Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Узы
© Игорь Шанин33.5 мин. Страшные истории docerberus 27-04-2022, 09:51 Источник Принял из ТК: Radiance15
Я никогда не боялась темноты. Мама говорит, это семейное — пока остальные дети просили своих родителей перед сном не выключать в комнате свет, мы с Леркой по ночам вылазили в окно, чтобы пролезть в подъездный подвал и накормить ощенившуюся дворняжку Беллу. Помню сырые стены, осыпающиеся потолки и узкие коридоры: дух захватывало от восторга. А мрак — он ведь нематериален и бессилен. Это всего лишь пустота, лишенная света.
Теперь, ступая в полуразвалившийся заброшенный дом, я мысленно радуюсь своему равнодушию к темноте. Потому что любой другой обязательно нашел бы повод для страха. Дверцы покосившегося серванта покачиваются от сквозняка, создавая ощущение живости в мертвом запустении. Бесформенный силуэт в углу, похожий на сгорбившегося уродца, оказывается всего лишь древним креслом. В разбитые окна намело снега, и он вспыхивает искорками, когда я включаю фонарик на телефоне.
— Может, пойдем домой? — в сотый раз просит Глеб, зябко поправляя воротник куртки.
Вот уж кто точно боится темноты.
— Какой домой, мы уже на месте, — отвечаю, невольно понижая голос до шепота. — Терпи уже.
Под ногами перекатываются свечные огарки. Присев, я вожу лучом по полу: на почерневших досках угадываются истершиеся меловые линии. Руны по кругу. Значит, я права.
— Видишь? — говорю.
— Вижу, — морщится Глеб.
Пройдя по комнате, я выбираю на старых обоях место почище и нашариваю в кармане кусок угля. Горло невольно сжимается в неясной судороге, пальцы слабеют от дрожи.
— Только не мешай! — шепчу, оглядываясь.
Он пожимает плечами и отступает к выходу, будто здесь в любой момент может грохнуть взрыв. Хмыкнув, я медленно вывожу на стене символ, напоминающий скорчившегося паука. Изломанные черточки-лапки, пересекающиеся круги и овалы. Я запоминала его старательнее, чем экзаменационные билеты когда-то в институте. С такими знаками нельзя работать по подсказкам, иначе ничего не сработает.
Закончив, вытягиваю из другого кармана помятый тетрадный листик. Хорошо, хоть заговор можно читать по шпаргалке.
— Когда ночь правит, я беру и направляю ее силу, чтобы силой наполнить свои слова. Пусть (имя призываемого) почувствует… Да блин! Заново, — перевожу дыхание под недобрый смешок Глеба. — Когда ночь правит, я беру и направляю ее силу, чтобы силой наполнить свои слова. Пусть Екатерина Филимонова почувствует зов, где бы ни находилась, как бы далеко ни была. Пусть услышит она, что я зову, и пусть явится ко мне. Ночная тьма не затмит ей дорогу, лунный свет не ослепит, знак призыва станет путеводной звездой. Пусть она придет, потому что я жду.
Выдыхаю облако пара, не отрывая взгляда от символа на стене, словно он вот-вот засияет или начнет кровоточить. Но секунды проходят, и ничего не меняется.
Недовольный голос Глеба вырывает меня из прострации:
— Дальше-то что?
— Ждать, — говорю. — Идем, спрячемся в палисаднике.
Устроившись на гнилой коряге под заснеженным смородиновым кустом, мы прижимаемся друг к другу. От Глеба пахнет лосьоном после бритья. Мы дышим в унисон, сначала часто и тревожно, но постепенно все медленнее и спокойнее.
Крупные редкие снежинки проступают из темноты и оседают на плечах. Вдалеке видно отсветы уличных фонарей и очертания домов частного сектора. Где-то проползает машина, сонно гавкает собака. Здесь все тихое и малоподвижное, как в замедленной съемке. Так и тянет прикрыть веки, поддаться усталости и провалиться в дрему.
Конец ноября выдался непривычно теплым, я даже не ругаю Глеба, когда откидывает капюшон. Непослушные русые вихры топорщатся в стороны, щеки разрумянились, взгляд задумчиво устремлен в пустоту.
Подчиняясь порыву нежности, целую его в щеку и говорю:
— Спасибо, что согласился пойти. Я так рада, что ты у меня есть.
— Не оставлять же тебя в этом идиотизме одну, — бурчит он, безуспешно пытаясь сдержать растроганную улыбку. — К тому же, вдруг тут маньяк или грабитель, а то ты со своими магиями уже ни о чем реальном не думаешь.
— Похоже, это все теперь и есть самая реальная реальность, — вздыхаю.
Он молча качает головой, и я достаю телефон. Надо посмотреть то видео еще раз. Тысячный или миллионный. Снова убедиться, что оно существует, что у моих действий есть причина.
Дисплей шумит черно-белым — это запись с камеры наблюдения в школьном коридоре. Мельтешат подростки, спешит куда-то тощий учитель с журналом подмышкой. Поначалу ни за что невозможно уцепиться взглядом, но скоро внимание привлекает парочка в углу: смуглый черноволосый парень и наседающая на него щуплая девушка. Видно, как он пытается аккуратно оттолкнуть ее и что-то говорит, но девушка взмахивает рукой в сложном жесте, и голова парня разлетается ошметками. Ползут по стенам темные потеки, разбегаются орущие школьники.
— Тебе так нравится постоянно это смотреть? — спрашивает Глеб.
Не отвечая, я убираю телефон. Видео появилось в сети в середине сентября, и никто в него не поверил. Говорили, некачественная постанова, дурацкий фейк. Но потом это показали в новостях, подтвердив смерть парня — одиннадцатиклассника Егора Мирецкого хоронили в закрытом гробу. Девушка, девятиклассница Екатерина Филимонова, бесследно пропала. Тогда-то видео и обрело повышенный интерес. Его разбирали по кадрам, увеличивали, улучшали качество с помощью нейросетей. Пытались рассмотреть в руке Кати пистолет, гранату, хоть что-нибудь. Тщетно.
Для всех это стало главной загадкой последних лет, а для меня — зацепкой в поисках Леры. К тому моменту я обошла всех досягаемых гадалок и экстрасенсов, убедившись в их бесполезности. Шарлатаны и глупые тетки, ни капли не разбирающиеся в том, чем пытаются заниматься. Ни одного такого, кто обладает хотя бы микроскопическими возможностями. Даже я, изучавшая тему только в интернете и по библиотечным книгам, способна на гораздо большее.
Поэтому, увидев запись, я поняла, что не успокоюсь, пока не найду эту Екатерину Филимонову. За прошедший с исчезновения Леры год она — первое свидетельство того, что я не схожу с ума и иду по верному пути.
— Пошли уже домой, а? — хмурится Глеб, снова натягивая капюшон. — Полчаса уже тут торчим.
— Иди, если хочешь, — отвечаю без намека на обиду. — Я посижу еще, это важно.
Нахохлившись как птенец, он поджимает губы и не трогается с места.
У меня ушло несколько недель, чтобы найти нужные детали и собрать какую-никакую картинку. Пришлось перелопатить массу новостных сводок и постов в местных пабликах. Проверить кучу комментариев, большинство из которых в итоге оказались слухами или бредовыми фантазиями. Правда складывалась медленно и неохотно.
У Кати Филимоновой была лучшая подруга, Елена Ковальчук, ее нашли убитой сразу после случая с Егором Мирецким. Нашли как раз в этом самом доме. Согласно полицейскому расследованию, Филимонова убила Ковальчук, а на следующий день пришла в школу за Мирецким. Больше убийств не было, информации тоже, и следствие быстро зашло в тупик. Филимонова как сквозь землю провалилась, никакие матерые специалисты и ухищрения следователей не помогли ее разыскать.
Поднимаю голову, заглядывая в оконные провалы. Тьма будто исходит изнутри ледяным дыханием, стремясь заполнить собой все.
Найти дом тоже оказалось нелегко. Официально адрес нигде не раскрывался, только размыто писали «заброшенное строение в частном секторе». Я долго бороздила опостылевшие комментарии, пока не наткнулась на «скорее всего, это тот дом, где жила ведунья». Дальше проще — пара вопросов будто невзначай, и координаты у меня в кармане. А еще полная уверенность, что взят верный след. Не может же такое быть совпадением.
Невольно прикусываю губу. Столько суеты, и все ради эфемерной возможности встретиться с настоящей ведьмой. Расспросить, научиться новому. Мне нужно больше знаний, чтобы найти Леру. Опыт подсказывает, что в интернете и библиотеке можно открыть лишь самую верхушку айсберга. Остальное расскажут люди, лично посвященные в таинство. Люди, способные взорвать другому голову по взмаху руки. Полиция не найдет таких, потому что не знает, как искать. Полиции не известны ритуалы и заклинания. А вот я могу попробовать.
Знак призыва работает только в тех местах, что много значат для призываемого. Можно попытаться в школе или дома у Филимоновой, но вряд ли там это будет уместно. Еще упекут в психушку. Заброшенный дом подальше от лишних глаз в этом плане гораздо безопаснее.
Глеб толкает меня в плечо, указывая в сторону дороги. Невольно вздрагиваю — к дому приближается женская фигурка в легком весеннем пальто. Лицо скрыто под капюшоном, пряди длинных волос выбились наружу и шевелятся на ходу как щупальца. Тьма не дает различить подробностей, даже цвет штанов разобрать не получается.
Незнакомка поднимается на крыльцо и, осторожно оглядевшись, скрывается в доме. Сердце сбивается с ритма, на долю секунды мне кажется, что я ни на что не решусь, но сомнения быстро отступают, стоит вспомнить, как много пройдено.
— Пошли, скорее! — шепчу, поднимаясь и запуская руку во внутренний карман.
Стиснув зубы, Глеб ныряет в дверной проем вперед меня. Одной рукой включаю в телефоне фонарик, другую ни на секунду не выпуская из кармана. Вспыхнувший свет выхватывает удивленно оглянувшуюся девушку и стремительной тенью метнувшегося Глеба. Шорох, взвизг, и вот он перехватывает ее поперек тела, прижимая руки к туловищу. Брыкаясь и вырываясь, незнакомка напоминает стрекозу в ловушке.
