Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Зов
© Боб Рэндолл70.5 мин. Страшные истории Helga 9-09-2020, 14:34 Указать источник! Принял из ТК: Helga
Содержание:
«Дейли Сан», Седар Рэпис, Айова.
ВЕСТ ГОЛЛИВУД, КАЛИФОРНИЯ, 28 июля, 19… Сегодня утром родственники миссис Томас Гейер из Норт Флорес-авеню сообщили в полицию об ее исчезновении. М-сс Гейер разведенная, с двумя детьми. Родственников известили соседи — они увидели, как дети м-сс Гейер, Стаси 9-ти лет и Джошуа — 6-ти, играют в саду после 11-ти вечера. По всей вероятности, дети уже несколько дней живут одни…
«Лос Анджелес Таймс», Лос Анджелес, Калифорния.
БАНГОР, МЕЙН. 17 августа, 19… Всех, кто располагает сведениями о местонахождении Элен Веласко, жены Рене Веласко из Ороно Мейн, просьба связаться с редакцией «Дейли Фримен», тел. 245. Элен Веласко, 37-ми лет, рост пять футов, 4 дюйма, темноволосая, глаза карие. Последний раз ее видели в районе Харбор Инн…
«Дейли Фримен», Бангор, Мейн.
ПРАЙНВИЛЛ, ОРЕГОН. 27 августа, 19… Агентство шерифа выпустило бюллетень о задержании миссис Грейт Пратт, которая утром в четверг ушла из дома (Уопинг-роуд) и пропала. М-сс Пратт была освобождена под залог, ей предстоял суд по обвинению в нанесении тяжких увечий. Истица, ее сноха, миссис Карин Бенкс из Эстакады, недавно выписалась из больницы Сен-Винсент, где лечилась от ножевых ран…
«Портленд Таймс», Портленд, Орегон.
↑ 1
Что-то было неладно.
Сьюзен сидела в своем закутке, задумавшись. Утро прошло как обычно. За завтраком Лу наставлял сам себя вслух в вопросах бизнеса, Андреа расплескала все, до чего могла дотянуться, а пес — Ласкунчик Уильям — скулил, скулил, да наконец не выдержал и сделал лужу на полу в холле. В общем, обычные будничные заботы.
Но что-то было не так.
— Эй, давай прошвырнемся к «Блуми» в обед? Порастрясем денежки? — Хорошенькая головка Тары показалась над стеклянной перегородкой, разделявшей их закутки.
— Угу…
— Чудненько. Вот и продержимся еще денечек… — Тара растворилась за толстым стеклом.
Настроение Сьюзен мгновенно подскочило. Так на нее всегда действовала Тара Карзиан. Работали они, можно сказать, бок о бок семь месяцев, с тех самых пор, как Сьюзен объявила Лу, что родители не за тем посылали ее в колледж Барнарда, чтобы она сидела потом и поджидала, пока вернется из школы Андреа, — она желает работать! Лу согласился с ней, и так она очутилась в этом закутке — сидит, иллюстрирует дамские журналы приблизительно с 9-ти до 5-ти каждый день. Сегодняшняя работа — акварельный натюрморт киша:[1] нужно впечатлить и фирму, и создать нечто, возбуждающее аппетит у любого смотрящего на него. Сьюзен намешала зеленую краску оттенка вареного шпината.
— Ты уверена, что Мэри Кассатт начинала так же? — поинтересовалась она у искаженного за стеклом отражения Тары.
— Заткнись и рисуй себе! — последовал совет.
В обед подруги наскоро перекусили в «Лакомом Бургере», и за едой Тара услаждала Сьюзен рассказами о своих сексуальных подвигах прошлым вечером с парнем — ты только вообрази! — двадцати двух лет.
— Боже мой! — хохотнула Сьюзен.
— Тело у него, ну чистый шелк! — распиналась Тара. — Правда, башка как нейлоном набита!
— Будешь с ним встречаться?
— А куда деваться? Обосновался у меня и с места не двинется, пока не получит от отца денежного вливания.
Ланчи с Тарой украшали жизнь, и за это Сьюзен любила Тару. Они метеором пронеслись по «Блумингдейлу», как всегда напропалую швыряясь деньгами. Но вдруг Сьюзен как молнией ударило.
Да, что-то было неладно.
Они спускались в лифте, когда Тара заметила ее беспокойство.
— Что такое?
— Сама не пойму. Какое-то странное чувство. Тоска какая-то.
Позднее, вечером, стало еще хуже. Лу уже спал, а Ласкунчик Уильям тыкался огромным носом ей в руку. Неожиданно для себя Сьюзен решила одеться и вывести его на прогулку.
Был почти час ночи, на авеню — ни души, и Ласкунчик Уильям возбужденно скакал на поводке, радуясь нежданно свалившемуся удовольствию. Повернув за угол, они направились к Риверсайд-драйв по потемкам 77 Вэст-стрит. Этой улицы Сьюзен вообще не любила, а уж ночью — тем более. По обе ее стороны тянулись серые угрюмые пятиэтажки, оказавшиеся в темноте великанами-стариками, которые следят за тобой и перешептываются. Улица выглядела враждебной. Уильям закончил свои дела, и они уже повернули обратно к дому, как тут затрезвонил звонок.
Телефон-автомат находился на холме, почти на углу. Перезвон на тихой пустынной улице. Жутковатый, таинственный, словно будку вывернули изнанкой наружу. Очень личный звонок, совершенно неуместный на безлюдной враждебной ночной улице.
— Господи, какая же я идиотка! — сообщила Сьюзен Ласкунчику Уильяму, и тот помахал в знак согласия хвостом. Проходя мимо все еще звонившего телефона, Сьюзен вздрогнула и ускорила шаг, торопясь домой.
↑ 2
Позже, лежа в постели, она недоумевала, почему не взяла трубку, но одновременно радовалась, что не сняла ее.
Знамения начались несколько недель спустя.
Сьюзен уже забыла тоскливые предчувствия, обрела всегдашнюю свою жизнерадостность. Ничего не случилось и вряд ли случится. Они с Тарой иллюстрировали современные готические истории, а в обеденный перерыв планировали слетать на такси к Таре в Виллидж: та приставала, чтобы Сьюзен оценила ее новые обои. Но заботило Сьюзен другое такси. На рисунке женщина — конечно же, красавица, и конечно же, печальная — выходила из такси у особняка, самого, конечно же, зловещего вида. Работа не клеилась. С женщиной и особняком проблем не возникло, но с такси Сьюзен сражалась все утро. Наконец, отчаявшись, она изобразила модель, напоминающую «Эдсел» 50-х годов, и раскрасила желтым. Авто получилось смехотворным, но какая разница — женщины-читательницы редко разбираются в моделях машин.
— Бросай все, линяем! — возвестила Тара над перегородкой, помахивая сумочкой.
Они выскочили на улицу, пошли на стоянку и встали в конец очереди. Приз за долгое ожидание — замызганное желтое чудовище, счетчик которого щелкал, точно зашкаливший счетчик Гейгера.
— … фон такой серовато-коричневый, — расписывала Тара свое новое приобретение, — а по нему цветочки — гвоздики и астры, коралловые и бежевые. Не понравятся, лучше помолчи. Я кучу бабок угрохала…
Сьюзен не слушала ее, она не отрывала глаз от затылка водителя, чувствуя, как тоскливо сжимается сердце. Что же это такое?
— …разыскала у Шумахера материальчик такого же оттенка, теперь вот думаю, надо бы набросать декоративных подушек, обойдется в…
Брайан Колеман! — осенило Сьюзен. По какой-то необъяснимой причине затылок водителя напомнил ей Брайана Колемана, самого близкого друга, еще в начальной школе. Но это невозможно — однажды летом Брайан жил в кемпинге, где подхватил спинальный менингит и умер. Его смерть была первой в жизни Сьюзен. Позже последовали и другие: ее отец, двоюродный брат, пожилой сосед, но потрясение от смерти Брайана осталось самым сильным.
Сьюзен случайно взглянула на фото водителя и прочитала его имя. Брайан Колеман… Внутри у нее что-то оборвалось.
— Простите, вас зовут Брайан Колеман?
— Да. — Водитель обернулся: лицо незнакомца.
— Вы не в шестой школе учились?
— Не-а.
— Меня зовут Сьюзен Рид… Гудман… Сьюзен Гудман, — запиналась она. — Мы с вами раньше не встречались?
— Не-а…
Чувствуя себя круглой дурой, Сьюзен сама заплатила за проезд и чересчур много дала на чай, сглаживая неловкость. Поднялась за Тарой на крыльцо и вошла в дом.
— Ну ты даешь, Сьюзен! Хоть бы красивенький был! — подмигнула Тара.
Второе знамение случилось через несколько дней.
Было воскресенье, роскошный весенний денек; наконец-то удалось уломать Лу увезти Андреа, и Сьюзен выпала редчайшая жемчужина в драгоценной короне матери и жены — свободный день. Первый час она сражалась с кроссвордом в «Таймс», наконец, решив, что жизнь не находится все-таки в прямой зависимости от заполненных квадратиков, бросила газету и стала размышлять, как бы полнее насладиться одиночеством.
Она решила прогуляться и пошла к Центральному парку.
Сьюзен бродила среди веселых гуляющих, выбрав дорожку вдоль озера, и вдруг к ней подскочила белка. Она тут же пожалела, что не прихватила с собой еду.
— Прости, маленькая! — извинилась Сьюзен. Но белка последовала за ней, она скакала вокруг, заступала дорогу, клянча подачку, и не отставала. У выхода из парка Сьюзен снова заметила белку: та прыгала обратно к озеру и казалась какой-то грустной. Чувствуя себя преглупо, Сьюзен помахала белке и двинулась по Пятой авеню, наслаждаясь хорошим днем и видом нарядно одетой толпы. Вдруг она снова увидела белку: она бежала по каменной ограде параллельно Сьюзен и поглядывала на нее. Сьюзен остановилась. Белка — тоже. Она двинулась дальше. Зверек поскакал следом.
— Нет, такую преданность непременно надо вознаградить! — вслух проговорила Сьюзен и огляделась: к счастью, неподалеку стоял уличный торговец. Она купила белке кренделек, несоленый, чтобы той не захотелось пить, и приблизилась к ней. Белка протянула лапки, взяла угощенье, сунула в рот, поморгала в знак благодарности и прыгнула с ограды в кусты.
Сьюзен захотелось снова вернуться в парк и прогуляться вдоль озера. Здесь было прохладно и сыровато. Она брела по берегу, наслаждаясь этой прохладой и тишиной. И тут заметила что-то плывущее по воде. Разглядев плавающий предмет, Сьюзен резко повернулась и побежала к выходу. Поймав такси, она помчалась домой, будучи в жутком смятении.
В озере плавала мертвая белка.
Третье и последнее предзнаменование.
Они с Лу лежали в постели.
— Я люблю тебя, — шепнул он.
— Я тебя тоже, — отозвалась Сьюзен.
Из открытого окна потянуло свежим ветерком. Шторы были наполовину подняты, и комната освещалась лунным светом и городскими фонарями. Сьюзен лежала с закрытыми глазами, но если бы открыла их и взглянула в окно, то увидела бы женщину на крыше противоположного дома, наблюдавшую за ними.
— Люблю тебя, — снова шепнул Лу, и Сьюзен сцепила руки у него на спине.
А женщина, наблюдая, медленно забралась на бортик крыши.
— О, милый… — шептала Сьюзен.
— Детка… для меня…
↑ 3
В этот момент женщина прыгнула вниз…День не задался с самого утра. За ланчем Сьюзен встретилась с матерью, которая полтора часа старательно не жаловалась на одиночество, пока Сьюзен не почувствовала — вся вина на ней. Потом ее редакторша выманила обещание поработать дома в выходные, а она уже давно обещала поехать в субботу с Андреа в Бронкс, в зоопарк.
Домой Сьюзен приволоклась в половине шестого и, избежав открытой стычки с м-сс Даймонд, которая присматривала за Андреа, удрала на кухню. Она выкладывала замороженную картошку-фри, когда зазвонил телефон. Даже через много недель Сьюзен не могла облечь в слова, как ей удалось понять, что на другом конце провода — зло, но она поняла. В трубке — ни звука. Полное безмолвие: ни потрескивания, ни голосов, ни воздуха, ни помех. Ничего, только присутствие. Гнетущее, устрашающее.
— Да? — хрипло произнесла в трубку Сьюзен, и ее голос засосала черная воронка тишины.
Сьюзен быстро положила трубку и почувствовала, что вся в поту. Волосы прилипли к шее, капельки пота с верхней губы попадали в рот.
— Боже! — прошептала она, стараясь стряхнуть наваждение, услышать хоть какие-то звуки.
И как блаженство, донеслись успокоительные шумы: телевизор в гостиной, его смотрела Андреа, грохот с улицы, топоток лап Ласкунчика Уильяма: пес притащился на кухню. Взглянув на нее, он заскулил.
Сьюзен вдруг обнаружила, что стоит, тяжело привалясь к столешнице. Поджав хвост, Ласкунчик Уильям подбежал к ней. Цапнул за руку, толкаясь в бок мордой, поскуливая, чуя панику. Пока Сьюзен приходила в себя, в панику впал Ласкунчик Уильям. Он метался по кухне, скулил, оставляя на полу лужицы. На плите что-то перекипало, и Сьюзен почуяла запах газа… Она выключила горелку, успокоила собаку: «Все нормально, псинка, все нормально…» Он успокоился, когда она крепко прижала его к себе. Но ее и саму била нервная дрожь.
В шесть на кухне появился Лу и, увидев, что Сьюзен сидит у стола, тупо уставившись на столешницу, подошел к ней и обнял.
— Что случилось?
И тут Сьюзен разрыдалась навзрыд.
Позже, когда она успокоилась и Лу отослал Андреа к соседям, обедать с подружкой, она попыталась рассказать ему.
— Как это — не доносилось ни звука? Что ты имеешь в виду? — недоуменно допытывался он.
— Не знаю! Сама не пойму.
— Ну, ну, милая! Хватит, успокойся. Ничего особенного не случилось. Чего ты так разнервничалась?
— Именно случилось! Кто-то был там! Нечто!
Так тянулось почти час, а потом Сьюзен, измучившись, ушла в спальню и легла. Сбитый с толку Лу почувствовал, что и его охватывает страх — за нее. Чтобы как-то отвлечься, он взялся готовить обед.
— В жизни подобного не слыхивала! — объявила на следующее утро Тара. — Прямо «Зона сумерек»!
— Сама понимаю. — Сьюзен допила кофе. — Даже не знаю, как передать ощущение… Такое… жуткое что-то. Только не болтай никому, ладно?
— А почему? Как раз собиралась сесть на телефон.
— Потому что глупо звучит. Станут думать, я наркотиков наглоталась, или еще чего.
— Эй! А ведь вот и объяснение! Ты наркотиков наглоталась, или еще чего?
— Ох, да заткнись!
— Пойми же! Не можешь с чем-то бороться, надо вышучивать!
Но шутить Сьюзен не хотелось. Она вернулась к себе в закуток и попробовала защититься по-другому: работой. Потратив два часа, она сделала эскиз праздничного обеда Дня Благодарения: мужчине, резавшему индейку, нарисовала лицо отца, а гордой женщине рядом — лицо матери. А вот и она сама в двенадцать лет, сидящая в радостном ожидании. Сбоку — брат, его Сьюзен никогда не знала. За год до ее рождения у матери случился выкидыш. Брат тянулся через стол за бисквитом, а бабушка бранила его. Позади стола в ожидании объедков подпрыгивал Ласкунчик Уильям. Сьюзен долго всматривалась в эскиз, проникаясь его безмятежностью, добавляя детали: бутылочку кетчупа, фартук матери, веснушки брату.
— Э-эй, миссис Рембрандт! — окликнула через стекло Тара. — Не пора ли смываться?
— Неохота. — Сьюзен смотрела на рисунок. — Поработаю в обед. Притащи мне сэндвич, ладно?
— С застенчивым тунцом или крайне правым ростбифом?
— Из цыпленка-центриста.
Сьюзен работала уже почти два часа, ни разу не вспомнив о времени.
— Ого! Недурно! — Рядом с гуашью плюхнулся пакет. — А где же кошечка и священник?
На рисовальной доске Сьюзен зазвонил телефон.
— Бог мой! — Тара заметила ее реакцию. — Поспокойней, а? — Она сняла трубку. — Да, телефон Сьюзен Рид… — Сьюзен тревожно вглядывалась в ее лицо. — Ага, красавчик. Да тут она! — И протянула трубку Сьюзен. — Ой, не слышу ничегошеньки!
— И стерва же ты! — Сьюзен взяла трубку.
Звонил Лу, предлагал встретиться после работы и отправиться куда-нибудь пообедать. С м-сс Даймонд он уже договорился, та с удовольствием согласилась задержаться за дополнительную плату.
— С чего это ты вдруг? — поинтересовалась Сьюзен.
— Сыт по горлышко твоей готовкой.
— И моим нытьем. Спасибо, родной. С удовольствием. Встретимся в вестибюле, в половине шестого.
— А как я вас узнаю, мисс?
— Та, что самая спокойная, я и есть.
Обедали они в Вестсайдском ресторанчике «Флер де Лис», тамошняя утка под вишневым соусом не раз скрашивала им мелкие неприятности и большие праздники. На этот раз, горько подумала Сьюзен, это — взятка: так суют лакомство ребенку, чтоб не шалил. А, ладно, все равно она благодарна. Они с Лу принадлежат к поколению, надо надеяться, уже вымирающему: сильный мужчина и слабая женщина. Но он и вправду сильный, а слабее нее в данной ситуации вообще никого нет.
Обед удался. Они выпили мартини, съели утку и, расплатившись с официантом, зашагали по Бродвею, заглядывая в витрины магазинов, на старушенций в старомодных нарядах, на разнаряженных постояльцев отелей и выученных нью-йоркской улицей мальчишек. Им казалось, что они вновь наслаждаются жизнью.
Вернулись домой в десятом часу. Лу расплатился с м-сс Даймонд, Сьюзен проверила, как спит Андреа, а вспомнив, что она не только мать, но и сноха, пошла в спальню звонить матери Лу.
Оно стерегло ее там.
Когда Сьюзен подняла трубку, то услышала Это. Взрыв. Зло. Угрозу.
— Лу! — завизжала она.
— Что такое? — В спальню тут же ворвался Лу.
Она указала на постель, где валялся брошенный телефон. Сначала Лу смотрел, не понимая, потом вдруг до него дошло, он схватил трубку и прижал ее к уху.
— Слышишь? — прошептала Сьюзен. Лу смотрел на нее, и на лице у него отражалась ее паника. Через минуту он произнес:
— Родная, да это же просто зуммер.
↑ 4
Как-то утром в офисе Тара нашла решение. Вошла в закуток к Сьюзен, плюхнулась, как всегда тяжело, на рисовальную доску и торжествующе возвестила:— Благодарностей не надо! Пустячок от Тиффани, и в расчете!
— За что это я не должна тебя благодарить?
— Считай, твою телефонную проблему корова языком слизнула!
— Что?
— Я, кажется, знаю, что происходит. И это такое! Такое!
Знакомый Сьюзен тон: сейчас Тара примется вилять, желая вволю насладиться мигом своего торжества.
— И что же?
— Помнишь мою приятельницу Джоанну Петровски? У нее еще антикварный магазинчик?
— А дальше?
— Так вот. Вчера вечером мы собрались у нее: я, еще с десяток придурков из Виллиджа, Джек, я тебя с ним знакомила на…
— Тара, не сообщай мне список гостей, переходи к сути!
— С Джоан — то же самое!
В Сьюзен вспыхнуло облегчение — если кто-то еще испытывает подобный страх, значит, он — реальный, его можно объяснить!
— Она слышит такое же молчание?
— Ну да! Нет, не в точности, но почти. По крайней мере, так объясняет Юрий…
— Какой Юрий?
— Ты вроде бы не желала слушать список гостей?
— Да ну тебя! — расхохоталась Сьюзен.
— О’кей! К сути. Но очко в мою пользу. Юрий Гросс — один из парней у Джоан…
— Один из придурков…
— Вот уж нет! Ассистент профессора из университета Хайфы, приехал к нам проводить исследования… Я рассказала всем, что с тобой творится. И Джоан принялась говорить о своем приключении с телефоном. Тогда выступил Юрий. Боже, вот это мужик! Догадайся, в какой области он трудится? Экстрасенсное восприятие. Ну, он как-то по-другому называет, но это одно и то же. Знаешь, физические феномены, телекинетика… Очередь к нему до Восьмой улицы! С каждым приключалось такое, что от страха ум отшибало! И никто ничего им объяснить не мог! Во! Обычным способом — необъяснимо!
— Экстрасенсное восприятие, — пробормотала Сьюзен про себя. — Тара, он психиатр?
— Не такой психиатр, которому выплакиваются. Он — профессор. Ученый. Послушай-ка… У меня с ним свидание. Ты приходишь ко мне в полвосьмого и беседуешь с Юрием. А потом, когда все будет урегулировано и страхи исчезнут, выметаешься и оставляешь нас наедине. У-ух, мужик он обалденный!
Сьюзен обняла Тару, ощущая теплоту полного тела, и сказала:
— Если не сработает, сходишь со мной к колдуну?
— Нет, с меня хватит! — И Тара звонко шлепнула ее по заду.
В семь вечера Сьюзен затормошила Андреа («Кто у нас самая хорошенькая девочка в мире?»), поставила кофейник, выполняя долг жены, и, наконец, ушла.
