Третьим будешь?

один из распространённых вопросов русской жизни.

Шли последние, «ленивые» сорок минут рабочего дня. Всем известно, что после трёх часов пополудни заставить русского человека прилежно трудиться на рабочем месте практически невозможно. Только электрик Сейфуллин зажал в тиски нечто латунное и обрабатывал надфилем. Но это — для дома, для семьи. Толик Маркелов нырнул в Интернет посредством телефонного модема и старого «Пентиума», списанного из охраны труда. Артур Гурин, энергетик котельной, лез через маркеловское плечо к монитору, подсказывая, как правильно набить запрос в поисковике. Мешал, то есть. Остальные расселись на ободранных стульях перед старым телевизором «Шиваки», подвешенным на самодельном кронштейне к стене мастерской. По ящику шли городские новости, вернее — констатация почти полного отсутствия новостей. Скука и уныние. Гастроли МХАТа. Футбольный стадион не достроен. В области открыт очередной мемориал Великой Отечественной. Судебный процесс над рейдерами. Гастарбайтеры. Массовое отравление школьников. Испытания и неизбежные аварии теплотрасс.

— Да переключи ты уже эту хренотень! — не выдержал Матвей Кириленко. Ему приходилось несладко: с утра трубы горят, а принять всё не получается, бригадир-трезвятник, собака, в затылок дышит, следит. Ещё за прошлые дела...

— Погоди, — остановил потянувшегося к переключателю мастера Антона Земцова КИПовец Мясниченко. — Вроде мои края показывают.

— А ты разве на Звёздном проспекте живёшь? — удивился Антон.

— На Терешковой, за почтой. Нет, ты глянь, опять кого-то задавили...

Шла сводка дорожных происшествий. Репортаж был снят в тёмное время суток, возможно утром, при свете прожекторов и фар. На фоне брежневской девятиэтажки и нового кирпичного дома фигурировала обычная в таких случаях компания: менты, врачи «скорой», экипаж эвакуатора, свидетели происшествия и просто зеваки. Ну и, собственно, двое виновников торжества. Один с потерянным видом сидел на водительском месте белой вазовской «десятки», невидящим взглядом уставившись куда-то сквозь лобовое стекло. Голова его была забинтована, на левой скуле — размазанная и засохшая кровь. Автомобиль стоял не на мостовой, а на тротуаре, смяв передок о фонарный столб, в дорожном ограждении зияла дыра. Либо водитель пытался избежать столкновения, резко вывернув руль, либо это произошло уже после наезда. Второй участник аварии располагался на разделительном газоне, возле него хлопотали санитары — готовили новомодные жёсткие носилки из двух половин, которые соединяются вместе под телом пациента.

— Всё, хана мужику! — Мясниченко стукнул кулаком по колену. — И что, сука, характерно — два дня не прошло, как опять на том же самом месте, напротив радиотоваров!

— Почему сразу «хана»? Может, успеют довезти живьём?

— Ботинки остались на асфальте. Я видел в кадре — один посреди дороги валялся. Верная примета: если из обуви вышвырнуло, значит, не жилец!

С экрана молоденькая корреспондентка, чьи русые волосы были заплетены в косу а-ля Тимошенко, вещала:

— В этом же районе, кстати, часто встречаются «молчащие» светофоры. Они есть, но не работают, а перекрестки собирают свои жертвы. А чтобы на нерегулируемом переходе появился светофор, должно погибнуть не менее трех человек. Таков ГОСТ...

— Оп-паньки, приехали! — восхитился Гурин, который, оказывается, оторвался от интернета и тоже смотрел новости. — Неужто и на это есть ГОСТ?

— Львовича спроси, — посоветовал Мясниченко. — Он у нас все ГОСТы наизусть помнит, как старый урка статьи Уголовного Кодекса.

— Толку-то! — скептически хмыкнул Антон. — Он только наши ГОСТы и знает, по отрасли. Для дорожного движения — свои.

— У нас есть кое-что получше Львовича! — Гурин дёрнул Маркелова за рукав спецовки. — Толян, кончай штроборез вожделеть, всё равно не купишь. Посмотри ГОСТ... Как он, проклятка, называться-то должен? Ну, давай набьём «ГОСТ светофоры». Нет, надо же: не менее трёх...

— Вот, есть Р 52289-2004 — «Порядок установки светофоров», — сообщил Маркелов. — Смотрим?

— Давай! Так, он общий: «Технические средства организации дорожного движения. Правила применения дорожных знаков, разметки, светофоров, дорожных ограждений и направляющих устройств», — читал с экрана Гурин. — «Область применения, нормативные ссылки, термины и определения»… многабукафф, ниасилю... «Правила применения дорожных знаков»... Ага, ну, вот и суть: «Правила применения дорожных светофоров».

Репортаж давно закончился, уже прошел прогноз погоды (похолодание, осадки, не за горами «день жестянщика»), а Гурин всё копался в документе, не имевшем к его специальности никакого отношения.

— ...для раздельного пропуска транспортных средств в определенных направлениях... — бормотал он, — ...любых исполнений и с рассеивателями диаметром 300 мм... Всё не то!..

Был он в этот раз оживлённый, энергичный, отринувший свою обычную апатию. Настроение Антона Земцова, наоборот, было мрачным, подавленным, казалось бы, без всяких на то причин. Ну да, на дворе осень, такая же мерзкая и слякотная, как всегда. Кажется, он успел простудиться. Конец рабочего дня, но отнюдь не рабочей недели, ещё только вторник, до пятницы пилить и пилить. А потом будут два выходных дня, таких же унылых и пустых. Пролетариям и то лучше, они хоть могут напиться и так скоротать время под анестезией. Пилит начальство за безынициативность и, в общем-то, справедливо пилит, но ведь себя не переделаешь. Дома тоже не всё ладно... Но ничего такого, что могло бы объяснить это щемящее чувство тоски и тревоги, не отпускающее с утра. Словно плохой сон, который силишься вспомнить и всё никак не можешь. А ещё лезет в голову всякая чушь и мешает сосредоточиться, всё кружится в сознании, словно пустой пакет, попавший в вихрь. Вот как сейчас — кадры этого репортажа о ДТП. Снимали сюжет в тёмное время суток, ранним утром или вовсе ночью. Откуда же набралось столько зевак? Слетелись падальщики, как у Рэя Брэдбери в рассказе «Толпа»…

Да нет, ерунда. Всему есть разумное объяснение. Конец сентября, светает поздно, темнеет рано, а репортаж могли снять вчера вечером, после шести. Он не слышал, говорила ли дикторша, когда произошел наезд.

