В далеком 1978 году, поздней осенью, во время учебы в медицинском ВУЗе настал момент распределения студентов на практику. К сожалению, мы никак не могли повлиять на этот процесс и распределение происходило согласно рейтингу обучения. Именно в тот день я сто раз прокляла себя за то, что по вечерам любила погулять с друзьями, нежели зубрить медицинскую литературу. Самые везучие получили место в районной клинике, кому повезло меньше - проходили практику на машине скорой помощи. Мне же, и еще троим моим одногруппникам, попалась самая черная работа для студента - центральный хоспис города. 

Заканчивая школу, я повелась на мнение родителей и подала документы в медицину, за что проклинала себя все годы обучения. Я боялась различных болезней, брезговала беспомощными людьми и одна мысль о том, что мне придется ухаживать за стариками, которые доживают свои последние дни, сводила меня с ума и вызывала ужас в моих глазах.

Я много прочитала историй о том, что испытывают люди, которые встречаются с паранормальными явлениями. Так вот есть одна крылатая фраза - "не бойтесь мертвых, бойтесь живых". Но она приобретала новый смысл, когда живые находятся на пороге смерти и остается только ждать, когда наступит этот час. Когда в глазах пелена безысходности, через которую человек видит себя в мире ином, находясь еще рядом с тобой, дыша с тобой одним воздухом, слушая те же звуки, что и ты. Но вас разделяет время. У кого-то верхняя грань песочных часов набита песком, у кого-то осталась только половина. А у них было несколько песчинок, которые прижались друг к другу в узком проеме и изо всех сил пытались задержаться в верхней части. Но силы эти на исходе. Может, месяц. Может, неделя. Может, день. Может, час. А может, считанные секунды.

Я всегда представляла себе работу врачом так: выслушать симптомы, выписать лекарства, а дальше побежать в подсобку с коллегами пить кофе с печеньем и обсуждать своих сегодняшних пациентов. Так вот хоспис - это не то место, в котором есть свободная минута на чашечку кофе. Да даже если бы она была, даже если был бы свободный час или день - ни один врач не нашел бы в себе силы просто взять и расслабиться, потому что это место засасывает. Я это поняла буквально в первые часы прохождения практики, я это прочитала в глазах медперсонала, который работал в этом месте на протяжении нескольких лет. Если бы забрать у них белые халаты, то было бы довольно сложно отличить их от пациентов. Это место заставляет проникнуться, заставляет принять всю ту боль, которая невидимой глыбой едкого дыма наполняет облезшие серые коридоры. Пустые коридоры.

Я видела, как принимают новых пациентов. Видела, как худощавую бабушку на коляске завозят молодые мужчина и женщина, которые за несколько часов заполняют бюрократические справки и документы, целуют бабушку и спокойно выходят за центральные ворота. Я наблюдала в окно, как они садятся в свою машину и с беззаботными лицами отправляются куда-то за зону видимости. И я прекрасно понимала, что следующий визит этой пары будет только во время оформления документов о смерти пациента. И я не ошибалась. Но со временем я поняла, что таким пациентам еще отчасти везло (если это можно так назвать), потому что за некоторыми даже никто и не приезжал. В то время не было мобильных телефонов, да и в квартирах далеко не у всех стояли домашние телефоны, чтоб можно было позвонить родственнику и сообщить о кончине его матери, отца, дедушки, бабушки, тети, дяди и т.д. В таком случае был временной зазор в 5 дней, после чего тело усопшего отправляли в крематорий. А самое страшное в этом всем, что спустя месяц никто не заявлялся со скандалом по поводу того, что не сообщили о смерти близкого. Спустя месяц никто не заявлялся. Спустя год тоже. Никто не заявлялся вообще. Пациент, поступивший в хоспис в большинстве случаев, уже похоронен для родных, которые оформляют пациента.

Но я глубоко заблуждалась, когда считала, что в хосписе пациентами являются только люди преклонного возраста. В тот день я помогала оформлять документы на поступление новых пациентов и увидела молодого парня, который в сопровождении матери переступил порог этого прощального места. Я уже говорила о пелене в глазах, о безысходности, которая сопровождала всех жителей хосписа, так вот, в этих глазах я не смогла прочитать ничего. Ни страха, ни ужаса, ни грусти, ни печали - ничего. Просто глубокий пустой взгляд, который тебя не замечает и прожигает стену за твоей спиной, хотя глазные яблоки направлены на тебя. Сказать честно, я застыла на несколько минут в своих мыслях, пытаясь понять почему мать оформляет этого человека в это адское место, почему она прощается с сыном в столь юном возрасте. Однако меня разбудил крик медсестры со второго этажа, которая позвала меня помогать оформлять документы на умерших вчера. Да, вам будет сложно поверить, но, к сожалению, бывало очень редко, что не было надобности заниматься этой работой. Рекорд - 8 дней. 