— Ну чего стоишь! — шипит Глеб.
Спохватившись, я выступаю вперед и суетливо вытаскиваю из кармана шуршащий пакетик с влажной марлей внутри. Кажется, уходит целая вечность, чтобы стряхнуть целлофан. Задержав дыхание, я прижимаю марлю к лицу девушки и держу, пока сопротивление не ослабевает. Глаза закатываются к потолку и закрываются, плечи поникают.
— Всё, — говорю тихо.
Глеб осторожно опускает ее на пол, и я протягиваю ему бечевку, вытащенную из того же внутреннего кармана.
— Ты как заправский маньяк, — неодобрительно говорит он, тщательно связывая руки девушки за спиной. — Если нас тут сейчас застукают, я скажу, что ты меня заставила.
Нервно смеюсь в ответ, и вместе мы оттаскиваем девушку в угол, чтобы усадить на пол, оперев спиной о стену. Дрожащей рукой сдергиваю капюшон. Рассыпаются по плечам волосы, голова безвольно откидывается назад. Вздернутый нос, тонкие губы, щеки с россыпью бледных веснушек — я так долго изучала это лицо на фотографиях в соцсетях, что теперь оно кажется почти родным.
— Это она, — говорю.
— В смысле, ты была не уверена, что ли? — возмущается Глеб. — А если бы это оказалась какая-нибудь другая девка? Это же уголовка!
— «Если бы» не считается, — усмехаюсь.
Цокнув, он смеряет Филимонову угрюмым взглядом и тянет:
— Она же совсем малолетка. Школьница. Мы точно огребемся.
— А тебя не смущает, что малолетка шарится по заброшенным домам среди ночи? — огрызаюсь. — И вообще, если помнишь, на ней два убийства! Нас еще наградят, если сдадим ее куда надо.
— Кстати, про убийства — не боишься, что она нам тоже бошки поотрывает, раз уж есть такие суперспособности?
— Да не должна. Для этого, наверное, надо руками что-то сделать, а мы их связали.
— В смысле «наверное»? Ты и тут не уверена?
— Я не могу быть в чем-то уверенной! Я знаю не больше твоего!
Глеб открывает рот, чтобы ответить, но тут Катя слабо стонет. Дрожат ресницы, губы размыкаются, поблескивает влажный язык. Мы замираем истуканами, стараясь не упустить ни единого движения, словно наблюдаем за коброй, готовой в любой момент атаковать.
Филимонова открывает глаза и окидывает нас мутным взглядом:
— Вы еще кто такие?
— Спрашивать буду я, — опускаюсь рядом с ней на колени и запускаю на телефоне видео.
Фонарик гаснет, в комнате сразу становится темнее. Блеклое свечение заливает Катино лицо. Губы кривятся в усмешке, брови иронично изогнуты. Когда видео кончается, она переводит взгляд на меня.
— Я его уже тыщу раз видела, — говорит. — Ты ради этого цирк устроила?
Стараясь скрыть дрожь в голосе, я спрашиваю:
— Зачем ты это сделала?
— Это не я.
Беспомощно оглядываюсь на Глеба, и он пожимает плечами. Проверяю дисплей — точно ли запустила нужное видео. Растерянность смешивается с недоумением, уверенность тает как дымка.
— Нет, это ты, — говорю, будто стараясь убедить саму себя. — Ты ведь Екатерина Филимонова?
— Нет.
— Глеб, посвети!
Он включает фонарик на своем телефоне, луч бьет в лицо девушки. Сомнений быть не может — похудевшая и осунувшаяся, это совершенно точно Екатерина Филимонова из новостных сводок. Даже если бы я не была ей одержима, то узнала бы по мимолетному взгляду — так часто ее обсуждают в каждом закутке интернета.
— Ладно, — говорю. — Я была готова к чему-то такому.
Достав уголь, дергаными движениями рисую на полу еще один символ. Этот проще — несколько пересекающихся линий, похожих на сломанный стул.
— Знак правды, — поясняю. — Теперь никто в этой комнате не может врать.
Филимонова долго ползает по рисунку въедливым взглядом.
— Вот сука, — говорит наконец почти с восхищением.
Выпрямляюсь и упираю руки в бока:
— Как тебя зовут?
— Меня зовут Аза.
Повисает пауза. Тщательно выстроенные детали в моей голове с треском рушатся как дом от землетрясения. Глеб чернее тучи и явно собирается закатить грандиозный скандал едва останемся наедине.
— Значит, это не ты на видео? — спрашиваю упавшим голосом.
Аза закатывает глаза:
— Ну… В каком-то смысле и я тоже.
— Как это?
— Я взяла тело этой вашей Филимоновой. А когда занимаешь чужое тело, прежний хозяин уходит не сразу. Постепенно. Никто не любит расставаться с такой ценной собственностью. Приходится подгонять и выталкивать. Те, кто сильнее духом, могут задерживаться неделями. Катерина вот на третий день пропала окончательно.
Сердце замедляет ход. Любой другой, услышав подобное, покрутил бы у виска, но я давно искала именно это.
— Глупая была девочка, — продолжает Аза с легкой задумчивостью. — Пришла сюда, в мой дом, потому что думала, что жилье ведьмы обладает какой-то особенной силой. Пыталась намутить приворот. Грех таким не воспользоваться, я тут уже семь лет висела как в тумане. Уже не верила, что получится вернуться. В общем, я слегка схитрила, надоумила Катюшу на ритуал по приглашению меня в ее драгоценную тушку, и вот, пожалуйста. А мальчишка тот… Ну, это все Катя, она тогда еще телом немножко владела, я решила не мешать. Должно же быть последнее желание. Она на него жуть какая злая была, виноватым считала в случившемся. Это же его она приворожить хотела, а он ноль внимания. Тоже любил мальчиков, если вам интересно. Тут никакой приворот не сработал бы, даже проведенный по всем правилам.
С трудом сглатываю подступивший к горлу ком.
— Что значит «висела как в тумане»? — спрашиваю.
— Умерла я, разве непонятно? Ведьмам не дано спокойно умирать своей смертью. Поэтому, когда тело становится старым и дряхлым, приходится искать новый сосуд, проводить ритуалы, перемещаться. Я вот затянула с этим, думала, есть еще время. Думала, можно не торопиться. А потом раз — и сердечко ночью всё. И сосуда нового нет. В таких случаях ведьма зависает в стенах своего дома, пока он не сгниет до остова или пока не сравняют с землей. Если, конечно, до тех пор не помогут другие ведьмы или не подвернется какая-нибудь Катенька.
— А подругу ее, Елену, зачем убила? — подает голос Глеб.
— Под руку попалась. Представь — занимаешь новое тело, в голове сумбур полнейший, чужие мысли, твои мысли — все в кашу. Мозги-то одни, а сознаний два. Тяжко поначалу. А эта тут прыгала, орала. Бесила, в общем. Вот я и утихомирила.
— Так себе способ, — бурчит Глеб.
Аза пожимает плечами:
— Самый действенный.
— Значит, ведьму невозможно убить? — спрашиваю.
— Ты чем слушала-то, девочка? Я говорю, своей смертью ведьмы умереть не могут. А если убьет кто — так пожалуйста, сразу на тот свет. А ты кого убить задумала, меня, что ли?
Мотаю головой:
— Нет, просто хочу знать больше.
— Знающий много спокойно не живет. Тебе оно надо?
— Мне приходится. У меня сестра пропала, я ищу.
— А я причем?
— Ты поможешь.
Аза вздыхает и неожиданно протягивает руки вперед. Обрывки бечевки падают на пол.
— Прежде чем помощь просить, надо предложить что-то, — говорит, поднимаясь на ноги. — Я думала, тут интересно будет, а вы какие-то аутисты.
Мы с Глебом невольно отступаем, глядя, как она беззаботно отряхивает штаны.
— Вы меня чем вырубить-то пытались? Это же хлороформ, он только в фильмах за секунду усыпляет. Даже Катюша это знала, а уж у нее ума вообще не палата. Если бы я не подыграла, кончилось бы ваше представление в самом начале. Вас в кустах издалека было видно, шпионы недоделанные. И твой знак правды — фуфло полное, — показывает на пол. — Ты ж его не дорисовала. Вот тут еще должна быть линия и вот тут крестик. Тогда и был бы какой толк. Наверное.
Чувствую, как вспыхивает лицо. Гнев и стыд переполняют меня бурлящим кипятком. Вот бы убежать и спрятаться как ребенок, чтобы не видеть издевательский прищур Азы.
— А это? — Она как ни в чем не бывало кивает на знак призыва. — Думаешь, нарисуешь такой, и человека сразу сюда примагнитит, никуда не денется? Это же просто зов, как в лесу «ау» крикнуть. Захочет — откликнется, не захочет — еще дальше скроется.
— Почему пришла тогда? — спрашиваю жалким писклявым голоском.
— Любопытно стало. Тело-то у меня Катино, зов мне слышно. Я и подумала: кто тут такой умный, что до такого докумекал? Есть за мной охотники, но они бы так делать не стали, слишком уж это топорно. Вот и пошла посмотреть.
— А на вопросы зачем отвечала, если знак правды не подействовал?
— Так я ничего особенного и не сказала. Так, простые истины. Мои секретики остались при мне.
Аза накидывает капюшон и шагает к выходу.
— Стой! — кричу. — Мне правда очень нужна помощь.
— А мне по барабану. Всем нужна помощь.
Хлопает дверь, налетает ледяной сквозняк, накрывает тишина. Глеб смотрит на меня со смесью растерянности и жалости. Прикусываю губу. Кажется, будто выловила в реке золотую рыбку, но не смогла удержать. Бесполезная дурочка. Теперь все начинать сначала.