— Есть, нашёл! — возликовал за компьютером Гурин. — В «условиях применения». Вот оно, условие 4: «На перекрестке совершено не менее трех дорожно-транспортных происшествий за последние 12 месяцев, которые могли быть предотвращены при наличии светофорной сигнализации». То есть, и впрямь всё по ГОСТу! Каково?!

— Ну, чего... круто, в общем! — высказался после непродолжительного молчания водитель погрузчика Андрей Кочурин. — Такова наша русская жизнь: за один светофор три шкуры отдай! Недорого нас правительство ценит!

— Да не, мужики, вы не поняли! Учитесь фильтровать информацию из телика и печати. Какие два главных момента можно из всего этого вычленить? Первое слово — «перекрёсток», а второе — «трое должны погибнуть». Не поняли? — Гурин выдержал торжественную паузу, поднял к потолку испачканный грунтовкой палец. — Обряд! Да, именно, на перекрёстке двух дорог необходимо провести ритуальное жертвоприношение трёх человек, и тогда там появится светофор! А? — Он победно оглянулся по сторонам, ища поддержки аудитории.

— Пить надо меньше! — хмуро, с ненавистью процедил собиравший со стола пожитки Кириленко. — И закусывать хоть чем...

— А он у нас непьющий! — возразил Маркелов. — Всякий раз, как присядем, на Новый Год, или там, поляну кто накроет на день рождения, так господин инженер кушает — как в три горла, а винца едва-едва пригубит, с водкой же вообще не дружит! Писатель он у нас, вот фантазия дурная и разыгралась.

— Тогда, наоборот, больше надо пить! — сделал вывод Мясниченко. — От сплошь тверёзой жизни крыша тоже хорошо съезжает.

— Перекрёсток, перекрёсток... — бормотал Гурин, нимало не смущенный скептическим отношением к своей идее. — Что там у нас связано с перекрёстком из народных верований? Самоубийц там хоронили, утопленников, беса в мешке можно было оставить на перекрёстке, чтобы дорогу назад не нашёл... Больше ничего не знаю. Но сейчас узнаю! — Он уже занял место ушедшего Маркелова у клавиатуры и лихорадочно набивал запрос. Народ покидал мастерскую, направляясь в раздевалку.

— Продать душу дьяволу, вопрошать мёртвых, защита от преследующей нечисти, взывать к Гекате в случае безумия... — Гурин в задумчивости поскрёб небритый подбородок. — Какая, оказывается, вещь в хозяйстве нужная, этот перекрёсток. И как мы без него обходимся-то, при случае? Это ж хужей, чем без накидного ключа 22×24! Ну, а если там, к тому же, троих...

— Слышь, Достоевский, сворачивайся, я мастерскую запираю! — позвал Гурина Сейфуллин. — Или потом сам ключи на вахту понесёшь!

— Занесу, дядя Илья, занесу! — отмахивался Гурин. — Только не тереби меня сейчас! Кажется, сюжет новый пришёл. Боюсь, не запишу сейчас — забуду.

— Ну, тогда и в щите сам отключишь.

Земцов уходил предпоследним, когда Гурин успел уже намолотить страницу текста, состоящего в основном из ссылок на сайты и копированных фрагментов.

— Вот такое вот у нас «Извлечение троих» получается! — бубнил он себе под нос. — Вот такой вот он Стивен-наш-Хрен-Собачий-Кинг!

— История Джейка? — поинтересовался Антон, проходя мимо.

— Ты думаешь? — мигом оторвался от экрана и навострил уши Гурин. — То есть, приносить в жертву, толкая в спину под транспорт? Нет, что-то уж больно примитивно получается... Нужен колдовской обряд. Хотя перечитать, конечно, стоит!

Земцов ушёл и оставил Гурина наедине с его гениальным замыслом. Ведь уже больше года ничего свежего за авторством Кирилла Подвойского не появлялось ни в сети, ни в журналах. И только один раз в жизни Гурину удалось протолкнуть в сборник фантастики короткую повесть. Более чем скромный результат. Писал он исключительно в жанре фантастического хоррора, не самом востребованном у российских читателей. Хотя, с другой стороны, в отсутствии именитых конкурентов Гурин мог бы выйти если не на первый, то, по крайней мере, на второй план, но для этого надо было и самому хоть что-то собой представлять. Если очень стараться, ну, то есть очень-очень стараться, писать день и ночь, дома и на работе, отключив Интернет, обивать пороги издательств и хоть немного поднимать свой писательский уровень, то лет через десять есть шанс заработать у отечественного читателя славу этакого местечкового Стивена Кинга. Но вот как раз Кинга инженер Артур Гурин aka писатель Кирилл Подвойский люто ненавидел. При этом его собственная писанина была перенасыщена цитатами из произведений маэстро. Дело было не в зависти, по крайней мере, так утверждал Гурин. Как-то раз, выпив на корпоративе больше своей обычной дозы и быстро захмелев, он долго и нудно объяснял Земцову разницу между Стивеном Кингом старого образца — семидесятых и восьмидесятых годов прошлого столетия — и нынешнего, эпохи «Тёмной Башни» и всего того, что после неё. За икону стиля и образец для подражания брался «Старый Кинг», а новый, соответственно, подлежал всяческому поруганию. Раз десять за тот мутный вечер прозвучало обидное слово «исписался». Получалось, что чем дальше, тем больше, от романа к роману тексты Кинга переполнялись избитыми стереотипами, которые не сделали бы чести и менее знаменитому автору. Большие претензии были у Гурина к убийствам персонажей, особенно — женских. Если принимать на веру гуринскую болтовню, то получалось, что Король Ужаса таким образом сублимирует какие-то свои сексуальные комплексы, на что, якобы, есть прямое указание в романе «Мешок с костями». Так или иначе, но других достойных образцов для подражания у Гурина всё равно не было.

