Читать предыдущую часть

Ночные Кошмары

 Перевалило за полночь. Ломар Готхол не спал, однако же, ни единой свечи не горело в его доме, только слабо тлела лучина на маленьком блюдце. Хозяин дома сидел за круглым столом, за который уже много лет никто кроме него не садился, и неотрывно взирал в пустые глазницы черепа, что лежал на белоснежном платке, прямо перед ним. Белеющая во мраке кость была покрыта чёрными письменами, тянущимися ровными строками ото лба на затылок.

- Арсия, - прошептал Ломар с благоговение в голосе, и повторил на выдохе: - Арсия.

 Он протянул трясущуюся руку, и провёл пальцами по надбровным дугам, затем по скулам черепа, с такой нежностью, словно то был живой человек, при том бесконечно ему дорогой.

- Арсия, - вновь выговорил Ломар это странное имя.

 Внизу, у ног хозяина зашевелился пёс. Собака, прежде спящая под столом, вдруг, чем-то встревоженная, села, уставившись в тёмный угол дома. То был хороший знак – значит врата в потусторонний мир открыты. Зоркий всегда чувствовал это первым. Но скоро и Ломар ощутил знакомое покалывание на коже и мурашки, как будто по комнате гуляет сквознячок. Письмена на черепе слабо засветились оранжевым светом. Улыбнувшись так, будто с его плеч спала тяжёлая ноша, Ломар откинулся на спинку стула, жалобно под ним заскрипевшего, и стал ждать, считая секунды.

 Зоркий вертел головой, всматриваясь во мрак, а затем коротко гавкнул, не с угрозой, а скорее в знак приветствия. Ломар, не отрывая глаз от черепа, опустил руку и погладил собаку по загривку.

- Хороший пёс, Зоркий. Хороший пёс, - пробормотал он.

 В воздухе, в котором прежде витала лишь сырость и запах плесени, вдруг появился новый аромат. Он сочетал в себе множество запахов, среди которых отчетливее всего выделялись хвоя и корица. Сердце Ломара забилось чаще, руки задрожали. Не от страха, от волнения.

 Пёс сорвался с места и, виляя хвостом, бросился навстречу гостю, пришедшему в этот дом извне.

- Арсия, - проговорил Ломар громче. – Ты пришла, любовь моя.

 Скрипнули половицы старого дома, когда по ним прошли босые стопы и нежные руки легли на плечи Ломара. Тонкие пальцы коснулись его шеи, от чего по телу распространилась волна наслаждения.

- Ты будто удивлён, любимый, - пропел ему на ухо женский голос. Он звучал низко, однако же, очень ласково и приятно слуху, как тихое журчание лесного ручейка. В выговоре слышался акцент, не режущий слух, и всё же чуждый жителю Селении, слегка растягивающий гласные и сокращающий паузу между словами, отчего речь обретала некоторую певучесть.

- Не удивлён, - проговорил Ломар, сжимая своей сухой, старческой рукой, нежную ладонь гостьи. – Я рад. Радуюсь каждый раз, когда ты приходишь. А когда уходишь… - он замолчал на полуслове.

- Что? Продолжай, - попросила женщина.

- Боюсь, что не вернёшься. – Ломар поднес её руку к губам, и поцеловал пальцы.

 За спиной раздался лёгкий смешок. Не насмешка, не презрение, скорее умиление и снисхождение звучали в нем. 

- Глупый Ломар. Ты же знаешь, что это невозможно.

- Знаю. И всё же, это не мешает мне бояться потерять тебя.

- Ты не можешь потерять меня. Ты мной владеешь.

- Порой мне кажется, что всё наоборот, и это ты владеешь мной.