***
Утром, пока Глеб принимает душ, я открываю ноутбук, чтобы в очередной раз запустить затертый до дыр файл. Есть только одно видео, которое я включаю чаще, чем убийство Мирецкого — это запись камеры наблюдения на городском автовокзале. Последнее место, где видели Леру.Щурясь, напрягаю сонные глаза. Снующие люди с сумками, павильон выпечки, неспешно ползущая междугородняя маршрутка. Вот и Лера — худая светловолосая девушка в брюках и водолазке. Снятое пальто болтается на сгибе локтя. Тот октябрьский день выдался теплым. Мы с Глебом после работы купили хлеб и отправились к пруду кормить уток. Много смеялись, совсем не замечая усталости. Свет и солнце, ни единого намека на дурные предчувствия. В такие дни не должно происходить ничего плохого.
На видео Лера долго мнется у входа в здание автовокзала, поглядывая на часы, и уже хватается за дверную ручку, когда сбоку подскакивает грузная женщина. Здесь, как обычно, щурюсь сильнее в попытке рассмотреть лицо, но тщетно. Только темная куртка, деревенская юбка с маками, собранные в пучок волосы, скорее всего седые. Женщина что-то объясняет, оживленно жестикулируя, а потом они с Лерой скрываются за краем кадра. Всё.
Полицейские говорили, что женщину опознать не удалось. Были допрошены похожие, но не те. Телефон Леры нашли в урне неподалеку от вокзала, больше никаких следов.
Скрипит дверь, Глеб шлепает босыми ступнями по линолеуму, ероша полотенцем волосы.
— Следующий! — выдает с улыбкой и тут же мрачнеет, заметив меня за ноутбуком.
Лепечу:
— Я просто на всякий случай, еще раз, а вдруг это не…
— Иди уже умываться, опоздаешь на работу, — бурчит он, бросая полотенце на спинку стула.
Избегает смотреть на меня, пальцы нервно поправляют трусы.
— Думаешь, я с ума схожу, да? — спрашиваю.
— Я ничего не думаю, иди мойся. Сделаю пока кофе.
По нутру будто пробегает электрический разряд.
— Не надо со мной таким тоном! Я хочу, чтобы говорил прямо, если что-то не нравится. Всякие недомолвки не приведут ни к чему хорошему, понимаешь? А на кого мне положиться, если не на тебя?
Он качает головой:
— Тысячу раз же обсуждали. Конечно, мне это не нравится. Я все понимаю, но… Больше года прошло, а ты не успеешь глаза продрать, сразу бежишь смотреть свои видео.
— Я просто хочу ее найти.
— Ты ведь не дура. — Глеб мягко кладет руки мне на плечи. — Надежда была спустя неделю, месяц, даже полгода. Но сейчас… Полицейские же тебе говорили, что…
— Они не понимают! — перебиваю. — Лера исчезла, потому что слишком далеко зашла с этой всей ерундистикой, это все связано! Полицейские искали маньяков и похитителей, а надо было… ну, надо было…
— Колдунов? Лера далеко зашла, а теперь ты заходишь далеко. Тоже хочешь исчезнуть? Обо мне-то подумала?
Открываю рот, но не могу подобрать нужных слов.
— А вчера что было? — продолжает Глеб. — Просто посмотри со стороны: мы, взрослые лбы, напали на малолетку и…
— Это не малолетка, это ведьма, она же сама сказала! Ты вообще слушал? Видел вообще?
Закатывает глаза:
— Я видел школьницу, которая несла ахинею. Хорошо еще, что она сама скрывается от ментов и не может на нас настучать. Представь, какие могли быть проблемы?
— Мы были так близко! Если бы она помогла, то…
Глеб прижимает меня к себе. Уткнувшись носом в теплую влажную грудь, я слушаю частые удары сердца. Тук-тук, тук-тук, тук-тук — его встревоженность необъяснимо успокаивает. Я не одна, кто испытывает страх. Я не одна, кто неравнодушен. Я не одна.
Он говорит:
— Это не хорошо, понимаю. Тяжело смириться, но Леры больше нет. Мне тоже очень жаль. Но еще есть мы с тобой, и мы должны быть дальше, понимаешь? А если ты не перестанешь это все, то точно доведешь нас до какой-нибудь фигни, которую нельзя исправить. Испортишь то, что осталось.
Всхлипываю. Трудно признаться даже себе, но сейчас мне было бы не так тяжело, если бы Лера просто умерла. Смерть — однозначный ответ, обрывающий все пути к бессмысленным поискам. Она не оставляет места этому удушающему чувству непонимания, беспомощной обиде. Я точно знала бы, из-за чего страдаю.
Исчезновение же придавливает неопределенностью, жжет надеждой. Ни на секунду не получается перестать думать, что Лера может быть живой. Она сидит в сыром подвале, и только я способна освободить. Она с промытыми мозгами молится в лесу, подчиняясь какой-нибудь секте, и только я могу увести. Она попала в аварию, потеряла память, и только я могу помочь.
Эти мысли сильнее меня. Они никогда не оставят в покое.
***
Не стихает бесконечный говор со всех сторон, плещет фонтан, динамики в вышине вещают жизнерадостную рекламу. Сгорбившись над пластиковым столиком, я меланхолично жую чизбургер и почти не чувствую вкуса. Обеденного перерыва хватает ровно на то, чтобы добежать до соседнего торгового центра, проглотить какой-нибудь фастфуд и спешить обратно, в тесный офис к истершейся клавиатуре.Смотрю исподлобья. Вежливые улыбки, деловито приложенные к уху телефоны, большие пакеты с покупками. Непрерывный человеческий поток течет мимо скоростным поездом, а я будто потерялась на перроне. Уже не помню, каково это — жить беззаботной жизнью, не напрягая ежеминутно мозг в попытках придумать новый способ поиска. Должно же быть такое, что еще не изобретено. Такое, что по стечению обстоятельств не сообразилось раньше.
Скрежещут по полу ножки пододвигаемого стула, и я вздрагиваю, поворачиваясь. За мой столик подсаживается мужчина в темно-сером пальто. На вид немного старше тридцати, худой, темноволосый. Острый кадык, недельная щетина. Глаза равнодушные, странно неблестящие, будто все источники света вокруг разом погасли.
— Здравствуйте.
Голос твердый и бархатистый, какой бывает у опытных радиоведущих.
— Здравствуйте, — отвечаю заторможенно, прожевав последний кусок.
— Меня зовут Константин, — он улыбается лишь губами, умудряясь не задействовать больше ни одну мышцу лица. — Костя, если вам так удобнее.
— Я Ксения.
— Хорошее имя. Моя сестра назвала дочь Есенией, весьма созвучно с вашим, как считаете?
Пожалуй, более странного подката я еще не слышала.
— Спасибо за удивительный факт, — говорю, сминая упаковку от чизбургера. — А теперь мне пора.
— Пожалуйста, уделите минуту, — возражает Костя. — Я точно смогу вас заинтересовать.
— Это вряд ли. У меня есть парень, я полностью заинтересована им.
Он усмехается, и это выходит гораздо искреннее, чем недавняя улыбка. Словно проступает что-то живое из-под каменной маски.
— Что смешного? — хмурюсь.
— Если честно, я думал, что похож на какого-нибудь впаривателя банковских услуг, а не на идиота, который пытается склеить девушку.
Чувствую, как краска заливает лицо. Нет ничего глупее, чем ответить «у меня есть парень» на вопрос, относящийся к чему-то совсем другому.
— На впаривателя похожи тоже, — говорю, поднимаясь из-за стола. — Только они рассказывают про проценты, а не про своих родственников. В любом случае, мне не интересно.
— Да подожди! — повышает он голос.
— Давайте не будем переходить на «ты».
Подхватываю сумку со спинки стула и разворачиваюсь, чтобы поскорее слиться с толпой, но тут Константин негромко говорит:
— Мне нужна Аза, а вам ваша сестра. Валерия.
Оборачиваюсь, широко распахнув глаза.
— Кажется, вам все-таки интересно, — хмыкает он.
— Ты знаешь, где Лера? — спрашиваю мгновенно севшим голосом.
— Так все-таки можно на «ты»?
Возвращаюсь за столик, не сводя с него взгляда, будто может в любой момент раствориться в воздухе. Сердце колотится так громко, что заглушает окружающий шум.
— Это ты ее похитил?
— Я никого не похищал.
— Сейчас вызову полицию и им это будешь доказывать, понял?
— Ты как-то чересчур агрессивно относишься к человеку, у которого есть нужная информация. Так можно спугнуть доброжелателя.
— Доброжелатели говорят нужное сразу, а не тянут кота за хвост! Лера жива?
Костя складывает руки на стол, сцепляя пальцы в замок.
— И правда, — говорит. — Давай ближе к делу. Просто хотелось как-то тебя подготовить, настроить на контакт.
Глубоко дышу, мысленно убеждая себя не делать лишнего. Решения, принятые в панике, редко доводят до добра.
Будто не замечая моего состояния, Константин спокойно произносит:
— Недавно, буквально вчера, ты встречалась с некой… мм, девушкой, которая называет себя Азой.
— Причем тут это? Мне нужна моя сестра!
— А мне нужна Аза. Мы можем друг другу помочь, понимаешь? Одно в обмен на другое.
— Если ты скрываешь, что тебе известно про Леру, то это преступление, и я могу обратиться в полицию. Про похищенных надо…
— Да что ты заладила со своей полицией? И кто тебе сказал, что ее похитили?
— А что тогда?
Он терпеливо вздыхает, точь-в-точь как учитель, объясняющий проблемному ребенку что-то простое:
— Аза вышла к тебе. Мне интересно, почему.
Стискиваю зубы. Если не хочет делиться информацией, то и я не буду.
— Понятия не имею, что это за Аза.
— Ведьмы, особенно сильные, оставляют след на людях, с которыми встречались. След весьма условный — так, легкие колебания в ауре, заметить очень трудно. Но я умею. Поэтому не надо обманывать, хорошо?
Молчу, лихорадочно складывая в голове острые осколки. Надо поскорее собрать всю картину, чтобы знать, как действовать.
— Мы ее ищем, — продолжает Костя. — Но Аза тот еще фрукт. Залегла на дно так, что даже с иголкой в стоге сена не сравнить. А тут раз — и выходит к тебе, еще и по собственной воле. Как ты сумела?