Выйдя из проходной завода, миновав короткий переулок и оказавшись на набережной, Антон повернул налево, чтобы пройти квартал до Коминтерновского проспекта и там сесть на 32-й трамвай. Но тут же вспомнил, что пути уже неделю как разобраны. Пришлось развернуться и двигаться направо, в сторону старого зоопарка. Там можно срезать наискосок и выйти на Линейный, как раз к остановке 14-го. Да вот беда, на полпути к тиргартену набережную пересекала, заходя на мост Морской Пехоты, улица Шорная (бывшая Петрашевского, бывшая, опять-таки, Шорная). А её переход всегда был сопряжен с изрядным риском. Если стоять на набережной лицом к зоосаду, то Шорная в обе стороны представляет собой сплошную слепую зону. Слева обзор перекрывал горбатый мост, и водитель машины, едущей из-за реки, начинал видеть, что делается на Заводской набережной, только с середины моста, с его верхней точки. Справа дело обстояло не лучше — улица заворачивала за угол бывших казарм гренадерского полка. Таким образом, у водителя, выехавшего по Шорной на набережную и обнаружившего неожиданное препятствие на своём пути, почти не оставалось времени для принятия решения. Светофоров на пересечении Шорной с Заводской набережной никогда не было. Зная об этом, водители, едущие с юга на север города или с севера на юг, Шорную, как могли, избегали. Но каждый день, с понедельника по пятницу, по окончании рабочего дня, наступал такой момент, когда Московский и Октябрьский проспекты, а вместе с ними и оба шестиполосных моста города, оказывались намертво забиты. И тогда водители начинали искать счастья на второстепенных улицах и малых мостах. При этом многие отчаянно лихачили, превышая разрешенную скорость на двадцать а то и на тридцать километров в час, поскольку знали, что если не поспешить, то закроются и эти, последние лазейки. К тому же сегодня по набережной со стороны речного порта двигались большегрузные фуры. Видимо, на Линейном дело уже обстояло плохо, если решили пустить «восемнадцатиколёсные» здесь, по давно не чиненому покрытию.

Антон медленно шёл по набережной в сторону зоосада и думал о Гурине и его писанине. Из чистого любопытства он прочитал почти всё написанное Артуром, благо теперь, при наличии Интернета, достать произведения любого автора не проблема. Странное впечатление оставляли эти тексты. Не то чтобы уж совсем плохи, на один раз вполне сойдёт, как, впрочем, и большинство книг современных писателей. Антон сначала не мог понять, что с гуринскими сказками не так. Была в них какая-то наивность, что ли, и в то же время — с изрядным оттенком ёрничества. Так мог бы, наверное, писать Лавкрафт, живи последний в наше время, обзаведись он хоть каким-то подобием чувства юмора и осознай при этом, что книги его — полный отстой, но по-другому писать он уже не сможет. Трэш — не трэш, не поймёшь даже. Этакий «Аншлаг» от фантастики, сплошное петросянство. Только весной этого года, очередной раз набив в строке поиска знакомое словосочетание «Кирилл Подвойский» и случайно наткнувшись на критическую статью одного из крупных российских писателей-фантастов, Антон понял, в чём тут дело. Писатель Н. прошёлся подкованными ботинками по всему молодому поколению фантастов, то есть по тем, кому до или немногим за тридцать. Прошёлся жёстко, впрочем, очень даже остроумно, и многие его язвительные замечания были абсолютно справедливы. Гурин мог гордиться уже хотя бы тем, что был упомянут в числе прочих. На него потратили ровно четыре строчки. Было сказано, что Кирилл Подвойский поразительно улавливает все штампы современной российской научной фантастики и фэнтези и, более того, в основном из этих штампов и пытается лепить собственные рассказы. Так же было сказано, что будь у Подвойского к его наблюдательности хоть немного таланта, из него мог бы выйти годный сатирик. Оставалось только гадать, что именно состряпает Гурин на этот раз, отталкиваясь от темы дорожных ГОСТов и жертвоприношений. Ну и, конечно же, Пелевина с его «Некроментом» Гурину не переплюнуть.

Обогнув выступающий эркер углового дома, Земцов вышел на перекрёсток набережной и Шорной. Здесь его ожидал сюрприз, да какой! Антон не пользовался этой дорогой больше месяца и, как оказалось, за это время пешеходные переходы — одна «зебра» через Шорную и две поперёк набережной — стали регулируемыми. По углам перекрёстка на массивных бетонных основаниях были установлены четыре новенькие, только с завода мачты с автомобильными и пешеходными светофорами. Пожалуй, это первая хорошая новость за неделю. Раньше Антон ходил на работу и с работы этой дорогой, два раза едва не погибнув или не оставшись калекой. Особенно запомнился тот случай перед Новым годом, когда водитель «Вольво» даже не подумал притормозить на переходе или хотя бы сбросить скорость, а просто вылетел под все сто из-за поворота и умчался на мост. Антон как раз в это время перебегал самый опасный переход через Шорную и разминулся со смертью на считанные сантиметры. «Вольво» буквально облизнул его, обтёк, как бык удачливого матадора. Этот порыв ветра и скользящее прикосновение к спине через куртку невозможно было забыть. Позже, дома, осматривая пуховик, он разглядел на спине пониже лопаток поперечную полосу — очевидно, след от зеркала на правой дверце. Антон от всей души пожелал тогда незнакомому вольво-драйверу встретиться на полной скорости с «КРАЗом» или бульдозером. Неужели чудо свершилось и теперь можно не перебегать Шорную, играя в корриду с машинами, а спокойно, с достоинством переходить на зелёный?

Народу на переходе почти не было. В их конторе начало и конец рабочего дня сместили на час, так сказать, по желанию трудящихся. Соседние предприятия заканчивали работу позже. На той стороне ждали зелёного сигнала светофора две тётки и пацан с велосипедом, на этой — бородатый мужик в тёмном плаще и перчатках с обрезанными пальцами. Бородач с кем-то спорил по мобильнику. По другой «зебре» пересекал набережную дедок в берете и драной куртке, с таксой на поводке. А ещё чуть поодаль стоял большой фордовский седан в раскраске ДПС и рядом с ним — «скорая». При виде белой кареты с красной полосой мысли Антона снова вернулись к телерепортажу и бредовой идее Гурина. Так что, принесли троих в жертву на этом перекрёстке? Светофоры выглядели совсем новыми, словно их установили прямо сегодня. С другой стороны, за время работы Антона на заводе, количество жертв на этом углу многократно превысило это волшебное число «три» и даже тридцать три. Хотя, в ГОСТе, вроде было сказано «...за последние 12 месяцев»? Да тут наверняка и за полгода больше троих набегает!

