По всему кабинету под ногами студентов растекались лужи воды. Снаружи огромные хлопья снега летали в таком количестве, что увидеть корпус факультета кибернетики было невозможно, хотя до него было не больше сорока метров. Там, на улице, ветер со страшной скоростью гонял снежинки и закручивал их в смерчи. А здесь он таял на подошвах ботинок и стекал с шуб и пуховиков. Маша каждый раз хотела напомнить, что возле столовой есть гардероб, но опять решила промолчать. Тем более, до конца пары оставалось несколько минут.

Гвиневская подняла руку. Маша кивнула ей.

— Мария Александровна, я ещё вот что не поняла на лекции. — Она показала на старую табличку на доске, где была нарисована энцефалограмма и процесс её снятия. — Что там с фазами сна, и как это связанно с мозговыми волнами?

— Итак, фазы сна. — На пару секунд Маша замолчала. Тему исследования электрических потенциалов мозга она не любила ещё с третьего курса, хотя и разбиралась в ней гораздо лучше других. Она достала другую табличку, на которой, параллельно друг другу, были изображены несколько типов зигзагообразных линий. — Для начала, у здорового человека сон подразделяется на несколько циклов длиной в среднем по полтора часа. Каждый из них начинается фазой медленного сна, и заканчивается фазой быстрого. Кто в курсе, чем они отличаются? Макухин, вы сегодня какой-то тихий.

— Ну… — Тот отвлёкся от телефона, и посмотрел на диаграмму. — Быстрый сон так называется, потому что во время него быстро двигаются глазные яблоки. Потому что человек видит, ну… Сон. Ему что-то снится, и глаза двигаются из-за этого. А в медленном сне глаза не двигаются.

— В принципе, правильно. — Маша кивнула. — Но это не самое главное отличие. И вот при чём здесь мозговые волны. В фазе быстрого сна мозговая активность качественно такая же, как и в то время, когда мы не спим, но заметно интенсивнее. Да, всё правильно. Когда мы видим сны, мозг работает гораздо активнее, чем, например, на лекции.

Студенты захихикали.

— Мария Александровна! — Заенко на задней парте тянул руку. — Это значит, на лекции по физиологии растений активность мозга самая высокая?

— Нет. И, когда на четвёртом курсе начнётся социология, вы поймёте, почему. А теперь — самое интересное. — Маша повысила голос, чтобы смех прекратился. — Медленный сон. В нём выделяют аж четыре стадии, но вкратце можно сказать, что все они — постепенные этапы одного процесса. Первая стадия, по сути, переходная. Затухают альфа-волны — а они характерны для спокойных, расслабленных состояний, таких как медитация, или процесс засыпания. Вместо них появляется более медленные тета-волны. На этой стадии снижается мышечный тонус, мысли человека постепенно перетекают во что-то вроде галлюцинаций. Но это не совсем сновидения — до фазы быстрого сна ещё далеко.

— Дальше наступает вторая стадия. Активность тета-волн нарастает, а остатки альфа-ритма превращаются в интересную структуру — сонные веретёна. — Маша показала указкой на короткий участок энцефалограммы, где амплитуда волны резко возростала, а потом так же резко затухала, и таким образом получалось что-то вроде горизонтально вытянутого овала. — Это участки очень учащённого альфа-ритма, причём, кроме них, альфа-активности на этой стадии больше не наблюдается. Когда регистрируются первые сонные веретёна, можно быть уверенным, что человек заснул. Пропадает мышечный тонус, наблюдается снижение температуры тела и артериального давления. После этой стадии наступают третья и четвёртая, которые многие учёные объединяют в одну. Она называется «дельта-сон».

Именно в тот момент кто-то открыл, и через секунду закрыл дверь аудитории. Но она успела различить на фоне тускло освещённого коридора чёрный силуэт женской фигуры. Маша почувствовала, как по её плечам и затылку растекается холод. Почти семь лет она была уверена, что больше никогда её не увидит.

Ветер ударил в окно, и стекло задрожало. Там, на улице, уже ничего не было видно, кроме снегопада.

— Дельта-сон. — Тишина в кабинете и взгляд пятнадцати студентов вывели Машу из ступора. — Чем он характеризуется? Так… Во-первых, тета-ритм сменяется дельта-ритмом. У него гораздо ниже частота и сильнее амплитуда. Вот здесь можно наглядно увидеть разницу. Это — энцефалограмма человека, занятого активным умственным трудом. — Маша показала на частые мелкие волны, похожие на кромку слегка искривлённой пилы. — А это — активность мозга во время дельта-сна. — Огромные, резкие линии на графике внизу выглядели, как попытка сумасшедшего зачеркнуть что-то, что он только что написал. — Артериальное давление и температура тела падают до своего физиологического минимума. Мышечный тонус нулевой. После окончания дельта-сна мозг проходит стадии в обратном порядке — вторая, первая, а потом начинается фаза быстрого сна. Так замыкается полуторачасовой цикл, который в течение ночи в норме повторяется четыре-шесть раз. Да?

Гвиневская опять подняла руку, и Маша ей кивнула.

— То есть, во время быстрой фазы человек видит сны, а в медленной — нет. Правильно?

— На самом деле, вопрос о сновидениях в дельта-фазе остаётся открытым. — Нехорошо было врать отличнице. Но официальная программа для того и существует. — Человека в состоянии медленного сна трудно разбудить, а, когда он просыпается, то уже ничего не помнит. Только иногда люди могут описать обрывки каких-то очень странных образов, но не факт, что это вообще можно назвать сновидениями. С другой стороны, именно для дельта-сна характерен лунатизм, то есть поведение человека носит более-менее осмысленный… Ну, скажем так, активный характер. И да, получается, даже с падением мышечного тонуса в медленном сне не всё так просто.

— Мария Александровна! — Заенко поднял руку, и она кивнула ему. — А осознанные сны — это миф, или есть научные доказательства?

Маша почувствовала, как по её предплечьям пробежали мурашки, а взгляд оторвался от студента на задней парте, и остановился на входной двери. Почему сегодня? Почему столько флешбеков из далёкого прошлого набросились на неё за последние десять минут?

— Это не миф. — Маша с трудом преодолела ещё один приступ ступора. — И научные доказательства существуют. Более того — большинство людей хоть один раз в жизни испытывали состояние, когда понимали во сне, что они на самом деле спят. Но изучать это явление трудно — спонтанно оно возникает крайне редко, а тренировки для его развития занимают многие годы.

— А энцефалограмма во время этого отличается?

— Есть отличия в активности префронтальной коры…

В коридоре прозвучал звонок, и Маша сразу этим воспользовалась:

— Так, на следующее занятие учим тему высшей моторики. Тридцатый параграф — теменная доля, пирамидальные пути. Всё, до свидания!

Студенты оделись и вышли по коридору направо. Маша закрыла кабинет на ключ, но повернула в другую сторону.

