↑ 1. Санкт-Петербург

Кутаясь в потертое пальто, Яков стоял на пути спешащих мимо рабочих. Гудок прозвучал только что, но толпа по сигналу разом хлынула из ворот, будто бы уже минут пять стояла на проходной в ожидании этой секунды. Кто ведает, вполне возможно, так и было.

Люди шли, а Яков старался не вглядываться в лица, чтобы случайно никого не запомнить. Инструкции на этот счет были точны и обязательны к исполнению. Безликая толпа обтекала его с двух сторон, как волны Финского залива обтекают вставший на пути камень. И, подобно волнам, толпа принесла кое-что из своих секретов.

Скомканный лист бумаги скользнул в ладонь, но Яков не дернулся и не обернулся. Простоял еще минут пять в той же позе, только теперь уже словно кого-то выискивая. Старался при этом не дать шанса любопытству, подзуживающему развернуть листок и взглянуть на послание.

Когда толпа поредела, Яков вздохнул разочарованно, будто и вправду не дождался, а после двинулся следом за рабочими. На ходу развернул листок, быстро взглянул и запомнил с первого раза — всего лишь адрес и ничего более.

Смяв бумагу, Яков пошел дальше, по пути отщипывая от листка по кусочку и бросая в сторону, словно крошки птицам. Вскоре послание осталось только в памяти.

К моменту, когда он добрался до нужного адреса, уже наступил вечер. Яков походил вокруг дома — в окнах свет не горел, не слышалось и голосов со двора.

Постояв в нерешительности у задней калитки, подергал ее, а затем, быстро оглядевшись по сторонам, перемахнул через забор. Внутри двора с минуту выжидал, вжавшись в стену и вслушиваясь в посторонние звуки.

Где-то повизгивала дворняжка, а на соседней улице подвыпившие мужики костерили некоего Прохора, который хороший мужик был при жизни, но поминки напоследок организовал дрянные.

Яков, пригнувшись, подбежал к дому и дернул дверь на себя — та отворилась без скрипа. Зайдя внутрь, он заметил у самого порога тюк из старой, но еще крепкой простыни, чьи концы были связаны узлом.

Под простыней оказалась чиновничья одежда: две звезды на двухпросветных петлицах, коллежский асессор. Помимо одежды — еще один смятый кусок бумаги, на котором очередное время и место.

Прочитав послание в неровном свете луны, Яков досадливо поморщился. Проходная завода в пересменок, заброшенный двор поздней ночью, раннее утро в порту — места выбирались такие... Ладно хоть в кармане обнаружился настоящий документ, удостоверявший, что Яков Александрович Карабин является действительным коллежским асессором Таможенного департамента. С таким документом совсем не обязательно топтаться на сыром ночном воздухе возле причала.

В конце концов, на улице он только больше навлечет на себя подозрений.

Дежурный на таможне — молодой еще парень, розовощекий, чуть полноватый и пышущий здоровьем, — с упоением рассказывал об образцовом досмотре, который он устроил одному «зарвавшемуся французику». По всей строгости и форме, с самым наивысшим тщанием. И о грузе, который у французика обнаружился в трюме, хотя не фигурировал ни в одном из документов.

— Слоновая кость! Из Африки! — Розовощекий в пылкости своей брызгал слюной. — Вот ты слона видал? И я нет! А там… я ведь как мыслю, слон — он как кабан, только нос длинный. И если у него клыки такие, то я бы не хотел этому слону попасться. А ты? Вот то-то же…

Яков многозначительно кивал в нужных местах и гнал прочь мысль о притче про трех слепых мудрецов и слона. Опыт и осторожность подсказывали, что рассказывать ее будет не совсем к месту, пусть и повод позволял.

«Допрежь всего слушай. Выказывай внимание. А сам старайся отделываться фразами правильными, но пустыми», — так его учили.

За разговорами прошел час. Крепкий чай с примесью рома разнежил Якова, и он чуть не пропустил момент, когда дверь скрипнула и вошел «гость».

Высокий, худой, с вытянутым носом, волевым подбородком и глубоко посаженными глазами, что сверкали, как фонарь в черноте шахты. На незнакомце было длинное модное пальто, элегантно повязанный шарф и потертая, испачканная местами сумка на плече, контрастировавшая с остальным нарядом. Однако именно потертость сумки подсказала Якову, что это и есть настоящее, а одежда — всего лишь маскировка.

