Что вы знаете об армейских байках? Наверняка, вам известно огромное количество всяких нелепых ситуаций, которые в большинстве своём просто забавные анекдоты.  Ведь недаром у военных существует такая пословица: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся». Ещё существуют байки более прозаические, про солдатский быт, случаи на службе и тому подобное. Такие истории так же у всех на слуху, но их смысл доступен в основном людям служивым, или тем, кто в теме. Если копнуть глубже, то можно наткнуться на пласт историй, которые известны лишь узкому кругу лиц, служивших в тех или иных родах войск, например, ракетчикам или артиллеристам. Ещё глубже – байки, которые в ходу только в отдельных воинских частях. Они известны лишь тем, кто в них отслужил, а также родным и друзьям, которые услышали их во время какого-нибудь  праздничного застолья, после нескольких стаканов горячительного.

К последним относятся байки одной воинской части, в которой я имел честь служить в середине девяностых. Но они всё же отличались от всех остальных, так как были не забавные или бытовые, а скорее странные и даже страшные. Их-то я и постараюсь вам поведать. По крайней мере, те, которые смогу вспомнить.

Наша воинская часть была очень секретной, настолько, что я до сих пор не имею права разглашать её номер и точное месторасположение. Скажу лишь, что находилась она в дремучих лесах за Уралом, в нескольких десятках километров от Перми. Часть эта обеспечивала охрану обширной зоны, которую занимал обычный лес. Тем не менее никто не знал, что конкретно находится в глубине этой территории, площадью в две сотни квадратных километров.

Была наша часть  небольшой и самой прозаичной на вид. Здание казармы, общежитие для офицеров, столовая, плац, автомобильные боксы, баня с прачкой, склады и хозяйственные постройки. Ничего необычного. Ещё в километре от территории была вертолётная площадка, через которую осуществлялась наша связь с «большой землёй». Единственное, что выдавало особенность нашей части, был большой грузовик с фургоном, полным каким-то секретным оборудованием и странными антеннами на крыше. Его обслуживали два офицера, про которых говорили что они какие-то военные учёные и которые сменялись каждые три месяца.

В нашей части было всего две роты личного состава и полтора десятка офицеров и прапорщиков. Основное занятие, как я писал выше -  охрана обширной территории леса. Ещё был взвод автомобилистов, в чьём подчинении были три грузовых «газона», и пара уазиков. Был авиационный взвод, который отвечал за вертолётную площадку. И хозяйственный взвод, который обслуживал кухню, прачку, маленькую пекарню и скотный двор.

Попал я туда прямиком из учебки с военно-учётной специальностью связиста-шифровальщика. В моём ведомстве находился небольшой радиоузел с секретным оборудованием связи и телефонным коммутатором.

Помню, как прилетел в первый раз на вертолёте в эту глухомань, где даже по телевизору с трудом можно было поймать лишь пару каналов, а связь с миром осуществлялась только по почте, которую два раза в месяц привозили и забирали вертушки. Потом шёл с другими такими же новоприбывшими салагами до КПП части, по раскисшей просеке. Всё удивлялся, зачем мы здесь? Прапорщик, который нас сопровождал, ничего толком объяснить не мог, кроме того, что они охраняют секретную Зону. В чём секретность, не знает никто, военная тайна. Единственное, что было известно, зоной этой занимались военные учёные, которые со своей аппаратурой дислоцировались на территории части. И ещё – там происходило  нечто странное, чему я до сих пор не нашёл объяснения, лишь догадки, которые изложу в конце.

Историй этих ходило множество. Большинство из них крутились вокруг Зоны. Например, как иногда караульные по ночам видят вдали огни, похожие на свет фонарей, которые блуждают между стволами деревьев, будто выискивая что-то, при этом то почти прижимаясь к земле, то взмывая на десяток метров вверх. Или о стае белых волков, которые бесшумно выходили на опушку и рядком садились напротив караульной вышки, несколько часов неподвижно наблюдая за человеком, заставляя того нервничать. Потом они так же тихо, гуськом, уходили обратно в лес.