Юрий Гросс действительно оказался обалденным. Когда Сьюзен вошла в маленькую гостиную Тары, ей едва удалось скрыть удивление при виде его. Тара всех мужчин через одного объявляла отпадными, но этот и вправду был неотразим! В джинсах, в свободном вязаном джемпере, светлые кудрявые волосы взлохмачены, бледно-голубые глаза пронзали насквозь, огромные руки умели, казалось, и разить и ласкать.
Сьюзен сама удивилась, поймав себя на том, что краснеет. К счастью, Тара приписала это обычному смущению. Они выпили, дружелюбно поболтали о всякой всячине, а потом Юрий приступил к главному.
— Тара рассказывала, с вами приключилось нечто необычное.
— Наверное, можно назвать и так. — Сьюзен плеснула себе еще вина.
— Расскажите, пожалуйста, сами, — потребовал он.
Рассказывать Сьюзен старалась спокойно, даже деловито, не то еще примет за истеричку и откажется помогать. Справлялась она так успешно, что Тара даже перебила разок:
— Да скажи же ему, как ты перепугалась!
— Мне было жутковато, — призналась Сьюзен.
Юрий вытянул перед собой большущие сноровистые руки, потрещал костяшками и начал:
— Приходилось ли вам слышать об экстрасенсорном предвосхищении?
— Да, конечно.
— Вспомните про кино: техника — «обратный кадр» — стара и общеизвестна, а сейчас появилась новая — «забег вперед». Когда герой или зрители видят событие, которому еще предстоит случиться. Техника приема знакомая и основана на случаях из реальности. А их — тысячи. Все проверены. В них уже нет ничего необычного. Подобное происходит во всем мире. Может, случалось и всегда, но теперь, когда нашу область науки признали, о них сообщают. Людям открываются грядущие бедствия задолго до их свершения, видят они и счастливые события…
— Вы считаете, со мной это и произошло? — Сьюзен истово надеялась, что зернышко вероятности, которое в ней заронили, разрастется в веру.
— Возможно. Вполне.
— И что же я предвижу… вернее, предслышу?
— Да что угодно. Болезнь, смерть… — Он заметил, как по лицу Сьюзен полыхнул испуг. — Нечто, что может случиться лет через тридцать-сорок. — Лицо у нее расслабилось. — Для экстрасенсорных предвосхищений не существует временных границ.
— Но прежде… со мной ничего подобного…
— Нет, бывало. Наверняка. У всех бывает. Но мы не научены распознавать их и попросту отмахиваемся. Случалось ли вам на прогулке услышать песню из приемника, и она живо напоминала вам какой-то другой случай, когда вы ее слышали? Так живо, что четко всплывало и все остальное, казавшееся давно позабытым?
— Дежа вю, — произнесла Сьюзен, довольная, что хоть на минутку можно перестать выступать в роли невежественного дитяти перед умником-учителем.
— Верно. Думаю, скорее всего, именно такое и случилось с вами. Какой-то звук, изданный телефоном, тон, давно запечатленный в вашем сознании, — и вы перестали слышать то, что в трубке, а стали слышать воспоминание о том, другом разе. Нечто из далекого прошлого.
— Но — что?
— Вам удаляли миндалины?
— Да.
— Тогда, возможно, ваше состояние под наркозом. Или, если желаете чего поромантичнее, ваше пребывание в утробе матери. Существует масса свидетельств, что сенсорная память месяцев перед рождением чрезвычайно значима…
Он разглагольствовал и разглагольствовал. Но чудо все-таки сработало!
Когда Юрий закруглился, Сьюзен испытала великое облегчение, благодарность, обиду и влечение к нему. Последнее заставило ее оборвать поскорее визит, бросив Таре у дверей:
— Шикарный, слов нет! Но смотри, поосторожнее!
В такси, везущем ее домой, она улыбалась — первая невымученная улыбка за многие дни.
↑ 5
Покоя ей было отпущено еще на одну неделю. Потом это повторилось.Лу только что ушел с Андреа, и Сьюзен деловито одевалась, когда зазвонил телефон. Она замерла, уставясь на него, не смея поднять трубку, не смея шевельнуться, руки застыли на пуговичке блузки. Она считала звонки. Когда прозвенел двадцатый, она подошла к телефону, взяла трубку, медленно поднесла — ближе, ближе… и услышала грязное ругательство. Сьюзен бросила трубку на аппарат и завизжала:
— Почему ты так поступаешь со мной? Чего ты добиваешься?!
Звонки оборвались, а на улице завыла полицейская сирена.
Предчувствие? Предостережение? Кадр — «забег вперед»? Предзнаменование?
Сьюзен отчаянно захотелось поговорить со своим бывшим психоаналитиком. Она вертела и крутила идею все утро, а за ланчем, сидя в переполненном кафе, решилась.
Уже давно Сьюзен не набирала этот номер, но палец быстро, почти автоматически, попадал в нужные отверстия.
Ей было стыдно. Обращаться к нему означало поражение. В ее последний приход он заботливо напомнил, что если опять потребуется ей, он тут, на месте. Рассмеявшись, она ответила, что наконец-то стала взрослой и теперь сама сумеет справиться со своими проблемами. Она понимала — это самонадеянно, высокомерно, но чтобы сломать растущую зависимость от него, и требовалась самонадеянность.
— Питер Штейман, — отозвался такой знакомый голос.
Замявшись на секунду, чувствуя, что предает себя, Сьюзен выговорила:
— Питер? Это Сьюзен Рид.
— Сьюзен! — тут же откликнулся он, вроде бы даже с искренней радостью. — Как чудесно слышать тебя снова!
— Не так уж чудесно, Питер. У меня — беда.
— Хочешь встретиться?
— Да, пожалуйста. Если у тебя найдется время.
— Хочешь, зайди прямо сейчас.
— Если не возражаешь…
— Ничуть. Но я переехал. Есть под рукой карандаш и бумага?
— Секундочку, Питер. — Зажав трубку между подбородком и плечом, Союзен стала рыться в сумочке, нашаривая ручку. — Минутку погоди, ладно? Сейчас раздобуду.
Положив трубку на полочку под телефоном, Сьюзен подошла к кассирше, та неохотно одолжила ей огрызок карандаша.
— Слушаю, — Сьюзен подняла трубку.
Оно ждало ее.
На этот раз, несмотря на неожиданность, Сьюзен не ударилась в панику. Опять тошнотворный страх, оцепенение, безысходное отчаяние навалились на нее, но она не запаниковала, а быстро повесила трубку.
Между ней и Питером встало Зло, не позволяя ей дотянуться до него и получить помощь. Она должна позвонить Питеру снова.
Сьюзен остановила приличного на вид молодого парня.
— Простите, не окажете ли вы мне услугу?
— Да-а?
— Пожалуйста, наберите для меня номер телефона и передайте кое-что. Очень вас прошу!
Парень взглянул на нее, не увидел ничего для себя угрожающего и, пожав плечами, согласился. Набрал номер, поговорил со справочной и записал для нее адрес Питера.
Приемная Питера на первом этаже недавно купленного особняка на 93-й стрит была точной копией его прежней, в квартире за углом. Даже мебель стояла та же самая. Те же безликие виниловые стулья, кушетка, дешевенькие столы, те же журналы — «Нью-Йорк», «Национальная География», «Природа». Словно она шагнула в прошлое — в то время, когда родилась Андреа, и Сьюзен душило чувство безнадежности и утраты. Тогда Питер быстро определил источник болезни: нормальное явление — послеродовая депрессия. А вот определит ли сейчас?
Питер вышел из кабинета, все такой же. Ему уже около пятидесяти, но он все такой же.
— Великолепно выглядишь. — Питер занял свое место, как делал сотни раз прежде.
— Наоборот, кошмарно! — возразила Сьюзен. — И причины на то основательные. — Она одним духом излила все свои тревоги, выложила про звонки, про реакцию Лу, Юрия, про свое предчувствие надвигающейся беды. Как ни удивительно, первая реакция Питера была отнюдь не врачебная. — А в полицию звонила?
Так просто, так логично. Сьюзен даже рассмеялась.
— А почему нет?
— Не знаю. Как-то в голову не пришло.
Короткая пауза. Лоб Питера собрался гармошкой.
— Сьюзен, почему ты пришла ко мне?
Она угадана подтекст вопроса: не скрывается ли тут еще что-то, в чем ей не хочется признаваться?
— Нет, Питер, — ответила она. — Мне ничего не мерещится!
— А я ничего такого и в мыслях не имел! — улыбнулся он.
И остальные 45 минут (по доллару за минуту) выдвигались различные версии. Питер рассказал ей о физических болезнях, которые влекут за собой слуховые галлюцинации: о злоупотреблениях наркотиками, о дисфункциях желез, даже о недомогании под названием «черепная реверберация».
— То есть, ты имеешь в виду — звук исходит из моей же головы, — уточнила Сьюзен.
— Вероятно и такое.
— Если б могла такому поверить, тут же закатила бы вечеринку.
— Не забудь пригласить и меня. — Питер покосился на настенные часы — его уже ждал следующий пациент.
Они встали, обменялись теплым рукопожатием.
— А в полицию все-таки стоит позвонить, — заметил он. — А затем, если желаешь, порекомендую тебя хорошему невропатологу. Так, на всякий случай. Звякни мне на следующей неделе.
— За всеми треволнениями даже не спросила, а как ты?
— Так, серединка на половинку.
— Как Элайн? — припомнила она имя его жены.
— Элайн уже почти год как пропала.
На работу Сьюзен возвращаться не стала, а решила пройтись домой пешком по Колумбус-авеню, с заходами в антикварные магазинчики, комиссионки — доказательство нормальной, жизнерадостной жизни, протекающей рядом.
И это подействовало. Она заглянула в магазинчик «Время и Время опять», поглазела на тарелки, чем-то напомнившие ей посуду матери, и перешла к драгоценностям рядом с кассой и худосочным юнцом за ней, Прилавок ломился от обычных безделушек нового искусства, репродукций, виднелось несколько подлинных вещиц, киноварь. Ее взгляд задержался на небольшой опаловой броши, с жемчужинками по краю, нежной, симпатичной.
— Можно взглянуть на эту брошку? — попросила она юнца.
— Миленькая, правда? — улыбнувшись, тот встал.
— Да, очень.
Сьюзен бережно держала брошку, рассматривая камень, красно-зеленый перелив огоньков, крошечные сероватые жемчужинки, а перевернув, чтобы проверить застежку, увидела: там что-то выгравировано.
— По-моему, на обороте имя, — сообщила она юнцу.
— Вот как? — Он протянул руку, и она вложила брошку ему в ладонь.
Через лупу он вслух прочитал:
— «Моей дорогой девочке». Мило, правда?
— Да. А сколько стоит?
— Двадцать пять, — ответил он, но, заметив кислое выражение Сьюзен, тут же добавил: — Но и вы ведь чья-то дорогая девочка, так что уступлю за 18. И даже гравировку менять не придется!
— Разве тут устоишь? — Сьюзен открыла сумочку.
На улице она почувствовала, что проголодалась, и решила зайти в небольшой ресторанчик, где уже бывала пару раз. Войдя, Сьюзен вдохнула одуряющий аромат домашнего майонеза и встала перед витриной, раздумывая, то ли «Майдеру» взять, то ли креветки в зеленом соусе.
— Сьюзен? Сьюзен Гудман?
За дальним столиком в углу женщина энергично махала ей. Лицо ее мгновенно вызвало в памяти другое место и время.
— Дженни? Дженни! — бросилась к ней Сьюзен.
Дженни Финкельштейн. Они вместе ходили в школу Хантер, были подружками, очень близкими, две забавные девчонки; а не виделись целых 12 лет! Но Дженни не было в Штатах. Она уезжала за границу и, насколько известно, пропадала не то в Кении, не то на Тибете, не то еще в какой-то столь же мифологической стране. Они обнялись.
— Боже, посмотри на себя!..
— На меня! Ты на себя взгляни! Больше 16-ти не дашь!
— Удвой число, и еще прибавь капельку!
Они уселись за столик и пустились рассказывать обо всем, что случилось за минувший десяток лет. Время пролетело незаметно. Они обменялись телефонами, и Сьюзен заторопилась по Колумбус-авеню, тщетно высматривая такси.
Дома она нашла Лу с Андреа на кухне, они ужинали омлетом и вареными бобами.
— Мамочка! — закричала Андреа. — Как ты поздно!
— Миленькая, прости! — Сьюзен поцеловала Андреа в лобик и взглянула, чуть вздрогнув, на Лу. — Правда, простите!
— И где, черт возьми, ты изволила пропадать?
— Пожалуйста, не злись. Тысяча извинений. Миллион услуг.
— Но где ты была? — К раздражению Лу примешивался страх.
Она рассказала про встречу с Дженни, но умолчала о визите к Питеру из опасения укрепить его страхи.
— А позвонить не могла? — На лице у него отразилась усталость. — Хотя, конечно! Разве можно!
Сьюзен ушла в спальню, встала там посредине комнаты, постояла, пробуя на вкус одиночество. Потом открыла сумочку, которую еще держала в руках, — наскок Лу был так стремителен, что она не успела положить ее, и вытащила брошку. Вернувшись на кухню, сказала Андреа:
— Маленькая, у меня для тебя подарочек!
↑ 6
Новая атака случилась той же ночью.Сьюзен с Лу спали, когда Ласкунчик Уильям пришлепал в спальню. Обнюхал пол у кровати, ему хотелось на кровать, но, не получив сигнала, зашел со стороны Сьюзен и встал, постукивая хвостом, тихонько поскуливая. Сьюзен спала. Не в привычках Ласкунчика Уильяма прыгать на кровать без разрешения, но в эту ночь, взбудораженный силой, постичь которую был не в состоянии, заснуть он мог только рядом с хозяйкой. Он встал на задние лапы, стараясь дотянуться до нее, но во сне Сьюзен отодвинулась на середину кровати. Ласкунчик Уильям поскулил, опять не получил ответа… Прыгнул неуклюже, толкнул ночной столик и сшиб на пол сигареты. И телефонную трубку…
…Ей снился сон, прошлое с настоящим вперемежку. Тут был и Брайан Колеман, и ее отец. Во сне она была разных возрастов, входила в комнату ребенком, а выходила взрослой. И Лу тоже был там, но он все куда-то убегал от нее, и Ласкунчик Уильям, молодой, полный сил, поскуливавший, чтобы его отпустили на свободу (отец заставил посадить пса на поводок). Сон неприятный, полный горьких, позабытых обид. Потом сгустилась тьма.
Первым исчез из сновидения, как и из жизни, Брайан, за ним последовали другие: отец, Лу, Дженни, Андреа, Тара — исчезли все, Сьюзен осталась одна. И еще Ласкунчик Уильям, поскуливавший как всегда, рычащий и жующий что-то при этом.
В темноте присутствовало еще Нечто, прятавшееся в сумеречной тени. Нечто, поджидавшее ее в гуще черноты. Сьюзен не смела шелохнуться, ей хотелось приказать Ласкунчику Уильяму, чтобы он перестал есть, а то Существо в гуще черноты догадается, что они тут.
Сьюзен проснулась.
Оно было тут. Источалось из трубки на полу. Сьюзен быстро перекатилась к краю кровати и положила трубку на рычаг.
Тут она услышала возню, — Ласкунчик Уильям скулил и рычал одновременно. Шум доносился с другого конца спальни. Она включила свет. Ласкунчик Уильям лежал в крови, вгрызаясь в лапу, поглядывая через комнату на хозяйку и моля ее заставить его остановиться.
На следующее утро, сводив Ласкунчика Уильяма к ветеринару, Сьюзен отправилась в полицию. Местный участок, располагавшийся в суровом кирпичном здании, по виду начала века, уже сам по себе, наверное, устрашающе действовал на преступников. Даже невинного, входящего по выщербленным каменным ступеням, пробирал холодок, а уж виноватый, наверняка, трясся от страха.
Внутри оказалось еще хуже. Невозмутимость полицейских (одни ходили в форме, другие в штатском) была неестественной; жесткость мебели пугала, даже стены (белые, но нуждающиеся в побелке) смотрелись холодно, отталкивающе. На скамейке в приемной сидел чернокожий мальчик с покрасневшими глазами, по обе стороны от него родители, втихую ругавшие его.
Сьюзен приблизилась к длинной стойке и попыталась объяснить, что привело ее сюда. Говорила она с дежурным полисменом, тот смотрел ей в лицо прямо, холодно, отчужденно. Ее попросили присесть на скамейку, а через десять минут провели в большую общую комнату, наводненную столами и полицейскими. Тут допрашивали людей, многие казались очень опасными. Сьюзен уже раскаивалась, что пришла сюда, в центр системы, ежедневно сталкивающейся с ужасами и злобой (кишечник города, как и его канализационные трубы, вонял). Полицейский, беседовавший с ней, назвался Кевином Мьюли. Никаких дополнительных титулов объявлено не было (сержант, капитан, детектив?). К счастью, говорил он вежливо, не буравил взглядом, а просто внимательно смотрел, стараясь разобраться, что она пытается сказать.
К чести Кевина, в открытую он никак не высказал убежденности, что явилась к нему ненормальная. Но это и так было очевидно. Он объяснил, что пока преступления не совершено, полиция предпринять ничего не может. Подобных жалоб, заверил он (к ее смущению), они не получали. А что касается членовредительства, нанесенного собакой самой себе, на это он только пожал плечами и, встав, протянул ей руку для прощального пожатия. На улице, снова в нормальном мире, Сьюзен почувствовала и облегчение, и безнадежность.
День она провела в офисе, перебраниваясь с Тарой («Господи, Сьюзен, слишком уж ты поддаешься. Юрий говорит…») и поправляя красками оттиск своей иллюстрации. Но на сей раз облегчения в работе она не нашла: видение Ласкунчика Уильяма, забившегося в темный угол спальни, напуганного и пугающего, не исчезло. С Лу они переговорили только наскоро ночью: она разбудила его, и он перевязал Ласкунчика Уильяма. Оба договорились, что следующим вечером, отправив Андреа к бабушке, обсудят все. Разговора этого Сьюзен ждала чуть ли не с таким же отчаянием, с каким отвечала на звонки (если отвечала). Безрадостный день клонился к неизбежному вечеру.
Когда Сьюзен приехала домой, Андреа сидела перед телевизором, с двух боков зажатая враждующими женщинами: одна, узурпированная, м-сс Даймонд, а другая — узурпатор — мать Сьюзен.
— Она, что, каждый день разрешает Андреа смотреть телевизор? — пожаловалась мать Сьюзен, не успела м-сс Даймонд сердито вылететь из квартиры.
— Ну, а что девочке еще делать, мама? Она устает после школы… — Слишком поздно Сьюзен спохватилась — ведь лучший способ угомонить мать — согласиться с ней.
— Лично я тебе никогда не позволяла. Есть занятия поинтереснее.
— Да, конечно, ты права.
— Ум ребенка необходимо стимулировать. Вот с тобой я сидела и рисовала. Зато теперь ты художница!
— Да, ты права.
— Это было наше с тобой время — после твоего возвращения из школы, до того, как приходил папа…
— Конечно, помню.
— А когда папа приходил, то смотрел твои картинки, хвалил… — Глаза старой женщины уставились в прошлое, и Сьюзен, заметив это, обняла мать и солгала:
— Верно, мама, хорошее было время.
— Да-а… А миссис Франклин помнишь?
— Нет.
— Ну как же? Конечно же, помнишь…
— Если ты так уверена, зачем спрашивать?
— Внизу еще жила, в 3 «Б». Дарила тебе старые пластинки…
— Ах да, помню…
— Всегда просила твои картины. Вешала их у себя на кухне. Вспомнила теперь?
— Я же сказала — да. — И Сьюзен ушла на кухню, надеясь, что мать поймет намек и наконец уйдет.
— Не разрешай больше смотреть девочке после школы телевизор! — не отставала старуха. — Купи ей набор акварельных красок, как я тебе покупала.
— Неплохая идея…
— Хорошей матери полагается думать о будущем детей загодя.
Сьюзен, прислонившись к раковине, взглянула на небо, моля о терпении.
— Андреа! Собирайся, бабушка ждет! — крикнула она.
Через пять минут Андреа с бабушкой ушли. Оставшись, наконец, одна, Сьюзен присела в гостиной и выкурила сигарету. Одна с плеч долой, сейчас явится другой.
Другой явился в половине седьмого. То, что ему скулы сводит от предстоящего разговора, заметно было невооруженным глазом. Сьюзен мудро решила не касаться темы до обеда. Готовя же еду (бифштекс — взятка Лу, чтобы покладистее стал), она старалась не замечать Ласкунчика Уильяма, крутящегося рядом, кусающего свою повязку.
После беспорядочного обеда, за которым настроение Сьюзен переменилось («С чего это я чувствую себя виноватой? Что я-то сделала?»), Лу приступил.
— Милая, я все думал… — Слова выскочили точно бы на цыпочках, словно семеня по хрупким яйцам. — Сейчас я могу отпроситься, побездельничаем недельку, если желаешь… Попросим твою мать побыть с Андреа…
После беспорядочного обеда, за которым настроение Сьюзен переменилось («С чего это я чувствую себя виноватой? Что я-то сделала?»), Лу приступил.
— Милая, я все думал… — Слова выскочили точно бы на цыпочках, словно семеня по хрупким яйцам. — Сейчас я могу отпроситься, побездельничаем недельку, если желаешь… Попросим твою мать побыть с Андреа…
Сьюзен быстро выскочила из-за стола, чуть не опрокинув стул.
— Лу! Я не сумасшедшая! Я ничего не придумываю! — И выбежала в гостиную, где снова закурила.
— Ничего такого я и не имел в виду, — поплелся он следом.
— Ой, правда? А что же тогда ты имел в виду? Зачем нам уезжать? Ты думаешь. Оно до меня не доберется? — Только теперь ей стало открываться, как она зла на мужа, как оскорблена его терпимостью, от которой чувствует себя виноватой.