— Карабин? — спросил незнакомец почти без акцента.

Хотя «англицкое» произношение чувствовалось, оно было ничтожным. Яков по такому случаю решил не демонстрировать без крайней нужды, что и сам неплохо владеет языками — будет еще время. Он сдержанно кивнул незнакомцу и переглянулся с розовощеким таможенником: дескать, извини, служба требует. Тот в ответ подмигнул и добродушно хлопнул Якова по плечу.

— Позавтракаем? — предложил «гость», когда Яков приблизился. — Мне рекомендовали кафе на пристани.

— Дормидонтова отрава — неплохой выбор.

— Управа же! — вмешался таможенник, однако и Яков, и незнакомец пропустили исправление мимо ушей.

Для них этот обмен фразами имел особое значение.

Портовое расположение наложило на кафе свой отпечаток — внутри всегда были задернуты шторы, создавая полумрак, а официанты и повара работали в несколько смен, обеспечивая непрерывное движение блюд, стаканов и монет. Люди входили и уходили, оставляли деньги и периодически сдержанно благодарили хозяина, которого, разумеется, звали отнюдь не Дормидонтом, а как-то попроще, но как именно — никто уже не помнил.

Яков с незнакомцем засели в углу, чуть в стороне от лампы. Заказали кофе и люля с зеленью.

— Можете называть меня Джонс. Я же буду называть вас Карабин.

В этот раз «гость» неправильно поставил ударение, превратив фамилию собеседника в оружие. Впрочем, Яков и не думал его поправлять. Караби́н так караби́н.

— Вас, верно, интересует, что поручили вам? Небось, гадаете, не экскурсию ли для дорогого заграничного гостя? Держитесь хорошо, мне это импонирует. Ну что ж, позволим разгуляться вашему любопытству, как это бывает с аппетитом. Скажите, Карабин, вы любите поезда?

— В меру, — пожал плечами Яков и, подумав, добавил: — Если это правильные поезда.

— Вы поразительно верны! А как вы относитесь к изобретателям? Восхищаетесь ли вы их гению?

— Смотря кому он служит.

— И снова в точку! Похоже, я не ошибся в своей вольности. Вы — приятный человек, Карабин. Молчаливы, сдержанны, но каждая фраза — точно в цель!

Яков чуть склонил голову принимая похвалу. Одновременно с этим постарался собраться с мыслями.

Джонс его прощупывал и делал это столь открыто, что… Либо пытался сбить с толку эпатажем, либо же просто привык работать именно в такой манере. Яков даже не знал, какая из догадок ему нравится больше.

— Так вот, поезда и гении. Военные гении. Британские военные гении. И британские поезда. Чуете, чем дело пахнет?

Яков вновь обратил внимание на глубоко посаженные глаза Джонса. Продолжая выстроенный перед ним словесный ряд, он подумал, что они похожи на свет фонаря локомотива, который вот-вот вырвется из туннеля и сметет тебя, если не уйдешь с дороги. И одновременно с тем — на тусклый блеск двух вороненных стволов, взявших тебя на прицел.

«Опасный человек, — подумал Яков. — Даже опаснее, чем мы предполагали…»

— Гений вырвался из-под контроля и сбежал на поезде? — сказал он вслух, стараясь не тянуть паузу.

— Почти в точку, но теперь не в десятку! — Джонс стукнул ладонью по столу и громко расхохотался. Показал Якову пальцами, чтобы тот придвинулся поближе, а после сказал уже чуть тише: — Сбежал не на поезде, но с поездом. Не с целым, а с весьма важным вагоном, который воплощал в себе целый завод. Понимаете? Вижу, что да. Вы весьма понятливы, это мне нравится. Британская империя в моем лице благодарна вашему правительству за столь понятливого человека, которого нам выделили. Думаю, мы обязательно сработаемся… Признаюсь, повсюду и везде любят присылать этакого увальня-недоросля, чья единственная цель — выслужиться хоть чем-нибудь. А чем именно? Не умеют такие недоросли ничего… Однако ж, я увлекся, вы меня извиняете?

