря, так себе…

— Что это значит?

— Дима отрезал себе язык кухонными ножницами. Мы все были в шоке. Он сделал это среди ночи в своей квартире, а потом, захлёбываясь кровью, выбежал в подъезд. Видимо, сообразил, каких дел натворил, и ломился к соседям, чтобы ему помогли. 

***

    Емельяну повезло и далеко ехать не пришлось. Меньшиков находился в городе детектива. Отделением, в котором содержали бывшего журналиста, заведовал Сергей Витальевич Василевский. Емельян уже был знаком с ним, однажды они случайно пересеклись в квартире Андреевых. Детектив уже обирался уходить, а доктор только пришёл. 

    При встрече они обменялись непринуждённым рукопожатием, и Сергей предупредил, что Дима крайне замкнут, ни с кем не желает идти на контакт, не смотрит на других людей и почти ни на что не реагирует, так что Мечникову вряд ли удастся добиться от него хотя бы внимания в свой адрес. Емельяну пришлось соврать, что он является дальним родственником журналиста, много лет назад потерял с ним связь и лишь недавно узнал о трагической судьбе Димы.

    Сергей сопровождает Емельяна вдоль прогулочной аллеи и указывает в сторону одинокого человека, сидящего на скамейке вдали от всех остальных пациентов. Далеко доктор не уходит.

    Когда Емельян присаживается рядом с журналистом на скамейку – тот даже не оборачивается, будто бы и не замечает. Рассматривая профиль молодого человека, детектив понимает, что он ещё очень молод, ему нет и тридцати. Вид у Димы отсутствующий, плечи безвольно опущены, спина ссутулена, бледные губы плотно сжаты, взгляд затуманен, он словно спит с открытыми глазами. 

— Здравствуй, Дима. Меня зовут Емельян, — произносит детектив тихо и с расстановкой. — Вчера я прочёл твою статью. Про «Цепь».

    Взгляд журналиста мгновенно проясняется, глаза открываются чуть шире, но сам он по-прежнему остаётся неподвижен. Емельян замечает это и обнадёживает себя тем, что до парня, возможно, получится достучаться. Мечников наклоняется немного ближе и продолжает почти шёпотом:

— Я верю каждому твоему слову, потому что сам столкнулся с чем-то необъяснимым, и если тебе известно что-то ещё, то мне необходимо знать об этом. Всё началось с самоубийства школьницы, затем погибли её родители – муж застрелил свою жену, а потом себя. Я узнал, что он раньше работал в том самом Исследовательском Центре, и мне удалось найти нескольких его друзей, которые работали там же, и все они тоже теперь мертвы. Их участь ужасна, но ни у кого не вызывает подозрений. Всё выглядит так, будто бы они сами себя убили, но мне кажется, что их кто-то вынудил так поступить. Этим кем-то не может быть обычный человек, никому не под силу инсценировать подобное. Это похоже на некое проклятье или месть. Ими словно кто-то управлял. Ты же веришь мне? Ты меня понимаешь?

    Журналист медленно поворачивает голову в сторону Емельяна, и теперь в его глазах отчётливо читается страх.

— Как много писем тебе пришло от читателей? Что в них было? Ты должен как можно подробнее изложить мне всё, что знаешь. Ты же в состоянии писать?

    Емельян суетливо вытаскивает из кармана плаща блокнот с ручкой и вкладывает их в руки журналиста, но тот смотрит на оказавшиеся в своих ладонях предметы отчуждённо, словно не помня их назначения.

— Полиция здесь бессильна, я не знаю, кому могу доверять. Вспомни о своём рвении докопаться до правды.

    Журналист вновь поднимает вполне сознательный взгляд на Емельяна. Затаив дыхание, Мечников смотрит на него с надеждой, но Дима вдруг встаёт со скамейки, роняя блокнот и ручку на землю. Он хочет уйти, но детектив порывисто вскакивает, хватает его за плечо и насильно разворачивает к себе.

— Почему?? — Емельян не сдерживается и повышает голос.

    Журналист морщится и тщетно пытается освободиться. Емельян вцепился в его руку слишком крепко, не учитывая, что Диме может быть больно.

— Вы что себе позволяете?! Немедленно отпустите моего пациента! — К ним подбегает негодующий Сергей, и Емельян возвращается в чувства.

    Детектив отстраняется, Дима незамедлительно и не оглядываясь устремляется прочь.

— Пойдёмте, я провожу вас до ворот, — строго говорит Сергей. — Вам больше незачем здесь задерживаться.

↑ 7. СЕРАФИМА.

    Вороны монотонным вихрем кружат над головой и галдят, но Клаэс настолько привык к их неотъемлемому присутствию в своих снах, что уже не замечает. Он стоит в вечернем сумраке во дворе роскошного коттеджа и безучастно наблюдает за пожилым мужчиной, который сейчас сидит на высокой ветке дуба спиной к Андеру. На его шею накинута свободная петля, а другой конец прочной верёвки накрепко привязан к ветке. Клаэс поворачивает голову в сторону дома. Внутри горит свет, но ему точно известно, что там никого нет. Из живых, по крайней мере. Мужчина спрыгивает вниз. Клаэс отчётливо слышит хруст шейных позвонков в момент падения. Тело раскачивается и несколько раз содрогается в предсмертной конвульсии. 

    Стая ворон, дождавшись финала, разлетается в разные стороны. Их крики умолкают, и остаётся лишь тихий звук скрипящей под весом мужчины ветки. 

     Происшествие, невольным свидетелем которого стал Клаэс, не пугает его и даже не беспокоит. Всё идёт своим чередом, будто бы по сценарию, который Андер уже читал. 

    Клаэс заходит в дом через открытую настежь заднюю дверь со двора и точно знает, в какую сторону повернуть, чтобы оказаться в детской спальне. Здесь огромное количество самых разных игрушек, на синих обоях нарисованы мультяшные космические корабли и звёздочки, лампочка под потолком имитирует форму полумесяца. Клаэс приближается к кроватке и смотрит на пятилетнего малыша. Андер ощущает восторга отца мальчика, когда тот делал первые шаги навстречу к нему, трепетное беспокойство во время освоения велосипеда, гордость за верно прочитанное предложение из детской книжки. Осознавая всё это, Клаэс ощущает добрую и смиренную зависть к малышу. Бабушка и мама тоже любили маленького Клаэса, но иначе. Их чувства к нему были полны какой-то тяжёлой печалью. Ему очень жаль, что мальчик уже ничем не сможет порадовать свою семью. Потому что он мёртв. Полчаса назад дедушка задушил его подушкой. 

    Открыв глаза, Клаэс долго не двигается и смотрит в потолок. По углам шуршат крысы, альбинос сидит на подушке возле головы и щекочет шею усами. Слабый, рассеянный свет восходящего солнца заливает комнату. Голова вновь заполняется неразборчивым шёпотом десятка голосов, к которым с каждой минутой подключаются новые. Это означает, что соседи просыпаются. Всех их слишком много на одного Клаэса. Они уже не помещаются в мыслях, теснятся там, как шпроты в консервной банке. Неумолкаемое течение чужих чувств всё ещё ведёт себя достаточно тихо, есть возможность игнорировать его, как однообразно гудящий холодильник или журчание ручья, но Клаэсу страшно, что они в любой момент могут стать настойчивее. В этом случае не помогут ни ушные затычки, ни включенная на полную громкость музыка. 

    Клаэс вдруг получает чёткую команду отправиться к тому дому, который видел во сне. «Так надо» — почти вслух звучит голосом Нэми. 

— Зачем? Что я там найду?

    Озвучивать вопросы вовсе не обязательно, но Клаэс пока к этому не привык. В ответ приходит необъяснимое чувство уверенности, что там он встретить человека, которому можно доверять.

    Путь предстоял не близкий. Коттедж располагается в пригороде, до него от квартиры Клаэса примерно десять километров. Бредя по улице, Андер едва ли не шарахается от каждого встречного человека, не переставая поражаться и ужасаться тому, что творится в их головах. Из контекста удаётся выхватывать лишь отдельные мысленные формулировки или общие смутные образы внутреннего состояния. Некоторые обрывочные фразы «звучат» особенно громко. Злоба, зависть, презрение, похоть, смятение, стыд – чужие хаотичные эмоции заполоняют сознание, роятся в ушах, как надоедливые мошки, которых на уровне рефлекса хочется отогнать. Ожидая, пока на светофоре загорится зелёный, Клаэс стоит перед пешеходным переходом в толпе буквально давящих его своими чувствам людей и болезненно морщится. «Да какая теперь разница, никто и не заметит, если меня не станет, я так больше не могу». Клаэс видит, как стоящая рядом с ним женщина делает шаг вперёд под несущуюся по проезжей части Фуру. Раздаются шокированные крики людей и пронзительный лязг колёс. Но Клаэс опережает события буквально на несколько секунд, он хватает уже подавшуюся вперёд женщину за руку и тянет на себя. Фура проносится перед ними в полуметре. 

    Женщина вытаращенными глазами испуганно смотрит на Андера и несколько секунд не двигается, не пытаясь высвободить запястье. Должно быть, и для неё удивительно, что он схватил её именно в тот момент, когда она мысленно уже попрощалась с жизнью. Клаэс смотрит на неё точно таким же ошарашенным взглядом и хочет сказать: «Не делайте этого».

— Простите, я обознался. 

    Загорается зелёный свет. Отпустив руку незнакомки, Клаэс спешит продолжить путь вперёд, зная о том, что женщина ещё долго будет провожать его взглядом и как минимум в ближайшие несколько лет не предпримет ничего подобного. 

    Кажется, что ничего личного в нём больше не осталось. Сознание загромождено чужими эмоциями, а свои собственные вытеснены куда-то на задворки. Всюду рыщут вороны, они будто взволнованны чем-то. Птицы больше не кружат над Клаэсом. Он безразлично наблюдает за их хаотичным передвижением, и знает, что они ищут его. Но теперь он невидим для них. Сделать это оказалось вовсе не сложно, Андер облачился в защитный камуфляж, сотканный из посторонних мыслей. 

***     

    Мечников решается на очередной опрометчивый и рискованный поступок. Раз Штольберг не захотел его слушать, то, быть может, Темников окажется более сговорчивым. Он не имеет высоких военных званий, по профессии является доктором медицинских наук в области нейробиологии. У него есть родной сын и маленький внук. Возможно, осознание того, что они находятся в опасности, как-то поспособствует установлению доверительных отношений с   детективом, который искренне желает помочь. 

    Подъезжая к назначенному месту, Емельян ещё издалека видит неподвижно стоящего человека через дорогу от дома Темниковых. Припарковавшись и выйдя из машины, детектив снимает тёмные очки и не без удивления узнаёт Колю Андреева. Тот просто стоит и смотрит на окна. Заметив приближающегося к нему Мечнкова – он не предпринимает попытки оперативно ретироваться, а продолжает невозмутимо и выжидающе стоять на прежнем месте.

— Андреев, ты как-то очень далеко забрёл. Что ты здесь делаешь?

    Коля молчит. Емельяну становится не по себе под его пристальным взглядом, а вскоре и вовсе делается жутко. По коже пробегает холодок. Мечников будто встретился с призраком, потому что точно так же на него когда-то смотрел Наум. Словно он сам стоит теперь перед детективом, а не его младший брат. Вдруг Коля меняется в лице, и взгляд его становится удивлённым.

— Вы тоже догадались… — Андреев не спрашивает, а констатирует.

— О чём?

— Можете не заходить, с вами не станут разговаривать. Остальные тоже не стали бы, пока были живы. Да и помочь вы никак не сможете.

    У Мечникова от волнения перехватывает дыхание.  

— Ты знаешь, что убило этих людей?

— Знаю только, что вы правы, говоря «убило». Они не хотели умирать, их… — Клаэс пытается подобрать наиболее подходящее слово, но Емельян его опережает.

— Принудили?

— Да. Я не могу сказать, когда это точно произойдёт, но старик, который живёт здесь, задушит своего внука, а потом повесится. Вот на том дереве. 

— Как ты узнал об этом?

    Клаэс пожимает плечами.

— Если я попрошу разузнать об одном человеке — вы это сделаете? 

— Да. — Незамедлительно кивает Емельян.

— Девочка по имени Серафима Лазарева. Света Швецова, которая спрыгнула с крыши, училась с ней в одном классе.

— Как она причастна ко всему этому? Она тоже под угрозой?

— Нет. Пока я больше ничего не могу вам сказать, простите. Я сам не уверен. 

    Клаэс пристальнее всматривается в глаза детектива и с некоторым изумлением узнаёт Игоря среди мельтешащих в воспоминаниях Емельяна лиц. Голова начинает как-то особенно сильно кружится. Клаэс непроизвольно пошатывается и чувствует, что из ноздрей вновь пошла кровь. Емельян подхватывает его под руку.

— Андреев, что случилось? Что ты увидел?

— Не встречайтесь с Серафимой лично, это может быть опасно. Она узнает, что это я вас к ней послал. Просто узнайте о её семье всё, что сможете.

— Тебе бы в больницу…

— Нет, мне нужно домой.

— Я подвезу.

    Дорога проходит в молчании. Изнурённый Коля не открывает глаз, откинув голову на спинку пассажирского кресла. Видя, что Андреев находится далеко не в лучшем состоянии, Емельян не предпринимает попыток заговорить с ним, вопреки терзавшему любопытству. 

    Оказавшись за порогом своей квартиры, Клаэс с нарастающей тревогой ощущает, что начинает стремительно утрачивать контроль над своим положением. «Голоса» соседей становятся настойчивее и громче. Крысы окружают сидящего на диване Клаэса, лезут ему на колени и будто пытаются облегчить его страдания. Теперь он прекрасно понимает, за что Нэми так любил своих питомцев, ведь они не угнетают своими страшными помыслами. В череп будто методично вколачивают гвозди, и он вот-вот расколется. На пятом этаже происходят пылкие разборки между супругами, которые вскоре перейдут к драке. Один из них с ножевым ранением уедет в реанимацию. Чуть ниже в извращённой форме совокупляется молодая парочка. Парень из соседнего подъезда перетягивает жгут чуть повыше локтя и готовит шприц. Где-то ещё кто-то горько плачет. И вдруг всё разом замолкает. Раздаётся настойчивый стук в дверь. Крысы в панике разбегаются по своим укрытиям.

    Предчувствие опасности доходит до Клаэса с запозданием. Он не собирается подниматься и, тем более, открывать нежданному гостю, кем бы он не был. Но в следующую минуту неведомая сила побуждает Андера встать на ноги. Действия неподвластны его воле, рука, отпирая дверной замок, движется сама по себе, будто бы вовсе не принадлежит своему хозяину. Клаэс готов запаниковать, но внешне остаётся невозмутим, мускулы на лице словно окоченели. Эти новые ощущения сознательной бессознательности крайне не нравятся ему, любые усилия совладать с ними не дают плодотворного результата. Клаэс открывает дверь и видит за порогом Серафиму. Девочка добродушно улыбается.

— Привет, Клаэс. — Приятным мелодичным голоском произносит Сима. – Разрешишь мне войти? 

    Клаэс хочет ответить «НЕТ». Он помнит про руны под ковриком, которые, вероятно, и препятствуют тому, чтобы незваная гостья попала в квартиру без приглашения, ведь дверь перед ней уже открыта, она могла бы просто сделать шаг вперёд. Клаэс не узнаёт собственный голос, он ощущает нечто схожее с болью в горле при ангине.

— Проходи.

    И Сима больше ни мгновения не медлит. Она прикрывает за собой дверь и останавливается, чтобы основательно вытереть подошву кед об коврик, под которым начертаны руны. Девочка делает это быстро, но с удовольствием, и, не отрываясь, смотрит на парализованного Клаэса снизу-вверх. Андер пытается уловить хотя бы одну её мысль, но ничего не выходит. Она словно находится внутри непроницаемого вакуума. 

— Прости, что заявилась вот так, без приглашения, но я совсем потеряла тебя из вида. Это начало меня беспокоить. Вижу, ты очень быстро учишься. Это не может не радовать. Поздравляю тебя. 

    Гостья обходит Клаэса и отправляется на кухню. Хозяин тоже поворачивается в её направлении и бредёт следом, никаким образом не контролируя своё передвижение.

— Очень хочется попить чего-нибудь тёпленького. Не возражаешь, если я заварю себе чай? 

     Сима чиркает спичками, зажигает одну конфорку на газовой плите, наливает в чайник холодной воды из-под крана и ставит её кипятить. Клаэс остаётся в дверном проёме.

— Ты, наверное, хочешь поинтересоваться, кто я, собственно, такая и что мне от тебя нужно, да? — Непринуждённо спрашивает Сима, безошибочно открывая именно тот ящик, в котором хранится вскрытая упаковка с чайными пакетиками. — Наверное, мне стоит начать с того, как я познакомилась с твоим братом. Нэми первый вышел на связь. Ему не понравилось то, чем я занимаюсь, и он попросил меня прекратить, но я ответила, что это его не касается, и если он не оставит меня в покое, то пожалеет. 

    Сима подготавливает кружку. Она двигается по кухне очень свободно и ловко, будто бы живёт в этой квартире уже много лет. Лицо её тоже не выражает чего-то особо примечательного или, тем более, негативного. Девочка полностью расслаблена и явно находится в добром расположении духа. 

— Ты и сам, наверное, уже знаешь, чем дело кончилось. Он был очень настойчив, и мне пришлось убить его. Чисто технически Нэми, конечно же, сам спрыгнул с моста, нам даже не довелось встретиться лично. Он мне угрожал, мне пришлось защищаться. Хочу сразу предупредить, что если ты решишь последовать его примеру, то я и тебя убью. Без сомнений и сожаления. 

    Даже говоря это, Сима выглядит настолько бесхитростно и непринуждённо, будто обсуждает с одноклассником домашнее задание. Чайник начинает свистеть, девочка выключает газ и заливает чайный пакетик в кружке кипятком.

— Ничего личного, понимаешь? Не буду пытаться оправдать себя или просить твоего прощения, но я действительно сожалею, что пришлось так поступить с Нэми. Твой брат был очень способным, но он первый начал и буквально вынудил меня. Слишком уж Нэми переживал за наших недоразвитых собратьев. Какая глупость. Те, за кого он умер, не стоили этой жертвы. Если бы ему довелось побывать в том месте, где я была зачата, то Нэми, вполне возможно, не стал бы вмешиваться в мои планы. А ещё я была крайне возмущена тем, что он сделал с тобой. По его вине ты тоже рос неполноценным. Ужасно… Я очень старалась разбудить настоящего тебя, простимулировать с помощью страха. Мог бы, кстати, и поблагодарить меня за мои труды, ведь я могла бы действовать гораздо радикальнее, а ты пока даже заикой не стал. — Сима добродушно усмехается. — Ты представить себе не можешь, какой я могу быть жестокой, так что тебе повезло. Вообще, если честно, я хотела бы завести друзей. Мне пока некогда искать их целенаправленно, сейчас у меня много более важных дел. Нас гораздо больше, чем ты можешь подумать. Мы — отдельная раса, превосходящая всех прочих, но вынуждены существовать разрозненно по всему миру. Все те, кто нам подобен, очень одиноки и живут в постоянном страхе. — Сима переносит кружку за обеденный стол. — Я рада, что нашла тебя. Это оказалось непросто, ведь Нэми очень хорошо тебя спрятал, но он постепенно слабел после своей физической смерти, а ты слишком много о нём думал. Я очень многому могу научить тебя, если ты проявишь благоразумие. Вот, например, твои подглядывания. Ты же не думаешь, что остаёшься незамеченным? Наблюдать надо так, чтобы никто не видел, иначе ты только себя подставляешь. Твои возможности безграничны, я серьёзно, но их надо развивать. Если ты в ближайшее время не научишься контролировать хотя бы голоса в твоей голове, то скоро сойдёшь с ума. Они уже тебе мешают, а ты не в состоянии ничего с этим сделать, потому что всё ещё очень слаб. Их можно фильтровать или полностью блокировать. А ещё можно заменять мысли других людей своими. Это твоё наследие, ты должен гордиться им и подчинить его прежде, чем оно тебя уничтожит. — Девочка протягивает ладони к Клаэсу. — Подойди ко мне.

    Он покорно повинуется и делает шаг навстречу, позволяя Симе взять его руки в свои, чтобы подвести к окну. Клаэс видит в отражении себя и стоящую за его спиной девочку, указательным и средним пальцами она касается лба Андера у начала шрама и медленно, едва ощутимо ведёт по нему, опускаясь вниз. Эффект схож с ластиком, удаляющим следы карандаша на бумаге. Шрам буквально стирается с кожи. Пальцы останавливаются на подбородке. Клаэс почти не узнаёт себя, потому что уже слишком привык к наличию увечья и уже не способен воспринимать собственное лицо без него, как если бы вместо шрама исчез, например, нос. Сима ласково скользит ладонями по его плечам.

— Сейчас это всего лишь обман зрения, но очень скоро я буду способна и на такое. Нам может быть подвластна не только мысль, но и материя, я не шучу. Мы могли бы лечить смертельные болезни, управлять явлениями природы, а не только предвидеть их, если бы нам не мешали свободно развиваться. Знаешь, есть такое место, где как раз этим и пытаются заниматься, но в неволе выдающихся успехов не достичь, а они никак этого не поймут.

    Сима отступает от Клаэса, садится за стол, поднимает кружку, дует на чай и делает осторожный глоток. Андер же остаётся на прежнем месте, куда его поставили, и всё, что сейчас подвластно ему – это лишь скосить взгляд в сторону гостьи.

— Так что ты скажешь? Будем дружить?

    И вдруг паралич начинает ослабевать. К Клаэсу возвращается контроль над своим телом. Он пытается шевельнуть кончиками пальцев. Для того, чтобы сжать ладони в кулаки, приходится приложить титанические усилия. Внимательно наблюдающая за ним Сима по-прежнему выглядит добродушно и совсем безобидно. Девочка ждёт безоговорочной капитуляции. Следующие действия Клаэс совершает настолько стремительно, что сам себе поражается. Он окидывает взглядом кухню, замечает на раковине нож, хватает его и замахивается, целясь в шею Симы. Всё это занимает буквально пару секунд. Клаэс не сомневается в правильности своего выбора, но в решающее мгновение его рука застывает в воздухе. Сжимающие рукоять ножа пальцы будто атрофируются, Андер перестаёт чувствовать их. Острие останавливается в паре сантиметров от горла Серафимы. Девочка даже не шелохнулась, она продолжает пить чай. Клаэс, как игрушка на дистанционном управлении, безвольно отступает на шаг и садится за стол напротив гостьи, всё ещё крепко сжимая в руке нож.

— Вот как... Ну что ж, ты сделал свой выбор. Очень жаль. В живых я тебя оставить не могу, извини. Мне не нужно, чтобы кто-то сейчас вмешивался в мои планы. 

    Клаэс смотрит на девочку в немом ужасе. Собственной же безвольной рукой он заносит нож над своим запястьем.  Пальцы дрожат, сухожилия напряжены так сильно, что кажется, будто вот-вот могут лопнуть. Капли пота выступают на лбу и висках Клаэса. Девочка раздражённо хмурится.

— Сопротивляешься? Серьёзно? Ты начинаешь меня злить. 

    Лампочка под потолком начинает мигать, в проводах нарастает гул. Сима  разительно меняется в лице, вид у неё становится почти напуганный, но смотрит она не на Клаэса, а на кого-то за его спиной. Андер переводит взгляд на окно и в отражение стекла видит Нэми, стоящего позади себя. Сима порывисто вскакивает с места, роняя табурет, на котором сидела, и хватается обеими ладонями за края столешницы. Теперь девочка выглядит взбешённой. Белки её глаз постепенно наливаются кровью из-за полопавшихся сосудов, из носа по губам и подбородку начинают сочиться две алые струйки. Всё её хрупкое тело вибрирует. Вдруг лампочка взрывается. Кухня погружается в сумрак. Запыхавшаяся Сима усмехается.

    Клаэс понимает, что Нэми потерпел поражение, его больше здесь нет. Он ощущает лихорадочное биение своего сердца, норовящего вырваться из грудной клетки. 

— Ты прав, я бы тоже не согласилась на перемирие. Нельзя прощать тех, кто хотя бы однажды причинил боль тебе или тем, кого ты любишь. Знай, что я  уважаю тебя, Клаэс Андер. 

    Клаэс больше не в силах оказывать сопротивление. Нож всё ещё занесён над его запястьем. Острое лезвие входит глубоко и очень легко, как в подтаявшее масло. За первым поперечным порезом следует второй, третий, четвёртый… Клаэс в полной мере ощущает жгучую боль, но при этом не может даже поморщится. Кровью льётся на столешницу, с неё капает на колени и на пол. К Симе возвращается былое спокойствие. Она расслабленно вздыхает, поднимает стул и садится.

— Я побуду с тобой, пока ты умираешь. Мне нужно убедиться.

    Клаэс перекладывает нож в исполосованную от запястья до сгиба локтя левую руку и пытается нанести порезы на правую, но сделать этого не удаётся. Рукоять ножа выскальзывает из перемазанных кровью пальцев, не получается достаточно крепко сжимать их, вопреки продолжающим поступать командам.

— Упс, кажется, ты повредил сухожилия. Ну ладно, думаю, и этого будет достаточно. 

    Сумрак на кухне будто бы начинает сгущаться. Туманная дымка окутывает очертания мебели и силуэт сидящей напротив Серафимы. Клаэс больше не может держать голову на весу и сидеть прямо. Он бессильно утыкается лбом в столешницу промеж раскинутых на ней рук. Где-то глубоко внутри здравый смысл подсказывает ему, что он теряет сознание по причине резкого падения артериального давления из-за обильной кровопотери. 

— Знаешь, пожалуй, я подстрахуюсь и сожгу тут всё. 

    Серафима поднимается с места, подходит к Клаэсу и за волосы небрежно приподнимает голову Андера, чтобы напоследок заглянуть в его уже полностью бессознательные глаза.

— Без обид, Клаэс. Передавай своему брату привет.

    Девочка выпускает из своих пальцев его спутанные пряди. Голова Клаэса падает обратно на стол в лужу крови. Сима покидает кухню, забрав спички с газовой плиты, чиркая ими на ходу и кидая в разные стороны.

↑ 8. ПАЛАТА.

    За пошедшие сутки, потраченные на сбор информации о Серафиме, Емельяну ни удалось выяснить ровным счётом ничего примечательного. Девочка живёт со своей мамой Анастасией Лазаревой. Десять лет назад они вдвоём переехали в город из небольшого посёлка, где обе родились. Других живых родственников у них не осталось. В школе Сима была на хорошем счету, отлично училась, активно принимала участие в общественной жизни, её регулярно отправляли на олимпиады, как лучшую из класса. Мать работает официанткой в небольшом семейном кафе. Об отце Серафимы нет никаких сведений. Впрочем, Емельян даже не надеялся, что всё будет легко. Он верил, что Коля неспроста указал именно на эту девочку.  

    А вечером Екатерина Васильевна приносит Емельяну письмо, только что доставленное почтальоном, и с удивлением подмечает, что отправителем значится психиатрическая клиника. 

    «Зря вы приходили ко мне. Теперь мне ещё хуже от осознания своего бессилия. Вы стали напоминанием о моём поражении. Я никогда не откажусь ни от одного своего слова. Теперь я в принципе не способен что-либо сказать… Здорово же они надо мной пошутили, лишив болтуна его языка. Это должно было послужить мне уроком, но лучше бы меня убили. Вот уже два года я существую подобно комнатному растению.  

     Я больше ни до кого не пытаюсь донести правду, но не потому, что ко мне теперь уж наверняка никто не прислушается, а из-за чувства ответственности. Я не желаю никому своей участи, потому что знания губительны при неумелом обращении с ними. И вот теперь я предупреждаю вас, как когда-то меня предупреждал неизвестный доброжелатель, совет которого я проигнорировал и сильно жалею об этом. 

    После написания той статьи я ещё пару лет вёл расследование, мне не поступало угроз. Пустое запугивание – не их метод. А однажды ночью я проснулся в своей квартире с осознанием того, что я не один. Точнее будет сказать – меня разбудили. Рядом не было никого, они находились внутри меня, в моей голове. Всё происходило как под гипнозом того уличного фокусника, но на этот раз мне позволили оставаться в сознании и стать свидетелем. Для наглядности, вероятно. Я не мог контролировать своё тело. Оно двигалось само по себе, как двигаются марионетки на верёвочках в кукольном театре, а сам кукловод остаётся невидим для зрителей. Даже если я попытаюсь более детально описать свои ощущения в ту ночь, то вы вряд ли сможете полноценно осознать весь мой ужас. Я не имел возможности оказать сопротивления даже когда язык оказался стиснут между лезвий ножниц. Контроль вернулся лишь после, мне умышленно позволили выжить.

    И ещё – лишь спустя время ко мне пришло озарение. Из-за шока я долго не мог вспомнить, но в тот момент я ясно ощущал сочувствие того, кто это со мной сделал. Это как видеть слёзы раскаяния на глазах убийцы, который смыкает руки на твоём горле. Вы вряд ли поймёте. Обычному человеку вроде меня или вас неподвластно управление чужим разумом. До Цепи дошло, что я подобрался к ним слишком близко, и меня было принято устранить, но сделать это требовалось так, чтобы не вызвать подозрений. Согласитесь, что в том случае, если бы я исчез или был найден убитым, то люди задумались бы. По этой же причине они не потрудились удалить мою статью. И сделано это было отнюдь не кем-то из сотрудников, а одним из их заключённых. Его вынудили. И неизвестно, за сколькими подобными случаями стоит руководство Исследовательского Центра. В их распоряжении находятся люди, способные убивать на расстоянии, не оставляя за собой следов. Остерегайтесь. 

    Не в моём положении указывать вам, но ради вашей же безопасности прошу вас забыть о справедливости, ей нет места в нашем мире. Законы пишет не народ и даже не короли, а серые кардиналы, не привлекающие внимание к своему существованию. Бросив им вызов, вы обеспечите себе смертный приговор.

    Забудьте обо всём ради собственного же блага».

    Емельян прочёл письмо на одном дыхании всего один раз и неопределённое количество времени после этого пребывал в опустошённой прострации. За окном успело стемнеть, свет в кабинете он так и не включал. Затем начали посещать мысли о том, что к смерти своих бывших сотрудников причастна сама «Цепь». Вдруг они чем-то не угодили, недозволительным образом себя повели или ляпнули лишнего. Ничто уже не казалось Мечникову невероятным, он был готов поверить в любую немыслимую чушь, над которой раньше посмеялся бы. 

    В надежде найти утешение в обитель мистицизма у Андреевых, детектив отправился туда, но там столкнулся с очередным потрясением.

    Ещё только подъезжая к дому, где жили Коля и Наум, Мечников видит выбитые стёкла в их квартире, рамы опалены огнём, копоть тянется вверх по стене до второго этажа. Заглянув внутрь, он видит лишь черноту, основная масса вещей обратилась в сажу, остались лишь обугленные каркасы мебели. Помещение практически до основания уничтожено. В подъезде всё ещё пахнет гарью, этот запах останется надолго. Дверь опечатана. Емельян дёргает за ручку, удостоверяясь, что замок заперт. Вдруг из квартиры напротив опасливо выглядывает сосед.

— Ты ещё кто такой? 

— Друг Андреевых. Что здесь произошло?

— Колян вчера чуть нас всех не спалил нахрен! Я как дым учуял – сразу к нему давай ломиться, а толку-то?! Дверь заперта была! Повезло, что пожарка быстро приехала. 

— Коля жив?!

— Вот уж не знаю. Он, ведь, руку себе ещё искромсал, а потом, видать, поджёг всё. Мудак, а! Захотел помереть – так помирал бы тихо-спокойно. Он вообще дурной стал, как брата своего схоронил. А Наум так вообще всегда в неадеквате был, бухал беспробудно, на людей кидался. Я этих Андреевых никогда не любил. Если Колян вернётся – я ему рожу разукрашу, так и передай, если встретишь.

***  

    Клаэс настолько глубоко, что даже не видит просвета. Вокруг лишь вязкая тьма. В окутавшем его «ничто» тепло и спокойно, не хочется даже предпринимать попытки вынырнуть, он погружается глубже, но чьи-то руки вдруг хватают его за плечи и тянут наверх. 

    Мрак расступается, и Клаэс видит над собой Нэми. Брат вытаскивает его из болота, маленький Клаэс с ног до головы в тине и грязи. Он изумлённо смотрит на Нэми и не может ничего сказать или хотя бы сделать вдох. Лёгкие и горло забиты густой тёмной субстанцией, которая застывает внутри, подобно цементу. Клаэс морщится, потому что пальцы брата слишком сильно впились в его плечи.

— Клаэс! — Требовательно и почти со злостью говорит Нэми. — Проснись!   

     Яркая ослепляющая вспышка будто бы выжигает сетчатку, и Клаэсу кажется, что он уже ничего никогда не увидит. Но теперь он хотя бы может дышать. Андер слышит стук своего сердца, чувствует, как кровь течёт по его венам. Постепенно до слуха начинают доноситься и другие звуки, например, галдёж ворон за окном и лёгкий шелест занавески, колышущейся перед открытой форточкой. Клаэс понимает, что связан, ещё прежде, чем открывает глаза. Он лежит на кровати и укрыт одеялом, а поверх него покоятся скованные по бокам ремнями руки. Сознание заторможено, зрение теряет фокусировку, приходится щуриться, чтобы вернуть изображению чёткость. Тело парализовано немощной слабостью, даже пальцем шевельнуть не удаётся, будто бы из Клаэса, пока он спал, извлекли все кости, а внутренности заменили ватой. Напротив открывается дверь, и на пороге показывается женщина в белом халатике и чепчике на голове. Она удивляется, увидев Андер в сознании, и без слов покидает помещение, а спустя минуту входит взволнованный доктор Василевский.