Из огромного окна перед лестницей видно было не дальше, чем на два метра. Сразу за стеклом на бешеной скорости пролетали крупные снежинки, но их трудно было различить на фоне сплошной белой стены снегопада. Силуэт стоял прямо перед стеклом, спиной к Маше. Чёрные волосы и чёрное пальто, на которое налип снег. Когда её шаги остановились, силуэт повернулся к ней.

— Ну что, привет! Как жизнь? — Её взгляд сразу вцепился в Машу. За семь лет она уже успела забыть, насколько холодно ей становилось, когда эти серые глаза впивались прямо ей в лицо. Интересно, она когда-нибудь моргает?

— Хорошо. Преподаю. Диссертацию недавно защитила. — Маша старалась смотреть бывшей подруге на подбородок. Но ей всё равно казалось, что эти глаза считывают её мысли гораздо лучше энцефалографа.

— На какую тему?

— Зависимость социального поведения крыс от развития нейронных связей в височной доли головного мозга.

— То есть, у крыс есть речь? — Тонкие губы над подбородком улыбнулись.

— По крайней мере, высокие коммуникативные навыки, напрямую связанные со слухом.

— А я всегда думала, что ты будешь изучать человеческие сны.

Маша сама не заметила, как подняла взгляд и посмотрела в холодные серые глаза. За несколько секунд молчания они ни разу не моргнули.

— А ты, Света? — Она решила вообще не отвечать на этот вопрос. — Кем работаешь?

— Татуировщицей. После третьего курса закончила художку, и пошла в тату-салон.

— То есть, после… После всего этого… Ты не вернулась в универ?

— Не-а. — Света слегка скривила губы и наклонила голову, как будто говорила про что-то обыкновенное. — В июле закончился суд. Меня оправдали по всем пунктам. В августе пришла, сдала сессию, но на четвёртый курс решила не возвращаться. Представь, что бы говорили у меня за спиной?

— Думаю, правду. — Голос Маши стал жёстче. Она серьёзно хотела сделать вид, что ни в чём не виновата?

— Ты знаешь далеко не всё. Я не собиралась его убивать! — Голос Светы звучал так, как будто она умоляла ей поверить. Очень редкая для неё эмоция. — Это была самооборона!

— То есть, это он был во всём виноват?

— Этого я не говорила.

Какое-то время они стояли и смотрели друг на друга. Потом Маша спросила:

— Зачем ты пришла?

— У тебя ещё бывают «осы»?

Этот вопрос был слишком внезапный, поэтому она ответила не сразу.

— Это тебя не касается. — Уже семь лет все её сны были практически одинаковые. Раньше она думала, что у неё было много причин этим заниматься, но теперь понимала — причина всегда была только одна.

— Значит, нет. А вот я не бросила. — Света ненадолго замолчала, но бывшая подруга отвечать не собиралась. — Я дошла дотуда. До самого дна. И я уверена — перед смертью он тоже там был, и там с ним что-то случилось.

— И что же ты увидела на этом дне?

— Расскажу, если согласишься мне помочь.

— В чём? — Маша развела руки в стороны. Она не понимала, про что они говорят. — Что тебе нужно от меня?

— Энцефалограф.

Она почувствовала, как перестала дышать. Казалось, что её мысли остановились, но на самом деле, там поднималась паника.

— Нет…

— В «осу» войду я. Ты просто будешь следить за показателями.

— Нет!

— Пойми, мне может присниться всё, что угодно. Только энцефалограмма подтвердит, что я реально была там.

— Нет!!!

— Почему нет? Ты боишься, что я проснусь сумасшедшей? Или боишься признать, что с Антоном случилось то же самое?

Маша молчала.

— Я не думала, что всё так получится. — Света очень хотела, чтобы ей поверили. — Честно.

Маша не знала, что ответить.

— Давай так. — Она медленно выставила вперёд руку, как будто хотела, чтобы та успокоилась. Ногти были покрашены в чёрный цвет. — Ты подумай. Я приду через три дня.

Снег на её спине уже почти растаял. Маша смотрела ей вслед, и молчала.

— Кстати. — Света уже стояла в тени возле лестницы, но обернулась. — Ты когда-нибудь замечала, что Антон боится ключей?

В ответ та только покачала головой. Чёрный силуэт кивнул головой, и вышел. А Маша вернулась в свой кабинет. В её голове всплывало всё, что случилось семь лет назад.

Маша открыла скрипучую дверь аудитории. Полторы сотни студентов и препод по культурологии синхронно посмотрели на неё.

— Извините. — Она сказала это так тихо, что вряд ли кто-нибудь её услышал.

На самой задней парте было свободное место, рядом с Антоном — высоким светловолосым мальчиком, её новым одногруппником. Прошло меньше двух недель после перераспределения, поэтому она познакомилась ещё не со всеми. Начался третий курс, и Маша Тавицкая уже не училась в пятнадцатой группе только из-за того, что её фамилия начиналась на букву «Т». Теперь она — студентка кафедры физиологии человека и животных.

— Привет. — Она села рядом с Антоном, и улыбнулась ему.

— Привет. — Антон читал книгу. Кажется, он удивился такой дружелюбной реакции, но тоже улыбнулся ей.

С другой стороны от него сидела Света Клименко — местная рокерша, или неформалка, или как оно у них называется. Всегда мрачная, одетая во всё чёрное. Кажется, она поступила на биофизику. Маша слабо была с ней знакома, и не очень жалела насчёт этого.

Света что-то рисовала в тетради. Вообще, все студенты тихо занималась своими делами, и только из вежливости перед стареньким преподом делали вид, что кому-то на биофаке нужна культурология. Маша достала распечатку тестов и книгу «Основы молекулярной биологии».

— Для нашего творческого мышления одним из самых важных понятий является архетип. — Препод очень бодро для своего возраста ходил перед доской, и всё время жестикулировал руками. — Что такое архетипы? Это — не просто персонажи фольклора, и не совсем порождение человеческой фантазии. Архетип — это образ, символ, общий для абсолютно всех людей на Земле. В отличие от большинства других культурных кодов, он не навязывается человеку в процессе воспитания, а, наоборот, с самого рождения запрограммирован в каждом из нас. Например, архетип «Мать» — женщина, держащая на руках ребёнка, будет понятен любому человеку любой культурной принадлежности. И этот образ настолько мощный, что очень часто — например, в христианстве — он даже обожествляется.

— Что, молекулярку учишь? — Антон глянул на Машины распечатки.

— Да. — Она кивнула. — Кто-то из зоологов достал вопросы по тесту, надо сейчас успеть за это пару шпору сделать. Вот что за сволочи? — Маша посмотрела на него. — Две недели сентября — и уже контрольная.

— Забей, это просто мелкий тест. Вряд ли он вообще будет где-то учитываться.