Яков кивнул, а затем, выждав минуту, отлучился в туалетную комнату. Наскоро привел себя в порядок, побрызгал в лицо холодной водой, а после достал из кармашка мелкий листок бумаги и нацарапал на нем два слова карандашом: «Вагон-завод».

Спрятав бумажку в углубление в дверном косяке, Яков вернулся к столику, но тот уже убирали…

На улице накрапывал мелкий противный дождик. Яков плотнее запахнул мундир и принялся расхаживать, чтобы согреться. Джонс сказал, что у него осталось еще одно дело в кафе, и ненадолго задержался, беседуя с хозяином. Пытаясь не пустить в голову панические мысли, Яков настолько погрузился в себя, что не сразу заметил возвращение англичанина.

Подняв на него пустой, ничего не выражающий взгляд, Яков вопросительно приподнял бровь.

— Отлично! До чего же отлично! — засмеялся Джонс чему-то своему и тут же разом посуровел: — На вокзал, мой дорогой. Торопимся на вокзал!

Яков покорно кивнул и повел гостя к вокзалу, слегка радуясь тому, что не придется и в самом деле устраивать экскурсию. Поди пойми в этом городе, что здесь достопримечательность, а что — нет.

Им повезло появиться на вокзале за двадцать минут до отхода паровоза в Москву. Яков оставил Джонса одного, прогулялся до билетных касс и вскоре вернулся, сжимая в руке два билета в купе первого класса. Иностранец же тем временем о чем-то беседовал с носильщиком.

По странности, беседа проходила аккурат рядом с тем вагоном, в котором им предстояло ехать. Выглядело как совпадение, но у Якова вновь глухо застучало сердце. Непрошеные мысли о разного рода мистике закружились в голове.

«Перестань! — оборвал он себя. — Не ровен час…»

Но додумать не успел. Джонс заметил Якова и тут же распрощался с носильщиком, выдав ему пару ассигнаций.

— Прелестные новости! Любопытные известия о нашем вагон-заводе! — обронил англичанин.

А далее он молчал вплоть до того момента, пока паровоз не дернулся, а затем небыстро покатил, набирая ход. Яков все это время пытался взять себя в руки, выглядеть невозмутимо и спокойно, а в голове меж тем продолжало гулко стучать в такт: «Знает! Знает! Знает…»

↑ 2. Санкт-Петербург — Москва

Едва они выехали из города, Джонс отворил форточку, а после запер дверь купе. Яков внутренне приготовился к допросу, но вместо того случился разговор.

— Наш гений был здесь, Карабин. Не далее как вчера. Впрочем, это ожидаемо. Пусть у него и выигрыш почти в неделю, но ведь похищенное надо собрать!

Рассказывая это, Джонс снял пальто. Под ним обнаружился жилет и белоснежная рубашка. Правый рукав топорщился, а ладонь в этом освещении выглядела неестественно бледной.

Джонс перехватил взгляд и расхохотался, после чего погрозил пальцем.

— Всему свое время, мой дорогой Карабин. Давайте открывать тайны постепенно. Грубо сорвать покровы и овладеть секретами — в этом нет настоящего удовольствия!

Он снова расхохотался, а после принялся копаться в сумке. Оттуда изредка доносилось глухое звяканье металла о металл. Когда же англичанин достал искомое, в его руках оказался странный инструмент, похожий на гигантский пинцет, вот только вместо заостренных концов были две отвертки — плоская и крестовая.

— Прошу простить мне столь шокирующее зрелище, — произнес Джонс, улыбаясь наигранно и виновато, а после расстегнул манжету рубашки.

Закатав рукав, он продемонстрировал чудной механизм, крепившийся чуть ниже локтя. То была металлическая рука, с которой словно содрали кожу — переплетения гибких сухожилий, пружины, шестеренки и разнообразные болты.

Яков подумал, что то же самое можно было сделать куда более аккуратно и менее варварски. Проделали же это с кистью — мелкие, тщательно подогнанные детали упрятали в искусственную кожу с тонким изяществом.

Джонс подкрутил часть болтов крестовой отверткой, затем другую часть — плоской, а после перевернул «пинцет», всунул его в одно из углублений на руке, зацепил там и принялся орудовать, словно рычагом, двигая взад-вперед. Звук раздавался такой, будто заводили гигантские часы.

