Кажется, именно тогда он начал побаиваться снегопада – когда остался один. Но пока это явление происходило за окном уютного домика, страх лишь подразнивал его нутро. Большие хлопья кружились в ноябрьском воздухе. Чарлзу казалось, что они исполняют какой-то гипнотизирующий танец, как в мультиках про индейцев. Только те были не страшными, а вот снег…

Он вспомнил слова матери, которые она произнесла, прежде чем захлопнуть парадную дверь и оставить его один на один с тишиной.

Я вернусь через пару часов, пожалуйста, будь хорошим мальчиком. Выпей молока, посмотри мультики, если хочешь – в холодильнике есть тарелка с готовым завтраком. Я люблю тебя, Чарлз.

И он любил маму, но когда ей приходилось уезжать к больному отцу, чтобы отвезти очередную гору таблеток, в груди рождалась какая-то обида или злость. Она никогда не разрешала ему отправиться с ней, говорила, что дедушке совсем плохо, что его внешний вид может напугать…

Вот еще, подумал он, напугать меня! Да я же…

Чарлз резко пресек эту мысль, потому что она была неправильной. Потому что в ней он казался смелым, но все совсем наоборот.

Он запрыгнул на диванчик, взялся за пульт, уже навел на телевизор, однако передумал и повернулся к окну, откуда просачивался тусклый, сероватый свет. Терраса была полностью завалена снегом, даже его велосипед, который он прислонил к боковым периллам, исчез под белым мехом, и теперь походил на мультяшного олененка с железными рогами. За плотной стеной осадков слегка виднелся лес, его вечно зеленые ели.

Чарлз поддался вперед, почти прилип к окну и посмотрел в унылое небо, откуда и сыпались молочные хлопья. Там, в вышине, они плыли с особой грациозностью, но ближе к земле их подхватывал ветер, заставляя петлять в хаотичной круговерти. Ему казалось, какое-то существо бродит рядом с домом и делает так, чтобы безмятежные снежинки пускались в дикую пляску. Может быть, это существо воплощение зла, желающее испортить все, что подвернется под руку. Может быть, оно следит за одиноким мальчиком, выжидает, готовит план по проникновению в дом…

Чарлз еще раз проверил все двери в доме, убедился, что они плотно заперты и только потом комфортнее уселся на диване, чтобы скоротать время за просмотром мультфильмов.

Мэри старалась держать подсвеченную стрелку спидометра на определенном указателе, но машину то и дело тормозили снежные ухабы и горки. Снегоочистители, видимо, еще долгое время не появятся на этом шоссе. Она с трудом различала дорожные указатели, даже дальний свет фар не мог прорезать холодную серую пелену. Приходилось быть предельно внимательной.

Настроение после того, как она наведалась к отцу, явно поубавилось. Он чувствовал себя все хуже и хуже, болезнь, называемая порфирой, настолько изуродовало тело, что порой она и сама пугалась его. Однажды она закричала на него только потому, что тот случайно коснулся ее своей искривленной рукой. Часто, слишком часто снились кошмары…

Мэри отбросила эти мысли, включила «Вайлд рок радио», чтобы перестать думать об отце. Тяжелая музыка сокрушила тишину салона. По спине прошлись приятные мурашки. Ей всегда нравилось слушать рок во время какой-нибудь поездки. Это успокаивало и заставляло сосредоточиться на дороге, что ей, разумеется, было необходимо.

Через пару минут желтый свет фар выхватил из снежного тумана баптистскую афишу с созывом на очередное собрание.

«И увидел Бог, что это хорошо», – гласила надпись. Ниже значилось время проведения: воскресенье, восемнадцать часов. Баптистская церковь на Филчен-стрит.

И увидел Бог, что это хорошо, зачем-то вслух выговорила она.

До дома оставалось еще тридцать минут езды, но прежде чем понять это, лучи фар снова искривились, обогнули какую-то тень, выросшую прямо посреди дороги. Она до боли в пальцах сжала руль, ударила по тормозам, машину повело в сторону, передняя часть ткнулась в сугроб, а потом движение замерло.