Но рассказывали также случаи не связанные с Зоной, но от этого не становящиеся менее жуткими. Например, история про грузовик мертвецов. Случилась она задолго до меня, и её я слышал в нескольких вариациях от нескольких людей. Поэтому привожу её в усредненном виде.

Рассказывают, что как-то раз, вечером, к воротам КПП подъехал тентованный грузовик, обыкновенный армейский ЗИЛ, не наш. Остановился, но из него никто не вышел и на оклик часовых не отозвался. Стоял он так несколько минут, пока не вызвали усиленный наряд караула. Прибывшие обнаружили жуткую картину. На месте водителя и сопровождающего сидели два бледных, окоченевших трупа в военно-полевой форме. На лицах с закрытыми глазами умиротворённое спокойное выражение, и никаких внешних повреждений. В кузове, под тентом, на лавочках по бортам, сидели ещё четырнадцать покойников, таких же окоченевших, спокойных, сжимающих в застывших руках оружие.

В части подняли тревогу. Грузовик перегнали в свободный бокс, трупы перенесли в лазарет к фельдшеру. У них у всех при себе оказались документы, из которых следовало, что они служили в абсолютно разных частях, в разных концах страны. По радиосвязи известили «большую землю», вызвали помощь. А на утро оказалось, что грузовик исчез. Как и все покойники и их документы из сейфа командира части. И никто ничего не видел и не слышал.

Какой тогда начался переполох! Наш особист брызгал слюной и грозил всем трибуналами и увольнениями. Наряд, дежуривший на КПП в полном составе, был допрошен, и посажен на гауптвахту до дальнейшего разбирательства. А вечером из леса, тарахтя мотором, выехал знакомый грузовик, и, как и в прошлый раз, замер у ворот КПП. В нём были всё те же покойники. Но странное дело. По документам это были уже совсем другие люди, хотя сомнений не было, что это именно они лежали в лазарете в прошлый вечер. Как такое могло быть, никто не стал разбираться, а просто отогнали машину вместе с покойниками в тот же бокс, заперли на замок, не выгружая из него жуткий груз, и особист выставил у ворот усиленную охрану. Но всё равно наутро машины в гараже не оказалось.

Больше его никто никогда не видел, а особист, осознав, что столкнулся с силами, которые выше его разумения, в итоге просто решил эту историю замять. Вот такая вот байка на ночь. Правда, у неё было продолжение. Несколько раз дневальные сообщали, что видели в тёмном коридоре казармы стоящего мертвеца, похожего на одного из солдат из того грузовика, замершего неподвижно, словно статуя, но когда зажигался свет он тут же бесследно исчезал. Но эти рассказы ставились под сомнение, потому что других свидетелей не было. Как я и говорил выше, правда это или нет, мне неизвестно, так как случилось задолго до моей службы. А вот вопли и мат старшины нашей роты я помню до сих пор.

Так вот. Был в нашей роте старшина, старший прапорщик Миронов Степан Николаевич. Высокий пожилой сибиряк с пышными седыми усами. И была у него кличка Су-24, за то, что обычно сначала появлялся звук его криков и ругани, а затем и он сам.  Решил он как-то повесить картину в ленинской комнате. Дал задание двум дневальным, выдав им для этого дела молоток и гвозди. Дневальные забили гвоздь в стену, повесили картину и пришли доложить о проделанной работе.

Вечером старшина зашёл в ленинскую комнату, и обнаружил, что картина вместе с гвоздём лежит на полу. Вызванные дневальные целый час выслушивали ругань и маты старшины в свой адрес, терпели подзатыльники и отжимания с приседаниями, но оправдаться им было нечем, тем более, что в стене не было ни единой дырки от гвоздя.

В общем, старшина строго приказал доложить о выполненной работе через пять минут и ушёл в каптёрку. Дневальные прибежали через минуту. Испуганные, с выпученными глазами, они, заикаясь, рассказали старшине, что гвоздь после удара вошёл в стену внезапно мягко, как в глину, и из отверстия потекла кровь. Причём потекла вверх, к потолку!