— Ну, всё равно! Я не знаю, что делать. — Маша посмотрела на него. В её взгляде была лёгкая паника. — Я на лекции вообще почти ничего не поняла. Это какой-то конченый предмет! Как будто сопромат для биологов.

— Не знаю, по-моему, всё понятно было. Хочешь — садись со мной, скатаешь.

— Спасибо, конечно, но нам, наверное, раздадут разные варианты.

— Сначала решу твой, потом — свой. Там же даже писать ничего не надо, просто букву обвести кружочком. Пару минут.

— Серьёзно? — Маша удивилась. — Ты правда это понял?

— Хочешь — проверь. — Антон пожал плечами, как будто ему было всё равно.

— Хорошо. — Маша посмотрела в распечатку. — Ковалентная связь может образовываться между следующими атомами: натрий и хлор…

— Нет.

— …Кислород и углерод…

— Да.

— Ладно. — Она перевернула страницу. — В первичной структуре ДНК не существует: остатка фосфорной кислоты… азотистой основы… аминокислот…

— Аминокислот, конечно.

— Блин, ты реально всё это знаешь?

— Там нечего знать. — Антон улыбнулся ей. — Пока что это просто повторение школьной программы. Вот потом пойдут третичные структуры белка, процесс транскрипции — это уже хардкорная молекулярка. Реально, сядешь рядом, поменяемся билетами, и я тебе помогу.

— Спасибо. — Это всё, что смогла ответить Маша.

— Следующий архетип — самый таинственный. — На другом конце зала препод продолжал рассказывать. — Персонификация сил тьмы, выражение наших самых глубинных инстинктивных страхов — страха смерти, одиночества перед опасностью, и, наконец, самого главного — страха перед неизвестным. Это сила, которая живёт в глубине нашего бессознательного, и мы настолько её боимся, что не допускаем даже мысли, что этот источник животного ужаса, на самом деле — неотъемлемая часть каждого из нас. Карл Юнг назвал этот архетип «Тень».

— А ты что читаешь? — Маша заглянула в книгу, которую Антон держал под партой. Тот повернул её обложкой вверх. Стивен Лаберж. «Практика осознанных сновидений».

— Интересно. — Она кивнула. — Я слышала про такое. И этому можно научиться?

— Довольно непросто, но — да. Тренировки, записи, медитации. Зато, когда научишься часто их вызывать — это нереальное ощущение! Меняешь весь мир, как тебе хочется. Режим Бога.

— Я извиняюсь. — С другой стороны от Антона к ним нагнулась Света. — Вы осознанными снами занимаетесь?

Антон кивнул, а Маша промолчала.

— Ой, так интересно! — Света, которая скучала с самого начала лекции, теперь оживилась. — У меня такое бывает. Например, лечу во сне над городом, и вдруг думаю: «Я же не умею летать! Это — сон!». Бывает, просыпаюсь сразу, а бывает, что могу удержать контроль, и лечу даже с бОльшей скоростью.

— Да, да. — Антон продолжал кивать. — Иногда выбрасывает. Главное — держать эмоции, это происходит, в основном, от шока. А с тобой такое часто?

— Ну… — Света прикинула. — Так себе. Пару раз в месяц, может быть.

— Нихрена себе! — Антон от удивления чуть не крикнул это на весь зал. Это — не «так себе», это очень часто! Ты тренировалась?

— Нет. — Она покачала головой. — Всегда как-то само собой получалось.

—— Слушай, у тебя мощные способности! — От этих слов Света улыбнулась, и внезапно перестала быть мрачной и страшной. Маша решила, что не хочет на них смотреть, и повернулась к лектору.

— В пантеоне ацтеков существовал бог, напрямую связанный с этой силой. Его звали Тецка Тлипока, в переводе — «дымящееся зеркало». Он был богом тьмы, зла, и особенно — ночных кошмаров. Считалось, что если он приходит к человеку во сне, жить ему оставалось очень недолго. Его имя связанно с тем, что вместо лица у него было зеркало, но туманное, искривлённое. И это, как раз, тот аспект, о котором люди обычно боятся думать. Ведь человек, которому снился этот жуткий бог, видел в зеркале своё собственное лицо. А это означает…

— Ты тоже приходи, если хочешь. Эй, Маш! Ты здесь? — Антон дотронулся до её плеча.

— Ой, извини, я прослушала.

— Я говорю, что собираюсь писать курсовую по проблемам сна, и хочу поставить серию экспериментов. Знаешь, что такое дельта-сон?

— Конечно! — В отличие от молекулярки, в своей теме Маша разбиралась. — Глубокая фаза сна без сновидений, низкочастотные колебания энцефалограммы.

— Да, но не совсем. — На лице Антона было сомнение. — Это так считается, что в дельта-сне не бывает сновидений, потому что на такой, скажем так, глубине погружения, они не запоминаются. Но никто до сих пор не применял для этого технику осознанных снов.

— Интересно. — Маша уже забыла про страшилки, которые только что рассказывал препод. — Думаешь, получится?

— Если ещё немного потренируюсь — да. И мне нужна контрольная группа. Всё что нужно будет — уснуть с электродами на голове. Света уже согласилась. Ты как?

— Давай. — Маша кивнула, и глянула на рокершу с чёрными волосами. Её серые глаза впились в Машу, и, как будто её изучали.

— Так, задняя парта! — Препод крикнул так резко, что все трое одновременно повернулись к нему. — Я вас прошу, потише! Здесь есть люди, которые меня слушают, а вы им мешаете.

Антон сказал «извините», а потом шепнул:

— После молекулярки поговорим.

Маша подняла ворот куртки, и втянула в него голову до подбородка. Ветер продувал шею, бил в глаза, и запутывался в волосах. Она не догадалась надеть шапку — несколько недель стояла очень тёплая погода, а потом, в середине октября, внезапно пришла настоящая осень. Мимо пролетали сухие листья. Маша смотрела с верхушки холма, как перед ней цвет неба из оранжевого над самым горизонтом превращается в жёлтый, а потом — в тёмно-синий. Улицы города темнели. Зажигались окна, фонари, и фары машин. Этот вид как будто заставлял её плюнуть на всё, и найти в жизни что-то новое. И это «новое», с сигаретой в левой руке, как раз поднималось к ней по лестнице.

— Привет!

— Привет. — Антон быстро докурил, потушил окурок об мусорник, и глянул на белые электронные часы на своей руке. Потом кивнул, и они пошли ко входу на факультет. — Как успехи?

— Пока ничего нового. Запоминается всё гораздо лучше, но «оса» не повторялась.

«Осами» Маша, Антон и Света называли осознанные сны. На этой неделе у Маши был дебют — ей приснился жуткий кошмар, где она осталась одна в живых на всей планете, и где-то в тёмном переулке разбомбленного города из люка вылезли руки, и пытались утащить её под землю. Ей было так страшно, что она не могла ни пошевелиться, ни закричать. Но нелогичность всей этой ситуации как будто пробило что-то в её мозгу — это же просто сон! Облегчение от того, что бояться, на самом деле, было нечего, так её обрадовало, что Маша сразу же проснулась. Когда она рассказала про это Антону, ей было обидно, что не получилось осмотреть мёртвый город. Но он сказал, что в первый раз так бывает почти со всеми.