Вечером, перед уходом домой, меня попросили заполнить журнал регистрации за последний месяц, а потому я получила в руки карточки всех поступивших пациентов. Герашко Мария Ивановна, 1909 г.р., обструктивная болезнь легких. Мартынов Сергей Адамович, 1913 г.р., ишемическая болезнь сердца. Серпанкин Максим Игоревич, 1922 г.р., болезнь Альцгеймера, сахарный диабет. Сергеев Игорь Васильевич, 1958 г.р., острый лимфобластный лейкоз, аутизм. Да, я держала в руках карточку того симпатичного молодого парня, который в данный момент мирно лежал в постели и смотрел в потолок. Да, я держала историю очень юного человечка, которого практически нет в живых. Человека, который всего лишь на год меня старше. Я держала историю человека, от которого отвернулась собственная мать. Теперь я поняла, почему его взгляд был направлен мимо меня. Аутизм.

Дома мне тяжело было уснуть, никак не давали провалиться в сон мысли об этом Игоре. Мысли о том, что человеческая жизнь - это очень сложный механизм, который можно строить на протяжении многих лет, но в один момент, когда отдельные детали дадут сбой, ты окажешься ненужным никому. Я не могла поверить, что собственная мать, которая на протяжении 20 лет воспитывала аутиста, сдалась после столь сложного пути. Сдалась, когда поставили диагноз "рак". Оправдания можно найти всему, условиям жизни,  уровню социальной поддержки, окружению, но сын... Я сама не заметила, как прикипела к этому месту, мне хотелось, чтоб утро наступило быстрее, мне хотелось обратно. Меня эти мысли одновременно пугали и придавали энергию. 

Каждый новый день я не могла пройти мимо открытой палаты и не заглянуть на человечка, который лежал на кровати возле окна и смирно смотрел в потолок. На человечка, который жил у себя в голове. Мне хотелось прочитать его мысли, понять о чем он думает в конкретный момент, думает ли он вообще. Я сама брала инициативу, чтоб кормить его, я пыталась его разговорить, пыталась услышать от него хоть слово. Я водила его на прогулки, после обеденного сна выводила его в холл, чтоб он поиграл в лото с другими пациентами, но он просто смирно сидел на кресле и не прикасался к своим бочонкам. Он день за днем жил по одному и тому же расписанию. Проснулся, поел, полежал, прогулка по территории, тихий час, посидел в холле, поужинал, сон. У меня оставалась последняя неделя практики и я просто не могла себя представить без этого места, не могла себя представить без него. Я не знаю, что это было. Вокруг меня на районе крутилась толпа местных парней, но меня тянуло к неизлечимо больному паценту, который за неделю нахождения здесь не сказал мне ни слова.

В тот вечер я дежурила в приемной, пока врач выбежала в магазин купить себе продукты домой. Я читала книгу и слушала тишину в момент, когда из коридора раздалось легкое всхлипывание. Я сразу же вышла из приемки и пошла к коридору, где и обнаружила, что Игорь стоит напротив входа в палату и плачет. Стоит неподвижно, капли слез разлетаются об кафель, и всхлипывает, как маленький мальчик, которого обидела мама, а потом еще и накричала, чтоб не ныл. Я подошла к нему и начала распрашивать что случилось, а он уставился на дверной проем и не отводил от него взгляд. Я пыталась его развернуть к себе, но голова все равно упрямо была направлена на палату. Я зашла внутрь и увидела, что бабушка, кровать которой находится впритык к стенке, лежит неподвижно. На тот момент она была одна в палате, потому никто не мог позвать на помощь. Удивительного в смерти пациента ничего не было, ведь это настолько обычный случай, что сотрудники хосписа не испытывают никаких эмоций во время кончины того или иного человека. Но меня этот случай задел, ведь Игорь физически не мог увидеть бабушку, которая находилась за стеной. Я не верю, что аутист, который был прикован к месту, в котором его оставишь, смог сам выйти из палаты, прогуляться на первый этаж, заглянуть к другому пациенту, выйти обратно и начать плакать. Я вышла, чтоб позвать врача, и заметила, что Игоря в коридоре уже не было. Поднялась в его палату - он снова мирно лежит на кровати и смотрит в потолок. В тот же вечер я поняла, что с момента оформления Игоря в наш хоспис - это был первый случай смерти пациента. Это был новый рекорд - 8 дней. 