С трудом уняв дрожь в голосе, я отвечаю:
— Давай так: сначала ты говоришь, где Лера, а потом я говорю, где Аза. Все по-честному.
Лицо Константина снова делается бесстрастным.
— Как же это может быть по-честному, — говорит, — если ты не знаешь, где Аза?
— Что тебе тогда от меня надо? — вспыхиваю. — Если ты такой умный, если видишь все по ауре, какой от меня толк? Я просто хочу найти сестру!
Прохожие встревоженно оглядываются в нашу сторону, и Константин понижает голос:
— Давай сохранять спокойствие. Все, что мне нужно — это чтобы ты повторила вчерашнее. Пусть Аза снова выйдет к тебе. А я буду неподалеку и смогу зацепиться. Если у тебя получится — встретишься с сестрой. Договорились?
В кармане вибрирует телефон — видимо, на работе меня уже потеряли. Не обращая внимания, я сижу неподвижно и чувствую себя привязанной к рельсам. Дрожит земля, слышится далекий гудок — поезд приближается.
— Аза больше не появится, — говорю после долгой паузы. — Она вчера сказала, что пришла просто из любопытства. Она была… разочарована.
— А ты попробуй, — отвечает он прохладно. — Других вариантов все равно нет. Кстати, обращаться в полицию не стоит — они меня не найдут, а вот ты потеряешь последний шанс.
Константин поднимается со стула, и я в отчаянии хватаю его за рукав:
— Не уходи! Скажи, где Лера! Пожалуйста! Я сделаю что хочешь, только скажи!
Кривя уголок рта в вежливой улыбке, он выдергивает руку и удаляется. Хлопают полы пальто, уверенно стучат по полу каблуки тяжелых ботинок. Секунда — и я уже не вижу его в толпе. К глазам подступают жгучие слезы, все размывается разноцветными пятнами.
***
Холод забирается за шиворот и расползается по спине мурашками. Ежась, я прячу подбородок в воротник и оглядываюсь. Никого, только разбитая дорога, редкие фонари и снежинки, порхающие над крышами. Ни одного горящего окошка — уже почти два часа ночи.Скрипя подошвами по снегу, я приближаюсь к дому Азы. Покосившийся забор, прогнившее крыльцо, черные стены. Тишину нарушает только слабый шум ветра. В одиночку здесь особенно неуютно, но звать Глеба было бы слишком неловко. Особенно после утреннего разговора. Между нами и без того стало чересчур напряженно.
Взвизгивают дверные петли, и я проваливаюсь в темноту прихожей. Блеклый свет фонарика на телефоне ползает по стенам, стонут под ногами гнилые доски. Присыпанный снегом пол, свечи, руны — все как вчера. Вот мой ущербный знак правды, а вот — знак призыва. Придется рисовать еще один и надеяться на чудо. Больше никаких вариантов.
Пока воскрешаю в памяти заговор, лицо обдувает теплый ветерок, мелькает по стене зыбкая тень, хлопает дверь за спиной. Вскрикнув, я оборачиваюсь и замираю: дверного проема больше нет, только короткий коридор прихожей, упирающийся в тупик. Фонарик выхватывает отваливающиеся обои и рассыпающуюся штукатурку под ними.
Вожу лучом по сторонам. Окна тоже исчезли, а стены будто меняются местами. Секунду назад я была уверена, что символ призыва должен быть слева, но вот он прямо перед лицом. Словно дом перестраивается за спиной.
— Эй! — кричу. — Кто это делает?
Опять какие-то ведьмовские штучки. Значит, я тут не одна.
— Аза?
Никто не откликается, только шуршат темные углы да уползают от фонарика тени. Сложно понять, реально это или просто кажется. Борясь с головокружением, я заставляю себя зажмуриться. Виски пульсируют, горло сжимается в болезненном спазме. Надо удержать спокойствие, не дать ему улетучиться. Истерика тут точно не поможет.
Вдох, выдох. Неуловимая догадка щекочет мозг осиными крылышками. Что-то знакомое. Я видела такое. Читала о таком. Кажется, в библиотечной книге.
Открываю глаза. Знак правды теперь на потолке, а старый рунный рисунок сбоку, на уровне моего плеча. Кресло будто приклеено ножками к стене, а под ним распахнутый шкаф. Опадают сверху отсохшие обои, кружится подброшенный снег. Пытаясь уцепиться взглядом хоть за что-то неизменное, я копошусь в мозгах как в мусорном баке. Это заклятие путаницы. Все нереально, все только в моей голове. Заклинание простое, и снимается тоже легко.
Сложив вместе средний и указательный пальцы левой руки, я кручусь на каблуках, рисуя невидимый круг. Налетевший порыв затхлого ветра теребит волосы, ушей касается далекое хихиканье. Слова, давным-давно прочитанные в ветхой книжке, всплывают на поверхность сознания яркими буквами.
Произношу четко:
— Я отправляю всю тьму на свет. Раз — и нет.
Свежий морозный воздух с готовностью врывается в разверзнувшиеся окна. Поскрипывает болтающаяся на сквозняке дверь, мебель и рисунки успевают вернуться на свои места за ту долю секунды, что я моргаю.
Из угла раздается:
— Универсальный отвод простеньких проклятий. Самое верное решение в данном случае.
Оборачиваюсь. Аза бесшумно выходит из темноты, одобрительно улыбаясь.
— Это была ты? — спрашиваю, медленно приходя в себя. — Что ты здесь делаешь? Ждала меня?
— Нет, не тебя. Но ты тоже пришла, и я решила повеселиться. — Она скрещивает руки на груди, осматривая меня как музейный экспонат: — Пожалуй, я ошиблась, когда сказала, что ты неинтересная. Надо было понять еще вчера, конечно, но у меня голова другим занята.
— В смысле?
— Твой призыв вчера сработал. Я его услышала. А сейчас вот отвод этот замечательный. У тебя получается. Значит, ты не обычный человек.
— Я просто делала, как написано в книжках.
Аза проходит к креслу и осторожно устраивается на подлокотнике.
— Милая моя, — говорит. — Прочитать может кто угодно. А вот сработает не у всех. Лет триста назад — да, смог бы любой, но сейчас другие времена.
— Как это?
— Так. Магия задушена людьми. А это тонкая и хрупкая материя, между прочим. Капризная. Ей надо существовать в среде, где все в нее верят. А вы что угодно можете объяснить наукой, вам факты подавай и законы физики. Потому магия чахнет и больше не подчиняется каждому встречному. На это нужны особые силы.
— Значит, раньше все могли колдовать?
— Ну, — она неоднозначно поводит плечами. — Так или иначе что-то получилось бы. Некоторые мелочи, самые простые вещи. Разумеется, чтобы сотворить нечто по-настоящему достойное, надо обладать не только знаниями, надо принадлежать к определенному роду. Быть ведьмой.
Пока перевариваю услышанное, Аза достает из кармана пачку сигарет. Тускло отблескивает в свете фонарика серебряная зажигалка, взвивается язычок пламени, шипит поджигаемый табак.
— Ладно, рассказывай уже. — Она выдыхает струйку дыма в потолок. — Что там у тебя за сестра?
Будто подстегнутая хлыстом, я с готовностью выдаю:
— Лерка… Она пропала прошлой осенью. Она… Ну, она увлекалась всякой этой чертовщиной, колдовством. Всю жизнь, и чем дальше, тем больше. Сначала только читала, фильмы там смотрела про все это, а потом и практиковать начала. Я сама видела, у нее получалось — какие-то незначительные штуки, но они правда работали по инструкции. Она, например, однажды бабочку на лету убила каким-то заклинанием. Даже не прикасалась к ней, только сказала что-то. А еще спички зажигала. Вот так рукой делала, и огонь сам загорался. А еще она один раз…
— Не перечисляй, я поняла, — морщится Аза. — А с чего ты вообще взяла, что ее исчезновение связано с такими увлечениями? Может, просто нашла мужика хорошего да сбежала с ним на теплый бережок. А?
— Лера бы так не сделала! Она бы обязательно мне рассказала. Если исчезла, значит, что-то случилось, а случиться могло только из-за этой фигни. Она все искала, где взять новую информацию, знакомилась в сети с какими-то сумасшедшими, а потом просто исчезла. Тут без вариантов.
— И ты, чтобы ее найти, тоже взялась за колдунство? И у тебя получается?
— Ну, — пожимаю плечами. — Не так хорошо, как у нее, но что-то срабатывает. А что-то нет.
— Как знак правды, например. — Аза ехидно подмигивает.
Молча поджимаю губы, и она меняет тему:
— А откуда у нее взялся такой интерес? Причины есть?
— Есть, — киваю. — У нас бабушка в деревне вроде как ведьмой была, все про нее так говорили. Мама даже нас одних у нее не оставляла, боялась. И вот Лерка как-то вычитала, что способности ведьмы передаются через поколение первой родившейся девочке. Тут у нее крыша и поехала.
— С бабушкой что стало?
— Дом сгорел, она не выбралась. Говорят, это поджог был, но виноватых не нашли. Мы тогда совсем маленькие были.
— Да уж, любят деревенские так делать. Как будто мы от другого не помрем, только огонь подавай. — Аза вздыхает. — Как звали бабку?
— Зина… Зинаида Степановна.
— Село Петрухино?
— Да. А ты откуда…
— Хорошая тетка была, — она говорит это равнодушно, глядя куда-то сквозь пол. — Хотя мы не особо дружили. Значит, вы ее внучки? Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
— А сестра, получается, старше?
— Да, на четырнадцать минут.
— Минут?
— Мы близнецы.
Аза затягивается, не спуская с меня внимательного взгляда. Алеет кончик сигареты, подвывает ветер снаружи. Дым ползет по воздуху завитками, расползаясь и истончаясь.
— Так ты поможешь? — спрашиваю, когда молчание становится невыносимым.
— Посмотрим. Полагаю, тот, кого я тут жду, будет полезен и тебе тоже.
— Кто?
Аза гасит бычок о подошву и говорит куда-то в угол:
— Я знаю, что ты уже пришла.