 Руки Арсии, точно змеиные хвосты, плавно выскользнули из пальцев Ломара. Снова заскрипели половицы. Женщина обошла стул и встала прямо перед ним, давая себя рассмотреть. Темнокожая Арсия – жрица из забытых веков, по мнению Ломара, была самой прекрасной женщиной из всех, каких он встречал на своём веку. Необычайно высокая, стройная, с упругими бёдрами, которые легко было рассмотреть под юбкой, состоящей из тонких нитей, свисающих с чёрного кожаного пояса, на которые были в великом множестве нанизаны разноцветные мелкие бусины. Кроме этой юбки, на девушке не было больше одежды, если не считать украшений: толстых золотых обручей на запястьях, щиколотках и шее. Упругий живот Арсии покрывали письмена, точно такие же, какие были нарисованы на черепе. Берущие начало под поясом, они поднимались по пышным грудям до самой шеи. Аналогичные письмена покрывали и спину женщины, как и её руки и ноги. Лишь на лице их не было. А что это было за лицо. Ломар был уверен, что выколол бы себе оба глаза в тот же самый миг, как ему бы сказали, что он больше никогда не увидит лика Арсии. Гладкая кожа, идеально ровный нос с широкими ноздрями, толстая верхняя губа, всегда чуть приподнятая, демонстрируя белоснежные передние зубы. Чёрные волосы, заплетённые в тонкие косы, спускались по спине до самой поясницы. А глаза… Большие, очень необычной формы, с приподнятыми уголками, такие чёрные, что невозможно было отличить, где кончается зрачок и начинается радужка, словно сама ночь поселилась в них.

- Ты прекрасна, - выдохнул Ломар.

- Знаю, - улыбнулась она, и во взоре жрицы блеснул огонек самодовольства.

 Затем она кинула взгляд на свой череп, и улыбка тут же погасла на лице женщины.

- Прости, - Ломар подался вперёд и быстрыми движениями закутал череп в платок.

- Так намного лучше, - проворковала Арсия. – Кто приходил к тебе сегодня?

- Ты видела?

- Я ощутила твоё волнение. Гнев. И пришла посмотреть.

- Это Сайн. Ему нужны были собаки.

- Ты был не рад старому другу?

- Они не рады мне, а я им. Такова она – солдатская дружба в мирной жизни. Знал бы, что всё так обернётся… - Ломар не стал заканчивать фразу, а лишь махнул рукой. – Да чёрт с ними. Мне никто не нужен, кроме тебя.

- Это приятно слышать, - на лице Арсии вновь засияла белоснежная улыбка.

- Однако наша с Сайном встреча не была напрасной.

 Жрица подняла брови, демонстрируя свой интерес.

- Желтоглазые демоны явились, как ты и предсказывала.

Арсия снова помрачнела.

- Ты уверен, что не хочешь уйти, пока ещё не поздно? – спросила она тоном человека, уже знающего, какой получит ответ. 

 Ломар покачал головой.

- Мне некуда идти, тебе это известно. А даже было бы куда, с такими ногами я и лиги не пройду. Да и не буду я бежать! – возмутился вдруг он. – Здесь мой дом! Я получил эти земли в награду за годы службы. Не будет их, и что у меня, калеки, останется?

- Жизнь. – Арсия с таким трепетом произнесла это словно, будто оно было для неё самым прекрасным и важным на свете. 

- Какая жизнь? Солдатом снова мне не быть. Так кем я стану? Попрошайкой на ступенях церкви? Спасибо, мне такой удел не сдался даром. К тому же не списывай меня со счетов, Арсия. С тобой и псами, я сумею отстоять наш дом. Пусть только сунуться ко мне эти желтоглазые черти.

- Глупый Ломар. Это не простой враг. Не один из тех, кого ты бил на войне.

- Да и пусть. Не боялся тех, не испугают и этих. И смерти тоже не страшусь.

- А зря.

- Не ты ли здесь, передо мной, умершая сотни лет назад жрица? Тебе ли пугать меня смертью, любимая?

 Арсия ничего не ответила, лишь отвела глаза, и устремила взгляд куда-то в пустоту своих неведомых раздумий, в глубины прошлого, столь далекого, что никто из живущих о нём не ведает, и лишь она одна, возможно последнее существо во вселенной, помнит ту эпоху.

- Хочу тебя, - сказал Ломар, и Арсия вновь воззрилась на него взглядом хищника, который приготовился напасть на свою жертву.