В последний день моей практики медицинский коллектив решил сделать мне сюрприз и подарил красивый торт. Мне сказали, что ни один студент за все время их работы не отдавался делу настолько искренне, как это делала я. Для меня это был одновременно и самый счастливый день в моей жизни, ведь я почувствовала себя нужной, и грустный, ведь с завтрашнего дня я возвращаюсь в университет на скучные пары, слушать неинтерестные лекции на латыни. Это был редкий день, когда сотрудники хосписа с улыбками пили чай и рассказывали каждый о своей жизни. Это был день знакомства коллег друг с другом, спустя много лет совместной работы. 

По завершению этого мероприятия меня отпустили домой. Я отложила кусочек торта, приготовила чай и понесла это все на подносе на второй этаж. Мне не хотелось верить, что это последний раз, когда я вижу молодого человека, от которого отвернулся весь мир. Я зашла в палату и увидела, что Игорь снова всхлипывает, стоя напротив своего соседа по палате. Мужчина дышал из последних сил, окидывая пустым взглядом кусочек белого торта. Я позвала врачей, однако те смогли только констатировать смерть. Игорь спокойно лег в свою кровть и уставился в потолок. На этот раз врачи уже в более резком тоне попросили меня отправляться домой и пообещали сами покормить моего пациента.

По дороге я долго думала об этом месте. Я думала о человеке, к которому прикипела сильнее, чем к своим родителям. Я не допускала мыслей, что я влюбилась. Это было что-то сильнее любви. Это было чувство, которое могут познать далеко не все. Мне самой себе было сложно описать, что это могло значить, поэтому описать здесь это будет еще сложнее. Я до сих пор не разобралась, что я тогда чувствовала. Но я приняла единственно правильное решение на тот момент - попробовать забыть Игоря. Просто перестать посещать хоспис как гость, хотя бы в течение пары месяцев. По рассказам медсестер именно два месяца - рекорд жизни в хосписе, этот порог никто не смог перескочить.

Я вернулась в университет на скучные пары. Слушала рассказы своих одногруппников-отличников как они реанимировали пациентов в операционной, помогая хирургам проводить сложнейшие операции, как они откачивали безнадежных людей, как они то, как они се. А я молчала. Меня спрашивали с насмешкой как прошла моя практика в хосписе, а мне банально не хватало сил и эмоций, чтоб рассказать хотя бы о той маленькой частице моей души, которая навсегда осталась в этом месте. Они мне были никем. Я их не считала за друзей, а потому очень скоро я осталась одна. Сама по себе.

Проходили дни, недели, месяцы, я начала возвращаться к жизни обычной девочки-студентки. Играла на гитаре, читала современную художественную литературу, начала хорошо учиться. Помню выпускной, на котором я смогла оторваться как следует и открыться по-новому для своих уже экс-одногруппников. Помню гордость моих родителей, их искренние улыбки на лицах. Помню слова отца, который сказал, что он не ошибся, что отправил меня в медицину. Но так же я помню каждый день, каждый час, каждую минуту, которую сопровождал образ Игоря в моей голове. Нет, он меня не покинул. Он сидел во мне. Он настолько глубоко засел в моем подсознании, что я научилась жить с ним, я приняла его в свою жизнь. Я понимала, что я его больше никогда не увижу, но память о нем засела во мне навечно, и я знала, что это не просто слова, которые часто говорят в церквях, это моя новая жизнь, к которой следует привыкнуть.

После университета я начала активный поиск работы. Прошла немало собеседований, но своего места найти не могла. Я не помню как забрела в знакомый район, но помню, что это место притянуло меня, как магнитом. Я просто шла к хоспису, пытаясь максимально сопротивляться самой себе, но прекрасно понимала, что это сильнее меня. Я находила тысячу оправданий почему я туда иду, мое сердце пыталось спорить с разумом. Я чувствовала легкую тошноту, головокружение, упадок сил, но я не замедлилась ни на шаг. А вдруг там до сих пор работают мои коллеги, вдруг они давно хотят меня увидеть, вдруг я им подарю улыбку и счастье своим присутствием.

Холодок в ногах делал их ватными, но рука притронулась к облезшим синим воротам и толкнула их внутрь двора. Знакомая тропинка до входной двери совсем не изменилась, зазывая меня зайти внутрь и вспомнить самый счастливый период моей жизни. Это настолько сильный оксюморон, но я не могла бороться с этой правдой. Это действительный был самый чистый, самый живой, самый настоящий этап. Затаив дыхание я открыла входную дверь и переступила через порог хосписа.