Горбясь и озираясь, на свет выползает невысокая девушка в потертой куртке серого цвета. Пряди светлых волос выбиваются из-под ободранной меховой шапки, черные валенки шаркают по полу. Она говорит, указывая на меня пальцем:
— Я думала, ты будешь одна.
— Я тоже думала, — отвечает Аза. — Ее никто не приглашал, знаешь ли.
Девушка глядит на меня как на динамитную шашку с подожженным фитилем. Когда подхожу ближе, она отступает, упираясь спиной в стену.
— Это Люся, — говорит мне Аза. — Моя давняя приятельница.
— Мне это не нравится, — шипит Люся. — Это ой как нехорошо.
Аза закатывает глаза:
— Прекрати скулить и рассказывай. Раньше начнем, раньше кончим. Я на семь лет выпала, если помнишь. Мне надо знать, что творилось.
— Если бы я знала, что…
— За тобой должок. Рассказывай и вали.
Поправив шапку, Люся цедит сквозь зубы:
— Меня не особо посвящают во все дела, я только подслушивать могу.
— И что наподслушивала?
— Они уже знают, что ты вернулась.
— Тоже мне новость. Они узнали, как только я заняла новое тело. Сильные ведьмы чувствуют такое. Впрочем, тебе не понять.
Люся бросает на Азу озлобленный взгляд, но не отвечает. Подсвечивая их фонариком, я прячусь в тени как зритель на театральной премьере. Происходящее выглядит манящим и необъяснимым, будто приоткрылось окошко в другую реальность.
— Чего там? — спрашивает Аза. — Много пришло новых?
— Было четверо, одна в итоге передумала. Говорит, решила быть отдельно от всех, сама по себе, как раньше.
— И Марфа ее отпустила?
— Вроде как да, но приказала кому-то следить. Если брыкнется и попытается мешать, от нее избавятся.
Скучающе покачивая ногой, Аза выглядит как студентка на неудачном свидании.
— У тебя точно должно быть что-то поинтереснее, — говорит.
Где-то вдалеке лает собака, и Люся вздрагивает, оглядываясь. Кажется, вот-вот забьется в угол как испуганная мышь.
— Они все чаще говорят про Плакальщицу, — произносит тонко. — Обсуждают какие-то планы, вроде хотят разбудить.
— Так я и думала.
Устав не понимать услышанное, я подаю голос:
— Что за Плакальщица?
— Черт ее знает, — тянет Аза. — Это настолько стародавняя легенда, что ни у кого нет подробностей. Она то ли первая ведьма, то ли наш древний дух-покровитель, который спит многовековым сном неизвестно где. Ведьмы всегда грезили ее разбудить, потому что только она способна отомстить за гонения, которым мы подвергаемся. «Когда проснется Плакальщица, все остальные уснут» — так говорят. Якобы ее пробуждение уничтожит всех обычных людей. А Плакальщица оплачет их погибель.
Повисает тишина, даже ветер сходит на нет. Аза задумчиво вертит в руке поблескивающую зажигалку, Люся не сводит с меня напряженного взгляда.
— И кто-то правда задумал ее разбудить? — спрашиваю упавшим голосом.
— Не бери в голову, — отмахивается Аза. — Об этом постоянно говорят, но никому ничего не известно о способах.
— У них есть какой-то план, — шепчет Люся. — Вроде бы это можно сделать с помощью чернокнижника.
— Чернокнижника? — удивляюсь.
— Это как ведьма, только мужского пола, — снисходительно поясняет Аза. — Ну, и в сотни раз сильнее. Ведьмы черпают силу от природы — земля, небо, вода, деревья, животные, солнце, луна и так далее. Чернокнижники же берут ее прямиком из ада. А это уже не шуточки, сама понимаешь. К счастью, их всегда было не очень много. Последний умер почти двести лет назад, с тех пор в мире ни одного не осталось.
— Теперь один есть, — возражает Люся.
Аза вскидывает голову, распахивая глаза, и она улыбается, довольная произведенным эффектом.
— Марфа провела успешный обряд, буквально на прошлой неделе. Ее сын теперь чернокнижник.
— У Марфы есть сын? — Впервые я слышу дрожь в голосе Азы.
— И дочь. Они сбежали от нее давным-давно, а теперь она их вернула и сделала все, что надо.
— Для этого ритуала нужно принести в жертву наследницу своей силы. Значит, у нее и внучка есть?
Люся часто кивает:
— Есть-есть. Ну, то есть уже нету.
Аза соскальзывает с подлокотника и выпрямляется, пряча руки в карманы. Брови тяжело нахмурены, губы сжаты в тонкую линию. Нет больше расслабленности, насмешливости, самоуверенности. Словно волна размыла песок, обнажив скалистый берег.
— Ритуал чудовищно сложный, — бормочет под нос. — Кем надо быть, чтобы убить свою внучку? Нет ничего ценнее, чем продолжение ведьминского рода. А как же вечное нытье, что нас так мало осталось?
— Это же Марфа, — с благоговением произносит Люся. — Она сказала, цель оправдывает средства. Так что у нас теперь есть чернокнижник. Ты же понимаешь, что это значит? Тебе лучше не выделываться. В конце концов Константин сможет отыскать даже тебя, это вопрос времени.
— Так Константин — чернокнижник? — спрашиваю.
Они резко поворачиваются ко мне. В глазах одинаковый испуг, как у детей, застуканных за кражей соседских яблок.
— Я говорила, мне это не нравится! — кричит Люся. — Зачем ты с ней нянчишься? Теперь мне тоже кранты!
Взмахнув рукой, она очерчивает мизинцем какой-то жест и уходит прямо в стену. По обоям с шуршанием разбегается мелкая рябь, крошится штукатурка, а потом все затихает.
Аза подходит ко мне, глядя исподлобья:
— Почему не сказала, что виделась с чернокнижником?
— Я не знала, кто он такой! Просто странный мужик, просил вывести его на тебя. Это опасно? Он обещал рассказать про Леру, не могла же я отказаться!
Она срывается на крик:
— Надо было сказать мне сразу, я бы успела хоть что-нибудь! Навести защиту, пустить пыль ему в глаза. Я столько лет у них как кость в горле. Представляешь, что со мной могут сделать?
— Он знает, где Лера, разве я…
— Нельзя быть такой дурой!
Она толкает меня кулаком в грудь, и я падаю, неловко вскидывая руки. Вместо деревянного пола под спиной оказывается что-то мягкое, а сверху накрывает тяжелая сеть. Вскрикнув, я торопливо сажусь и застываю от удивления. То, что показалось сетью, на самом деле всего лишь одеяло, а я у себя в кровати. Спальня утоплена в сумраке, только фонарный отсвет просвечивает занавески. Глеб приподнимается на локтях, часто моргая.
— Что кричишь? — хрипит. — Плохой сон?
— Н-наверное. Все нормально.
Когда он отворачивается, я прижимаю ладони к лицу. Неужели ночная вылазка просто приснилась? Не могла же я за мгновение вернуться оттуда домой. Это было так ярко, так детализировано. Кажется, в носу все еще стоит запах задымленного воздуха частного сектора и заплесневелых стен, а шея ощущает узкий ворот свитера. Нет, не кажется — в самом деле ощущает. С похолодевшим нутром отнимаю руки от лица, чтобы бросить взгляд в настенное зеркало.
Оно отражает меня, бледную, растерянную, сидящую на кровати в зимней куртке.
***
Дни ползут тяжело и неторопливо, перекатываются как громадные булыжники по пологому склону. Мороз сжимает город в неумолимых тисках, снег укрывает всё неподъемным слоем. Замедляется уличное движение, воцаряется мутная сонливость. Жуя на обеде очередной чизбургер или картошку фри, я неустанно верчу головой, готовая заметить Костю как только появится в зоне видимости, но его нет. Словно изначально был всего лишь плодом моего воображения, рожденным в воспаленном мозгу из-за нежелания верить в смерть Леры.Душа сереет и съеживается, выгнивая изнутри. Смирение похоже на высокую каменную стену, ограждающую меня от мира. Сколько ни колоти по ней кулаками, сколько ни пытайся прогрызть дыру, все тщетно. Я сделала что могла, и этого оказалось мало. Дальше придется существовать, только догадываясь, что же именно произошло.
В один из первых декабрьских дней я выхожу утром из квартиры и замираю, не веря глазам. Тусклая подъездная лампочка разгоняет сумрак на лестничной площадке, где на бетонном полу выведен мелом узор. Сложные фигуры и линии переплетаются между собой, как будто стекаясь к ногам стоящей в центре Азы. На ней легкий темный плащ с капюшоном, совсем не подходящий для усиливающихся морозов. Волосы заплетены в длинную косу, на плече висит сумка, лицо сосредоточенное как у школьника на олимпиаде.
— Сколько можно дрыхнуть? — спрашивает раздраженно.
— Я… Я не… В смысле сколько, я же… всегда так на работу выхожу, — бубню растерянно, подходя ближе.
За прошедшее с последней встречи время получилось убедить себя, что Аза затаила на меня смертельную обиду, поэтому теперь кажется, будто от нее исходит неведомая опасность. Это как пытаться поймать красивое насекомое, не зная, ядовито оно или нет. С другой стороны, сейчас хоть какое-то соприкосновение с миром ведьм для меня на вес золота.
— Пошли быстрее, — она тянет руку, пытаясь ухватить меня за рукав, но я уклоняюсь.
— Куда?
— Узнаешь!
Аза нервно осматривается, и я тоже невольно обвожу площадку взглядом. Облупившаяся краска на стенах, потертые створки лифта, ступени. Ничего особенного.
— Я хочу сперва узнать, — говорю твердо.
Закатывает глаза:
— Сейчас свалю с концами, и будешь тут свои вопросы в пустоту спрашивать как дурочка, поняла? Сказано тебе «пошли», значит, пошли!
Вид у нее как у человека, ступающего по хлипкому мосту над пропастью — в любой момент может сорваться. Доверять такому точно не лучшее решение, но выбора у меня нет.