— Коля! — Сергей быстрыми шагами приближается к кровати и присаживается на её край. — Ты узнаёшь меня?

— Да.

    Даже говорить поначалу получается с трудом. Губы и челюсти онемели, голос кажется смешным и глупым, как у умственно отсталого.

— Как меня зовут? — Очень серьёзно спрашивает доктор.

    Клаэс хмурится и смотрит на него с озадаченным негодованием. Сейчас есть и более важные моменты, которые стоило бы прояснить, но по выражению лица Сергея Клаэс понимает, что лучше ему ответить.

— Сергей Василевский.

   Доктор вздыхает с облегчением, но вскоре вновь становится максимально серьёзен.

— Ты помнишь, что произошло?

    У Клаэс не было возможности сообразить, где и почему он оказался. Суетливо окинув комнату взглядом, он предполагает, что это больничная палата.

— Я в больнице? — Растерянно мямлит Клаэс. — В психиатрической?

— Да, ты в моём отделении. А можешь сказать, почему ты здесь оказался?

    И вдруг в памяти Клаэса внезапно и чётко всплывает образ улыбающейся черноволосой Серафимы, нож в собственной ладони, кровь, запах дыма. Скосив взгляд на левую руку, Клаэс видит, что она перебинтована от запястья до сгиба локтя. Лицо Сергея делается обеспокоенным, потому что Клаэс широко раскрывает глаза и с ужасом взирает в пустоту, рот его приоткрывается, но никаких звуков Андер не издаёт.

— Коля, всё в порядке?

    Клаэс медленно мотает головой в знак отрицания и снова сосредотачивает ошарашенный взгляд на докторе.

— Ты пытался убить себя. Порезов очень много, повреждены сухожилия, возможно, ты не сможешь шевелить несколькими пальцами на левой руке. Тебя едва удалось спасти. Двое суток ты провёл в реанимации, было необходимо переливание крови. Кроме этого ты сильно надышался гарью. Потом, когда ты пришёл в себя, то пытался разодрать наложенные на порезы швы. В тот момент ты был не в себе. Не отзывался на своё имя и ни на кого вокруг не реагировал, даже на меня. Ремни для того, чтобы ты себе не навредил. Сейчас ты под действием успокоительных препаратов, я сам назначил их, так что тебе не о чем беспокоиться. Я позабочусь о тебе, ничего не бойся.  

    Клаэс слушает такого славного, такого заботливого доктора и нервно усмехается. Эта реакция лишь сильнее настораживает Сергея. Андер и не помышляет о том, чтобы начать возмущаться или просить расстегнуть ремни, сковывающие запястья и лодыжки. Он чувствует себя почти распятым, разве что не в вертикальном положении, но даже это не кажется в данный момент достаточно серьёзной причиной для переживаний. Бесполезно пытаться что-либо объяснить Василевскому. Или кому-то другому. Никто не поверит. Клаэс лишь подтвердит тем самым репутацию психа. Он прекрасно понимает своё положение, и от этого бессилия почему-то становится смешно.

— Коля, ты слышишь меня?

    Клаэс нелепо улыбается и кивает. Наверняка, эта неуместная беспечность является последствием действия медикаментов. Ощущения Клаэса вполне устраивают.

— Сейчас тебе, прежде всего, необходимо восстановить силы. Мы обсудим всё позже, хорошо? Если тебе что-то понадобится, — Сергей поднимает с тумбочки миниатюрный пульт с единственной кнопкой и вкладывает его в ладонь Клаэса, — зови в любой момент. Договорились? Ты никого этим не потревожишь. Если я буду занят, то придёт медсестра. Мне нужно работать, но я ещё зайду. А пока поспи. Ты обязательно поправишься.

    Сергей давно жаждал упечь его в свою лечебницу, дабы обеспечить постоянный надзор, и вот, наконец, ему это удалось, причём на законных основаниях. Оставшись один, Клаэс не уснул. Он смог почти дословно восстановить монолог Симы и всё, что происходило после, даже то, чего он никак не мог видеть, уже находясь в тот момент на грани смерти. Клаэс со стороны наблюдал за самим собой, сидящим за столом с опущенной на него головой. Серафима удостоверилась, что огонь распространился по квартире, заперла за собой дверь ключом Клаэса, а затем выкинула его в кусты у подъезда и ушла. Сейчас она в ярости из-за того, что её план воплотился не окончательно. Клаэс чувствует это. Узнав о том, что он выжил, Сима предпринял попытку как-нибудь добить его, это она управлял не приходящим в сознание Андером, пытаясь разодрать порезы. Несмотря на отупляющий эффект от транквилизаторов, соображать получается на удивление хорошо. Клаэс смиренно принимает тот факт, что ему недолго осталось. Сима найдёт способ убить его даже в больничной палате. Сергей не сможет защитить его, вопреки своим ожиданиям. Даже сейчас Клаэс явственно ощущает присутствие черноглазой девочки в своей голове, но вскоре с удивлением обнаруживает, что введённые ему препараты подавляют не только его разум, но и препятствуют каким-либо сторонним манипуляциям над ним. Сима могла бы приказать Клаэсу откусить собственный язык, чтобы тот захлебнулся кровью, но девочка путается в его сознании, как в липкой паутине, и отступает.

    Через несколько часов — точное их количество Клаэс определить не может — возвращается Сергей. В его руках поднос на складных ножках. Добрый доктор лично принёс Клаэсу ужин. Андер, ведь, особенный гость. Василевский ставит поднос на тумбочку и включает в палате свет.

— Поспал?

    Клаэс неопределённо пожимает плечами. Бодрствование — отныне вообще понятие весьма относительное и абстрактное. Голова пуста, как дырявый чугунок. Общее состояние воспринимается смутно, как лёгкая дрёма, когда почти уже заснул, но кто-то вдруг решил некстати заговорить с тобой.

    Сергей садится на то же самое место, на котором уже сидел сегодня, из-за чего Клаэсу кажется, что доктор и не покидал палату. Василевский осторожно расстёгивает ремни, начиная с ног. Когда руки оказываются свободны, Клаэс без предварительного получения разрешения пытается сесть, но выходит не сразу. Голову мотает из стороны в сторону, он опирается ослабшими, дрожащими ладонями о края кровати и удивляется, замечая пропитавшиеся кровью бинты на запястьях, потому что периодически обо всём забывает.

    Ни ног, ни кистей Клаэс не чувствует. Вероятно, сейчас могло быть больно, если бы не медикаменты. Сергей наблюдает за ним, затаив дыхание и опасаясь, как бы Андер снова не начал буянить. 

— Ты голоден?

    Клаэс поворачивает голову в сторону подноса, стоящего на тумбочке, и видит овощное пюре в красивой белой тарелке. Здраво оценивая собственные возможности, он понимает, что вряд ли способен жевать, так что это блюдо подходит идеально. И всё же голода он не чувствовал. Клаэс с равнодушным видом молча отворачивается от тарелки. 

— Если ты будешь отказываться от пищи, то я распоряжусь, чтобы тебя продолжили кормить через капельницу.

— Что с моей квартирой? Вы там были?

— Да, был. — Не без сожаления сознаётся Сергей. — Ты помнишь и об этом? Всё сгорело. Мне очень жаль. Вопрос о восстановлении твоего жилья мы обсудим позже. Для начала тебе необходимо поправиться.

    Он имеет в виду, помнит ли Клаэс, как устраивал поджог. Не стоит обладать какими-либо способностями, чтобы понять это. Андер смотрит на него едва ли не со слезами на глазах, которые наворачиваются из-за зарождающегося, но всё ещё очень смутного отчаянья. Лучше вообще ничего не говорить и ничего не спрашивать. Сейчас уже поздно перечить доктору, мнение Клаэса не будет учтено, потому он тенят руки к подносу, чтобы переместить с тумбочки на кровать. Сергей опережает своего пациента, перехватывает поднос и помогает поудобнее установить его над коленями Клаэса. Сухожилия повреждены на левой руке, правая, по идее, должна функционировать нормально, но онемевшие пальцы отказываются крепко держать ложку.

— Я могу помочь, — предлагает Сергей.

    Раздражение Клаэса возрастает, но это даже радует, ведь он всё ещё способен чувствовать хотя бы что-то. Он прилагает все имеющиеся в распоряжении силы, чтобы подчинить себе движения пальцев, зачерпывает пюре и подносит ложку ко рту.

— Не горячо?

    Клаэс мотает головой. Опустив ладонь на свою грудь и ощупав её, он замечает отсутствие подвески, подаренной братом, а затем и его серёжки-черепка. Рассказав о пропавших аксессуарах, Андер с облегчением выясняет, что таковые действительно имелись при нём в момент поступления в клинику, Сергей снял их, чтобы не мешали, и незамедлительно возвращает владельцу.

    После ужина Клаэс засыпает, сжимая подвеску с руной в кулаке. Снов не видит, а пробуждается уже с наступлением рассвета, когда Сергей со страдальческим лицом доставляет завтрак на том же подносе. Он интересуется о самочувствии. Клаэс отвечает "нормально", и доктор вроде бы даже верит ему, ведь эту ночь пациент провёл без ремней и никак себе не навредил. На протяжении трапезы Василевский остаётся в палате, пьёт кофе, вроде бы читая газету, а на самом деле поглядывает на Андера каждый раз, как только тот опускает взгляд в тарелку. Клаэс, само собой, замечает это, но не выказывает возражений. Теперь он в буквальном смысле принадлежит этой больнице и доктору в частности. Андер полностью съедает свой омлет, и обрадованный этим Сергей предлагает ему немного прогуляться по территории клиники. Перед этим приходится принять несколько таблеток, преподнесённых Василевским в меленьком пластиковом стаканчике. Клаэс даже не интересуется их названием и назначением, потому что всё равно ничего не понял бы, главное, что они спасают от Симы.

     Умиротворение накрывает тёплой, сбивающей с толку волной. Клаэс  медленно бредёт по аллее навстречу тёплому апрельскому ветерку. Иногда Сергей говорит что-то, но его слова доходят до восприятия частично и сразу же забываются. Незаметно наступает время обеда. Василевский снова сидит с ним и наблюдает. Стоило Клаэсу отодвинуть пустую тарелку, как из головы тут же вылетело, что он только что съел. Несколько раз он с недоумением смотрит на доктора, когда тот обращается к нему по привычному имени «Коля». Клаэс хочет поправить его, но успевает одуматься.

    На следующий день Клаэсу вновь разрешают прогуляться, но на этот раз без Сергея. Доктор, вроде бы, даже объясняет, куда и почему должен отлучиться, но информация это в буквальном смысле влетает в одно ухо и сразу же вылетает из другого. За Клаэсом остаётся приглядывать смуглый, высокий медбрат. Андер долго сидит на лавочке возле старого, скрипучего дуба и наблюдает за воронами, рассевшимися на ветвях. А вороны — за ним. Клаэсу мерещится, что пернатые смеются над ним. Он забыл имя той девочки... Или мальчика. Кто-то хотел навредить ему… Клаэс осознаёт, что по его подбородку текут слюни. Раздосадовано хмурясь, он неуклюже вытирает их рукавом больничной пижамы. Вскоре к нему подходит медбрат и вежливо сообщает, что пора обедать. Клаэс не реагирует на него, тогда мужчина аккуратно берёт пациента под руку и пытается поднять. Когда Андер всё же поворачивается к нему, то не без удивления обнаруживает, что вместо человеческого лица у него теперь огромная воронья голова. Клюв открывается, и из него звучит звонкое "кар-кар". Остальное тело и конечности не изменились, Клаэса ведёт под руку мужчина с птичьей головой. Андер даже улыбается причудливости галлюцинации и не может наверняка решить — очередное ли это издевательство со стороны его обидчика, или же последствие таблеток. На парадном крыльце их встречает такой же гибрид, но по бейджу на нагрудном кармане белого врачебного халата и имени на нём Клаэс идентифицирует Сергея. "Кар-кар-кар" —говорит серьёзный доктор Василевский, а Клаэс сдавленно улыбается и тем же отвечает ему. 

    Ну пути к своей персональной палате Андер видит целую армию полу-людей, полу-ворон, ими заполонена вся клиника. Каркающий Сергей подаёт Клаэсу тарелку с копошащимися в ней жирными навозными червями. Ситуация перестаёт казаться забавной. Андер вроде бы осознаёт, что всё это невозможно, но галлюцинация слишком реальная. Полу-Сергей зачерпывает ложкой гость извивающихся, грязных червей и протягивает Клаэсу. Тот неожиданно для самого себя резко выбивает ложку из пальцев доктора, столовый прибор со звоном улетает в угол. Андер жалобно смотрит на Василевского, предполагая, что сейчас последует какое-то наказание, но ничего не происходит. Сергей снова каркает что-то на своём, но, вроде бы, не сердито. В итоге Клаэсу это надоедает. Он отворачивается к стене, с головой укрывшись одеялом. 

    Фазы забытья, прогулки, карканье, приёмы пищи и таблеток сливаются воедино. Среди общей дереализации Клаэс полностью утратил способность ориентироваться во времени. Он видит добродушно улыбающегося Сергея, протягивающего ему стаканчик с лекарствами, и расслабленно улыбается в ответ. Обнаглевшие вороны кружат прямо под потолком, иногда Клаэсу приходится раздражённо отмахиваться от них.  Он без конца спрашивает у Сергея, почему никто их не прогонит. «Вон же их сколько налетело, закройте окно» — упрямо твердит Андер. За ужином он опять забывает, что жуёт, а когда опускает взгляд в тарелку, то видит на ней отрубленные крысиные головы в густой, тёмной крови. Клаэс успевает лишь немного отклониться в сторону, чтобы его не стошнило прямо на кровать. Вызванная уборщица безмолвно отмывает рвоту с пола, а Сергей заботливо вытирает Клаэсу губы и приговаривает что-то утешительное. В дальнейшем Андер от еды отказывается. Он постоянно забывает о перебинтованной руке, кожа зудит под повязкой, несколько раз он до крови расчёсывает раны. Когда кто-то пытается отнять у него одеяло, он отчаянно сопротивляется и умоляет оставить его в покое. Видимо, он слишком сильно пинает одного из медбратьев, потому что буквально через минуту ему заламывают руку и вонзают в вену на сгибе локтя иглу шприца, после чего Клаэс почти мгновенно и окончательно теряет связь с реальностью.

***

    Емельяну не составило большого труда выяснить, куда Колю перенаправили после реанимации, но это отнюдь не облегчало ситуацию. Андреев находился под покровительством доктора Василевского, который уже взял детектива на заметку и вряд ли бы подпустил хоть к кому-то из своих пациентов без веского на то основания. Несколько раз Мечников звонил в клинику, представлялся другом семьи Андреевых и через секретаря просил Сергея выйти с ним на связь, но тот не перезванивал. Четыре дня подряд он приходил в клинику лично, чтобы узнать хоть что-то, но все попытки оказывались безуспешно, к тяжёлым пациентам посетителей не допускали. Во время пятого тщетного визита терпение Емельяна кончилось, и он подкараулил Василевского у входа в конце рабочей смены. Судя по сделавшемуся непривычно суровым лицу доктора — он явно не рад встрече, и даже не пытается притворяться. 

— Можете даже не говорить, зачем пришли на этот раз, меня это не интересует. Если хотите поговорить с кем-то из пациентов, то получайте разрешение через суд. Я навёл справки. Вы не приходитесь родственником Дмитрию Меньшикову. Зачем вы солгали?

— И вам доброго вечера, доктор. К сожалению, я не могу посвятить вас во все подробности моего расследования. Дмитрий фигурировал в нём, как свидетель. Я признаю свою вину и прошу у вас прощения. Но это было необходимо.

— Неужели? А впрочем, это мне тоже не интересно.

    Сергей обходит детектива стороной и скорым шагом устремляется прочь, но Емельян, хромая и цокая тростью об асфальт, спешит за ним.

— Сейчас я обращаюсь к вам, прежде всего, как простой человек, а не как надоедливый, пронырливый участковый на пенсии. Вам прекрасно известно, что я был хорошо знаком с Андреевыми. Как и вы. Пожалуйста, расскажите, что с Колей? Как он? 

— Я не имею права разглашать какую-либо информацию о своих пациентах. Повторяю ещё раз — обращаетесь в суд, если считаете нужным. 

— Видите ли, доктор, мне крайне важно обсудить с Колей один вопрос…

— Сожалею, но сейчас Коля ничего не может обсуждать. Неужели вы не понимаете, что с ним случилось? Он очень болен. А моя задача, как лечащего врача, оградить его от каких бы то ни было внешних раздражителей. Если в дальнейшем ему станет лучше, и если он сам того захочет, а ваш вопрос всё ещё останется актуальным, то я сам с вами свяжусь.

— Скажите хотя бы, в сознание ли он сейчас?

    Сергей резко останавливается и оборачивается к ковыляющему за ним, запыхавшемуся Емельяну.

— Нет. Ему становится только хуже. У него стремительно развивается параноидальный бред, он не может связно говорить и мыслить. Он даже не отзывается на своё имя. Это тяжелейшие симптомы острой шизофрении. Я в полнейшей растерянности и не знаю, что делать дальше. 

    Изумлённый столь пылким откровением Емельян застывает, как вкопанный, и не находит, что ответить. Он ясно видит, насколько сильно встревожен состоянием Коли Василевский, и даже проникается к доктору сочувствием. Мечникову известно, что четыре года назад Наум спас от верной смерти племянницу Сергея. Теперь же доктор убит горем от осознания собственного бессилия, ведь для него благополучие Коли считается долгом чести. Видимо, не напрасно Наум был настолько тепло расположен к этому человеку. Он видел в нём только хорошее.  

— Не сдавайтесь, доктор. Присматривайте за ним, ладно? И позвоните мне, пожалуйста, если что-то изменится. Больше я вас не потревожу. 

***  

    Клаэс сощуривается, пытаясь рассмотреть нависшие над ним силуэты. Два человек, чьи лица не удаётся рассмотреть в сумраке, безмолвно расстёгивают ремни, сковывающие его руки и ноги. В углу палаты стоит Игорь. Клаэс узнаёт его по седым волосам, контрастно выделяющимся даже в темноте. Андер сонно хмурится и хочет что-то спросить, но мысли путаются, не удаётся подобрать слова для формулировки вопроса. Шевельнуться он тоже не может из-за действия транквилизаторов. Оставаться в сознании крайне тягостно, почти мучительно, потому Клаэс решает не противиться манящему забвению и полностью отдаётся ему. 

    Его несёт по золотым пшеничным волнам. Он настолько лёгок, будто сам стал одним из колосьев. Полуденное солнце в зените щедро одаривает теплом. А может, оно исходит вовсе не от небесного светила, а от огня в камине. Бабушкино кресло-качалка медленно движется взад-вперёд. Ида, сидя в нём, убаюкивала крошечного Клаэса на руках, и сейчас он вдруг вспомнил об этом, пусть прежде и не знал. Андер слышит пронзительный звук собственного плача и боль от режущихся молочных зубов. Ощущает процесс роста костей, деление клеток… Собственное тело вдруг становится таким простым и понятным, словно Клаэс – одна из незримых глазу частиц в плазме крови и может видеть всё изнутри. Вот он смотрит на свою маленькую ладошку и всего лишь сгибает пальчики, это так просто, но в действительности требует огромных усилий совокупности многих систем организма. Мышцы получают сигнал от мозга, считывают его, и вот мысль – крошечный электрический импульс – становится действием. Диафрагма сокращается, увеличивая объём грудной клетки, мышцы меж рёбер поднимают их, расширяется полость лёгких, давление внутри них становится ниже атмосферного, благодаря чему происходит «всасывание» воздуха через трахею. И это один лишь только вдох. Клаэс, как никогда прежде, ощущает своё сознание единым целым с плотью, которая до этого момента представлялась чуждой оболочкой, временной, как выбранный на праздничный вечер костюм. В тетрадях говорилось и об этом. Ну и пусть они сгорели в квартире, это вовсе не страшно. Клаэс теперь твёрдо уверен, что сможет собственноручно воссоздать все до единой записи, и даже выведет их теми же подчерками, которым они велись в оригинале. Он отлично помнит каждую страницу, каждое слово, каждую завитушку… Блаженная гармония преисполняет всё его существо. Он стоит по пояс в убаюкивающем пшеничном море и снова видит брата в нескольких метрах перед собой. «Разве это не здорово?» — с упоением спрашивает его Клаэс. Но Нэми выглядит подавленным и слишком мрачным даже для самого себя.

    Вдруг откуда-то извне доносятся незнакомые голоса. 

— Смотрите, он просыпается.

— Он просто поморщился.

— Ему, наверное, просто снится что-нибудь.

— Точно вам говорю. Сейчас увидите. Четыре, три, два…

↑ 9. ОБРАЗЦЫ.

    Клаэс открывает глаза. Ему кажется, что горизонтального положения он так за всё неопределённое время и не сменил, хоть обстановка вокруг и преобразилась. Причём радикально. Стены обклеили синими обоями в белую полоску, завезли дорогую новую мебель, повесили красивую люстру и сменили даже кровать, на которой лежит Клаэс, она стала гораздо просторнее. Перед кроватью на стуле сидит девушка с длинными каштановыми волосами, забранными в косу, и сочувственно смотрит на Андера. Её он замечает первой, но кроме них в комнате находится ещё несколько человек.

— Когда вы уже отучитесь со мной спорить? — Оскорблённо спрашивает у присутствующих сидящий на подоконнике Игорь.

    На диване, стоящем у противоположной от кровати стены метрах в четырёх, расположились ещё два человек, которых Клаэс усердно рассматривает, но не может признать. Высокий худой юноша с повязкой на глазу сидит прямо, колени сомкнуты, ладони сложены на них, тонкие губы плотно сжаты. Всё его существо излучает скорбную робость, даже взгляд какой-то затравленный, как будто последние несколько часов незнакомец был подвержен коллективному унижению, которое, по его мнению, заслужил и теперь продолжает сам себя укорять. Рядом с ним, забравшись на диван с ногами и прижимая покрытые болячками колени к груди, сидит хмурая рыжая девочка с усыпанным веснушками лицом. Она диким волком, исподлобья смотрит на Клаэса, ничуть не стараясь скрыть свой исключительно недружелюбный настрой. 

— Здравствуй, — произносит девушка с косой и чуть наклоняется вперёд. — Меня зовут Марина. Не бойся нас. Мы – твои друзья.

— Ага, друзья по несчастью. — Игорь трагично вздыхает и раскуривает сигарету.

— Где я? — Хрипло и едва разборчиво спрашивает Клаэс, обращаясь непосредственно к нему.

    На этот раз ничто не препятствует ему в том, чтобы попытаться принять сидячее положение. Нет ни ремней, ни чего-то другого, что сковывало бы движения. Никаких неприятных ощущений в теле он не чувствует, как, в общем-то, и самого тела в принципе. Каждое движение даётся очень тяжело, мышцы атрофировались и не подчиняются. Марина заботливо приподнимает подушку, чтобы Клаэс мог откинуться на неё спиной. 

— Ты в безопасности, — отвечает девушка, и её приятному, успокаивающему голосу хочется верить.

— Прости, мне пришлось тебя сдать, — с наигранным сожалением признаётся Игорь. – Но так ты хотя бы жив и скоро вернёшь способность полноценно соображать. В некотором очень извращённом смысле я тебя спас.

    Рассмотрев Игоря внимательнее, Клаэс замечает, что у того разбита губа. В мыслях вдруг ясно воссоздаётся сцена, которую Андер видит глазами другого человека, чью личность не удаётся распознать. Провинившийся Игорь снизу вверх опасливо, но с готовностью принять наказание смотрит на того, кто гораздо сильнее. В Клаэсе по неясной причине закипает гнев, его рука замахивается и наносит пощёчину столь сильную, что Игорь не удерживается на ногах. Клаэс вздрагивает и зажмуривается. Гнев сменяется стыдом.

— Я тебе многое не рассказал при прошлой встрече, — Игорь тушит бычок о подоконник, спрыгивает, проходит к кровати и садится в ногах Клаэса. — Сейчас исправлюсь, деваться уже некуда. Начнём со знакомства. Моё имя ты знаешь, Марина тоже представилась, а вон те двое — Артур и Надя. Мы такие же, как ты и Нэми. Нас собрали здесь против нашей воли. Есть очень серьёзные ребята, которые занимаются изучением наших возможностей. Ставят экспериментальные задачи на выносливость, поручают всякое, а в финальной части препарируют, разбирают наши мозги по кусочкам, чтобы понять, как мы устроены. Для этого они построили лаборатории, где сами почти безвылазно обитают и содержат тех, кого поймали для опытов. Я сам там не был, но могу сказать, что это как концлагерь, только вместо общественных работ – бесконечные тестирования и хирургический стол. Свои лаборатории они называют Базами. Сейчас ты находишься в доме одного из сотрудников Базы, который долго проработал там и однажды решил провести своё личное независимое исследование, заключающееся в том, чтобы подопытные не чувствовали себя заключёнными. У нас, несомненно, больше привилегий, чем у тех, кого содержат на Базах. Их буквально похитили и удерживают против воли, но нас из семей не крали. Наш папочка насобирал нас по разным приютам. Он считает, что в «домашней» обстановке мы можем успешнее развиваться, и хочет доказать это своим коллегам. Пока получается плохо. Я уже упоминал, что наши способности врождённые и передаются исключительно по наследству, их нельзя получить внезапно. На Базах их называют Коэффициентом, а нас — Образцами. Не существует какого-то конкретного максимума, условно его рассчитывают от ста. Коэффициент присваивается, исходя из уровня предела возможностей. Мой, например, 31, но это на данный момент. Раньше был 39. У Артура —  28. У Нади  — 14. Марина почти бесполезна, её Коэффициент — 2. Сейчас я поясню, откуда, собственно, мы взялись в приютах. Исходя из собранной на Базах статистики, крайне редко бывает так, что два Образца образуют семью и рожают детей. В большинстве случаев Образцом является только один из родителей. Если Образец-мама вынашивает ребёнка от обычного мужчины, то всё проходит хорошо. Если Образец-папа оплодотворяет обычную женщину — при родах она умирает. Без исключений. Мы в некотором роде паразитировали в утробах своих матерей, питаясь их жизненными силами, количество которых не было рассчитано природой для подобной нагрузки. Физиологически мы ничем не отличаемся, но точнее будет сказать, что на Базах пока просто не разобрались в этом окончательно. Все их знания о нас по-прежнему довольно субъективны. Если бы я сам знал о себе всё, то с радостью поделился бы открытиями.  

    Клаэс слушает Игоря очень спокойно и ничему не удивляется. Всё это как будто бы уже было известно ему прежде, но хранилось где-то глубоко на задворках памяти. 

— Иногда некоторые более сговорчивые Образцы с Баз удостаиваются прогулки. Их водят по приютам, чтобы они искали там себе подобных. Мы не единственные, кого нашли таким методом, просто у нашего папочки тоже есть ограничения. Руководство сочло, что четверых детей ему вопле хватит для развлечения. А теперь появился незапланированный пятый. Я не могу обещать, что нам разрешат тебя оставить. Надеюсь, папочка решит этот вопрос. Перейдём к инструктажу. 

    Игорь откидывает одеяло, чтобы Клаэс мог увидеть собственные ноги. На правой щиколотке застёгнуто металлическое кольцо шириной примерно в три сантиметра. Оно безупречно гладкое и очень тонкое, на какой-либо замок или стык нет и намёка.

— Это индикатор показателей твоей жизнедеятельности: пульс, давление и всякое такое. Каждый из нас очень важен, так что если попытаешься убить себя втихушку, дабы избавить себя от участи вечного узника, то сработает сигнализация, и папочка тебя реанимирует. Сигнал тревоги незамедлительно поступает прямиком на его наручные часы, которые он никогда не снимает, и на Базу заодно. Я пару раз уже пытался. Не вышло. Сразу сделаю ещё одно очень важное предупреждение: пытаться убить папочку тоже бесполезно, потому что на его ноге такой же индикатор. Если с ним что-то случится, то здесь моментально окажется вооружённая армия, чтобы тебя обезвредить. Повторюсь, важен каждый из нас, так что убивать тебя не станут, просто заберут на базу. Там будет хуже, просто поверь мне. Передвигаться ты можешь только до забора, датчик в индикаторе отслеживает каждый твой шаг. Да и бежать тебе больше некуда. Ох, я чуть не забыл рассказать самое главное! Два дня назад ты умер. Выкрасть тебя из дурки не составило труда, у Базы везде есть свои люди. Нам было известно, что твой лечащий врач вроде как приходится тебе другом, потому мы ждали пятницы. На выходных его не бывает на работе, когда он вернётся в понедельник — то есть завтра — ему скажут, что ты скончался поздней ночью от сердечной недостаточности. Было проведено надлежащее вскрытие, тело провело в морге положенные сутки, а потом было захоронено. Родственников у тебя нет, на прощание звать никого не пришлось, так что никто не удивится. Твой доктор понервничает чуток и успокоится. Потому что имеется официальное медицинское заключение о твоей смерти. И могила. Так что теперь ты не Клаэс Андер, и даже не Коля Андреев. Ты — Образец № 241\14.

    В комнате воцаряется тишина. Все выжидающе смотрят на Клаэса, но он никак не реагирует на столь шокирующее известие, внешне оставаясь по-прежнему невозмутимым. И это он как будто бы тоже уже знал. 

— Ого. — Усмехается Игорь. — Вот это выдержка у тебя. Прям как у нашего папули. Мне одному так показалось, а?

    Он задорно оглядывает присутствующих, но никто не разделяет его весёлости. 

— В больнице я прожил бы не долго. — Делает Клаэс вполне обоснованный вывод.

— Это правда. Есть правила, согласно которым я должен сразу же доложить папуле, если случайно «встречу» кого-то из наших. Но я не самый добросовестный из его детей. Я не рассказывал ему о твоём брате, и о тебе не рассказал бы, но положение стало критическим. Пришлось поведать ему всю вашу историю с самого начала. Смотри, как он мне втащил, когда узнал. — Игорь тычет указательным пальцем в синюшную скулу. — Чуть челюсть не сломал. Все видели? Куда жаловаться на насилие в семье?

— Ты сам виноват, нам тебя не жаль. — Укоризненно говорит Марина, а затем обращается к Клаэсу, но гораздо ласковее. — Тот, кто тебе угрожает, и наш враг тоже.

— Не наш, а папулин, — поправляет Игорь. — Против нас он вряд ли что-то имеет. 

— Он убивает тех, к-к-кто там работал, — с заиканием произносит Артур и будто сильнее смущается от того, что осмелился подать голос.

— Скольких он уже убил? — почти равнодушно спрашивает Клаэс.

— Семь человек.

— А если считать их семьи? 

    На этот вопрос никто не отвечает. Марина озадаченно переглядывается с Артуром.

— Наверняка нам известно только про сотрудников. Про их родственников мы тоже слышали, но без подробностей, — говорит девушка. — Теперь ты можешь расслабиться, здесь тебя никто не найдёт.

— Считай, что сейчас ты находишься под огромным непроницаемым куполом. — Говорит Игорь и вздыхает. — Вокруг дома установлены вышки, сконструированные на Базах, они излучают волны особой чистоты, которые блокируют распознание мозговой активности. Для таких, как мы, этот дом выглядит необитаемым. Ты исчез со всех радаров. Мы можем выходить на связь с кем-либо только по собственному желанию в одностороннем порядке. Убийце это не понравится, он будет искать тебя и, возможно, как-нибудь себя выдаст.

— Я видел его, — уверенно заявляет Клаэс.

— Мы знаем, — кивает Марина. — Игорь пытался увидеть его через тебя, но ничего не вышло, он стёр все следы своего присутствия.

— Но я всё помню, его зовут…

    Клаэс застывает с разинутым ртом и растерянно моргает. Постепенно приходит ясное осознание, что он действительно забыл имя того человека, точно так же, как и его внешние черты. Андер даже возраст, пол или национальность с уверенностью не смог бы назвать, и это крайне возмущает, ведь он видел его на расстоянии вытянутой руки, внимательно рассмотрел и уж точно как следует запомнил.

— Тот тип заставил тебя руку себе в фарш искромсать, а ты ещё чему-то удивляешься? — Насмешливо спрашивает Игорь. 

— Что мне нужно будет делать?

— Повиноваться. Прав у тебя больше нет. Напоминаю, что юридически —  ты мёртв. Теперь ты буквально лабораторная крыса. 

— Тебе обязательно вести себя так мерзко? — Сердито спрашивает Марина.

— А в чём дело? Что я не так сказал?

— Можно к-к-как-нибудь поделик-к-катнее.

— Нет, нельзя. Если вы настолько тупые, раз всё ещё не понимаете, что все мы тут крысы, то мне вообще не о чем с вами говорить. Представляешь, Клаэс, они считают, что папочка их любит. Бедные, несчастные сиротки настолько наивны, что почти боготворят его. Скоро, кстати, он вернётся и захочет лично побеседовать с тобой. Мне пора прилечь. Не скучай, Клаэс. Если понадоблюсь – я буквально за стенкой. Артурчик, пошли ставить капельницу.