Антон постоял некоторое время, неизвестно чего ожидая. Трижды зелёный свет сменялся красным. Светофоры работали, машины останавливались, пропуская пешеходов, всё шло как надо. Правда, на третий раз подкачало светодиодное табло — отсчитывая в обратном порядке зелёными цифрами положенные на переход двадцать секунд, на цифре «11» вдруг мигнуло, словно поперхнулось, обнулило время, снова мигнуло и цифры пропали. В это время зелёное стекло светофора с идущим человечком продолжало исправно светить оставшиеся десять секунд. Вот тебе и «поддержим отечественного производителя»! Первый месяц работы, и уже барахлит. Зелёный свет сменился красным, затем снова зелёным. Табло честно отсчитало следующие двадцать секунд в обратном порядке. За это время Антон успел приметить неподалёку от «скорой» и ДПСников «Газель» с надписью «Техническая служба» и, в стороне от них, как бы не при делах — чёрную тридцать первую «Волгу» и «Мерседес-гелендваген» с «синим ведёрком». Ну, это уже совсем интересно становится. Никак комиссия принимает работу? И вот на тебе — табло сбоит! Тем не менее, светофоры работают, транспорт идёт, люди переходят улицу и вроде бы ни с кем ничего дурного не случилось. Антон решился. Надо идти, в конце концов, на глазах у влиятельных чинов и техника старается работать получше, даже если её собирали кривыми руками из китайских деталей. Ничего с ним не случится!

На Шорной от моста до угла машин не было. По набережной всё так же неторопливо катились фуры. Он дождался зелёного сигнала светофора. Зелёные цифры начали отсчёт «20…19…18…», и он шагнул на мостовую. Вперёд по «зебре», не упуская из виду светофор, но при этом не забывая поглядывать по сторонам. Пока всё шло нормально. На середине улицы он на мгновение отвлёкся, глянул в сторону «Волги» и «Мерина» — стёкла тонированные, двери закрыты, никого не видать. А когда повернулся к светофору, то не поверил своим глазам. В один миг цифровое табло словно взбесилось! Две цифры, обозначающие время, стремительно мелькали, сменяясь с частотой чуть ли не десять раз в секунду в абсолютно произвольном порядке! В это время Антон находился на разделительной полосе и заносил ногу для шага вперёд. Он замер. Зато мысли в голове крутились и мельтешили не хуже цифр на безумном табло. Что происходит?! Сбой в оборудовании? А такое вообще возможно? Но он же видит это всё собственными глазами! В любом случае, двигаться вперёд не надо. Впереди — этот спятивший светофор. А сзади... Что там, позади? Что, если и остальные светофоры?.. Нужно обернуться, посмотреть...

Но обернуться Антон не смог. Ему не позволили. В нижнем окошке пешеходного светофора зелёный человечек, приглашающий начать движение, вдруг померк. Не исчез разом, как бывает при переключении на красный сигнал, а очень быстро, но плавно уменьшил свечение. При этом зелёное окошко продолжало тускло мерцать и в его глубине как будто что-то копошилось. Потом снова вспыхнул зелёный свет, но человечка уже не было. Круглый, выпуклый, словно глаз глубоководного чудовища, зелёный иллюминатор жил своей собственной жизнью, не подчиняющейся приказам реле времени и программатора. Тёмные кольцевые волны бежали непрерывной чередой по его поверхности от светлой периферии к тёмному центру, туда, где должен был, по идее, находиться зрачок. Но зрачка не было, была лишь бездонная, манящая глубина, и чёрные волны, пробежав через зелёное поле, ныряли в эту воронку и своим падением манили за собой туда, вглубь, на самое дно колдовского глаза. Повинуясь зову зелёной бездны, Антон сделал первый шаг вперёд. В угасающем сознании промелькнула мысль, что если это всё проделки Гурина, то...

Он деревянно шагал вперёд, не слыша предостерегающих криков прохожих, не оборачиваясь на приближающийся шум машины, визг тормозов. Потом был удар.

Антон лежал на тротуаре, у самого железобетонного подножия светофора, куда его отшвырнуло ударом бампера. Боли не было, не было даже ощущения собственного тела, и это могло означать самое худшее — перелом позвоночника. Почему-то, возможно как следствие шока, его сейчас занимал абсолютно дурацкий вопрос: остались у него на ногах ботинки или нет? Скорее всего, остались. Высокие, шнурованные английские берцы так просто с ног не сорвёшь. «Значит, буду жить? — вяло подумал он. — Наверное. Ведь я не нужен для ритуала, светофоры на перекрёстке уже стоят, только работают как-то странно...»