Облегченно вздохнув, Мэри сделала радио, где надрывался солист «Голливудской нежити», тише, выбралась из автомобиля. Сразу же, словно изголодавшийся зверь, накинулся ветер. Его снежные ладони яростно хлестали по лицу, старались вырвать шарф и сбить с ног. Ей пришлось крикнуть, чтобы пересилить истерику вьюги.

– Я могу вам чем-то помочь?

Мужчина весьма преклонного возраста не услышал, продолжил возиться в механических органах автомобиля.

Она подошла ближе, коснулась плеча незнакомца. Тот вскочил на месте, видно, перепугался, и повернулся к девушке.

– Вам помощь нужна? – повторила она, чуть понизив голос.

– Только если одолжите мобильник, чтобы я мог вызвать друга с его снегоочистителем, – мужчина улыбнулся, снял правую перчатку и протянул руку, – меня Дэвид Хэнсли звать.

– Мэри, – она пожала вытянутую руку. – Мой телефон в машине, я сейчас.

Дэвид Хэнсли кивнул и проследил за исчезающей в круговерти Мэри. Он подумал, что действовать нужно быстро, пока на дороге пусто. В такое ненастье упустить добычу просто непозволительно, потому что другую придется ждать до посинения задницы.

Она вернулась быстро. Теперь лицо ее было красным, немного вспухшим, губы бледными. Пальцы все время прятались в рукавах пальто. Она подпрыгивала на месте, старалась разогнать кровь по телу.

Дэвид поговорил с другом, вернул мобильник и предложил согреться чаем из термоса. Мэри не очень-то и хотелось, к тому же, дома ждал Чарлз.

– Сколько лет вашему сыну? – спросил тогда Дэвид.

– Восемь.

– Большой, большой парень, – хохотнул он, меховой капюшон его красной парки трепался на ветру, словно в каком-нибудь припадке, – неужто пропадет, если вас не будет чуть дольше пяти минут?

– Может и не пропадет. Он довольно самостоятельный, но я обещала ему не задерживаться.

– Что ж, я понимаю. Моя спиногрызка тоже не любит, когда папочка опаздывает, – Дэвид хлопнул себя по плечу, стряхивая снег. – Сможете объехать мою развалину? Вроде, по правой стороне достаточно места.

– Да, конечно.

Она повернулась, зашагала по скользкому снегу, почти коснулась дверцы автомобиля, но внезапно ее окликнул все тот же Дэвид. Крик смешался со свистом вьюги, поэтому ей показалось, что голос раздался далеко, однако мужчина оказался за спиной, всего в нескольких шагах от нее. В руках он сжимал томагавк с резиновой ручкой – топорик с одной стороны и молот с другой. Изо рта вырывался пар, который тут же уносил ветер.

– Что вам нужно? – спросила она, стараясь не паниковать раньше времени.

Дэвид молчал. В глазах блестели маленькие звериные точки, улыбка на красном от холода лице могла показаться дружелюбной, если смотреть на нее впервые, но теперь была похожа на ухмылку довольного охотника. Где-то за покромками тридцать седьмого шоссе зловеще завывала снежная буря.

Мэри, не поворачиваясь от мужчины, нащупала ручку дверцы, потянула на себя. Раздался щелчок, настолько громкий, отдавшийся болью в сердце, что она, было, потеряла всякую надежу на спасение. Дэвида этот щелчок вывел из ступора. Он дернулся и замахнулся острой стороной томагавка.

Стремительный удар снес окно заднего вида машины. В том месте, где секундой назад стояла Мэри, кружился снег. Она успела отпрыгнуть в сугроб, перекатилась и сорвалась вдоль трассы. Шею и ноги обожгло холодом, дыхание практически сразу сбилось с ровного ритма. Убегать от убийцы по двухдюймовому слою осадков было невыносимо сложно. Прокуренные легкие отказывались наполнять организм спасительным кислородом, а пальто сковывало движения.

Дэвид догнал ее быстро. От автомобилей они отдалились всего на сорок футов. Он схватил ее за волосы, потянул на себя. Она вскрикнула, ноги взмыли вверх от резкого торможения.

– Нет! Пожалуйста!

Дэвид Хэнсли, озираясь по сторонам, потащил ее обратно к машине. В пронзительном вое метели крики жертвы почти не долетали до ушей. И это был хорошо, по крайней мере, сейчас.