- Так иди же солдат, возьми, коль хватит силы. – Отступив назад, Арсия уперлась в столик возле стены, на котором стоял кувшин с водой и тазик для умывания. Не глядя смахнув всё это рукой на пол, от чего комната наполнилась звоном, она ловко запрыгнула на него, села, и, согнув в коленях ноги, развела их. – Поглядим, на что способен старый пёс.

 Ломар вдохнул полной грудью, вновь ощутив силу в своём теле. Он поднялся, больше не боясь той невыносимой боли, что причиняло ему каждое движение. Боли не было. Не здесь и не сейчас. Он снова стал на двадцать лет моложе. Статный, широкоплечий юноша, с копной непослушных светлых волос, со взглядом волка и силой медведя. Таким он крушил врагов на войне, таким он имел успех у женщин и считался сорвиголовой в компании друзей. А тот сморщенный, побитый жизнью старикашка, что остался сидеть в кресле, был не Ломар Готхол. Глянув на него через плечо, Ломар даже не узнал этого жалкого уродца, от которого пасло мочой и потом. Он не мог стать таким. Нет, ему была уготована иная судьба.

- Не смей заставлять меня ждать, Ломар, - словно львица прорычала Арсия, и громко клацнула зубами. – А не то я накажу тебя.

- Накажешь? - Ломар ухмыльнулся, вновь обращая свой взгляд на ненасытную женщину, с пылающей тьмой в глазах. – Что же, Арсия дочь Талиса, жрица затмений и послушница смерти, давай проверим, сколь правдивы слова твои.

***

 В укрытой темнотой комнате стояла невыносимая жара. Тело Заны покрывал липкий пот, бегущий по коже ручьями, пропитывающий простыни и подушку. Одеяло она скинула первым же делом, но это не помогло. В такой жаре, девочке казалось, что вот-вот её кожа начнет покрываться волдырями ожогов. Дышать было тяжело. Густой, горячий воздух сушил губы, язык и горло. Терпеть это становилось решительно невозможно. Зана не могла взять в толк, как другие сестры такое выносят. Голова кружилась, девочку сильно мутило, и во рту она ощущала неприятный горький привкус. Более всего на свете Зана хотела сейчас оказаться на свежем воздухе, вдохнуть его полной грудью, ощутить прохладный ветерок на своей разгоряченной коже и сделать глоток ледяной воды.

 Превозмогая боль и слабость, девочка сползла с кровати и, покачиваясь, направилась к двери. Её ноги путались, голова кружилась, она то и дело спотыкалась, хватаясь за другие постели, будя сестёр, но, не обращая на то никакого внимания, продолжала движение вперёд. Зана должна была, во что бы то ни стало выбраться из этой комнаты, ставшей для девочки душной темницей, находиться в которой было истинной пыткой. Пыткой, которой не было конца. Зане казалось, что путь от кровати до двери, который обычно она преодолевала за пять шагов, сейчас занял много десятков. И всё же Зана добралась до выхода.

 Распахнув дверь, она ощутила, как из тёмного коридора пахнуло свежестью. Ещё совсем слабо, но Зана услышала запахи улицы: аромат хвои, мокрой земли, сена и конского пота. Ей захотелось окунуться в них как можно скорее. И дело было не только в невыносимой духоте. Она словно услышала зов ночи, и тут же испытала непреодолимое желание откликнуться на него, ощутить ногами сырую землю, оказаться под усыпанным звёздами небом, покинув четыре стены, в которых её заперли, и бежать, бежать вперёд, не разбирая дороги и упиваясь свежестью ночного воздуха. Девочка шагнула во мрак и тут чья-то рука легла на её плечо. Зана вздрогнула, обернулась и увидела… его!

 Зверь стоял во мраке, сверкая жёлтыми глазами. В темноте едва угадывались очертания его распахнутой, клыкастой пасти, из которой вырвалось хриплое, рычащие:

- Зана!