    Игорь с утомлённым видом выходит из комнаты, шаркая ногами, и вновь наступает тишина. Надя вскакивает с дивана и убегает. Марина печально вздыхает, провожая девочку взглядом, после чего оборачивается к Артуру, который тоже поднялся.

— Отдыхай и ни о чём не тревожься. Тебе нужно восстановить силы. — Обращается Марина к Клаэсу. — Я приготовила тебе одежду, если захочешь сменить больничную пижаму. Она в шкафу. Всё в этой комнате в твоём распоряжении. В семь у нас ужин, я поднимусь позвать тебя к столу.

    С этими словами девушка встаёт и вместе с Артуром покидает комнату, прикрыв за собой дверь.      

    Оставшись один, Клаэс выжидает около пяти минут, дабы убедиться в том, что никто не вернётся. За дверью не слышны шаги и не ощущается постороннее присутствие. Он свешивает ослабшие ноги вниз, кладёт на колени руки ладонями вверх и какое-то время просто рассматривает бинты. Клаэс ощущает каждый заживающий порез в отдельности. Он помнит, как наносил их. Зажмурившись, он пытается так же припомнить и лицо сидящего напротив него за обеденным столом человека, но сделать этого не удаётся. Сознание воспроизводит лишь размытый образ манекена без каких-либо характерных признаков. 

    Затем Клаэс ещё раз обводит комнату взглядом. Ни на полках, ни на подоконнике, ни на каких-либо других горизонтальных поверхностях нет ни пылинки. Марина постаралась. Клаэс видит, как девушка подготавливает комнату перед заселением нового жильца. Марина простая и понятная, она похожа на мыльный пузырь, её можно видеть насквозь. Надя, например, чуть менее прозрачна. Она не любит посторонних людей. Девочка похожа на своего добермана. Ей, необходимо сперва как следует принюхаться, понаблюдать, а уже потом решить, достоин человек доверия или проще будет перегрызть ему горло. Артур безразличен к гостю. Он слишком занят самобичеванием, чтобы придавать весомое значение чему-то ещё. Артур убедил себя в том, что жалок и никчёмен. А вот Игоря проанализировать пока совсем никак не удаётся. 

    Клаэс упирается ладонями в края кровати, напрягаясь всем телом, чтобы встать, но ноги слишком ослабли и опорой служить больше не могут. Колени безвольно подкашиваются, и Андер падает на пол, как безвольная тряпичная кукла. Цепляясь за изголовье кровати, он кое-как поднимается и заново учится хотя бы держаться прямо, а уже затем предпринимает попытку сделать первый шаг. Получается не очень уверенно. Остановившись у подоконника, Клаэс сосредотачивается на осмотре двора. Территория, окружающая здание, обширна настолько, что из-за высоких клёнов не видно даже забора. В ментальной проекции вырисовывается расположение этого места относительно центра города. До его квартиры отсюда примерно сотня километров. 

    Все хаотично раскиданные детали паззла наконец-то складываются в единое целое, и перед Клаэсом предстаёт полноценная картина происходящего. Нэми случайно заметил активность того, кто убивает сотрудников Базы, установил с ним контакт и попытался убедить его остановиться. Возможно, если бы Нэми хватило сил, то он сам убил бы того человека. Перед этим брат оставил для Клаэса подсказки, но Нэми не был на все сто процентов уверен в своём поражении, потому устроил всё так, чтобы в случае благополучного возвращения незаметно устранить все следы, ведущие к тетрадям и тайнам. Нэми тоже догадывался о существовании лабораторий. Он, возможно, не стал бы вмешиваться, если бы жертвами становились только сотрудники, но убийца выкашивал целые семьи, преимущественная часть погибших не имела к Базам никакого отношения. Теперь Клаэс в плену у тех, на кого охотится убийца его брата. 

    Больничная форма пропахла потом. Клаэс решает, что не плохо бы и в самом деле переодеться в чистое, раз есть такая возможность. Большинству знакомых, которые продолжительное время имели возможность наблюдать за Клаэсом, его непробиваемое спокойствие казалось противоестественным. Даже теперь он не тревожится о своём положении. В данный момент от него мало, что зависит, так что толку переживать.  

    Клаэс заходит в персональную ванную комнату, снимает больничную форму и аккуратно складывает её в пустую корзину для грязного белья. Принимая душ, он старается не мочить перебинтованную руку. Переодевшись и выйдя из ванной, Клаэс устремляет взгляд на дверь, ведущую в коридор. Он знает, что та не заперта, и не только потому, что не слышал щелчка замка, когда Марина закрыла её за собой. Значит, гость волен покинуть свою спальню, ничто и никто ему в этом не препятствует.

    Вдоль одной из стен просторного, тускло освещённого коридора однообразной вереницей тянуться двери. Там спальни остальных обитателей дома. Вторую сторону занимают огромные окна, занавешенные полупрозрачным тюлем и коричневыми шторами в цвет паркета. Из окон виден живописный пруд. Клаэс не может вспомнить, когда в последний раз имел возможность насладиться свежим воздухом, потому решает выйти на улицу.

    В свои законные выходные Сергей не посещал больницу, он решил провести их с Адли. Вполне естественно, что после смерти своей лучшей подруги и печальных известий о попытке Коли совершить самоубийство племянница разительно переменилась, стала неразговорчива и мрачна. На восстановление прежнего эмоционального фона нужно время. Её родители заняты работой. Само собой, они тоже переживают за дочь, но доктору Василевскому всегда казалось, что он относится к девочке более чутко и лучше понимает её. 

    Вернувшись в понедельник на работу, Сергей первым делом навещает палату Коли, но та оказывается пуста. На удивление и негодование доктора Василевского администрация больницы равнодушно отвечает, что Николай Андреев скончался в ночь с пятницы на субботу. 

    Сергей приходит в ужас. Одно дело изучать психологический механизм стадий принятия и совсем другое — столкнуться с ним лично. Ещё до поступления в клинику общее состояние организма Коли находилось далеко не в лучшей форме, он был крайне истощён. Ситуация усугублялась с каждым днём. Но более всего прочего Василевский недоумевал, почему в момент констатирования смерти никто не уведомил его об этом, как лечащего врача. По всем правилам с ним должны были связаться в любое время суток по столь важному поводу. Администрация лишь пренебрежительно отмахивалась. Это казалось слишком странным, но Сергей не имел возможности на законодательном уровне предъявить претензию, так как не являлся Коле родственником. Долго сомневаясь перед этим, Василевский всё же решает рассказать о произошедшем Емельяну Мечникову. Он звонит ему с бессознательной надеждой на поддержку и утешение, описывает всё в подробностях, без утайки каких-либо деталей, а детектив в ответ после недолгого молчания произносит лишь:

— Понятно.

— Вам не кажется это странным? — Уточняет несколько ошарашенный столь безразличной реакцией Сергей.

    Мечников тяжело вздыхает. Ему, в отличие от доктора, известно гораздо большее. Он даже усомниться себе не позволяет в том, что Андреев всё ещё жив. Просто теперь находится в другом месте. 

— Нет. Спасибо, что позвонили, доктор. Я не сомневаюсь, что вы желали Андреевым только добра. Думаю, они тоже это знали. Вы сделали всё, что было в ваших силах. 

    В тот же день, несколькими часами позже детектив узнаёт, что трагическое предсказание Коли сбылось. Нейробиолог на пенсии Максим Темников минувшей ночью задушил подушкой своего пятилетнего внука, после чего повесился сам на ветви дерева во дворе своего дома. Сын Темникова в это время находился на торжественном мероприятии по случаю свадьбы друга. Вернувшись домой — он обнаружил тела. 

*** 

    Клаэс сидит на берегу пруда и безмятежно наблюдает за утками. Они нисколько не встревожены его присутствием, некоторые прохаживаются совсем рядом. Вода кристально чистая, от неё веет приятной свежестью. Клаэс расслабленно делает глубокий вдох и закрывает глаза. 

    Он видит суетящуюся на просторной кухне Марину. Девушка вообще очень редко сидит на месте. Утром она встаёт раньше всех, чтобы приготовить завтрак на пять персон, потом убирает со стола и сразу же ставит что-нибудь в духовку к обеду. Между делом Марина обходит спальни своих младших «братьев и сестёр», чтобы забрать из корзин в ванной грязную одежду, отнести её в прачечную, расфасовать по цветам и загрузить в стиральные машины. Затем она прибирается в библиотеке и гостевом холле, протирает пыль с полок, подоконников и прочих поверхностей. На цокольном этаже расположен внушительных масштабов бассейн и спортивный комплекс для физических упражнений. За порядок там также отвечает Марина. После обеда она делает с Надей уроки по программе домашнего обучения. Марине приходится тратить особенно много сил и нервов на то, чтобы девочка выглядела опрятно и вела себя прилично. Стоит только выпустить Надю на улицу, как чистая одежда на ней рвётся в самых неожиданных местах и пачкается, будто девочка вместе со своей собакой кувыркается по земле. Длинные рыжие волосы всегда всклочены, коленки и локти разбиты, личико чумазо. Надя недружелюбная, необщительна, нелюдимая, а в определённом ряде случаев может проявлять агрессивность. Однажды она укусила Марину, когда девушка пыталась её причесать. Но управляться с хозяйством Марине вовсе не в тягость, ей приятно чувствовать себя полезной. Она уже давно не представляет интереса для исследований, но «папа» отстоял у своего руководства право на то, чтобы девушка осталась в его жилище в качестве домработницы. Ему некогда заниматься бытовыми хлопотами, а нанимать квалифицированную прислугу не вполне безопасно. Он предпочитает полностью изолировать своих детей от посторонних людей. Даже Марине не разрешено покидать ограждённую территорию. Если требуется купить что-то — она составляет список и передаёт «папе». Очень часто в работе по дому ей на добровольной основе помогает застенчивый Артур. Он тоже не любит разговаривать, потому что стыдится дефекта речи, да и в целом считает себя ничтожным. Артур тайно влюблён в Марину уже несколько лет. Девушка догадывается об этом, но не может ответить взаимность, ведь её сердце уже занято. Клаэс в полной мере ощущает тяжёлое, гнетущее чувство Марины к тому человеку, который формально значится её отцом. К Артуру она испытывает лишь сострадание. Надя иногда способна довести до бешенства, но в целом Марина относится к ней с нежностью, как к родной младшей сестре, у которой просто сложный возраст. А вот Игоря девушка даже немного боится. Она никогда не знает, что можно ожидать от «брата» в тот или иной момент, всё зависит от его настроения, которому свойственно часто и непредсказуемо меняться. Иногда Игорь являет собой воплощение дружелюбия, непринуждённо и по-доброму шутит, а в следующую же минуту может без веского на то основания обидеть грубым словом. Зачастую он слоняется по дому безмолвным призраком с навернувшимися на глазах слезами, потом хохочет без причины или впадает в затяжной транс, сидя без движений и широко раскрытыми глазами глядя в пустоту. Игорь умеет хорошо играть на пианино, которое стоит в библиотеке. Он часами музицирует в уединении, виртуозно воспроизводя шедевры мировой классики, а затем вдруг начинает нещадно и невпопад молотить пальцами по клавишам, сводя тем самых обитателей дома с ума, и длиться это может достаточно долго. Игорь любит поболтать, но никогда не говорит о том, что в действительности волнует его. Бывают дни, когда он выглядит так, будто достиг пика гармонии с самим собой и всем сущим, а через пару часов срывается на самое дно пучины отчаянья и всепоглощающей ненависти.  

    Ещё издалека Клаэс чувствует приближающуюся к нему Марину. Девушка останавливает в паре метров и учтиво интересуется его самочувствием. Оно не так уж ей и интересно, но «папа» просил быть с гостем внимательной и максимально дружелюбной, чтобы тот чувствовал себя комфортно в новой обстановке. Марина так же сообщает, что ужин готов. Есть не хочется, но Клаэс осознаёт, что это необходимо.

    По пути к парадному крыльцу Марина зовёт Надю, занятую дрессировкой добермана. Повернувшись в сторону рыжеволосой девочки, Клаэс вдруг видит пожилую женщину рядом с ней. Незнакомка замечает на себе пристальный взгляд Андера и плавным движением отступает за ствол клёна, почти слившись при этом с тенью. Клаэс переключает внимание на Марину и понимает, что старушку видел только он.

    За столом собираются не все, не хватает Игоря. Клаэс знает, что ему нездоровится, потому он остался в постели. Так теперь часто бывает. Марина, Артур и Надя подозревают, что он скоро умрёт, но не ощущают при этом осознании ярко выраженной скорби или переживаний. 

    Трапеза проходит в тишине. Никто не пытается завести разговор. Ест Клаэс без аппетита, и почти не чувствуя вкуса. Поблагодарив Марину за ужин, он отправляется на второй этаж. Не смотря на то, что перед этим он проспал почти двое суток, его снова клонит в сон. И всё же дверь своей спальни он проходит мимо, решив перед этим навестить Игоря.

↑ 10. СИМПАТИЯ.

    Дверь не заперта. Игорь лежит на кровати под лёгким одеялом, а к вене на сгибе его локтя тянется трубка капельницы. Он ещё не видит Клаэса, но, разумеется, уже знает о его присутствии. 

— Заходи, не стесняйся. 

    Клаэс считает, что неплохо бы поговорить с Игорем, потому что его разум всё ещё остаётся закрыт для обозрения. Ему наверняка есть, что рассказать. 

— Садись поближе, я не могу громко говорить. Я тут в овощ потихоньку превращаюсь.

    Игорь морщится, аккуратно принимая сидячее положение. 

— Чем ты болен?

— Уууу… Тут целый букет из всякой всячины. Здоровье у меня, как у столетнего старика, серьёзно. Анемия, аритмия, что-то с печенью, почти отсутствующий иммунитет и так далее по длинному списку. Если честно, я каждое утро удивляюсь, что проснулся. — Игорь говорит об этом беспечно без тени озабоченности или прискорбия, ему скорее весело, чем страшно. — Капельницам и бесчисленным таблеткам всё ещё удаётся кое-как поддерживать моё бренное существование. Это всё последствия того, что мне приходилось делать во благо исследований нашего потенциала. 

— Ты давно здесь?

— Так сразу не скажешь… — Игорь задумывается. — Сейчас мне двадцать один, попал я сюда в семь… Значит, тут я уже четырнадцать лет. Ого. Тяжело не сбиться со счёта, когда каждый день похож на предыдущий. Впрочем, иногда тут становится даже слишком «весело». — Игорь делает акцент на этом слове, давая понять, что вложил в него противоположное значение. — Начальство папули очень не довольного его успехами, им кажется, что он напрасно тратит время и бюджет на наше содержание. Иногда приходится поднапрячься, чтобы доказать обратное. Пару лет назад, например, нам поручили наказать одного парня, который слишком уж увлёкся попытками придать деятельность Баз общественной огласке. Он, вроде бы, был журналистом. Папочка предложил мою кандидатура, на тот момент я действительно был весьма неплох и гораздо лучше себя чувствовал. Но начальство велело устроить предварительную дуэль между мной и Артурчиком, чтобы они не сомневались в папулином выборе. Они выдвинули чёткие условия, согласно которым один из нас должен был заставить своего противника выколоть себе глаз заточенным карандашом. Полагаю, не надо объяснять, кто победил в этом забавном конкурсе. Уточню, что намеренно поддаться я не мог. В процессе испытаний малейшая активность нашего мозга фиксируется очень умными приборами, которые невозможно обмануть, ты скоро сам их увидишь. Потом мне было велено подчинить себе сознание того журналиста и ножницами в его же собственных руках отрезать ему язык. 

    Игорь умолкает ненадолго. Взгляд его становится отстранённым. 

— С заданием я успешно справился, но отходил потом долго. Неделю провалялся в бреду. В состоянии помешательства я много-много раз, как будто на повторе, переживал тот момент и на себе чувствовал весь ужас и боль журналиста. С тех пор волосы у меня растут седыми. В этом деле очень важно полностью изолироваться от чужих чувств, чтобы они не отразились на тебе. Я не смог. Ещё одна наша физиологическая особенность заключается в том, что каждый раз при использовании умственных способностей страдают физические тела. Это, конечно, и от личных данных зависит. Мои, например, ниже среднего. А вот наш загадочный убийца, очевидно, невероятно силён, раз всё ещё жив после стольких насильственных смертей на его счету.  Я ещё не утомил тебя свой болтовнёй?

— Нет, мне интересно. — Поспешно отвечает Клаэс. — Спасибо, что рассказываешь обо всём этом. И за то, что помог. Зачем ты рисковал ради меня?

— Не знаю. Просто захотелось сделать что-нибудь хорошее хотя бы для кого-то. Я долго наблюдал за твоим братом. Он казался мне таким классным и независимым, как Робин Гуд или какой-нибудь рыцарь. Нэми всегда помогал хорошим людям в ущерб собственному физическому и психическому состоянию. Тебе, наверное, теперь тоже об этом известно. Я и папуле всё рассказал о его заслугах. Он очень тяжело переживал, если не удавалось предотвратить чью-то смерть, о которой ему было известно заранее. Помнишь стену с некрологами в вашей спальне? Это как раз те случаи. Таким образом он напоминал себе о недочётах в своих действиях и работал над их исправлением. 

    Клаэсу и в самом деле теперь известно об этом. Тот Нэми, которого он знал прежде, и истинная сущность брата оказались двумя совершенно разными людьми. Клаэс понял все его нервные срывы, всю обоснованную агрессию по отношению к некоторым людям, простил пристрастие к алкоголю, которое помогало хотя бы временно отстраниться от напористого потока чужих страданий. Ему было очень тяжело. 

— Почему никто не может найти убийцу? — Спрашивает Клаэс, чтобы отвлечься от слишком мучительных мыслей о Нэми.

— Им не за что зацепиться. Меня «отправляли» на места происшествий, но убийца, как и в случае с тобой, виртуозно подчистил следы своего пребывания в сознании покойников. — Игорь вдруг замирает, прислушиваясь к чему-то. — А вот и папуля вернулся. Скоро познакомитесь. Не удивляйся, если не получится залезть в его голову. На базах разработали хитрое устройство, работающее примерно как глушитель сигнала сотовой связи, которое имплантируют прямо в мозг. С его помощью привилегированные сотрудники Баз обеспечивают свою неприкосновенность, так сказать. У убитых такой штуки не было, но я не думаю, что она гарантирует абсолютную защищённость. Любую систему безопасности можно взломать. 

    Устрашающего эффекта уведомление о прибытии «папули» на Клаэса не производит. Единственное, что он чувствует – смутное огорчение от того, что он первым не узнал об этом. Андер встаёт и подходит к окну. Ещё не видя машину Штольберга, он угадывает её марку и цвет. Спустя несколько секунд удаётся ясно увидеть и сидящего за рулём человека. Наконец, автомобиль показывается на дороге среди клёнов. Марина, Артур и Надя выходят на крыльцо, чтобы встретить Иеронима. Они рады его возвращению. Клаэс чувствует, что все трое относятся к Штольбергу самым благоприятным образом. Про Марину и упоминать не стоит, она готова на всё ради его одобрения. Артур испытывает к нему безоговорочное почтительное уважение. Надя по-ребячески чисто и искренне любит Иеронима, как родного отца. Клаэс видит, как звонко хохочущая девочка сидит на плечах Штольберга, а тот улыбается и бережно придерживает её за колени. 

    Штольберг в достаточной мере чуток, но ненавязчив. Дети ощущают его сопереживание, когда им приходится принимать участие в тяжёлых и неприятных экспериментах. Он никогда не отказывает им в бытовых капризах. Доберман и видео игры для Нади, редкие книги для коллекции Артура, деликатесные, самые качественные и дорогие продуты по запросу требовательной в этом аспекте Марины, которая любит, чтобы всё было вкусно и полезно — эти запросы он мог бы просто игнорировать, но покорно исполняет любые желания. Требования Игоря гораздо эксцентричнее. Примерно раз в полгода он просит привезти ему марихуаны, которая якобы способствует облегчению его страданий.

    Клаэс оборачивается к Игорю. Андер уже успел привыкнуть, что читать чужие мысли для него так же легко, как открытую книгу, и несколько расстраивается, когда этого не получается сделать. Игорь улыбается, увидев омрачение Клаэса. 

— Не переживай. Уверен, что ты очень скоро меня превзойдёшь.

— Мне спуститься к нему или он сам меня позовёт?

— Как хочешь. Я вот, пожалуй, предпочту лишний раз на глаза ему не попадаться. Ты не подумай, он не какой-нибудь садюга. Папуля первый раз на меня руку поднял. Просто ситуация сложилась слишком уж неординарная. Ну, иди уже. Вижу, что не терпится.

    Клаэс не спорит, ему и в сам деле интересно взглянуть на этого человека. Дойдя до лестницы, он останавливается и садится на верхнюю ступеньку. С кухни доносится редкое позвякивание посуды, иногда Марина что-то говорит о том, как прошёл день, и кто чем занимался. Всё выглядит так, будто заботливая жена встретила уставшего супруга с работы и теперь, пока тот ужинает, развлекает его непринуждённым разговором об общих детях. Иероним не отвечает ей. Вскоре он заканчивает свою трапезу и пересекает гостевой холл. Увидев наверху лестницы Клаэса, мужчина настороженно замирает, но мимика на его лице ничем не выдаёт удивления. В отличие от своих «детей», он не обладает даром распознания потаённых чувств, потому Клаэс совершенно непредсказуем для него, можно ожидать чего угодно. Даже учитывая все соблюдённые меры предосторожности, Иероним не уверен в своей безопасности на все сто процентов, ведь новый жилец вполне может оказаться отчаянным камикадзе. Вдруг даже собственная жизнь не представляет для него достаточной ценности. В таком случае ему ничего не стоит напасть на похитителя, убить его, а потом самому быть убитым отрядом экстренного реагирования. 

    Клаэс встаёт, не спуская с Иеронима сканирующий взгляд. Не смотря на свой почтенный возраст, Штольберг производит впечатление крепкого и здорового человека, который беспрепятственно способен пробежать марафон без одышки. В воспоминаниях его «детей» Клаэс видит, что Иероним регулярно занимается плаваньем и йогой. Рассмотреть что-либо в нём самом действительно не удаётся, как и предупреждал Игорь. 

— Здравствуй, — беспристрастно произносит Иероним, внимательно глядя на Клаэса. 

    Андер немного увлекается тщетными попытками докопаться до рассудка Штольберга, потому игнорирует приветствие, буквально не расслышав его.

— Тебя ввели в курс дела? 

— Что?

— Вопросы есть?

— К вам?

— А к кому же ещё?

— Мы с вами раньше не встречались?

    Клаэс всматривается в суровые и мужественные черты лица Иеронима, которое будто высечено из холодной, бездушной глыбы мрамора. Тяжело представить, что этот человек когда-то был ребёнком, смеялся, дурачился, фантазировал… А ещё Штольберг кажется Клаэсу знакомым, но каких-то конкретных ассоциаций не вызывает. Возможно, Андер просто видел кого-то очень похожего на улице.

— А ты сам как думаешь?

— Мне кажется, я уже знал вас когда-то.

— Ты подозрительно спокоен.

— Вы, вроде бы, хороший. 

    Иероним смотрит на Клаэса с едва уловимым изумлением, его брови чуть приподнимаются кверху. Он нечасто прибегает к использованию мимики, и этот случай на законных основаниях можно считать исключительным.

— Неужели? И что тебя привело к такому выводу?

— Отношение к вам ваших детей.

— Что ж, наверное, тебе виднее. Ты ужинал? — Клаэс кивает. — Как себя чувствуешь?

— Гораздо лучше, чем до того, как здесь оказался.

— Хорошо. Не возражаешь, если мы присядем?

    Иероним жестом приглашает Клаэса спуститься в гостевой холл и расположиться на диване. Тело Андера всё ещё неокончательно окрепло, он ощущает немощь в конечностях и вряд ли бы долго смог простоять на ногах. Спускаясь, он не сводит умиротворённый и бдительный в то же время взгляд со Штольберга. Мужчина располагается на чёрном кожаном диване перед стеклянным столиком и закуривает сигарету. 

— Бери, если хочешь. — Говорит Иероним, кивая в сторону лежащей на столике пачки.

— Нет, спасибо. Мой брат много курил. Мне не нравилось, что вся квартира пропиталась этим запахом.

    Клаэс удивляется собственному откровению, он вообще не рассчитывал произносить это вслух, это вышло спонтанно. Возможно, это от того, что Иероним смотрит на него со столь глубокой заинтересованностью, будто жаждет знать любую мельчайшую подробность прежней жизни Клаэса. К тому же Клаэс никогда не был болтуном и не любил обсуждать что-то личное даже с близкими людьми. Штольберг же был незнакомцем, Андер буквально впервые его видел, но по необъяснимой причине проникся к нему доверием и симпатией. 

— Вы хорошо с ним ладили?

— Не всегда. Оказывается, я совсем его не знал. Он был гораздо лучше, чем я мог предположить. И теперь я чувствую стыд за всё плохое, что думал о нём.   

— Мне очень жаль, что его больше нет. Возможно, если бы Игорь сообщил мне о вас раньше, то Нэми удалось бы спасти.

    Клаэс чувствует неподдельную горесть в словах Иеронима. Лицо мужчины приобретает трагический оттенок, и на мгновение Андеру мерещится, что на его глазах появляется тот характерный блеск, свойственный человеку, который вот-вот заплачет.       

— Что вы собираетесь делать с тем, кто убивает ваших коллег?

— Хорошо, что ты заинтересован в этом вопросе. Ты единственный, кто встречался с ним лично. Значит, в твоём мозге запечатлено его лицо. Нужно приложить усилия и извлечь это воспоминание. 

— Меня перевезут на Базу?

— Нет. —  С очевидным облегчением отвечает Иероним. — Мне дали неделю, чтобы уладить этот момент самостоятельно. Перемещение может стать для тебя дополнительным стрессом. Если ты справишься, то сможешь остаться здесь навсегда. 

— Я уже пытался. Не получилось.

— Не страшно. Ты многое пережил. Для начала тебе необходимо полностью оправиться. Попытайся вспомнить, говорил ли он что-то о дальнейших своих намереньях. Наш противник не выдвигает требований и нападает хаотично, не придерживаясь какой-либо последовательности. Нам важно знать любую, самую незначительную информацию.

— А кому-то из заключённых удавалось сбежать?

— Да. Был один случай.

— Тогда в чём проблема? 

— В том, что тот человек мёртв. 

    Клаэс удручённо вздыхает. Глупо было полагать, что всё так просто. 

— Можно задать личный вопрос? — Говорит Иероним.

— Да, конечно.

— Ты хорошо помнишь вашу маму?

— Да.

— Что с ней случилось?

— Она умерла, когда мы ещё жили в деревне у нашей бабушки. Мне было десять или одиннадцать. Она долго болела перед этим. А почему вы спрашиваете?

— В вашем случае отношения с семьёй играют очень важную роль. Уже привыкшие обращаться со своими способностями родители помогают детям приспособиться. Если человек с момента появления на свет оказывается изолирован от себе подобных, то ему тяжело принять свой дар и научиться им правильно пользоваться. Неумение контролировать собственный мозг многих погубило. Они сами начинают считать себя сумасшедшими, не справляясь с поступающим потоком информации. Ваши способности непредсказуемы и крайне нестабильны. Они могут циклично и беспрерывно переходить из поколения в поколение, прерываться через раз или же вообще исчезнуть из семьи на столетие, внезапно пробудившись в ребёнке, чьи предки не имеют об этом ни малейшего представления. В подобных случаях родители пугаются, начинают считать своих детей психопатами или одержимыми. Религиозные семьи особенно подвержены суеверным страхам. Бывало, что люди сами сдавали нам своих детей, потому что боялись их, а те не могли понять, что с ними происходит. 

— Но как, если о Базах никто не знает?

— Среди моих коллег есть специально обученные сотрудники, которые занимаются поиском одарённых людей под видом врачей, социальных работников и даже экзорцистов. Иногда к нам обращаются к нам за помощью, а мы проверяем – особенность это или же психическое расстройство. Зачастую одно от другого не отличишь с первого взгляда. Но это случается не часто. Большинство содержащихся на Базе одарённых были выслежены при помощи городских сплетен, каждую из которых мы тщательно расследуем.

    Клаэс мысленно подмечает, что Иероним ни разу не использовал в ходе повествования термин «Образец». Это ещё больше располагает к нему. Андер чувствует, что и он сам, и остальные «дети» Штольберга для него в первую очередь люди, а не подопытные.

— Неужели никто не ищет потом своих родственников, которых вы похитили?

— Ищут, но безуспешно. Если человек нас заинтересовал, то к обычной жизни он уже никогда не вернётся. Одарённые, которые живут сами по себе, без ограничений и контроля, могут быть опасны для общества и для самих себя. Ты и сам знаешь, на что вы способны. Я понимаю, что далеко не все используют свои способности с дурными намереньями. Ваша семья служит тому подтверждением. Но, к сожалению, я всего лишь следую правилам, установленным моим руководством. 

— Можно и я спрошу кое-что личное?

— Спрашивай. 

    В этот момент Штольберг едва уловимо приободряется, он будто рад тому, что смог заинтересовать Клаэса как личность.

— Вы давно так работаете?

— Больше сорока лет.

— А как туда попадают? Вряд ли объявление о найме печатают в газетах…

    Иероним мягко улыбается.

— Ты прав. Не печатают. Поиском достойных кандидатов занимается специализированный комитет. В моём же случае — это семейное дело. Мой отец и дед тоже работали там. — Штольберг мельком взглядывает на свои наручные часы. — Уже поздно. Тебе нужен покой. Больше спи, если этого требует организм, он не обманет. Я попрошу Марину не будить тебя завтра к завтраку. Спустишься, когда сочтёшь себя достаточно отдохнувшим.

***

    К вечеру небо затянули грозовые тучи, а ночью разразился ливень. Порезы на руке начали ныть и зудеть сильнее прежнего. Клаэс осмелился самостоятельно снять бинты, чтобы дать коже возможность свободно дышать. От увиденного он невольно ужаснулся. Раны почти зажили, но борозды шрамов останутся с ним навсегда. В общей сложности их примерно двадцать. Страшно представить, как всё это выглядело изначально до наложения швов.

    Периодически помещение озаряют вспышки молнии, слышатся отдалённые раскаты грома. Клаэс думает о докторе Василевском и Адли. Ему становится тоскливо и тяжело на душе, ведь они оплакивали его с неподдельной, глубокой горечью. И вдруг на Андера снисходит озарение. Он называл имя убийцы Емельяну Мечникову. Детектив должен помнить его, возможно, он даже что-то разузнал. Клаэс садится на пол, закрывает глаза, делает глубокий вдох и пытается детально воссоздать в памяти лицо Емельяна, чтобы увидеть, чем тот занимается в данный момент. Постепенно тьма перед мысленным взором заполняется тысячей несвязных образов, мелькающими знакомыми и незнакомыми лицами, которые смазываются, ложась друг на друга, и навязчиво соперничают за внимание. Вскоре к визуальным сюжетам присоединяется нарастающий гул голосов, будто Клаэс внезапно оказался в центре многолюдной улицы, заполненной суетливыми горожанами. Обрывочные реплики и вскрики успешно удаётся приглушать, но их так много, что приходится прикладывать массу усилий, чтобы не заблудиться в них. Голова начинает гудеть. Иметь дело с теми, кто находится рядом, довольно просто и не требует особенной нагрузки. А вот с поиском конкретного человека, чьё точное местоположение не известно, всё ещё возникают сложности. Умственная перегрузка отражается на физиологическом состоянии, как и предупреждал Игорь. Сердцебиение учащается, воздуха в комнате будто бы не хватает, хотя Клаэс сидит прямо напротив распахнутого настежь окна. Вдохи становятся сдавленными, короткими и хриплыми. Наконец, среди массы кишащих многослойных фрагментов появляется Емельян. Он лежит на диване в своей гостиной и смотрит в потолок. Включен телевизор, но на происходящее на экране детектив не обращает внимания. Рядом на полу пустая бутылка конька. Клаэс морщит нос, чувствуя резкий запах алкоголя. Мечников пьян. Он думает о прожитых годах, о погибшей много лет назад семье, о ноге, не дающей покоя, о службе в полиции, ставшей для Емельяна смыслом жизни. Но теперь рвение вершить справедливости растаяло, как снег на мартовском солнце, и не осталось больше ничего, за что старому детективу хотелось бы зацепиться. Порою не так-то просто оправдать собственное существование, если всерьёз задумываться об этом. Преследует настырная, злорадствующая убеждённость, что любые начинания заведомо обречены на провал, не стоит и пытаться. Ещё он думает об Андреевых. Эти мысли самые мрачные и тягостные. Клаэс тонет в них. Ощущения и в самом деле схожи с подводным погружением. Кислород кончается, нарастающее давление не позволяет опуститься глубже. На последнем вдохе Андер пытается произнести имя детектива.

    Емельян настораживается и напрягает слух. Он отчётливо услышал голос Коли, но теперь не может определить, откуда тот прозвучал. Мечников неуклюже поднимается, морщась от боли в ноге, включает свет и обходит квартиру, внимательно осматривая каждый угол, будто Андреев мог собственной персоной оказаться где-то здесь и звал его из соседней комнаты. Или с лестничной клетки. На всякий случай, Емельян выглядывает в подъезд. Детектив готов поклясться чем угодно, что был далёк от состояния дрёмы и голос прозвучал наяву.  