Старшина, матеря всё и вся, отправился проверить всё сам и обнаружил чистую стену, без дыр, и лежащий на полу гвоздь. Ругая дневальных, на чём свет стоит, и, грозя им всяческими карами, сам взял молоток в руки, приставил гвоздь и со всего замаха ударил. Тот неожиданно легко, с тихим чавканьем, вошёл в стену, и в лицо старшине брызнула густая алая струя, пачкая всё вокруг грязными кляксами,  ручейком затекая вверх по стене на потолок, разливаясь над головами жуткой лужей, в которой отражались испуганные лица дневальных и заляпанная красным физиономия прапорщика. А гвоздь на глазах у всех медленно выполз из стены и упал на пол. Теперь вопли и ругань слышала вся часть.

В экстренном порядке, согласно нашим правилам, были вызваны учёные, которые дежурили в своём фургоне. Те оперативно опечатали помещение и там что-то долго и тщательно изучали. Через неделю они ушли, сказав, что всё закончилось,  и стена вновь стала обычной. И вправду, ни потёков жидкости, похожей на кровь, ни дыры в стене, ничего не напоминало о недавнем происшествии. Но старшина с тех пор эту стену обходил стороной. Вот такая вот история. Жуткая, мистическая, и в то же время весёлая.

Но всё же большинство историй было связано непосредственно с Зоной. И если все происшествия в части были почти безобидны, то та территория, которую мы охраняли, была полна неведомых опасностей. Солдаты, проникшие в неё, пропадали без вести. Казалось, зачем туда лезть? Но находились такие дураки, которые, кто на спор, кто по пьяни, а порой и просто из любопытства, пробирались в Зону. Был даже случай, когда один из караульных, перед исчезновением, позвонил со сторожевой вышки и сообщил, что в паре сотен метров от себя видит свою родную деревню и мамка зовёт его обедать.  Таких бедолаг  больше никто никогда не видел. Их даже не искали, это было строжайше запрещено, просто писали в рапортах, что самовольно оставил часть и потерялся в лесу.

В связи с таким опасным соседством в части соблюдались различные правила. Одно из них я описывал выше. При каждом необычном явлении, или даже если что-то показалось, нужно было тотчас же оповещать учёных. Но были и негласные правила, не прописаные ни в каких уставах. С одним из них я столкнулся на восточной заставе, куда был вызван для наладки телефонной связи.

Надо сказать, охрана Зоны была высокого уровня. Кроме многочисленных вышек территорию окружала высокая сетчатая ограда, поверху украшенная спиралями специальной проволоки «егоза», которая гораздо опаснее колючей, так как была утыкана острым крючьями, и попавший в её петли, без посторонней помощи выбраться живым не имел шансов. Понизу ограду укутывали клубы тонкой стальной «Путанки»,  которая по слухам могла остановить даже танк, обмотав его гусеницы. Раз в неделю караульные обходили эти жуткие ограждения, вынимая оттуда трупы попавших в них животных.

Далее параллельно ограде тянулась взрыхлённой лентой контрольно-следовая полоса, которую дополнительно просвечивала система инфракрасного слежения. И завершала всё  ещё одна, обычная на вид, ограда из рядов колючей проволоки, которая на самом деле была частью системы, реагирующий на прикосновения. Все сигналы от этих замудрённых устройств поступали в соответствующее участку караульное помещение, которые мы называли заставами.

Для чего я всё это так подробно расписал? Дело в том, что когда я находился на восточной заставе, произошло срабатывание всех этих систем. Причём, судя по сигналам, сразу по всему многокилометровому участку восточной ограды, по всем секторам охраны. Начальник караула, молодой лейтенант, сильно побледнел, и отдал распоряжение всем собраться в помещении и заблокироваться. Солдаты тут же, без вопросов, бросились закрывать металлические ставни на окнах, и засовы на дверях. Потом офицер приложил палец к губам, в ответ на мои попытки спросить что происходит, многозначительно кивая  сторону Зоны. И тут я услышал. Это были шаги. Тяжёлые, шаркающие. А так же хрипы и покашливания, словно около нашего здания бродит какой-то старик.  Очень тяжёлый старик. Он бродил за стеной, подошёл к двери и постучал. Потом подёргал ручку. Побрёл дальше, к окнам.