Ужас пронзила её тело. Зана закричала, сбросила когтистую лапу со своего плеча и, кинувшись вперёд, упала на колени. Боль впилась правую ногу, но страх оказался сильнее. Не поднимаясь, девочка поползла на четвереньках в спасительную тьму коридора, прочь от монстра за спиной. Ужас стучал в  висках, слёзы лились по щекам. А в ушах продолжал звучать хриплый рык: «Зана! Зана! Зана!»

 «Он знает, как меня зовут!» - с ужасом осознавала девочка, и этот факт усиливал её страх тысячекратно. Сердце разрывало грудь, пот заливал глаза. Она во что-то врезалась головой, грохот заполонил тьму, и она отшатнулась в другую сторону. Через секунду Зана упёрлась в стену, вскрикнула от неожиданности, снова поползла куда-то прочь. Но ориентироваться во мраке уже не могла. Она не понимала, куда нужно ползти, чтобы добраться до двери, из-за которой её звала ночь. Темнота обступила девочку со всех сторон. Спасительная улица оказалась вдруг недосягаемо далеко, а монстр где-то совсем рядом, вот-вот он схватит её своей когтистой лапой. И тогда силы оставили Зану, паника победила, она свернулась на полу калачиком и зарыдала от ужаса и боли, смиряясь со своей неизбежной участью быть убитой чудищем в этом горячем мраке.

***

Сайн сбежал по лестнице, перепрыгивая через ступени. Он летел на крик дочерей, и фонарь в его руке опасно раскачивался. На первом этаже, возле большого стола за которым они обычно трапезничают, и поваленного на бок стула, лежала Зана, свернувшись в позе эмбриона, и громко рыдала. Рядом с ней стояла Илия, и тоже плакала, но не приближалась к сестре. Две другие девочки жались в дверном проёме своей комнаты со страхом и непониманием наблюдая за происходящим.

- Я не знаю, что случилось! – закричала Илия сквозь слезы, увидев отца. – Она встала с постели. Я попыталась остановить её…

Сайн опустился рядом с Заной. Положил руку ей на плечо и тут же девочка закричала, стала отбиваться, молотя по воздуху руками и ногами.

- Оставь меня! Оставь! – срывая голос, завопила Зана.

- Что с ней, папочка?! – все сильнее поддавалась истерике Илия. – Почему она нас не узнает?!

- Уймись ты! – рявкнул на старшую дочь Сайн.

Он поймал в воздухе руки Заны и протянул девочку к себе.

- Отпусти! Не надо! – истошно выпила она. – Пожалуйста! Умоляю! Отпусти! Отпусти!!!

- Зана! Доченька! Зана! – пытался докричаться до нее Сайн. – Это папа! Зана! Я не сделаю тебе ничего плохого! Тише! Тише!

Он прижал из последних силы выбивающуюся дочурку к груди, и ощутил исходящий от неё жар. Зана словно сгорала изнутри.

- Смочите тряпки в холодной воде! - крикнул он другим дочерям. – Быстрее! Их нужно как можно больше! Несите!

Сестры бросились исполнять веление отца, а Зана вдруг затихла.

- Всё хорошо, девочка моя. Всё хорошо, - приговаривал Сайн, глядя дочь по голове.

- Папенька? – услышал он слабый голос Заны.

Тогда Сайн ослабил объятия, и девочка смогла, чуть отстранившись, поднять на него глаза. Лицо блестело от пота и слёз, сухие губы потрескались, а кожа была красной от жара, что сжигал тело девочки.

- Оно был тут, папенька. Чудище снова приходило за мной.

- Тише, тише. Теперь всё хорошо, - Сайн взял дочь на руки и поднялся с пола. - Теперь я с тобой. Я на дам тебя в обиду. Обещаю. Чудище ушло.

Он развернулся, собираясь отнести Зану в комнату, и увидел стоящую на лестнице Шанту. В её глазах дрожали слезы.

- Что же это за напасть такая? – вопрошала она полушепотом. – Что за напасть, Сайн?

 Оставив вопрос жены без ответа, Сайн отвёл глаза и понёс обессиленную девочку на постель.