Повернуться он не сумел — тело не слушалось. Но глаза двигаться могли. Покосившись влево, он увидел пирамидальное основание сгубившего его светофора. На серой шероховатой боковой грани прямо в бетоне были выдавлены какие-то буквы и знаки. Кружилась голова, и он не мог разобрать, что там написано. Была ясно различима только пятиконечная звезда, возможно, составляющая заводского клейма. То ли из-за его лежачего положения, то ли по какой-то другой причине, эта звезда виделась ему перевёрнутой. Он уловил краем глаза какое-то движение, перевёл взгляд — прямо над ним у светофора стояли двое полицейских в синей форме ДПС со светоотражающими полосами. Тут же в поле зрения появился ещё один, пожилой, тоже в синем. Погон снизу не разобрать, но судя по золотым дубовым листьям — пожаловало большое начальство. Ошеломляющая оперативность для наших «органов» — появиться на месте происшествия спустя несколько секунд, да, к тому же, в таком составе! Если бы ещё и Люди В Белом... А, ну вот и они! Двое — врач в плаще поверх белого халата и женщина-фельдшер в голубом комбинезоне подошли и стали по обе стороны от пострадавшего. Антон попытался повернуть хотя бы голову, чтобы посмотреть, что они там собираются делать, но всё было напрасно — ни единая мышца тела не отзывалась на приказы мозга. Оставалось только косить глазами. Поэтому большая часть происходившего вокруг так и осталась скрытой от него. А творилось вокруг нечто странное. Полицейские, коих здесь оказалось ещё человек восемь, оперативно отогнали немногочисленных зевак и теперь расставляли вокруг места происшествия металлические стойки, на которые сразу же была натянута непрозрачная красная плёнка с повторяющейся надписью EMERGENCY. Полицейские стали оцеплением снаружи по контуру. Таким образом группа, окружившая Антона, оказалась скрытой от посторонних глаз, единственный просвет остался со стороны проезжей части, но его тут же закрыла своим бортом подъехавшая «скорая». Широкая боковая дверь «скорой» открылась, и двое санитаров потащили из салона не носилки, что было бы вполне естественно, а какую-то тёмную, старую и ветхую на вид доску с короткими ножками, что-то вроде низкого стола или топчана, но покрытого причудливой резьбой, с торчащими на одной стороне то ли рогами, то ли полумесяцем. Антона подняли вчетвером и, нарушая все мыслимые правила транспортировки пострадавших, грубо, как мешок с ботвой, свалили на это ложе, так что его разбитый затылок оказался в развилке этих рогов. Он попробовал возразить против такого обращения, но язык плохо слушался, да и с нижней челюстью что-то было не так. К тому же, рот, казалось, был набит какими-то твёрдыми частицами. Фельдшерица склонилась над Антоном, расстёгивая на нем куртку и рубаху. Холода он тоже не почувствовал. Вслед за «скорой» подъехала «Газель» технической службы, из неё шустро выбрался неприметного вида молодой человек в штатском и, прихватив с собой из салона дипломат, протиснулся между бортом «скорой» и стойкой ограждения. Оказавшись внутри, он стал над пострадавшим в изголовье ложа, открыл дипломат и достал старинную книгу в кожаном переплёте с серебряным окладом. Фельдшерица совершала какие-то манипуляции над открытым телом пострадавшего. В свете фар блеснуло что-то стеклянное. Антон, как мог, скосил глаза — нет, не шприц, длинная тонкая трубка с резиновой грушей. В трубке быстро поднимался столбик крови. Его крови. Зачем медикам брать сейчас анализ крови? Проверяют на группу, чтобы знать, какую ему переливать? Какая чушь! И многовато что-то для анализа — по самую грушу.

Человек в штатском читал что-то вслух из своей книги монотонным речитативом, ни слова нельзя было разобрать — вокруг было достаточно шумно, а у Антона и так всё плыло и вращалось в контуженной голове. Сейчас ему казалось, что синие отблески мигалки «скорой» приобрели неестественный зелёный оттенок. Он предпринял ещё одну отчаянную попытку повернуть голову и, о чудо, ему это удалось! Тут же пришла расплата — дикая вспышка боли, зато теперь он смог увидеть, что там такое делает медсестра с его кровью в пипетке. Ничего хорошего, во всяком случае, ничего такого, что могло хотя бы отчасти походить на медицинскую процедуру.

Женщина в голубом комбинезоне стала на колени перед основанием светофора, постелив на мокрый асфальт полиэтиленовый пакет, и экономно, по капле выпускала из пипетки кровь на загадочные знаки, выдавленные в бетоне. Из-за её спины Антон мог видеть только половину бетонной пирамидки, к тому же, ему мешал один из рогов, торчащий прямо перед глазами. Тем не менее, он видел ясно: там, на бетоне, куда падали капли крови, так недавно бежавшей по его сосудам, загадочные знаки начинали исчезать. Может, ему только показалось из-за пульсирующего зелёного света? Нет, не показалось. Всё это: окропляемые кровью письмена, старинная колдовская книга, предательский светофор — проклятая Колдовская Радуга, все эти специалисты и руководящие работники, поджидающие, словно стервятники, жертву на переходе, забавная, на первый взгляд, оговорка в ГОСТе — части единого целого, детали безумной, зловещей и законченной, во всяком случае, для него, Антона, картины проведённого обряда. И он, похоже, знает, кто автор всего этого безобразия.

Зелёный свет заливал всё пространство, затоплял улицу, как море в часы прилива, и как по морю, по зелёному мареву бежали уже знакомые Антону тёмные волны. В этой всепобеждающей зелени люди, дома и машины выглядели призрачными тенями, свет пробивался сквозь них. Тёмные волны свободно прокатывались сквозь эти объекты реального мира, никак на них не воздействуя, но Антон ощущал их плавные тяжёлые толчки. Он чувствовал, как в дурном сне, что эти волны приподнимают его, буквально смывают с деревянного ложа, с улицы осеннего города, из этого мира и жизни. Ещё немного, и они понесут его прямо сквозь бесплотные тени городских кварталов, куда-то к самому краю и за край...

Антон в последний раз попытался хоть как-то связаться с внешним миром. Мучительным усилием, стоившим ему новой вспышки боли, он попробовал двинуть плечом, чтобы повернуться. Ему едва удалось пошевелиться. Врач, до того не принимавший никакого участия в происходящем и о чём-то беседовавший с генералом, краем глаза уловил это слабое движение, быстро повернулся и склонился над Антоном.

— Тихо-тихо, больной, никуда не убегаем, сейчас поедете в больницу и получите квалифицированную медицинскую помощь в полном объёме! — Он делал вид, что запахивает куртку на обнаженном искалеченном теле Антона, на самом деле удерживая умирающего в неподвижном положении. Впрочем, эта предосторожность была уже излишней. Антон чувствовал, что времени ему осталось совсем немного. Тёмные волны накатывали всё сильнее, они уже не пытались поднять его, оторвать от лежака, они его размывали, как песчаный замок на берегу, оказавшийся в полосе прилива. Размоют и по песчинке унесут.