Они поднялись по ступенькам, открыли дверь, и к ним вышел вахтёр. Маша и Антон расписались в журнале, и показали ему сумки — все, кто работал в лабораториях ночью, проходили досмотр на входе и выходе, чтобы не было кражи оборудования. Кабинет с кроватью и энцефалографом находился на четвёртом этаже.

Уже больше месяца Маша принимала участие в эксперименте, и параллельно училась у Антона техники развития «ос». Первая трудность — дневник снов. Обучение началось с того, что Маша завела пять будильников с интервалом в полтора часа, чтобы просыпаться в конце каждой фазы быстрого сна, и успеть записать в тетрадь хотя бы какие-то детали, пока они не пропали окончательно. Иногда ей казалось, что это невозможно. Некоторые сны были похожи на кусок мыла, который вылетает из рук тем быстрее, чем сильнее пытаешься его удержать. Но, неделя за неделей, «память снов» развивалась всё лучше.

Гораздо больше трудностей вызывал другой приём — тест реальности. Казалось бы, идея простая — приучить мозг как можно чаще сомневаться в том, что всё вокруг — не сон. Как только случается какое-нибудь необычное событие, нужно постараться силой мысли сделать что-то невозможное — например, Маше обычно пыталась представить, что из-под пола, или асфальта, вырастают цветы. Если выработать эту привычку, то, рано или поздно, такая мысль придёт и во сне, и, когда, наконец, цветы вырастут прямо у неё под ногами, она будет уверена, что спит. Казалось бы. Но недавно Маше приснилось, что небо над ней стало красным. Она подумала, что это странно, выполнила тест реальности, но ничего не произошло, и ей пришлось признать, что в тот день просто была странная погода. Только когда она проснулась от будильника, то поняла, насколько ошибалась. Дело было не в том, чтобы хорошо представить себе что-то невозможное — это надо делать сразу и без колебаний. В этот момент не должно быть никакого сомнения, что это возможно. Реальность нужно было не просто проверять, а выращивать в себе уверенность, что всё вокруг — сон.

Антон открыл дверь лаборатории, включил свет. Это была маленькая комната, где, кроме шкафа с оборудованием и зеркала возле двери, стояли только кровать, компьютер, и подключённый к нему энцефалограф. И ещё табуретка, а на ней — тяжелый железный ночник.

— Кто первый? — Он снял куртку и повесил на крючок. Маша сделала то же самое.

— Давай ты.

— Никогда не хочешь начинать. — Антон улыбнулся. — Спала сегодня?

— Вообще нет. — Маша просидела всю ночь за ноутом, и сейчас её мозг как будто плыл в тумане.

— Я тоже.

Антон включил компьютер, запустил программу. Надел на голову шлем с электродами, а на мочки ушей прикрепил заземление. Маша соединила каждый электрод с соответствующим гнездом на аппарате.

— Поехали! — Он говорил это каждый раз, когда ложился на эту кровать. Наверное, представлял себя Гагариным.

Маша выключила свет, и оставила гореть только слабый ночник возле головы — ей нужно было следить за его глазами. Альфа-волны появились на экране почти сразу — измотанный мозг весь день ждал момента, чтобы расслабиться. Через десять минут их сменили тета-волны, а между ними начали проскакивать первые сонные веретёна. Антон уснул.

Поначалу она предлагала выйти из лаборатории на полчаса — чтобы ему спокойнее было засыпать, но Антон никогда на этом не настаивал. Другое дело Света — даже после бессонной ночи она не могла заснуть в присутствии другого. При ней Маше тоже уснуть не удавалось, но рядом с Антоном она отключалась за несколько минут.

Ещё через девятнадцать минут колебания энцефалограммы замедлились, но очень усилились в амплитуде. Наступила фаза дельта-сна — сознание Антона, если оно вообще сейчас существовало, плыло где-то в самых глубинах психики. Войти в «осу» сразу после засыпания считалось высшим пилотажем. Но, после бессонной ночи медленный сон наступал настолько быстро, что в этом не было смысла. Штурмовать дельта-стадию нужно было со второго цикла.

Маша пыталась не уснуть, и больше получаса ждала, пока не наступил обратный процесс — между дельта-волнами появились сонные веретёна, а за ними — стойкий альфа-ритм. Ещё через несколько минут показатели стали напоминать энцефалограмму неспящего человека — а, значит, пришло время внимательно следить за глазами Антона. Начиналась фаза быстрого сна.

Одна минута. Две. Три. Ничего не происходило, и это было не редкостью — даже он не умел ловить «осу» каждый раз. Маша уже подумала, что сегодня ничего не выйдет, и тут его глаза повернулись сначала влево, а потом — вправо. Это был сигнал.

Фраза «быстрый сон» была сокращением от термина «фаза быстрого движения глаз». Блокировка мышечной активности не распространялась на глаза — и исследователи снов использовали это. Как только участник эксперимента понимал, что спит, он смотрел по сторонам, и его глаза так же двигались в реальном мире. Где-то там, на другой стороне реальности, Антон понял, что спит.

Следующий сигнал должен был быть примерно через пять минут. Стивен Лаберж — исследователь сна, на которого ориентировался Антон в своих опытах — когда-то доказал, что время в «осе» примерно соответствует субъективному ощущению времени в обычной жизни, хотя и может заметно отличаться в ту, или другую сторону. И, правда — через шесть минут восемь секунд Антон подал второй сигнал. А потом — третий.

На восемнадцатой минуте альфа-ритм замедлился. Уставшему мозгу медленный сон нужен был в первую очередь, поэтому на просмотр сновидений в первом цикле ушло немного времени. Пошли тета-ритмы и сонные веретёна. Маша следила за лицом Антона. Она очень хотела спать, и, когда её взгляд уже начал расплываться, случилось то, он чего она чуть не вскочила. Антон просигналил глазами в четвёртый раз.

Следующие двадцать минут она смотрела то на его лицо, то на показания энцефалограммы. Сонные веретёна затухали. Сквозь них начали пробиваться дельта-волны — такие резкие, что на экране энцефалографа они были похожи на настоящий шторм. Ещё минут десять — и дельта-стадия полностью вступит в свои права. «Давай! — Маша напряглась, как будто болельщик перед голом — Давай!». Где-то там плыло сознание Антона — возможно, первого в мире человека, который осознал, что спит во время фазы глубокого сна. Восемь минут. Десять. Двенадцать. Только на двадцатой минуте, когда началась дельта-стадия, Маша поняла — он потерял осознанность, и его пора будить.

Антон проснулся резко, как будто человек, который боится, что проспал. Секунды три он смотрел по сторонам, пока не понял, что только что случилось.