Меня встретила совсем незнакомая женщина, которая приветливо поздоровалась и спросила к кому я пришла. Наизусть зная коридоры за ее спиной я пыталась высмотреть кого-то знакомого, чтоб лишить себя обязательств объяснять свой визит. Я увидела какую-то суматоху в самом конце, которая заставила обернуться женщину, что меня встретила. Много людей в белых халатах суетились у палаты возле лестничной клетки и тут из этой массы отделилась мужская фигура, которая медленным размеренным темпом начала подниматься на второй этаж. Это был Игорь. 

Вдохнув едкий запах нашатырного спирта я увидела Зою Семеновну, которая с улыбкой на лице встретила своего практиканта. Когда я очухалась, то попала в крепкие объятия крепкой женщины, которая со слезами на глазах начала рассказывать как сильно рада меня видеть. Из всех моих коллег лишь она до сих пор работала в этом хосписе, и мы с ней закрылись в подсобке и начали рассказывать друг другу о своих делах. Я долго не могла собраться с мыслями и не знала как корректно поговорить про Игоря, потому не нашла ничего лучше, чем просто спросить напрямую. В ответ я увидела сияющие глаза Зои Семеновны, которая буквально кричать начала, что это чудо, что это просто талисман этого хосписа, что это не пациент, а самый настоящий житель этого заведения. Более того Зоя Семеновна сказала, что на этом чудеса не заканчиваются. Буквально через пару недель после завершения моей практики они поняли, что у Игоря есть дар - он чувствует смерть человека. Благодаря нему удалось продлить на пару дней жизни многим пациентам. Для нас пара дней - это скоротать время до какого-то ожидаемого мероприятия, а для них пара дней - это 48 часов, это 2880 минут, это 172800 секунд новых звуков, картинок, воздуха, для них это жизнь.

Я хотела как можно быстрее закончить этот разговор, чтоб подняться на второй этаж и спустя пару часов у меня появилась такая возможность. Ступенька за ступенькой рождали во мне неуверенность, боязнь, страх, но я шла, я поднималась. Мне казалось, что прошла уже вечность прежде чем я оказалась в знакомом коридоре, прежде чем я увидела знакомый дверной проем. Я ступила вовнутрь с влажными глазами, боясь, что Игорь не обратит на меня никакого внимания, как он делал это на протяжении всей моей практики. И чем ближе я приближалась к его кровати, тем сильнее это чувство разрывало меня изнутри. Буквально за 3-4 шага до его кровати меня ошарашили бабочки в животе. Игорь поднял голову и посмотрел на меня. Не мимо меня, не на стенку, не на проем, а на меня, в мои глаза. Секунд 10 мы смотрели друг на друга, не двигаясь, может даже не дыша. И в этот момент произошло то, чего я не ожидала никогда и не могла даже подумать, что такое возможно. Игорь улыбнулся. Широкая улыбка с красивыми ровными зубами.. Я поняла, что он меня узнал. Я поняла, что он на меня не обижается. Я поняла, что он меня ждал. Я поняла, что мы снова вместе.

Я помню какой скандал был с моими родителями, когда я заявила, что хочу работать в центральном городском хосписе. Я слышала тысячу железных аргументов почему я должна найти себе работу получше, более прибыльную, более перспективную. Все эти аргументы воспринимал мой мозг и адресовал сердцу, пытаясь разбудить в нем хоть какую-то логику. Но, как говорится, сердцу не прикажешь. В конце я услышала несколько непрятных слов в свой адрес, но со временем родители смирились. Я видела, что папа очень растроен, что не такой судьбы он хотел для своей дочери, но он сумел побороть в себе диктатора и очень неумело, но показал демократа.

Два месячных оклада мне понадобилось, чтоб оплатить Игорю глубокое медицинское обследование по онкологии. Мне сложно было логически объяснить как, но рак отступил. Врачи несколько раз брали различные анализы, не веря в их результат. По итогу пришли к выводу, что диагноз 2 года назад был поставлен неправильно и что это была врачебная ошибка. Врачебная ошибка, из-за которой мать отказалась от сына. Врачебная ошибка, из-за которой 2 года чудесный мальчик живет в хосписе. Врачебная ошибка, что познакомила меня с невероятным человеком, который навсегда засел в моем подсознании.