Врач, склонившийся над Антоном, не видел никаких тёмных волн, колеблющих ткань зелёного мира. Зато по характеру повреждений он мог безошибочно заключить, что везти пострадавшего придётся уже прямо в морг. Впрочем, как и планировалось. Удивительно, что он всё ещё был жив и даже, кажется, пытался что-то сказать. Сделать это нелегко: у парня сломана нижняя челюсть и выбиты зубы, по крайней мере, резцы — как верхние, так и нижние. Но он всё равно что-то упорно сипит, пуская изо рта кровавую пену, свидетельствующую об ударном повреждении лёгкого отломками рёбер. Врач придвинулся ближе, пытаясь разобрать последние слова умирающего, но тот, простонав что-то напоследок, смолк. Медик положил руку на сонную артерию жертвы — пульса не было. И, пожалуй, не было уже никакого смысла светить пациенту в глаза или сжимать глазное яблоко, чтобы проверить реакцию. Врач бросил взгляд на ту грань пирамидки, которую недавно кропила кровью жертвы его подчинённая. Девственно чистый, чуть шероховатый серый бетон без малейшего следа знаков. Всё кончено.

— Вот увидите, Андрей Матвеевич, теперь всё пойдёт как надо! — сказал генералу человек в штатском, который уже кончил читать заклинания, закрыл колдовскую книгу и убрал её в дипломат. — Да, вот, пожалуйста, светофоры перед нами, работают без перебоев, когда все разъедутся, можем задержаться, выждать час для перестраховки. Думаю, сюрпризов больше не будет. Только вот зачем было спешить? Нужно было без спешки всё подготовить, дождаться третьей жертвы и сразу ставить оборудование. А так... ГОСТ не обойдёшь. В отношении правил техники безопасности часто говорят, что их положения написаны кровью. Думаю, здесь та же картина.

Генерал ничего не ответил, а вместо этого обратился к врачу:

— Он что-нибудь говорил перед смертью?

 — Мне удалось разобрать только два последних слова, да и то, я не уверен, что могу их правильно интерпретировать, — ответил врач. Он протирал руки спиртовой салфеткой. — С поправкой на то, что рот у него набит собственными зубами... Тогда «фуха» может быть «сука», ну а вот «уин» — не знаю. Может, фамилия. Если он ругал кого-то напоследок, считал кого-то конкретного виновным в своей гибели... Чего гадать попусту! Если всё это представляет какой-нибудь интерес, тогда это работа милиции... тьфу ты, всё никак не привыкну!

— Пробить его связи? — предложил майор полиции из свиты генерала. Он уже успел проверить карманы мертвеца и нашел рабочий пропуск. — Начнём с работы, завод электросварочного оборудования имени Зевина здесь неподалёку.

— Может быть, может быть... — пробормотал задумчиво генерал, глядя, как труп пакуют в чёрный нейлоновый мешок с ручками и укладывают в «скорую». Туда же сунули загадочное деревянное ложе, после обряда его придётся тщательно отмывать от крови. Но всю кровь с этой деревяшки никакой химией не смыть, за века она пропиталась насквозь. Трое мужиков в комбинезонах убрали полиэтиленовый полог, отыскали люк с ближайшим гидрантом, притащили из «Газели» пожарную колонку, размотали рукава и принялись смывать кровь с асфальта. Полицейские работали на проезжей части, огородив участок вокруг места происшествия: замеряли тормозной путь чёрного внедорожника «Great Wall» с разбитой левой фарой, записывали показания водителя. Всё это были формальности, не имеющие теперь никакого особого значения. Светофоры на перекрёстке улицы Шорной и Заводской набережной исправно трудились, регулируя движение. «Волга» и «Гелендваген» уехали.

Через полтора часа после окончания рабочего дня Артур Гурин покидал территорию завода. У него оставалось на сегодня ещё одно важное дело. На проходной сегодня дежурила та самая охранница, с которой у Гурина уже второй год шла война. Именно сегодня можно было взять долгожданный реванш за все предыдущие случаи унижения. Гурин решительно пёр вперёд, держа курс на проходную, делая вид, что ужасно торопится. На плече у него болталась большая, сильно потрёпанная сумка, чем-то плотно набитая. Вредная тётка заметила его приближение сквозь стеклянные двери и заметно оживилась. Добыча сама бежала на охотника. Гурин, распахнув тяжёлые двери, выставив перед собой пропуск, быстро пересёк холл и уткнулся в предусмотрительно заблокированную вертушку.

— Ну куда, куда так торопимся-то? — ласково пропела охранница, протискивая свои необъятные телеса через дверь будки.

— Ну, так поезд же... — ныл Гурин, животом пихая вертушку, которая и не думала поддаваться. — Уйдёт!

— Ничего, подождёт поезд! — Охранница аж зажмурилась в предвкушении удовольствия. — И сумка у вас, вижу, опять битком набита. Хорошая такая сумочка, ползавода вынести можно! У нас, кстати, молодой человек, молнию на сумке положено расстёгивать перед проходной, для досмотра. Что несём?

— Да вот, шмотки рабочие домой волоку, постирать давно пора!

— Только одежда? — заговорщически подмигнула тётка.

— Ну, может, чего по мелочи в карманах завалялось... Не знаю. — Гурин с видимой неохотой снял с плеча сумку, поставил её на тумбу и демонстративно отвернулся. — Там всё разрешённое!

— Ага-ага, ну да, сейчас посмотрим! — Охранница раздёрнула «молнию» на сумке и вытянула наружу чёрный полиэтиленовый пакет. — Пакетик-то знакомый! Ну что, опять арендаторские мясопродукты через проходную без накладной тянем?

— Там одежда! — настаивал на своей невиновности Гурин

Охранница, не вдаваясь в дискуссию, вскрыла пакет и бодро приступила к раскопкам. Пакет и впрямь попахивал колбасой. Чего ему не пахнуть-то, если подобран на свалке за коптильней. Содержимое пакета постепенно перекочёвывало на тумбу, на стоящий рядом ободранный стул, на ограждение турникета. Любуясь процессом, Гурин мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Вместо того чтобы тупо напихать в пакет кучу протирочной ветоши, он хоть как-то просмотрел её и вытащил все лифчики и детские ползунки. Правда, пропустил кружевную панамку. Но тётке было не до тонкостей. У неё от азарта даже руки чесались, она то и дело, не прекращая работы, почёсывала тыльные стороны жирных ладоней. Вот, наконец, нащупала что-то твёрдое в ворохе мягкой рухляди, выудила свёрток, глянула торжествующе на Гурина, потянула узел. Под обёрткой оказалась вторая, за ней — третья. И только в шестой тряпке, наконец, нашёлся приз — карандаш ТМ фабрики имени Сакко и Ванцетти.