— Коля? — С надеждой обращается Емельян к пустоте, но ответа не получает.

    Эффект, произведённый резким «выныриванием», оказывается ещё болезненнее. Голова будто сдавлена в тисках. Клаэс раздражённо морщится, пытаясь приподняться, но тут же немощно падает обратно на пол. Снова подступает тошнота. Нэми стоит напротив, перед окном и с жалостью смотрит на брата.

— Почему не получается? — раздосадовано стонет Клаэс, массируя ноющие виски. 

— Потому что ты слишком торопишься. — Клаэс оборачивается к дверному проёму и видит припавшего плечом к косяку Игоря. — Если так переусердствовать с непривычки, то можно и дурачком на всю жизнь остаться. Я не шучу. Ну или инсульт словить. Артерия в мозге лопнет. Бам! И ты варёная морковка. Но ты вспомнил очень важную деталь, это хорошо.

— Ты следишь за мной?

— Ага. Должен же я знать, с кем живу под одной крышей. Не переживай, я умею хранить секреты, и твой друг-детектив должен стать одним из них.

↑ 11. КРЫСЫ.

    Клаэс не отвечает. Меньше всего прочего ему сейчас хотелось бы поболтать. Игорь проходит в комнату, по-хозяйски усаживается на кровать и с задумчивым видом закуривает, даже не предложив Клаэсу помочь подняться с пола. 

— Это ещё ерунда, правда, — уже совершенно другим, меланхоличным тоном продолжает Игорь. — Некоторые и обделаться могут, и приступ эпилепсии словить. Я ловил. А кто-то гуляет по чужому подсознанию, как по лесочку за грибочками. Это дело практики. Не унывай.

— Что ты здесь делаешь? — В дверном проёме появляется Марина и укоризненно взирает на Игоря.

— Нашему новому братишке стало дурно, я пришёл его поддержать.

— Это правда? Что-то болит? Может, чаю приготовить? —  Теперь Марина с беспокойством поворачивается к Клаэсу.

— Нет, спасибо. — Слабо отвечает Андер.

    Он чувствуют неловкость за то, что всё ещё сидит на полу. Лицо и футболка на груди запачканы кровью, которая натекла из носа. И единственное, что ему сейчас действительно нужно — это побыть одному.

— А я бы не отказался! Три кубика сахара, пожалуйста. 

— Сам сделаешь, — недоброжелательно отвечает Марина Игорю. — Возвращайся в свою комнату. Клаэсу нужно отдохнуть.

    Игорь издевательски усмехается.

— Ты серьёзно? Возомнила себя моей мамочкой? Какая же ты смешная. 

— Игорь, иди спать, пожалуйста. — Сдержанно повторят Марина. 

    Клаэс, безмолвно наблюдающий за сценой со стороны, чувствует бессильный гнев девушки.

— Ну мамуууль, ещё десять минуточек.

    Марина смиренно принимает своё поражение. За многие годы жизни под одной крышей с зловредным, переменчивым «братом» она успела понять, что бороться с ним бесполезно. Она бросает на Игоря последний испепеляющий взгляд, после чего со всей своей доброжелательностью вновь обращается к Клаэсу:

— Тебе точно ничего не нужно?

— Нет.

    После этого девушка уходит. Чуть слышно хлопает дверь её спальни дальше по коридору. Клаэсу становится даже жаль её. Он тайком наблюдает за расслабленными движениями Игоря, пока тот подходит к окну, чтобы выкинуть бычок, и пытается понять, из-за чего он так груб с Мариной.

— Она мне просто не нравится. Бывает же так, ничего не могу с этим поделать. И раз уж на то пошло — мне здесь никто не нравится. У всех, кроме меня, чёртов стокгольмский синдром. Считают папулю таким прям из себя славненьким и добреньким... 

— Я тоже не считаю его плохим человеком.

    Игорь в некотором недоумении оборачивается к Клаэсу, который, наконец, нашёл в себе силы добраться до кровати и теперь, переводя дыхание, немощно прильнул спиной к стене, вытянув ноги.

— Всё понятно. Значит, ты тоже идиот. Какая жалось. Я был уверен, что ты будешь проклинать меня из-за того, что по моей вине оказался здесь.

— А у меня был выбор? Я тебе благодарен.

    Игорь молчит. Клаэс в этот момент улавливает в нём нечто сродни отчаянью, но чувство это столь глубоко спрятано, что можно ошибиться. В целом он производит впечатление человека беспечного и довольно наглого, что не слишком-то сопоставимо с тем положением, в котором он находится. Сейчас Клаэс точно осознаёт, что это лишь защитная реакция, за которой прячется запуганный, измученный ребёнок. Видимо, Игорь замечает, что Андер сумел отыскать брешь в его броне. Он бросает на Клаэса презрительный взгляд и уходит, ни сказав больше не слова. Как-то успокаивать его нет ни малейшего желания. И сил. Андер проваливается в забытье, едва голова касается подушки. 

***

    Утром Клаэс пробуждается от пронзительного визга Марины. Перепугавшись спросонья, он рывком принимает сидячее положение и суматошно осматривается, усердно пытаясь сообразить, что стало причиной паники. Он видит девушку, стоящую на пороге комнаты. Её лицо искажено гримасой ужаса, Марина прикрывает рот ладонями, чтобы снова не закричать. А по углам, столу, полкам и кровати Клаэса суетятся крысы. Они буквально всюду. Такого их количества, сосредоточенного в одном месте, и сам Андер никогда прежде не видел даже в своей квартире. Но в отличие от девушки он не напуган, грызуны у него ассоциируются с чем-то родным и приятным, и уж точно никаких негативных эмоций не вызывают. Знакомая крыса-альбинос взобралась на его плечо и щекочет усами шею. Клаэс непроизвольно морщится, сонно улыбается и указательным пальцем гладит зверька по голове. 

— Что здесь происходит??! — Вопрошает шокированная Марина.

— Не знаю, но не бойся, они не укусят. Я думаю, они пришли меня навестить.

— Да какая разница, укусят или нет?!! — Продолжает верещать перевозбуждённая девушка. — Это ужасно!! Ты их сюда позвал?!

— Нет, вроде бы. Но если да, то не нарочно.

— Пусть они немедленно уберутся!

— Они пока не очень меня слушаются, если честно. Но я постараюсь. Успокойся, пожалуйста.

    На крики Марины приходят Артур и Надя. 

— Ни фига себе, — невозмутимо произносит рыжеволосая девочка и присаживается на корточки, чтобы попытаться поймать одну из крыс, но в руки они не даются.

— От-т-ткуд-д-да они?? 

    Из-за волнения Артур даже заикается сильнее обычного, но, несмотря на это, и позабыв о своей скромности, с отважным видом отстраняет Марину и заслоняет её собой.

    Вскоре приходит и Игорь. Выглядит он как-то особенно плохо, всем своим видом походя на восставшего из могилы мертвеца. Костлявой ладонью он придерживает на груди накинутый поверх голых плеч длинный и сильно растянутый кардиган. Его связала Марина. Если не находится дел по хозяйству, то девушка берётся за спицы, чтобы скоротать время. Созданные ею предметы гардероба есть у каждого обитателя дома, даже у Иеронима. Зимой он носит подаренный ему широкий чёрный шарф. 

— Доброе утро, крысиный король, — говорит Игорь, с интересом рассматривая грызунов. — Точно не кусаются? Дай мне вон ту чёрненькую погладить.

— Игорь, не смей! — Возмущённо восклицает Марина и хватает его за рукав. — Они могут переносить инфекции! 

— Пожалуйста, не паникуйте. — Почти умоляюще просит Клаэс. — Я попробую всё уладить.

— Пусть они немедленно уберутся отсюда! Это отвратительно!!

— К-к-ка-ак они сюда п-попали?!

— А они дрессированные? Трюки показывать умеют?

    Из-за чрезмерного количества шума с раннего утра вновь начинает болеть голова. Клаэс мучительно морщится, проходит к двери, закрывает её перед носами собравшихся за порогом непрошенных зевак и запирается изнутри. Марина начинает настойчиво стучать и велит немедленно открыть. Угрозы Клаэс игнорирует, как и просьбы Игоря впустить его посмотреть. Андер встаёт в центре комнаты и утомлённо осматривает суетящихся вокруг него крыс. Откуда они взялись здесь, да ещё в таком количестве, он и сам не понимает. Серёжка, принадлежавшая Нэми, по-прежнему в ухе. Возможно, крысы тянутся именно к ней. Нужно в срочном порядке что-то предпринять, чтобы избавиться от них, иначе ситуация из неловкой перерастёт в критическую. Клаэс поднимает руку и направляет указательный палец в сторону открытого окна.

— Вам нельзя тут находиться, — почти извиняющимся тоном говорит он.

    Крысы собираются вокруг него, мельтеша перед ногами. Их не меньше сотни. Альбинос всё ещё сидит на плече. Андер косится на неё и с очень серьёзным видом спрашивает, будто и впрямь ожидая развёрнутого ответа:

— Что вам нужно?

    Через минуту вновь раздаётся стук в дверь. За ней стоит Иероним собственной персоной. Клаэс знает об этом. Марина уже успела обратиться к нему с жалобой, и визит к нарушителю общественного спокойствия не заставил себя долго ждать.

— Клаэс, открой, — голос Иеронима никаким образом не свидетельствует о негодовании или злости, он невозмутим и спокоен.

    Клаэса не страшит перспектива какого-либо наказания, он даже не ощущает в полной мере своей непосредственной причастности к произошедшему. Вопреки желанию лечь обратно в кровать, позволить дружелюбным грызунам облепить себя с ног до головы и безмятежно уснуть, Клаэс открывает.

— Я не виноват.

— Ничего страшного.

    Иероним окидывает комнату равнодушным взглядом, но порог переступить всё же не решается.

— Они могут остаться, но только в пределах этого помещения. Ты можешь это проконтролировать?

— Не уверен.

— Хм...

— Я попытаюсь.

— Ты будешь завтракать?

— Наверное.

— Мы будем ждать тебя в столовой. 

    Сохраняя своё непревзойдённое самообладание, Иероним удаляется. Клаэс угрюмо хмурится ему вслед, а затем замечает под ногами несколько особо пронырливых крысят, уже норовящих ускользнуть в коридор. Он поспешно заграбастывает их в охапку и захлопывает дверь.

    Клаэс не придумал ничего лучшего, чем попросту закрыть грызунов в своей спальне. Если им надоест сидеть взаперти – тем лучше, пусть уходят так же, как и пришли. Перед выходом из комнаты Андер тщательно умывается и наспех забирает волосы в небрежный хвост, чтобы за столом не выглядеть слишком уж помято. Невзирая на то, что он здесь заложник, а не гость, Клаэс не хочет никого оскорблять своим неряшливым видом.

    К моменту его появления в столовой все дети Штольберга и он сам уже сидят за столом. Марина половником разливает по тарелкам густую овсяную кашу с кусочками фруктов и дроблёным миндалём. Марина очень рассержена, ведь Иероним не приказал избавиться от крыс, а ему уже не возразишь. 

    Клаэс занимает свободное место между Игорем и Надей. На девочку он старается вообще не смотреть, а вот она, в свою очередь, разглядывает его неприкрыто и беспардонно. Разлив по стаканам свежевыжатый апельсиновый сок, Марина тоже садится, желает всем приятного аппетита и «семья» молча приступает к трапезе. Возможно, принимать пищу в тишине тут принято издавна, потому Клаэс даже не намеревается вносить в закрепившиеся устои какие-либо коррективы. Но Игоря эти правила, кажется, не касаются.  

— А у Нади снова завелись вши.

    Девочка от неожиданности чуть не давится булкой, затем резко вскакивает, с грохотом опускает ладошки на стол и подаётся вперёд, к Марине, обращаясь именно к ней.

— Он врёт! Это не правда, не верь!!

    В этот момент Клаэс понимает, что Надя всё же признаёт своеобразный авторитет Марины и даже побаивается её, ведь девушка может настоять на обстригании волос, если того будут требовать обстоятельства.

— А она уже поверила и обязательно проверит, — злорадствует Игорь, которому явно нравится выводить из себя тех, кто случайно оказывается рядом. — Да ты не переживай так сильно, тут у всех есть свои маленькие секретики. Клаэс, ты уже знаешь, что Марина страдает от неразделённой любви к нашему папуле? 

    Марина опускает недонесённую до рта ложку с кашей обратно в тарелку и устремляет гневный взгляд на расслабленно улыбающегося Игоря

— Она просто с ума по нему сходит, представляешь? Мало того, что официально он ей приходится отцом, так ещё и как личность вообще не воспринимает, только как домработницу. Но Марина у нас девушка стойкая и продолжает надеяться, что однажды они будут счастливы вместе.

    Клаэс самому становится неловко. Он косится на Иеронима, который продолжает спокойно завтракать, словно не слыша и не видя никого вокруг. Марина испепеляет Игоря, сидящего напротив, преисполненным ненавистью взглядом и из последних оставшихся сил старается сохранить самообладание. Девушка уже привыкла к подобным выходкам, но Клаэс чувствует, что если бы на то была её воля, то она засунула бы Игорю кляп в рот и никогда его не вытаскивала.

— Не надо смущаться своих естественных и светлых чувств, Мариночка. Если хочешь, то можешь обсудить это с Артурчиком. Он-то не понаслышке знает, каково быть влюблённым безответно. 

    Сконфуженный Артур, до последнего надеющийся, что до него очередь не дойдёт, бледнеет, затем заливается стыдливым румянцем, резко поднимается из-за стола и поспешно ретируется, не проронив при этом ни слова. Игорь всё с тем же безмятежным видом мешает кашу в тарелке, игнорируя осуждающие взгляды Марины и Клаэса.

— Что? — С искренним недоумением спрашивает Игорь, оглядывая присутствующих. — Я, вообще-то, делаю всем вам одолжение.

— Шёл бы ты нахрен с такими одолжениями! 

— Надя!! — Возмущается Марина. — Следи за выражениями!

— Всё, я наелась! 

    Девочка собирается выйти из-за стола, но её останавливает Иероним. Его тон властен и не приемлет ослушания, при этом Штольберг даже взглядом Надю не удостаивает.

— Сядь на место.

— Артур ушёл, а мне почему нельзя?!

— Я не намерен повторять дважды. Игорь прав.

— Ну хоть кто-то меня понимает, — отзывается удовлетворённый торжеством справедливости Игорь. — Я, к вашему сведенью, пытаюсь мотивировать вас. А вместо благодарности одни только обидки. Если бы вы чуть больше старались, то ваши головы не были бы для меня проходным двором.

— Знаешь, не все такие одарённые, как ты. Мог бы учитывать это хотя бы иногда, — напоминает Марина.

— Вы просто лентяи.

— Лентяи?! — Марина снова вспыхивает. — Артур лишился глаза!

— Да. Потому что ленился. Все вы тут слишком расслабились, как мне кажется. Думаете, это летний лагерь? А отдуваться за всё приходится мне. Ну, ничего страшно. Очень скоро меня не станет, и тогда База выберет кого-то из вас, чтобы активно дрючить. И никакие отмазки их интересовать не будут. Да, папуль?

    Марина обращает умоляющий взгляд на невозмутимого Штольберга, но тот молча вкушает трапезу.

— Вот видишь, папочка со мной согласен. 

    Клаэс придерживается позиции невмешательства. Ему нет дела до этих людей и принимать участие в их перепалках он тем более не собирается, но методы Игоря по воздействию на пробуждение скрытых возможностей своих «братьев и сестёр» кажутся ему и впрямь не вполне приемлемыми. У Андера всё ещё не получается увидеть, что в действительности творится в его голове, и побольше узнать о его подлинных переживаниях и желаниях. Возможно, сильные негативные эмоции, по мнению Игоря, могут стать катализатором прогресса у остальных «Образцов» Штольберга. Но более вероятно, что он просто злобный невротик, который получает удовольствие от скандалов.

    Игорь больше не произносит ни слова и покидает столовую, не съев и половины своей порции. Иероним уходит почти следом за ним, но от своего завтрака он не оставляет ни крошки. Проходя мимо Клаэса, Штольберг задерживается на пару секунд, остановившись за его спиной, и сообщает:

— Я надеялся, что моё руководство войдёт в твоё положение и предоставит чуть больше времени для восстановления сил. Но поступил срочный запрос на проведение тестирования для выявления твоего Коэффициента. Через два часа я буду ждать тебя в своём кабинете.

    Емельян так и не смог уснуть минувшей ночью, беспокойно ворочался с боку на бок до самого утра. Его не покидало тревожное чувство, которое напрямую было связано с Андреевым. Детектив был уверен, что Коля пытался связаться с ним, ведь «они» это могут. В свете последних событий, с которыми Мечникову довелось столкнуться, он был готов поверить во что угодно и любая, самая дикая новость не вызвала бы у него должного удивления. Позавтракав бутербродами с кофе, щедро разбавленным коньяком, Емельян принял решение вернуться к более основательному ознакомлению с личностью Серафимы Лазаревой. Несколько дней назад он заезжал пообедать в то самое кафе, где работает её мать. Настя показалась ему воплощением женственной нежности, кроткости и благовоспитанности. Она была вежлива и учтива со всеми посетителями, с особым трепетом относясь к самым маленьким гостям кафе. Выглядела Настя скромно, макияжем не пользовалась, ногти лаком не покрывала, волосы естественного золотистого оттенка подстрижены под аккуратное каре. На первый взгляд она могла показаться довольно невзрачной, но всё её существо излучало некое благословенное тепло, к которому хотелось тянуться. 

    Емельян приезжал и на следующий день, когда у Насти был выходной, чтобы поговорить с её коллегами и руководством. Он вновь прибег ко лжи, сказав, будто некий клиент детектива подозревает, что Лазарева является его женой, ушедшей от него много лет без объяснений вместе с маленькой дочерью. Все единогласно утверждали, что Анастасия святой человек. Она порядочна настолько, насколько это вообще возможно, законопослушна, добросердечна и добра ко всем, кто её окружает. То же самое было сказано и о её дочери. Сима часто приходит встречать маму с работы и любит поболтать с её коллегами. Живут они довольно бедно, во многом вынуждены себе отказывать, но никогда не унывают по этой причине и не жалуются. Все, кто знаком с ними — завидуют их взаимопониманию и царящей в отношениях идеалистической гармонии.

    Вполне вероятно, что если Серафима действительно замешана в чём-то, то её мать может не догадываться об этом. Теперь Емельян решил наведаться в посёлок, в котором обе Лазаревы появились на свет. Он надеялся поговорить с соседями или найти каких-нибудь старых друзей семьи. Путь был не близок, предстояло проехать больше четырёх сотен километров.  

↑ 12. ОКНО.

    Явившись в назначенный час к кабинету Штольберга, Клаэс уже застаёт там ожидающих его Артура, Игоря и самого Иеронима. Он знает, что эксперимент этот внеплановый, коллективные тренировочные «занятия» проходят по четвергам, потому сегодня ни Надя, ни даже Артур в них принимать участие не будут. Артур присутствует сейчас в качестве ассистент Иеронима, а Игорю и Клаэсу предстоит нечто вроде шахматного турнира. Игорь обладает самым высоким Коэффициентом, потому сравнение будет вестись непосредственно с ним.

    Штольберг впускает участников вперёд себя и закрывает дверь. Сам кабинет ничем не примечателен. Обстановка выдержана всё в тех же древесных и чёрных тонах. У окна расположен массивный дубовый стол, за ним по обе стороны стоят два кожаных кресла. Противоположная сторона от пола до потолка занята книжными полками и закрытыми шкафчиками. Только через кабинет можно попасть в саму лабораторию. Она находится за тяжёлой цельнометаллической дверью, у которой нет даже ручки. На уровне лица располагает сенсорный экран, он загорается от прикосновения Иеронима, среагировав на зарегистрированные отпечатки пальцев. Звучит короткий звуковой сигнал. Штольберг подходит ближе и шире раскрывает глаза, чтобы программа на следующем этапе отсканировала сетчатку глаз. Затем дверь открывается сама по принципу створок лифта. Штольберг вновь пропускает своих безмолвных воспитанников вперёд,  после заходит сам, и дверные створки закрываются. 

    Перед Клаэсом предстаёт обширное пространство площадью приблизительно в пятьдесят квадратных метров. Он непроизвольно щурится с непривычки, потому что здесь в сравнении с остальными помещениями дома слишком много света, но вскоре глаза привыкают. Основная часть  свободна, в центре стоит прямоугольный мраморный стол и десять табуретов вокруг него. Потолок, пол и стены полностью состоят из того же металлического сплава, что и дверь, Клаэс знает, что толщина их не менее тридцати сантиметров. Лабораторию вполне можно использовать в качестве бункер, потому как ей не способен навредить даже ядерный взрыв. Три стены совершенно пусты, вдоль четвёртой, занимая её целиком, установлена крупногабаритная панель с множеством плоских экранов разного размера, рубильниками, лампочками, индикаторами, кнопками и датчиками. У Андера глаза разбегаются при виде этой аппаратуры. 

    «Это тот самый компьютер, считывающий мозговую активность», — поясняет Игорь. 

    В углу стоит хирургический стол, накрытый простынёй, рядом с ним установлен внушительных масштабов стеллаж, забитый медицинским инвентарём, среди которого есть и дефибриллятор, и аппарат искусственной вентиляции лёгких, и много такого, о назначении чего Клаэс даже не догадывается. Над столом закреплена медицинская лампа, наклон которой можно регулировать. Глядя на операционный угол, Андер ощущает бегущий по коже холодок.

    В помещении лаборатории отсутствуют какие-либо запахи. Звуки извне тоже не поступают. Сложилось впечатление, что здесь установлена некая неизвестная рынку потребления система стерилизации, и любая пылинка, попадающая внутрь, мгновенно расщепляется на атомы и перестаёт существовать. Также Клаэс замечает и камеры, установленные под потолком в четырёх углах. На одном из включенных мониторов он может видеть размноженное изображение себя с разных ракурсов. Других камер в доме нет, только здесь и вдоль забора, окружающего территорию, Клаэс знает это наверняка.

    Артур и Игорь садятся за мраморный стол. Игорь за руку тянет Клаэса, чтобы тот последовал их примеру. Иероним тем временем нажимает несколько хаотично расположенных кнопок на панели, и все экраны разом загораются. 

    «Что мне нужно будет делать?» — спрашивает Клаэс.

    «Выколоть мне глаз. Шучу. Учти, что сейчас тебя подключат к своеобразному детектору лжи. Папуля и его друзья должны быть уверены, что ты выкладываешься по полной. Постарайся не думать в этот момент о своём друге-детективе. Ты только подставишь его, он и так слишком много знает. Папуля обязательно спросит чуть позже, как твои успехи с работой над воспоминаниями. Лучше соври". 

    Иероним надевает на голову Артура тонкий металлический и абсолютно гладкий обруч, фиксирующийся в размере при необходимости. Ширина прибора составляет не больше сантиметра, провода он не имеет, к компьютеру подключается дистанционно. Точно такие же обручи он выдаёт Игорю и Клаэсу. Сперва Андер ожидает, что, надев обруч, ощутит, как под кожу вонзается сотня игл для лучшей фиксации, но ничего подобного не происходит. Устройство это оказывается необычайно лёгким, почти невесомым, от него чувствуется лишь свойственная металлу прохлада. 

— Известно ли тебе, как работает твой мозг? — Обращается Иероним непосредственно к Клаэсу. — Что в твоём представлении есть мысль?

— Электричество? 

— Верно. Все чувства и эмоции — это электрохимические процессы, вызванные взаимодействием нейронов между собой. Их активность генерирует электрическое поле достаточной мощности, чтобы его можно было зафиксировать с внешней стороны головы. Существует пять основных волн из общего спектра, каждая из которых отвечает за определённую направленность мысли: за концентрацию, интуицию, эмоции и так далее. Альфа, Бета, Гамма, Дельта и Тета волны в свою очередь делятся на низкие и высокие, что в совокупности полученных показаний может дать полноценную картину того, о чём ты думаешь. Компьютерная программа считает и расшифрует данные. Артур будет задавать вопросы, но не вслух. Отвечать тоже не нужно, главное — подумать об ответе, программа всё зафиксирует. Это задание на скорость. Оно направлено на выявление доминирующего Образца. 

    Клаэс впервые слышит от Штольберга это слово, но понимает, что сейчас они находятся под пристальными взглядами его коллег и использование профессиональной терминология, вероятно, является необходимостью.    

— Начнём с чисел. С интервалом в десять секунд Артур будет загадывать новое от единицы до тысячи. Приступим.

    Иероним садится за стол рядом с Артуром напротив Игоря и Клаэса. Андер теряется по началу, вопросительно осматривая присутствующих, а затем сосредотачивается на единственном глазе Артура и отчётливо слышит его голос, но без заикания. «Пятьсот девяносто восемь». Клаэс приоткрывает рот, чтобы озвучить ответ, но вспоминает о ненадобности данного действа. Далее всё раз за разом повторяется. Сто пятьдесят семь, девяносто девять, два, семьсот одиннадцать… На мониторах компьютеров плавно движутся волны с различной амплитудой. Клаэс не может прочесть «мысли» компьютера, потому лишь делает предположение насчёт того, что под мозговую активность каждого испытуемого и пяти основных его волн отведён отдельный экран. Помимо мыслительных процессов также фиксируется их пульс, частота дыхания и общее состояние организма, чтобы иметь возможность увидеть разницу между состоянием покоя и процессом выполнения поставленных задач. Клаэс узнаёт загаданные числа после второй-третьей секунды. 

— Переходим ко второму этапу. 

    Штольберг встаёт, приносит очки виртуальной реальности в толстой металлической оправе и надевает их на Артура, не снимая при этом его обруч. Задав на панели управления нужные настройки, Иероним вновь оборачивается к столу с подопытными.

— Каждые двадцать секунд Артуру будет продемонстрирован слайд с неким изображением. Ваша цель – тоже детально увидеть его. 

    Клаэс снова приходит в минутное замешательство, ведь он больше не может видеть глаз Артура. Впрочем, очень скоро он понимает, что в этом нет необходимости. Достаточно лишь воссоздать его в своём воображении с точностью до каждой крапинки и блика, вспомнить цвет радужной оболочки, количество обрамляющих ресничек… 

    Клаэс покидает лабораторию. Пространственно-временной континуум расступается перед ним, как море перед Моисеем, и он оказывается где-то в горах. Над головой сгустились тучи, веет холодом. Ветер путает волосы, забранные в хвост, и обжигает кожу. Клаэс чувствует его каждой порой. Но вдруг всё исчезает. Теперь он в центре многолюдного и хаотичного потока. Это город, причём очень большой и шумный. Концентрируя внимание на окружающих людях, Клаэс выделяет преобладающие азиатские черты и предполагает, что оказался в Токио. Слайды сменяют друг друга, и Андер перестаёт вздрагивать, переносясь в новое место. С каждым разом становится только проще, теперь возникающие пейзажи воспринимаются подобно экрану в кинотеатре, а не как окружающая действительность. Клаэс самостоятельно смог изменить формат для удобства. Он радуется своему успеху в установке границ между своим и чужим сознанием. 

— Переходим к третьему этапу. — Иероним снимает с Артура очки и откладывает их в сторону, а затем обращается к Игорю и Клаэсу. — Прошу вас пересесть на разные стороны стола.

    Игорь, вставая, чуть пошатывается. Он выглядит совсем измученным и обессиленным, подмигивая Андеру с прежней лукавой ухмылочкой. Иероним раскладывает перед ними по десять пластиковых карточек пустой стороной к верху.

— На каждой из них написано слово. Вы должны одновременно вскрывать по одной. Задача заключается в том, чтобы узнать содержимое карточки оппонента и помешать ему увидеть свою.

    Клаэс поднимает первую карточку, на которой написано «верификация». Он переводит взгляд на Игоря, даже не надеясь, что с ним всё будет так же просто, как с Артуром. Взламывать чужие замки и вешать их на себя Андер всё ещё плохо умеет.

— Следующая. — Произносит Иероним.

    Это значит, что Игорь узнал слово Клаэса, и компьютер засчитал ему бал. Андер не только не смог увидеть его карточку, но и не спрятал свою. 

   «Представь, что ты стоишь у открытого окна, которое нужно закрыть. Ты продолжишь всё видеть, но сам окажешься за непроницаемой преградой».

   «А как открыть твоё окно?». 

   «Разбей его».

— Следующая.

    Клаэсу надоедает смотреть в смеющиеся прищуренные глаза Игоря, и он зажмуривается, но, вопреки своим ожиданиям, продолжает видеть. Теперь перед ним не лаборатория, а душный спортивный зал, наполненный звонким гоготом детских голосов. Мальчишки-первоклассники играют в футбол. Среди них бегает и Игорь. Клаэс хочет переступить порог зала, но дверь перед ним резко захлопывается, едва не ударив его по носу. 

— Следующая.

    Клаэс оборачивается на голос и вновь оказывается в лаборатории, но теперь он стоит рядом с Иеронимом и смотрит на себя же самого, сидящего за столом. Все, кто находится в помещении, неподвижны, они в буквальном смысле застыли, исходя из чего Клаэс делает вывод, что его маленькое путешествие происходит вне времени. Недолго думая, он приближается к Игорю, обходит его со спины и смотрит на карточку, которую тот держит в руках, но та пуста. Откуда-то издалека звучит его приглушённый смешок. 

    Проекция лаборатории рассеивается, и Клаэс оказывается в слепящем белоснежном НИЧТО. Глаза быстро привыкают. Андер растерянно осматривается по сторонам, но ни в одном из направлений не видит конца. Вдруг кто-то едва ощутимо толкает его в спину, над ухом вновь раздаётся смех Игоря. Клаэс оборачивается и видит в метре перед собой единственное окно на бесконечной белоснежной стене. Он подходит ближе и кладёт ладони на стекло. Ему точно известно, что по ту сторону за ним наблюдают, сам же Клаэс видит за окном лишь непроглядную тьму. Крепко сжав кулаки, Андер несколько раз стучит по стеклу, но тщетно.

— Следующая. — Звучит неизвестно откуда голос Иеронима, и он настолько громок, что Клаэс жмурится от боли в барабанных перепонках и зажимает ладонями уши.

    Открыв глаза, он вновь видит перед собой лабораторию. 

   «Ну же, не бойся, ты мне не навредишь».

    Клаэс переводит озадаченный взгляд на Игоря, он по-прежнему улыбается, но выглядит ещё хуже. Лоб его покрылся испариной, белки глаз покраснели, руки дрожат. Это свидетельствует о том, что ему крайне тяжело удерживать оборону, он почти на пределе. Если у Клаэса и получится, то исключительно из-за того, что у Игоря иссякнут внутренние резервы. 

— Следующая.

    Пространство по сторонам утрачивает чёткость, расплывается, преображаясь в неясную смазанную кляксу и образуя узкий коридор между ними. Клаэс пытается посмотреть в сторону, но не может, его взгляд прикован к расширившимся зрачкам Игоря. Вскоре он погружается в них целиком, а за ними вспыхивает уже привычный свет, и вот перед Андером снова знакомое окно. Чем сильнее проявляется упорство взломщика – тем больше усилий приходится прилагать, чтобы удерживать его. Это отнимает слишком много жизненной энергии, которой в Игоре и без того осталось мало. Клаэс отчётливо понимает это. Он чувствует, как стекло начинает вибрировать под его ладонями. Игорь испытывает при этом вполне реальную боль. Она сравнима с ощущением сильнейшего давления под прессом, будто ты оказался в замкнутом кубическом помещении, пространство которого постепенно сужается. Вот ты уже не можешь ни шевельнуться, ни сделать вдох, кости хрустят и ломаются, рёбра пронзают лёгкие. Клаэс чувствует это тоже, но не на себе, а через Игоря. 

    Вдруг на стекле под пальцами Андера появляются трещины. Они стремительно расползаются, начинают откалываться и осыпаться мелкие осколки. На рефлекторном уровне, почти бессознательно, Клаэс замахивается и наносит удар. 

    Андер широко раскрывает глаза, чувствуя призрачное, слабое подобие взрывной волны и слыша звон разбитого вдребезги окна. Слово Игоря — «экзекуция». В это же мгновение глаза Игоря закатываются, и он с грохотом падает со стула. Артур оперативно реагирует и переносит Игоря на операционный стол. Затаив дыхание, он с обеспокоенным видом считает пульс на тонкой шее, Иероним же невозмутимо наблюдает за происходящим и ждёт оглашения результатов. 

    Клаэс оцепенел. Он совершенно не чувствуют какую-либо энергию, которая должна исходить от тела Игоря. Постепенно приходит осознание гипотетически совершённого убийства.

— Но… Он же сказал, что я ему не наврежу...

— Он не д-д-дышит.   

    Даже эта новость не выводит Иеронима из душевного равновесия. Возможно, это от того, что Игорь уже не первый раз в некотором смысле умирает, и его критическое состояние не расценивается как нечто непоправимое. Штольберг, сохраняя прежнее спокойствие, быстро оказывается рядом с ним, включает дефибриллятор, ловко распахивает рубашку на Игоре, попутно отрывая застёгнутые через одну пуговицы, регулирует настройки аппарата, смазывает электроды токопроводящим гелем, прикладывает их к грудной клетке и кивком велит Артуру давать первый разряд. Он делает это с отточенным профессионализмом, не мешкая и не нервничая. Позвоночник Игоря выгибается дугой, затем тело вновь обмякает. 