— Милая, ну успокойся…
— Сам успокойся! С тобой-то ничего не происходит! — И она смяла сигарету в серебряной пепельнице, которой они никогда не пользовались. — Разве что нарушаю твою драгоценную безмятежность! Не могу я успокоиться, пойми ты! Я напугана! До печенок!
Лу попытался, было, обнять ее, но она не желала: хватит с нее снисходительности, довольно великодушия.
— Не знаю, Сьюзен, как и помочь тебе, — проговорил он, и его искренность ее тронула.
— Никак. — Она позволила ему взять ее руки. — Просто попереживай со мной заодно. Не превращай меня в идиотку, ладно?
— Прости, я просто никак не могу понять…
— Ага, присоединяйся, не стесняйся.
— Я и хочу, Сьюзен, поверь… — И она поверила. — Но это непросто. Ты снимаешь трубку, там — никого…
— Именно, что кто-то есть! Какой ты! Есть кто-то!
Отойдя от него, Сьюзен выглянула в окно. Увидела семью, обедавшую в квартире через улицу. Там весело хохотали. (Слава Богу, еще кто-то может смеяться!)
— Послушан… — Сьюзен оглянулась на Лу. — Дай мне объяснить, как все происходит…
Лу слушал, не прерывая, почти десять минут, исподтишка взяв Сьюзен за руку, неловко поглаживая ее. На этот раз она выложила все: про Юрия, про Питера и про полицию. По выражению лица мужа Сьюзен поняла — он боится за нее.
— Я и понятия не имел, что зашло так далеко.
— Зашло вот.
Они минутку помолчали, оценивая ситуацию, потом Лу ласково спросил:
— А к доктору этому пойдешь?
— Да. Можно бы и предугадать его реакцию: рассмотрел свидетельские показания и вынес вердикт: невиновна в силу помутнения рассудка.
Специалист, к которому направил ее Питер, был на удивление молод, едва в возрасте Сьюзен, но за несколько лет работы врачом уже приобрел вид непререкаемого превосходства. Она рассказывала ему о звонках, пристально следя, не промелькнет ли проблеск недоверия на самодовольном лике. Он просто слушал и кивал, точно ему сообщали симптомы обыкновенной простуды. А потом посыпались тесты. Устойчивость, глаза, слух, вкусовые ощущения (кислое или сладкое? горькое? приятное?), осязание (тепло, прохладно, шершаво, гладко?), чувство цвета (какой из голубых больше всего похож на этот?), обоняние (цветы, мыло, духи?). И вопросы (головные боли? боли в позвоночнике? усталость? цветовые вспышки? онемение в пальцах рук и ног? бессонница? ночные кошмары?). Десятки аппаратов щелкали перед ней, стопа бумаг росла.
А потом, когда обследование закончилось, он улыбнулся в первый раз (кто бы мог подумать? какая симпатичная улыбка!) и отпустил ее, вспомнив, чуть ли не случайно, что ей еще надо зайти к медсестре на анализы крови и мочи. Сьюзен вернулась домой и остаток дня провела в постели, пусто глядя в телевизор.
↑ 7
Грянули предупреждения.Сьюзен провела на работе омерзительный день. Раза три, не меньше, забегала Моди, тревожно жалуясь на ее частые отлучки, и с рисунком не клеилось. Уже в полпятого Сьюзен сбежала, виновато оглянувшись, нет ли поблизости Моди, и отправилась на метро.
В Бродвейском поезде ненормальных как всегда хватает, пассажиры смотрят строго перед собой, стараясь не коситься на соседей из боязни — вдруг воспримут как оскорбление. Стоящие качаются взад-вперед, выбирая положение поустойчивее. И, конечно же, непременный сумасшедший тут как тут. Сидит в сторонке, ораторствует в пространство. Поезд остановился на 66-й, с закрытыми дверями. Сьюзен сидела лицом к платформе, наблюдая, как столпившиеся у дверей ждут, когда же откроют. У некоторых лица озадаченные, у других — раздосадованные, но большинство смотрят равнодушно. Сьюзен обежала взглядом платформу: реклама, афиша, киоск, где две пожилые темнокожие дамы раздают значки; дверь мужского туалета, телефоны на стене…
Трубка одного висит, раскачиваясь… Одна трубка из трех. Мотается… А позади по кафельной стенке сбегают ручейки… Красные. Как лапа Ласкунчика Уильяма.
Тут поезд тронулся. Двери так и не открылись, оставив тех, кто хотел выйти, внутри, а тех, кто жаждал войти, — снаружи. И увозя Сьюзен, которая просто сидела и смотрела.
Кровь. А потом — кузнечики-акриды. Саранча.
Случилось это наследующий день. Сьюзен, поспавшая ночью всего часа три, измученная, с мутной головой, решила не ходить на работу. Лу с Андреа ушли, она шаталась по комнатам, пила чай несчетными чашками. Но мысли не оставляли ее, кружились в голове, как коршуны.
Калеченье животных (Ласкунчик Уильям, белка).
Необъяснимое (таксист с именем Брайан Колемап, кровоточащий телефон). Само Безмолвие, которое отыскивает ее в театре, в ресторане, всюду.
— Ласкунчик Уильям, ты что делаешь? — Она услышала, как пес царапает пол в гостиной. — Прекрати! Да что с тобой? — Сьюзен выключила плиту и пошла в гостиную. Ласкунчик Уильям под столом скреб стенку.
— Прекрати, ненормальный! Ты что, косточку там припрятал?
Он взглянул на нее, поджал уши и умильно поднял морду, чтобы его поцеловали. Сьюзен уселась на пол, скрестила ноги, и обняла пса, опрокинув к себе на колени, так что передние лапы у того повисли в воздухе.
— Совсем ты у меня как ребеночек, — поцеловала она его. Ласкунчик Уильям повернул к ней морду и одним махом облизал щеку.
— Ф-фу! Ступай, почисти зубы. Убирайся, вонючка! — хохоча, отбивалась Сьюзен, а он тыкался к ней с мокрым хвостом и мокрым пахучим языком.
Немножко отвлекшись возней с собакой, Сьюзен оделась и отправилась за покупками. Цены в бакалее отвлекли ее еще больше, и когда она выходила из супермаркета, то чувствовала себя уже в полном порядке.
Ласкунчик Уильям встретил ее у порога в надежде, что в пакете найдется что-то и для него. Вместе они прошли на кухню, и Сьюзен принялась выкладывать покупки.
Уголком глаза она уловила движение. Под столом ползло насекомое. Даже не вздрогнув, Сьюзен оторвала полоску бумажного полотенца и наклонилась схватить таракана. Но оказалось, что это кузнечик. Она недоуменно смотрела на него. Кузнечик ранней весной на одиннадцатом этаже многоквартирного дома в Вэст-Энде? Накрыв бумажкой, Сьюзен раздавила его и выбросила в мусорную корзинку.
Ласкунчик Уильям встретил ее у порога в надежде, что в пакете найдется что-то и для него. Вместе они прошли на кухню, и Сьюзен принялась выкладывать покупки.
Уголком глаза она уловила движение. Под столом ползло насекомое. Даже не вздрогнув, Сьюзен оторвала полоску бумажного полотенца и наклонилась схватить таракана. Но оказалось, что это кузнечик. Она недоуменно смотрела на него. Кузнечик ранней весной на одиннадцатом этаже многоквартирного дома в Вэст-Энде? Накрыв бумажкой, Сьюзен раздавила его и выбросила в мусорную корзинку.
И тут увидела второго. Под раковиной.
— Что за напасть? — вслух удивилась она, заметив третьего, ползущего из холла. И четвертого. Будь то тараканы, ее передернуло бы в привычном отвращении, но кузнечики напоминали ей летний кемпинг в Риверсайд-парке. Из холла показался пятый. В полном недоумении Сьюзен переступила через него (все еще без страха) и вышла в холл. В холле их кишели десятки, они лавиной прыгали из гостиной. Вот тут Сьюзен испугалась и заглянула в гостиную. Кузнечики появлялись из-под стола, где скреб стенку Ласкунчик Уильям. Теперь она слышала их — шорох, потрескивание суставчатых лапок. Она торопливо бросилась на кухню и взяла метлу. Очистив путь к столу в гостиной, Сьюзен заглянула под него. Ласкунчик Уильям сорвал металлическую коробку, прикрепленную к стене. От коробки электрический провод тянулся к… телефону.
А из открывшейся дыры в стене лезли, давясь, кузнечики. Сьюзен не могла оторвать глаз: они продирались в дырку — все новые и новые — зеленые, стрекочущие, пощелкивающие челюстями.
— О, Господи! — завизжала она. — Господи!
Схватила часы со стола, прикрыла дыру коробкой и подперла часами. Несколько кузнечиков перерезало пополам — головы их торчали из-под коробки, а туловища остались внутри. Торопливо вскочив, в страхе, что насекомые запрыгнут на нее, Сьюзен стремглав вылетела из квартиры, метнулась к лифту и спустилась вниз. Тито, круглолицый добродушный кубинец-рабочий, как раз выносил мусор.
— Утро доброе, миссис, — поздоровался он, никогда не помня жильцов по именам. — Приятный сегодня денек, да?
— Тито, мне нужна ваша помощь!
Не впервой ему было видеть этих миссис в панической тревоге: то кран потек, то трубу прорвало, а ремонтники еще не приехали. Как-то одна пожилая миссис в слезах прибежала за ним, а дел-то: погасла газовая вспомогательная конфорка. Навидался Тито. Но такого — никогда.
Сьюзен привела его в квартиру и, отказавшись войти сама, ждала в коридоре, пока он выметал насекомых. Уходя с пластиковым ведерком, полным кузнечиков, он сказал:
— Теперь, миссис, можете входить. По-моему, все. — Он не стал допытываться, откуда кузнечики поналезли. Нехорошо задавать слишком много вопросов: жильцы не любят, когда вмешиваются в их личную жизнь.
Сьюзен с опаской вошла в квартиру. Ласкунчик Уильям, причина всему, спал.
— Довольно, Сьюзен, ну пожалуйста, — попросил Лу позже вечером, когда Сьюзен рассказала ему.
— Лу, прошу, не выступай против меня…
— Сьюзен, да послушай сама, что ты говоришь!
— Я знаю, что… — Она постаралась понизить голос, чтобы не услышала Андреа.
— Боже, — бормотал Лу, меряя шагами кухню, четко осознавая, что у жены — серьезный нервный срыв, который дорого обойдется всей семье.
— Все по Библии, — в сотый раз повторяла она.
— Что за чепуха! При чем тут Библия? Милая, ну ты ведь серьезно не веришь в это?
Уже столько дней Сьюзен тянуло поплакать, и сейчас, наконец, она дала волю слезам.
— Ох, милая, не…
— Лу, я — не сумасшедшая!
— Никто и не говорит, но…
— Так в Библии! — и она, рыдая, уткнулась ему в грудь.
Лу обнял ее, чувствуя прилив жалости и любви, но очень быстро на смену явилась мысль о врачах, лечении, заботах об Андреа, которые лягут на него одного.
— Но я могу доказать! — вдруг оторвалась от него Сьюзен и устремилась к черному ходу.
— Милая, не надо… — Но Сьюзен, не слушая, выбежала и вызвала служебный лифт. Лу выскочил следом.
— Пойдем, пойдем домой!
— Нет, я хочу доказать!
— Сьюзен, пожалуйста, разберемся сами… Без обслуги дома. Они же насплетничают другим жильцам.
— Нет.
— Ну, пожалуйста! Прошу тебя!
— Нет!
Заскрипел, поднимаясь, служебный лифт, и через минуту двери открыл седой человек.
— Эйб! — кинулась к нему Сьюзен. — Тито еще не ушел?
— Ушел, миссис Рид. Могу я вам помочь?
— А завтра будет?
— Тито? А разве вы не слышали?
— Про что? — И она мысленно увидела Тито, уничтоженного, избитого, покалеченного, чтобы он не мог помочь ей.
— Тито уволился. Сегодня он работал у нас последний день. Я думал, все знают.
Они вернулись в квартиру. Сьюзен с облегчением, что Тито не причинили вреда, Лу едва не больной от тревоги. Зазвонил телефон.
— Не подходи! — крикнула Сьюзен.
— Но, милая…
— Не отвечай!
Лу поднял трубку. Звонила мать Сьюзен. Он протянул трубку жене. Сначала она отнекивалась, но затем, сознавая, что должна победить себя, взяла.
— Алло? — Сьюзен старалась не слышать того, что могло быть на другом конце провода.
— Сьюзен? У меня дурные новости.
— Что случилось?
— Джимми, — заплакала мама. — Это с Джимми.
Застыв, Сьюзен слушала, а когда мать закончила, посоветовала:
— Прими что-нибудь, мама. Прими и ляг в постель. Я сейчас, я еду. — И она положила трубку. Видя ее лицо — пепельное, потрясенное, Лу спросил:
— Что?
— Мой двоюродный брат, — почти без выражения бросила она, — погиб в автокатастрофе.
— Господи, милая… — Лу направился к ней.
— Да умрут перворожденные…
— Что?!
Она оглянулась на него. Неужели он так еще не понял? Но — неважно. Неважно, пусть.
— Все в Библии, — повторила она. — Кары, которые Моисей насылал на Египет.
↑ 8
Питер улыбнулся ей сочувственной улыбкой, но в ней читалось то же выражение, какое она наблюдала на лице Лу — покорное принятие факта: она больна.
— Раньше ты не верила в Бога, — заметил он.
— Но раньше я не была проклята.
Питер помолчал, соображая, как бы поубедительнее возразить.
— Ты считаешь, что заслужила проклятье?
Забавно — он и теперь использует ту же тактику, как и много лет назад, стирая ее мелкие вины и страхи.
— Как знать…
— И что же такого ты совершила?
— Ничего.
— Тогда за что же тебе проклятье?
— Я не знаю, Питер. Кого-то же надо проклинать, — жалко улыбнулась Сьюзен.
— А вероятность совпадений отпадает абсолютно?
— Абсолютно.
— А вероятность, что все кто-то подстраивает? Кто-то, кто…
— Питер, — перебила она, — ты сам прекрасно знаешь, существуют лишь две возможности: или меня наказывает Бог, или я свихнулась.
Он промолчал.
— Но ты меня обследовал. У меня все в порядке.
— Сьюзен, да ведь мы только так, поскребли на поверхности. Очевидных нарушений нет, но кто знает? Ты же умная здравомыслящая женщина. Подобные галлюцинации безусловно сигналят — что-то в неисправности. Что-то, чего мы еще не выявили.
Сьюзен позавидовала его уверенности.
— Питер, ты не веришь в Бога?
— Нет. Решительно.
— Послушай, а может, ты и есть сумасшедший? Не могут же двести миллионов американцев ошибаться.
— Могут. И ошибаются. По-моему, ты и сама прекрасно знаешь, Сьюзен… — Он взял ее за руку. — Ты не из тех женщин, кто подвержен нервным расстройствам. Натура ты сильная, нормальная. И раз у тебя такая бурная реакция, причина не эмоциональная, а физическая. Что-то дерьмовое… сорвалось…
Ни разу за те два года, что она ходила к нему, Питер не ругался. Ругательство прозвучало странно симпатично — словно ее проблема наносит ему личное оскорбление.
— Поверь мне, Питер, все происходит на самом деле. Не какая-то экстрасенсная чепуховина или кризис среднего возраста. Тут все — от и до — реальность.
— Или представляется реальностью.
До конца сеанса они проспорили, а потом Сьюзен, все еще тронутая его озабоченностью, поцеловала его в щеку и ушла, пообещав завтра придти снова. Но перед следующим сеансом у Питера ей предстояло перенести еще одну пытку. Похороны Джимми.
На следующее утро Сьюзен, Лу и ее мать вошли в Риверсайдскую часовню, поднялись лифтом на третий этаж, где встретились с остальной семьей. Первой она увидела Иду, мать Джимми, та сидела в другом конце зала, застывшая, с красным лицом. Она медленно кивала всем, кто старался утешить ее. Кто-то плакал, она — нет. Гроб стоял в углу, за выступом в стене: кто хотел, мог подойти, других пощадили. Сьюзен разговаривала мало, боясь, что, увлекшись, выложит всем, что Джимми погиб не из-за того, что что-то совершил, а из-за нее. Как составная часть ее проклятия — кровь, кузнечики-акриды, смерть перворожденного.
— Давай подойдем к Иде, — позвала мать. Сьюзен повиновалась, но когда Ида обняла ее, промолчала. Вскоре их проводили вниз, в небольшую приемную, смежную с часовней. Горе Сьюзен смешалось с невинными слезами других, но никто ни в чем не заподозрил кузину, на которую так сильно подействовала трагедия.
Через несколько часов, еще в темно-синем траурном платье, Сьюзен приехала к Питеру.
— Сьюзен, — сказал он, после того как они проанализировали похороны и она справилась со слезами. — Я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение. Знаю, прошу многого, но, пожалуйста.
— Что же? — удивилась она его настойчивости.
— Я говорил тебе когда-нибудь про своего брата?
— Гения Джека?
— Вчера мы с ним обедали и он, как обычно, бахвалился…
— А ты, как обычно, обижался?
— На этот раз — нет. Мне кажется, Джек сумеет помочь тебе…
— А-ах, я и забыла. Джек ведь тоже врач.
— С большой буквы. Он — научный сотрудник довольно большого заведения на Лонг-Айленде. Там испытывают новый прибор — сканнер мозга. Джек считает, сканнер перевернет диагностику психики. Но действует аппарат просто — снимает изображения функционирования мозга, определяя, нормально тот действует или нет…
— Вроде рентгена?
— Нет, нет. Рентген показывает лишь строение, структуру, а не процессы. Послушай, как это делается: в тебя вводят глюкообразное вещество…
— В меня?
— Надеюсь, что да, — замялся он, — если ты разрешишь. Мне на голову пришлось встать, мелким бесом рассыпаться, чтоб уговорить Джека сделать тебе сканирование мозга. Это ведь не бесплатный рентген грудной клетки. Но нужны пациенты и…
— А я — верный кандидат в больные, — добавила Сьюзен.
— Если что-то не так, аппарат определяет.
— А как сканнер действует?
— На удивление просто. В основе своей вводимое вещество это пища, перерабатываемая мозгом при нормальном метаболизме, и пока мозг работает, фотографируются его сечения. В результате получается серия компьютерных снимков, отражающих точки поглощения сахара. И тут самое невероятное — различные участки мозга сахар поглощают по-разному — в силу физических или эмоциональных проблем. Что и фиксируется на снимках!
— А как фотографируются сечения мозга? — Сьюзен уже рисовались скальпели-иголочки, которые втыкают ей в череп.
— Глюкоза радиоактивно заряжена, — он заметил ее страх. — Но уровень радиации совсем низкий. Бояться нечего, разве что ты уколов не переносишь.
— А если ничего не обнаружится?
— А если обнаружится?
И Сьюзен согласилась подумать.
↑ 9
Утром Лу отправился к «Олину» за машиной, которую нанял, чтобы отвезти Сьюзен в лабораторию Джека Штеймана.Существо позвонило. Сьюзен, научившаяся уже не слушать его, закричала:
— Я ничего не сделала! — Ей показалось, будто слова ее всосались в пустоту. — Отстань от меня! Я ничего не совершала дурного!
Она бросила трубку и спустилась вниз, дожидаться Лу.
— Милая? — окликнул ее Лу, когда они ехали в машине, Сьюзен машинально следила, как летит за окном безобразная лента шоссе.
— Что?
— Прости.
— За что же?
— Сама знаешь.
Она и правда знала.
— А, все в норме, — солгала она только наполовину и снова уставилась на заунывный скучный лонг-айлендский пейзаж.
Джек был до того похож на Питера, что Сьюзен немедля прониклась к нему доверием. Встретил он их в главном вестибюле здания, больше похожего на университетскую библиотеку, чем на медицинское учреждение, и повел наверх, в приемную, где ненадолго оставил одних. Держался Джек довольно дружелюбно, но немногословно. Сообщил, что сканирование займет два часа, и Лу пока что может перекусить в кафе. А когда Джек вернулся, с ним пришли еще двое — доктор Джейн Метерннк и м-р Фокс. Доктор Метерник уверила Сьюзен, что тревожиться абсолютно нечего, и ее увели, бросив Лу на Фокса. Наверное, чтобы тот успокоил его.
Сьюзен попросили лечь на носилки, конец которых крепился к прибору, самому большому и самому зловещему на вид. Носилки придвинули к круглому отверстию, где виднелось сверкающее пламя, точно в печи.
— Будет ни чуточки не больно, — заверила доктор Метерник. — Огонь чуть тепленький. Вообразите, будто вы в Майами, нежитесь в Фонтебло.
— Я на Майами ни разу не была, — ответила Сьюзен, чувствуя, как доктор Метерник трет ей руку заспиртованной ваткой.
— Я — тоже. — Доктор взяла шприц с ближайшего столика. — Самое дальнее — в Бирмингеме штата Алабамы. К семье мужа ездила. Бывшего, благодарение Богу. После чего навсегда невзлюбила Юг. Сейчас я вас уколю. Пожалуйста, держите руку спокойно, всего секунда… — Игла ужалила, но не больнее, чем сотни других уколов раньше.
Сьюзен ждала, что самочувствие ее как-то изменится, прореагирует на введенное лекарство, но ничего не произошло. Дыхание по-прежнему неглубокое, от страха, и по-прежнему, от страха же, слегка кружилась голова.
— Теперь немножко подождем и начнем сканирование. Хм, а дети у вас, миссис Рид, есть?
— Да. Дочка.
— И сколько же ей лет?
— Восемь.