— Ой, вот спасибо! — картинно просиял Гурин. — А то я его всё ищу, ищу. В кармане был?

По выражению физиономии бабищи было похоже, что она сейчас наденет пакет с остатками тряпья на голову Гурину. Она повернулась, чтобы убраться к себе в будку и разблокировать турникет, но тут Артур сказал ей в спину:

— Одну секундочку! А разве теперь вам не полагается всё сложить на место и упаковать? Мне теперь самому эту груду вовек не собрать! Кстати, телекамеры у вас здесь на посту включены?

Пять минут спустя он вышел из проходной завода, осторожно неся на вытянутой руке кое-как набитую ветошью сумку с расстёгнутой молнией, стараясь ни в коем случае не соприкасаться с ней никакой из частей своей одежды. Отойдя от проходной на двадцать шагов, он свернул направо, зашёл за невысокую кирпичную пристройку, туда, где стоял мусорный контейнер, и избавился от сумки. Самому вроде не перепало, но всё равно, нужно будет по пути, в туалете торгового центра, помыть руки с мылом. Он снова вышел в переулок и не смог побороть искушение вернуться и посмотреть на результаты. Оказавшись у проходной, он не стал подходить вплотную, чтобы не привлекать внимания, остановился за стволом старого тополя со спиленными ветвями. Отсюда проходная просматривалась насквозь. Охранница сидела в будке и отчаянно чесала руки, шею и подбородок. Кажется, до неё начало понемногу доходить, что дело нечисто. Гурин победно усмехнулся, сделал пальцами «викторию» и пошёл прочь. В такие минуты чувствуешь себя лукьяненковским Иным, Тёмным. Впрочем, магия здесь не нужна. Стекловата сама по себе замечательная штука.

На Заводской набережной Гурин оказался в густой толпе народа, спешащего из промышленного центра города на свои окраины. Ему нужно было пройти метров двадцать до остановки, дождаться 17-го автобуса, который довезёт его до железной дороги, а там уже электричкой четыре остановки до Самсоновки. Но сегодня он миновал остановку автобуса и бодро двинулся пешком в общем потоке по набережной в сторону Шорной. На ходу Артур обдумывал сюжет нового рассказа или повести — с объёмом он пока не определился. Пока всё шло куда как неплохо. Намерение написать сказку пока не простыло. Более того, Гурин с удовольствием констатировал возвращение своего любимого кожного заболевания — его чуть ли не с утра одолевал писательский зуд. Чесалось не хуже, чем у тётки на проходной. За прошедшие полтора часа литературных трудов был в целом сформирован синопсис, нарыта на просторах всемирной паутины куча справочного материала, который раньше, в доинтернетовскую эпоху, пришлось бы раскапывать сутками по библиотекам. Если сравнивать литературное произведение с живым существом, то можно было бы сказать, что на руках у Гурина имелся скелет — синопсис, большие фрагменты пёстрой чешуи, треть комплекта ярких перьев. Он знал, как эта тварь будет бегать или ползать, какие у неё будут следы, какой голос и даже запах. Теперь оставалось самое главное и трудное — облечь весь этот набор в живую плоть.

Гурин никогда не понимал тех писателей, которые утверждали, что, начиная новую вещь, не знают, куда их заведёт сюжетная линия. То ли коллеги по литературному цеху лукавили, то ли в самом Гурине был какой-то роковой изъян, но каждый раз, когда ему в голову приходил новый сюжет, он ясно видел перед собой, пусть и в самых общих чертах, завязку, развитие действия, кульминацию и развязку. Проблемы начинались на стадии реализации, то есть написания. Именно на этом этапе большая часть гуринских вещей благополучно умерла и сгнила в яйце, так и не родившись, тихо сгинула в черновиках, ранее в бумажных, теперь в виде файлов на жёстком диске. С этой новой вещицей, для которой он пока не придумал названия, тоже неясно — обещает ли она решительный прорыв в его творчестве или опять протухнет на полдороге. Так, может, и бросить её сразу? Сейчас, пока ещё не жалко потраченного времени и труда. А вместо этого волевым усилием вернуться к написанию «Корпоративного Хэллоуина», за который не брался с июня. Люди хвалили фрагменты и добавки просили, нехорошо будет похоронить недописанным. Опять же, «Личный архитектор Её Величества» давно заброшен, целый год ни единой новой строчки. Может, прямо сейчас, пока депрессия отступила, взяться за более многообещающие повести и рассказы, которые в случае успеха могут обеспечить ему хоть какую-нибудь известность? Только нельзя стоять на месте, нужно двигаться, бежать! Ещё можно успеть запрыгнуть в уходящий поезд.

Гурин шёл, всё прибавляя ход, энергично продираясь через толпу. При этом он, сам того не зная, повторял по набережной путь сгинувшего в зелёной бездне Земцова.

«Архитектора! — думал он, обходя эркер углового дома и вступая на улицу Шорную. — Его тянуть будем! Он и короче выйдет, и целостнее. Побоку «Хэллоуин», и вообще пора завязывать с юмористическим хоррором, не выходит он у меня! Лирическую вещь попробуем, давно не писал. Опять же, обращение к творчеству Андерсена. А куда готовую вещь проталкивать будем? Хотелось бы, конечно, в бумажное издание. Но сойдёт и сетевой журнал. Одно ясно: к Барминскому больше — ни ногой!»