Я уже набрал воздуха в грудь, чтобы узнать, что происходит, как начальник караула  указал на стену. Я обернулся, и волосы зашевелились у меня на голове. По стене брела тень. Такая густая и чёрная, что казалась провалом во тьму. Но самое жуткое было то, что она принадлежала тому, кто бродил за стеной. Словно то существо было настолько чуждым свету, что его тень проходила сквозь кирпичную стену, словно через матовое стекло. И при взгляде на неё мышцы тела начинало колоть и дёргать, как от электрических разрядов. По очертаниям фигура была не больше двух метров, но формы были неуловимы. Не было даже понятно, сколько у неё ног, две или больше. Голова постоянно меняла местоположение, будто перекатываясь по телу. Вот оно достигло окна, поскреблось в ставни, потом постучалось. Долго и настойчиво. Побрело к другому окну. Там повторилась сцена со стуком. Опять обошло здание и вновь постучало в дверь.

В целом, оно совершило три круга вокруг заставы, каждый раз требуя, чтобы ему открыли. И всё это под непрекращающуюся цветомузыку систем охраны. В итоге владелец жуткой тени ни с чем ретировался обратно в сторону Зоны, и всё закончилось.

Мы не открывали двери ещё минут десять. После осторожно вышли. Вокруг караульного помещения трава оказалась пожухлой, на дверях и ставнях окон потёки серой слизи. В таких же потёках оказался большой участок ограждения, а с острых крючков «Егозы» свисали какие-то то ли грязные обрывки тряпья, то ли кожа. И вокруг стоял очень странный запах. Подобного я никогда не ощущал, и потому даже не знаю, как описать. Очень отдаленно можно сравнить с вонью жжёной резины и горящих тухлых яиц.

От молодого лейтенанта, начальника караула, я и узнал, что есть такое негласное правило, когда сразу на всём участке начинает работать  сигнализация, и кто-то начинает настойчиво проситься внутрь, ни в коем случае нельзя открывать двери и нужно сидеть тихо. Лет шесть назад был случай, когда о подобном инциденте сообщили по телефону с одной из застав, а потом обнаружили, что здание пустое, двери и окна нараспашку. Никого из караульных потом отыскать так и не смогли.

Ну вот, теперь, когда вы достаточно узнали о том, что такое Зона, пришло время для главной истории, которая произошла незадолго до моего увольнения.

В общем, холодным сентябрьским утром, когда на улице было ещё темно, и иней покрывал траву и понурые деревья, с остатками листвы, нас подняли по тревоге. Причиной был вертолёт, который должен был доставить очередную смену нашим учёным. По неизвестной причине он упал в глубине Зоны, где-то в шести километрах от внешней ограды.

Как доложили с вертолётной площадки, пилоты подлетающей машины почему-то перестали реагировать на команды с диспетчерской, словно они их вообще не слышали, но при этом отвечали кому-то неведомому. Кто этот другой, и какие распоряжения передавал вертолётчикам, никто не знал.  В эфире, кроме ответов пилотов, больше ничего не было слышно. В итоге машина сбилась с курса, в утреннем тумане зацепилась за деревья и совершила жёсткую посадку глубоко в Зоне.

Поисковый отряд из десяти бойцов, в том числе и со мной, возглавил наш командир взвода, лейтенант Овчинников. Так же с нами выехали оба учёных, прихватив с собой кофры с какой-то аппаратурой. Все разместились в тентованном кузове полноприводного «газона», который фырча мотором и разбрызгивая грязь, выехал из ворот КПП в направлении Зоны. 

Ехали молча, сквозь ледяной утренний сумрак, зябко пряча шеи в воротниках шинелей и обжигая ладони о холодный металл автоматов, зажатых между колен. Несколько сигаретных огоньков плясали во тьме кузова, выхватывая красным свечением сосредоточенные лица. Дороги в Зоне, как таковой, не было, так как туда никто не ездил. За воротами первой заставы была лишь небольшая просека вглубь леса. Но она была давно заброшена, заросла подлеском и молодым ельником.