— Чудесный возраст. Моей — 19. Вот это уже ничего чудесного. Мне от нее достается — и старомодная я, и глупая…
— Как же вас можно считать глупой? — Сьюзен была благодарна за человечность врача. — Только подумать, кем работаете!
— Исследования? Занятие для идиотов, не слыхали разве?
— Нищих идиотов, — добавил из угла лаборатории мужской голос.
— Еще выступать будешь! У моей дочки 14 пар обуви. У меня — пять. Вот скажите мне, на что человеку 14 пар обуви?
— Мамочку свою топтать, — разъяснил тот же мужской голос.
— Вы его извините, — сказала доктор, — он знаком с моей дочкой.
— Кем она хочет стать? — поинтересовалась Сьюзен, чувствуя себя лучше, радуясь, что лаборатория — частица реального мира, где матери воюют с дочерьми.
— Помоги мне Боже, моделью! Я вас спрашиваю, за что такое наказание женщине с тремя учеными степенями? С чего дочке приспичило идти в модели? О кей, Сьюзен… — тон ее изменился, стал более властным, решительным. — Теперь ляг повыше, положи голову в отверстие. — Она помогла Сьюзен приподняться, подсунув под голову руку, пока Сьюзен не почувствовала мягкую надувную резину под шеей. Голова внутри гигантского прибора, глаза закрыты — блеск огня слепил, гулко заколотилось сердце.
— Значит так, ты в Майами, вместе с другими богатыми дамами решаешь, какое новое платье купить. Хорошо, так и держи глаза закрытыми, все равно смотреть не на что. Листаешь «Вог», например, а там прехорошенькая куколка в отпадном платье. Платье — твое, куколка — моя… — Сьюзен услышала высокий вибрирующий звук, звон, щелчок… — Не надо! Не напрягайся, это сканнер… так, ерунда… А еще дети у тебя есть, Сьюзен?
— Нет.
— А у меня есть. Сынок. Ему 24. Живет в Маунт Синай. Терапевт.
— Два доктора Метерника, — пробормотала Сьюзен, стараясь не слышать щелчков — теперь щелкало каждые несколько секунд.
— Только его не так зовут. Я взяла свое девичье имя. Столько лет училась — зачем же всю честь отдавать экс-семье, верно?
— А чем ваш экс-муж занимается? — Щелк.
— Вдобавок к тому, что досаждает мне? Производит бесполезные вещи. Женские шляпки… — Щелк.
— … так что Глория в него пошла… а Нийл — в меня… — Щелк.
— … а мне кажется, шляпки миру нужны не меньше… — Щелк.
— Сьюзен, а может, подремлешь немножко? Делать тебе сейчас ничего не надо, а слушать мое нытье не такое уж великое развлечение…
Скоро Сьюзен и вправду задремала, не засыпая крепко, а просто подремывая, убаюканная теплом на лице и ласковым тихим насмешливым голосом доктора Метерник.
↑ 10
Сьюзен убрала все телефоны через несколько дней после того, как Питер сообщил ей, что сканирование ничего не обнаружило. Она решила, что дом — ее, и никто не имеет права оскорблять ее в ее же собственном доме. Поэтому позвонила на телефонную станцию и договорилась, чтобы все телефоны сняли.А потом про это узнал Лу. Она на кухне готовила обед, когда вошел Лу — он вернулся домой, поиграл с Андреа, не замечая трех пустых пятен: одно у кровати, одно в гостиной и одно на кухне.
— Что на обед? — наивно спросил он.
— Котлеты! — Сьюзен не стала вдаваться в подробности, предчувствуя, что скоро разгорится ссора.
— Телячьи? Из барашка?
— Свиные.
— Не дури. Свиные твоими традициями запрещены. — Лу приподнял крышку на сковородке. — Барашек! — возвестил он.
Неожиданно, без всякой видимой причины, Сьюзен подумалось, что они уже несколько дней не занимались любовью.
— Покричи, когда будет готово, — и Лу вышел из кухни.
— Уж я покричу, не волнуйся, — прошипела она, теперь уже предвкушая ссору.
Они ели, он по-прежнему пока что ничего не замечал. Когда Андреа уютно устроилась перед телевизором, Лу окликнул ее из спальни.
Сьюзен вошла, плотно прикрыв дверь. Лу стоял у ночного столика, глядя на пустое пятно, и выражение его лица не сулило ничего хорошего. Они поссорились, как она и ожидала. Потом успокоились и пришли к соглашению. Лу ставит новый телефон для себя. Сьюзен подходить не будет, на все звонки отвечает только он.
— И как долго это будет продолжаться? — осведомился Лу, запал у него иссяк.
— Пока не закончится.
— К Питеру ходить будешь?
— Да.
Лу попытался, было, обнять ее, но безуспешно — она быстро отшатнулась, угадав его намерение, и он ушел к Андреа. Сьюзен посидела немного на кровати и решила прогуляться, чтобы утихомирить разгулявшиеся нервы. Она шагала по Вэст-Энд-авеню мимо швейцаров, зашторенных окон, обшарпанных зданий, пока не очутилась у многоквартирного дома, припоминая, как часто забегала в его мраморный вестибюль, клонясь под тяжестью школьной сумки. Дом Дженни Финкельштейн.
Дженни, которая здесь, в Нью-Йорке, Дженни, чьего сочувствия она еще не истощила.
Сьюзен влетела в подъезд и наткнулась на запертые внутренние двери. Она посмотрела список жильцов и, к счастью, нашла — Финкельштейны, 6 «Р». Нажав кнопку домофона, стала ждать.
Пожалуйста, будь здесь, Дженни! Ну, пожалуйста!
— Алло? Да? — Женский голос окликнул ее.
— Миссис Финкельштейн? — прокричала Сьюзен в микрофон. — Дженни дома?
— А кто спрашивает?
— Сьюзен Гудман, ее подруга по школе Хантер.
— О, Боже! Сьюзи, это ты?
— Да. На днях встретила Дженни. Она сказала, что у вас гостит.
— Сейчас, сейчас, милая. Поднимайся. Нат, Сьюзи Гудман пришла… — Запор щелкнул, дверь открылась.
Сьюзен прошла в вестибюль, и ей стало тошно от представшего зрелища. Стены грязные, краска лупится, деревянная полка над лжекамином исчеркана инициалами, ковер, когда-то красный и элегантный, засален, затерт. Когда дверцы лифта разъехались, Сьюзен увидела м-сс Финкельштейн — та нетерпеливо выглядывала из-за своей двери.
— Боже! Поглядите-ка на нее! Бальзам для больных глаз!
Ее провели в гостиную, принцессу из прошлого, и заставили пить кофе.
— Нет, милая. Дженни неделю назад укатила обратно в Вашингтон, — сообщила м-сс Финкельштейн, когда они устроились в гостиной. — А как ты? Замужем?
— Да.
— А дети?
— Дочка.
— Дочка! — разулыбался отец. — Дочка! — И Сьюзен подумалось, что у этой пары, старящейся так болезненно, живущей осколками прошлого, один-единственный источник незамутненного счастья — их дочь.
— Вы должны гордиться Дженни, — ласково заметила она. — Того гляди, услышим о сенаторе Финкельштейн.
— Имя бы вот сменила, — вздохнула мать.
— Еще молодая, — заметила Сьюзен.
— Тридцать семь. Когда мне было столько, она уже в школу ходила.
— Не жалуйся, — перебил муж. — Могло быть и хуже.
— Да, наверное. А как твою дочку зовут, милая?
— Андреа.
— О-о, как красиво. Правда, Нат, красивое имя?
— Очень, очень.
— Вот твои родители радуются, наверное, что у них внучка…
— Да, — коротко ответила Сьюзен.
Она задержалась ровно настолько, чтобы допить чашку кофе, и тут же вежливо откланялась, оправдываясь, что ей надо спешить укладывать Андреа спать.
— Слушай-ка, — прошептала ей мать у лифта, — а может, у тебя есть на примете знакомый симпатичный холостяк для Дженни? Не стесняйся, скажи ей, ладно?
— О’кей. — Сьюзен покраснела.
— Обещаешь?
— Да, да.
Она отправилась на Бродвей, все еще не желая возвращаться домой и сталкиваться с затаенным гневом Лу. Неспешно шагая, рассеянно поглядывая на витрины магазинов, она постигала глубинную правду. Так ей, по крайней мере, казалось. Все живут со своим ужасом: Финкельштейны заперты на враждебном острове, с которого не могут сбежать, Дженни и мать Сьюзен одиноки до конца жизни, и Тара, возможно, тоже. У всех свои беды. Но у них ужасы объяснимые. У нее — нет. И тут явился ее ужас.
На углу Бродвея и 88-й стрит зазвонил телефон-автомат, совсем рядом. Сьюзен вздрогнула, оглянулась на него, подумала тут же, что оснований предполагать худшее — никаких, и, перейдя улицу, неторопливо зашагала дальше. Звонки прекратились.
На углу 87-й — затрезвонили снова. На этот раз она даже не оглянулась на автомат.
На 86-й стояло два. Оба трезвонили. Звали ее, вне всяких сомнений. Она поспешно проскочила мимо. И на каждом следующем углу ее подстерегал телефон — злобный, всевидящий, метя маршрут ее возвращения домой, давая знать недвусмысленно и ясно — спасения от Безмолвия нет.
↑ 11
На следующее утро, когда Лу с Андреа ушли, Сьюзен неторопливо пила кофе. Как приятно посидеть в тишине, без людей и телефонных аппаратов. Она поймала себя на том, что напряженно смотрит на жженую умбру кофейной гущи в чашке, раздумывая, а может, бросить работу, с таким трудом отвоеванную? Ей просто не вынести больше сцен с Моди, в чьей встревоженности проскальзывает оттенок стервозности. И даже Тара, дорогая Тара, последнее время стала больше докукой, чем другом. Люди требуют от вас лучшего, напомнила она себе, моя чашку, глядя, как коричневое под струей воды превращается в оранжевое. Мучиться вашими проблемами — кому это нужно? Сопереживание потихоньку разъедается эрозией…В дверь позвонили. На секунду ей почудилось, будто звонит отключенный телефон. На пороге стоял Эйб с большим малиновым конвертом.
— Почта, — сообщил он. — В ящик не поместилось, и я решил, пойду-ка отнесу…
— Благодарю, Эйб, — выдавила Сьюзен.
Пухлый, набитый конверт. Она открыла его. Внутри оказались конвертики поменьше, штук пятьдесят, с таким же окошечком, как на большом, с тем же обратным адресом. Счета от телефонных компаний.
Сьюзен вывалила все на кухонный стол и, не постигая смысла, стала просматривать. Адресованы самым разным людям в Манхэттен, в пригороды, все — незнакомым. И тут до Сьюзен дошло — это шутка. Угрюмая, злобная шутка. Существо забавлялось с ней.
На улице шутки продолжались. Бросив все письма в угловой почтовый ящик, Сьюзен оглянулась, сама не желая, на телефон-автомат, всего шагах в десяти от нее. Провод висел голый — трубка была срезана. Но пока она смотрела, произошло невероятное — телефон зазвонил!
Не только она наблюдала это: мимо проходила, толкая коляску с ребенком, молодая женщина. Она остановилась, удивленно наклонила голову, ребенок, подражая маме, — тоже; потом женщина улыбнулась, сказала что-то ребенку, тот ничего не понял, но все равно засмеялся.
И последняя шутка перед катастрофой.
Они были в школе, она и Лу, ждали школьного спектакля Андреа «Викинги». На минуту, стоя в вестибюле с другими родителями, Сьюзен почувствовала тепло знакомых мгновений тихого счастья.
— А кто Андреа сегодня? — спросила ее пухлая мама с кислым лицом.
— Бабушка викинга. А Тимми?
— Американский индеец с насморком. Надеюсь, не забудет захватить на сцену носовой платок.
— А у индейцев уже были платки?
— Этому лучше иметь. — И женщина вразвалочку отошла, наверное, выяснять, какие роли играют другие соперники ее сына.
Для родителей стоял кофейник с кофе, и Лу налил две чашки для них, пока Сьюзен оглядывалась, ища взглядом телефоны, выясняя, много ли их тут. Прибыла, запыхавшись, ее мать.
— Ида больше часа на телефоне держала. Наконец я сказала: «Послушай, Ида, если я не выйду из дома сию минуту, то пропущу спектакль Андреа». Но она все никак не могла угомониться, бедняжка. Лу, дорогой, этот кофе для нас?
Сьюзен пришло в голову, что, несмотря на все трагедии, жизнь быстро возвращается к обычной нетерпимости.
Другая бабушка, к счастью, увлекла миссис Гудман в сторонку, хоть на время. Лу также устремился на «пастбище позеленее»: к двум папашам, один был его приятель-юрист. И Сьюзен, оставшись одна, прогулялась мимо кафельных стен вестибюля, разглядывая картины учеников.
Двери зала открыли двое горделивых ребятишек, родители осанисто вошли в зал, точно знаменитости, наносящие визит. Сьюзен села между Лу и матерью и начисто забыла обо всем, как только на сцене появилась Андреа: удивительно хорошенькая с накрашенными губками и припудренными тальком волосами. К концу спектакля Сьюзен почти плавилась от счастья. Такой счастливой она давно уже не была, и даже предложила отправиться всем в ближайшее кафе-мороженое и отпраздновать событие. Что они и сделали. Андреа, сидевшая перед горкой шоколадного соуса, сияла гордостью. Вот почему пакет, поджидавший их под дверью, не возбудил у Сьюзен ни малейших подозрений.
— Эй, что это? — Лу подобрал его, осмотрел изящную шелковую ленту, нарядную подарочную бумагу и протянул Сьюзен.
— Это мне? Да? — сказала Андреа.
— Не знаю, может быть.
Они отнесли пакет на кухню и открыли его. Внутри, ухмыляясь, пялился на Сьюзен черный, глянцевитый человекоподобный зверек-грызун.
— Ой, ой! Телефончик — Микки-Маус! — запрыгала Андреа. — Это — мне!
Позже, когда Андреа отнесла жуткого зверька к себе в спальню, Лу повернулся к Сьюзен, которая, плеснув себе неразбавленного мартини, уставилась на пятнистую фарфоровую поверхность кухонной раковины.
— Ну, ты что? Не понимаешь? Шутка. Какой-то мерзавец старается досадить тебе, вся затея — шутка, розыгрыш. Теперь видишь?
Видела она только пятна и рюмку, которую требовалось долить.
↑ 12
— Сьюзен, тебя жаждет видеть Моди. — Секретарша коротко улыбнулась и ускакала, исполнив грязное дело.Сьюзен медленно прополоскала кисти, протянула, чтобы не растрепались кончики, через тряпочку, завинтила пузырьки с красками, молча сказала «прощай!» рисовальной доске, которая несколько месяцев назад представлялась ей пиршественным столом, оглядела обшитые деревом стены, эскизы, фото Андреа и Лу на пароме Файер-Айленд, гравюру Хоппера «Театр Шеридана», снимок междусобойчика в офисе. Она знала, увольнение ее Моди обставит красиво. Так оно и получилось.
Моди улыбнулась Сьюзен из-за письменного стола. Улыбнулась и откинулась, принимая позу фальшивого спокойствия.
— Входи, Сьюзен, — пригласила она, и Сьюзен отметила, восхищаясь, смесь дружелюбия и грусти в ее голосе. — Садись, дорогая.
Дельце прокрутилось на поразительной скорости, учитывая, как трудно было для Мод отпускать кого-то, но уже через пять минут Сьюзен выкатилась из кабинета.
Тара промолчала, когда Сьюзен сообщила новость. Она встала из-за рисовальной доски, пририсована усы женщине на эскизе, обняла подругу и прошептала только:
— И когда же мы встретимся снова?
— Утром.
— Обещаешь?
— Обещаю…
— Тогда мотай отсюда поскорее!
— Ты сумеешь быть дома завтра утром? — спросил за обедом Лу. — Придут устанавливать телефон. — Он старательно избегал смотреть на Сьюзен.
— Теперь я всегда могу быть дома, — она повернулась к Андреа. — Поешь свеклы, родненькая, тебе полезно.
— Не люблю свеклу!
— Знаю, но все равно съешь.
— И что это означает? — поинтересовался Лу, по-прежнему уткнувшись в тарелку.
— Меня уволили.
— Как это получилось? — Лу наконец взглянул на нее.
— Тяжелые времена, — объяснила она (большего пока что не требовалось).
— Жаль, — но вид у него был совсем не сожалеющий. — А ты? Огорчена?
— В общем, нет. Андреа, ну-ка жуй, наконец!
Больше они про это не заговаривали, и Сьюзен, раздраженная, злая, притворилась, будто забыла подать десерт, оставив эклеры в холодильнике. Туда ни Лу, ни Андреа сами не заглянут ни за что, всегда просят принести. Свой она съест позже, одна.
Тяжко повис вечер. Лу сидел на кухне, просматривая киношный контракт, Андреа примостилась, как всегда, перед телевизором, выпросив разрешение лечь попозже, чтобы посмотреть фантастический фильм.
Сьюзен в спальне переставила ночной столик на сторону Лу, попробовала читать, бросила и отправилась принимать горячую ванну.
Пришло время укладывать Андреа, что-то она засиделась у телевизора.
— Ну, еще минуточку, мама! — отчаянно попросила девочка.
— Ладно, но только одну.
Сьюзен уселась на кушетке и обняла Андреа.
На экране космический корабль плыл в космосе на головокружительной скорости. Все члены экипажа, казалось, полны рвения. Сьюзен на минутку заинтересовалась молодым актером. Тут корабль устремился к чему-то в звездной черноте, чему-то огромному, беззвездному, непроглядно черному, круглому, зловеще притягивающему. Слишком поздно Сьюзен разглядела, что это — черная дыра, она видела рекламные ролики к фильму, ее от них переворачивало. Инстинктивно она поняла, что наблюдает нечто важное, нечто, имеющее отношение к ней. Зачарованная, Сьюзен не могла отвести от экрана глаз. Корабль все приближался и приближался к этой жути, его закрутила воронка, шанса на избавление не осталось ни для актеров, ни для нее. Потом они нырнули в созданный спецэффектами вакуум, вращаясь и вращаясь по концентрическим кругам черноты, головокружительно, стремительно, круг за кругом, на экране — карусель пятен: расплывчатые лица, чернота… задыхающиеся, застывшие во времени… чернота, лица, чернота, лица…
Сьюзен оторвалась от экрана, чувствуя, что и ей не хватает воздуха.
Что это было? И что происходит с ней?
Глаза снова уткнулись в экран. Проскочив черную дыру, люди возникли где-то еще. Фигура, слишком квадратная для человека и слишком человекоподобная, чтобы быть кем-то еще, стояла наверху обрывистого холма. В отдалении высились еще холмы. Все искореженные, фантастических очертаний, не похожие ни на что в мире. Между ними плясали языки пламени, стлалась пелена дыма и пепла, воздух забит ватным, вяжущим туманом… Изображение ада. Сьюзен смотрела на ад. Киношный, но все-таки ад.
↑ 13
Ночь прошла ужасно, почти без сна. Чтобы как — то отвлечься, Сьюзен решила пройтись по магазинам. Но это не помогло. Сердце сжималось от непонятной тоски, а ноги сами несли ее обратно к дому.Не успела Сьюзен открыть входную дверь, как сразу поняла — что-то случилось. Она ничего не слышала, но все равно знала. Оставив пакеты в дверях гостиной, Сьюзен заглянула в комнату: ничего необычного, прошла на кухню — тоже все в порядке, и направилась по длинному коридору в спальню. Подойдя к дверям, она услышала его.
Звонок ада. Беззвучную Мерзость.
Сьюзен торопливо вошла и увидела перевернутый столик, опрокинутый телефон со сбитой трубкой. Она быстро хлопнула трубкой об аппарат, отрезая его, изгоняя. А потом, сидя на полу рядом с кроватью, услышала другой звук — приглушенное рычание.
— Ласкунчик Уильям? — окликнула Сьюзен.
Рычание не смолкло.
— Ласкунчик Уильям!
Она стала искать, где же пес, и тут заметила, что дверь в кладовку приотворена.
— Миленький, все о'кей, я дома. — Сьюзен распахнула дверь.
Пес забился в угол, за обувную коробку, свернулся там, пасть и грудь забрызганы пеной, рычит, темные губы оскалены. Видны старые, в пятнах, зубы, уши прижаты: доведен до безумия. Он пробыл тут все время, вынужденный слушать Безмолвие, пока она носилась по магазинам.
— Ох, миленький! — Сьюзен чуть не заплакала, глядя на пса. — Все в порядке. Мамочка дома, — и потянулась поласкать его. Старые, изъеденные зубы вонзились в руку как пики. От удивления и боли Сьюзен отпрянула, а собака ткнулась мордой себе в грудь. Рычание на миг перешло в грозный рык.
— Ох, миленький! — Сьюзен чуть не заплакала, глядя на пса. — Все в порядке. Мамочка дома, — и потянулась поласкать его. Старые, изъеденные зубы вонзились в руку как пики. От удивления и боли Сьюзен отпрянула, а собака ткнулась мордой себе в грудь. Рычание на миг перешло в грозный рык.
Сьюзен побежала в ванную и подставила руку под холодную воду, стараясь унять боль. В точках укуса вздувались капельки крови, быстро набухали синячки. Когда она вышла из ванной, то сразу увидела пса. Он выбрался из кладовки, голова набычена, смотрит на нее безумным глазом, оскалив зубы, коричневые, пятнистые, с них свисает слюна, шерсть на загривке дыбом…
— Ласкунчик Уильям… — едва выговорила она, в ответ челюсти его раскрылись, и ее оглушило рычание. — Ласкунчик Уильям… — умоляюще повторила Сьюзен, и морда у собаки опустилась еще ниже, оскал стал страшнее, обнажив клыки. Она начала медленно отступать, но он угадал ее намерение и оказался там первым: больше не любимый пес, а демон, упивающийся ее страхом.