Знаете, Зоя Семеновна мне сказала, что мать мальчика ни разу за 2 года не заявилась в хоспис, чтоб его проведать. Но это настолько обычное явление для хосписа, что никого это не удивило. Она искала повод, чтоб лишить себя обузы и она это сделала. Где-то далеко или рядом, она сидит с любовником или одна, радостно улыбаясь или в полной грусти, и думает, что ее сына уже давно нету в живых, чувствует свободу, спустя 20 лет заключения. Но меня это не волнует. Его, я думаю, тоже. У него есть я. Я заменяла ему и друзей, и мать, и сестру, и жену.

Единственное, что меня расстраивало, что Игорь больше не улыбался. День за днем мы ухаживали за тяжело больными. День за днем мы принимали новых безысходных пациентов и хоронили своих посетителей. Мы видели безразличные лица родственников, иногда видели их слезы. Со временем эта тяжелая работа становится обычной, рутинной. Человеку свойственно привыкать к среде, в которой он оказывается. Я не заработала себе на квартиру, у меня не было машины, да и красную икру я могла позволить только на новый год. Но я знала, что выполняю правильную миссию, я чувствовала себя счастливой. Что для человека главное? Ощущение счастья. Не денег, не квартиры, не машины, а счастья. А я сумела добиться этого.

В 1986 году мы с матерью похоронили отца, который был ликвидатором чернобыльской катастрофы. Годом позже наш мир покинул золотой человек, мать всех пациентов хосписа, Зоя Семеновна. Сердце моей мамы не выдержало в 2001 году и именно с того момента мы с Игорем сравнялись в социальном статусе. Возможно аутисту проще перенести отсутствие родителей, но я на стену лезла, когда потеряла мать. С того момента я на 100% посвятила себя хоспису и стала брать ночные смены, буквально живя в нем. Иногда я даже путалась - я сотрудник хосписа или пациент. За все время моей работы мы оформили смерти 793 человек. Игорь был рядом. Просто лежал и смотрел в потолок. Но я знала, что он был рядом и поддерживал меня во всем. Как вы уже догадались, у меня нет ни детей, ни внуков, ни мужа. Все это заменил мне Игорь. 

Неделю назад в нашем хосписе обнаружили случай коронавируса (Covid-19) и власти поставили нас перед фактом, что всех пациентов родные должны перевезти на время карантина к себе домой. Пациенты, от которых отказались родные и не среагировали на эту просьбу, были переведены в областные больницы, где, естественно, их ждет только один путь, притом эти дни они будут проводить в полном одиночестве. 

Я забрала Игоря домой. В дом моих родителей, в котором я сейчас живу. Да, многие меня спросят, почему я не делала этого раньше. Я пыталась, но он некомфортно себя чувствовал в незнакомой обстановке, отказывался есть и впадал в глубокое отчаяние. Да и представьте, как мне работать далее в хосписе, оставляя его одиноко лежать на кровати. Но в этот раз выхода у нас не было. 

В тот вечер я приготовила крепкий чай, усадила Игоря перед телевизором и мы смотрели какое-то юмористическое шоу. Я увлеклась рассказом истории своей жизни и видела, что он внимательно меня слушает, хоть и смотрит на экран. Я рассказала о своем университете, о практике, рассказала о нашем с ним знакомстве, какие эмоции я испытывала, когда его увидела. Рассказала о своей жизни без хосписа, о конфликте с родителями, когда они узнали о моем месте работы. Рассказала, что я проживаю счастливую жизнь и если бы я смогла родиться заново и получила шанс иметь семью, детей, потомство и при этом быть успешным врачом - я бы ничего не поменяла и выбрала этот же путь. А потом посмотрела на него и спросила - а что расскажешь ты, выпускник хосписа? И улыбнулась. Игорь повернул голову на меня и улыбнулся мне в ответ. Той же искренней улыбкой, как в прошлый раз. Спустя полчаса я уложила его спать, укутала одеялом и поцеловала. В губы. Нежно, легонько. И впервые в жизни сказала, что люблю его.

Ночь встретила меня глубоким сном с теплыми картинами жизни, а утро - проливным дождем. Я все прекрасно понимала. Игорь смотрел в потолок холодным пустым взглядом. Я закрыла ему веки и поцеловала в лоб. С помощью своих знакомых сотрудников я сумела оформить задним числом редкую для хосписа бумагу. Документ о выписке пациента домой. И только потом оформила свидетельство о смерти и организовала похороны. Он умер не в стенах хосписа, он умер как обычный человек. Здоровый человек. Любимый человек. Мой выпускник. Выпускник моего заведения. Выпускник хосписа. Я не знаю кто будет заботиться о тебе на том свете, но я скоро приду. Ты меня уже однажды ждал и сумел дождаться. Потерпи еще.