Учёные в глубине кузова щёлкали тумблерами на своих приборах, вглядываясь в зелёные экраны осциллографов. Грузовик, фырча мотором, прокладывал путь сквозь кусты. Треск ломаемых ветвей стоял, казалось, на весь лес. Ехали медленно. Сумерки снаружи начали проясняться, туманное свечение вползало под брезент, превращая окружающий мир в неверную черно-белую картинку. Большинство ребят дремало, прислонившись спиной к борту.

Я взглянул на сидящего напротив командира и чуть не вскрикнул. Он спокойно глядел на меня, но его лицо, казалось, начало перекашиваться и стекать вниз, как у пластиковой куклы, брошенной в огонь. Один глаз моргал уже где-то в районе щеки, затягиваясь бельмом. Нижняя губа оттянулась до груди, открыв дёсна и зубы. Щёки, как собачьи брыли, уже почти лежали на плечах. Овчинников ободрительно подмигнул мне «сползшим» глазом и улыбнулся. Но это получилось очень жутко. Я зажмурился, и тихо выдохнул, потом взглянул вновь. Командир выглядел нормально, страшный морок исчез. Учёные о чём-то начали оживлённо шептаться, но разобраться в их научной тарабарщине было невозможно.

Наконец машина окончательно остановилась, упёршись в переплетение стволов и ветвей, поросших по краю неглубокого оврага. Спрыгнули на чавкнувшую сыростью землю. Я поправил на спине увесистую радиостанцию. Решили идти оставшуюся пару километров пешком, а машину пока отправить назад, к заставе. Постояли, провожая взглядом уезжающий грузовик, потом склонились над картой.

Вокруг стояла гробовая тишина, совершенно неестественная для леса. И если отсутствие насекомых в такое время года было объяснимым, то вот молчание птиц и зверей было тревожным и пугающим. Мы тоже шли молча, словно боясь спугнуть эту тишину. Но всё равно, треск сухих ветвей под ногами, казалось, разносился на много километров.

Первым волков заметил лейтенант Овчинников, приложив палец к губам и указав на них головой. Четыре… пять… семь снежно-белых теней бесшумно скользило параллельно нам, в отдалении, словно жуткие призрачные псы. До этого я слышал о них только из рассказов караульных, теперь же видел воочию. Здоровенные, абсолютно одинаковые, они вообще не глядели в нашу сторону, но уверенно держались того же курса, что и мы, не обгоняя и не отставая.

Руки непроизвольно сжимали автомат, было жутко, но уверенный вид нашего командира действовал успокаивающе. Немного потеплело. Поднималось осеннее солнце, растворяя своими лучами клочья зябкого тумана, и вслед за ним улетучивались нервозность и страх.

К вертолёту вышли неожиданно. Он лежал, подмяв своей тушей молодые сосенки, словно труп огромного морского чудовища. Его корпус был почему-то странного бурого цвета, и когда подошли поближе, то поняли почему. Металл обшивки проржавел насквозь, стал настолько хрупким, что его можно было проткнуть пальцем. Я знаю, что дюраль, из  которого она сделана, не ржавеет, но факт был перед нами. И вообще вся машина была в таком состоянии, будто лежит тут уже не меньше сотни лет. Сквозь мутные стёкла ничего не было видно. С трудом протиснулись в кабину, но никаких следов не обнаружили. Ни тел, ни крови, ничего. Начали гадать, куда идти дальше.

Учёные подозвали к себе Овчинникова и достав свою собственную карту склонились над ней, что-то обсуждая. Мы стояли в круговом оцеплении, до боли в глазах вглядываясь  в сумрак между деревьев, направив туда стволы автоматов. Волков не было видно.

Наконец командир собрал нас, и довёл план дальнейших поисков. Неподалёку должен был находиться заброшенный бункер, практически в центре леса. Учёные предположили, что сменщики с пилотами могли направиться туда, чтобы укрыться до того, как их обнаружат спасатели. Наше дело маленькое, командир отдал приказ, мы сказали «есть!». Вновь углубились в дебри леса.

Впереди вдруг мелькнуло яркое пятно. Наш отряд внезапно вышел к краю небольшой поляны, заросшей цветущими ромашками. Овчинников приказал остановиться, внимательно вглядываясь в цветочный ковёр. Ещё бы. Яркие цветущие ромашки в середине осени, когда все остальные растения уже давно пожухли,  выглядели очень зловеще и подозрительно.