— Ну что, Гагарин? — Маша смотрела на него с улыбкой на всё лицо. — Рассказывай!

— Сейчас. — Он снял шлем, закрыл глаза и какое-то время сидел без движения — она поняла, что Антон пытался вспомнить свой сон. — Там было что-то… Чёрт!

Фазу быстрого сна он запомнил очень чётко — высокие горы, погоня, прыжки с парашютом. Антон всегда, когда ловил «осу», любил во сне полетать. Но, через двадцать минут что-то изменилось, и он плохо мог вспомнить, что. Только одна мысль оттуда осталась у него в голове.

— Там было что-то нехорошее. — Антон достал из рюкзака термос, и налил себе чашку кофе. — Что-то очень мрачное. Страшное.

Было почти не видно, как за окном чёрный силуэт тополя гнётся от ветра на фоне тёмно-синего неба. Где-то далеко на улице горел фонарь, а в кабинете — только слабенький ночник возле подушки. Маша надела шлем и легла. Антон сказал, что выйдет покурить на лестницу, а когда он пришёл, она уже уснула.

Глубокая безлунная ночь. Коридор универа на третьем этаже возле поворота на кафедру ботаники. Тишина настолько полная, что каждый шаг отскакивает от паркета, как удар молотком по кафелю. Видно было только середину прохода — под каждой стеной и в каждом углу сгустилась абсолютная темнота.

Маша шла очень медленно, и после каждого шага по коридору на десятки метров вперёд и назад разлеталось эхо. Это было нехорошо — несмотря на всё, была уверенность, что она здесь не одна. Где-то за поворотом в тёмное боковое ответвление, или на лестнице, которая вела глубоко под землю, определённо кто-то был. Может быть, даже ближе. Очень трудно было разглядеть что-то в такой темноте, но тень под столом возле электрического щитка, кажется, шевелилась. Маша решила не подходить к нему, а свернуть направо — в узкий проход, где в конце, примерно через тридцать метров, в окне качалась ветка дерева.

Маша прошла несколько шагов, и поняла, что оказалась на перекрёстке коридоров. Медленно повернула голову налево. Потом — направо. Абсолютная чернота. И, когда перевела взгляд прямо, по позвоночнику пробежал холод. Она больше не видела ветку дерева в окне. Её загораживал человеческий силуэт.

Фигура впереди не двигалась. Ростом она была под три метра, худая, как скелет. Трудно было разглядеть её волосы, но она точно знала — это женщина. Прошло три-четыре секунды, пока Маша поняла, что уже давно слышит звук капель. Что-то случилось с полом. Она оторвала взгляд от силуэта, посмотрела под ноги, и оказалось, что стоит в воде по щиколотку. Прямо перед ней от поверхности оторвалась капля и полетела вверх. Маша хотела проследить её «падение» до потолка, но взгляд остановился на полпути — фигура стояла в точно такой же позе. Но уже в два раза ближе.

В голове Маши пульсировала мысль: «Надо срочно посмотреть по сторонам! Прямо сейчас!». Но она отогнала её. На идиотские мысли не было времени, когда прямо перед ней стояла угроза смерти. Маша с трудом заставила себя сделать осторожный шаг назад. Фигура не реагировала. Какое-то время. А потом подняла тощее колено, и шагнула ей навстречу.

Ещё шаг назад. И ещё шаг навстречу. У силуэта этой жуткой костлявой женщины было преимущество — ноги длинной почти по полтора метра. Страх бился где-то под самой шеей Маши, и логику быстро вытеснила паника. Она развернулась, и побежала.

До выхода из коридора уже было немного, но хлюпанье огромных ног слышалось всё ближе и ближе к её спине. Быстрее! Ещё быстрее! Маша, хоть и не могла этого видеть, прекрасно знала, что руки этой твари пытаются дотянуться до неё. Расстояние в двадцать метров Маша пролетела за три прыжка. И, когда услышала жуткий скрипучий вой, коридор остался далеко позади.

Теперь она падала в огромное тёмное пространство, а вокруг неё плыли разноцветные огни.

— Эй, подруга! — Маша открыла глаза, и увидела перед собой лицо Светы, которая сидела перед энцефалографом. — Поздравляю с боевым крещением!

Она протёрла глаза, попыталась встать, но запуталась в проводах. Света помогла ей снять шлем.

— Ну, как тебе? Рассказывай!

— Я дошла до дельты?

— Почти. Но это уже точно был медленный сон! — На лице под чёрными волосами светилась радость. — Последний сигнал глазами был за две с копейками минуты, до начала дельта-стадии.

У Маши ушло несколько секунд, чтобы вспомнить свой кошмар. Она схватилась руками за голову.

— О боже!

— Стрёмно, да?

— Это был ужас… — Она рассказала, как чудовище гонялось за ней по залитому коридору.

— О, у тебя тоже была вода? — Света настраивала что-то в программе. — Я в последний раз раздуплилась в океане. Прикинь — абсолютно чёрная ночь, ничего не видно, я плаваю в воде, и понимаю, что берега вообще не существует! Вся вселенная — один огромный океан. Наверное, это что-то женское. Антоха, когда подходит к дельте, всегда видит кровь и расчленёнку.

Маша посмотрела в окно. Как всегда, почти чёрное ночное небо. Только где-то далеко горел фонарь, и в его свете медленно падали снежинки. На дворе стояла середина декабря.

— Так, не перебивайте меня, а послушайте внимательно! — За дверью в кабинет Зимина явно был скандал. Наверное, она выбрала не самое лучшее время, чтобы подписать у препода тетрадь по лабораторным. — Есть понятие «актуальность темы»! Онкология — это перспективная, бурная отрасль! И в нашем университете есть все возможности ей заниматься.

Второй голос говорил настолько тихо, что невозможно было понять ни одного слова. Зато Зимин — препод, который вёл у Маши спецкурс по физиологии крови — не стеснялся того, что его услышит весь коридор.

— Я вам ещё раз повторяю! Вы, видимо, вообще не понимаете, что значит «научный метод»! У вас должна быть статистическая выборка! Нормальная контрольная группа! А вместо этого что?

Она решила не нарываться — Зимин часто вёл себя неадекватно — и развернулась, чтобы уходить. Но сразу же остановилась.

— Да кого вообще интересует, что вам там снится?! Или обследуемым вашим?! Вы вдумайтесь вообще в суть своего эксперимента — это же субъектив сплошной!

Маша напрягла слух, и попыталась разобрать голос человека, который спорил с Зиминым. Но ничего не было слышно. Если и был не Земле человек, который мог спокойно реагировать на такие вопли, то его звали Антон.

Она выполнила «тест на реальность», но на двери кабинета не появился венок из ромашек.