    Клаэс не двигается с места. Он ошарашенно наблюдает за происходящим и ощущает внутри себя нарастающую панику. Пожалуй, никогда прежде он не испытывал ничего подобного. Сердце так часто бьётся, что Андер начинает задыхаться. Непреднамеренность убийства никаким образом не оправдывает его. Если бы сейчас перед Клаэсом возникло некое божественное существо и предложило обменять собственную жизнь на жизнь Игоря, то Андер, нисколько не сомневаясь, согласился бы. Личная симпатия или неприязнь не играли бы в данной ситуации роли. 

    Артур засекает положенный интервал времени и даёт второй разряд, который возвращает Игоря к жизни. Он делает глубокий хрипящий вдох и сжимает простынь в кулаках, предпринимая слишком резкую и необдуманную попытку подняться, но Иероним удерживает его.

— Не шевелись, — строго приказывает он. — Дыши размеренно.

    Игорь пытается что-то произнести, не выходит. Вытаращенными глазами он суматошно осматривает нависших над ним Штольберга и Артура, но словно не узнаёт их. Затем выражение его лица делается осмысленным и свирепым.

— Чтоб вас всех черти драли! Это было так близко!

    Яростный возглас забирает последние силы, Игорь мученически зажмуривается.

— На сегодня испытания окончены, ты свободен, — обращается Иероним к Клаэсу.

***    

    На протяжении последующих нескольких часов Клаэс пребывает в прострации. Он впервые напуган теми способностями, которые открыл в себе. Сколь же колоссальную опасность они представляют при неумелом использовании… Нэми было проще, он привыкал к ним с раннего детства и вряд ли допустил бы подобную оплошность, а на Клаэса всё это обрушилось внезапно, подобно сошедшей с гор лавине. Он пытается оправдать себя тем, что Игорь намеренно ввёл его в заблуждение, потому что сознательно хотел умереть.

    Андер в ступоре наблюдает за утками. Если существует некая высшая сила, причастная к сотворению людей, то она, вероятно, находилась в дурном расположении духа в момент их создания, потому что всё это смахивает на скверную шутку. Природа животного мира безукоризненна и совершенна, ничто в её циклах пищевых цепочек не происходит беспричинно. Человек же носит в себе проклятие бесцельной неопределённости. Он будто лишний на этой планете, где всё закономерно и понятно. Сознание — это дефект, мешающий полноценно жить в гармонии с собственным естеством. Столько бессмысленных претензий к себе и прочим представителям своего вида, страстей, сомнений, опасений, зависти, алчности, жадности, глупых фантазий, извращённости, злобы и прочих лишних эмоций заключено в банальном местоимении «Я». Возможно, у гипотетического Создателя или эволюции были другие планы на развитие человеческого интеллекта, Клаэс не отказался бы взглянуть на практическое пособие, если бы таковое существовало, чтобы понять, наконец, как должным образом распорядиться со своим разумом. Жить — слишком абстрактно. Не может же это быть единственной функцией для того, кто обременён столь величественным потенциалом. Если существует перспектива перерождения, то в следующей жизни Клаэс предпочёл бы стать одной из уток.

    Он не возвращается в дом к обеду, хотя знает, что Марина накрыла на стол и на него. Обойдя всю обширную территорию вдоль забора, Клаэс незаметно для всех поднимается на второй этаж и хочет запереться у себя, но внимание привлекают голоса, доносящиеся из спальни Игоря. Андер с облегчением обнаруживает его живым, пусть и не вполне здоровым. Игорь лежит на кровати, а Штольберг курит у окна, как вдруг оборачивается на дверь и сквозь неё смотрит прямо на Андера, хотя видеть его никак не может.

— Клаэса не было за обедом, мне нужно с ним поговорить. Он всё ещё во дворе? — Спрашивает Иероним у свернувшегося калачиком под одеялом Игоря, а тот указывает пальцем на дверь.

— Нет. Открой, он там.

    Клаэс вздрагивает, ощутив себя застуканным в процессе некоего постыдного занятия, и суматошно осматривается по сторонам. Он хочет немедленно скрыться, но в этот момент дверь открывается и перед ним предстаёт Иероним.

— Давно ты тут стоишь?   

— Буквально пару минут, — отвечает за него Игорь. 

    Вид у него в крайней степени изнеможённый, даже губы приобрели синюшный оттенок. 

— Ой, да не парься ты. И не дуйся. Даже если бы я не убедил тебя это сделать, то тебе всё равно пришлось бы. В этом и заключался смысл. Да и сердечко моё не первый раз останавливается, мне не привыкать. Кстати, поздравляю, твой Коэффициент уже 51. Это гораздо больше, чем когда-либо было у меня. Ты теперь папулина гордость.

— Проходи, — тон Иеронима ясно даёт понять, что возражения он не примет, и Клаэс покорно переступает порог комнаты. — Тебе удалось вспомнить что-нибудь?

— Нет, — даже не задумываясь, отвечает Клаэс.

— Что ж, тогда я попробую немного помочь тебе. Я упоминал о человеке, которому удалось от нас сбежать. Сейчас расскажу о нём более подробно. Это произошло пятнадцать лет назад. В то время я работал на территории Базы, но уже собирался начать индивидуальные исследования. Их смысл был тот же, что и сейчас. В качестве первого претендента я выбрал беременную девушку. Оплодотворение было произведено против её воли искусственным методом без полового контакта. Девушке было семнадцать. Донором стал такой же, как она. То есть произвели скрещивание двух одарённых для получения более сильного потомства. Она не отличалась особо выдающимися способностями, но смогла выносить ребёнка. В большинстве случаев ещё на ранних сроках всё кончалось выкидышем. Точнее, матери сами провоцировали их силой своего разума. Вы обладаете определённой властью над своими телами. Они предпочитали обрывать жизни своих детей ещё в утробе, потому что после рождения больше не увидели бы их. Новое поколение появившихся на свет уже на территории Базы одарённых пытаются вывести на высший уровень эмоционального развития. Они не должны воспринимать одиночество, страх или привязанность. Если выражаться проще – из их сознания искореняют всё человеческое. Я не хочу оправдывать себя, но всё же уточню, что всегда считал подобные методы воспитания негуманными. К процессам искусственного оплодотворения я так же не причастен, этим занимается особое подразделение. На тот момент уже был оборудован этот дом и соблюдены все необходимые меры предосторожности. Транспортировку назначили на восьмой месяц беременности. Девушку сопровождали шестеро вооружённых человек, в том числе и я сам. До этого она пробыла на Базе два года, её возможности были досконально изучены. Повторюсь, что девушка не обладала навыком воздействия на чужое сознание и не представляла опасности. Тем не менее, согласно регламенту, девушке завязали глаза и погрузили её в сон ещё перед выходом из камеры. Половина пути прошла спокойно. В машине была установлена обратная связь с базой и камеры наблюдения, все наши действия контролировали. А затем один из конвоиров достал оружие и открыл стрельбу по своим товарищам. В тот же самый момент девушка очнулась ото сна. Этого не могло произойти, действие транквилизатора было рассчитано точно и за несколько дней до транспортировки проверялось на ней же, чтобы убедиться в необходимой длительности сна. Я тоже был ранен. Вероятно, меня сочли мёртвым, потому не стали добивать. Водителя убили последним, после чего тот, кто стрелял в нас, пустил себе пулю в голову. Сколь бы хорошо мы ни были подготовлены, но такого не ожидали. Ребёнок каким-то образом сделал её сильнее, мы поняли это, когда оказалось уже слишком поздно. Подкрепление прибыло через двадцать минут. Меня госпитализировали в бессознательном состоянии. Девушка сбежала. На протяжении суток её не могли найти, сигнал не отслеживался, что-то заглушало его. На следующий день он сам по себе возобновился, и её удалось обнаружить. Точнее — её тело. Но уже без ребёнка. Роды происходили естественным путём, но кто-то принял их и забрал младенца. Девушка умерла от обильной кровопотери. У нас нет никаких предположений касательно того, кто мог похитить его и с какими целями. Тело обнаружили в лесу на значительном расстоянии от каких-либо населённых пунктов. Вряд ли это было случайностью. Вероятно, девушка смогла связаться с кем-то телепатически и рассказать о своём плане побега, чтобы в назначенном месте её встретили. Она вряд ли рассчитывала выжить, потому что рано или поздно мы выследили бы её. Разумеется, можно было отпилить ногу с браслетом, но в таком случае далеко бы девушка не ушла. Основной её задачей стало избавление от участи узника своего ребёнка.

— А кто родился? Девочка или мальчик? — Уточняет Игорь, который даже улыбаться перестал на протяжении повествования, он, как и Клаэс, слышал эту историю впервые.

— Девочка. Сейчас ей пятнадцать лет.

— Что известно о её семье? Откуда-то же она к вам попала? 

— Она была одной из двойняшек. Их имена — Вера и Варя. Девочки лишились матери при рождении. Об отце сведений нет. Сестра их матери взяла над ними опекунство. Вера с раннего детства начала проявлять особенности. Религиозная тётя девочек считала, что её племянница —  Дьявол во плоти. Мы услышали о ней случайно, когда девочкам было четырнадцать лет, и незамедлительно нанесли семье визит под видом представителей православной церкви, которых заинтересовал этот случай. Мы хотели забрать обеих, но Варвара узнала об этом заранее и сбежала.

— Но тогда всё очень просто. Вторая двойняшка и забрала ребёнка.

— Нет. Домой она больше не возвращалась. А спустя три года её останки были найдены недалеко от её родного города. Предположительно, Варя стала жертвой насилия. Её сильно покалечили и сожгли.

— Вау. — Произносит впечатлённый Игорь. — Вот это история. 

— У нас, разумеется, остались образцы ДНК Веры, по которым возможно провести сравнение, но ребёнок мог оказаться где угодно. Проверить всех пятнадцатилетних девочек во всех двухстах пятидесяти шести странах мира довольно затруднительно. Двое наших сотрудников на момент своей характерной смерти уже не находились в России, потому у нас нет оснований полагать, что и убийца по-прежнему проживает в нашем государстве. Так же мы не уверены в том, что она приходила к тебе лично. Вполне вероятно, что это была лишь её проекция, а квартиру ты поджёг сам.    

— Убийца – пятнадцатилетняя девчонка… — Мечтательно и почти влюблённо проговаривает Игорь, глядя в потолок. – Прости, Клаэс, но теперь она —  мой герой, а не твой брат. И что же База собирается делать, если это, конечно, не секрет, а?

— Ждать, пока убийца допустит ошибку и раскроет себя.

— Отличный план. Надеюсь, она успеет убить как можно больше твоих приятелей. Скажи, Клаэс, ты внимательно слушал, что рассказывал папуля? Не представлял ли ты себя на месте одного из участников тех событий? Например, частичку маленькой жизни могли бы взять у тебя, подселили бы её маленькой девочке, а вашего общего получившегося ребёночка заперли бы в клетке до конца его дней. А? Что бы ты чувствовал? Ты всё ещё считаешь Иеронима Григорьевича Штольберга хорошим?

    Клаэс переводи взгляд на мужчину. Лицо и взгляд его непроницаемы. Он тоже внимательно смотрит на Андера в ожидании вердикта. 

— Да. — Отвечает Клаэс.

↑ 13. ИГОРЬ.

— Пойдём, — обращается Иероним к Клаэсу. — Игорю нужно отдохнуть.

— Нет, — протестует больной, — пусть посидит со мной немного. Мне ужасно скучно, тошно и мерзко.

— Хорошо. Если Клаэс не против, конечно. 

— Не против. — Тихо отзывается Клаэс.

    Иероним окидывает обоих анализирующим прощальным взглядом и удаляется, прикрыв за собой дверь.

— Ну, что ж, — начинает Игорь, — теперь, когда ты увидел и познал чуть больше – мне будет проще вести с тобой беседу. Задания не всегда одинаковые, они редко повторяются. Их придумывают на Базе. Иногда велят предсказывать температуру воздуха на неделю вперёд. Могут показывать фотки людей и заставлять искать их по территории всего земного шара. Несколько раз папуля приносил в лабораторию разных зверьков, кроликов в клетках, например. Задача заключалась в нанесении силой мысли максимального вреда другому живому существу вплоть до умерщвления. Никто из нас так ни одного и не убил, сил не хватало. Лично мне удавалось доводить несчастную зверюгу только до паралича... Пострадавших потом милосердно усыпляют. На Базе содержат ребят, для которых это не проблема. Они могут вызвать спонтанную остановку сердца у человека, находящегося на другом конце земли, просто взглянув на его фотографию. Иногда образцы умирают вместе со своими жертвами в процессе расправы. Думаю, наша убийца вполне могла бы казнить людей одного за другим по щелчку пальцев, но предпочитает обыгрывать каждую смерть с индивидуальным подходом… То, что мы переживаем раз в неделю по четвергам – для заключённых Базы является неотъемлемой частью ежедневного быта. Обручи на их головах находятся постоянно, их никогда не снимают, чтобы исключить вероятность дистанционного неконтролируемого общения между соседями по камерам. Волосы всем сбривают наголо для удобства. Можешь представить себе такое? Каждая твоя мысль, каждое движение находится под пристальным наблюдением нескольких десятков посторонних человек. Одна из стен камеры полностью прозрачная со стороны наблюдателей. Сами заключённые их не видят, только чувствуют. Кормят и в туалет водят по расписанию. Тем, кто от еды отказывается, принудительно вводят питательные вещества внутривенно, чтобы поддерживать функционирование организма. Подъём и отбой тоже нормированный. Сон необходим точно так же, как пища, потому нежелающие засыпать в положенное время получают снотворное. В промежутках заключённые проходят разные тесты в зависимости от персональных способностей. На улицу не выпускают даже за примерное поведение… Это ведь вроде как и не жизнь, правда? Те, кто попадает на базу в раннем возрасте, более покладисты, они практически полностью лишены воли, потому что знают лишь строгость и жестокие наказания. Если Образец до этого довольно продолжительное время жил на свободе, то приручить его значительно сложнее. Случается так, что заложник намеренно доводит себя до критического истощения вопреки насильственно поступающему питанию. Некоторые из нас могут убить себя силой воли, так сказать. 

— Откуда ты всё это знаешь?

— Из памяти более низких рангом подчинённых папули, которые иногда приезжают сюда по каким-то делам. В их головах нет глушилок. Я никак не могу понять, почему ты так спокоен. Совсем ничего не напрягает? Ах, ну да, ты провёл тут несколько дней, а я большую часть жизни. Наш папочка в самом деле кажется тебе добрячком? Ты точно внимательно слушал меня? Может быть, твоё мнение изменится после парочки кроликов или крыс, которых тебе прикажут убить. Хотя, учитывая твой Коэффициент, смею предположить, что тебе сразу поручат людей. Твои морально этические принципы никого не волнуют, понимаешь? Всем наплевать, и папуле — тоже. Тебя просто используют, как половую тряпку, и выжмут до последней капельки!

    Игорь нервным, нескоординированным движением задирает левый рукав чёрного свитера, наглядно демонстрируя Клаэсу длинный и широкий, но уже не очень контрастно выделяющий на бледной коже шрам не поперёк, а вдоль вен. Чуть выше шрама, на сгибе локтя закреплён катетер для инъекций, иногда его не вынимают по несколько недель, ведь лекарства для поддержания подобия жизни необходимы Игорю регулярно, и на его руках буквально не было бы живого места из-за многочисленных уколов.  

— Первый раз я отчётливо осознал свою обречённость в четырнадцать. Я надеялся, что успею, но нет, папулю разбудил среди ночи сигнал тревоги, исходящий от моего браслета на ноге. Даже если бы его не было дома —Артурчик-то всегда здесь. Он — верный папулин паж. Иероним давно обучил его оказанию экстренной помощи при любых чрезвычайных ситуациях. Потом, через пару лет, мне начали давать снотворное, без него я не мог заснуть, а я копил таблетки, ведь давали по одной, специально врал, что оно мне необходимо. Когда их набралось около двадцати – съел все разом. Конечно же, меня спасли. Позже я пытался повеситься во дворе, но навыка не хватило. Я надеялся, что сломаю себе шею, но в итоге меня снова откачали... А недавно папуля пригрозил, что если я не перестану предпринимать попытки отойти в мир иной, то он отправит меня на базу. Вряд ли он и в самом деле так поступил бы, но мне не хочется проверять. 

    Игорь умолкает. Его пыл поутих, эти эмоции отняли последние его силы, и теперь Клаэс почувствовал, что его собеседник сожалеет о бесконтрольно извергнувшемся наружу чрезмерном откровении. 

— Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

    Снова начался дождь. Вскоре Игорь заснул, но Клаэс оставался в его комнате, удобно расположившись в кресле возле кровати. Давно забытое ощущение абсолютного покоя захлестнуло его приятной, тёплой волной. Он всегда любил пасмурную погоду, особенно в детстве. В такие дни удавалось отдохнуть от бесконечных дел по хозяйству, а бабушка не отпускала Нэми в лес. Ида заводила механический проигрыватель, ставила какую-нибудь старую музыкальную пластинку и садилась вязать. По оконным стёклам барабанил дождь, где-то вдалеке раздавались приглушённые раскаты грома, дрова потрескивали в печке. Клаэс и Нэми располагались на коврике перед ней и вместе лепили из пластилина или рисовали что-нибудь. Брат занимался этим безрадостно, казалось, что всё ему в тягость, но иногда маленькому Клаэсу всё же удавалось заставить его улыбнуться.

    Вдруг до слуха Клаэса доносится пронзительный младенческий плач. Звук приближается, пока не становится ясно, что исходит он из прихожей. Клаэс откладывает альбом для рисования и фломастеры, спрыгивает с кровати и крадётся туда. Обстановка знакома и приятна ему, он вырос здесь, ему нравится большая, красивая квартира, которая принадлежит папе. Сам папа нравится ему чуть меньше… Придерживаясь ладошками за дверной косяк, Клаэс выглядывает из-за угла, стараясь оставаться незамеченным. В прихожей включается свет. Лишь тогда Клаэс осознаёт, что наблюдает за происходящим глазами пятилетнего Нэми. Мама разувается. Она выглядит очень счастливой, но уставшей. Рядом стоит папа, и всё же его не удаётся рассмотреть. Нэми заблокировал воспоминания о нём, он желал бы и вовсе удалить их подчистую, но не вышло. Отец фигурирует в них обезличенным. Он держит в руках кричащий кулёчек, обёрнутый цветастой простынкой. 

    Мамы не было дома четыре дня, но Нэми не переживал, уже тогда примерно представляя, откуда берутся дети. Ему вообще слишком многое известно. Нэми знал о том, что у него появится братик ещё до того, как Клаэс был зачат, но теперь, впервые увидев его, испугался.

— Нэми, мой милый мышонок! — Радостно восклицает мама, заметив старшего сына.

    Она зовёт его так, потому что для ребёнка своих лет Нэми исключительно тихий, никогда не плачет, не капризничает и старается не привлекать к себе внимания. Даже по квартире он передвигается бесшумно, будто крадучись и чего-то остерегаясь. Папа очень любит и Нэми, и маму, но отличается от них. Они превосходят его, и папа это понимает. Он часто разговаривает с Нэми, но не так, как отцам принято общаться с детьми. Папа что-нибудь загадывает или прячет, а сына просит найти. Порой задачки становятся слишком сложными. Маме это не нравится, она часто ругается с папой. Сам Нэми не против, но удовольствия ему такие «развлечения» не доставляют. Он относится к папе с некоторым недоверием, как и тот к нему. Между ними царит дружелюбная осторожность, оба соблюдают определённые правила и семейные формальности, но порой Нэми думает, что без папы было бы лучше. 

    Мама забирает Клаэса из рук отца и опускается перед Нэми на колени, чтобы он имел возможность посмотреть на младенца.

— Это твой братик. Его зовут Клаэс. Хочешь подержать?

    Нэми испуганно мотает головой и отстраняется, а мама умилённо смеётся.

— Чего ты боишься?

— Он такой маленький…

— Ты тоже таким был. Не переживай, ничего страшного не случится. Ты же будешь помогать мне заботиться о нём, правда?

    Нэми затаивает дыхание и напрягается всем телом, когда кричащий свёрток оказывается в его руках. Глазки Клаэса закрыты, он недовольно морщится, но плакать вдруг перестаёт. Глядя на него, Нэми ощущает нечто странное. Сердце в груди начинает щемить от необъяснимой тоски. Он знает, что родиться – не такое уж великое счастье. В основном существование заключается в бессмысленном преодолении трудностей разной степени сложности. Не имеет значения, насколько успешно у тебя это будет получаться, ведь итог у всех один. Мир требователен и безжалостен. Каждое создание на земле неизбежно обречено на страдания при жизни и смерть в муках. Держа Клаэса на руках, Нэми почувствовал, что этому ничего не подозревающему малышу сулит безрадостная и тяжёлая судьба, которую никто не сможет облегчить. В критические моменты никого не будет рядом с ним, чтобы утешить. Он не знал наверняка, что конкретно предстоит пережить его младшему брату, но явственно ощутил сильное горе и глубочайшую печаль.

    Когда Нэми поднимает взгляд на маму – в его глазах стоят слёзы.

— Мышонок, ты что? — Мама настораживается и хочет забрать Клаэса, но Нэми вдруг отступает вместе с ним, не пожелав отдавать. — Почему ты плачешь? Скажи мне, не бойся.

    Клаэс просыпается от раската грома. Неожиданно для самого себя он всё же умудрился задремать, причём в сидячем положении. Или же это был не сон, а одна из форм транса. Во многом ещё только предстояло научиться видеть разницу. На колени Клаэса с его подбородка срывается несколько прозрачных капель. Пока ещё толком не отошедший от дрёмы, плохо соображающий Андер проводит пальцами по щеке и чувствует на ней влагу. Он плакал вместе с Нэми. Таким образом к нему возвращается эпизодическая память предшествующих поколений. Он читал об этом в тетрадях – самые сильные эмоциональные переживания предков, знания и навыки зачастую частично передаются на генетическом уровне вместе с ДНК. Возможность собрать хотя бы какие-нибудь сведения о своей семье кажется Клаэсу самой положительной и приятной из всех прочих способностей.

    Внезапно возникает навязчивое желание заглянуть внутрь Игоря, узнать о самых сильных его страхах, о пережитых потрясениях, увидеть его настоящего, без хитрой театральной ухмылочки. Клаэс знает, что не причинит подглядыванием никакого вреда, если объект наблюдения не станет сопротивляться. Сейчас Игорь не смог бы воспрепятствовать этому даже при желании, он слишком ослаб.

    Раздаётся тихий стук в дверь. Игорь сонно хмурится и приоткрывает один глаз. В комнату заглядывает Марина.

— Как ты? — С искренним сочувствием спрашивает она у Игоря.

— Бывало лучше, бывало хуже… — Лениво отзывается он, трёт кулаками заспанные глаза и зевает.

— Пора ужинать. На вас накрывать?

— А что там у нас сегодня в меню? — Всё тем же меланхоличным, будничным тоном спрашивает Игорь, как если бы обращался сейчас к своей супруге, с которой прожил четверть века.

— Овощной салат и запеканка из телятины, — отвечает девушка с идентичной интонацией.  

    В этот момент Клаэс как-то особенно ясно осознаёт всю их обречённость. Они живут здесь будто в бесконечной временной петле и ограничены её нерушимыми рамками. Можно сколь угодно долго бунтовать, выражать недовольство, раз за разом оказываться на пределе своих психических и физических возможностей, но в конечном счёте обстоятельства вынудят примириться с отведённой тебе долей, ты спустишься к столу и займёшь место среди виртуозов притворства, убеждающих самих себя и ближнего своего в том, что всё нормально. 

— Неплохо. Запеканки у тебя получаются шикарные, я не могу это пропустить. Принесёшь мне сюда мою порцию, я сам пока вряд ли встану. Клаэс, я настоятельно рекомендую и тебе попробовать.

    Во время ужина Иероним казался Клаэсу подавленным, периодически Андер ловил на себе его сосредоточенный взгляд, будто бы Штольберг хотел обратиться к нему, но по какой-то причине не решался этого сделать. 

    Вернувшись в свою спальню, Клаэс застал там всё то же полчище крыс, но разбираться с ними не было желания. Грызуны вели себя прилично, ничего не испортили и пределов комнаты не покидали. Уже засыпая, Клаэс вновь стал думать об Игоре, о спортивном зале, где он играл в футбол, о его друзьях из детского дома. Их, оказывается, было очень много. И ровесники, и старшие ребята, и воспитатели любили Игоря, он к каждому умел найти подход и расположить к себе. Мальчик рос общительным, дружелюбным и амбициозным. Его шутки всегда были самыми смешными, идеи для игр — самыми интересными. С раннего детства Игорь понимал, что он отличается от всех остальных, но сумел полностью взять под контроль особенности своего мышления, и использовал их в личных интересах. Он никогда никому не вредил, не пакостил и не увлекался слишком сильно умением манипулировать, лишь самую чуточку регулируя настройку чужих симпатий по отношению к себе. Игорь обозначил чёткие границы, которые не стоит пересекать, и в минимальной мере способствовал обеспечению комфортного существования в социуме. Он понимал, что никто другой о нём не позаботиться. Мама умерла при родах, бабушка уже была очень старенькой и не смогла бы забрать к себе, а вскоре умерла. От неё даже осталась ныне принадлежащая Игорю квартира где-то в Саратове. Об отце он так ничего и не узнал, хотя пытался в последствие сделать это, долго рассматривая мамину фотографию в надежде увидеть что-то через неё. Вполне вероятно, что отец и не догадывался о его существовании, их связь с мамой была непродолжительной и ни к чему не обязывающей. Но Игорь вполне довольствовался и детдомовской жизнью. Не всегда удавалось наесться досыта, одежда зачастую доставалась не по размеру, зато у него был авторитет среди сотоварищей по сиротской доле. До семи лет он считал себя счастливым и свободным, впереди были сказочные перспективы, он мог бы стать кем угодно и в любой сфере достиг бы успеха, если бы того пожелал. Игорь мечтал поскорее повзрослеть, обрести самостоятельность и независимость, путешествовать, пробовать себя в разных профессиях, знакомиться с новыми людьми, влюбиться… Но однажды директор приюта пригласил его к себе и сообщил, что он выбран неким человеком для усыновления. Сама по себе подобная новость не огорчала Игоря, он прижился бы в любой семье и убедил бы полюбить себя, но при первой встрече со Штольбергом ему всё стало понятно. Все надежды на будущее рухнули. 

    Сперва Игорь отказывался верить, что уже никогда и ничего не увидит кроме владений Иеронима. Он не мог принять участь домашнего питомца, пытался сбегать, перелазил забор, раздирая ноги и руки о колючую проволоку. Потом Игорь злился, скандалил и проклинал своего похитителя, даже лез на него с кулаками, пинался и угрожал зарезать Иеронима во сне. Вскоре бессильная ярость его поутихла, он пытался торговаться, обещая вести себя примерно, если его хотя бы иногда будут выпускать прогуляться в город, но это категорически запрещалось правилами содержания Образцов. Затем был затяжной период крайней степени депрессии, сильно подорвавшей его и без того слабое здоровье. Он не вставал с кровати, ни с кем не контактировал, отказывался от еды и воды, надеясь уморить себя голодом, но и из этого ничего не вышло. Со временем Игорь смирился и стал покладистым, но гнев его никуда не делся, он лишь сделался безмолвен и уже не проявлял себя публично. Он презирал Марину, Артура и Надю за их покорность, а Штольберга ненавидел, сознавая при этом, что созданные им условия вполне терпимы в сравнении с теми, в которых оказывается преобладающее количество Образцов.  

    Душа Игоря полна противоречий. Он и сам порой не знает, как к себе относиться. Иногда собственные помыслы страшат его. Если бы его действия не были ограничены пристальным надзором Штольберга — неизвестно, что он натворил бы на пике своих возможностей. Игорь не очень-то осуждает действия убийцы и по большей части считает его своим единомышленником, гипотетическим союзником и надеждой на вызволение из плена. Он, впрочем, и не старается это скрывать. Игорю не хотелось бы лишать кого-либо жизни, но в основном это связано с опасением за собственное здоровье. Он умеет оценивать риски. Несмотря на демонстративное нахальство, Игорь побаивается своего «отца», и это вполне разумно. Если тот вдруг решит сменить воспитательную тактику и от пряника перейдёт к кнуту — никто не остановит его. Игорь целиком и полностью принадлежит Штольбергу и Базе. Иероним на протяжении всей их совместной жизни ни разу не злоупотреблял своей властью. Углубившись в анализ их взаимоотношений, Клаэс всё же не увидел ни единого намёка на хотя бы малейшую симпатию к Иерониму со стороны Игоря. Если ему доведётся стать очевидцем смерти Штольберга — он не ощутит грусти. Где-то глубоко-глубоко в душе Игорь при этом испытает пассивную радость. 

    Клаэс расценивает это как тренировку. На этот раз не ощущает каких-либо негативных последствий от посещения чужого разума. Сердцебиение почти не участилось, даже голова не кружится. Сочтя себя готовым, он сосредотачивается на Емельяне Мечникове.

    Детектив специально не засыпал, выкуривая сигареты одну за одной и каждые полчаса ставя на плиту турку с новой порцией кофе. Без коньяка на этот раз. Он хотел сохранить ясность мысли. Емельян был уверен, что Коля, где бы он сейчас не был, непременно предпримет очередную попытку связаться с ним, и ждал. Ближе к трём часам ночи начало непреодолимо клонить в сон. В итоге Мечников всё же утратил контроль над своим организмом и пересёк черту царствия Морфея. Он очутился в квартире Андреевых, на кухне. Было темно, но Емельян безошибочно узнавал обстановку. У окна стоял силуэт, в котором с трудом угадывались черты Коли. 

— Ты настоящий? Или снишься мне?

— Я настоящий. И я вам снюсь, — спокойно отвечает Клаэс. — Вы вряд ли поймёте, но в разум спящего человека проще попасть. 

— Выходит, я мешал тебе меня навестить, заставляя себя не спать?

— Ничего страшного. 

— Ты мёртв? 

— Нет.

— Я знал. А по официальной версии – мёртв. Ты в курсе?

— В курсе.

— Цепь существует? Ты сейчас там? Где это находится?

— Я не знаю, на Базе я ещё не был. 

— База? Как ещё при тебе называли это место?

— Это не имеет значение. Я не для этого пришёл. 

— Так где же ты?!

— Не нервничайте, пожалуйста, это мешает. Вы уже бывали там, где меня сейчас держат.

— Ты у Штольберга?

— Да. Но я очень прошу вас больше сюда не приходить, вы только подвергните себя опасности. Насколько я понимаю — Базы существуют не сами по себе, они связаны с правительством, их нельзя разоблачить или как-то воспрепятствовать. Вас просто убьют, как ненужного свидетеля. Вы же и сами это понимаете. Но вы можете мне помочь. Помните, я называл вам имя? Я забыл его. О ком я говорил? 

— О Серафиме Лазаревой. Я узнал о ней всё, что мог. Она живёт здесь со своей матерью — Анастасией. Родом они из посёлка, я ездил туда, нашёл их старый дом, но он теперь принадлежит другим людям. Лазаревы продали его десять лет назад и переехали в город. Раньше с ними жила бабушка Серафимы, но она умерла за пару месяцев до переезда. Я поговорил с соседями. Близких друзей у семьи не было, но всё же мне удалось выяснить кое-что странное. Настя сбежала из дома в возрасте четырнадцати лет. Её мать на этой почве немного повредилась рассудком. А три года спустя Настя вернулась с новорождённой Серафимой на руках. Одной их соседке казалось, что это была не Настя, а другая девушка, выдававшая себя за неё, пусть и очень похожая.

— Серафима… — Задумчиво повторяет Клаэс имя, которое будто слышит впервые, и ничего не может вспомнить о его владелице. — Я встречался с ней. Это она убила моего брата, потому что он пытался помешать ей казнить людей. И меня она почти убила, я отказался ей содействовать. Подумайте о ней. Я должен увидеть её лицо.

    Емельяну не приходится лишний раз объяснять что-либо, он в нужной мере сконцентрирован и в то же время расслаблен, чувствовать его легко. Он накануне заезжал в школу, в которой учится Серафима, и наблюдал за её классом, занимающимся физкультурой на спортивной площадке во дворе. Среди нескольких десятков подростков Клаэс осознанно выделяет черноволосую худенькую девочку, играющую в волейбол. Она оборачивается к нему, и реальность вдруг искажается, вместо лица девочки Андер видит нечёткий овал ряби серых телевизионных помех. В следующее мгновение изображение полностью поглощает тьма, а из неё выныривает пара чёрных когтистых рук и мёртвой хваткой вцепляется в горло Клаэса. Он слышит свой сдавленный, хрипящий стон и чувствует, что задыхается. Острые когти вонзаются в его шею.

— Проснись!

    Кто-то несколько раз сильно хлещет его по щекам. Клаэс распахивает глаза и, хватаясь за грудь, делает жадный глубокий вдох. Всё тело его содрогается, будто при сильном ознобе. Рядом, на кровати сидит нависший над ним Игорь и трясёт Клаэса за плечи. Он уже заносит руку для очередной пощёчины, но Андер перехватывает его тонкое запястье.

— Что случилось?! — Игорь выглядит встревоженным. — Ты видел её?! 

— Можно сказать, что нет. А вот она, кажется, почувствовала, что я думаю о ней и заметила меня...