***

 Синта лежала в темноте под одеялом, вот уже второй час не смыкая глаз. Ей не спалось. В голову лезли разные мысли. Во-первых, хоть она и не подавала остальным вида, но та отрубленная голова, которую принес Ронар из леса, напугала девушку. От себя-то не было смысла это скрывать. Девушка начинала дрожать при мысли, что такая тварь может бродить где-то поблизости. И теперь каждый шорох, каждый скрип родного дома, который прежде Синта всегда считала неприступной крепостью, в стенах коей с их семьёй ничего плохого случиться не может, стал пугать её.

 «А вдруг это другое чудище?» - думала Синта вслушиваясь. – «Собрат той твари, что лишилась головы, выследил Ронара и теперь пытается забраться в дом, чтобы убить всех нас?».

 Синте снова и снова приходилось успокаивать себя, находя объяснение каждому новому звуку.

«Это всего лишь ветер завывает на улице»

«А это мышь скребётся под полом»

«А это Ронар ворочается на кровати»

 Состояние брата тоже немало её беспокоило. Никогда прежде она не видела его таким жалким и измученным. Он был бледен, в глазах появился болезненный блеск, а голос, с которым Ронар рассказывал свою историю, был слабым и надрывным, как тонкая ткань, которая начинает рваться от сильного натяжения.

Когда Синта вернулась домой, Ронар уже спал. Мать обеспокоенно сообщила, что когда тот попытался что-то съесть, его тут же стошнило. При том он продолжал жаловаться на сильный голод, но в итоге ушёл в кровать, так ничего и не проглотив. Синта попыталась успокоить мать, клянущую самыми грязными словами Ханриса, уверив её, что это лишь последствия пережитого страха и полученных ранений, и завтра всё пройдет. Но сама она в это не верила. Нет, с Ронаром было что-то не так, его сестра близнец это чувствовала. Четко укоренившееся в сознание ощущение всё росло, не давая покоя и развеивая в пыль любые доводы в пользу обратного. А беспокойный сон Ронара, - брат и сестра спали в разных углах общей комнаты, разделенной пополам ширмой из плотной серой ткани, - только усиливал опасения Синты. Он много ворочался и временами хрипло стонал, словно его мучили ночные кошмары, но не просыпался.

 Пытаясь отделаться от всех этих выматывающих тревог и страхов, Синта тщетно силилась найти иные мысли, что увлекли бы её за собой, позволив, наконец, уснуть. И, в итоге, она уцепилась за воспоминания о Драйгане. Не то чтобы эти мысли вернули девушке покой, сон всё равно не пришел, но теперь тон её бессонницы изменился. Полностью погрузившись в размышления о статном, длинноволосом юноше, она вспоминала те короткие разговоры, что у них случались. Проигрывая их раз за разом в голове, она думала, что могла бы сказать иначе, как могла бы поступить, будь у неё шанс всё повторить. Эта нить постепенно увлекла девушку от воспоминаний к мечтам. Синта стала думать о том, какие ещё диалоги у них могут состояться и как ей следует с ним говорить, чтобы дать понять, что Драйган ей небезразличен. Затем девушка представила, как всё могло бы повернуться, упади монета иначе и отправься в лес она вместо брата. Синта вообразила ситуацию, в которой они с юношей остаются вдвоём и дерутся с монстром в темноте бок о бок, защищая друг друга. Образ Драйгана, с мечом в руках, воинственного и грозного, который стоит подле неё, так близко, что можно протянуть руку и коснуться, распалил огонь желания под кожей Синты. Его жар сконцентрировался внизу живота, между ног стало мокро и девушка, почти машинально, сунула руку под одеяло, провела пальцами по внутренней стороне бедра, задирая ночную рубашку, а затем едва коснулась точки наслаждения. Тут же волна возбуждения пробежала по её телу, заставляя выгнуть спину и едва сдержать тихий стон. Синта закусила нижнюю губу и левой рукой стала водить по груди, то и дело касаясь твердых сосков. Правая рука тоже стала выполнять методичные, плавные движения между ног, от которых наслаждение электричеством разбегалось по всему телу, достигая даже кончиков пальцев.