— Сиди, пес! — приказала Сьюзен, а он зарычал, делая к ней первый шаг, нагнув голову для атаки.
— Ласкунчик Уильям, слушайся! — Сьюзен попятилась к приоткрытой двери ванной. Пес мгновенно обежал ее, рыча, давясь, отрезая ее от двери.
— Ласкунчик Уильям, это же я!
Он прыгнул, клацнув зубами в дюйме от ее ноги. Сьюзен, быстро отступив, наткнулась на кровать, взобралась на нее, подобрав ноги, вне досягаемости зубов.
— Сиди, пес! Сиди!
Он подскочил к кровати, оперся лапами и снова атаковал ее. Она отодвинулась, вжимаясь в стенку.
— Ласкунчик Уильям, ты что! Это же я! Прекрати!
Одним прыжком пес очутился на кровати и впился зубами ей в ногу. Они взвыли вместе: она от боли, он — от ярости.
— Боже! — Она оторвала пса от себя и с силой, подстегиваемая болью, швырнула с кровати.
Пес ударился об пол, взвыл и снова скакнул к ней на кровать, оскалив зубы, на них краснела ее кровь.
Сьюзен мчалась через комнату, уже у двери услышала, как Ласкунчик Уильям ударился об пол, опять взвыл, и почувствовала его зубы на лодыжке. Она рванулась, волоча его за собой, стараясь раздвинуть его челюсти, плача, крича: «Перестань! Перестань!» — отбросила пса и захлопнула перед ним дверь. В коридоре Сьюзен опустилась на пол, глядя на ногу, слушая рычание, доносившееся из-под двери, потом царапание когтей — он пытался прорыть под дверью лаз к ней.
Сьюзен вымыла ногу в ванной Андреа, обвязала полотенцем вместо повязки, тщательно замыла следы крови на полу и в раковине и стала решать — что же делать. Позвонить в полицию? Это означает — смерть Ласкунчика Уильяма, а она, хотя и боится его, но все-таки любит. Не он напал на нее, это Существо исподтишка плюется, изрыгает яд. Нет, Ласкунчик Уильям его жертва, так же, как и она. Первая жертва, подумала Сьюзен.
Из спальни раздался звон и треск. Подбежав к дверям, Сьюзен прислушалась. Больше ни звука…
— Ласкунчик Уильям? — она прижалась ухом к двери. — Ласкунчик Уильям? — Тишина.
Медленно, прижимаясь к створке, Сьюзен приоткрыла дверь. Разбитое окно. Стеклянные стрелы углов указывают на рваную дыру посередине, дыра, через которую Ласкунчик Уильям выпрыгнул на цемент с одиннадцатого этажа, предпочитая смерть новой атаке на любимую хозяйку.
Тара приехала после девяти, Лу ей позвонил и все рассказал. Сьюзен лежала на тахте в гостиной, уже с настоящей повязкой на ноге. Ее наложил Лу, хотя Сьюзен отказывалась разговаривать с ним, только бросила: «Это ты виноват. Я предупреждала!»
— Не хочу, чтобы он входил сюда, — сказала Сьюзен, когда Лу ввел Тару.
— Но, милая…
— Не хочу, чтобы он был тут! — И Лу, поколебавшись, предпочел послушаться и выскочил из гостиной к себе в спальню.
— Что стряслось? — Тара смотрела на бинт в розовых пятнах на ноге Сьюзен.
— Еще щеночком взяла… — И Сьюзен, уткнувшись в подушку, разрыдалась, внезапно и бурно. — Ни разочка никого не тронул! Ни разочка… Даже белок в парке не гонял. Такой был ласковый… С животных все и началось. — Она вспомнила белку в парке. — Стоит им приблизиться ко мне… Оно убивает их.
— Миленькая, успокойся! — Тара взяла ее за руку и только тут увидела укусы.
— Тара! Я меченая! Меченая адом! — Давясь слезами, Сьюзен не могла ни говорить толком, ни думать.
Тара побежала на кухню за джином и спросила у Лу, сидящего там:
— Она еще ходит к своему психушному доктору?
— Говорит, да, — и смешивая джин с вермутом, горько добавил: — Чего только она не говорит!
— Как думаешь, отчего пес набросился на нее?
Лу протянул Таре бокал.
— Возможно, защищался.
Тара подумала, что говорить так — гадость, пусть даже жена не разговариваете ним. Не сказав больше ни слова, она понесла бокал Сьюзен.
— На, миленькая, выпей.
Сьюзен с радостью отпила и подняла к Таре залитое слезами лицо.
— Тара, я не сумасшедшая. Правда!
— Никто и не говорит.
— А зачем говорить? И так все понятно. О Боже, Тара, мне кажется, я ненавижу Лу!
— Ну что ты! Рассердилась просто… — И Тара вспомнила злое замечание Лу. — У вас у обоих трудный период.
— Но что, что мне делать?..
Тара просидела с ней до полуночи. Одурманенная джином, Сьюзен решила, что, наконец, сумеет заснуть. Она проводила Тару до дверей, заперла за ней и прошла на кухню. Достав из ящика большие ножницы, тихонько вернулась в спальню. Лу спал под двумя одеялами, картонка, которой он заделал окно, почти не защищала от прохладного ночного воздуха. Крадучись, Сьюзен подошла к его стороне кровати и посмотрела на него. Неужели она действительно его ненавидит? Опустилась на колени рядом. Разве можно ненавидеть человека, которого всю жизнь любила? Ненавидеть всерьез? Можно, решила она. И с этими мыслями перерезала телефонный шнур, обезвредив оружие.
На следующий день Сьюзен ушла из дома искать утешения в том, чем утешалась всегда — в черной работе. На Амстердам-авеню она разыскала стекольщика, который обещался придти между двумя и тремя, потом решила сделать покупки в маленьких магазинчиках, а не в супермаркете, зашла в скобяную лавку за не нужным ей товаром, и, наконец, истощив все надуманные дела, вернулась домой.
Управляющий топтался в вестибюле, когда Сьюзен вошла: она поспешила к лифту, чтобы не встречаться с ним.
— Миссис Рид… — окликнул он. Сьюзен не успела нажать кнопку и нехотя вставила ногу, удерживая дверцы лифта.
— Да?
— Я посоветовался с вашим мужем, — приглушенно выговорил он. — Сегодня днем пса увезут.
— Спасибо, — она убрала ногу.
— Да, еще с телефонной станции заходили.
Двери уже закрывались, и ей пришлось поспешно нажать кнопку «стоп».
— Почему с телефонной? Я ни за кем не посылала…
— А он сказал — посылали. Я и впустил только потому, что вы же сами сказали — телефон у вас не работает… — Сьюзен надавила кнопку своего этажа, оставив управляющего оправдываться в пустом вестибюле.
Она быстро вошла в квартиру, зайдя сначала на кухню: разгрузиться от пакетов. На стене сверкал новенький белый телефон. И в гостиной на столе стоял новенький. А самое худшее — отремонтированный телефон Лу в спальне стоял с ее стороны кровати.
— Что ты надо мной издеваешься! — завизжала она.
И они ответили.
Она стояла в спальне, слушая глумливый металлический хохот, эхом перекатывающийся по квартире: Это всегда будет побеждать, независимо от того, что бы она ни предпринимала, куда бы ни обращалась. И все-таки Сьюзен упрямо достала из кухонного стола ножницы и угомонила их всех.
Позже, когда она задремала, измученная всем происходящим, ее разбудили заливистые звонки телефонов. Они самостоятельно залечили себе раны.
↑ 14
Дни текли в молчаливом отчаянии. Сьюзен ждала, сторожила признак очередной атаки. Телефоны молчали, всегда рядом.Как-то днем, не в силах изобрести больше никакой домашней работы, Сьюзен отправилась в офис забрать свои вещи. Встретила ее всеобщая искренняя печаль — из-за того, что ее уволили, или Тара им рассказала?
— Будем скучать по тебе, детка, — бросил редактор живописи, когда она шла по длинному коридору к своему «кабинету». Она на минутку приостановилась, ответить на доброе слово.
— Я тоже буду по тебе скучать. И по твоим грязным анекдотам.
— Начну смешить тебя по телефону, — пообещал он.
— Лучше по почте.
Собственный ее закуток показался ей чужим: иллюстрация, над которой она работала, исчезла, на рисовальной доске прибрано. Сьюзен медленно собирала пожитки. Подняв глаза, она увидела Тару: та стояла в дверях с таким лицом, будто вот-вот расплачется.
— Привет, — поздоровалась Тара.
— Приветик.
— Барахлишко собираешь?
— Угу.
— Можно я заползу в твою коробочку?
— Буду рада.
Войдя, Тара плюхнулась, как всегда, на рисовальную доску.
— Угадай — что?
— Что?
— Я опять без мужика.
— То есть?
— Юрий откопал себе даму-ортопеда с частной практикой и грудями-бомбами.
— Жалко. — Но сострадание Сьюзен уменьшало сознание, что печалилась Тара, оказывается, не из-за ее ухода.
— Да-а, раз уж старая дева…
Сьюзен обняла Тару и затормошила ее.
— При стольких-то любовниках? Ты никак не дева…
— Значит, гульливая старая дева…
— Давай сбежим пораньше да надеремся?
Тара наклонила хорошенькую головку, раздумывая.
— Работы полно…
— Брось до завтра.
Повернувшись к Сьюзен, Тара улыбнулась и согласилась.
— А, ладно! Твоя взяла!
Они перебежали через дорогу в бар «Ворвик», заказали, как обычно, мартини и, уютно устроившись в уголке, приготовились поплакаться, каждая о своем, каждая по-своему.
— Мне ведь он по-настоящему нравился, — говорила Тара, когда принесли выпивку. — Черт побери! Уж такая я была с ним хорошая! Правда, Сьюзен! Не откалывала всегдашних своих дерьмовых штучек… Нормальной, в общем-то, была, ей Богу. Какого им черта надо? — почти выкрикнула она, даже бармен на нее оглянулся.
— Кто знает… Может, того же самого, но побольше.
— Надо же! Дама-ортопед! Это что, женщина для взрослого мужика? — Тара захохотала. — Но хватит обо мне. Как у тебя?
Пожав плечами, Сьюзен сжевала оливку.
— Так погано?
— Не блестяще. — Сьюзен рассказала ей про телефоны — троих оккупантов, поджидавших ее дома.
— А может, Лу вызвал поставить? — заметила Тара, ища хоть какое-то объяснение.
— Нет, Лу не вызывал. — Сьюзен уставилась на водоворотик в бокале. — Ты и сама знаешь!
— Ничего я не знаю! — И вдруг пылко, рискуя снова привлечь внимание бармена. Тара выкрикнула: — Сьюзен! Такого просто не бывает!
— Правда? А ты откуда знаешь?
— Знаю и все.
— Так вот. — Сьюзен тронула поверхность вязкой жидкости пальцем, поболтала, намочила палец. — Раньше я тоже знала.
— А как теперь до тебя добираться? — тоскливо спросила Тара.
— Звони. Телефон у меня всегда под рукой.
Через несколько дней Тара и правда позвонила. Сьюзен сидела с Андреа. Вечера их были наполнены друг другом, телевизор быстро отошел на задний план. Сьюзен начала учить девочку рисовать. Ее переполняла потребность быть рядом с дочкой. Выражать любовь к ней, насыщаться ее обществом и насыщать ее своим на случай, если вдруг она внезапно исчезнет.
Лу вошел через минуту после того, как Сьюзен услышала звонок.
— Это Тара. Поговоришь с ней? — спросил он, заранее зная ответ.
— Нет. — Он вышел, и Андреа подняла глаза от акварели, которую они рисовали вместе.
— Мам, ты злишься на Тару?
— Нет, доченька. Просто больше хочется посидеть с тобой, чем болтать по телефону. — И она погладила волосы дочки.
Андреа дорисовала на лужайке дома собаку. Большую, толстую.
— Ласкунчик Уильям, — сообщила девочка. — Он не умер.
— Нет, дочка. Для нас — нет. — Сьюзен пошла в спальню, Лу как раз клал трубку.
— Просила, чтобы ты зашла к ней завтра вечером. Важное что-то, — сказал он и отвернулся от нее к телевизору.
На следующий вечер, в девятом часу Сьюзен поднялась на крыльцо и вошла в вестибюль дома Тары. Пока она стояла перед запертой дверью, до нее явственно доносился аромат соуса спагетти. Она нажала кнопку Гариного домофона.
— Да-а? — окликнула Тара.
— Это я.
На лестнице соусом пахло вовсю и восхитительно, запах ослабел только, когда она миновала второй этаж, сменившись запахом домашнего хлеба. На минутку Сьюзен позавидовала людям, которые обедают так поздно: на окраине к восьми часам посуда уже вымыта, дети выкупаны, мужья устраиваются перед телевизором и расползается скукотища.
На площадке последнего этажа маячила голова Тары.
— Фу, тяжело без лифта… — посетовала Сьюзен, но не всерьез. Лестница, запахи, свобода — все так чудесно.
— Что же важно? — поинтересовалась она, когда Тара налила ей рюмочку.
— Подушки. Симпатичненькие?
Сьюзен подалась вперед и оглянулась.
— Шик! А важное-то что?
— Миленькая… — Тара протянула ей коктейль. — Уж я старалась, старалась для тебя… За тебя! — Они отпили.
— И все-таки? Скажи же наконец!
— Не погоняй, не то продешевлю. А я через ад прошла, метафорически, разумеется, и разыскала одного человечка из телефонной компании. Подруга подруги еще одной подруги. Поговорила с ней вчера, и сейчас она придет беседовать с тобой.
— Но для чего? — На Сьюзен нахлынуло раздражение.
— Для того! Я звонила в телефонную компанию, прикинулась, будто все происходит со мной, и мне расхохотались в лицо…
— Заранее тебе могла бы сказать.
— Ну да! А вот Гарриэт не посмеялась. Это ее так зовут. Гарриэт Волгрин. Обеспокоилась всерьез.
— Боже, снова завела! — Сьюзен отшвырнула ненавистные подушки. — То самец-экстрасенс, теперь — телефонный оператор…
— Между прочим, она — вице-президент «Ма Белл», так что полегче на поворотах. Черт побери, да, Сьюзен, ты права! И буду начинать и начинать, пока это не закончится. Или тебе охота до конца жизни шарахаться от телефонных звонков? — сердито выговорила Тара.
В 8:30, точно в назначенное время, зажужжал зуммер, и Тара объявила: — Гарриэт поднимается!
— Надеюсь, она не слишком дряхлая, осилит твою лестницу? — заметила Сьюзен.
Как выяснилось — нет. Гарриэт Волгрин была на несколько лет моложе Сьюзен и потрясающе эффектна. Вдобавок к красоте ей был присущ определенный стиль. Даже в небрежном наряде от нее исходил тонкий, но вполне различимый для любой женщины восхитительный аромат денег. Все вместе взятое немедленно настроило бы против нее Сьюзен, не прояви Гарриэт глубокого сочувствия.
— Мне твоя история весь день покоя не дает, — объявила она за скотчем с водой. — Даже заперлась у себя в кабинете и курнула марихуанки. — Сияние улыбки не таило и тени смущенности.
— А не осталось? — поинтересовалась Тара.
— Ментол или настоящую? — Гарриэт полезла в сумочку и вытащила самокрутку. Они подымили, пустив ее по кругу, пока напряженность знакомства не сменилась дружелюбной теплотой.
— Ты мне веришь? — спросила Сьюзен.
— Конечно… Верю, что тебе кто-то звонит. — Вид у Гарриэт стал виноватый.
— Ну хоть так.
— Я проверила твои новые телефоны, — продолжала Гарриэт, показывая намерение помочь. — Заявки на них не поступало, и записи об установке тоже нет.
— Само собой. — Откинувшись на спинку, Сьюзен прикрыла глаза. — И нет записи, что они сами себя починили.
— Дерьмо! — тихонько ругнулась Гарриэт. — Это уже за гранью!
— Ты такая милашечка, что стараешься мне помочь.
— Милашечка? — переспросила Гарриэт и залилась хохотом. — Меня так мамочка моя называла. — И добавила серьезно: — Сьюзен, я хочу поставить на твой телефон «жучок».
— Спасибо… — Сьюзен подумала, что толку от этого никакого. — А если звонок нельзя проследить? Что если они из мест, куда вам не добраться?
— Это невозможно.
— Ну, а вдруг?
— Найдем для тебя «изгоняющего дьявола». — Гарриэт заметила страдальческое выражение на лице Сьюзен. — Милая, ну что ты! Такое ведь немыслимо! Слушай, давай завтра встретимся за ланчем и обсудим детали. В час, в «Мэйсон Франсез» на 56-й. О’кей?
— Спасибо. — Сьюзен тепло попрощалась с Гарриэт.
На следующий день в час Сьюзен вошла в «Мэйсон Франсез», назвала имя Гарриэт старшему официанту, и ее проводили к столику.
— Что будете пить? — Официант держался слишком раболепно, смущая ее. Взяв скотч с содовой, она устроилась ждать Гарриэт.
— Ого, роскошный костюмчик! — воскликнула та, скользнув на банкетку рядом со Сьюзен. — Извини, опоздала. Где раздобыла?
— У «Сакса». — Сьюзен была довольна, что не зря принарядилась. — А ты свой?
— От Ралфа Лоррена, но не надо меня за это ненавидеть. Подарок Ларри, моего мужа. Две недели мы обедали дома, чтобы за него расплатиться. Приветик, Джозеф! — Официант, хотя ему ничего не заказывали, принес ей коктейль, поставив бокал с теплой улыбкой восхищения. — Как Эдварду понравилась игра янки?
— О, мисс Волгрин, он в восторге. Еще раз спасибо.
— Ну… — Гарриэт подняла бокал. — …поздравляю. Твой телефон прослушивается.
— Уже?
— Мы в «Ма Белл» в игрушки не играем.
— Какое небо тебя послало? — воскликнула Сьюзен.
— Бруклинское.
— Ты шутишь!
— Нет, но я долго совершенствовалась, пришлось потрудиться. Послушай, мы должны составить план. Следующий раз, когда он позвонит…
— Он?
— Он, они — неважно. Пожалуйста, не вешай как можно дольше трубку.
— Гарриэт, я не могу. Даже секунда у трубки наводит на меня ужас.
— Но, Сьюзен, иначе мы не сумеем проследить звонок. Вот что — положи трубку у аппарата и уйди из комнаты: главное, не вешай. Это важно.
— Ладно, — нехотя уступила Сьюзен.
— А я буду звонить так: один звонок, потом кладу трубку и набираю номер снова. Ты уже будешь знать: это я.
— Ох, Гарриэт! Бестолковая затея! Оно тебя отсоединит.
— Но все-таки послушайся меня, о’кей?
— О’кей.
— И хватит смотреть так грустно. Мы его поймаем. «Ма Белл» победит кого угодно! В этом прелесть монополии. А теперь, как насчет того, чтобы подзакусить?
Они ели, больше не упоминая о звонках, и жизнерадостной Гарриэт почти удалось заставить Сьюзен почувствовать себя такой же.
Хотя бы ненадолго.
↑ 15
Наняв машину, Сьюзен отправилась в Лонг-Айленд, на кладбище домашних животных, где похоронили Ласкунчика Уильяма.Тихогласный, почти карикатурно, служащий (в подобающем темном костюме) из главной конторы указал ей, где могила Ласкунчика Уильяма, пока еще без таблички. (Надгробие, говорил ей Лу, заказано, с надписью «Ласкунчик Уильям, спутник и друг».)
Пока она шла к сектору «Д», ряд 14, участок 12 (супермаркет мертвых), ей пришло в голову, что Ласкунчику Уильяму тут понравилось бы. Пес скакал бы, бегал по тропинкам, возвращаясь к ней, исходя слюной, чтобы тут же умчаться снова, оглядываясь на нее, бросая вызов — догони! Сьюзен представилось, как он галопом мчится от нее, вдруг возвращается, заслышав ее зов, прыгает на нее, пачкая лапами, уши прижаты, когда она бранит его, морда вытянута для поцелуя прощения.
Неподалеку от нее, у могилы ее любимца стояла пара, улыбаясь свежим цветам, женщина нагнулась выдернуть сорняк, оскорблявший место упокоения ее ребенка-суррогата. Сьюзен показалось унизительным, что она в их компании — наблюдает пустоту их жизни, выставляет напоказ собственную.
Отыскав сектор «Д», она прошлась вдоль пронумерованных рядов.
— Ах, черт бы тебя подрал, Ласкунчик Уильям! — увидела она себя много лет назад в первой своей квартире. В руке — туфля; вернее, то, что раньше было туфлей, до того, как ею завладел неуклюжий щенок.
— Ну ты у меня получишь сейчас! — То была квартира-студия, бежать некуда, но щенок, прижав уши, поджав хвостик, заполз под кровать и свернулся там в совсем маленький клубочек.
— А ну-ка, вылезай! Получи, что заслужил! — Сьюзен опустилась на четвереньки, грозя ему испорченной туфлей. Щенок смотрел на нее, огромные карие глаза полны раскаяния. Будь он человеком, наверняка заплакал бы.
— Давай, давай! Вылезай! — Она попробовала дотянуться до него, но не сумела. — Чем дольше прячешься, тем крепче тебе достанется! — Опрокинувшись на бок, щенок поднял переднюю лапу, прося о пощаде.
— Негодный ты пес! Я жалею, что взяла тебя…
Он ткнул лапой в ее направлении, глаза, даже в темноте под кроватью, блестели от невыплаканных, невозможных слез.