- Идём в обход, – махнул рукой командир, оценив обстановку.

Мой взгляд зацепился за какой-то предмет, почти в центре поляны. Олений череп, выбеленный дождями и солнцем. Он скалился, глядя на нас пустыми чёрными глазницами. Чуть поодаль, жадно оплетённый цветами, угадывался хребет с рёбрами. Головки цветов, казалось, едва заметно поворачивались, следя за нашим движением. И всё это в той же гнетущей тишине, где слышалось только наше тяжёлое дыхание и лязг оружия. Только учёные радовались как малые дети, срывая ромашки по краю поляны и что-то между собой обсуждая вполголоса. С неба посыпал мелкий холодный дождь. С голых ветвей начали шлёпаться крупные ледяные капли, всё время норовя попасть за шиворот.

Наконец вышли к приземистому холму, на вершине которого чернел мёртвый раскидистый дуб, зловеще протягивающий свои узловатые ветви во все стороны. В склоне холма зиял вход в бункер. Массивная стальная дверь была наполовину приоткрыта, и рядом, в примятой траве, виднелись свежие следы от армейской обуви. Теперь было очевидно, что мы на верном пути, и я испытывал уже некоторое облегчение от того, что скоро всё закончится.

Было решено оставить троих бойцов снаружи у входа, с малой переносной рацией. На всякий случай. С фонарями у нас были проблемы, так как наш отряд не рассчитывал лазать по подземельям. Они оказались только у учёных. Решили один из них отдать ведущему, а другой замыкающему. В таком порядке мы и перешагнули порог. Там было действительно темно. Очень темно. И ещё, возле входа почему-то лежала детская пластмассовая кукла. Обычная кукла, которых обычно зовут Анями или Алёнами, только без одежды, грязная, и вроде обожженная, с редкими клочьями кудрявых русых волос. Выглядело это очень странно и неуместно, как и та поляна с ромашками в голом осеннем лесу. Видимо это почувствовали все, потому что входящие старались держаться от неё подальше.

Гулкая темнота сомкнулась вокруг нас. Командир начал громко звать пропавших, в ответ слышалось лишь эхо. Затхлый холодный воздух был недвижим.  С бетонного потолка свешивались корни и паутина. На пыльном полу явно виднелись следы нескольких человек, прошедших тут незадолго до нас.

Показалась узкая каменная лестница, ведущая глубоко вниз. Мы так же, гуськом, начали спуск. Впереди, у подножия лестницы в луче фонаря мерцала рябью вода, где-то звонко шлёпались капли. К счастью, оказалось совсем не глубоко, да и в сапогах нам вода была не страшна. Теперь перед нами был узкий бетонный коридор с железными запертыми дверями по обе стороны. В некоторых местах потолок был проломлен могучими корнями старого дуба, чей мёртвый остов высился на холме бункера. В коридоре виднелись остовы потерявших очертания, проржавевших и прогнивших предметов, которые с тихим хрустом разваливались от удара сапогом. Влага стекала каплями с сырых заплесневелых стен.

Замыкающий боец нервничал, постоянно светя фонарём назад, да и все были на взводе, даже командир и  учёные. Подёргали боковые двери, но все они оказались заперты плотно.

Впереди показался проём люка, больше похожий на часть подводной лодки. Правда, сам люк, давно сорванный с петель неведомой силой, валялся на полу, покрытый толстым слоем плесени и ила, словно древняя могильная плита. Высокий порог проёма оградил лежащие за ним помещения от заливавшей пол воды. Наши сапоги застучали по бетонному полу, а лучи фонарей выхватывали покрытые грязным кафелем стены. Теперь эти коридоры напоминали какую-то заброшенную больницу или лабораторию. Сходство придавали также ржавые остовы перевёрнутых каталок и инвалидных кресел с гнутыми колёсами со спицами. Под ногами хрустели обломки стеклянных шприцев, какие-то ампулы и флаконы. По полу змеились пучки  проводов, вырванных из распотрошённых таинственных приборов. На кафеле стен кое-где виднелись смазанные бурые отпечатки ладоней,  застарелые, едва различимые, и такие же бурые брызги, пятнающие к тому же потолок.Тут было просторно, гуляло гулкое эхо, и висел странный запах какой-то застарелой химии.  Коридор начал разветвляться, но учёные уверенно вели нас известным только им маршрутом.