— Не страшно, пока ты здесь — ей всё равно до тебя не добраться. Вообще ничего не рассмотрел?

    Клаэс пытается приподняться, но зря. Сильнейший приступ мигрени едва не лишает его сознание. Он морщится, скрипя зубами от невыносимой боли, и трёт виски. Игорь говорит ещё что-то и снова трясёт за плечи, но Андер уже не слышит его. В ушах поднимается гул, заглушающий все прочие звуки, а потом чья-то ладошка вдруг нежно касается его лба, и агония начинает плавно отступать. Открыв глаза, сфокусироваться удаётся не сразу. Сперва Клаэс видит лишь смутное огненное пятно, похожее на полыхающую спичку. Моргнув несколько раз и поморщившись в недоумении, Андер узнаёт взлохмаченную рыжеволосую Надю, принявшую более чёткие очертания. Девочка стоит на коленках на его кровати и плотно прижимает свои ладошки к его лбу, положив одну на другую. Рядом стоит в серьёз обеспокоенный Игорь и, не вмешиваясь, наблюдает. Мигрень проходит окончательно. Серьёзная Надя вздыхает с облегчением и удовлетворением, отстраняется немного и разминает пальчики.

— Ты с нами?  — Осторожно уточняет Игорь.  — Слышишь меня?

— Да. — Клаэс смотрит на Надю с благоговением. — Спасибо. 

    Надя помогла ему не из сочувствия. Приступ длился дольше, чем показалось Клаэсу. На пороге его спальни успел появиться Штольберг в махровом халате, это он попросил Надю помочь. Его наручные часы сигналом тревоги уведомили о критическом состоянии Клаэса. Девочка способна снимать внутренние болевые ощущения, но навык её далёк от совершенства. В её власти устранить мигрень, зубную боль или поспособствовать ускоренной регенерации небольшой гематомы. Это мелочь в сравнении с глобальной перспективой данной отрасли. Есть те, кто обладает даром почти мгновенно останавливать кровотечение, расщеплять  раковую опухоль, не касаясь её, сращивать раздробленные кости, восстанавливать зрение у слепых и так далее. В тени коридора, за спиной Иеронима Клаэс вновь видит уже знакомую ему старушку. Она как-то связана с Надей, вероятно, это её бабушка, но жива женщина на данный момент или уже нет — понять не удаётся. Старушка смотрит на Клаэса без опасений, с пониманием и сочувствием. Она подносит указательный палец к своим губам, тем самым давая понять, что Андеру не стоит никому о ней рассказывать.

— Ты в порядке? — Сонный, взъерошенный Штольберг выглядит непривычно домашним без костюма, даже лицо его изменилось, смягчившись, и теперь явственно выражает естественную взволнованность.

— Я не увидел её. — Виновато говорит Клаэс.

— Попытайся позже, но предупреди заранее, чтобы мы были рядом на тот случай, если потребуется помощь. Ты не должен справляться со всем в одиночку.

↑ 14. СЕМЬЯ.

    Заснуть Клаэс больше не может. После душа, оставшееся до завтрака время он решает посвятить крысам, которые всё ещё находились в его спальне. Периодически численность их незначительно сокращалась, вероятно, грызуны поочерёдно отправлялись на поиски пищи, но после возвращались обратно. 

    Андер, закрыв глаза, сидит на полу в окружении питомцев. Организация их сознания отличается от человеческого, с ними гораздо проще иметь дело, Клаэс стал предельно чётко понимать звериную сущность, будто в прошлой жизни и сам являлся одним из них. Крысы собираются в стройный ряд и по спирали движутся вокруг своего хозяина, затем перегруппируются, собираясь в пятиконечную звезду безупречной формы, которая с писком и мельтешение лап и хвостов увеличивается в масштабе, становясь при этом тоньше в контуре. Все крысы разом поднимаются на задние лапки. Клаэс думает о бесчисленном их количестве в естественной среде обитания. Если собрать в одном месте всех особей, проживающих в одном единственном городе, то получится небольшой апокалипсис. Достаточно большая свора вполне способна и загрызть заживо кого угодно… Клаэс тревожно вздрагивает от собственных же мыслей и встряхивает головой. Он встаёт на ноги, окидывает прощальным взглядом ожидающих команды грызунов и велит им идти по своим делам. Крысы в тот же миг бросаются в россыпную. Кто-то устремляется в открытое окно, другие — за приоткрытую дверь. Через минуты Клаэс остаётся в комнате один. Откуда-то с первого этажа доносится визг Марины, которая, вероятно, столкнулась с несколькими проносящимися мимо грызунами.

    Клаэс серьёзно задумывается о том, что ему теперь делать. Даже если ситуация с убийцей как-то разрешится в лучшую сторону, то что потом… Штольберг всё ещё не кажется ему плохим человеком. Перспектива жить здесь, в его имении не представляется такой уж плохой. Андер всегда будет сыт и согрет, ему не придётся тревожится о деньгах, он заведёт себе какое-нибудь хобби… Но как быть с регулярными тестами… Сможет ли он убивать животных и других людей, если того потребует руководство Иеронима? Нет, конечно. За всю свою жизнь Клаэс не прихлопнул даже мошки, он аккуратно стряхивал их. Ида делала особую мазь и благовония, отгоняющую вездесущих паразитов, потому они никогда особенно сильно и не докучали. Если случайному комару доводилось приземлиться на Нэми, то Клаэс замечал, с каким благоговением наблюдает брат за тем, как крошечное брюшко насекомого наполняется кровью. От него не убудет, а комару необходимо насытиться. Если случалось поймать паука в доме, сплётшего паутину в неположенном месте, или другую букашку — те просто оказывались изгнаны на улицу. Исключительная степень гуманизма была у них семейной. За неповиновение Клаэса отправят на Базу. Что ж, пусть так. Штольберг прав, говоря, что сила подобного уровня должна находиться под строгим контролем. Но с другой стороны не все же используют её со злым умыслом. Нэми, например, спасал жизни. Он никогда никому не вредил. Как и бабушка. Свои возможности она никогда не использовала на прямую, прибегая исключительно к силам самой природы и её ресурсов, чтобы изготавливать лекарства из растительных компонентов. И Нэми, и Ида тоже могли бы стать пленниками, но это не было бы заслужено. Впрочем, странно рассуждать о каких-либо перспективах, когда ты уже мёртв. У Клаэса нет ни документов, ни дома… Он смотрит на шрамы и думает, что лучше бы истёк кровью в тот день. 

     Клаэс думает о брате. Он вспоминает Нэми совсем ещё юным мальчиком. Соблюдать порядок в собственных мыслях всегда давалось ему с трудом, брат в буквальном смысле расслоить своё сознание надвое, чтобы ограждать Клаэса от всего инородного, потому он был таким рассеянным и нервным. 

    За спиной Нэми Клаэс видит их бабушку. Она смотрит на младшего внука с ласковой улыбкой. Несколько прядей седых волос выбиваются на лоб из-под повязанной на голове косынке. Бабушка рано потеряла обожаемого супруга, который никогда не догадывался о её даре, и больше не вышла за муж, потому что так и не смогла полюбить другого. Оба ребёнка у Иды от него, и они, к несчастью, плохо знали своего отца. Его зарезали в Швеции за наручные часы и несколько мелких купюр неизвестные грабители. Если бы он заболел, то Ида приложила бы все свои силы, чтобы вылечить его, она отдала бы за мужа собственную жизнь, но нашли его уже мёртвым. Клаэса назвали в его честь. Предвидение бабушке плохо давалось, каждый особенно силён в каком-то одном направлении, исключительно редко встречаются те, кому даётся всё и сразу. Бабушке часто приходилось переезжать, потому что люди начинали пускать зачастую приукрашенные слухи об её даре. Она всегда старалась быть максимально осторожна.

    Чуть в стороне от бабушки и Нэми Клаэс видит маму. Она выглядит провинившейся, ей словно стыдно перед Клаэсом и он постепенно начинает понимать, что с ней случилось. Агда не по собственной прихоти сбежала от своего мужа, она боялась за сыновей. Ему обо всём было известно. Сначала всё шло хорошо, родители очень любили друг друга, рождение Нэми лишь укрепило их отношения, но потом, когда первенец подрос, отец стал слишком сильно интересоваться его способностями. У них с мамой изначально существовал уговор, согласно которому эта тема вообще не должна была подниматься. Отец клялся, что ни дар Агды, ни наследие их детей не волнует его, но не мог совладать со своей истиной натурой дотошного исследователя. Агда всегда знала, что этот человек может представлять угрозу для таких, как она, но любовь ослепила бдительность. С каждым днём женщина всё твёрже убеждалась в том, что её сыновья становятся для их отца в первую очередь объектами наблюдения, а не детьми. Она не сожалела о побеге, зная, что так будет лучше в первую очередь для Клаэса и Нэми. Но продолжала безумно любить своего мужа и скучать по нему, по его прикосновениям, запаху, голосу... Каждый день без него был мукой, Агда никак не могла справиться с этими чувствами, которые в итоге и погубили её. Она признавала, что запустила своё эмоциональное состояние и уже не смогла вовремя взять его под контроль, невольно доведя тело и разум до истощения. Мама укоряла себя за это. «Вы нуждались во мне, а я оказалась слабой, я бросила вас». Клаэс видит ручьи слёз, бегущие по маминым щекам. Сердце начинает изнывать от тоски и горечи. Он хочет сказать, что прощает её.    

    За мамой стоит дядя Паша. Его тоже погубила любовь. Долгие годы он страстно обожал одну женщину, которая считала Пашу своим добрым другом, не догадываясь о глубине терзающих его чувств. Он знал, что им хорошо было бы вместе, та женщина неоднократно намекала, что мечтает о таком муже, как Паша, а тот лишь улыбался застенчиво и отшучивался. Дядя знал, что ребёнок от него убьёт любимую женщину, потому обречён был страдать. Любовь не ослабевала с течением времени, ты женщина вышла замуж за другого, родила сына и дочку, а Паша по-прежнему оставался один, утешая себя тем, что хотя бы его возлюбленная теперь счастлива.

    Постепенно проявляются силуэты других людей. Сперва они вовсе не разборчивы, будто тени, но вскоре приобретают всё более ясные очертания. Голова Клаэса начинает немного кружиться, но ощущение это вполне терпимо и не сулит больших проблем. Он внимательно всматривается в поочерёдно предстающих пред ним предков. Информация касательно их личностей поступает в образной форме, мягко и ненастойчиво она вливается в его разум, словно журчащий ручеёк. Призраки не перебивают друг друга, рассказывая свои истории тихо и ненавязчиво. Внимая им, Клаэс ощущает уют и спокойствие, он боится, что повествование вдруг прервётся. Вот мама и папа бабушки, они оба были необычными людьми, им посчастливилось встретить друг друга на этом нелёгком жизненном пути и создать крепкую семью. Они жили очень долго и любили друг друга до самой смерти, даже умерли, как в красивых сказках, почти в один день с интервалом всего в неделю. Мама Иды работала школьной учительницей в большом посёлке и при помощи своих способностей способствовала усвоению знаний в головах своих учеников, не было ни одного ребёнка под её руководством, у кого возникали бы проблемы с обучением. Папа пас огромное стадо овец и за долгие годы своей службы на ферме не потерял ни одного животного, они безропотно повиновались ему, и с таким же успехом он мог бы подчинить умы людей, но предпочёл скромную, но безопасную бедность безграничному всевластию. Нэми получил его имя.

    За ними стоят родители каждого из них. И так поколение за поколением. У пра-пра-бабушки Иды было одиннадцать детей, лишь троим из них передались способности. Беря истоки в самых давних временах и культурах, многовековая династия выстраивается перед Клаэсом. Одежда на всех призраках разная, соответствует времени и стране, в которой они жили, и преимущественно очень бедная, едва ли ни нищенская. На ком-то и вовсе лохмотья. Многие из этих людей могли бы нажить несметные богатства за счёт своих способностей, им ничего не стоило бы добывать деньги в огромных количествах, прочие люди добровольно им отдавали бы всё до последнего гроша, находясь под влиянием гипнотического воздействия. Но ни один из предков Клаэса ни разу не воспользовался своим даром в корыстных целях даже в моменты крайней нужды и голода. У людей, несущих бремя всесилия, есть негласный кодекс, запрещающий злоупотреблять своими возможностями. Они придерживаются мнения, что могущество дано им не для господства над массами, а для защиты бессильных. Не все соблюдают этот закон, но семья Клаэса непоколебимо чтила его. Кроме того, если кому-то из них случалось узнать о человеке, который сознательно вершил зло при помощи своего дара — они всеми возможными средствами препятствовали ему. Все призраки пришли в том возрасте, в котором их физические тела погибли. Совсем дряхлые, иссохшие старики стоят рядом с совсем ещё маленькими детьми. Все они смотрят на Клаэса. Они не были знакомы с ним, но знают, что в его венах течёт их кровь, и это самое важное. От каждого из них что-то есть в нём — незначительная черта характера, предрасположенность к чему-то, пристрастие к конкретному продукту, форма носа, разрез глаз, линия роста волос… В их взглядах лишь добро, которое они ощутимо передают своему единственному выжившему потомку. Они любят его просто так, потому что он есть, и сами продолжают существовать исключительно благодаря ему. 

    Всё это время Клаэс ровным счётом ничего не знал о своей семье, а они всегда были рядом. Казалось бы, Клаэс столь о многом хотел у них спросить, но теперь, когда появилась возможность, когда все они предстали перед ним — у него не осталось ни одного вопроса. Никто из них не выбирал родиться таким, но они учились жить с этим и в большинстве своём прекрасно справлялись.  И теперь, когда он прозрел и способен говорить с ними – они обещают помочь ему справиться со всем, что уготовано впереди. 

    Все прочие образы меркнут, отступая в тень, и остаётся лишь Нэми. Клаэс хочет протянуть к нему руки, чтобы обнять его, но в этом нет смысла, ведь Нэми не здесь. Он где-то очень далеко, Клаэсу пока не до конца ясна суть того места, куда уходят мёртвые. И в то же время Нэми невероятно близко. Прежде, чем приступить к внесению корректив в восприятие Клаэса, брат советовался с бабушкой, но она целиком и полностью возложила ответственность на Нэми, сказав, что однажды её не станет, и Клаэс останется на его попечительстве. Она предупредила, что будет нелегко, но Нэми всё же решился. И все его старания в итоге оказались напрасны, ему не удалось уберечь Клаэса. Возможно, так даже лучше, ведь Нэми не учёл многих факторов, которые могли бы повлечь за собой трагические последствия. Клаэс лишился одного из органов чувств, но быть особенным не перестал. Он мог захотеть завести семью, и тогда ребёнок от него погубил бы любимую женщину Клаэса, а затем потомок вырос бы и не понимал, что с ним происходит, потому что отец ничего не смог бы объяснить. Нэми зашёл слишком далеко, заигравшись в Бога, не стоило так поступать, пусть изначальная цель и казалась благородна. 

     Головокружение проходит под внимательным взглядом Нэми, в котором Клаэс впервые улавливает болезненную нежность.

    «Прости меня».

    Нэми, оказывается, был очень сантиментален, но никогда не умел выражать это в устной форме. Клаэс улыбается, чувствуя его смущение. С момента рождения младшего брата он буквально не отходил от него, принимая активное участие в уходе за младенцем. А после переезда в деревню обязанности по воспитанию Клаэса окончательно закрепились за Нэми, ведь маме и бабушке приходилось очень много работать по хозяйству. Он самостоятельно купал его, кормил, учил ходить, говорить, читать, убаюкивал, стриг крошечные ноготки и даже не брезговал стиркой пелёнок. Нэми частенько засыпал в обнимку с ним. Он настолько ревностно относился ко всему, что связано с Клаэсом, что даже Агде и Иде не всегда доверял, опасаясь, что они будут не в достаточной степени осторожны и ласковы с малышом. Брат грустил иногда от того, что Клаэс слишком быстро вырос. Нэми хотел бы всегда оберегать его от всего плохого. Клаэс отличался крепким здоровьем, но не считал это удивительным, ведь он вырос в деревне и считал себя благодаря этому хорошо закалённым. У него не было ни одной прививки, но и после переезда в город многочисленные вирусные инфекции чудом обходили его стороной. Даже неизбежные, казалось бы, проблемы с зубами были для Клаэса чужды, у него не стояло ни одной пломбы. Чудом, оказывается, все эти годы был Нэми. Он сразу распознавал назревающий недуг ещё в зачатке и искоренял любую заразу, Клаэсу не требовалось даже жаловаться на недомогание. Стоило его температуре подняться лишь на пару градусов выше нормы, как Нэми уже нёс горький травяной отвар и всю ночь сидел рядом со спящим Клаэсом, бдительно мониторя состояние его организма и забирая всё на себя в ущерб собственному самочувствию. Нэми любил его больше всего на свете и мечтал, чтобы Клаэсу никогда не было больно.

    «Это я должен перед тобой извиняться… Ты мог бы больше не уходить?».

    Нэми медленно поднимает ладони и касается кончиками пальцев висков Клаэса. Это не ощущается тактильно, лишь слабое тепло начинает разливаться вверх, к темени. Клаэс отчётливо осознаёт, что ни его брат, ни мама, ни дядя, ни бабушка не умерли в привычном и окончательном смысле этого слова, они останутся живы, пока он помнит о них. Просто до этого момента он был недостаточно силён, чтобы знать и чувствовать это, но с каждым днём его возможности ощутимо возрастают. Мама и бабушка были значительно слабее, но Клаэс и Нэми удостоились обладать великими возможностями благодаря равному союзу родителей Иды, совокупность их наследия просто перепрыгнула пару поколений, это неподвластно контролю и всегда становится сюрпризом для обладателя.

    В приоткрытую дверь раздаётся ненавязчивый стук. Клаэс открывает глаза и разочарованно осматривает пустую комнату, которая несколько минут назад была почти битком наполнена призрачными силуэтами.

– Уже не спишь? – Спрашивает заглянувший в комнату Штольберг.

    Он уже причёсан и облачён в привычный будничный костюм.

– Я больше не ложился.

– Марина просила поговорить с тобой о крысах. Кажется, она видела нескольких из них в столовой…

– Они больше не вернутся.

– Вот как… Хорошо. Если ты свободен, то я хотел бы поговорить с тобой. Зайди в мой кабинет, пожалуйста, когда соберёшься.

    Клаэс после душа всё ещё оставался голым по пояс, одев лишь штаны от ночной пижамы. При приглашении на разговор от Штольберг исходила совершенно несвойственная ему нерешительность, почти робость, он очень сильно сомневался в чём-то и переживал, даже нервничал. Теперь, когда он скрылся в коридоре, Клаэс не мог бы с уверенностью утверждать, что эти эмоции отразились на его лице. Но не мог же Андер почувствовать их на ином уровне, ведь в голове Иеронима установлен «глушитель сигнала». Впрочем, Игорь упоминал, что даже то устройство не гарантирует полнейшей конфиденциальности. 

    Выйдя из спальни, Клаэс почти сталкивается лбами с сонным Игорем. Тот вдруг становится очень серьёзен, встретившись с взглядом Андера.

– В тебе что-то изменилось. Никак не пойму… Куда собрался? 

– Прогуляться.

– Врёшь. – Хитро щурится Игорь.

    Не сочтя нужным объясняться, Клаэс обходит его стороной и устремляется вперёд, к лестнице. 

    Дверь в кабинет Штольберга закрыта, но Клаэс знает, что внутри его уже ждут. Иероним сидит за письменным столом, откинувшись на спинку кресла, и тщетно пытается казаться расслабленным. Всё его существо напряжено до предела. За долгие годы военной службы он в совершенстве постиг мастерство самоконтроля. Штольберг способен обмануть самый безупречный детектор лжи, он мог бы рассказывать на допросе самые нелепые небылицы, но показатели утверждали бы, что мужчина говорит чистую правду. Контролировать в момент стресса пульс, мимику, интонацию голоса, выделения пота, малейшие телодвижения для Иеронима не проблема, но Клаэс не машина, он считывает показатели внутреннего состояния на ином уровне, сбить его с толка теперь почти невозможно. 

    Штольберг испытующе смотрит на Клаэса, опустившегося в кресло напротив. Он будто бы ждёт, что Андер первый не выдержит и отведёт взгляд. Или пытается увидеть в нём что-то, чего не приметил прежде. Тревога и волнение Иеронима стремительно усиливаются. Он медленно выдвигает верхний ящик стола, достаёт старую, пожелтевшую фотографию, датированную 1994-ым годом, и кладёт её перед Клаэсом. Ему уже приходилось видеть этот снимок прежде, но не целиком, его обрезанный дубликат сгорел в квартире. На фотографии запечатлён маленький Клаэс на руках своей матери, мрачный Нэми, которому на тот момент семь, а рядом с ним стоит сам Штольберг. Ему чуть больше сорока, на губах его едва заметная, добрая улыбка, правая его ладонь лежит на плече Нэми. Клаэс в изумлённом ступоре застывшим взглядом взирает на снимок и первые мгновения сомневается, не лгут ли ему собственные глаза. Затем он смотрит на Штольберга, пытаясь произвести аналитическое сравнение с человеком на фото, с тем самым, которого он в детстве так мечтал увидеть хотя бы раз. 

 — Ты очень похож на свою маму. — Почти шёпотом произносит Штольберг, и голос его предательски срывается, глаза начинают блестеть. — А Нэми — копия моего отца. 

    Клаэс не в силах произнести ни слова. Его застали врасплох, он чувствует себя совершенно беспомощным, будто снова возвратился в те дни, когда ничего не умел и жил в полном неведенье. 

— Я встретил Агду, когда мне было тридцать два года, а ей — восемнадцать. Мне поручили разведывательную операцию, заключающуюся в поиске некой целительницы. Ваша бабушка всегда была осторожна. Внимание Базы не может привлечь человек, который просто хорошо знаком с ботаникой и умеет готовить лечебные отвары на травах. Но однажды Ида допустила ошибку. К ней принесли девочку, умирающую от пневмонии, и ваша бабушка излечила её одним лишь наложением рук на грудную клетку. Это было чудом, люди начали активно распространять информацию о нём. По той же причине, как выяснилось, Иде пришлось бежать из родной страны. Найти её оказалось отнюдь нелегко. Она всегда предпочитала жить в глуши. Я оказался недостаточно подготовлен к походу. Там, где я очутился, даже рация и отслеживающий моё местоположение датчик на ноге не ловили сигнал. Четыре дня я блуждал по болотам и лесам. Моё упрямство не позволило мне адекватно оценить свои возможности и вовремя свернуть обратно. При попытке спуститься с крутого обрыва к реке, чтобы пополнить запасы воды, я сорвался и сломал ногу. От болевого шока я потерял сознание и, скорее всего, там и погиб бы, но мне повезло. Агда и Ида отлично ориентировались в той местности, там они собирали необходимые травы и ягоды. Они нашли меня, перенесли в свой дом, лечили и кормили, пока я не окреп и не встал на ноги. Я провёл с ними два месяца. Разумеется, твои мама и бабушка сразу догадались обо всём. Они могли дать мне умереть, но пошли на риск, потому что каждая жизнь для них имела ценность. Вскоре я сам рассказал им правду, поклявшись, что моё руководство не узнает о них. Я опроверг слухи, это не стало исключительным случаем, мне поверили. Но забыть об Агде я уже не мог. Вскоре я вернулся к ней и рассказал о своих чувствах, не надеясь на взаимность, но она, как выяснилось, тоже думала обо мне всё это время… Не могу сказать, что Ида одобрила выбор дочери, но и препятствовать не стала. Через год родился твой брат. Ида на тот момент переехала в другое место, которое держалось в секрете от меня, и больше я её не видел. Я знал, что моя работа по понятным причинам неприятна вашей маме и перевёлся в другое подразделение, никак не связанное с Исследовательским Центром. Это тоже не вызывало подозрений, многие не выдерживали и отказывались продлевать контракт после первого срока. Но я уже успел узнать о вас слишком много, и это не давало мне покоя. Я задавал Нэми много неприемлемых вопросов, когда мы оставались наедине, изучал возможности его потенциала, который стремительно прогрессировал. Я старался бороться со своим любопытством, но оно всегда оказывалось сильнее меня. Думаю, Нэми возненавидел меня гораздо раньше, чем Агда решилась уйти. Я стыжусь этого. Я тоже себя ненавидел. Мы не заключали официального брака, и я не имел законного права объявлять её в розыск, но и в противном случае не стал бы пытаться найти вас, потому что осознал, что без меня вам будет лучше. Агда не приняла бы от меня помощь ни в каком виде, потому лучшим решением с моей стороны было больше никак не участвовать в вашей жизни. Я очень любил её. И сейчас люблю. 

    Клаэс не может сбросить с себя сковавшее оцепенение. Широко раскрытыми глазами он в немом изумлении смотрит на плачущего Штольберга — такого человечного, искреннего и родного. Клаэс тихо мотает головой, и даже это простое движение даётся ему со столь великим трудом, что кажется, будто шея заскрипит.

— Но не так сильно, как она любила… Мама умерла от тоски по тебе.   

    Иероним сдавленно всхлипывает, плотнее сжав губы, порывисто закрывает лицо ладонями и начинает горько рыдать. Плечи его лихорадочно сотрясаются, он ссутуливается, как немощный старик. Впервые за всю свою долгую жизнь он чувствует себя невластным над собой, сломленным и несчастным. Клаэс бессознательно протягивает к нему руки и опускает ладони на седые виски Штольберга. Он видит новорождённого Нэми в его объятиях. Чувствует влюблённую трепетность от наблюдения за тем, как годовалый брат делает первые шаги и тянет крошечные ручки к отцу. Иероним до безумия обожает сына и боготворит свою жену. За восемь лет совместной жизни никому из членов своей семьи он не сказал ни единого грубого слова и не подумал о них неуважительно. Нэми заливается звонким хохотом, пока отец с восхищённым умилением качает его на качелях. Он утешает мальчик, когда тот плачет из-за разбитой коленки, заботливо дует на ссадину и заклеивает её пластырем. Но Нэми быстро растёт и меняется. Мальчик всё чаще смотрит на Штольберга с подозрительной опасливостью. Он больше не смеётся и не доверяет ему. Иероним по-прежнему любит его, но это светлое чувство постепенно вытесняет нечто иное — холодное и тёмное. Иногда Иероним сам себя боится, но уже не может быть обычным отцом обычного мальчика. Нэми вздрагивает и почти брезгливо отстраняется, когда Штольберг хочет обнять его, и это начинает раздражать. Но подобная реакция вполне обоснована, сыну известны все самые сокровенные помыслы своего родителя, он препарирует его разум тем взглядом, который острее хирургического скальпеля. Бесконечное количество раз Иероним умоляет о прощение, но лжёт самому себе. 

— Эта штука у тебя в голове… Она не работает. — Констатирует поражённый Клаэс. — Я всё вижу. 

— Это возможно только при Коэффициенте выше 70. — Иероним убирает руки от лица, мокрого на слёз, и поднимает удивлённый взгляд на Андера. — Более совершенный барьер пока не разработан...

— Если хочешь, можем снова проверить, какой он у меня сейчас. 

    Штольберг, кажется, выплакал всё, что копилось долгие годы. Тело его больше не содрогается. Разразившаяся буря в его рассудке утихла, прошла, как грозовая июльская туча. Он с изумлением взирает на слишком спокойного, слишком умиротворённого Клаэса. Лишь первые несколько минут Андер казался шокированным, но теперь всё обдумал и принял, как необратимую данность. Иероним почти укоряет его в том, что своим откровением не смог вызвать гнев и проклятия в свой адрес. Он, забыв о шрамах, хватает Клаэса за запястья так резко, что тот невольно вздрагивает, но освободиться не пытается. 

— Ты тоже имеешь полное право ненавидеть меня. Я заслужил это!

— Наверное. Но я не чувствую ненависти.

— Неужели ты не понимаешь? Произошло то, чего Агда боялась больше всего — ты стал моим пленником, подопытным Образцом. Я ни допустил бы этого при иных обстоятельствах, но теперь, когда ты уже здесь, я никак не могу исправить положение. Мы оба принадлежим тем, на кого я работаю. Если бы твоя мама увидела это…

— Она видит. — Спокойно сообщает Клаэс, переведя взгляд на Агду и Нэми, стоящих за спиной Штольберга.

— Что? 

— Мама здесь. И Нэми — тоже. Они переживают за меня, но не злятся. Им кажется, что с тобой я в безопасности. По крайней мере — на данный момент.

— Этого не может быть… — Воспалённые глаза Штольберга вновь заволакивает пелена.

— Ты хочешь что-нибудь сказать им? Не обязательно произносить вслух, просто подумай. Они услышат. 

— Я смогу сам увидеть их, когда умру?

    Клаэс пожимает плечами.

— Не знаю. Ты другой. Нэми говорит, что уже давно не таит на тебя обиду. Ещё он просит выкинуть его детские рисунки, потому что они дурацкие.

— Нет. Ни за что. — Штольберг нервно усмехается и растирает по щекам слёзы. — Прости за эту сцену. Я не должен был…

— Всё в порядке. Таким ты мне нравишься ещё больше. Я мечтал познакомиться с тобой… Хотя бы понаблюдать со стороны. Мама рада, что это произошло. Она сожалеет, что не дала тебе ещё один шанс, но время вспять не повернёшь…

    За дверью кабинета звучит пронзительный звук разбившейся чашки. Клаэс совсем расслабился, он не заметил приближение Игоря, который всё понял, даже не слышав разговора. Штольберг моментально собирается. Лицо его становится прежней непроницаемой маской. Он тоже угадывает, кто сейчас стоит за дверью.

— Можешь войти. — Громко, с нотами суровости обращается Иероним к Игорю.

    Дверь со скрипом открывается. Игорь стоит за порогом, улыбаясь зловеще и сверкая вытаращенными глазами.

— Ну ни—хре—на се—бе… — Цедит он по слогам. — Вот, почему ты так на меня разозлился, когда услышал их имена… Они, чёрт возьми, твои сыновья… Я в шоке, господа. Это так мило и трогательно, что меня, кажется, сейчас стошнит.

— Если тебя не затруднит, то не говори об этом остальным. — Штольберг почти равнодушен, но Клаэса ему обмануть больше не удаётся.

— А что мне за это будет? Впрочем, что за глупости я спрашиваю. Ты ведь ничего не решаешь, просто подчиняясь приказам свыше. Как забавно… Теперь я мечтаю увидеть тот момент, когда тебе придётся собственноручно подписать документ, передающий твоего добренького, понимающего Клаэса во власть Базы. Ведь ты уже стар, однажды твой проект схлопнется, твои друзья уже давно не верят в его рациональность. Хотя, тебе и подписывать, скорее всего, ничего не придётся. Никто не будет спрашивать твоего разрешения, если нас решат забрать. Ха!

    Игорь нервно усмехается несколько раз, его безумный взгляд мечется между Клаэсом и Иеронимом. Затем он хватается за живот и разражается несдержанным, истерическим хохотом. 

— Ради этого стоило выживать каждый раз! Ну правда! Я счастлив! Это великолепно!

    И Клаэс, и Штольберг ощущают примерно одно и то же, наблюдая за неестественным приступом восторженности Игоря. Оба подавлены. И не могут ему возразить. 

↑ 15. ВЕРА И ВАРЯ.    

    За завтраком Игорь ведёт себя непринуждённо и беззаботно, дразнит сонную Надю, подшучивает над Мариной. О секрете Клаэса и Иеронима он не упоминает и во время обеда, а на ужин и вовсе не является. С Клаэсом Игорь больше не заговаривает, не замечая его существование, будто Андер стал невидимкой. 

    Перед сном Клаэс и Штольберг долго гуляют вдвоём, неспешным шагом нарезая круги вдоль берега пруда. Оба молчат. И обоим при этом совершенно комфортно. Им приятна компания друг друга, будто знакомы они очень-очень много лет и уже всё друг о друге знают. У Клаэса не возникает необходимости задавать вопросы, а Иерониму — отвечать на них. Андер бережно перелистывает страницы жизни отца одну за другой, а тот будто заботливо освещает их фонариком, фиксируя его под нужным углом, чтобы Клаэсу было лучше видно. Штольберг не без смущения показывает своё безрадостное детство, строгого, деспотичного отца, безропотную, запуганную мать. Женщина часто становилась жертвой побоев, если пыталась заступиться за сына. Даже в дошкольном возрасте Иерониму запрещалось плакать, отклоняться от распорядка дня и демонстрировать лишние, «неприемлемые для мужчины» эмоции, а малейшее непослушание каралось поркой. С рождения ему была уготована участь стать достойным приемником династии военных. Права выбора он не имел. Таким же образом воспитывался и его отец. Штольберг не утаивает даже самые мрачные моменты, которые могут стать для его сына неприятны. Клаэс видит лаборатории, измученных заключённых, эксперименты… Иероним не считает их сверхъестественные способности чем-то будоражащим, для него всё довольно просто и понятно, это особенности работы мозга. Когда-то он был убеждён, что трудится на благо человечества, но потом в его жизни появилась Агда. Штольберг часто критиковал руководство за варварское содержание Образцов, открыто выражая своё недовольство. В его представлении всё должно быть иначе. Некоторые коллеги согласны с его мнением, Штольберг пользуется авторитетным уважением в определённых кругах и является довольно значимой фигурой, но первостепенные лица, от которых зависит существование Центра, непреклонно игнорируют его разумные доводы о переводе исследований в более гуманную и добровольную форму. Он ни на что не способен повлиять без их одобрения. На данный момент Штольберг тешит себя тем, что смог уберечь хотя бы четырёх особенных детей. Когда Артур лишился глаза — Иероним впал в глубочайшую депрессию, в которой находится и по сей день. Он осознал, что сам оказался в ловушке. Он обязан предоставлять отчёты об их состоянии и соглашаться на всё, что требует начальство, иначе его подопечных заберут, а на Базе они долго не протянут. 