— Написал тут везде и изгрыз единственные мои приличные туфли… — Щенок заскулил. — Болван несчастный!
К ней потянулась лапа, он положил голову на пол, кающийся проситель, тихонько поскуливая, словно сожалея о своей глупости, слабости, своей греховности.
— Да ладно уж, вылезай! — поласковее, но еще сердито крикнула она. Щенок заскулил погромче, как бы прося Бога — «вмешайся же, наконец!»
— Да вылезай уж, — невольно расхохоталась Сьюзен, — придурок маленький!
Щенок подполз к ней (голова еще великовата для маленького туловища), глаза — жалобно-страдальческие.
Тут-то в первый раз он и потянулся мордой, чтобы его поцеловали.
— О, Господи! — Она взяла его на руки. — И во что я ввязалась?
С воспоминаниями покончено, Сьюзен обнаружила, что тихонько плачет на могиле Ласкунчика Уильяма, ей ужасно хотелось поцеловать своего пса еще хоть разочек.
Домой Сьюзен вернулась уже после двух. Не успела она закрыть дверь, как, зазвонили телефоны. Один раз. Сьюзен напряженно смотрела в сторону кухни (ближайший от нее телефон), ожидая паузы — сигнала, что дозванивается Гарриэт. Пауза наступила. Следом второй звонок. Сьюзен подождала, пусть позвонит несколько раз, медленно вошла на кухню, все еще страшась, что придется дотронуться до телефона, но затем, припомнив уверенность Гарриэт (в себе и окружающем ее мире), сняла трубку.
— Гарриэт? — спросила она, держа трубку на отлете.
— Пошла твоя Гарриэт на… — успела услышать она до того, как хлопнула трубку. Если это и произнес голос, то совсем не похожий на человеческий. В сгустке плотной тишины. Это мог быть только один субъект.
Или Существо.
— Я не могу описать! — Сьюзен по-прежнему трясло, хотя секретарша по просьбе Гарриэт уже принесла кофе. (Сьюзен, выскочив из дома, увела такси из-под носа какого-то прохожего; тот, увидев ее, побоялся даже спорить, и примчалась прямо на телефонную станцию, на 42-ю улицу. Дежурный послал за Гарриэт, срочно вызвав ту с заседания.)
— Даже не пойму, был ли это голос, — прерывисто, стараясь замедлить поток слов, лившийся из нее, рассказывала Сьюзен. — Больше похоже на рычание зверя, что ли… сама не пойму…
— Может, электроника какая?
— Что?
— Ну, через микрофон говорили.
— Не знаю. Господи, Гарриэт, в жизни так не пугалась…
— Понимаю, милая. Но успокойся, успокойся же!
— Про тебя знает! Знает, как мы уславливались, чтоб ты звонила.
Гарриэт хотелось разубедить Сьюзен, объяснить, что ничего тот не знает, но она сумела только выговорить:
— Ладно, будет тебе! Успокойся!
Через несколько минут, когда Сьюзен успокоилась, Гарриэт уже потребовала:
— Послушай, ты должна сделать это. Как бы ни напугалась, но следующий раз, когда позвонят, не вешай трубку. Положи рядышком, уйди из квартиры, приезжай сюда, если захочешь, только не вешай! Мы бессильны что-то сделать, если снова повесишь!
— Я понимаю. — Сьюзен было стыдно, что она не способна помочь единственному человеку, который взялся выручить ее из беды. — Не буду. Обещаю.
— Вот и умница. — Гарриэт взглянула на часы. — Ох, дерьмо! 3:15! У меня кабинет битком набит подчиненными, которые ждут не дождутся наброситься на меня. Пора! Пойдем, провожу тебя до лифта.
Они вместе дошли до лифта. Гарриэт заверила Сьюзен, что им все удастся. Непременно. Рано или поздно, а он (оно) будет пойман и посажен, куда следует.
— Наверняка псих какой-то. Порой такие выползают из нор. Но им нельзя поддаваться!
Сконфуженная дальше некуда, Сьюзен покивала, глядя вслед Гарриэт, торопящейся на заседание. Случись какая напасть с такой, она уж знала бы, как справиться! У Гарриэт было все, чего недоставало Сьюзен, среди прочего — храбрость.
На полпути к вестибюлю Сьюзен вспомнила, что Андреа наверняка уже пришла из школы, сидит одна в квартире и ждет ее.
Новый позор.
Шанс им наконец представился. Произошло это на другой день утром. Только-только стукнули дверцы лифта — Лу увез Андреа на целый день.
Звонок. Пауза. Второй. Сьюзен стояла на кухне с чашкой кофе в руках, чувствуя, что начинает дрожать, и уверенная — на другом конце провода ее поджидает Существо.
Вспомнив наставления Гарриэт, она подошла к телефону, сняла трубку. Поднеся ее к уху, она услышала голос Гарриэт:
— Послушай, ты должна сделать одно. Как бы ни напугалась, но следующий раз, когда позвонят, не вешай трубку. Положи ее рядышком, уйди из квартиры, приезжай сюда, если захочешь.
— Гарриэт? — неуверенно спросила Сьюзен.
— …только не вешай! Мы бессильны что-то сделать, если снова повесишь.
— Гарриэт? Это ты?
— Я понимаю. Не буду.
Сьюзен узнала собственный голос.
— Вот и умница…
— Гарриэт? Гарриэт? — выкрикнула Сьюзен, как будто могла пробиться сквозь толщу разговора к настоящей Гарриэт.
— …Ох, дерьмо! 3:15! У меня кабинет битком…
— Прекрати!
— …подчиненными, которые ждут-не дождутся наброситься на меня. Пора…
— Черт побери! Я не повешу трубку!
— …провожу тебя до лифта…
— На этот раз ты не заставишь меня! Ни за что!
— …а как тебе кабинеты наши? Шик, да?
Сьюзен хлопнула трубку на кухонный стол с такой силой, что треснул наушник, и белый кружок пластика скакнул на пол, где несколько секунд повибрировал, а потом замер у ее ног. Сьюзен уставилась на него, и через минуту до нее дошло: из уцелевшей части трубки не раздается ни звука. Она бросилась в гостиную и сорвала трубку второго телефона.
Лишь гудок набора.
Кляня себя за глупость, Сьюзен твердила, что в следующий раз, когда позвонят, никакие трюки, никакие непристойности, самые неожиданные, не вынудят ее нарушить обещание.
Пахло дымом. Запах преследовал Сьюзен весь день, и она тыкалась по всей квартире, ища источник. Лу ничего не чувствовал и раздражался все сильнее, наблюдая, как она без конца то открывает, то захлопывает дверцы шкафа. А запах держался. Три раза проверяла подсобные помещения, выглядывала в коридор; раз десять открыла дверцу плиты; принюхивалась к проводам лампы и двух телевизоров, даже крутила транзистор, принесенный из офиса. А едкий запах дыма не исчезал. Присутствовал он и в ее единственном сне в ту ночь.
Снилось ей, будто Гарриэт — кукла, и кукла горит. Гарриэт горит, потрескивает от жара грива волос, каждая прекрасная черта лица обесцвечивается, платье стало коричневым, потом черным и рассыпалось пеплом.
Сьюзен проснулась и впервые за последний месяц потянулась к телефону у кровати добровольно.
— Гарриэт? — сказала она, дозвонившись. — Это Сьюзен.
— О-о, ты? — отозвалась Гарриэт.
— С тобой все в порядке?
— Разумеется. А что?
Сьюзен замешкалась на минутку, чувствуя себя преглупо, но все-таки выдавила вопрос:
— А вчера вечером? Ничего не случилось?
— А что?
— Случилось, да? Был пожар?
Опять заминка, по которой Сьюзен поняла ответ.
— А ты-то откуда знаешь?
Да, ее догадки правильны: предостережение, огонь из царства огня.
— А что произошло? — сжалась в тошнотворном предчувствии Сьюзен.
— С плитой что-то. Ларри подумал, я ее выключила, а я подумала — он. Но откуда ты узнала?
— Почуяла дым.
— Что?!
— Гарриэт, пожалуйста, выслушай меня и сделай, как я прошу. Я хочу, чтобы ты сняла «жучки» с моих телефонов. Забудь, что вообще знакома со мной…
— Сьюзен, да ты что?
— Мне не требуется твоя помощь. Прошу, оставь меня в покое.
— Но почему? Что я сделала не так?
— Гарриэт, не в том дело. Я думаю, что может случиться с тобой, если не бросишь меня! Пожалуйста, ради тебя самой же…
— Сьюзен, прекрати! Успокойся…
— Все равно ты ничего не сможешь! Разве сама не видишь? Гарриэт, пожар — предостережение. Оно знает, что ты пытаешься мне помочь. Оно не допустит…
— Сьюзен, что за нелепость! Подумаешь. В плите загорелось! Да у нас такое сплошь и рядом. А все почему? Если и есть в мире распустеха хуже Ларри, так это я…
— Пожалуйста, Гарриэт! Ну пожалуйста!
— Послушай… — Голос Гарриэт прозвучал неожиданно властно. — Это не просто любезность станции. Я служу в телефонной компании, и нам не нравится, когда нашими аппаратами пользуются, чтобы изводить людей. Миленькая, смирись. Нравится тебе или нет, но я на твоей стороне.
— Прости, — после паузы произнесла Сьюзен. Она поняла, просить дальше бесполезно. — Прости, что впутала тебя.
— Ай, не глупи!
— Ты — изумительный человек. — Сьюзен заплакала.
— Ты — тоже. Все мы замечательные люди, с одним вопиющим исключением. И мы застукаем его, Сьюзен! Обязательно! Обещаю! О'кей?
— О’кей!
— А когда застукаем, угостишь меня обедом в «Палас». Уговор?
— Да.
— Смотри, там бутылочка вина, самого простенького, в 75 долларов обходится! Так что знай, во что влипла.
— Считай, ты уже на обеде. — Сьюзен, улыбаясь, шмыгнула носом.
— А я пьянчужка еще та…
— Ты женщина еще та.
— Наша цель — угодить. А теперь вытри слезы да сбегай в киношку. Лично я всегда так поступаю.
— Ладно. Спасибо тебе.
— До встречи в «Палас».
Сьюзен положила трубку и отодвинулась на свою сторону кровати.
Зазвонил телефон. Оно было там, карауля ее, как она и предчувствовала.
Сьюзен осторожно положила трубку на кровать и вышла из спальни. В кровати Андреа слышно ничего не было. Она лежала, гадая, сумеет ли выразить свою благодарность Гарриэт, свое восхищение и любовь. Но случая ей так никогда и не представилось…
Гарриэт сидела у себя в кабинете за столом, глядя на телефон: она только что положила трубку.
— Бедная детка, — пробормотала она про себя, и тут загудел селектор.
— У-гу?
— Тони с 22-го этажа. На третьей.
Гарриэт нажала кнопку.
— Мисс Волгрин, на линии Рид творится нечто дикое. На той, которую вы просили контролировать. Желаете взглянуть?
— Поднимаюсь, — и она направилась к двери. — Мы засекли тебя, сволочь!
На 22-м Гарриэт вышла из лифта, улыбаясь, вспоминая тот единственный раз, когда обедала в «Палас», и направилась по коридору в компьютерную. Набрав нужную комбинацию на двери-сейфе, толкнула тяжелую стальную створку. Внутри ее встретил обычный звук — миллионы отдельных щелчков, сливающихся в одно низкое гудение. Гул этот, властный, значительный, всегда доставлял ей удовольствие.
— Привет, Тони! — поздоровалась она, входя в кабинетик, ютящийся позади машин-великанов. — Что тут у тебя?
— Это вы мне скажите. — Он протянул ей распечатку.
Гарриэт взглянула на длинные столбцы бледно-синих цифр, не говорящих ей ровно ничего.
— Подожду, пока картинку сделают…
— Вот, смотрите. — Взяв карандаш, Тони одним росчерком обвел номер Сьюзен: два — наверху списка, один — в середине, и один — внизу. — Отсюда следует, что звонят с магистральной линии — 01603.
— Так. — Гарриэт чувствовала, что Тони кипит. — И что?
— Значит, из Санта-Моники.
— Ну и прекрасно.
— Не особо. Я позвонил туда. У них звонков по номеру Рид не зарегистрировано. Более того, эта линия вышла из строя. 01603 не используется уже два дня. Так откуда же, черт побери, звонки?
— Это невозможно!
— Несомненно… если только не… — он помотал головой.
— Если — что?
— Если только не ведут направленную передачу через спутниковую систему. Он, что, Рид этот, важная персона? Пойдемте, миссис Волгрин! Покажу вам на выходе терминала. Поступает регулярно, как часы.
Гарриэт последовала за Тони. Они прошагали мимо компьютерных банков и подошли к маленькому компьютеру. Встали перед ним, наблюдая, как на экране вспыхивают и гудят номера.
— Видите? — указал Тони на экране. — Вот, опять.
— Черт подери, — пробормотала Гарриэт.
Гудение стало напряженнее.
— Послушайте, мисс Волгрин, может, вы о чем-то умолчали?
— К примеру?
— Да откуда мне знать? Тест, может, какой? Или глушитель новый?
— Тони, тогда при чем была бы я?
Еще громче…
— Не знаю, — замялся Тони. — Но творится что-то невообразимое. Господи…
— Нет, это не шутка и не тест, Тонн.
— Тогда что же?
— Не представляю.
Гудение, раза в три-четыре громче обычного, прервало их разговор.
— Эй, Пэт, что там такое? — окликнул Тони парня в дальнем конце комнаты.
— Сам в потемках.
— Ну и гудит! Будто к нам тучи саранчи налетели! — высказался кто-то.
Гудение нарастало. Вдруг завибрировали компьютеры. Все разом.
— Что творится!
— Похоже на землетрясение…
— Какого черта…
— Взгляни сюда! — позвал один техник другого, указывая на ряд терминалов, которые сотрясались, добавляя металлическое клацание к пулеметным очередям щелчков. А внутри терминалов ошалело затряслись резисторы, сотни тысяч.
— Боже мой!
— Нет, что творится?
— Скорей! Звони наверх!
Внезапно, в едином мощном вздроге, резисторы рванулись из терминалов. Они были нацелены на Гарриэт. И ударили одновременно. Гарриэт упала как подкошенная.
↑ 16
Только спустя полчаса Сьюзен осмелилась войти в спальню. Спальня была заполнена Им.Она метнулась к кладовке, стараясь не слышать, не поддаваться, но тщетно. Руки ходили ходуном, и ей едва удалось сдернуть из шкафа одежду, нужную, чтобы сбежать из дома. Захлопнув за собой дверь спальни, она оделась на кухне, но сознание, что Оно там, заполняет спальню и может просочиться в коридор, мешало успокоиться. Ей показалось, будто она слышит Его, когда смыкались дверцы лифта, но была не уверена: голова шла кругом, могло просто почудиться.
На углу Вэст-Энд-авеню и 77-й стрит телефон-автомат починили. Она сняла трубку. Оно было там.
Сьюзен поймала такси и помчалась к Гарриэт. Подъехав, она увидела перед зданием «скорую помощь», а от дверей тихонько отъехал красный фургончик…
— Боже! — слабо выдохнула Тара, в который уже раз после того, как Сьюзен, ворвавшись в ее кабинет, рассказала, что Оно убило Гарриэт. — Боже!
Тара поверила. Наконец.
Они составили план. Сама идея была ненавистна Сьюзен, и она боялась. Но уехать ей придется. Уехать одной. Устранить себя от Андреа и Лу. Тогда хотя бы они будут в безопасности.
— Ты у меня храбрец! — Тара сжала ей руку. Было решено, что Сьюзен отправится к родителям Тары, в их деревенский домик, в двух часах езды по шоссе.
— Может, там Оно тебя не найдет, — заметила Тара, не рассчитывая на ответ и не получив его.
Они позвонили в «Олин» и заказали машину для Сьюзен. Тара набросала чертежик, как проехать к их дому, и наконец они собрались уходить. Тара заедет к родителям, возьмет ключ от дома, а потом встретит из школы Андреа. Сьюзен же заберет машину и поедет домой, чтобы собраться.
В приемной она наткнулась на Моди.
— Сьюзен, детка, ну как ты? — И Моди протянула руку с безупречным маникюром. — Уже уходишь. Тара? — на лице у нее мелькнула улыбка.
— Да, уже ухожу, — парировала Тара, таща Сьюзен к выходу.
Припарковав машину у подъезда, Сьюзен вошла в квартиру. Прошла на кухню за ножницами — белый телефон, по-прежнему мертвый, наблюдал за ней молчаливо, гневно — и быстро перерезала ему шнур.
Теперь главное испытание — работающий телефон в спальне. Пока она медленно шагала по коридору. Безмолвие, таившееся там, еще больше уплотнилось и давило.
Сьюзен перерезала шнур очень быстро, но все равно волна тошноты успела накрыть ее, и ее чуть не вырвало. Власть Существа возрастала.
Поспешно упаковываясь, Сьюзен села в гостиной ждать Андреа. Андреа, которую она не увидит… сколько? Но что толку про это думать? Она поспешно отогнала мрачные мысли. Тара все устроит. С матерью, со школой, с Лу, с вечерами и выходными.
Лу. Нет, решено. Пока она не готова встретиться с ним. Потом, когда вернется. А сейчас Тара все объяснит ему. В 3: 30 приехали Андреа с Тарой.
— А куда ты уезжаешь? — раскапризничалась Андреа, хмуря бровки.
— Родненькая моя, по делу. Всего лишь небольшая деловая поездка. Через недельку-другую вернусь…
— А тебе обязательно ехать?
— К сожалению. — И Сьюзен обняла дочку, беспомощно глядя через плечико девочки на Тару.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала.
— Знаю, родная, но надо. С тобой останутся папа, бабушка…
— Хочешь, пойдем в цирк, детка? — пришла на помощь Тара.
Андреа крепче прильнула к матери, противясь соблазнам.
— Не уезжай! Не хочу!
— Я люблю тебя, цыпленок. Очень люблю.
— Тогда не уезжай!
— Надо, сладкая моя. Надо…
Дом прятался в лесу, на скале над рекой. В три этажа, каменный охотничий домик, затейливый дом-фантазия из фильмов, какие она смотрела в детстве. Гостиная находилась на втором этаже, там же две маленькие спаленки, окнами на открытую террасу. Была и крытая терраса, с каменными арками, с видом на реку, и холм за ней. Пейзаж напомнил ей Швейцарию: ели и сосны, вдоль всей реки, насколько видит глаз. По соседству ни одного дома, ни признака цивилизации… кроме… Сьюзен передернуло: вдалеке над рекой чернели линии проводов. Телефонных.
Она вернулась в дом и стала искать телефоны. Один нашелся в спальне с террасой, другой — в гостиной на пианино.
Сьюзен спустилась вниз и прошла на кухню. Тут обнаружился третий телефон: на стене, рядом с холодильником. Она поразмышляла: может, обрезать? Но не решилась: все-таки гостья в чужом доме. Однако ножницы в ящике разыскала и положила наготове. Потом включила свет, принесла с террасы дрова и разожгла в камине огонь. Устроилась в бежевом кресле у огня, разглядывая неброскую деревенскую элегантность комнаты, прикрыла глаза и заснула.
Проснулась Сьюзен поздно, и в солнечном свете дом показался еще красивее. Накануне она даже не разглядела толком всех украшений и мебели и сейчас, с чашечкой кофе в руках, прошлась по комнатам, заново все осматривая. Коллекция деревянных и глиняных уточек, негритенок с удочкой и широкой простодушной улыбкой, оправленные в рамки силуэты и цветы. Все прелестно.
Сьюзен поиграла на пианино, безнадежно расстроенном и почувствовала, что очень проголодалась. Она выехала на ту же дорогу, повернула к Розендейлу и увидела на обочине кафе. Над прилавком висела вывеска: «Специальный завтрак — два яйца, апельсиновый сок, тосты, картофель — 1 доллар 35 центов». Нет, район точно заморозился во времени!
Покончив с едой и послушав жизнерадостные голоса завсегдатаев кафе, Сьюзен вышла, забралась в машину и решила прокатиться по округе. Весь день она разъезжала по земле соседских ферм, по дорогам, где у обочин копались в садах хозяйки, готовясь к весне, мимо рек и водопадов, белых оштукатуренных таверн, деревьев, на вид столетних, полей с пасущимися коровами. Домой она вернулась в четыре. Умиротворенная, радостная, очищенная.
Немножко подремав, Сьюзен проснулась в пять: ей захотелось погулять по лесу. Одевшись, она поняла, что, живя тут, вдали от города, находится в полной безопасности. Леса были такие, как она и ожидала: тихие, нетронутые, коричневые от опавших листьев. Она оглянулась на пронзительный взвизг: высоко над ней перебранивались две синие сойки. Быстро вылезали папоротники, раскручивая зеленые пушистые завитки. От всей этой красоты ей даже захотелось плакать. Вскарабкавшись на невысокий обрыв, Сьюзен с вершины увидела реку и лес на другом берегу. Там что-то мелькнуло. И раздался оглушительный грохот: по крутому лесистому склону другого берега что-то скатывалось, круша на ходу деревья. Застигнутая врасплох и немного напуганная, Сьюзен наконец разглядела — это скользит к реке олениха на разъезжающихся ногах. Всякий раз она проигрывала битву, и наконец ухнула в воду. Потом на подгибающихся ногах олениха выползла из воды и свалилась на каменистый берег, задыхаясь, издавая тихие шуршащие звуки. Никогда раньше Сьюзен не видела, как умирает дикий зверь, зрелище потрясло ее. Приподняв голову, олениха выгнула шею и обернулась, глядя через реку прямо на Сьюзен. Налитые кровью глаза, вывалившийся язык, ноздри, жадно ловящие воздух. А на морде, даже на таком расстоянии, Сьюзен узнала выражение Ласкунчика Уильяма в кладовке, обезумевшего, пока он ждал ее, и поняла — она привезла за собой Это.