Он швырнул ее рядом со своим пикапом и открыл заднюю дверь.

– Я заберу твой глаз, – сказал он, выискивая что-то на заднем сиденье. – Всего лишь глаз, и ты сможешь отправиться к сынишке.

Мэри будто обдало холодной, еще более холодной, чем снег, водой. По всему телу прошлась волна мерзких мурашек, сердце иступлено заколотилось в груди. Она тут же ринулась на четвереньках вперед, попыталась встать, однако поскользнулась, и в этом мгновение Дэвид схватил ее за шиворот, слегка приподнял. В руках он держал скальпель.

– Хочешь вернуться домой? – голос Дэвида смешивался с воем ветра, и в тандеме они звучали, как исповедь рыдающего психопата.

Мэри закивала. По красным щекам катились слезы.

– Что ж, тогда тебе придется заплатить, понимаешь? За все в этом мире приходиться платить. – Он стянул перчатку с левой руки и приподнял ее. Четыре пальца вытянулись к небу. Только четыре. – Я тоже заплатил, так что все честно.

Мэри сдавленно застонала. Сознание медленно утекало из тела, когда лезвие скальпеля стало приближаться к лицу, когда оно, еще не коснувшись кожи, уже причиняло призрачные боли. Минута длилась вечность, а вечность, в свою очередь, превращалась в самую настоящую пытку. Она зажмурилась, чувствуя скользящий холод стали чуть выше левой брови. Темнота. Целый мир, существующий для нее, сконцентрировался в одном зрачке, отражавшем силуэт убийцы. И теперь она не думала ни о чем другом, кроме Чарлза. Кроме ее маленького мирка.

Сначала это была точка, проникновение, которое она почувствовала в области верхнего века, затем что-то вспыхнуло в глазу желтыми и красными пятнами. Боль усиливалась с каждой секундой, становилась нестерпимой. Окоченевшие пальцы царапали асфальт, ломая ногти и оставляя смазанные капельки крови на белом ковре, но холод глушил агонию. Холод глушил все. Она задергалась, когда лезвие коснулось зрачка. В голове будто раздался выстрел, а после этого выстрела гудение, постепенно звучавшее все громче и громче.

Гудение, звук, подумала она, звук совсем как в двигателе. О, Боже! Боже! Боже! И сказал Бог, что это хорошо! Двигатель автомобиля! Стой, стой, пожалуйста, только не проезжай мимо! Я здесь, помогите! Помогите мне!

По заснеженной трассе ехал старенький «Шевроле». Он с трудом пробирался через ухабы и горки, иногда колесо проворачивалось на месте. Водителем оказался мужчина в серой шерстяной кофте, на шее змейкой свернут такой же невзрачный шарф. Он притормозил у двух автомобилей, один из которых стоял чуть левее разделительной полосы, а другой – с краю, уткнувшись в сугроб передними фарами. Он открыл дверь, из салона приглушенно полился мягкий голос Ребекки Баккен, исполнявшей откровенный джаз.

– Помогите! – завопила Мэри, чувствуя во рту привкус соли и крови. – У него нож! Пожалуйста! Помогите!

Дэвид Хэнсли захохотал. Друг все-таки приехал, правда, без снегоочистителя, но приехал…

– Всего лишь глаз, – ухмыльнулся друг Дэвида, – ты меня печалишь, старина. У нее ведь просто шикарные ноги!

Чарлзу поднадоели мультики. Он выключил телевизор, выпил молоко и привалился к окну. Следы, оставшиеся на подъездной дорожке от колес маминой машины, исчезли, словно их и не было. С неба продолжал сыпаться снег, в кронах высокой ели зловеще посвистывал ветер. Улицы были настолько безлюдны, что, казалось, все человечество вымерло разом. Ни единого признака жизни, только снегопад. Серый и пугающий снегопад…

Он звонил маме сотню раз, но трубку никто не поднимал. На день торопливо наползали сумерки, включались уличные фонари. Чарлз был смышленым мальчишкой. Оставалось надеяться, что малыш почувствует неладное и позвонит в службу спасения прежде, чем Дэвид Хэнсли найдет его дом.