— Работа того самого гения, между прочим — обронил Джонс. — Он торопился. Собирал из подручных материалов. Нужно было действовать быстро, пока не отмерли кончики нервов. Иначе я бы уже никогда не смог орудовать этой рукой. Признаюсь, было больно.

Он вновь засмеялся, в этот раз чуть нервно и визгливо, а затем облизнулся.

— Ну как, Карабин, готовы к забавной истории?

Яков спокойно, как ему показалось, выдержал взгляд Джонса, а затем сказал ровным, на удивление, голосом:

— Давайте, послушаем. Дорога дальняя, отчего бы ее не разбавить?

Пока англичанин повествовал о событиях, ставших причиной его приезда, Яков чувствовал, что самое важное от него скрывают. Чуть-чуть не договаривают, чтобы поданная версия происходящих событий казалась единственно верной: ученый понял, чем грозит его изобретение мирным жителям, а потому поспешил свернуть работу.

Однако поверить мешали кое-какие странности, которые трудно было не заметить.

Во-первых, ученый не только свернул работу, так еще и свое изобретение поспешил свернуть, а не уничтожить. А для верности и сам свернулся.

Во-вторых, изобретение действительно представляло собой универсальный подвижный сборочный цех, который внешне выглядел как обычный железнодорожный вагон.

Ну и в-третьих — ученый благополучно перевез по морю этот вагон в Российскую империю, собрал его и сейчас двигался в составе одного из поездов в направлении Сибири.

Зачем? Куда именно? Этого Джонс не сообщил, а Яков уточнять не стал. Его больше волновало, почему англичанина прислали одного, раз изобретение столь важно.

— Вы меня разочаровываете, Карабин, — ответил Джонс, иронично улыбаясь. — Я вам пел такие дифирамбы, так превозносил, а вы взяли и рухнули вниз.

Яков еле сдержался, чтобы не поморщиться и не потереть от злости лоб — впрочем, легкое движение рукой все же сделал, а Джонс его уловил. Глаза англичанина сверкнули, он хищно раздул ноздри и привстал.

Несколько секунд продолжалась пауза. В соседнем купе кто-то запел «Боже, Царя храни…»

«А с чего я решил, что он приехал один? То, что я видел одного, ничего не значит! К тому же они могут знать, куда едет ученый, и ждать его там, пока Джонс гонит добычу в ловушку, — подумал Яков, и тут же вторая мысль пришла на смену первой: — Он ждал, что я нападу!»

Яков посмотрел исподлобья на почти нависшего над ним Джонса и вежливо поинтересовался:

— Чаю будете?

— Карабин! Браво, Карабин! — Англичанин расхохотался. — Вот и славно, мой милый друг! Ах, как славно…

Так же резко, как и до этого он готовился к схватке, Джонс впал в меланхолию — помрачнел, осунулся, пожевал губы и скривился.

— Черного. С сахаром. Обычно я пью без него, но ваша бурда… не обижайтесь, Карабин…

«Ежели кажется так, что ситуация складывается неблагоприятно, то умнее иметь терпение и выжидать. Утвердившийся в своей силе противник больше способен на ошибку, нежели тот, кто напряжен и ждет подвоха» — оставалось только и утешаться, что этим уроком.

↑ 3. Москва

В Москву прибыли ночью. Яков оставшуюся половину пути продремал, а Джонс сидел у окна и смотрел на ноябрьскую слякоть и голые деревья с таким умилением, словно встретил нечто прекрасное.

Впрочем, за двадцать минут до конца поездки, когда усталый проводник обходил вагон, собирая чашки и предупреждая о скором прибытии, Джонс подобрался. Опять достал свой инструмент и что-то подкрутил в руке. После схватился за трубу, которой скамья крепилась к стене. Сжал несколько раз, заметно напрягаясь, и довольно расхохотался.

Когда он убрал руку, Яков заметил на металлической трубе следы пальцев. Как ни странно, никакой холодок внутри не появился, а уж опасного предчувствия не возникло и вовсе. Надоело уже бояться или не проснулся еще толком — не поймешь.

В Москве Джонс отправил Якова в кафетерий, обойдясь без каких-либо предлогов и обиняков. Просто сказал, что собирается кое-что разузнать, а Карабину пока лучше посидеть в сторонке. «Будет еще время пострелять», — туманно пророчествовал англичанин.