Хватаюсь за протянутую ладонь. Аза затаскивает меня на рисунок, и все мгновенно меняется. Легкие заполняет свежий воздух, свет заливает все зыбкой серостью, от раздавшегося в стороны пространства кружится голова.
Мы посреди леса. Куда ни глянь — сплошь иссохшие деревья с острыми почерневшими ветвями. Земля укрыта палой листвой, небо серое и гладкое, как бывает на рассвете осенью. Тишину не нарушает ни птичье пение, ни шорохи суетливых белок. Не стучит в высоте дятел, не копошатся в корнях грызуны. Все словно поставлено на паузу, нет даже слабого ветерка.
— Эй! — вскрикиваю. — Где мы?
Эхо подхватывает мой голос и мгновенно разносит в стороны, но от этого окружающее кажется только мертвее. Все равно что расхохотаться на кладбище.
— Там, где никто не увидит и не услышит, — поясняет Аза, запуская руку в сумку. — Пришлось попотеть, раз уж так сложились обстоятельства, зато теперь нас точно не достанут.
— Верни меня обратно!
— Верну, когда поговорим.
Она вытаскивает на свет какой-то неровный ком, и я щурюсь, разглядывая. Мозг не сразу соглашается осознать, что в руке Азы отрезанная голова. Спутанные волосы, посеревшее лицо со следами разложения, приоткрытый рот. Шелушится на губах засохшая кровь, пялятся в пустоту подернутые мутью глаза. Это Люся.
— Убери! — кричу, отшатываясь.
Спина упирается в ствол ближайшего дерева, и оно надсадно хрустит, будто способно свалиться от одного моего прикосновения.
Аза пожимает плечами и отбрасывает:
— Как скажешь.
Голова перекатывается и замирает, равнодушно глядя в нашу сторону. Налипшие на лоб и щеки листья похожи на пятна грязи. Не выдержав, я отворачиваюсь.
— Что, не нравится? — подмигивает Аза. — А это из-за тебя, между прочим.
Сердце переворачивается в груди.
— В смысле из-за меня?
— А кто с чернокнижником на хвосте поперся в мой дом? Благодаря тебе он слышал, что там сказано было. Узнал вот, что Люська мне докладывает про то, что у них в племени происходит. А они всякие предательства ой как не любят. Ну да сама видишь, в принципе.
— Я же не специально! Я не знала! Думала, он просто… ну, просто поговорить с тобой хочет. Я же не…
— Да не ной. Люська сама виновата, знала на что идет. Рано или поздно ее бы все равно раскрыли.
— Это Константин сделал? — опускаю глаза, не в силах оглянуться на голову.
— Нет, Марфа. Она там главная, казнить предпочитает сама. Так больше уважать будут.
Брезгливо кривясь, Аза стряхивает с плеча сумку и тоже выбрасывает. Описав дугу, сумка цепляется ремнем за ветку и повисает, вяло покачиваясь.
— Что это за племя-то? — спрашиваю.
— Племя как племя. Ведьм совсем мало осталось, вот и стараются не разбегаться. Обустроили себе деревню в глуши и вынашивают там свои планы мести. Убить всех человеков, всякое такое. Мило, правда?
— А ты почему не с ними?
— Мне такие идеи не нравятся, у меня свои взгляды. Да и вообще, не все с ними. Некоторые не любят совместное бытие. Одиночки обычно живут сами по себе, им это разрешено. Не разрешено только палки в колеса ставить, а то сразу вон как Люське сделают. Это легко, вообще на раз-два. Вот и получается, что основная масса друг о дружку трется, а другие разбрелись по своим краям и делают вид, что ничего не происходит.
— Ты же вроде ставишь палки в колеса, — говорю. — А голова на месте.
Аза усмехается:
— Бегаю быстро. Да и силенок у меня побольше, чем у большинства. Так сразу не возьмут. Точнее, раньше не могли. Теперь, с этим чернокнижником, вообще фиг знает что дальше будет.
Догадка прошивает мою голову как пуля:
— А Лера с ними, да? В этой их деревне?
— Да. Люська тебя потому и испугалась, — кивает Аза. — Сразу все поняла.
Мигом взмокнув, я трясущимися руками расстегиваю ворот пальто. Чудится, будто меня душат, топят, закапывают.
— Мне надо туда! Срочно!
— Да никуда тебе не надо, — тянет Аза. — Я для этого и пришла. Уговорить.
— Уговорить?
— Оставь свои поиски. Ни к чему хорошему они не приведут.
Захлебываясь возмущением, я повышаю голос:
— Как это оставь? Она моя сестра, я никогда ее не брошу!
— Ну, она же тебя бросила.
— Чушь! Ее держат, они ей непонятно чего наговорили, вот она там и…
— Она сама на них вышла, — холодным тоном перебивает Аза. — Я все узнала. Они, конечно, рады такому пополнению, но силой твою сестру туда никто не затаскивал. Она знает, чего хочет. Теперь они для нее семья, а не ты.
Слезы обжигают щеки, и я утираюсь рукавом. Все размазывается: расчерченное ветвями бесцветное небо, грязная земля, равнодушное лицо Азы. Услышанное чересчур невероятно, слишком невозможно. Проще прожевать и проглотить кусок стекла, чем принять мысль о предательстве Леры.
— Я не верю, — выдавливаю. — Этого не может быть.
Голос Азы становится непривычно мягким и располагающим:
— Придется поверить. Послушай меня, просто успокойся и послушай, хорошо?
Когда поднимаю глаза, она продолжает:
— Присоединяйся ко мне. Я могу многому научить, из тебя выйдет толк. Однажды ты обязательно встретишься с сестрой. Только не сейчас, лучше не надо. Я подготовлю тебя и отведу к ней. Но перед этим еще многое нужно узнать.
Где-то вдалеке щелкает ветка, и Аза вздрагивает, оглядываясь.
— Сюда никто не мог пролезть, — шепчет. — Неужели он настолько…
Что-то светящееся мелькает над ее головой, не давая договорить.
Озираюсь, разинув рот: деревья рассыпаются угольной трухой как истлевшие спички. Воздух мгновенно чернеет, в горло забивается сажа, и я закашливаюсь, сложившись пополам. Уши заполняет неровный гул, напоминающий шум мотора, земля трясется. Рядом что-то взрывается, меня обдает сухим жаром. С трудом разомкнув слипшиеся от пепла ресницы, я различаю сквозь дым алые всполохи.
Аза держится на ногах, выставив перед собой ладони, а напротив Константин. Подняв руки над головой, он щелкает пальцами, и одна за другой яркие вспышки летят на Азу, но каждый раз разбиваются о невидимую преграду. Лес рассеялся, осталась только укрытая черной пылью пустыня и прежнее бесстрастное небо.
— Хватайся за меня! — кричит Аза, на секунду поворачиваясь ко мне. — Мы сможем уйти!
Когда шаркаю в ее сторону, Константин спокойно говорит:
— Я отведу тебя к Валерии. Пора выполнить обещание.
Останавливаюсь, с трудом выпрямляясь. Разбушевавшийся ветер почти сбивает с ног, пыль вьется вихрями, забиваясь в ноздри и уши. Очередная вспышка прошибает невидимый щит и врезается в плечо Азы с такой силой, что ее отбрасывает назад. Мелькают в воздухе красные брызги, сквозь гул пробивается короткий крик. Потерянная, я кручу головой, силясь охватить и понять все сразу.
Перевернувшись на живот, Аза неловко чертит что-то на земле окровавленной рукой. Костя подходит ближе и издевательски неспешно вырисовывает в воздухе безымянным пальцем сложный символ.
— Не ходи, — хрипит Аза, не поднимая головы. — Не ищи сестру. Она тебя убьет.
Они заканчивают свои руны одновременно. Земля уходит из-под ног, и я падаю, больно ударившись локтями. Тьма застилает глаза плотным покрывалом. Гул стихает, уступая привычным звукам: хлопающая дверь, смыкающиеся створки лифта, чей-то голос.
Часто моргая, я заставляю себя подняться. Реальность выстраивается, разворачивается вокруг знакомой картиной. Лестничная площадка на моем этаже. Там, где был рисунок Азы, теперь неровная выбоина, словно кто-то с размаху ударил кувалдой. Бетонная крошка хрустит под подошвами, когда я на неровных ногах отступаю подальше.
Костя спускается по лестнице, небрежно стряхивая с плеч черную пыль.
— Успела сбежать, — констатирует на ходу. — Мне стоило быть расторопнее. С Азой действительно очень сложно.
— Стой! — окликаю, хромая следом. — Ты обещал!
— Я обещал, — кивает, не останавливаясь. — Я выполню.
Выхожу за ним из подъезда. Мороз с готовностью набрасывается на разгоряченное лицо, впиваясь в кожу сотнями жал. Утренние сумерки подсвечены уличными фонарями и фарами выползающих со двора машин. Одинокий собачник на детской площадке тоскливо затягивается сигаретой, не сводя глаз с суетящегося у ног шпица.
— Моя вон там, — Константин машет рукой в сторону парковки. — Я наблюдал. Дежурил. Знал, что она в конце концов объявится, чтобы попытаться тебя переманить. В прошлый раз мне так и не удалось за нее зацепиться, хотя ты хорошо все сделала.
Оглушенная и ошарашенная, я плетусь, машинально стараясь попадать в его следы на снегу. Гремят доставаемые из кармана ключи, пиликает сигнализация, открывается передо мной пассажирская дверь.
— М-мы поедем? — спрашиваю заторможенно. — Куда?
— Ну как куда? — Константин снисходительно улыбается. — Аза же рассказала тебе про нашу деревню. Пора повидаться с сестрой.
***
Я полностью прихожу в себя только когда город за окнами сменяется заснеженной лесополосой и белыми полями. Все реже попадаются рекламные щиты, а дорожные указатели подписаны названиями незнакомых пунктов. Дорога узкая и неровная. Судя по выползшему к зениту тусклому солнцу, мы едем уже несколько часов.Константин держит руль уверенно, выпрямив спину и подняв голову. Ни разу не взглянул на меня. Словно вообще забыл. Устроившись удобнее, я негромко напоминаю о себе:
— Зачем тебе машина? Ведьмы же умеют перемещаться в другое место сами по себе.