— О боже! Глазами они двигают! И это всё? И это — наука, по-вашему?.. — Голос попытался что-то возразить, но препод его перебил. — Так, всё, вопрос закрыт! Если я выдвину эту тему на заседании кафедры, меня съедят заживо. Будете заниматься лейкозом. Конкретную формулировку темы обсудим потом, сейчас у меня дела. И сдайте свой ключ от лаборатории энцефалографии — больше нечего вам там делать ночью! Я понимаю, что вы ходите туда с двумя девушками, но такие опыты можно ставить и в общежитии!

Дверь открылась, Антон вышел, и встретился глазами с Машей. Как всегда — каменное спокойствие. Если бы она не слышала, что сейчас произошло, то по его лицу ни про что не догадалась бы.

— Зимин — твой научник? — Маша посмотрела на него с сочувствием. Тот кивнул. Они оба пошли к лестнице.

— И что теперь?

— Ёбаная онкология — вот что теперь. — Он вздохнул, и старался не смотреть на неё. — Спустили с неба на землю, и ткнули в неё носом.

— Значит, всё? — Маша чувствовала примерно то же самое. Как будто она резко протрезвела. — «Осы» закончились?

— Пока не знаю. — Антон сомневался. — Думаю, с вахтёром можно будет договорится. С Михалычем — точно. Он мужик нормальный. Будем приходить только в его смены. Но это, конечно, рискованно. Если кто-то проверит журнал посещений — а без подписи нас даже Михалыч не пустит — тогда мы попали.

— А как мы вообще попадём в лабораторию, если у тебя забрали ключ?

Антон засмеялся, когда она меньше всего этого ожидала.

— Ты реально думала, что я не сделаю дубликат?

Как ни странно, план сработал. До мая им удавалось регулярно пробираться ночью в лабораторию, чтобы хоть как-то зафиксировать результаты своих опытов. Все трое входили в «осы» дома, но только энцефалограф мог подтвердить то, что им было нужно. Они научились регулярно доходить до дельта-стадии. И переживали в ней такое, чего уже не смогли бы забыть.

У Светы действительно была врождённая способность входить в «осы». Это проявлялось даже в жизни — Маше казалось, что её подруга живёт так, как будто играет в компьютерную игру, только не может вспомнить ничего про свой реальный мир. Даже без подготовки она осознавалась во сне чаще, чем Маша после месяцев тренировок, так что та чувствовала себя с ними каким-то третьим колесом. Света с Антоном больше общались, шутили, обсуждали техники сна, а Маша была у них просто контрольным образцом. Правда, со вхождением в дельта-стадию у Светы всё ещё были серьёзные проблемы, и её подругу это очень радовало.

Маша старалась сильнее всех. Она уже без проблем запоминала все свои сны за ночь, но всё равно записывала каждый. Ситуации с «красным небом» остались в прошлом. Если во время сна у неё появлялось сомнение в реальности, то тест выполнялся безо всяких проблем. Она исследовала города с огромными красивыми зданиями, многоярусные леса из деревьев километровой высоты, но на подходе к дельта-стадии сознание погружалось в какой-то туман, и каждую минуту было всё труднее помнить, что это — сон. В глубине души она понимала, почему так случается — её не интересовали исследования медленного сна. Она использовала «Осы», чтобы жить в мире своих желаний, которых у неё было не так уж и много. Так что, её сны становились всё больше похожими друг на друга.

Дальше всех получалось зайти у Антона. Он говорил, что увлёкся этими экспериментами ещё в школе, четыре года назад. Тогда ему попала в руки та самая книга Стивена Лабержа — «Практика осознанных сновидений», откуда он и взял большинство упражнений. Он научился доходить до семнадцатой, и даже иногда до двадцатой минуты дельта-стадии — и только подтверждал то, что видели Маша и Света.

С появлением сонных веретён мир сна становился всё мрачнее. Улицы города превращались в постапокалиптические пейзажи, парки — в ночной лес из жутких немецких сказок. А ведь бывали ещё и подземные тоннели. Как правило, резкий страх, или фоновое ощущение тревоги, заполняли внимание, и осознанность терялась. Всё, что происходило после этого, вспомнить уже было невозможно. Но Антону часто удавалось пробиться дальше — и там мир становился всё более странным.

Летающие в темноте огоньки. Жидкость, которая не текла ни по какой поверхности — её тоненькие струйки образовывали что-то вроде паутины прямо в трёхмерном пространстве. Иногда вообще терялись понятия «верх» и «низ». Там, где должно было быть небо, могла находиться твёрдая порода, или что-то вроде губки, или вообще вода. Иногда здесь можно было просто выбрать, что считать полом, повернуться хоть вверх ногами, и спокойно идти. Даже если этим «полом» оказывалась пустота.

Один раз, когда у него получилось зайти в дельту аж на тридцать минут, он рассказал, что ощущение «вертикаль-горизонталь» начало очень странно искажаться. Сначала он шёл по ровной поверхности, но потом понял, что, хотя рельеф не менялся, он начал спускаться по всё более крутому склону. В конце концов, он дошёл до огромной котловины, похожей на карьер для добычи алмазов, или кратер метеорита. Её диаметр был не меньше тысячи километров, и она представляла собой как бы самое дно мира сновидения. Вокруг было что-то похожее на деревья, но не из древесины — он описал это как «дым стекла». Их перекрученные ветки тянулись только в одну сторону. Казалось, они хотят расти как можно дальше от дна карьера. Всё, что было впереди — или внизу — скрывал туман.

К концу мая все трое согласились, что эксперименты нужно на время прервать. Они больше не могли себе позволить тратить на это время — начиналась весенняя сессия. Вечером перед экзаменом по вирусологии они сидели в своей лаборатории. Решено было этой ночью провести ещё одну попытку — шли Антон и Света. Маша хотела получше подготовиться к экзамену.

Света стояла перед зеркалом, и расчёсывала волосы, когда Антон предложил Маше сходить следующим вечером в кино. Показывали какую-то американскую комедию. Она сразу согласилась, а потом поймала в зеркале странный взгляд подруги. «А ты как? — Маша кивнула её отражению. — Пойдёшь с нами?». Света сказала, что любит другие фильмы, и как-то очень странно улыбнулась.

Тогда Маша не обратила на её реакцию внимание. Дома она ещё раз пробежалась по учебнику, а когда уснула, безо всяких проблем вошла в «Осу».

Утро перед экзаменом по вирусологии Маша запомнила на всю жизнь.

Перед факультетом стояло несколько полицейских машин. Конечно, она удивилась, но сначала решила, что это её не касается. Только через минуту, по дороге на экзамен мимо привычной лаборатории энцефалографии, Маша увидела, что многое изменилось.

— Девушка, проход с другой стороны. — Молодой мужчина в чёрной форме показал ей в сторону пожарной лестницы.

Коридор оцепили. Дверь их лаборатории была открыта. Туда-сюда ходили полицейские, штатские, медэксперты.