Яков отнесся к происходящему философски. Ему и самому требовалось побыть одному. В таком крупном городе, как Москва, с ним просто обязаны были связаться.

Он заказал в кафетерии чай и кусок мяса с вареным картофелем. Все принесенное выглядело странновато, но пахло едой, а за долгое время Яков научился нюху доверять больше, чем глазам.

Одновременно с принесенным заказом официант поменял салфетницу. Яков, на секунду задумавшись, кивнул и поблагодарил. Затем, оглядевшись, вытащил одну из салфеток, разгладил ее перед собой и острым ногтем правого мизинца нарисовал две параллельные линии и большую «С», после которых поставил восклицательный, а затем и вопросительный знак. Подумав, добавил еще большую «А», подчеркнув несколько раз. После запихал салфетку в середину, стараясь, чтобы она ничем среди остальных не выделялась.

Когда англичанин появился, то выглядел он раздраженным и взвинченным, но улыбка не сходила с уст.

— Вы — чревоугодник, Карабин! — заявил Джонс с ходу и тут же махнул официанту: — Мне ровно то же самое!

Яков изобразил на лице смущение, которого не ощущал, и вопросительно посмотрел на англичанина.

— Он опять улизнул, но мы уже рядом. Более того, я нашел способ его перехватить. Выезжаем на рассвете и, не удивляйтесь, окажемся на нужном месте раньше, чем наш беглец. Поезда ходят по расписанию, а расписание составляют люди, которые, увы, небезгрешны… Впрочем, это нам на руку, так что не стоит и волноваться, так ведь?

Яков кивнул. Волноваться, действительно, не стоило. Даже в тот момент, когда англичанин опрокинул стакан с чаем и, перемежая русские слова иностранными междометиями, использовал все салфетки, чтобы вытереть брюки.

Вместо волнений хотелось выругаться, но Джонс уже делал это за двоих.

«Любая череда ошибок имеет свойство заканчиваться», — говаривали учителя Якова, но сейчас казалось, что они были не правы и есть иногда нечто нескончаемое…

Ее звали Карина. Чуть раскосые глаза, черные густые волосы, блестевшие, будто смазанные жиром, и высокая грудь. В противовес этому — простоватое лицо, даже слегка глупое, а фигура округлая, без изгибов.

Однако стоило бабе раздеться и распустить волосы, как она превратилась в желанную женщину. О причинах подобных превращений Яков предпочел не задумываться. Иной раз магию легче легкого испортить логикой.

На заигрывания и светские беседы время тоже не тратили. Хотя сама идея посетить это место принадлежала Джонсу, он предупредил Якова, чтобы тот поторопился.

— Стреляйте шибче, Карабин! — кисло пробормотал англичанин и хохотнул невпопад.

Яков успел «выстрелить» дважды. Первый раз судорожно и торопливо. Второй — уже с чувством и толком, заставив Карину несколько раз сменить тональность в ее монотонном стоне.

После, когда девушка оделась, она вдруг протянула клочок бумаги. На нем было несколько слов, казавшихся полной бессмыслицей. Яков тщательно пересчитал количество букв в каждом слове и кивнул.

Карина протянула ему еще один клочок бумаги и грифель, а сама принялась укладывать волосы, расчесывая их потрескавшимся деревянным гребнем. Яков нет-нет да сбивался с мысли, поглядывая на девушку, пока та, усмехнувшись, не укутала волосы платком. Тогда он вздохнул и закончил послание. Перепроверил раз, второй, а затем передал Карине.

Когда она спрятала записку в пудреницу, Яков вслух поблагодарил за доставленное удовольствие и положил на стол червонец. Заплачено было еще внизу — толстой бабке, сверкавшей единственным глазом, — но отчего же не сделать приятное? К тому же их связывает общее дело. Вряд ли когда-нибудь удастся свидеться еще раз, но отчего же не…

Приятные мысли о будущих свиданиях развеялись, едва стоило шагнуть за порог — за дверью, довольно улыбаясь, стоял Джонс.

— Заставляете ждать, Карабин, — шепнул он, а затем, приложив палец к губам, скользнул в приоткрытую дверь, успев шепнуть на ходу: — Уплаченное время не истекло.