↑ 17
После обеда Сьюзен села на террасе, закутавшись в покрывало, наблюдая, как гаснущий дневной свет превращает цвет реки в лавандовый. Какое необъятное небо! Живя в городе, она едва замечала его. Что может сделать с человеком отчуждение от природы? Способно ли довести его до сумасшествия? Может, вот она, разгадка? Такая простая?По террасе скользнул желтый луч. Она подняла глаза, недоумевая, но еще не успев испугаться, и увидела: на дорожку въезжает машина, и из нее выходит Тара.
— О, миленькая! — потянулась к ней Сьюзен, тыкаясь лицом в теплоту между шеей и плечом Тары. — Как я рада тебя видеть!
Они пошли к камину, присели перед ним, видя друг друга в отблесках пламени.
— Что-то случилось? — Сьюзен разглядела страдание в глазах подруги. Тара отвернулась, пряча взгляд.
— Что?
— Тебе придется уехать. — Тара по-прежнему избегала ее глаз.
— Уехать? Но куда?
— Куда-нибудь. — Слова выговаривались медленно, трудно. Взяв Сьюзен за руку. Тара крепко сжала ее. — Из нашего дома.
— Но почему?
Теперь Тара взглянула на подругу, и Сьюзен распознала стыд и страх, открывшие ей все.
— Оно звонило тебе?
— Да.
— Ты слышала Безмолвие?
— Да. — И Тара расплакалась.
— Ну-ну, перестань! Тш-шш, — обняла ее Сьюзен.
— Сьюзен, я напугалась! Так перепугалась…
— Знаю, миленькая! Я-то знаю…
— Все думаю и думаю про Гарриэт… Прости, Сьюзен! Хочу быть храбрее, но так напугалась…
— Не плачь, знаю.
— Оно знает, что ты здесь. Что я тебе помогаю. Иначе не позвонило бы. Боже, Сьюзен, когда я повесила трубку, меня вырвало! Буквально!
— Оно знает все!
Отойдя от камина, Сьюзен налила Таре рюмку белого вина.
Тара залпом проглотила, успокаиваясь, потянулась к Сьюзен и поцеловала ее.
— Но почему — ты. Сьюзен? Почему ему потребовалась ты?
— Без понятия.
— Ты когда-то что-то?.. — Тара подыскивала подходящее слово.
— Нет, не думаю. — Они помолчали с минуту, и Сьюзен добавила: — Может, причины и нет. Может, тыкает наугад.
— Что теперь будешь делать?
— Пока не знаю.
— Боже, Сьюзен, как не хочется, чтобы ты уезжала. — Тара, казалось, вот-вот расплачется снова.
— Я знаю, знаю. Знаю… — Сьюзен потрепала ее по щеке. — Но тут уж мы ничего не можем поделать.
— Я боюсь! — повторила Тара.
— Уеду сегодня же.
— Нет, нет. Завтра. Хоть переночуй здесь.
— Ладно. Спасибо. — Сьюзен выдавила улыбку благодарности. — Закатим с тобой напоследок девичник.
Тара беспокойно смотрела на огонь.
— Нет, — тут же поправилась Сьюзен. — Конечно, нет. Тебе нельзя.
— Но так хочется…
— Нет-нет, возвращайся в город. Со мной все в порядке, и с тобой все будет в порядке.
Тара поднялась, как будто только и ждала разрешения Сьюзен.
— Окажи мне услугу, а? — попросила напоследок Сьюзен.
— Конечно, если сумею.
— Повидай Андреа, как вернешься в город. Помнишь, ты обещала сводить ее в цирк?
Тара отвернулась от двери и снова расплакалась.
— Я присмотрю за ней. Я люблю тебя.
— Я тоже.
Выскочив за дверь, Тара пробежала по лужайке и быстро прыгнула в машину. Сьюзен смотрела, как вылетел с дорожки маленький «вольво», потом вернулась к камину и медленно допила вино из рюмки Тары.
Тара выехала на автостраду у Нью-Палтца и покатила к городу. Не прошло и минуты, как красный фургончик, мчавшийся ей навстречу, потерял управление, залетел на бордюр и врезался в «вольво», уничтожив машину. И Тару.
↑ 18
Уже в сумерках Сьюзен разыскала небольшой мотель и попросила номер.— Миссис Рид? Да? — Клерк, пузатый человечек лет под 60, взглянувший на ее подпись через толстые бифокальные очки, повернулся к стопке бумаг рядом. — Вам только что звонили, просили передать сообщение. Минуты две назад.
— Мне?
— Вы ведь миссис Сьюзен Рид?
— Да. — Он протянул листок.
«Позвони Гарриэт Волгрин. 212–7334020»
— Комната 214. Вот ключ. Миссис Рид?.. Вы меня слышите, миссис Рид? С вами все в порядке? — Клерк протянул ей ключ.
— Я передумала. — Резко повернувшись, Сьюзен быстро вышла из мотеля.
Еще почти час она ехала на север, зная — Оно следит за ней. Оно позвонило, как только она затормозила у мотеля, и настигнет ее опять, куда бы она ни поехала. И, конечно, не ошиблась.
Во втором мотеле клерк, помоложе, поэнергичнее, протянул ей записку. «Позвони Гарриэт Волгрин. Срочно. 212–7334020».
Сьюзен молча приняла ключи и поднялась в номер. Там, усевшись на одну из двуспальных кроватей, уставилась на телефон, зажав в руке чудовищное послание, набрала номер. И тут…
— Сьюзен? Милая, слава Богу, ты позвонила. — Голос Гарриэт, ошибиться невозможно. — Я так беспокоилась о тебе. Знаю, как ты мучаешься… Но, Сьюзен, бояться нечего. Милая, пожалуйста, выслушай меня…
Хватая ртом воздух, Сьюзен бросила трубку, и ее, как и Тару, вырвало.
Больше Оно в тот вечер не позвонило, и Сьюзен спала глубоко, без сновидений, впервые за много недель. Утром она позавтракала в блинной на оживленной дороге, а когда допивала вторую чашку кофе, к ней подошла официантка.
Хватая ртом воздух, Сьюзен бросила трубку, и ее, как и Тару, вырвало.
Больше Оно в тот вечер не позвонило, и Сьюзен спала глубоко, без сновидений, впервые за много недель. Утром она позавтракала в блинной на оживленной дороге, а когда допивала вторую чашку кофе, к ней подошла официантка.
— Простите, ваше имя — Рид?
— Да, — коротко ответила Сьюзен.
— Вам звонят.
— Не сомневаюсь, что звонят.
— Вон там, — улыбнулась, указывая, официантка.
— Скажите — меня тут нет. — Сьюзен вернулась к кофе. — Передайте, я только что уехала.
Девушка, сконфуженная, повиновалась. Сьюзен допила кофе, дала девушке щедрые чаевые и уехала. Снова — в никуда. Раздраженная, настороженная, но больше не испуганная — страх пропал. Она решила встретиться со своими преследователями. На следующий звонок ответит обязательно.
Он раздался ранним вечером, когда Сьюзен проводили в ее номер в довольно роскошном отеле у границы Массачусетса.
Она сидела на плетеном диванчике, глядя из окна на бассейн у отеля, где две утки медленно загребали лапками, изредка окуная клювы в воду. Зазвонил телефон. Сьюзен сердито воззрилась на него, сознавая, что ни капельки не боится, и взяла трубку.
— Сьюзен, пожалуйста, только не бросай трубку, — произнес голос Гарриэт.
— Я и не собираюсь, — ответила она.
— Благодарение Богу за это! — воскликнула Гарриэт.
— Ты, дорогая, богохульствуешь. — Сьюзен уселась на кровать и закурила.
— Да что с тобой, милочка? Ты злишься?
— С чего бы?
— Не знаю. Сьюзен, ну пожалуйста, я же звоню, чтобы помочь, только поэтому.
— Правда?
— Ну, конечно. Зачем бы еще?
— И то верно. Ты всегда так здорово помогала мне, Гарриэт.
— Почему ты иронизируешь?
— И не думаю. Ты ведь мне помогала, так?
— Старалась.
— И очень успешно. А теперь хочешь помочь еще, да, Гарриэт? Потому без конца названиваешь?
— Ну, конечно.
— Гарриэт?
— Да?
— Иди ты на…
Короткая пауза, и голос Гарриэт отозвался:
— Почему ты ругаешься?
— Не знаю.
— Сьюзен, я тебе друг. Минутку. С тобой Тара хочет поговорить.
Внутри у Сьюзен все заледенело.
— Сьюзен? — Да, голос Тары. — Что происходит?
— Тара? — переспросила Сьюзен.
— Ну да. Гарриэт говорит, ты злишься на нее. Почему?
— Тара, что ты говоришь?
— Слушай, ты можешь просто послушать? Перестань убегать, слушайся нас…
— Что?! — заорала в трубку Сьюзен.
— Прежде всего, успокойся. Понятно? Бояться нечего, Сьюзен, клянусь. Клянусь жизнью, бояться нечего…
— Что ты говоришь?
— Все очень просто, когда поймешь по-настоящему. По телефону всего не скажешь. Возвращайся в город, встретимся втроем и все обсудим.
— Нет!
— Слушайся, наконец! Милая, пожалуйста! Мы стараемся помочь тебе…
— Обе вы идите… — и Сьюзен хлопнула трубку на рычаг.
Позже, после часа крепкого сна, Сьюзен очнулась от сформировавшейся страшной мысли.
Оно воспользовалось голосом Гарриэт, но Гарриэт мертва. Теперь Оно пользуется голосом Тары…
Сьюзен потянулась к телефону, ее трясло. Если бы можно было поговорить с Тарой, с Тарой настоящей, и увериться, что та невредима…
Но Оно наверняка ожидает этого.
Рука ее, не дотянувшись до трубки, упала. Лежа в полусне, Сьюзен пыталась сообразить — что же делать. Надо позвонить Моди, та скажет, что с Тарой. Сьюзен сняла трубку.
— Если желаешь узнать про меня. Сьюзен, почему прямо не спросишь? — проговорил голос Тары, прежде чем она успела набрать номер. — К чему действовать за моей спиной?
— О, Боже, не надо так…
— Ничего мы тебе не сделаем… Помочь стараемся, и все.
Сьюзен откинулась на подушку, глаза наполнились слезами.
— Ты убило Тару? — заплакала она.
— Милая, но ведь это и есть Тара…
— И ее тоже?
— Ты мой голос знаешь, миленькая.
— Неужели у тебя совсем нет жалости? Никакой порядочности?
— Сьюзен, хватит! Послушай меня. Вернись в город. Мы с Гарриэт можем помочь тебе…
— Отче наш, да святится…
— Сьюзен, вот этого не надо…
— …царствие Твое грядет, спустишься Ты на землю…
— Сьюзен, вряд ли это поможет кому из нас…
— …дай нам наш хлеб насущный, прости нас…
— Сьюзен, не прекратишь, мне придется положить трубку…
— …и прости тех, кто посягает на нас…
— Сьюзен, я не шучу… Прекрати!
— …да не введи нас во искушение, но отврати нас от зла…
— Хотела помочь тебе, а ты… Правда, хотела…
— Отврати нас от зла!
— Сьюзен!
— Да святится имя Твое, мощь Твоя и царствие, и слава, во веки веков…
— Позвоню позже, когда дурь слетит.
Оно повесило трубку, а Сьюзен плакала уже по двум убитым подругам.
↑ 19
Сьюзен решила остаться в отеле и ждать, сама не зная чего.Вечером она пообедала в ресторане отеля, выбрав столик подальше, в уголке, выходящем на пруд. Поискала в темноте уток, но увидела только черную гладь воды. Народу сидело мало — пожилая пара с молодым человеком, они никак не могли найти тему для разговора, мать с дочерью, потихоньку ссорившиеся, довольно молодой мужчина. Коротко взглянув на Сьюзен, он отвел взгляд.
Ела Сьюзен с аппетитом, а потом решила пройтись перед сном вокруг пруда. На полпути она заметила темную фигуру, шагнувшую навстречу. Повернув назад, она заспешила в отель, но он нагнал ее.
— Прекрасный вечерок, правда?
Сьюзен взглянула и в свете фонаря узнала молодого человека из ресторана.
— Да, ничего.
— Надеюсь, не напугал вас? Вдруг появился из мрака. Прогуливался вокруг пруда.
— Да, я тоже.
— Пока не появился я. — Он улыбнулся, и она разглядела, что улыбка у него, как и лицо, красивая.
— Нет, просто решила, туда далековато.
Они вошли в вестибюль, и он протянул ей руку.
— Боуэн Джессап. Или, как зовут меня друзья, Призрак. Простите еще раз, что напугал вас.
— Да ну что вы! Ни чуточки, правда.
— А жалко. — На лице у него снова заиграла обаятельная улыбка. — Тогда я просто обязан угостить вас рюмочкой на ночь. — Он указал на гостиную.
— Сегодня — нет. Я, правда, очень устала.
— Значит, завтра, — твердо заявил он. — Спокойной ночи, как бы вас ни звали.
— Сьюзен Рид.
— Спите крепко, Сьюзен Рид. — Отойдя, молодой человек присел за кофейный столик и потянулся за журналом «Яхты», а Сьюзен поднялась к себе в номер.
Среди ночи ее разбудили звонки.
— Ну как себя чувствуешь? Получше? — осведомился голос Тары.
— Чего тебе надо? Оставь меня в покое! — сонно взмолилась Сьюзен.
— Как же я могу? Я ведь твоя подруга. Хочу помочь.
— Мои подруги мертвы.
— Нет. Сьюзен, ты все неверно воспринимаешь. Пожалуйста, милая, ну давай мы с Гарриэт поговорим с тобой.
— Гарриэт умерла.
— Еще чего! Она вот тут, со мной. Не клади трубку, сама с ней поговоришь.
— Сьюзен, милая? Это Гарриэт,
— Ты дрянь.
— Опять ты за свое. Сьюзен!
— Не смей больше звонить мне, не то велю убрать все телефоны! Уеду туда, где нет ни одного! Не смей больше звонить! — И Сьюзен хлопнула трубку.
На следующее утро она высматривала Боуэна. Спросила у дежурной, и ей ответили: он уехал на машине, но скоро вернется. Следуя его примеру, Сьюзен тоже села в машину и поехала покататься. К ланчу она вернулась. Боуэн сидел в зале, за тем же столиком.
— Добрый день, — поздоровалась Сьюзен, нагло подходя к нему. — Теперь я, пожалуй, выпью ту рюмочку, если не возражаете.
— А может, сначала поедим? — улыбнулся он.
— С удовольствием.
Они болтали обо всем, но, главным образом, о нем самом. Боуэн был биржевым маклером, холостяк, приехал из Нью-Йорка в короткий отпуск перед хлопотливым делом по объединению его маклерской фирмы с другой. До недавнего времени жил с чернокожей супермоделью, из-за которой он и его семья ссорились несколько раз. Последняя ссора случилась накануне его отъезда.
— Ну, а ты, Сьюзен Рид? — спросил Боуэн, подливая ей в бокал. — Останешься таинственной незнакомкой? Или расскажешь о себе немножко?
— С чего начать?
— Может, с твоего обручального кольца?
Сьюзен взглянула на кольцо и немедля решила сочинить себе образ.
— Последний осколок моего вдовьего наряда.
— О-о, сожалею.
— Благодарю. Давно все случилось. Я уже оправилась. — И она раскрутила фантазию, неотрывно глядя в поразительно голубые глаза Боуэна. Для него она стала художницей, только что закончившей работу над фресками, ей потребовалось уехать куда-нибудь отдохнуть и отвлечься. Она ни с кем не связана, вольна вернуться в город в любой момент.
Они допили портвейн, и Боуэн предложил продолжить прерванную прогулку вокруг пруда. Почти весь день они провели вместе: гуляли, заехали в местный антикварный магазинчик, вернувшись в отель, с часок поиграли в скрабл и почти прикончили бутылку анисовой водки, заказанную Боуэном. Когда, наконец, он выиграл, Сьюзен обрадовалась — теперь можно бросить игру. Она едва смогла подняться на ноги.
— Боже мой, — Боуэн взял ее под руку, — ты так опьянела?
— Вроде, да. Анисовая — не моя выпивка.
— Хочешь глотнуть свежего воздуха?
— Да, не прочь.
— С доставкой на дом?
Сьюзен расхохоталась, и они отправились в сад. На прохладном воздухе она немножко пришла в себя.
— Извини. Ты, наверное, думаешь — я настоящая пьянчужка.
— Завтра вечером будем пить только вино. — Он повел ее к черному пруду, обняв за талию. — Сьюзен, можно тебя кое о чем спросить?
— Да?
— Проведешь со мной ночь?
Она ответила не сразу.
— Боюсь, я не слишком в форме… после анисовки.
— Просто поспим рядом. Обещаю, большего не попрошу.
— Предупреждаю, я храплю!
— Я — тоже. — И он повел ее к отелю.
Боуэн оказался человеком слова. Сьюзен лежала рядом с ним, слушая, как он хранит, ощущая теплоту его тела, и одиночество, заполнявшее ее, таяло.
На следующее утро Боуэну захотелось посмотреть окрестности, и они колесили и колесили по округе. Он разузнал о Стербридже, Виллидже, и несколько часов они провели в воссозданной колониальной деревне, восхищаясь всем, швыряя деньги на безделушки и сувениры, которые скоро утратят для них всякий интерес. Потом долгое прочесывание окрестных магазинов: антикварных, модных, фольклорных. Боуэн, казалось, был одержим страстью к прелестному и редкостному, и Сьюзен, измученная, сопровождала его — безотказный компаньон. Однако в пятом часу дня у нее уже подкашивались ноги и лопнуло терпение.
— Все! Точка! — выдохнула она.
— Ну еще в свечной магазинчик в Брели и назад, в отель! — попросил он, не выпуская руль.
— Боуэн, с правой ногой у меня очень даже большие неприятности, а по левой я уже справляю шиву.
— А что такое шива?
— Это еврейское бдение по мертвым, которое придется совершать тебе у моего гроба, если тотчас не отвезешь меня в отель.
— Ну всего на минуточку! На одну! В свечной?
— Два дня у моего гроба!
— У-у, зануда, — и он развернул машину.
В отель они приехали уже после пяти, и Сьюзен отклонила предложение Боуэна выпить рюмочку портвейна, согласясь встретиться с ним в ресторане через час и пообедать.
Наверху Сьюзен приняла душ, надеясь, что это взбодрит ее, прилегла ненадолго, потом встала, оделась, выругала себя, что связалась со взрослым бойскаутом, для которого отпуск — бесконечные автомобильные гонки, и спустилась в зал.
— Пенистого? — Боуэн, взяв бутылку шампанского, наполнил ее бокал.
— О-о! Шампанское! Что празднуем?
— Друг друга.
— Как мило, Боуэн. — Она подняла бокал и добавила: — За тебя и за то, чтобы нашел, чего тебе хочется.
— По-моему, я как раз и нашел, — улыбнулся он.
Они съели праздничный обед и прикончили шампанское. Голова Сьюзен кружилась от нежности и вина.
— Два бренди! — бросил Боуэн официантке.
— Ох, с меня хватит.
— Бренди пойдет тебе на пользу. Приведет в порядок желудок.
Они поболтали еще немного и решили сыграть в скрабл. За доской Сьюзен отчетливо ощутила тошноту и сообщила об этом.
— Самое верное средство — анисовка. — И Боуэн махнул официанту.
— Боже, Боуэн, вот уж чего совсем не требуется!
— Доверься мне. Анисовку даже в таблетки добавляют как успокоительное для желудка.
— А ты откуда знаешь?
— Я — дитя потомственных алкоголиков. Добрый старый Уинстон гнет локоть каждый вечер с 6 до 11-ти, и мамочка не отстает. О свойствах крепких напитков мне известно абсолютно все!
Против всякого желания Сьюзен согласилась на анисовку и послушно отхлебывала ее, понукаемая Боуэном. К счастью, игра в скрабл закончилась быстро.
— Ну как? Получше? — осведомился Боуэн, укладывая фишки в коробку.
— Вообще-то нет. Похоже, мне пора в постельку.
— Ерунда! Прогулка по ночному воздуху поставит тебя на ноги.
— Ох, вряд ли…
— Сьюзен, доверься мне. Десять минут на прохладном свежем воздухе, и ты в пляс пустишься!
— В пляс? Боже, Боуэн, дай мне заползти к себе в постельку.
— На десять всего минуточек. А?
— Сегодня — нет.
— Пожалуйста. Десять минут, и обещаю, ты больше меня не увидишь до завтрашнего рассвета. Договорились?
Она нехотя уступила напору и вскоре очутилась в машине, вымотанная до предела, ее тошнило.
— Откинься, закрой глаза, — посоветовал Боуэн, когда они выехали на темную дорогу. — Капелька сна поправит тебя.
Сьюзен послушалась и вскоре крепко заснула. Проснувшись, она обнаружила, что машина мчится по пустынному шоссе.
— Где это мы?
— Ау, спящая красавица! Проснулась, наконец.
Взглянув на часы на приборной доске, Сьюзен увидела — уже второй час ночи.
— Боже мой, почему ты не разбудил меня? Где мы?
— На пути в отель. Я немножко заблудился, но потом наткнулся на массачусетское шоссе и понял, где мы. Кстати, а кто такая Тара?
— Что?!
— Ты разговариваешь во сне.
— Правда?
— Да уж! Кто же такая Тара? — повторил Боуэн.