— Что случилось? — Маша смотрела не на офицера перед ней, а на лысого человека, который загораживал обзор, и раздавал команды людям в белых халатах.

— Это — место преступления. — Он вытянул правую руку, чтобы перекрыть ей дорогу. Маша сама не поняла, как сделала несколько шагов к заградительной ленте. — Вам туда нельзя.

— Вывозите, вывозите! — Лысый мужчина махал кому-то в лаборатории. Секунды через три оттуда вытащили каталку с телом высокого роста, которое было закрыто простынёй. Со стороны головы простыня была красной.

— Серьёзно, девушка. — Офицер посмотрел в её глаза, и попытался сказать это не как полицейский, а как человек. — Не надо такое видеть. Идите, куда шли.

Он взял её за плечо, и стал легонько отталкивать назад. Её ноги послушались как будто на автомате, а глаза следили за каталкой, которую провезли мимо неё. Из-под простыни вывалилась рука, и один из экспертов на ходу спрятал её обратно. Но Маша успела заметить — на этой руке были белые электронные часы.

Ей стало плохо. Голова закружилась, губы начали дрожать. Офицер из оцепления что-то говорил ей, но она ничего не понимала. Сознание плыло как в тумане. Пока она не увидела Свету.

Она вышла из лаборатории, по обе стороны её держали за плечи двое огромных полицейских. Её руки были за спиной — наверное, в наручниках.

Когда её провели меньше чем в метре от Маши, Света подняла голову. Покрасневшие глаза, искривлённые губы, чёрная тушь расплылась по всему лицу. Она смотрела на Машу, и быстро качала головой, как будто пыталась убедить подругу, что она ни в чём не виновата.

После этого они не виделись семь лет.

— Мария Александровна!

Маша обернулась. К ней бежала Гвиневская, у неё в руке была тетрадь. Господи, уже пять часов вечера! Скоро студенты будут ломиться прямо к ней в квартиру!

— Да?

— Можно у Вас сейчас подписать лабораторные?

— Нет, Наташа, извините, но проверять их у меня сейчас нет времени. Приходите завтра.

Гвиневская ушла обиженная. Но Маше было не до этого — на другом конце коридора её ждала девушка в чёрном пальто.

Щёлкнул замок. Дверь в лабораторию открылась. Изменилось здесь не очень много. Та же кровать, зеркало, компьютер, энцефалограф. Только ночник на табуретке стоял другой — пластмассовый и лёгкий. Таким трудно было бы разбить кому-то череп.

— Ну что, рассказывай. — Маша запускала компьютер, пока Света вешала пальто. — В первую очередь объясни, что случилось в ту ночь.

Света села на кровать, и начала говорить.

Поначалу всё шло к тому, что эксперимент, наконец-то, закончится успешно. Антон прошёл первую стадию, вторую, вошёл в дельту, и всё это время сигналил глазами влево и вправо. Уже почти тридцать минут энцефалограф показывал глубокий дельта-ритм, но осознанность не терялась.

Но в какой-то момент движения глаз прекратились. Света внимательно следила — минута, две, три, пять. Было похоже на то, что Антон, всё-таки, потерялся где-то там. А потом начались странности.

Задолго до нормального окончания стадии, детьта-волны пропали. Не резко, конечно, но стадии сна пошли в обратном порядке как-то слишком быстро. Сонные веретёна проплыли на экране одним сплошным потоком, и уже через две минуты их сменили альфа-волны. Света поняла, что Антона пора будить.

Когда она его растолкала, то аж отпрыгнула от страха назад. Антон так дёрнулся на кровати, что та затряслась. А, когда посмотрел на Свету, она не узнала в его глазах своего друга. Это был кто-то другой — агрессивный и жестокий. Трудно было поверить, что только что это был Антон — Антон никогда не скалил зубы, никогда не смотрел с такой злобой. И никогда не рычал.

Света попыталась успокоить его и себя, говорила что-то расслабляющее. Всё-таки, часто после бурной «осы», особенно на глубине, возвращение в реальность бывает шоком. Иногда и она сама так же дёргалась на кровати. Она сказала ему, что всё хорошо, он вернулся, и у него, наконец-то, получилось! А теперь можно выйти покурить на лестницу, и Антон расскажет ей, что он видел.

Наверное, если бы не зеркало, в ту ночь умерла бы Света. Когда она открыла дверь кабинета ключом, Антон за её спиной заревел, как бешеный медведь. В отражении она увидела, как он прыгает на неё, и успела отскочить в сторону.

Его глаза были совершенно сумасшедшие. Света отошла к кровати, и не знала что делать — Антон был между ней и дверью. Наверное, надо было позвать на помощь, но как только она это подумала, он бросился, придавил её к паркету, и начал душить. На его лице была только тупая ярость — он явно ни про что не думал. В том числе, про её левую руку, которая нащупала на табуретке возле кровати тяжёлый металлический ночник. Всё произошло быстро и окончательно. Когда Света поняла, что случилось, он уже лежал мёртвый, а из проломанного черепа выливалась кровь.

За окном, как и три дня назад, шёл снег. Если погода потеплеет, будет трудно пройти по улице.

— Ты говорила, что поняла, что с ним случилось? — Маша сидела на стуле возле компьютера, и смотрела на подругу.

— Понимаешь, — Та говорила с опущенной головой. — все эти семь лет я не прекращала тренировки. Конечно, без аппаратуры это ничего не доказывает, но, если по ощущениям, я уверена, что добралась до самого дна. Ты и сама должна это помнить. Сначала, после быстрого сна, когда идут первые две фазы, всё постепенно мрачнеет. Стрёмные человеческие силуэты — то за спиной, то на потолке, то они выходят из стен. Постоянное ощущение страха. Я думаю, что это — блок бессознательного, чтобы сознание не заходило на чужую территорию. Потому что потом, в дельте, уже начинается настоящий психотрип. Жидкое небо, вертикальный пол, говорящий воздух, живой свет. Часто там есть вещи, которые вообще невозможно представить после пробуждения — как будто в дельта-стадии работают другие органы чувств. Там каждый раз всё по-другому, но, если не терять осознанность, и всё время идти вперёд, примерно на тридцатой минуте всегда будет одно и то же. Тот самый карьер с туманом. Детали у всех людей отличаются — у Антона там растут деревья, у меня — какие-то щупальца. Но нужно идти ниже. Дальше в туман.

— И что там? — Маша смотрела, как Света медленно поднимает голову.

— Думаю, там то, что любой человек увидел бы одинаково. Что-то общее для всех нас. — Её зрачки были огромные, как хоккейные шайбы. — Там дверь.

— И что за ней?

— Я не знаю. Мне страшно открывать её одной.

— Спала сегодня?

— Нет.

— Тогда поехали.