Замок тихо щелкнул за спиной англичанина, и Яков похолодел. За дверью послышался удивленный возглас Карины, затем что-то неразборчиво произнес Джонс. Вдруг хрип, стоны, а после все стихло. Не прошло и пяти минут, как англичанин вновь появился на пороге. На виске у него алела неглубокая царапина, но выглядел он еще довольнее, чем раньше.

— Ну вот и все, Карабин. Теперь точно все удовлетворены. — Джонс улыбнулся, машинально потер царапину, а затем слизнул кровь и потянул Якова за собой железной рукой.

Хватка была несильная, но чувствовалось, что при малейшем движении она станет такой, что не вырваться.

«Просто играет, как сытый кот», — подумал Яков, чувствуя подступающую тоску.

↑ 4. Москва — Челябинск

Следующая поездка прошла в монотонном спокойствии. Яков поначалу думал, что не сможет заснуть, но усталость и нервное напряжение взяли свое.

Когда он проснулся, день уже наступил и солнце, пробиваясь сквозь хмурые тучи, озаряло вагон светом. Джонс вновь, как сутки назад, что-то подкручивал в своей механической руке. На проснувшегося Якова он даже не взглянул. Англичанин выглядел отрешенно и сосредоточенно и лишь периодически поглаживал сумку, на которой появилось несколько бурых пятен, похожих на подсохшую кровь.

Яков, несмотря на недавний сон, чувствовал усталость. Миссия была не то чтобы близка к провалу — она, скорее, так и не приблизилась к успеху. Наступившая хандра заставила Якова еле слышно застонать. Джонс повернулся и посмотрел так, словно видел все мысли и внутренние переживания спутника.

— Да вы не расстраивайтесь, Карабин. Скоро все закончится. Мы уже близко. На следующей станции сядем на «наш» поезд, а там останется лишь найти необходимый вагон. Уверяю, ничего сложного. Сами поймете, когда увидите.

Яков ничего не ответил. Встал, вышел из купе и двинулся в сторону туалета. По пути в его голове билась только одна мысль: «Скоро все закончится. Он сам так сказал. Лучше бы, если б сказал — закончится хорошо, но… что уж тут может произойти хорошего?»

Ближе к вечеру, в Уфе, Яков мельком увидел у приезжего господина заголовок про жестокое двойное убийство в московском доме свиданий: «Две девушки зверски задушены неизвестными!»

Вопросы в голове перекатывались лениво, с гулким стуком, как бильярдные шары у борта. Ищут их или еще нет? Какие именно приметы запомнила одноглазая старуха? Не посчитала ли она лучшим сказать, что не помнит внешность «неизвестных»?

Перед глазами вставали черные волосы, которые Карина укутывала платком, и письмо, исчезающее в пудренице…

«Для особо капризной пешки придумывают сказку, что у нее есть возможность стать ферзем, — думал Яков. — Такая пешка отдает все силы, но шансов на успех нет изначально».

И чем больше он размышлял над этим, тем больше ему хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Пусть даже не «хорошо», а хоть как-то…

↑ 5. Челябинск — Екатеринбург

В Челябинске они в очередной раз сменили поезд. Джонс замкнулся в себе и почти не обращал внимания на Якова. Лишь хмурился, если казалось, что спутник его задерживает.

«Как только дело будет сделано, он прихлопнет меня, не задумываясь…» — мрачно размышлял Яков.

Поезд его не привлекал. Он тащился еле-еле в направлении Екатеринбурга и вез пассажиров себе под стать — рабочие, неизвестно откуда взявшиеся крестьяне, несколько солдат, а по большей части — мещане разного рода. Запах, стоявший в вагонах, был столь тяжел, что невозможно было разделить его на исходные составляющие. Больше всего, впрочем, шибало застоявшимся потом.

Джонс держался со всем этим сбродом вежливо и спокойно, однако пристально вглядывался в лица, а правая рука его сжималась при этом в кулак…

Они начали с головы поезда и медленно продвигались к хвосту. С каждым новым вагоном Яков становился все апатичнее, а Джонс, напротив, более возбужденным. С трудом представлялось, куда денется эта энергия, если искомого вагона здесь не окажется.