    Нэми с задумчивым, отстранённым видом всюду следует за ними, иногда Клаэс даже забывает о его присутствии, потому что брат никак не вмешивает и не «подаёт голоса». Кажется, что он тоже многое видит впервые.

    Когда приходит время ложиться спать — они с трудом расстаются, хотя обоим легко и спокойно на душе. Штольберг, проводив Клаэса до его комнаты, ещё долго стоит возле двери. Им хочется верить, что в их распоряжении ещё достаточно времени.

    Засыпает Клаэс очень быстро. К своему удивлению он видит во сне Дашу. В последний раз они встречались меньше месяца назад, но кажется, будто с того момента прошла целая жизнь. Девушка стоит в ванной перед раковиной, опершись о её края ладонями, и пристально смотрит в зеркало на подвесном шкафчике. Клаэс смотрит на отражение её глазами, но не может узнать Дашу, что-то в ней изменилось. Голубые глаза девушки стали чёрными, улыбка на губах кажется зловещей.

    «Я знаю, что ты увидишь это, — произносит Даша не своим голосом. — Ты услышишь меня, где бы ты ни был».

    Клаэс пытается шевельнуться, но ничего не выходит, контроль над телом Даши не подвластен ему, он может лишь наблюдать. В её правой руке он с ужасом замечает бритвенное лезвие. 

    «Маленький трусливый крысёныш забился в норку и не высовывает нос… Можешь и дальше прятаться, но учти, что я привыкла доводить дело до конца. Всё это будет на твоей совести. Смотри внимательно. Следующей ночью я навещу нашу общую подружку… Или доброго доктора… Ты знаешь, что мне нужно. Покажись».

    Даша подносит лезвие к горлу и задирает голову. На зеркало и раковину брызжет кровь, футболка на груди за несколько секунд обильно пропитывается ею. Девушка хищно и злорадно улыбается своему отражению. Из её гортани доносится сдавленный булькающий звук, багровые ручьи бегут из уголков губ. Ноги Даши подкашивается. 

    Клаэс обеими руками хватается за горло. Он долго и безутешно плачет, уткнувшись в колени. Стоило ещё раньше понять, что та девочка не оставит его в покое, она безжалостна и готова на всё ради достижения целей, одной из которых является случайно выживший Клаэс. За свою невидимость в данный момент отвечает не он, а щит над домом, потому даже при всём желании Андер не смог бы сейчас предоставить себя в распоряжение Симы. Ещё один немаловажный момент заключается в том, чтобы не вывести Игоря на след убийцы. Клаэс чувствует, что он вполне способен воспользоваться этим шансом для обретения свободы. Отца Серафима убьёт однозначно, да и Артура, Марину и Надю вряд ли пощадит, расценив их, как предателей, потому что они, скорее всего, не поддержат её. В выигрыше останется один лишь Игорь. С этого момента нужно быть максимально бдительным по отношению к нему.

     С трудом успокоившись, Клаэс отправляется к Иерониму. Нэми уже ждёт его у двери спальни их отца. Разбуженный Штольберг выслушивает его очень внимательно, сохраняя спокойствие. Андер так же называет ему и имя Серафимы Лазаревой, признавшись, что узнал его от детектива Мечникова. Услышав эту фамилию, Штольберг удивлённо вскидывает брови.

— Я знаю, что он приходил сюда. Пожалуйста, не рассказывай ничего о нём тем, на кого ты работаешь. Мечников сотрудничал с Нэми, они очень уважали друг друга. Если хочешь, я сделаю так, что он обо всём забудет. 

— Не расскажу. Обещаю. А ты пока ничего не говори Игорю, хорошо?

— Я тоже не доверяю ему. Он убедил меня не упоминать о Мечникове, и вот, к чему привело промедление…

— Это не удивительно. Я подозревал, что он попытается настроить тебя против меня. Он хотел узнать имя первым.

— Что мне теперь делать? Ты можешь выпустить меня отсюда? Я должен с ней встретиться.

— Нет, это исключено. Во-первых: она тебя убьёт. Я не могу это допустить. Во-вторых: тебе по регламенту нельзя покинуть территорию моего дома. Я мог бы снять браслет с твоей ноги, но в таком случае на Базу поступит сигнал тревоги. Я доложу им, что ты вспомнил имя. Они сами всё решат. Я соболезную тебе, Клаэс. Но теперь это не твоя забота.

    Иероним достаёт из выдвижного ящика тумбочки свой мобильный телефон. Спальню освещает яркий экран. Клаэс, не глядя на него, знает, что Штольберг отправляет запрос на Базу по имени Серафимы и её месту обучения. Через пару минут ожидания Иероним поворачивает экран с фотографией девочки к Клаэсу. 

— Это она? 

    Хватает лишь доли секунды, чтобы Клаэс, при взгляде на снимок, узнал это лицо и вспомнил всё, что было связано с Серафимой. Он увидел девочку на пороге своей квартиры, затем —  сидящей за столом с кружкой чая, её ехидную улыбку, полные ярости чёрные глаза…

 — Да.

    Иероним отправляет на Базу ответ.

— По их адресу уже выехали. Скоро всё закончится.

— Её убьют?

— Полагаю, что она не оставит нам выбора.

— А женщину, которая с ней живёт? Вдруг она не причастна? 

— В этом уже не нам разбираться.

— Можно посмотреть и на её фотографию?

    Штольберг медлит. 

— Ты хочешь «пойти» туда? Это может быть опасно. Я возражаю.

— Пожалуйста. Нэми хочет, чтобы я увидел там что-то, чего пока не понимаю.

    Штольберг удручённо вздыхает, машинально поправляя рукой взъерошенные волосы, и в задумчивости делает несколько шагов по комнате. Он совершает очередной запрос. В его власти отказать в просьбе Клаэса без дополнительных объяснений и оправданий, но ему тяжело так поступить. Он чувствует себя безмерно виноватым перед ним.

— Оставайся здесь, со мной. Будь предельно осторожен. Если почувствуешь, что тебя заметили — немедленно возвращайся.  

    С экрана телефона, который Штольберг передаёт в руки Клаэса, на него смотрит непримечательная молодая женщина. Андер моргает, и в очередной раз открыв глаза, видит перед ними уже не спальню Штольберга, а незнакомую тесную комнатку. Она занята двумя односпальными кроватями, письменным столом между ними, шкафом и комодом. Окно открыто настежь. Всюду сидят неподвижные вороны. Они дремлют. Их около пятидесяти штук. Клаэс рассматривает птиц и пустые стены. Он точно знает, что в квартире нет ни телевизора, ни радио, ни книг, ни компьютера, потому что всё это — лишь пустая трата времени. Приходится и так слишком много отвлекаться на школу и обязательные контакты с одноклассниками, чтобы не вызывать подозрений. Иногда это служит поводом для тревоги, вдруг игра в обычную жизнь слишком затянет… Приходится быть максимально строгой, чтобы не утратить контроль над той, кто многократно сильнее. Это похоже на воспитание бойцовых собак — они могли бы перегрызть горло избивающему их хозяину, но не поступят так по причине внушённого страха перед авторитетом человека. Насте не приходится лишний раз напоминать, кто главный. Чем младше щенок, попадая в новый дом, тем проще привить ему необходимые привычки и приучить к правилам. 

    Клаэс видит двух девочек, играющих в классики в школьном дворе. Другие дети не хотят дружить с ними. У девочек одна мать и рождены они с разницей в несколько минут, но совсем не похожи друг на друга. Такое явление вовсе не редкость, двойняшки развивались в одной утробе, но каждая имела свою отдельную плаценту и набор генов. У Веры волосы насыщенного чёрного цвета, а у Вари — русые с медовым оттенком. Черты их лиц тоже не имеют ничего общего, при взгляде на девочек вряд ли можно догадаться об их близком родстве. Вера слишком наивна и добродушна, она всегда стремиться предупредить даже незнакомого человека о нависшей над ним опасности. Варя ругает её за это. Посторонние люди не должны волновать их. Девочкам не приходится говорить вслух, чтобы общаться между собой. Так было всегда, сколько они себя помнят. Мама двойняшек умерла при родах, они вынуждены жить со строгой тётушкой. Женщина не любит их, потому что боится, и девочки об этом знают. Вера очень хотела бы нравится ей, как и всем остальным, ведь она желает окружающим её людям только добра. Варя всех ненавидит. Тётушка заставляет их носить парные крестики и постоянно водит в церковь. Вера усердно заучивает молитвы, чтобы угодить их опекунше. Варя развлекает себя тем, что внушает священнослужителям греховные помыслы и наблюдает, как они нервничают. Особенно сильно ей не нравится пожилой священник, который теперь каждую ночь по распоряжению Вари видит её в непристойных снах. На проповедях она не сводит с него своих лукавых глаз, а он боится на неё взглянуть и сильно потеет. «Ничтожество» — с презрением думает Варя. Она считает убогими и примитивными всех, кроме себя и своей сестры. 

    Двойняшки со своей тётей живут в очень старом многосемейном доме, удобства расположены на улице, по субботам они вместе посещают общественные бани. «Скоро будет гроза, надо снять бельё с улицы», — говорит Вера и бежит во двор за сушащейся на верёвках одеждой, хотя на ясном небе нет ни облачка, а через двадцать минут вдруг сгущаются тучи и разражается ливень. Тётушка крестится на племянниц. Вера ищет потерявшихся соседских котов, заранее предупреждает о болезнях, о новостях, о смерти. После очередного предсказания на двери их квартиры появляется крупная надпись чёрной эмалированной краской. «ВЕДЬМА». Тётушке так и не удаётся стереть её до конца, обивка двери безнадёжно испорчена. Вера горько плачет от обиды, ведь она всегда желает соседям только добра, многих бед удалось бы избежать, если бы к ней прислушивались. 

    Однажды девочки узнают, что к ним в скором времени должны наведаться загадочные гости. Тётушка договорилась с незнакомцами о встрече без ведома племянниц. Вера воодушевляется. Она уверена, что в ближайшем будущем их с сестрой ждёт нечто необыкновенное. Оказывается, существует место, где живёт очень много людей, которые обладают таким же, как у двойняшек, даром. «Это же так чудесно, мы больше не будем одиноки». Варя настораживается. Ей кажется, что подобная перспектива не сулит ничего хорошего. Она пытается уговорить свою сестру на побег, но та наотрез отказывается. Варя покидает дом одна. Девочка крадёт у тёти немного денег и собирает в рюкзак некоторые личные вещи. Ей всего четырнадцать лет. 

    Варя оказалась права. Они не общаются с сестрой напрямую, потому что это опасно, но Варя каждый день чувствует всю боль и страх Веры. Она очутилась в неприступной крепости, из которой невозможно сбежать. Люди, которые работают там, называют свою деятельность научными исследованиями, но фактически — это пытки. 

    Варя кочует из города в город, голодает, замерзает ночами, скитаясь по грязным закоулкам по соседству с оборванными, вонючими бездомными. Благодаря им девочке удаётся поддерживать своё жалкое существование, бродяги становятся её безропотными слугами. Они попрошайничают для неё, добывают едва сносное пропитание, оберегают от себе подобных. Варя старается не покидать укрытия, ведь те люди продолжают искать её, чтобы тоже запереть в клетке. Но так не может длиться вечно. Варя решает, что ей необходима новая личность. 

    Спустя пару лет ей посчастливилось встретить подходящую девушку по имени Настя. Она очень похожа на Варю внешне, при ряде манипуляций с обликом им вполне удалось бы сойти друг за друга. Настя тоже когда-то сбежала из дома и теперь зарабатывает на жизнь проституцией. Она поступила так не из-за безысходности, у неё был дом, где жила заботливая мама, просто девочке было скучно в провинции. Настя редко бывает полностью в своём уме. Она злоупотребляет алкоголем и наркотическими веществами, в свободном доступе имеющимися в той сфере, в которой оказалась девушка. Варя постепенно сближается с Настей, чтобы та считала завязавшуюся дружбу собственной инициативой. Варе нужно узнать о ней как можно больше, вслушаться в естественный лексикон, присмотреться к движениям и жестам. Через несколько месяцев Варя внушает Насте мысль о возвращении домой. 

    Варя вовсе не всемогуща, Клаэс чувствует это. Он оценил бы её Коэффициент не более, чем в двадцать единиц из ста. Девушке легко удаётся брать под контроль сознание человека, оказавшегося в непосредственной близи, но на дальних дистанциях она беспомощна. Знать наверняка, что произойдёт через пару дней, ей тоже не всегда удаётся, информация поступает бесконтрольно и крайне неупорядоченно.

    Варя убеждает Настю сперва заехать в её родной город, чтобы навестить могилы родителей. Согласно выдуманной истории — Варя с рождения сирота, тётушка выгнала её из отчего дома, потому она оказалась на улице. Настя полностью доверяет подруге. Они преодолевают долгую дорогу благодаря встречным попутчикам на автомобилях. Разумеется, Варе никто не отказывает. Она стирает себя из воспоминаний водителей сразу после того, как покидает их автомобиль, ведь они могут встретить объявления о розыске пропавшей девочки с её фотографией. В паре километров от дома тётушки Варя и Настя выходят из очередной попутки. Ни водитель, ни та, кому вскоре предстоит умереть, не замечают, как Варя отливает бензин из канистры в бутылку и забирает её с собой. Она уводит пленницу в лесополосу у дороги, но не слишком далеко, ведь тело обязательно должны найти, чтобы объявить Варю мёртвой. Расправа над Настей не доставляет наслаждения, но и угрызений совести Варя совсем не испытывает. Она долго и методично избивает Настю подобранным у дороги прутом арматуры, чтобы выбить ей все зубы, это исключит опознание по стоматологической карте, а возраст и пол определят по костям. Затем Варя обливает тело бензином и поджигает его. Безразлично наблюдая за бушующим огнём, она срывает с шеи свой крестик и бросает рядом. Тётушка непременно узнает его. В тот день Варя становится Настей Лазаревой.

    Но возвращаться к новой матери ещё рано. Варе уже известно, что Вера беременна, и это оказывается не такой уж плохой новостью, как могло показаться сначала. Варя чувствует, что ребёнок, развивающийся во чреве её сестры многократно сильнее их обеих вместе взятых. По ночам она с упоением слушает биение его сердца. 

    Всё складывается как нельзя лучше, ведь Веру собираются перевозить в другое место, это единственный шанс. Варя рассказывает ей, что нужно делать. Общение их закодировано таким образом, что даже датчики в обруче не голове Веры не способны распознать его. Сестре не нравится план. Она, вопреки пережитым страданиям, не желает никому причинять боль, но Варя убеждает её в необходимости убийства конвоиров, иначе никак нельзя, другой возможности может не быть. Лишь ради будущего своей ещё не родившейся дочери Вера решается на страшный грех. Варя в тайне смеётся над её праведностью. 

    Всё проходит идеально. Варя ликует. Она встречает сестру в назначенном месте. Из-за сильнейшего стресса и колоссального количества потраченных на спасение сил у потрясённой Веры начинаются схватки. Варя изначально знала, что всё случится именно так, но сестра ей больше не нужна, одну новую личность никак не получится разделить на двоих. Теперь Варю интересует лишь ребёнок, который вскоре оказывается в её окровавленных руках. Веру удалось бы спасти, окажись она в больнице, но роды проходили в глухой чаще леса.   «Не дай ей ни о чём узнать, защити её от нашего бремени», — слёзно умоляет Вера свою сестру перед смертью.

    Мама Насти не видела свою дочь почти четыре года. От горя женщина повредилась рассудком. Она путалась в реальности, ей казалось, что Насти не было дома всего пару недель, дочь будто бы гостила у подружки. Увидев на пороге дома девушку, которая представилась Настей, женщина принимает её с распростёртыми объятиями. Новую мать не смущает даже наличие ребёнка, она рада и внучке в равной степени. По свидетельству о рождении и медицинскому полюсу Насти Варя делает себе новый паспорт. С документами для Серафимы тоже не возникает много проблем. Она говорит, что мужчина, с которым она жила, придерживался нетрадиционных взглядов, потому роды происходили дома. Вполне вероятно, что к девушке, едва достигшей совершеннолетия и долгое время пропадающей неизвестно где, а после вернувшейся с младенцем на руках, должно было бы возникнуть гораздо больше вопросов от соответствующих инстанций, но Варя прекрасно умеет убеждать.

    Работать по хозяйству Варе совершенно не хотелось, к тому же ребёнок требовал постоянного ухода. Новая мать получала скромную пенсию по недееспособности, но её едва хватало на жизнь. Варя вынуждала женщину, страдающую от тяжёлой форма астмы и лишнего веса много трудиться в огороде, чтобы обеспечивать семью свежими продуктами, и та повиновалась, с восторгом выполняя все приказы. С соседями ей не часто доводилось встречаться. Во взглядах некоторых из них Варя видит подозрение. Их не так легко обмануть, как тронувшуюся умом «мать». Но им и не придётся оставаться здесь слишком долго. Варя дожидается, пока Серафима подрастёт.

    Здоровье новой мамы оказывается сильно подорвано. Варе нет дела до этой женщины, она не собирается заботиться о ней, когда она окажется прикована к кровати. Глядя ей в глаза, Варя с насмешкой наблюдает, как женщина задыхается от очередного приступа. Она уже не может встать, чтобы найти ингалятор, и лишь беспомощно тянет руку к стоящей рядом Варе. 

     На тот момент Серафиме уже четыре года. Варя уже не нуждается в посторонней помощи. После скромных похорон она торопиться с продажей дома. Не стоит задерживаться в этом месте. Варя с удовольствием убила бы каждого, кто косо взглянул на неё, но не хочет привлекать лишнего внимания. Она ещё успеет насладиться этим.

     Воспитательные методы, которые она практикует на племяннице, больше похожи на дрессировку. Сима никогда не знала ни любви, ни ласки. Варя твердит, что все вокруг — враги, никто из них не достоин сострадания, их и за полноценных людей считать не стоит, они недостойны гуманного отношения к себе. Мир и так перенаселён ими, их даже нужно уничтожать, как чрезмерно расплодившихся паразитов. Они буквально губят планету, на которой по закону мироздания должны царствовать такие, как Варвара и Серафима. И девочка верит этому. Перед убийством Нэми девочка терзается сомненьями. «Но ведь он один из нас. Зачем? Разве я могу так поступить?». Варя непреклонна. Каждый без исключения, кто с ней не согласен, должен умереть.  

    Не обладая никакими выдающимися способностями, Варя виртуозно обрела над племянницей абсолютный контроль. Она ни единожды прибегала к телесным наказаниям в воспитательных целях, если замечала сомнения. Прекрасно зная, что Сима гораздо сильнее, Варя понимала, что самое главное в этом моменте — не показывать страх. В качестве тренировок она приказывала племяннице внушать случайным прохожим мысли о самоубийстве или о расправе над кем-то. А затем, когда Сима стала справляться с поставленными задачами лучше, Варя начала восстанавливать в памяти лица сотрудников Базы, которых прежде видела через сестру. Она знала, что таким образом невозможно убить их всех, ведь непосредственное руководство остаётся неизвестным даже для большинства самых доверенных подчинённых. Саму концепцию Исследовательского Центра разрушить никак нельзя, но во власти Вари заставить их понервничать. Просто так. Ради забавы. Из-за них она была вынуждена долгое время провести в бегах, это доставило ей массу неудобств.   

    Вот, что хотел показать Нэми.  Клаэс невольно морщится. Будто тысячи игл разом вонзаются в его тело. Сима бесчисленное количество раз оказывалась на пределе своих возможностей по приказу тёти, она ломалась и болезненно восстанавливалась снова и снова. Ей было страшно. И очень одиноко. Серафима — почти сумасшедшая, не знающая жалости, глубоко травмированная пережитым опытом многократного лишения жизни — остаётся запутавшимся, несчастным ребёнком. Она —  лишь оружие в руках настоящего убийцы.  

    Слишком сильные эмоции Клаэса будят Варю. Женщина сонно щурится, приподнимается на кровати и озирается по сторонам. В комнате темно. На соседней кровати беспокойно ёрзает Сима. Пару часов назад она убила Дашу. Ничто не проходит бесследно. Физическое тело страдает после каждого подобного использования своих возможностей. Нанесение тяжёлого урона другому живому существу причиняет вполне ощутимую боль и самому убийце. Взлохмаченная чёлка Симы липнет ко лбу, футболка сырая насквозь. Свернувшись калачиком, она в полу-бреду комкает в кулаках простыню.

    Варя чувствует, что что-то не так. Она недостаточно сильна, чтобы в полной мере ощутить присутствие Клаэса в своих мыслях. Времени на проведение более досконального анализа ей предоставляется совсем немного, потому что по ту сторону окон появляются две человеческие фигуры, свисающие на канатах. Варя суматошно откидывает одеяло и вскакивает на ноги. Она хочет окрикнуть Симу по имени, но не успевает. Пронзительный звон бьющегося стекла оглушает и Клаэса. Один из мужчин, ловко нырнув в открытую оконную створку, спрыгивает на подоконник и направляет на Варю дуло автомата. Второй перед проникновением в комнату разбивает соседнее окно. Характерный звук доносится из крошечной кухни.  Мужчины с ног до головы облачённых в чёрную форму без опознавательных знаков. На их головах каски с защитными непроницаемыми щитками, полностью скрывающими лица. От прочных тросов, которые пристёгнуты к их поясам, солдаты Базы освобождаются нажатием одной кнопки на ремне. Очевидно, они спустились по ним с крыши. В прихожей слышится грохот, ещё несколько мужчин сносят входную дверь с петель и незамедлительно проникают внутрь. Вся комната усыпана осколками битого стекла. Разбуженные вороны начинают галдеть, но активных действий не предпринимают. Сима в панике вертит головой по сторонам, останавливая испуганный, недоумевающий взгляд на Варе, которая медленно поднимает руки в знак безоружности, а следующее мгновение её тело оказывается изрешечено пулями. В женщину стреляют сразу трое солдат, ещё четверо окружили Симу и держат её под красными лучами лазерных прицелов. 

    Клаэс наблюдает за неподвижной девочкой, застывшим взглядом взирающей на лежащее возле кровати тело её тёти. Лицо Симы в тот момент не выражает ничего, кроме притуплённого удивления. Затем она медленно осматривает собравшихся в комнате солдат. Она не может заглянуть им в глаза. Для совершения каких-либо манипуляций необходим зрительный контакт или хотя бы чёткое представление лица. Сима смотрит на мужчин с некой бессознательностью, будто не воспринимая их, как реальные физические объекты. Солдаты   кричат, чтобы она не двигалась, иначе будет убита. Вдруг все присутствующие в комнате птицы разом срываются с мест и начинают хаотично кружиться по комнате, врезаясь в каски солдат и едва не сбивая их с ног напористым вихрем. Над кроватью Симы собирается стая, они буквально облепляют девочку со всех сторон, подобно броне. По образовавшейся массе открывается огонь. Огромный чёрный сгусток перьев, клювов и когтей мечется на месте, а затем вдруг разваливается на естественные составляющие. На кровати оказывается лишь два десятка мёртвых птиц. Некоторые из них вздрагивают в предсмертной агонии. Белое одеяло залито кровью и усыпано перьями. Серафимы на её кровати больше нет. 

    Клаэс слышит приказ обыскать квартиру, заглянуть в каждый угол, оцепить подъезд и разбудить всех до единого соседей, чтобы осмотреть и их жилища под предлогом того, что в доме скрывается опасный террорист. К многоэтажному дому начинает стремительно пребывать подкрепление на чёрных фургонах. Симе удалось сбежать. В этом трюке нет ничего сверхъестественного. Девочка, воспользовавшись обманным манёвром и минутным замешательством солдат, успела выскользнуть из квартиры. 

↑ 16. РАСПЛАТА.

    Клаэс делает глубокий, размеренный вдох и возвращается в спальню Штольберга. Он не чувствует побочных эффектов от столь долгого и глубокого пребывания в постороннем разуме, это порадовало бы его при иных обстоятельствах, не находись он сейчас в состоянии некоторого шока от всего, что пришлось увидеть. Иероним заботливо вытирает салфеткой кровь с его губ и подбородка.

— Ты прав… — Клаэс переводит на отца ошарашенный взгляд. — Таких, как я, нужно содержать в изоляции.

— Не говори так. — Штольберг почти пугается. — Это неправда. Ты… твоя семья… Вы не заслуживаете участи заключённых. Тебя долго не было. Что ты видел?

— Девочка сбежала.

    Мобильник Штольберга издаёт вибрирующий сигнал, оповещающий о поступившем звонке. Он отвечает и слышит подтверждение слов Клаэса.

***

    Клаэс подробно рассказывает отцу обо всём, что узнал о Варваре. О ней можно больше не беспокоиться, она уже никому не сможет навредить. Андеру неприятно осознавать, что женщину убили бы в любом случае. Расстрел состоялся без веских на то оснований, Варя вполне могла оказаться невинной жертвой обстоятельств. Это подтверждает крайнюю степень жестокости самих руководителей Исследовательского Центра.

    Марина, Артур и Надя, не подозревая о случившемся, мирно спят. С момента штурма квартиры Лазаревых, произошедшего в половине второго ночи, минуло почти четыре часа. Несколько сотен солдат рыщут по городу, Серафима не могла уйти слишком далеко. Клаэс и Штольберг не находят уместным возвращаться в свои кровати. Они пребывают в напряжённом ожидании. Спустившись в столовую, они заваривают кофе и долгое время бок о бок молча сидят за столом. Клаэс усердно пытается определить хотя бы примерное местоположение Серафимы, тысячи крыс суетятся по близлежащим районам и заглядывают в каждую щель, но всё оказывается тщетно.

    До их слуха вдруг доносятся приглушённые звуки пианино из библиотеки. Игорь часто бодрствует по ночам. Его режим, в основном, крайне беспорядочен. Он может лечь до ужина, а проснуться после обеда, либо вовсе не спать на протяжении нескольких суток, это не является чем-то экстраординарным, но при сложившихся обстоятельствах вынуждает невольно обеспокоиться. Клаэс уверен, что постиг навык «закрытого окна», Игорь больше не может подсматривать. И всё же он в компании Иеронима отправляется в библиотеку. Игорь исполняет «Лунную Сонату» и делает это прекрасно. Андер чувствует, что он пребывает в той самой стадии противоестественного умиротворения, которая пугает остальных обитателей дома Штольберга более всего прочего. Тонкие пальцы Игоря ловко перебирают клавиши. Меланхоличная, плавно переливающаяся мелодия звучит совсем тихо и не способна потревожить сон тех, кто находится на втором этаже. Апрельское предрассветное небо затянуто тяжёлыми тучами цвета двухдневной гематомы. Библиотеку освещают несколько тусклых настенных светильников. Игорь не оборачивается к появившимся на пороге Клаэсу и Иерониму, но незамеченными они не остаются.

— Вам тоже не спится? Какое совпадение… Весна всегда так на меня действует. Кажется, что за компанию с ожившей после зимней спячки природой и я оживу.

    Пальцы Игоря замирают, резко оборвав сонату. Он чутко прислушивается к чему-то, затем вздыхает с облегчённым сожалением и резко поворачивает голову к Клаэсу и Штольбергу. Глаза его широко раскрыты и горят неподдельным, жутким восторгом.

— А вот и она.

    Свет гаснет, и библиотека погружается во мрак. Штольберг знает, что его дом оснащён резервным генератором, но Сима способна управлять электричеством, факт очевиден и вполне объясним. Он щурится, вглядываясь в густой сумрак, пытаясь рассмотреть Игоря у пианино, но его там уже нет. 

— Он позвал её сюда… — Не без ужаса осознаёт Иероним.

    Клаэс даже догадывается, в какой момент это произошло. Его бдительность была значительно ослаблена во время пребывания в разуме Вари, он мог не заметить постороннего в своём собственном уме. Стоило быть гораздо осторожнее. Смерть Даши стала потрясением, отвлекшим внимание. Вполне вероятно, что Игорь не спал и тоже видел это. Для него обстоятельства сложились исключительно удачным образом. 

— Нужно разбудить остальных. — Предлагает Клаэс, стараясь сохранять спокойствие, потому что сейчас оно ему максимально необходимо.

— Да. Но сперва я должен кое-что подсказать тебе. 

    Иероним суетливо извлекает из кармана пиджака телефон. Сигнал связи отсутствует. Штольберг в спешке производит несколько манипуляций в установленных на нём программах. На экран выводится чёрное поле с двумя строками — «пароль» и «отключить».

— Это снимет индикаторы на ваших ногах. Пароль — это даты вашего с Нэми рождения. Только цифры без символов и пробелов в следующем порядке: день, месяц, год полностью, сначала его дата, потом — твоя, запомнил? Ввести пароль и «отключить» нужно сразу, допустимый интервал между действиями — всего несколько секунд. Сделай это, когда будешь у забора, не раньше! После этого у вас останется около десяти минут до прибытия подразделения экстренного реагирования. Если что-то случится со мной — отключай сразу же, потому что на Базу поступит сигнал о наступлении моей смерти, и времени у вас не останется. В самом конце заднего двора, по точной прямой от окон спальни Нади под забором есть ров. Это сделал её доберман. Не знаю, как давно это произошло, но я заметил яму только две недели назад. Она засыпана листьями. Возможно, Надя заранее знала, что произойдёт нечто страшное и подготовилась. Разбуди её в первую очередь. К воротам идти бессмысленно, замок автоматически блокируется при отключение электричества и открыть его могу только я через отпечаток пальца. Если Серафима попала на территорию, то как-то иначе. Попытайся вывести остальных, но если не получится, умоляю, спасайся сам. 

    У Штольберга участилось биение сердце от столь поспешного изложения мысли. Клаэс чувствует охватившую его тревогу, но беспокоится Иероним вовсе не за себя. Он смотрит на младшего сына со столь сильной внутренней болью и отчаяньем, будто заведомо знает, что видит его в последний раз. Вдруг Штольберг порывисто хватает Клаэса за плечи и прижимает к себе так крепко, что у того перехватывает дыхание. 

— Пожалуйста, живи. — Шепчет Штольберг почти на ухо, зажмурившись и уткнувшись носом в висок сына.

    Клаэс цепенеет от неожиданности и не знает, куда деть руки. Стоит ли обнять его в ответ, поблагодарить или выразить сожаление о том, что им снова придётся разлучиться. Штольберг предусмотрел путь отступления для своих пленников в чрезвычайной ситуации, и этот жест однозначно подтверждает факт примирения с тем, что в ближайшие часы ему предстоит расстаться с собственной жизнью, потому наказание от начальников за своенравие его ничуть не страшит.

— Идём. — Он совершает над собой усилие, чтобы отстраниться от Клаэса, и за руку тянет его к лестнице на второй этаж.

    В доме не слышно ни звука. По ступеням они поднимаются крадучись, будто воры. Штольберг бесшумно забегает в свою спальню и возвращается оттуда с заряженным кольтом.     

— Зайти к Наде, а я разбужу Марину и Артура. — Говорит Иероним.

— Так ты, оказывается, выжил…

    Позади, из глубины коридора звучит тихий и очень спокойный голос Симы. Клаэс и Штольберг оборачиваются к ней. Иероним на уровне рефлекса направляет на девочку дуло пистолета, но она этого будто бы и не замечает. Серафима явилась босиком, в тех же коротких шортах и свободной футболке, в которых спала и вынуждена была покинуть своё жилище. Волосы её всклочены. Остекленевшие от пережитого потрясения глаза широко раскрыты.

— Опусти пистолет, или все твои питомцы сейчас же умрут. Я, конечно же, пообещала одному из них, что не трону пленников, но с его стороны было очень глупо мне верить. Я была уверена, что ты сдох в тот же день, когда умерла моя мама. — Взгляд девочки становится осознаннее, она сосредоточенно хмурится. — В чём дело? Не понимаю… Я не могу рассмотреть тебя. 

    Клаэс вспоминает уточнение Штольберга касательно уровня Коэффициента, при котором невозможно пробиться через установленный ментальный барьер, и с надеждой подмечает, что он сам давно способен это сделать. 

— Вот как… Вы научились защищаться. Очень любопытно. Поздравляю, но сейчас тебя это не спасёт, если ты рассчитываешь сохранить жизнь тем, кто сейчас мирно спит в своих уютных кроватках. Положи пистолет на пол и толкни ко мне.

    Штольберг колеблется лишь пару секунд, после чего с полноценным и осознанным чувством обречённости выполняет приказ. Сима поднимает кольт и внимательно его рассматривает. Клаэс понимает, что в данный момент должен превосходить её возможности, но подобраться к девочке не получается, она будто находится в забетонированном непроницаемом коконе.

— Если он умрёт — здесь очень быстро окажется подкрепление, у тебя не хватит на всех патронов. — Осторожно сообщает Клаэс.

— А мне наплевать на это, Клаэс, я пришла за тобой.