— Ведьмы умеют. Чернокнижники нет.
— Разве? Аза говорит, чернокнижники сильнее.
— И все же у всех есть преимущества и недостатки. Будь у тебя побольше опыта и умений, ты бы смогла перенести нас двоих. Но придется довольствоваться малым.
Голос у него ровный и дружелюбный, как у экскурсовода. Немного расслабившись, я решаю, что можно расспрашивать дальше:
— Эта деревня… Там только ведьмы?
— Не совсем. Ведьмы выходят замуж и рожают детей. Ни мужья, ни дети не способны владеть магией, но их не выгоняют. Некоторые и вовсе не знают о том, в каком месте живут. Например, мы с сестрой выросли там, но ни о чем не догадывались. Только недавно это все вскрылось.
На мгновение он поворачивается, и я успеваю уловить невеселый взгляд.
— Марфа твоя мать? — продолжаю осторожно. — Ну, которая самая главная?
— Да.
— Это… правда, что она убила внучку, чтобы сделать тебя чернокнижником? Это была твоя дочь?
— Нет, дочь сестры. Моя племянница.
— Та самая Есения?
Константин открывает рот, чтобы ответить, но лишь молча кивает.
— И ты позволил этому случиться?
— Если бы мне дали выбор, не позволил бы. Но произошло то, что должно произойти. Для великих дел требуются великие жертвы.
Вдоль позвоночника проползает холодок. Мысль, что я нахожусь в машине человека, оправдывающего убийцу ребенка, наполняет сознание тревожными предчувствиями.
— А что твоя сестра? — спрашиваю. — Тоже одобряет такие великие дела?
Он отвечает после долгой паузы:
— Нет. Ее никто не спрашивал. Насколько знаю, с ней собирались поступить не лучшим образом, но я добился, чтобы ее отпустили домой. В деревню она больше не вернется.
Мерно шумит двигатель, покачивается игрушка-освежитель на зеркале заднего вида. Кажется, время течет так же быстро, как едет машина — солнце уже клонится вниз, из белого делаясь блекло-оранжевым.
Мысли становятся путаными и неподъемными, как ворох свалившихся с полки книг. Слишком много всего, одной не разобраться.
— Азе можно верить? — спрашиваю.
— Не знаю, мы не знакомы. Сегодня вот впервые встретились, — отвечает Костя. — Но ты ведь взрослая уже, должна понимать, что верить нельзя никому.
— И тебе?
— Никому.
Тревога усиливается. Надо было сначала задуматься, как выбираться из деревни, если Лера не согласится уезжать. Еще неизвестно, отпустят ли меня ведьмы. Осторожно выуживаю из кармана телефон. Куча сообщений от начальника и двадцать четыре пропущенных от Глеба.
— Почему она сказала, что Лера меня убьет? — говорю тихо.
Константин усмехается:
— Тебе стоило спросить об этом перед тем, как сесть в машину. Наверное, ты думаешь, что такой исход невозможен.
— Разумеется, невозможен! Лера моя сестра, зачем ей меня убивать?
— Как раз поэтому. Вы близнецы. Ведьминское наследие разделено между вами пополам.
— Лерка старше. Она первая родившаяся девочка через поколение.
— Неважно, кого первым вытащили из матери. Смотри тоньше — в сакральном смысле ваши души зародились одновременно.
Вот почему Аза заинтересовалась тем, что мои магические потуги работают. Вот почему звала с собой.
— А убивать-то тогда зачем? — качаю головой. — Что за бред вообще?
— Пока сила разделена, каждая из вас владеет лишь ее малой частью. С этим особо не разгуляешься, хватит только на глупые фокусы. Но если одна сестра убьет другую, то заберет себе всё и обретет особые способности.
— Что еще за способности?
— Никто не знает. Ведьмы-близнецы — настолько большая редкость, что за последние лет пятьсот в истории нет об этом упоминаний. Только неясные поверья, передающиеся из поколения в поколение. Внучки у ведьм в принципе рождаются нечасто, а уж двойняшки — это вообще что-то немыслимое.
Все бы отдала, чтобы никакой силы у нас не было. События последних дней ярко показали, что нет ничего лучше, чем серая обыденная жизнь.
— Ну уж нет, — хмурюсь. — Лера не станет меня убивать. Какие-то там способности не могут быть дороже родной сестры. Не знаю, чего там ей твоя Марфа наговорила, но я смогу убедить ее вернуться к нормальной жизни.
— Вот и посмотрим.
— Посмотрим? То есть, ты сейчас уверен, что везешь меня на смерть? И говоришь это так спокойно?
— Ты же сама просила. И я обещал. Это твое решение.
Опускаю голову и прижимаю пальцы к вискам. Усталость и беспокойство затягивают в холодную трясину. Сомнения точат меня как термиты — хочется верить, что Лера не способна на убийство, но эта ее одержимость магией слишком сильна. До сих пор помню, какое пламя вспыхивало в ее глазах, когда срабатывало очередное заклинание.
— Смотри, — неожиданно говорит Константин, и я поднимаю глаза.
Он отнимает руку от руля и медленно вырисовывает в воздухе символ.
— Посмотри еще раз. Вот так. Я не довожу его до конца, надо будет еще провести одну линию, сверху вниз, вот отсюда вот сюда. Все обязательно мизинцем. Чтобы сработало. Запомнила? Может, еще раз?
— Запомнила, — отвечаю неуверенно. — Что это?
— Защита. Если Валерия нападет, примени этот знак и сможешь спастись. Он древний и очень мощный, его ничто не пробьет. Честно говоря, даже Марфе такое не известно. Это знания чернокнижников, и мне не стоит ими делиться.
Гляжу на него с недоумением:
— Ты же сказал, что мы способны только на фокусы. Какая тут магия чернокнижников?
— Я буду рядом с тобой и смогу подпитать. Марфа поведет себя также с Валерией, не сомневайся.
Еще раз мысленно воспроизвожу увиденный знак.
— А зачем тебе помогать мне? — спрашиваю подозрительно.
— Потому что с моей стороны и правда некрасиво отвозить тебя на смерть. Шансы должны быть равны у обеих. К тому же, честно говоря, Валерия не очень мне нравится. Заносчивая, высокомерная и жестокая. Другие ведьмы, конечно, ценят ее за это, но… Ты гораздо лучше. Вся эта самоотверженность в поисках сестры — это очень человечно, знаешь ли. А ведьмы редко бывают человечными.
***
Закат расплывается по горизонту заревом, когда машина сворачивает с дороги на едва заметную лесную колею. Хрупкие березы царапают крышу ветвями, стучат по окнам. Вороны перелетают с кроны на крону, давясь надсадным карканьем. Прижимаю руки к груди в тщетной попытке успокоить колотящееся сердце. Если бы месяц назад мне сказали, что буду так бояться встречи с Леркой, я бы расхохоталась.Деревня сперва предстает редкой россыпью горящих вдалеке окошек, а уже потом аккуратными улицами с деревянными домами. Высокие крашеные заборы, печные трубы, источающие дым. В палисадниках замерли укрытые снегом деревья черемухи и вишни. Видно, как кто-то выглядывает в окно, чтобы проводить нас внимательным взглядом.
Константин тормозит перед единственным двухэтажным домом и выходит. Помедлив, я тоже выползаю наружу.
Дом возвышается как скала. Стены сложены из крепких бревен, крыша аккуратно укрыта красным шифером. Во всех окнах горит свет, сквозь шторы можно различить старенькую люстру со стеклянными каплями-подвесками и ковер с оленями над телевизором в гостиной.
Из-за соседних заборов торчат любопытные головы — в основном женщины, молодые и старые, но есть и мужчины. На вид самые обычные — кто-то сжимает в зубах папиросу, кто-то поправляет сползшую на глаза шапку. Вон даже мальчишка лет двенадцати, повис на воротах и смотрит во все глаза.
— Нам туда, — говорит Константин, двигаясь к дому через дорогу.
Там тут же отворяется калитка, выпуская дородную тетку в шубе. Глазастая и округлая, она похожа на старую сову. Невольно распахиваю рот: именно она была вместе с Лерой на видео с вокзальной камеры.
— Это Нонна, — негромко поясняет Константин, заметив мой взгляд. — Она тут вторая после Марфы. Не говори и не делай лишнего.
— Кто просил, Кость? — возмущается Нонна, приближаясь переваливающейся походкой. — Рано еще для встреч, дай девочке пообвыкнуться получше.
— Она больше года у вас обвыкается, — невозмутимо отвечает Константин. — А меня уже на следующий день по заданиям отправлять начали.
Он встает между мной и Нонной так, что нам приходится выглядывать из-за него, чтобы посмотреть друг на друга. Лицо у нее хмурое, толстые щеки дрожат как холодец.
— Вези обратно! — показывает на меня пальцем. — А вдруг что пойдет не так? Мы ж не подготовились!
За спиной раздается спокойный голос:
— Все готовы.
Оборачиваюсь. Со стороны двухэтажного дома ступает старуха. Худая, сгорбленная, ростом едва ли мне по плечо. Лицо сплошь в морщинах, черные глаза поблескивают как агатовые бусины. Седые волосы убраны под косынку, на плечи накинута потасканная фуфайка с торчащей из дырок ватой. Валенки скрипят по снегу, выдавливая глубокие следы. Похожая на торговку с городского рынка, старуха умудряется сохранять надменное выражение лица и казаться выше на две головы.
— Здравствуй, — говорит, останавливаясь рядом со мной. — Меня зовут Марфа.
Не в силах пошевелиться, перевожу взгляд с нее на Костю и обратно. Чудится, будто на меня направили базуку и вот-вот выстрелят. Убежать, спрятаться, исчезнуть.
Марфа обнажает гнилые зубы в улыбке:
— Не бойся. Ты ведь пришла повидаться с сестрой? Так вот она.
Калитка Нонны снова отворяется, в проходе замирает удивленная Лера. На ней только ситцевое платье в мелкий цветочек и махровые тапочки. Губы сжаты, глаза распахнуты, ветер играет распущенными волосами. Меня будто обдает кипятком.