«А откуда ему взяться? — спрашивал себя Яков. — Вагон-завод? Выдумка, вот и все! Скорее, ищут человека. А все остальное — сказочка специально для меня, чтобы помогал и других вопросов не задавал. Какой-то бред, одно к одному, а я?..»

Задумавшись, Яков вошел в очередной вагон и почти тут же уперся в спину Джонса. Отшатнулся в сторону и мельком взглянул на англичанина — тот хищно улыбался и раздувал ноздри, будто напал на след.

Яков пробежался глазами по самому вагону — сидячему, почти полному, — но никого не заприметил.

— Чуете, чем дело пахнет, Карабин? — Джонс вновь вернулся к своему игривому тону. — Мы у цели. Мы в ней!

Яков хотел сказать, что ничего не чует, но тут и он очнулся от апатии.

Ничего не чуял?! А ведь точно!

Он еще раз пробежался взглядом по вагону — человек сорок, если не больше, сидели на скамьях, читали, спали, ели… в то время как запаха пота, уже ставшего привычным, не было. Поддавало машинной смазкой и чем-то механическим.

— Куклы на месте, — пробормотал Джонс. — Осталось найти нашего кукловода. Держитесь ближе, Карабин — разъяренный ученый может быть опасен!

Они вновь двинулись по проходу. И чем дальше, тем больше странностей Яков подмечал.

Люди в вагоне действительно вели себя как куклы. Кто суетливо, кто размеренно, а кто дергано, но все — повторяли раз за разом одни и те же движения. Конечно, окажись он в этом вагоне просто так, то и не заметил бы. Скорее, прошел бы как можно быстрее — темно, тяжелый нестройный гул, да и просто впечатление отталкивающее.

Куклы или нет, но Якову казалось, что вот-вот они накинутся на него и разорвут, а потом будут долго и жадно пить кровь, чтобы стать наконец-то живыми…

Он помотал головой и ущипнул себя, но избавиться от странных мыслей оказалось не так-то просто.

Джонс шел дальше и дальше, увлекая Якова за собой. Почти в самом конце вагона англичанин неожиданно дернулся в сторону и, схватив железной рукой что-то в груде тряпья, вытащил наружу человека.

Схваченный был смуглокожим, кареглазым и с большими мясистыми губами. «Негр? — подумал Яков, но тут же себя поправил: — Нет, не негр. Индус!»

— А вот и вы, профессор, — пробормотал Джонс. — Британская корона подняла вас из грязи, а теперь вы в ней прячетесь…

Профессор оказался неожиданно молодым, едва ли старше самого Якова. Он заверещал, задергался, попытался дотянуться рукой до пояса, но Джонс выдернул кинжал из прикрепленных там ножен и, не глядя, бросил в сторону.

Лезвие вошло в голову одной из кукол.

Никаких криков боли, никакого ужаса в глазах остальных. Никакой крови — лишь негромкий треск и скрежет. Кукла продолжала механически выполнять свои действия — раздавать карты остальным сидевшим за столом.

Яков почувствовал, что ему становится дурно. Во рту появился кисловатый привкус, и неожиданно его стошнило прямо Джонсу на спину. Тот дернулся в сторону, выронил индуса, а сам, развернувшись, схватил за горло пытающегося отдышаться напарника.

— Ну все, Карабин, вы мне надоели! Я достаточно терпел ваши дилетантские попытки поиграть в шпиона, или кем вы там себя считаете. Вы переступили грань, за которой ваша жизнь не имеет смысла, а мое развлечение — ценности.

Он все говорил, говорил, а рука неумолимо сжималась на горле Якова. Вновь не хватало дыхания, и вдобавок выяснилось, что не все содержимое желудка выплеснулось наружу. Остаток застрял в груди и немилосердно жег. По глазам катились слезы, и никак происходящее не походило на смерть во славу народа и заветов партии...

Якова вдруг резко отбросили в сторону. Он упал и тут же, хрипло вздохнув, вновь вынужден был скрючиться, пытаясь выплюнуть тот самый застрявший остаток.

Слепо шаря руками, Яков зацепился за какой-то поручень и дернул на себя. Тот поддался с металлическим лязгом — оказалось, это рычаг, который приводит в движение… что?