Впереди, возле самого пола что-то блеснуло. Мы окружили этот предмет, испытывая страх и недоумение, по отряду покатились испуганные шёпотки. Это были часы. Часы на руке, которая по локоть торчала из бетонного пола, ещё даже не успевшая окоченеть, завёрнутая в рукав армейской куртки. Словно пол в какой-то момент стал зыбким будто трясина, и затянула ступившего на него человека, да так и застыла, оставив снаружи только руку во взывающем о помощи жесте. Сомнений не было – это был один из тех, кого мы искали. Вот только кто из них, учёный или кто-то из пилотов?

Хотя теперь сомнений не было, что мы на верном пути, идти дальше всем было просто страшно. Только лейтенант Овчинников подбадривал нас как мог. Он даже стал громко звать пропавших, но ответом ему было лишь жутко искаженное эхо, которое совсем не прибавило оптимизма.

Коридоры были все похожими, с рядами однообразных дверей по сторонам. Луч фонаря не добивал до их противоположного края, и потому они казались бесконечными, уходящими на много километров вдаль. Тьма далеко впереди будто клубилась, выпуская в нашу сторону туманные щупальца, но, словно обжигаясь о свет, тут же, втягивала их обратно. Почему-то у меня эти коридоры вызывали странную ассоциацию с длинными пищеводами, которые заглатывали нас всё глубже и глубже.

Наши учёные о чём-то тихо посовещались, выбирая направление, на их лицах угадывалась растерянность, словно они попали в незнакомое место. Продолжили путь в один из бесконечных коридоров. Через несколько минут я заметил, что кафель стен стал отблескивать розовым, а на самих плитках появился странный узор похожий на переплетение тонких кровеносных сосудов. Остальные тоже это заметили, с опаской поглядывая на жуткие метаморфозы вокруг. Формы коридоров стали оплывать, углы сглаживались, стены и потолок вспучивались и опадали волнами и буграми, казалось, что он движется и пульсирует, и теперь схожесть с кишечником живого существа была просто разительной. Все в отряде были напуганы и на взводе. Несмотря на холод, пот катил градом, заливая глаза. Казалось, хлопни в ладоши, и все начнут беспорядочную пальбу во все стороны.

Появилось ощущение, что я двинул кукухой, и у меня начались слуховые галлюцинации. Мерещилось, что, то за одной, то за другой дверью, раздавался смех ребёнка. Но, поглядев в растерянные, озирающиеся лица, я понял, что другие слышат то же самое. Под ногами зачавкала тёмная слизь, такая же субстанция капала с потолка, пачкая шапки и шинели. В какой-то момент, в лучах фонариков стали попадаться брошенные предметы детского обихода,  и игрушки, старомодные, подобные тем, что я когда-то  давно видел у бабушки в деревне. Там были и гребешки с поломанными зубьями, и разбитые зеркальца, и сандалики с порванными лямками,  а также разные куклы и их части, мячи, погремушки и ещё много чего. Всё грязное, поломанное, со следами огня.

Теперь идти было труднее. Воздух уплотнился и словно вибрировал, заставляя дрожать свет фонарей. Холод исчез, и теперь нам было реально жарко. Вокруг расползался смрад тухлых яиц и аммиака, вызывая кашель, и вынуждая прикрывать нос рукавом шинели. Голова кружилась. Детский смех и радостные крики теперь звучали отовсюду, словно нас окружила хороводом ватага ребятишек. Это был настоящий дурдом. Казалось, психика вот-вот не выдержит и сломается. Коридор всё так же уходил в бесконечность. Стены его всё больше походили на живую плоть, они пульсировали и искривлялись. К окошкам многочисленных дверей изнутри прижимались бледные детские лица с чёрными провалами глаз. Валявшиеся повсюду игрушки метались в разных направлениях, швыряемые неведомой силой. Я до сих пор удивляюсь, как никто из нас не сорвался и не нажал на курок.