    Серафима порывистым движением выкидывает руки вперёд, наводя прицел на Андера, и жмёт на спусковой курок. Клаэс не успел бы уклониться, и спрятаться было негде, он лишь отрешённо зажмуривается, готовясь к предсказуемой боли, но та не приходит и после второго выстрела. Прямо перед ним, разведя руки в стороны и полностью закрыв собой, стоит Штольберг. Звучит третий выстрел, четвёртый, пятый, шестой, седьмой… Патроны кончаются. Серафима раздражённо продолжает жать на курок, а затем с гневным возгласом швыряет кольт в стену. Колени Иеронима подкашиваются. Почти ничего не соображая, Клаэс машинально подхватывает его под руки и опускается на пол вместе с ним. Судя по всему, несколько раз Серафима промахнулась. Из точных попаданий — два ранения в грудь, одно в область солнечного сплетения и пробитое бедро. Дрожащими руками Клаэс поддерживает голову и спину Штольберга, с ужасом глядя в его начинающие мутнеть глаза.

— От… кл… отклю… чить… — Едва разборчиво шепчет Иероним, захлёбываясь кровью, и указывает на карман брюк Клаэса, в котором лежит телефон.

    Тело Иеронима обмякает, голова безвольно запрокидывается. Клаэс замирает в оцепенение, и ему кажется, что его собственное сердце вот-вот остановится. Он слышит тихие приближающиеся шаги, но никак не реагирует на них. Стиснув зубы и зажмурившись, Клаэс крепче прижимает к себе Штольберга, в котором больше не чувствует жизни, и утыкается своим лбом в его лоб. 

— Не лучшее время для скорби, Клаэс. 

    Перед ним стоит Игорь. Он выглядит абсолютно безразличным к происходящему и даже скучающим. Серафимы в поле зрения уже нет.

— Кажется, она испугалась тебя. За то время, пака вы не виделись, ты стал гораздо сильнее, и девчонка это поняла. Ну и сучка же она… Клаэс, ты слышишь меня? Нам пора валить отсюда. Отключай индикаторы. 

    Клаэс бережно опускает тело Иеронима на пол и поднимается. Он переводит хладнокровный взгляд на Игоря, сжимая кулаки, и тот непроизвольно отступает на несколько шагов назад.

— Для выяснения отношений момент тоже не подходящий. Можешь избить меня, если хочешь, или даже убить — мне всё равно. Но только не здесь. Я не хочу умирать в этом доме, чтобы меня потом препарировали, единственное моё желание — больше не быть для них полезным. Ну же, соберись. Если решишь потратить время на меня, то и сам не спасёшься. Ты же не хочешь, чтобы его смерть была напрасной? Отключай браслеты, Клаэс. 

    Вопреки закипающей внутри ненависти, Клаэс соглашается. Он выполняет алгоритм действий по инструкции Штольберга, браслет на его ноге издаёт протяжный, тихий писк, открывается, как устричная створка, и сваливается с щиколотки. Ставший бесполезным телефон с треском падает рядом. Игорь будто бы не замечает этого. Он не отводит взгляд от трупа. Клаэс ощущает исходящую от него едва уловимую грусть. Приглашая в дом Серафиму, Игорь не мог быть уверенным наверняка, как она себя поведёт, сдержит ли обещание и пощадит ли его самого. 

    Отсчёт уже идёт. Остаётся меньше десяти минут. Без дополнительных обсуждений, Клаэс отправляется в комнату Нади, а Игорь — к Марине. Запирать двери здесь никогда не было принято.

    Спустя буквально мгновение, как коридор пустеет, из своей комнаты выглядывает сонный, встревоженный Артур, которого разбудили выстрелы. И первое, что он видит —  это окровавленное тело Иеронима. Артур столбенеет, зажав рот ладонью, чтобы не закричать. Не проснувшийся окончательно мозг генерирует самые безумные объяснения, к преимущественному количеству которых причастен Игорь. Так или иначе — в доме находится враг. Нужно разбудить Марину и Надю и защитить их любой ценой. Сам по себе Артур беспомощен, он нуждается в оружии. Он видит в нескольких метрах кольт Штольберга на полу и устремляется к нему. Артуру известно, где конкретно в спальне Иеронима хранятся патроны, «отец» всецело доверял ему. Трясущимися руками Артур на ходу заполняет магазин и возвращается в коридор, стараясь не издавать лишних звуков. Вдруг за его спиной раздаётся скрип. Находясь на взводе, сильно нервничая и всё ещё плохо соображая, Артур резко оборачивается и направляет кольт в ту сторону, откуда донёсся звук. Он не хотел стрелять сразу, не рассмотрев цель, это вышло случайно, по инерции. Лишь спустя несколько секунд ему удаётся узнать того, в чьё сердце безукоризненно точным попаданием вошла пуля. У двери своей спальни стоит Марина и с приоткрытым ртом изумлённо взирает на своего убийцу. На ногах девушка удерживается не долго, она падает перед выходящим следом за ней Игорем, который вовсе ничего не понимает.

— Нет! — В ужасе восклицает Артур, одновременно с Мариной рухнув на колени.

    Игорь в полнейшем недоумении смотрит на уже умершую девушку, Артур же обращает свой полный ненависти взгляд на него и злобно шипит, скрипя зубами.

— Эт-т-то ты в-в-оо в-в-всём в-в-виноват, ты нас пр-р-ред-дал.

      Игорь не успевает сказать ни слова. Звучит ещё один выстрел. Он пошатывается и отступает назад, припадая спиной к стене и медленно сползая вниз. На лице его отражается удивление, брови поднимаются дугой, глаза округляются. Игорь опускает взгляд и видит алое пятно, стремительно расползающееся по бежевому джемперу в области живота, но первые несколько мгновений боли он даже не чувствует. 

     Клаэс выходит в коридор из спальни Нади, он обыскал всю комнату, но девочку не нашёл, а времени остаётся всё меньше, каждая секунда дорога. Он останавливается и в полнейшем замешательстве смотрит на тело Марины, на раненого Игоря, на целящегося в него повторно Артура. Всё это успело произойти буквально за пару минут и не укладывается в разумном восприятии. Вдруг Артур меняется в лице, выражение его становится сперва озадаченным, а после преисполняется осознанным страхом. Его дрожащая рука перенаправляет дуло кольта к собственному виску.

— Не надо, не надо! Пожалуйста! Нет! — Игорь первым успевает сообразить, что происходит, и тянет руку к Артуру.

    Очередной выстрел раскатистым эхом проносится по коридору. Клаэс невольно вздрагивает и отводит ошеломлённый взгляд. Несколько капель крови мелкими брызгами оседают на его щеке. Артур с размозжённой головой валится на бок. 

— Ну, вот я и вернула тебе должок за то, что ты привёл меня сюда. Можешь не благодарить, но запомни мою благосклонность. 

    Насмешливый голос Серафимы заполняет пространство, он звучит из неоткуда, будто существует сам по себе без физического источника. Клаэс суматошно осматривается вокруг, но нигде не видит девочку. Игорь боязливо съёживается и тоже вертит головой, одной рукой при этом пытаясь зажимать рану в животе, а второй опираясь об пол, чтобы сохранять равновесие. 

— В чём дело? Вы куда-то торопитесь? Какие-то вы невесёлые. 

    Из темноты коридора справа доносится пронзительное карканье, сливаясь с приглушённым смехом. Затем звук перемещается в противоположное направление и становится ближе. 

— Обернись! — Кричит Игорь.

    Клаэс реагирует молниеносно. Он лишь мельком успевает увидеть несущуюся на него Серафиму с занесённым для удара ножом для разделки мяса в руке. Тело его действует словно само по себе, он не успел бы должным образом скоординировать свои движения. Одной рукой он хватает девочку за горло, а другой останавливает нож. Лезвие вонзается в ладонь, Клаэс с усилием вырывает оружие у Симы и отбрасывает его в сторону. 

    И в этот момент Клаэс явственно осознаёт, что не напрасно оказался именно здесь. Всё, что с ним происходило – это отнюдь не случайность. Обстоятельства вели его сюда, чтобы остановить тот хаос, который несёт в себе Серафима. Судьба дала ему время, чтобы набраться необходимых знаний, а затем встретиться лицом к лицу с этой девочкой. Она неадекватна, не здорова психически, ей неведома эмпатия, она не знает ценности человеческой жизни, всё её мировоззрение настолько сильно изувечено, что в нём напрочь стёрты границы между понятиями добра и зла. Для Серафимы всё происходящее — лишь игра. Нэми не смог справиться с Симой, потому что сначала не распознал весь её ужасающий потенциал, но он поверил в своего брата и направлял на встречу с ней. Это было рискованно, Клаэс уже несколько раз мог погибнуть, но Нэми не мог допустить, чтобы столь могущественное и кровожадное создание оставалось в этом мире и впредь. Сейчас Серафима значительно ослаблена. Смерть тёти выбила её из колеи. Девочка растеряна, но это лишь временное замешательство, и именно теперь Клаэс может воспользоваться этим. Жилистая рука Андера крепче сжимает тоненькую шею Симы, девочка хватается за запястье Клаэса и, злобно хрипя, впивается в него ногтями. Он поднимает руку выше, ноги девочки отрываются от пола и бессильно брыкаются в попытке пинаться. Приходит отчётливое осознание превосходства. Серафима сейчас подобна сжатому в кулаке мечущемуся в панике комару. Клаэс может раздавить её, если захочет. За брата, за отца, за Дашу, за десятки погубленных жизней невинный людей, не имеющих ни к Симе, ни к Исследовательскому Центру никакого отношения. Это нельзя прощать. Зло должно быть наказано в строжайшей мере. Но Клаэс не находит в себе сил. Он не способен на убийство. Эта девочка и сама стала жертвой в некотором смысле, невозможно воспринимать в серьёз несмышлёного ребёнка, который с момента своего рождения был подвержен кощунственным методам дрессировки. Клаэс знает другое решение. За его спиной появляется Нэми. И мама, и бабушка, и все бесчисленные предки вскоре образуют тесный круг. Они пришли помочь Клаэсу осуществить задуманное. Воздух становится наэлектризованным, пряди волос приходят в движение, словно от сквозняка, вспыхивают крошечные искорки. Это не просто окно, которое нужно разбить, как в случае с Игорем. Сима воздвигла вокруг себя величественную и невероятно крепкую стену. До её слуха со всех сторон начинает доноситься нарастающий шёпот сотни голосов, и несчётные пристальные взгляды впиваются в девочку острыми жалами. Окружающие тени мелькают в набирающем темп хороводе, и вскоре их лица и силуэты вовсе становятся неразборчивы. Бешеный вихрь уже не шепчет, а кричит. Сима отчаяннее сопротивляется, всё больше поддаваясь панике. На неё обрушивается невероятная тяжесть. Незримая сила давит сверху, будто грунтовые массы на прогнившую крышку гроба, суля проломить её. В ушах поднимается невообразимый гул, кажется, что барабанные перепонки вот-вот лопнут, не перенеся такого давления. Кромешное, всеобъемлющее НИЧТО охватывает всё существо Серафимы, увлекая за пределы бытия. И Клаэс ощущает всё это, как на самом себе. Из ушей, носа и закатывающихся глаз девочки начинает идти кровь. Она уже не брыкается, тело её безвольно обмякло. Клаэс готов умереть, если достигнет желаемого результата, и душа его будет покоиться с чувством выполненного долга. 

    А затем наступает абсолютная тишина. Все до единой тени предков Клаэса исчезают, будто их и не было вовсе, а он сам изнеможённо, тяжело дыша, опускается на одно колено. Его рука больше не сжимает шею Серафимы. Клаэс придерживает её за плечи и ждёт. Остановившееся время вновь возобновляет свой ход. В распоряжении Клаэса осталось примерно четыре минуты, а он не уверен, сможет ли твёрдо стоять на ногах. Девочка открывает глаза.

    Игорь сосредоточенно хмурится, пытаясь сообразить, что только что произошло. В его восприятии прошла лишь доля секунды. 

— Не может быть… — Шепчет он в изумлении.

    Взгляд Серафимы не выражает ровным счётом ничего. Она часто моргает и смотрит на Клаэса так, словно впервые его видит, как и всё то, что сейчас находится вокруг неё. 

— Вставай, — тихо приказывает ей Клаэс и, пошатываясь, поднимается сам.

    Девочка беспрекословно повинуется. Движения её неловки, как у неисправного механизма. Она ровным счётом ничего не помнит и не понимает. Разум её кристально чист, как только что выпавший январский снег.

— Иди за мной.

    Клаэсу нелегко даются первые шаги, но будто несколько пар рук поддерживают его. Он направляется к лестнице и даже не смотрит в сторону Игоря, проходя мимо него. Серафима покорно идёт следом.

— Стой! Не оставляй меня здесь! Пожалуйста! — Почти истерично окрикивает его Игорь и предпринимает попытку встать, но безуспешно.

    Клаэс оборачивается к нему, в его безразличном взгляде нет и толики жалости.

— Ты умираешь. 

— И что с того?! 

— Тебя ещё можно спасти, если ты останешься.

— Зачем??! Чтобы оказать потом в клетке?! Пожалуйста, Клаэс. Я просто хочу хотя бы умереть на воле. 

    Клаэс вдумчиво смотрит на Игоря без каких-либо эмоций на лице. Если бы не его содействия, то Андер погиб бы тогда в психиатрической клинике, не познакомился бы со своим отцом, не смог бы остановить Серафиму. Хотя бы поэтому бесчестно и подло отказывать Игорю в его последнем желании.

— Помоги ему подняться. — Обращается Клаэс к Симе.

    Когда девочка оказывается рядом, Игорь невольно съёживается и вжимается лопатками в стену. Он с сомнением смотрит на Клаэса, затем вновь на потерянное лицо Симы и всё же подаёт ей руку. Он чувствует, как с каждой каплей крови из него уходит жизнь. От Серафимы мало толка, ей едва удаётся удерживать обессиленного Игоря. Клаэс взгромождает его на свои плечи и почти не чувствует веса. 

    Путь до указанного Штольбергом места проходит в сопровождение ревущих над крышей дома двигателей двух вертолётов. По ту сторону ворот стоят доберман и Надя с увесистым рюкзаком за плечами. 

— Я знаю, что тебе есть, куда бежать. — Говорит Клаэс. — Мне можно пойти с тобой?

— Можно. Бабушка разрешила. Но пошевеливайся.

    Клаэс опускает Игоря на землю возле очищенного лаза под забором.

— Ты не сможешь пролезть самостоятельно.

— Смогу!

    Игорю действительно это удаётся, но при каждом движении он теряет всё больше крови. За ним по приказу Клаэса следует Сима, а заключает процессию он сам. Все четверо с ног до головы в грязи. Андер снова взваливает Игоря на спину, придерживая под коленями, а тот немощными руками обвивает шею Клаэса, утыкается лбом в его плечо и начинает терять сознание. Надя вглядывается в сумрак среди клёнов.

— А где Марина? И Артур?

— Они мертвы. — Без какой-либо эмоциональной окраски отвечает ей Клаэс.

    Девочка поджимает предательски задрожавшие губы, а после стремительно срывается с места и бежит в глубь примыкающего к территории жилища Штольберга леса. Клаэс торопится за ней, подгоняя отстающую Серафиму, которая в причудливом исступлении озирается вокруг.

    В течение часа они преодолевают порядочное расстояние, забираясь в самую глухую чащу и уже едва могут продираться сквозь вездесущий дикий кустарник, раздирающий одежду и кожу. Надя полна энергии, она прошла бы без остановки ещё не один километр, но Клаэс окончательно выбился из сил. Он падает на колени и уже не может встать. Спустив с плеч Игоря, Андер подползает к ближайшему стволу дерева и с тяжёлым вздохом упирается в него спиной и затылком. Сима тоже останавливается и в ожидании новых указаний бессознательными, пустыми глазами смотрит на Клаэса. Сидя на корточках перед Игорем и крепче прижимая ладони к его ране, Надя плачет, но не по нему, а из-за совокупности всех обстоятельств. Она может разве что совсем чуть-чуть облегчить боль и замедлить кровотечение, но извлечь из кишок пулю девочке не под силу. Клаэс мысленно спрашивает у Нади, далеко ли им идти, а девочка передаёт ему примерные координаты. То место, в которое они направляются, находится в тысяче километров. Клаэс удручённо вздыхает, но вдруг его посещает идея. Не самая лучшая, конечно, но положение их безвыходно. Не хотелось обременять Мечникова и тем самым подвергать его опасности, но без его помощи никак не обойтись. Клаэс связывается с ним и назначает место встречи. Теперь предстоит добраться до ближайшей дороги. Он чувствует, что на их след уже вышли, долго оставаться на одном месте нельзя.

    Емельян не спал в тот момент, когда услышал голос Андреева в своей голове. Сам он на этот раз перед ним не предстал. Коля просил о помощи. Мечников спросил, куда конкретно ему ехать, но голос заверил его, что он сам поймёт, куда сворачивать и где остановиться. Емельян не мешкал ни минуты. Дорога заняла больше трёх часов, он и в самом деле интуитивно понимал, куда ехать, руки сами направляли руль в нужном направлении. 

    И вот, наконец, на глухой дороге, даже не устланной асфальтом, Емельян видит осторожно выглядывающую из кустов рыжую девочку, которая тут же скрывается, а затем навстречу приближающемуся автомобилю выходит Андреев. На его плечах с трудом удерживается будто бы уже бездыханное тело седовласого «сына» Штольберга. А следом за Колей из леса выходит Серафима Лазарева, с которой явно что-то не так. Девочка кажется похожей на бессознательного лунатика, хотя глаза её открыты, но блуждающий взгляд не осмыслен. И у неё, и у Коли лица перемазаны запёкшейся кровью и грязью вперемешку. Андреев, впрочем, весь в крови, но судя по всему, не в своей. 

    Мечников выходит из автомобиля и, растерявшись, лишь кивает Коле в знак приветствия. Емельян не ощущает страха, он искренне жаждет помочь, чем сможет, и готов на всё, что от него потребуется. Он помогает усадить Игоря на заднее сидение, там же размещается Надя с доберманом и безропотная Серафима. Коля садится вперёд, по соседству с местом водителя, и с облегчением откидывает голову на спинку кресла. Андреев выглядит едва живым. Грудная клетка его тяжело вздымается. 

— Куда теперь ехать? — С несвойственной ему робостью спрашивает Емельян.

    Коля молча тянется к навигатору и чуть касается его кончиками пальцев. Экран на приборе гаснет на мгновение, потом по нему пробегает рябь помех, а затем выстраивается маршрут. Мечников даже теперь воздерживается от каких-либо комментариев. По большому счёту он и не нуждается в дополнительных объяснениях, ему и так всё ясно. Автомобиль трогается с места.

— Ты хочешь есть или пить? У меня есть вода и несколько шоколадок. Коля, ты слышишь меня?

— Моё первое и настоящее имя Клаэс Андер. — Отвечает он, не открывая глаз. — А моего брата звали Нэми. 

    Клаэс щурится и через зеркало заднего вида наблюдает за Игорем. Его голова безвольно упала на плечо Нади, глаза закрыты, он еле дышит, но жизнь ещё не покинула его. Сима в изумлении глазеет на мелькающие за окном пейзажи. Теперь ей предстоит всё узнать заново, и на этот раз Клаэс позаботится о том, чтобы у девочки сформировалось совершенно иное представлении о мире и о населяющих его людях.

↑ 17. ВОЛЯ.    

    Дорога была долгой и монотонной. Клаэс не проснулся даже во время остановки на заправке. Никто из посторонних не видел пассажиров за тонированными стёклами. Емельян купил четыре литра газировки, орехов в пакетиках, чипсов и хот-догов. Более сносной еды в предложенном ассортименте не имелось, но он предположил, что хотя бы такие припасы пригодятся беглецам в дальнейшем их пути. Они провели в машине весь день и всю ночь. Надя периодически дремала, Игорь почти не приходил в сознание, лишь изредка просил глоток воды. Глаз не смыкали одни лишь Емельян и Сима, чьё состояние, впрочем, никак нельзя было назвать полноценным бодрствованием. 

    Ближе к рассвету маршрут через лес становится практически непроходим, даже внедорожник не смог бы ехать дальше. Впереди лишь едва различимая тропинка через дремучие заросли. Кроны вековых дубов плотным куполом скрывают небо, цивилизация осталась позади, рядом на много километров вокруг нет и намёка на какой-либо населённый пункт. 

— Остановитесь здесь. — Говорит Клаэс.

— Ты уверен?

    Андер кивает головой. Надя первой выскакивает из машины и тянется, разминая затёкшие мышцы. Доберман бегает вокруг неё. Серафима осматривается по сторонам, с восхищением глядя на проясняющееся, лазурное небо, озарённое первыми лучами восходящего солнца.

— Куда вы теперь пойдёте?

— Не знаю. Это решает она. — Клаэс взглядом указывает на Надю, подошедшую к нему и Емельяну. — Спасибо. Мы в неоплатном долгу перед вами.

— Не стоит, Ко… Клаэс. Я рад, что смог хоть чем-то тебе помочь. 

— Мы сами не дошли бы так далеко. — Надя приближается к Мечникову и опускает ладошку на его больное место чуть выше колена.

    Нога и впрямь не давала покоя на протяжении столь долгого пути. И вдруг надоедливая, ноющая боль, ставшая неотъемлемой частью жизни, проходит. На какие-либо неприятные ощущения вовсе не остаётся и намёка. Окончательно утратив дар речи, Мечников с разинутым ртом смотрит на серьёзную, чумазую девочку, которая вдруг разворачивается и стремительно убегает вперёд по тропинке, вскоре скрывшись из вида среди ветвей.

— Иди за ней, — говорит Клаэс растерявшейся Серафиме.

— Что ты с ней сделал?

— Дал второй шанс. Я обязательно расскажу вам обо всём чуть позже более подробно. Но если захотите — я могу сделать так, что вы о нас забудете и вернётесь к прежней жизни. Это не так уж плохо. Не знаю, что выбрал бы я сам.

— Нет, я этого не хочу. Будь любезен оставить в моей голове всё, как есть. Что ж, — Емельян протягивает Клаэсу руку, и тот жмёт её слабо, почти неощутимо. — Удачи тебе.

— И вам.

    Открыв дверь со стороны Игоря, Клаэс едва успевает поймать его, иначе тот упал бы. Он вновь взваливает свою ношу на плечи и отправляется вслед за Надей и Симой, уже не оглядываясь в сторону Мечникова, который ещё долго стоит на месте и курит. Емельян не имеет ни малейшего представления, что ждёт впереди этих необыкновенных людей, но почему-то чувствует облегчение.

    Идти приходится очень осторожно, друг за другом, переступая повсеместно торчащие из земли корни. Надя раздвигает и ломает преграждающие путь ветки, чтобы расчистить дорогу для тех, кто следует за ней. Игорь морщится и тихо стонет сквозь плотно сжатые губы, а затем вдруг заходится страшным, хрипящим кашлем, сопровождаемым обильным кровотечением изо рта. Он слабо сжимает в кулаке ткань рубашки на груди Клаэса.

— Опусти меня, — шепчет Игорь.

    Клаэс и сам уже чувствует, что остаётся лишь несколько минут, Игорь и так долго продержался. Спасти его уже невозможно. Клаэс усаживает Игоря на землю, чтобы тот мог опереться спиной о поваленный штормом могущественный дуб. Надя уже не останавливается, чтобы попрощаться.

— Как же глупо всё вышло, даже не верится… — Слабо усмехается Игорь, а из глаз его текут слёзы, но вовсе не от жалости к себе. 

— А на что ты рассчитывал, когда звал её в дом? — Безразлично спрашивает Клаэс.

— На то, что она меня освободит, разве не очевидно? Она обещала, что не навредит остальным, а я был в таком отчаянье, что поверил. Я надеялся, что как-нибудь смогу отговорить её убивать тебя… Возможно, я даже заступился бы за Штольберга, но в её башке был такой хаос… Она ничего не стала бы слушать. Я понятия не имел, что произойдёт, но знал, что Иерониму в любом случае придётся отключить браслеты. Мне так жаль Марину и Артура… И твоего отца. Я знаю, какого ты обо мне мнения... Думаешь, что я не очень хороший парень, эгоист, психопат немного, подлец и всякое подобное… Так оно и есть, я спорить не стану. Я о многом сожалею, и если бы обстоятельства сложились иначе…

    Последний булькающий хрип, вырвавшийся из лёгких, не позволяет закончить предложение. Глаза Игоря застывают. Жизнь покинула его тело. Клаэс склоняется к нему и закрывает его веки. Выражение бледного, сильно осунувшегося лица безмятежно. Физическое существование успело изрядно утомить его, оно давно не доставляло ему радости, и вот, наконец, в смерти, права на которую он до сего момента был лишён, Игорь обрёл покой. Здесь его тело никто не найдёт. Оно сгниёт, став пищей для насекомых и удобрением для почвы. О лучшем исходе он не мог и мечтать.

    Путь продолжается. Спустя пару часов Клаэс и Надя, не сговариваясь, делают остановку, чтобы дать отдых ногам и перекусить. Андер равнодушно рассматривает Серафиму. Девочка преодолела всё это расстояние в одних лишь шортах и футболке, которая теперь превратилась в грязные лохмотья. А ведь на улице сейчас максимум десять градусов выше нуля. Ступни её стёрты до кровавого месива, все ноги от щиколоток до бёдер покрыты воспалёнными царапинами. Клаэс снимает с себя тёплую фланелевую рубашку, оставшись в одной майке, отрывает по швам рукава и ими оборачивает ступни Симы, имитируя тем самым портянки, а основную часть одеяния накидывает ей на плечи. 

    Ещё через час лес, наконец, расступается, открывая взору заросшее сорняком поле. Утопая по пояс в траве, Клаэс, Надя и Сима упорно пробираются вперёд. Солнце приятно согревает кожу своим теплом, мягкий ветерок треплет волосы. Клаэс щурится, прикрывая глаза ладонью. Он чувствует, что цель почти достигнута. Ей оказывается давно заброшенная деревня, существование которой, вероятно, уже стёрто с ныне существующих карт. Сгнившие, развалившиеся деревянные домики почти не видны среди бурной растительности, поглощающей всё на своём пути. Из всех существующих построек одной единственной всё же удалось уцелеть, но лишь потому, что её продолжают содержать люди. Они уже вышли встречать путников. Клаэс узнаёт ту самую старушку, которую видел прежде в доме Штольберга рядом с Надей. Сконцентрировавшись, он безошибочно определят, что она является пра-бабушкой девочки. С ней ещё одна пожилая женщина, мальчик лет десяти, бородатый мужчина неопределённого возраста и юная прекрасная девушка с двумя золотистыми косами, похожая на царевну из народных сказок. Клаэс знает, что кровной связи между этими людьми нет, и уровень возможностей у всех разный, но гораздо ниже его собственного. 

    Надя ускоряет шаг и со счастливой улыбкой бросается в объятия старушки. Клаэс уже знает, что бабушка случайно узнала о существовании пра-внучки лишь несколько лет назад, но никак не могла ей помочь. Женщина всю жизнь прожила в этом месте, но её дети, вопреки её предостережениям, давно разбрелись по миру.

— Спасибо, что помог Наде добраться. Я чувствовала, что в ваш дом нагрянет беда. — Обращается старушка к Клаэсу, который вместе с Симой остановился в паре метров от встречающих. — Вижу, ты пришёл не один. У меня нет возражений, но тогда и работать тебе придётся за двоих. Ты ничем нам не обязан и волен уйти в любой момент, если сочтёшь нужным. Но если решишь остаться, то должен соблюдать наши правила. Мы отказались от всего мирского. Нам не нужны деньги и драгоценности, мы не поклоняемся ничьим богам, и не вмешиваемся в дела людей, даже если знаем, что они в нас нуждаются. Здесь все несут ответственность друг за друга, а блага делят поровну. Мы не имеем ничего личного. Всё необходимое для жизни нам даёт природа и труд, которого будет много. 

— Звучит неплохо. Я уже жил так когда-то. 

— Мне это известно, как и всё прочее о тебе. Потому ты и оказался здесь. Пойдёмте в дом. Вам нужно отмыться и отогреться.

***

    Прошло больше четырёх месяцев с момента последней встречи Мечникова с Клаэсом Андером. Он, как и обещал, однажды навестил сон детектива и поведал обо всём, что знал сам о себе, о своём брате, о Вере и Варе, о Серафиме, об Исследовательском Центре и об Иерониме Григорьевиче Штольберге. Клаэс утаил лишь то место, в котором находится теперь, заверив, что у него всё в полном порядке. Он совсем не тоскует по городу. Клаэс понял, как счастлив был в детстве в доме бабушки. Забот хватает, скучать и унывать совершенно некогда. В свободное время он учит Серафиму разговаривать. Клаэс отмечает, что начал замечать формирование её индивидуальности, это хороший знак, он поначалу переживал, что повредил её рассудок непоправимым образом. Иногда Клаэс помогает брату ненадолго овладеть телом Серафимы, чтобы Нэми снова мог ощутить вкус пищи, ветер на своей коже, траву под босыми ногами, освежающую прохладу речной воды… Так, конечно, не принято поступать, но Клаэс считает это справедливой компенсацией. Да и сама девочка не возражает. Андер всегда заранее предупреждает её о том, что на пару часов ей придётся крепко заснуть, чтобы один хороший человек имел возможность насладиться плотской жизнью.  

    Андер на всякий случай предупреждал детектива, что скорректировал воспоминания о себе и Нэми у доктора Василевского и Аделаиды, и просил Мечникова не заговаривать с ними об Андреевых, если вдруг представится такая возможность. И Сергей, и его племянница слишком близко к сердцу восприняли смерть Клаэса, они ещё долго горевали бы по нему, а он этого не хотел. Адли и без того пришлось пережить смерть подруги, лишняя боль ей была совершенно ни к чему. Разумеется, Клаэс мог бы связаться и с ними, чтобы сказать, что с ним всё хорошо, но они ни о чём даже не подозревали, и эта новость стала бы для них серьёзным потрясением. Андер не был готов рисковать их психикой, ведь желал им только самого лучшего.

    Жизнь самого Емельяна постепенно возвратилась в прежнее рутинное русло. Он старался занимать себя работой, но ничего интересного не подворачивалось. К Мечникову обращались за помощью, чтобы найти украденную бывшей женой при разводе общую собаку, навести справки о коллеге по бизнесу, который подозревался в финансовых махинациях, доказать вину родственника, незаконно присвоившего общее наследство и так далее. Но однажды заскучавший детектив, закрыв поздним вечером своё агентство, встречает у крыльца неожиданных гостей. Конечно же, он сознавал весь риск, на который добровольно пошёл, приняв непосредственное участие в побеге «детей» Штольберга. Перед возвращением домой он долго и тщательно отмывал кровь и грязь из салона своей машины на пруду в безлюдной местности. Емельян прекрасно знал, куда в первую очередь заглядывает полиция в поиске улик. Он даже разбил свой навигатор и мобильный телефон, чтобы по ним невозможно было отследить преодолённый путь. Особенно страшно было в первые пару недель, но никто к нему не приходил и не следил за ним. Теперь же сам Иероним Григорьевич восстал из мёртвых и лично явился с визитом в сопровождение нескольких мужчин в строгих чёрных костюмах. Возле агентства припаркован чёрный фургон. Штольберг сидит в инвалидном кресле. Он будто постарел на несколько лет вперёд, разительно похудел, волосы его уже полностью поседели, щёки впали, но строгие выразительные глаза не утратили прежнего проницательного блеска. 

    Мечников думает о пределе своих возможностей и о том, сколь страшные пытки способен выдержать. Умирать он, в общем-то, не боится, но вряд ли это произойдёт быстро. Нога не болела с тех самых пор, как Надя прикоснулась к ней, но далеко он всё равно не убежит, глупо даже пытаться. Собравшись с духом, детектив спускается по ступеням и надеется, что хотя бы внешне смог сохранить непоколебимость.

— Здравствуйте, Мечников.

    По интонации Штольберга невозможно угадать расположение его настроения. Рядом стоящий мужчина подносит ему сигарету и чиркает зажигалкой. Иероним выдерживает паузу, закуривая и сканируя Емельяна обжигающе холодным взглядом.

— И вам не хворать. 

— Как идёт сыскное дело? Увлекательно, должно быть, собирать компромат на чужих любовниц?

— Каждому свой промысел, генерал. 

— Перейдём ближе к сути, если не возражаете. Я благодарю вас за то, что вы были рядом с моими сыновьями, когда они нуждались в доверенном лице, и хочу предложить вам более занимательную работу.

    Емельян шире открывает глаза и не находит слов. Он был готов к чему угодно, но только не к этому. 

 — Полагаю, мне не стоит лишний раз вдаваться в подробности. Уверен, что вы прекрасно осведомлены в том роде деятельности, которой я занимаюсь. Так же я понимаю и ваше удивление тем фактом, что я не погиб. Клаэс вам не солгал. Он действительно так думал, но теперь тоже знает. Я долгое время пребывал на грани жизни и смерти. Это непередаваемое ощущение… Можете счесть меня наивным глупцом, но я убедил себя, что выжил не просто так. Мне нужно больше верных людей на службе, умеющих отличать хорошее от плохого. У вас, кажется, нет с этим проблем. В скором времени я планирую устроить глобальный переворот, революцию, если хотите, затрагивающую многие аспекты функционирования Центра. Наша работа давно вышла за приемлемые рамки, и некоторые методы практических исследований должны прекратить своё существование. У меня уже довольно много соратников, и вы можете стать одним из них. Что скажете, Мечников?