Альфа-ритм заполнил почти весь экран компьютера. Мозг Светы расслаблялся. Скоро его сменили тета-волны, а между ними проскакивали сонные веретёна. Маша посмотрела на подругу. Она лежала с датчиками на голове, а её руки и ноги были привязаны к кровати верёвками. Света особенно настаивала на этом — она очень боялась, что проснётся сумасшедшим чудовищем, как это случилось с Антоном. Её глаза сигналили ровно каждые пять минут. Влево, потом вправо. Всё, как семь лет назад. Маша перевела взгляд на монитор, и по её рукам побежали мурашки. Началась дельта-стадия.

Всё шло, как обычно. Тело Светы было полностью расслаблено. Сигналы глазами шли по графику. Она спала уже сорок пять минут, и была на самой глубине фазы медленного сна. Маша расслабилась, и следила то за ней, то за показателями. Пока внезапно на экране не пробежал маленький участок очень быстрых колебаний. Сонное веретено.

Маша напряглась. Ещё раз посмотрела на время — рано! После бессонной ночи дельта-стадия не может заканчиваться так скоро. Света не двигалась, да и не должна была. Зато энцефалограмма менялась прямо на глазах.

Дельта-волн уже не было. Экран монитора залепили тета-ритмы, а между ними плотным потоком шли сонные веретёна. А буквально через пять минут после окончания дельта-активности не осталось ничего, кроме альфа-волн. Маше стало нехорошо — подтверждалось то, что Света рассказала ей меньше часа назад. Казалось, она рвалась сквозь все стадии сна на поверхность сознания. Как будто убегала от чего-то. Пора было её будить. Но, как только она протянула руку, Света сама открыла глаза.

— Ты как? — Маша наклонилась прямо над её головой.

Света повернулась к ней. Глаза были на выкате, зрачки до предела расширенные, а всё лицо перекосило от страха.

— Света! Скажи что-то! С тобой всё нормально?

Её подруга вжалась в подушку и дрожала, но Маше показалось, что она кивнула головой.

— Всё хорошо! Ты проснулась. Сейчас я тебя развяжу. Точно всё в порядке?

Света опять кивнула. Маша развязала ей руки и ноги, и та села на кровати. С большим трудом, потому что её до сих пор била дрожь.

— Давай я тебе воды принесу? — Маша не могла смотреть на неё в таком состоянии. Бледное, перепуганное лицо под чёрными волосами. Света была похожа на героиню японского фильма ужасов.

— Сейчас, сейчас. — Она открыла шкаф, взяла чашку. — Блин, тут крана нет. Я выйду в туалет, наберу воды, а ты подожди меня, хорошо?

Света оглядывалась по сторонам, как будто не понимала, где находится. Её взгляд остановился на окне. Над горизонтом, между снежинками ещё можно было увидеть светлую полосу неба там, где недавно село солнце.

Маша подошла к двери, вставила в замок ключ. Но, как только повернула его на один оборот, подпрыгнула от страха, развернулась, и прижалась к двери спиной. Света стояла на кровати, смотрела на дверь совершенно безумным от страха взглядом, и кричала. Такого жуткого крика Маша не слышала ещё никогда.

А потом, так внезапно, что Маша ничего не успела понять, она кинулась к окну, пробила стекло плечом, и полетела вниз. Только после звука удара об асфальт её крик оборвался.

Отпустили Машу нескоро. Допрос, осмотр у невролога, подписка о невыезде. Только глубокой ночью полиция решила, что у них нет никаких оснований, чтобы сажать её под стражу.

Как только она пришла домой, то сразу же разделась, и провалилась в сон.

Город засыпал под красивым закатом. Она была на террасе на высоком холме перед входом в универ. Осень, ветер, падающие листья. К ней по ступенькам поднялся Антон. Уже семь лет Маша видела во сне одну и ту же сцену. Она выстраивала её, дорисовывала текстуры, подбирала сочетания красок. А, когда заканчивалась фаза быстрого сна, и весь мир становился мрачным и страшным, Антон — её Антон, именно такой, каким она хотела его видеть — был её главным союзником и защитником в попытках спастись от монстров бессознательного. Они всегда делали так, что Маша не могла пробыть с ним достаточно долго. Сознанию не положено заходить в фазу медленного сна.

Антон, уже более чем в тысячный раз, протянул руку, чтобы убрать волосы с её лица. Но не успел, и исчез. Сегодня придётся сделать исключение, и не видеться с ним. Потому что сегодня Маша сама доберётся до дельта-стадии.

Небо здесь было странное. Оно как будто состояло из бесконечного количества огромных волокон непонятного цвета. Нет, скорее, не непонятного, а неизвестного. Просто такого цвета не было в реальном мире.

Горизонт круто загибался вверх, как в той книге про планету Саракш. На расстоянии пары сотен километров он уже стоял почти вертикально. Вокруг Маши росли деревья, но они состояли не из «дыма стекла». Это была вода. Струи воды вытекали из пористой земли, складывались во что-то похожее на ствол дерева, а потом распадались на отдельные ветки. Было чётко видно, как вода течёт снизу вверх, а на самых кончиках просто исчезает.

Маша шла глубже в туман. Видимость падала, причём неравномерно. Иногда она не знала, что происходит в метре впереди, но прекрасно видела всё, что было через пять метров. Примерно через десять минут между деревьями в тумане начал вырисовываться какой-то тёмный прямоугольник. Сердце забилось чаще. Когда она подошла к нему вплотную, по спине пробежал холод. Это была дверь.

Она просто стояла между водяными деревьями, на самом дне котловины, и никуда не вела. Нигде не было ни здания, ни даже стены. Маша обошла её сзади — точно такая же дверь. Почти. На той стороне, на маленьком гвоздике висел ключ.

У неё было странное ощущение, что сейчас она делает что-то непоправимое. Как будто Маша была за один шаг до того, чтобы прыгнуть с моста. Она вставила ключ в замок, повернула два раза, и дёрнула ручку. Дверь открылась.

Внутри была абсолютная чёрная пустота. Как будто сразу за порогом начинался космический вакуум. Вселенная, где не существовало почти ничего — ни одного атома, ни одной частицы. Только зеркало. Оно висело прямо перед ней, на расстоянии нескольких шагов. Маша очень осторожно переступила порог. По пустоте можно было ходить.

Отражение в зеркале было какое-то нечёткое. По поверхности пробегали волны то ли дыма, то ли тумана. Маша видела искажённое отражение своего лица — удивлённого и испуганного. За его спиной была дверь.

На зеркало наполз ещё один крупный слой тумана. Но, когда он рассеялся, Маша от страха сделала шаг назад. А вот отражение не сделало. Оно смотрело на неё злобным, как у маньяка взглядом, и улыбалось.

Ещё одно облако — и отражение махало перед ней ключом. Маша посмотрела на руки. Только что она держала его, но теперь там было пусто. Отражение развернулось, подошло к двери, и закрыло её. И в ту же секунду захлопнулась дверь за её спиной.

Вокруг Маши была только темнота. Последнее, что она услышала — как в замке поворачивается ключ.