Под эти размышления Гурин дождался зелёного сигнала светофора и благополучно преодолел Шорную. Он не заметил перемены, произошедшие на перекрёстке, поскольку раньше всегда проезжал этот участок набережной на автобусе. Но уже на той стороне улицы кое-что привлекло его внимание. Гурин стоял возле того самого светофора, который послужил причиной гибели Антона, и внимательно рассматривал его пирамидальное бетонное основание. Вокруг всё было спокойно, серо и буднично. Ни полицейского ограждения, ни побитого китайского джипа, ни зевак, ни «скорой» и технической службы — за полтора часа привычное течение жизни городских улиц смыло все следы происшедшей здесь трагедии. Может, где-то в трещинах асфальта и поблёскивали осколки фары, разлетевшейся при ударе о человеческое тело, да только мало ли мусора валяется на улицах наших городов! Чтобы увидеть эти крохотные кристаллики, надо знать, что ты ищешь. Артур не знал и не догадывался, что прямо здесь, на этом месте совсем недавно расстался с жизнью его приятель, и что последние, отнюдь не хвалебные слова покойного, были адресованы ему, Гурину. Он и сам не мог бы сейчас внятно сказать, что именно его насторожило. Пирамида основания была практически гладкая, без трещин и сколов, не считая следов опалубки. Только что отлитая, на неё еще никто не потратил ни капли краски из аэрографа, может, ещё ни одна собака не успела задрать лапу. Или всё-таки задрала? Тогда у пёсика, по-видимому, проблемы со здоровьем! Лужа у основания пирамиды была того отчётливо-красноватого оттенка, какой принимает горячая вода в тазу, если в неё бросить щепотку кристаллов марганца. Работники технической службы проявили халатность, замывая кровь из брандспойта, не прошли струёй воды второй раз, вот и натекла лужа откуда-то из трещины. Этого Гурин, конечно же, знать не мог, но красный цвет лужи вызвал у него совершенно определённые ассоциации. Он, наверное, и не заметил бы в подступающих осенних сумерках, что вода в луже окрашена, если бы не отсвет мощного галогенного фонаря из-за забора стройки. Артур отступил от светофора на шаг и медленно обвёл его взглядом от основания до верха столба. Возвращаясь к сегодняшним новостям по ТВ и ГОСТу номер как его там... Вроде ничего особенного. Нигде больше не видно крови. Не висят на мачте чёрные кошки и вороны со свёрнутыми шеями, на свежей серой краске не намалёваны кабалистические знаки, не видно кукол, скрученных из соломы и лоскутов. Вполне себе современное техническое изделие, на светодиодах и безо всякой чертовщины.

— Это кровь... Или не кровь, — рассуждал Гурин вслух, но, к счастью, не настолько громко, чтобы на него начали обращать внимание.

Ну, а если и кровь, то ничего особенного, какой-нибудь алкаш мог приложиться башкой как раз об эту тумбу. Кстати, он мог при этом разбить бутылку красного. Тоже трагедия. Но предположим... Давайте, милостивые государыни и милостивые государи, только предположим, что это действительно кровь третьей жертвы. Что странно: кровь под светофором, а не на проезжей части, в то время как жертву полагается приносить естественным путём — под колёса.

В таком случае можно предположить два варианта. Primo: неглубокая могилка несчастного находится прямо под этой пирамидой. Роскошно, спору нет — надгробный памятник как у фараона, хоть и в масштабе. Но неправдоподобно.

Secundo: кровью жертвы кропят строго определенные, заранее размеченные места, и на них, сразу же, сквозь асфальт прорастают новые светофоры. Такие вот городские цветы, понимаешь ли... Что скажешь по этому поводу, Священное Древо Трёх Огней? А?

Но светофор безмолвствовал и продолжал честно выполнять свои обязанности.

— Как бы то ни было, — помолчав, заговорил Гурин, — я могу принять это как знак свыше. Или наоборот — с самого низа, из бездны? Что ж, прекрасно, я беру эту тему, этот сюжет, и обязуюсь... — он замялся, подбирая слова, — берусь довести это повествование до финала, а если повезёт, то и до печати.

Светофор и на этот раз ничем не обнадёжил. Гурин пожал плечами и уже было повернулся, чтобы уйти, но вместо этого вернулся назад, к бетонному основанию мачты. Он склонился над мутно-красной лужей, обмакнул в неё палец, вынул, поднёс к глазам, осмотрел результат, потом снова перевёл взгляд на пирамидку. На лице его играла боязливая и в то же время гаденькая ухмылка. Такое выражение бывает, наверное, на морде шимпанзе, в вольере которого затеяли ремонт. И вот раззява-электрик стоит наверху под самым потолком на верхней ступени шаткой лесенки, а конец провода болтается у самого пола. И как, скажите, за него не дёрнуть? Да за него сам бог Хануман и пророк эволюции Дарвин непременно велели дёрнуть!

Гурин ещё раз обмакнул палец и, оглядевшись воровато, вывел бледными, расплывающимися красными чернилами на бетонном постаменте «-3». Тут же быстро отошёл от светофора, сорвал со строительного забора листок объявления и принялся вытирать им палец.

За спиной пронзительно взвизгнули тормоза, раздался вой клаксона и огромный, вонючий мусоровоз «КАМАЗ», чей водитель, по-видимому, не справился с управлением, вильнул кормой впритирку с забором, едва не размазав по нему Гурина. Сетка, удерживавшая мусор в кузове, зацепилась за колючую проволоку поверх забора, порвалась, и на узкую полоску тротуара обрушился метеоритный дождь из помоев. Мусорная колесница умчалась дальше, оставив писателя стоять с изрядным куском гнилого капустного кочана на голове и левым плечом, залитым прокисшим молоком из лопнувшего пакета. Гурин так и застыл на месте. Его глаза были готовы вылезти из орбит от изумления и гнева. Он медленно развернулся к светофору, уставился на нахально перемигивающиеся светодиоды, поднял руку, грозя так и не обтёртым от крови пальцем:

— Что?! Ты... ты что?! Спятил?! Меня?!.. Меня нельзя! Не сметь! Я — автор!!!

Светофор усиленно делал вид, что он тут абсолютно ни при чём. Мало ли что может произойти на улице с оживлённым движением в час пик!

Гурин отшвырнул прочь капусту и, мерзко ругаясь, лихорадочно обрывая с забора бумагу на обтирку одежды, поспешил на остановку. По дороге он то и дело бросал взгляды налево, в сторону проезжей части, в ожидании следующей атаки и всё прибавлял шаг, с трудом удерживаясь от того, чтобы не побежать.

Он не видел, как у него за спиной зелёный пешеходный огонь светофора в форме идущего человечка вдруг потух, тут же вспыхнул, словно поперхнулся, замерцал, то загораясь, то угасая, точно новогодняя гирлянда. Фигурка на чёрном поле, образованная огоньками светодиодов, рассыпалась, разлетелась зелёными искрами от центра к периферии и пропала, оставив пустой тёмный круг. А мгновение спустя тьму сменил разгорающийся мрачный зелёный свет, по которому от периферии к центру бежали уже знакомые тёмные концентрические волны.