— Моя приятельница. — Сьюзен насторожилась. Она и не подозревала, что разговаривает во сне; ничего подобного не случалось, насколько ей известно. Но зачем Боуэну выдумывать?
— Знаешь, раньше я никогда не встречал женщины, которая разговаривала бы во сне.
— Это так странно?
— Да уж, странноватенько. Знавал одного парня в Принстоне, тоже разговаривал. Всегда считал, свойство это чисто мужское.
— Сейчас нам, женщинам, позволены все отклонения.
Какой Принстон? Он же говорил, что учился в Йеле?
Глаза Сьюзен поймали дорожный указатель впереди. Она успела разобрать: «Гудзон. Кетскилл». Но она же проезжала эти города, когда удирала в Массачусетс! Ужас накрыл ее волной, дыхание перехватило. Они не на массачусетском шоссе, как уверял он! Совсем нет! Они на нью-йоркской магистрали! В каких-то 93-х милях от Нью-Йорка, где ее поджидает Существо с голосами Тары и Гарриэт. Ждет, пока ее привезет Боуэн! И словно в знак подтверждения, вспыхнул с ее стороны указатель. «На юг». Во рту у Сьюзен пересохло. Задыхаясь, она прикрыла глаза, притворяясь, будто задремала, пытаясь придумать, как выбраться из машины.
Опять указатели старались помочь ей: «Бензин. Еда. Две мили».
— Может, завернем туда? — рискнула она.
— Проголодалась?
— Нет, дорогой. Кое-что посущественнее.
Теперь они ехали молча. Впереди Сьюзен увидела бензоколонку и ресторан в стороне.
— Выпей кофе, пока я марафет навожу, — с напускной игривостью, маскируя страх, бросила она.
— Ладно, — проворчал Боуэн, выключил зажигание и сунул ключ от машины в правый карман куртки.
Они вместе прошли по темной площадке. Ни единой машины! Не сбежишь!
В дамской комнате Сьюзен напряженно думала. Убежать в лес? Попросить помощи у заправщика на станции? У официантки? У управляющего? Нет, все не то. Необходима машина.
Правый карман куртки.
Когда она вошла, Боуэн стоял у кассы с двумя стаканчиками кофе.
— С молоком и сахаром, да, милая? — протянул он ей пластиковый стаканчик.
— Да. — Сьюзен сняла крышку. От горячего кофе поднимался пар. Отлично! Она держала его в правой руке, а левой задела куртку Боуэна.
— Как насчет шоколадных пирожных, транжира? Купим парочку?
Когда кассирша потянулась за пирожными, Сьюзен запустила пальцы в карман Боуэна.
— Ты что это делаешь? — Руку ее он заметил, когда она уже сжала ключи. Сьюзен завизжала, отчасти, чтобы разрядить дикое напряжение, отчасти — чтобы ошеломить его. И плеснув ему в лицо горячим кофе, рванулась к вращающейся двери, стиснув ключи в ладони. Едва она добежала до машины, как он вылетел из двери.
— Сьюзен! — вопил он на бегу. — Не смей!
Запершись в машине, Сьюзен путалась в ключах, нужный никак не находился…
— Сьюзен, позволь поговорить с тобой! — Боуэн уже рвал дверцу. Ключ все не вставлялся. Она стала совать другой.
— Сьюзен, дай мне объяснить! Ты все неправильно понимаешь!
Ключ, тот самый, скользнул в прорезь, и она нажала на газ.
— Сьюзен, не делай этого! — Он молотил по стеклу, стараясь разбить. — Выслушай меня! Да послушай же!
Сьюзен вывернула на дорогу.
— Я пытаюсь спасти тебя, как ты не понимаешь!
Когда, набирая скорость, она уезжала, в заднем зеркальце маячил Боуэн: он ругался и топал ногами.
↑ 20
До отеля Сьюзен добралась где-то в три ночи. Парадная дверь была уже заперта. Она разбудила управляющего, наскоро извинилась, бормоча что-то о небольшой аварии, и бегом поднялась укладываться.Телефон зазвонил, когда она запирала чемодан.
— Сьюзен? Это Тара. Уделишь мне минутку? — теперь Существо сердилось.
— Чего тебе?
— Прежде всего должна сказать, по-моему, ведешь ты себя очень дурно. Бедняга Боуэн просто пытался помочь тебе!
— Значит, я была права.
— Насчет него — да. В остальном — нет. Ведешь себя, как ребенок. Позволь хотя бы мы с Гарриэт посидим с тобой, объясним все. Большего не просим.
— Не просите?
— Конечно, нет. Слушай, садись в машину и давай встретимся у меня.
— Но почему? Почему ты не приедешь сюда, если я так сильно тебе нужна?
— Невозможно. Миленькая… — Существо смягчило голос. — Доверься мне. Ты знаешь, как я старалась для тебя в прошлом. И не намерена бросать тебя сейчас.
— Зачем мне непременно нужно приезжать в Нью-Йорк?
— Так лучше.
— Но почему?
— Лучше, и все.
— Почему?!
Заминка.
— Возвращение — это знак добровольного присоединения к нам.
— Добровольного?
— Конечно. Против воли, Сьюзен, никого не забирают. Вся эта чушь о жестокости и злобности, это…
— Добровольно? К вам? Боже Всемогущий…
— Сьюзен, угомонись!
— Ты что ж, воображаешь, что я хоть когда-нибудь добровольно…
— Ты ведь не станешь снова закатывать истерику, Сьюзен?
— Да ты вообще спятил! Ты, наверное…
— Сьюзен, если не прекратишь свои неуместные атаки на меня, я не смогу помочь тебе.
— Бредятина!
— Сьюзен…
— Гнусный, подлый… — она уже плакала.
— Сьюзен, я теряю с тобой терпение.
— Чудовище!
— Что ты себе позволяешь? Ты с кем, интересно, разговариваешь? — спросило Существо.
— Боже, прекрати эту жуть!
— Никто ничего не прекратит, пока не прикажу я.
Сьюзен забормотала молитву.
— Сьюзен, сию минуту перестань! Или я тебя в порошок сотру! — И голос пропал, сменившись Безмолвием.
Дрожа всем телом, Сьюзен шлепнула трубку на рычаг, схватила чемодан и рванулась из комнаты к машине.
Несколько часов мчалась она на восток, по темному скоростному шоссе, теперь действительно массачусетскому, забыв про ужас и усталость.
Против воли никого не забирают.
Защитит ли ее это? Или теперь Существо разозлилось так сильно, что нарушит собственные правила и заберет ее без ее согласия?
Когда небо посветлело, Сьюзен увидела впереди боковую дорогу, свернула на нее и вскоре, к счастью, обнаружила у поворота небольшой мотель. Было почти семь утра, когда она подъехала к дверям. Заперты. За окном Сьюзен увидела бледно-желтый свет лампы и постучала. Вскоре ей открыла полусонная женщина.
— Всю ночь ехали? — спросила она, пока Сьюзен с трудом выводила каракули подписи в регистрационной книге.
— Да.
— Зато приехали в самое правильное место. У нас самые мягкие постели в округе. Фрэнк Росс по-другому не умел. Фрэнк был мой муж. Умер в прошлом году.
— Сочувствую. — Сьюзен наклонилась над чемоданом.
— Во всем подавай ему совершенство, знаете ли. Все должно быть — высший класс. Подозреваю, именно это и доконало беднягу. Большие претензии, мало удовлетворенности. А поглядите на меня! Я буду жить вечно. С меня как с гуся вода. Вот, держите, милая. — Она протянула Сьюзен ключ. — Жизнь только так и надо воспринимать. Легко и приятно. Ваш номер — четырнадцать. Фрэнк покрасил его в зеленый. Симпатичный успокаивающий цвет. Вам надо хорошенько выспаться.
— Да. — Сьюзен двинулась к двери.
В номере она сбросила туфли и свалилась на кровать.
Вдруг она услышала звук — слабенькое жужжание — и медленно повернулась. На комоде в дальнем углу стоял телефон, микрофон его вращался, отвинчиваясь. Последний оборот — и черный пластиковый микрофон свалился на комод. А за ним — металлический диск. Повибрировав немножко, они застыли. А из отверстия в трубке высунулась змея. Плавно выскользнула — черная, лакированная, фута четыре длиной, незакрывающиеся желтые глазки обшаривали комнату, ища Сьюзен. Их взгляды встретились. Змея открыла черную пасть, гордо обнажила ядовитые зубы. Язык стрельнул в направлении Сьюзен, а потом, повернув, змея волнообразно взобралась по стене, свалилась обратно на комод и продолжила поиски. Переместившись к краю кровати, Сьюзен медленно спустила ноги на пол, ни на секунду не отрывая глаз от змеи, и потянулась за сумочкой на ночном столике, Змея зашипела, опять блеснули ядовитые зубы, и свернулась кольцом. Приподняв ноги, Сьюзен перекатилась к дальнему краю, ближе к двери. Змея опустила голову, свернутое кольцами тело содрогалось, источая яд из мешочков. Она была готова к удару. Одним прыжком Сьюзен метнулась к двери. Маневр удался. Захлопнув дверь снаружи, она торопливо побежала к машине и, запершись в ней, расплакалась. А в номере 14 змея немигающими глазками смотрела на закрытую дверь, потом медленно вернулась туда, откуда выползла.
В одиннадцатом часу Сьюзен услышала стук. Открыв глаза, она поняла, что заснула в машине.
— Как вы? В порядке? — окликнула хозяйка мотеля через закрытое окно.
— Да. Извините, заснула нечаянно.
— Бедняжка, даже до комнаты не добралась. Ну-ка, марш со мной, юная леди! Приготовлю вам чайку.
Сьюзен снова расплакалась.
— Что такое? Что с вами?
— Да нет, ничего, ничего… Я так долго не могла заснуть…
— Ох, бедняжка! Мне известно, каково это. — Женщина взяла ее за руку. — У меня для этого кое-что имеется, не волнуйтесь. — Она провела Сьюзен в мотель и усадила на кухне. — Когда Фрэнк умер, я расстраивалась до нервного срыва. Правда, правда! — Налив чайник, она поставила его на плиту. — Вы тоже потеряли кого-то, дорогая?
— Да. Мою… сестру.
— О-о. Тяжело. Конечно, утрата близкого — большое горе, но распускаться нельзя. — Она искала что-то в шкафчике. Вынимала на стойку разные мелочи, вытащила пузырек, открыла крышку и положила перед Сьюзен голубую таблетку. — Это снотворное. Выпейте с чаем, уложим вас поуютнее — и до встречи за обедом.
Сьюзен позволила проводить себя в номер. Миссис Росс помогла ей раздеться и лечь в постель.
Оставшись одна, Сьюзен с трудом выпуталась из тугого одеяла, подошла к комоду, засунула телефон, на вид вполне безобидный, в ящик. Ящик подперла стулом и вернулась в постель. Через мгновение она крепко спала. И ей снились сны.
— Ты передашь, наконец, самокрутку? — потребовала Тара, сидя в своей квартире, почему-то без стен.
Сьюзен стояла, глядя на далекую улицу внизу. Рядом с ней мужчина — комбинация Юрия и Лу. Он взял у нее самокрутку.
На улице подкатило такси, из него вышла Гарриэт. За ней — в клоунском гриме — Андреа, мать Лу, ее мать и даже Ласкунчик Уильям — на макушке пса был прикреплен цилиндр. Все остановились, глядя наверх, на нее.
— Мамочка, а где лестница? — крикнула Андреа.
Тут Сьюзен и сама заметила — лестницы нет.
— Тара, почему ты не установишь лестницу? Подушек каких-то идиотских навалила, а лестницы нет.
Сьюзен перешла в другую комнату, стараясь держаться подальше от края пола: стены убрали специально, чтобы подстроить ей ловушку.
Она почувствовала запах дыма. Такси на улице, которое привезло Андреа и остальных, взорвалось, полыхая пламенем.
Ей было видно, как обугливается рука водителя. А вдалеке — вой и звон пожарной машины.
— Я поднялась на лифте, — сообщила Гарриэт, входя в комнату. — Мне нужно поговорить с тобой.
Обернувшись, Сьюзен увидела в ее глазах ненависть.
— Сьюзен, ты стерва! Мы с Тарой досконально обсудили и решили — ты самая настоящая стерва. И заслуживаешь того, что с тобой скоро случится.
— Всего, — подтвердила Тара, входя в комнату. — Лу — чудо, он — святой. Ты, Сьюзен, недостойна его. — И они с Гарриэт стали приближаться к ней. Сьюзен знала — они задумали столкнуть ее вниз.
— Я ничего не сделала! — закричала она.
— Еще как сделала! Убиваешь людей направо-налево, точно они и не стоят ничего.
В отдалении по-прежнему бил колокол пожарной машины.
— Пытались помочь тебе, и полюбуйся, какую награду получили… Я тебя спрашиваю — так подруги поступают?
— Я, правда, ничего не сделала!
— Ох, ох! Судье объяснишь.
— Всех нас будут судить рано или поздно, — прибавила Гарриэт.
— Наступила твоя очередь, Сьюзен. Все просто, дорогая.
Гарриэт с Тарой придвинулись ближе. И спихнули ее. Падая, Сьюзен слышала звук пожарной машины и какие-то глухие удары. Наверное, это ударяется о стенки ее тело, пока она летит к мостовой. Ласкунчик Уильям сделал такое ради нее.
Сейчас я умру, думала она. Умру! И от ужаса проснулась. Кто-то бухал кулаком в дверь.
— Дорогая! Вы проснулись? — донеслось из-за двери.
А затем пожарная машина обернулась телефоном, надрывавшимся в комоде.
Дверь распахнулась, с порога улыбалась миссис Бесси Росс.
— Уже почти пять. Решила, может, вам хочется встать?
Сьюзен предугадывала, что сейчас произойдет. Она тяжело подняла руку, останавливая женщину, мешая ей войти.
— Я сварила кофе, — тут миссис Росс увидела комод. — Что тут творится?
— Не надо, — хрипловато выговорила Сьюзен.
— Это вы сделали? — Миссис Росс подошла к комоду.
— Господи… не…
— Зачем вам понадобилось? — Бесси отодвинула стул.
— Не надо! — Сьюзен попробовала встать, но ноги запутались в простынях. — Нет!
— Звонят ведь не вам, правда, милая? — Бесси выдвинула ящик и полезла внутрь.
Микрофон телефона взорвался и, ударив хозяйку в плечо, прошел насквозь, отшвырнув ее на стенку. Бесси глянула на Сьюзен изумленно распахнутыми глазами и упала, обливаясь кровью. Из свесившейся трубки выхлестывал ураганный влажный ветер. Покрывало, простыни облепили Сьюзен, угол одеяла захлестнул горло. Взмыл в воздух стул и треснулся о зеркало, брызнули осколки. Взлетев, покачивалась над комодом телефонная трубка, наушник бешено вращался, и из него захлестал ветер. Сьюзен отодрала от горла одеяло, силой ветра ее вжало в стенку, волосы вздыбились устрашающим ореолом вокруг головы. Сдирались лентами обои, завиваясь на стенках. Сьюзен пыталась что-то сказать, но рот ей забивал ветер, угрожая задушить. Она подползла к хозяйке, потерявшей сознание. Дыбом у стенки встала кровать, чуть не на фут от пола. Ковер вздувался пузырями, трещал, рвался в клочья, и они зелеными змеями носились по комнате. Добравшись до Бесси, Сьюзен схватила ее за руку, скользкую от крови, и ползком потащила к двери. Ее саданул ящик из комода и сшиб на пол. Снова приподнявшись, Сьюзен поползла, волоком таща за собой тяжелое тело. А телефон медленно выплыл на середину комнаты и завис там, плюясь жарким зловонным газом.
↑ 21
Сьюзен уже миновала Нью-Платц, до города и Андреа оставалось всего полтора часа. Еще рано, нет и 12-ти. Она знала в точности, как ей надо поступить.Флакончик с таблетками снотворного укромно лежит рядышком в сумочке. Таблетки спасут ее. Она умрет до того, как Существо сумеет завладеть ею. Но сначала нужно поговорить с Андреа. Скажет ей, как сильно она ее любит, как много дочка принесла в ее жизнь, как она горда и благодарна, что у нее есть такая девочка. Обнимет свою любимую дочку еще разок, а потом обдурит сам ад. Если есть ад, так есть и Небеса. Она снова увидится с Тарой и Гарриэт.
Странно, но Сьюзен была спокойна. Только у неизвестности была власть пугать ее. Теперь все неизвестное прояснилось. Все, о чем говорили в детстве, оказалось правдой. Все молитвы, все доктрины и мифы. Правда — все!
Это утешало ее. Знание на пороге смерти, что Вселенная проще, чем напридумывали люди: существует Добро и Зло, Бог и Ад, Любовь и Ненависть; все сбалансировано в упорядоченном и предсказуемом движении. Бороться против него — сеять хаос. Следовать ему — умножать порядок.
Ее смерть правильна. А избрав ее по собственной воле, она избавится от Мерзости, которая требует ее к себе. После смерти она станет свободна, какой была до рождения. Космическая справедливость.
Сьюзен бросила взгляд в зеркальце заднего обзора — не гонится ли за ней полиция или миссис Росс? Нет, маячит только красный фургончик, почти впритык. Сьюзен включила приемник, ей повезло — наткнулась на Моцарта, с ним она и проведет последние часы. Светлая ясность музыки укрепила ее намерения. Это первое обращение к религии, случившееся в конце жизни. Может, она и про это расскажет Андреа, и той будет на что опереться, когда мир станет уверять девочку, будто в жизни нет никакого смысла.
Уже Харриман-парк, от дочки ее отделяет меньше часа езды. Снова всплыл вопрос о Лу. Нужно ли встречаться с ним? Попрощаться?
В своем теперешнем спокойствии она решила — да, надо. Может, сумеет передать ему что-то от истины, которую познала, и ради него самого, и ради Андреа. Обиды она больше не чувствует. Он отвернулся от нее, как она отвернулась от Бога. Вины ни тут, ни там нет: совершено по невежеству, не по злому умыслу.
Позади три машины. Красный фургончик прибавил скорость.
Во втором часу Сьюзен припарковалась в квартале от школы, посидела минутку, собираясь с мыслями, зная, что последний ее поступок в жизни — самый трудный: она боролась с желанием плакать.
Войдя в вестибюль, она поднялась в класс Андреа. Пусто. Наверное, дети ушли в кафетерий на ланч. В кафетерии стояла разноголосица шумных счастливых ребятишек, учителя, хотя и усталые, вели себя терпимо. Среди них Сьюзен искала личико Андреа. Она заметила учительницу Кэнди. У длинного центрального стола та раздавала картонки молока. Сьюзен направилась к ней.
— Миссис Рид! — удивилась Кэнди. — Вы вернулись?
— Да. Андреа тут?
На лице учительницы мелькнула озабоченность. Взяв Сьюзен под руку, она отвела ее к стенке, подальше от детей.
— Она наверху с медсестрой Расмасон.
— Но почему? Что случилось?
— Ничего. С ней все в порядке. Просто переволновалась.
— Из-за чего?
— Поговорите с Дженет сами. Второй этаж, комната…
Но Сьюзен уже мчалась туда.
Дверь к Дженет была закрыта. Сьюзен тихонько постучалась, и через минуту ей открыла молоденькая медсестра.
— Миссис Рид! Вас разыскали!
— Нет, я пришла сама. Что случилось?
Медсестра вышла в коридор, прикрыв за собой дверь.
— Меня вызвали в кабинет с час назад. С Андреа случился, насколько я могу судить, приступ истерики. Девочка рыдала навзрыд, была совершенно неуправляема.
— Но почему? Причина? — в отчаянии допытывалась Сьюзен.
— Истерика… Мы даже наверняка не знаем. Кто-то позвонил, девочку позвали к телефону, а когда она взяла трубку…
Дальше слушать Сьюзен не стала. Она прикрыла лицо руками и прошептала:
— Не надо, пожалуйста, не надо! Только не это! С ней — не надо. Она же совсем ребенок.
Позже, когда сестра Расмасон убедилась, что Сьюзен владеет собой, она позволила ей пройти к Андреа. Девочка спала на кушетке. Даже во сне было заметно действие Безмолвия. Андреа изредка вздрагивала, личико искажалось от кошмаров, снившихся ей.
Сьюзен опустилась на колени, обняла дочку. Стараясь сдерживать слезы, прошептала:
— Тш-шш, сладкая. Не бойся. С тобой не случится ничего худого. Мамочка позаботится. Мамочка никому не позволит навредить тебе…
Свободной рукой Сьюзен расстегнула сумочку и вытащила флакон с таблетками. По-прежнему обнимая Андреа, она выкинула его, вместе с надеждой, в мусорную корзину. Позже, когда личико спящей Андреа стало спокойным, Сьюзен поцеловала дочку и быстро вышла. У подъезда ждал красный фургончик с тонированными стеклами, что внутри — не рассмотреть никому. Сьюзен заметила его и все поняла.
Наступила пора дать согласие.
Подняв голову, она посмотрела на небо, запоминая его, глядя на то, что существовало всегда и будет существовать вечно — облака, солнце, деревья, людей.
И потянулась к ручке машины…
Нью-ЙОРК, ШТАТ Нью-ЙОРК. 14 июля, 19… г. — Лу Рид, 312 Вэст-Энд-авеню. Манхэттен, просит, если кто-то из наших читателей имеет сведения о местонахождении его жены Сьюзен Гудман Рид, пропавшей месяц назад, позвонить по телефону 212 555-4733. За приличное вознаграждение…
«Дейли-Ньюс»
Примечания
1
Закуска в виде корзиночки из теста со взбитым кремом и приправами. (Здесь и далее прим. переводчика).
2 584 просмотра
3 комментария
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