— Лерка!
Кидаюсь к ней, запинаясь о снег. Все становится неважным: и жуткая Марфа, и грозная Нонна, и вообще вся эта дурацкая деревня с наблюдателями за каждым забором. Бесконечные поиски и метания наконец закончились. Вот она, моя Лера, в самом центре всего, больше никогда не отпущу.
— Ты что в платье-то одном, — шепчу, прижимая ее к себе. — Простудишься же!
Она неловко обнимает меня в ответ, трясясь всем телом на морозе.
— Знаешь, как Глеб удивится! — смеюсь. — Он думал, тебя нет уже, все меня отговаривал искать. А я знала!
Отпрянув от меня, Лера глядит напряженно.
— Не надо было приходить, — глаза увлажняются. — Тебе нельзя сюда.
— Почему? Я же за тобой. Мы уедем вместе и все забудем. Больше никаких магий, хорошо? Без этого будет намного лучше.
Она отступает, качая головой:
— Не получится. Мы же родились с этим. Нельзя отказаться, ты не знаешь.
— Можно! Все я знаю. Ты думаешь, что должна меня убить, да? Бредятина. Мы просто уедем и будем жить как обычные люди. Это безопаснее и спокойнее.
— Ты не понимаешь! Я не могу делать вид, что я обычный человек. Это же как ноги себе отрезать! От такого не отказываются.
Дышу так часто, что холодный воздух раздирает горло крошечными шипами. Лицо Леры, мокрое от слез и такое близкое, кажется совершенно недосягаемым. Будто она не стоит напротив, а высвечивается на экране телевизора.
— По-твоему, лучше убить сестру, чем отрезать ноги? — спрашиваю тихо.
— Нет того, что лучше. Это не выбор, а необходимость. Сила важнее, чем моя жизнь или твоя жизнь. Должен был родиться кто-то один, а родились мы двое, и это с самого начала было неправильно. Надо продолжать род, но мы не сможем продолжить вместе. Понимаешь? Должна остаться только одна. Это важнее всего.
Бережно взяв Леру за руку, я говорю:
— Давай поедем домой и там все обсудим. Хорошо? Подальше отсюда. Мы подумаем, найдем решение. Я познакомилась с сильной ведьмой, она…
— Делай что должна, — подает голос Марфа.
Лерка бросает на нее умоляющий взгляд. Только тут замечаю, что вокруг целая толпа — все выползли поглазеть, а мы в самом центре держимся друг за друга, словно нас вот-вот забьют камнями.
— Делай, — повторяет Марфа. — Так суждено.
Прежде чем успеваю что-то понять, Лера выдергивает руку и рисует в воздухе руну. Перед глазами переворачиваются укрытые белыми шапками крыши, вечернее небо, лица собравшихся жителей. Плечо обжигает боль. Придя в себя, я понимаю, что распласталась на снегу, окрашенном багровыми брызгами. Кровь. Моя.
Переворачиваюсь на спину. Лера стоит надо мной, закусив губу и содрогаясь от рыданий. Кончики пальцев выводят новый невидимый рисунок.
— Не надо, — хриплю. — Мы уедем и…
Как будто невидимое копье вонзается в живот. Трещит разрываемая ткань пальто, бьет горячая струя крови. Перед глазами темнеет, боль обездвиживает тело. Шепчу из последних сил:
— Лерка… Пожалуйста…
А она снова рисует, постепенно уплывая от моего угасающего взора. В голове расползается туман, топя в себе окружающее — все эти чертовы заборы и дымящие трубы. Лицо Нонны перекошено хищным восторгом, Костя не сводит с меня обнадеженного взгляда. Ждет чего-то. Последнего удара Леры.
Нет. Он же научил меня защите.
Почти ничего не видя, я поднимаю руку и веду мизинцем, по памяти повторяя выученный в машине символ. Надо быстро. Сюда, потом сюда, потом вот так. И последняя линия, сверху вниз. Я все сделала правильно, иначе и быть не может.
Символ вспыхивает желтым, разгоняя заливающий глаза мрак. Лера испуганно отшатывается. Слышно возмущенный выкрик Марфы, причитания Нонны. Топот ботинок по земле — это разбегаются зеваки. Раздается звук, похожий на скрежет ножа по кафелю, а потом желтый свет гаснет, и мое лицо заливает кровью.
— Это ты! — кричит Марфа. — Только ты мог ей показать! Зачем тебе?
Боль отступает, и я приподнимаюсь, отирая лицо рукавом. Снег кругом сплошь красный, из всех наблюдателей остались только Марфа, Нонна и Костя. Лера лежит рядом, раскинув руки в стороны, и грудь у нее разворочена, словно внутри бахнула петарда. Белеют сломанные ребра, маслянисто поблескивают обнажившиеся внутренности. Глаза неподвижно уставились в небо, по подбородку течет темная струйка.
— Нет, — выдавливаю. — Нет.
Подползаю ближе, чтобы коснуться еще теплой ладони. Рваные края плоти сочатся кровью, внутри все хлюпает и сжимается в последних спазмах. Цветы на заляпанном кровью платье выглядят неуместными и сюрреалистичными. Все кружится, покачивается и никак не складывается в цельную картину. Это не могло случиться на самом деле.
Нет больше Леры, есть только изуродованное мертвое тело, валяющееся посреди улицы как выброшенная кукла.
Сипло выговариваю:
— Кто… это сделал?
В голове мелькают яркие вспышки, соединяясь друг с другом и меняясь местами. Все руны, ритуалы, заклинания, что я когда-либо читала в книгах или находила в сети, теперь всплывают в памяти, становясь незыблемыми и незабываемыми. Малейшие заметки на полях, сноски и примечания — ничего не ускользает. Даже записи из бабушкиного шкафа, мельком увиденные в раннем детстве и давно позабытые, теперь становятся четкими и ясными, как будто прямо сейчас находятся перед глазами.
Боль окончательно угасает — плечо и живот теперь невредимые, только рваное пальто пропускает холод, доказывая, что раны были. Сгорбившись над Лерой, я прижимаюсь к ее лбу губами и явственно ощущаю, как покидают кожу остатки живого тепла. Внутри же меня все наоборот становится горячее. Чуждая энергия наполняет каждую клетку, порождая новые инстинкты и рефлексы.
Осознание похоже на шаг в пропасть. Я убила Леру. Этот знак заставил ее сердце взорваться. Константин обманул.
Вскидываю голову, выискивая его взглядом. Нонна тут же хватает его за руку, и вместе они растворяются как дымок от погасшего фитиля. Марфа застыла на месте, не сводя с меня хмурых глаз.
— Оставайся с нами, — говорит. — Мы поможем утешить боль и поставим на правильный путь. Ты будешь благодарна.
Как будто кипящая лава захлестывает меня тяжелой волной. Открываю рот и кричу так, что легкие готовы выплеснуться наружу. Глотку вспарывают ледяные лезвия, но я продолжаю орать, пока не кончается воздух, а потом поднимаю руки перед собой. Все происходит будто по наитию — пальцы сами очерчивают руны, губы шепчут заклинание.
В последний момент Марфа успевает исчезнуть, а затем волна пламени прорывает промерзшую землю, взвиваясь к небу. Вспыхивает забор, огонь набрасывается на двухэтажный дом. Яркий и жаркий, он в считанные секунды пожирает деревянные стены, заставляя шифер на крыше лопаться и стрелять. Скукоживаются за почерневшими стеклами занавески, вытягивается кверху столб густого дыма. Жар такой сильный, что дотягивается до меня, опаляя брови и ресницы.
Кто-то дергает за локоть, и, обернувшись, я сквозь слезы различаю лицо Азы.
— Представь хорошее место, — говорит она.
А потом все исчезает.
***
Стены увешаны плакатами с симпатичными мальчиками из поп-групп, что были популярны лет пятнадцать назад. Книжные полки заставлены учебниками и стаканами с фломастерами. На столе старенький компьютер, выключенный монитор отражает две маленькие кровати, сдвинутые вместе у окна. Под ногами пружинит ворсистый ковер, в угол брошены неразобранные школьные рюкзаки. В щель между задернутыми шторами сочится оранжевый закатный свет, расплескиваясь по комнате.— Подумать только, ты сожгла дом Марфы, — вполголоса произносит Аза. — Такое даже мне не по силам. На нем защиты было знаешь сколько? У них же там самые ценные книги, да и вообще навалом всякого разного.
Тяжело дышу, не отвечая. Виски пульсируют, язык распух, колени дрожат.
Аза садится на кровать, с интересом осматриваясь:
— Где мы?
— Наша с Лерой комната, — говорю, проводя кончиком пальца по дверке шкафа. — Мы жили в этой квартире, когда нам было по десять лет, потом папе предложили работу в другом городе, и пришлось переехать.
Собственный голос кажется мне незнакомым — сиплый, низкий. Покалеченный.
— Почему ты представила именно это?
— Здесь было лучше всего, — говорю задумчиво. — Потом Лера увлеклась магией, и все стало по-другому. Я только теперь поняла, как сильно она отдалилась. Почти сразу же. А я не замечала.
Сажусь рядом с Азой. В носу все еще стоит запах горящей древесины, в глазах застыли блики пламени.
— Это все не настоящее, да? — говорю.
— В каком-то смысле. Когда надо спрятаться, мы переносимся в место, где нам было хорошо. Оно больше не существует, но все еще может защитить.
— Почему тогда у тебя это был какой-то мертвый лес?
Аза горько усмехается:
— Я живу так долго, что уже не могу вспомнить, где мне нравилось находиться. Может, когда-нибудь ты поймешь меня. Когда-нибудь очень нескоро.
— Здесь нас тоже может найти Константин? Или Марфа?
— Здесь нас никто не найдет. Это твое место.
Она обнимает меня за плечи. Прикрыв глаза, я ложусь и устраиваю голову у нее на коленях. В груди будто тлеет костер, и каждый вдох раздувает угли, не давая погаснуть.
— Спи, — говорит Аза. — Тебе нужно отдохнуть.
2 269 просмотров
3 комментария
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