Вагон еле слышно заурчал и завибрировал. Теперь уже звучал не только ровный перестук колес, но и нечто другое. Одновременно с этим Яков заметил, как изменился ритм движения «кукол», сидевших в вагоне. Теперь их манипуляции приобрели некую, неизвестную пока цель.

— Ну-ну, профессор, неужели думаете, что второй раз получится? — мурлыкал тем временем Джонс.

Ученый наверняка знал русский куда хуже английского, но Джонс продолжал общаться именно на неродном языке.

«Увлекся? Или как раз и общался на родном?! Мало ли как он мне представился…» Додумать Яков не успел — события вновь помчались вскачь.

Вот профессор замахнулся на англичанина, и Джонс, улыбаясь, перехватил руку механическим протезом. Послышался противный хруст, а затем истошный крик профессора. Его правая рука безжизненно висела, но в тот же момент в левой ладони мелькнул тот самый кинжал, который Джонс успел уже один раз отобрать.

Лезвие вонзилось англичанину в глаз, но вместо крика тот зарычал, выдернул кинжал из глазницы и несколько раз ткнул им индуса в живот. Профессор рухнул на пол, а Джонс, пошатываясь, повернулся к Якову.

— Я еще не мертв, Карабин. Даже не вздумайте тут ничего устраивать…

И в этот момент — едва ли не первый раз за последнее время — Якову повезло. Процесс, который запустился с помощью рычага, наконец-то добрался до той части вагона, в которой и происходила битва.

Заметив, что куклы рядом передают друг другу револьвер, Яков перекатился, выдернул из неживых пальцев оружие и несколько раз, вопя во весь голос, чтобы не оглохнуть, выстрелил в шатающегося Джонса.

За страх, за безысходность, за унижение, за Карину… за дело, которое привело его в этот поезд.

«Увидев шанс, не задавайся вопросом: как так вышло, что он тебе подвернулся. Действуй, а размышлять будешь потом». Даже это наставление Яков вспомнил уже после того, как все было кончено.

Сделав шаг, он переступил через тело Джонса, машинально отбросив в сторону револьвер, который прошелестел по дощатому полу и скрылся под одной из скамей.

Индус, в отличие от англичанина, был еще жив. Он лежал на спине и смотрел на Якова с мольбой. Просил о помощи? Вряд ли. Должен был понимать, что после подобных ран не выживают.

Когда Яков наклонился ближе, то расслышал лишь тихий захлебывающийся шепот. Индус говорил по-английски, торопливо и коверкая слова. Яков понимал с пятого на десятое, но смысл уловил.

— Революция, Индия, вагон, довезти… — такая простраивалась цепочка.

Яков посмотрел на индуса и покачал головой. Тот снова начал шептать, но от волнения сбился, закашлялся, а после прикрыл глаза. Грудь слабо вздымалась — еще жив, но если вновь очнется, то это будет чудом.

— Ты извини, — прошептал Яков слегка торжественно, — насчет революции — это без вопросов. Но вот что касается Индии, то здесь не угадал. Может быть, после того как… я, в общем-то, не против…

Он почувствовал, что в голосе появились извиняющиеся нотки, и оборвал себя.

Снова встал и оглядел вагон — куклы продолжали процесс, который Яков запустил, дернув рычаг. Но теперь этому движению чего-то не хватало. Постояв несколько секунд, внимательно вглядываясь, Яков понял, что куклы передавали друг другу лишь пустоту. Возможно, в запасе имелось деталей только на один револьвер, а возможно, требовалась какая-то настройка. Пусть умельцы разбираются, самому Якову сейчас было не до этого.

Мысли его переключились на другое: если избавиться от тела индуса и Джонса, то, в общем-то, ничего страшного. Даже ту куклу, в которую угодил кинжал, можно замаскировать — шляпой или чем-нибудь еще, что подвернется под руку.

А там — Екатеринбург. Выход на местную ячейку есть, да и наверняка уже ждут его. И можно будет освободиться от ноши, что легла на его плечи.

На тяжелых, негнущихся ногах Яков двинулся по проходу, выискивая себе место на скамье. Ему предстояло много работы, но сначала хотелось чуть-чуть посидеть и отдохнуть. И плевать, что рядом странные механические куклы — он и сам сейчас чувствовал себя не вполне человеком.

Идеальный проводник для вагон-завода…