 В воображении Синты Драйган уже отбросил свой меч в сторону и, обняв её за талию, стал осыпать поцелуями шею. Затем грубо толкнул её, и когда Синта упала на землю, бросился, словно дикий зверь, срывать с неё юбку.

 Дыхание девушки участилось, глаза были закрыты, тело выгибалось в такт движениям воображаемого любовника. Пик наслаждения был так близко, что от его предвкушения перехватывало дыхание. И тут… глухой громкий звук вырвал Синту из сладких грёз.

 Испугавшись, хоть так и не поняв, что она услышала, Синта резко села на пастели. По полу комнаты что-то катилось, прямо к её кровати, и с гулким стуком остановилось всего в шаге от Синты.

 Девушка дышала открытым ртом, грудь вздымалась и опадала, волосы на лбу слиплись от пота, кожа медленно остывала, возбуждение уходило, сменяясь холодным страхом. Она посмотрела вниз и, приглядевшись, различила в полумраке монету Сизар, лежащую на полу.

- Ронар, - тихо позвала она.

Дыхания спящего брата она больше не слышала.

- Ронар! – окликнула Синта громче. - Что ты там делаешь, придурок?

 Не дожидаясь ответа, она откинула одеяло, опустила ноги на пол и поднялась, быстро поправляя задравшуюся ночную рубашку. Подняв с пола монету, Синта сделала два шага к ширме, отодвинула её, и едва сдержав испуганный вскрик отшатнулась. Прямо за ширмой стоял Ронар. Полуголый, в одних только коротких подштанниках, он стоял опустив голову, словно призрак в темноте.

- Сраный веник! – выругалась Синта одним из любимых ругательств отца, которые тот имел привычку выдумывать сам. – Ты какого хрена тут торчишь?

- Отдай мне монету, - потребовал он, поднимая глаза на сестру и протягивая к ней руку. Что-то в его взгляде, в его недвижимом силуэте, с опущенными плечами, не на шутку перепугало девушку. – Я её уронил.

- Какого чёрта ты играешь с монетой посреди ночи? – возмутилась Синта, стараясь скрыть за этим напором свой страх.

- Мне не спится.

- Да ни хрена подобного! Ты дрых еще пять минут назад.

- Как ты можешь это знать, если была так увлечена собой? – спросил брат стальным голосом.

Внутри Синты всё похолодало, и только щеки, наоборот, опалило жаром стыда.

«Она знает, что я делала» - поняла девушка, но вслух сказала:

- Что ты несёшь, дурак?

- Думаешь, я не слышал, чем ты занималась?

- Ты подслушивал за мной?! – возмутилась Синта, понимая, что отрицать что-то глупо и переходя в атаку, постаралась пристыдить брата.

- Весь дом знает, как ты ублажаешь себя! – с неожиданной яростью рявкнул Ронар. - От тебя смердит похотью!

 Синта с размаху врезала Ронару в нос. Она сделала это, не столько оскорбившись его словами, сколько от испуга. Воспитываясь бывалым воякой, да еще наравне с братом-близнецом, перед которым не имела никаких поблажек, Синта даже не знала, что такое пощёчина и, когда того требовала ситуация, сразу била с кулака. Раздался хруст. Голова Ронара откинулась, но он сразу же снова наклонил её вперед. Из носа хлынула кровь, черным потоком обрамляя губы, она побежала по подбородку. Ронар стёр ее рукой, размазав по щеке.

 Синта тут же остыла, ощутила укол совести. Она не должна была так срываться.

- Прости, Рон. Давай я принесу…

Синта не договорила. Ронар ударил сестру в ответ, разбив ей губу. Удар был столь сильным, что на мгновение перед глазами Синты взорвался фонтан искр. Она не устояла на ногах и рухнула назад, больно ударившись спиной о край своей кровати. Девушка прижали ладонь к губе, и зло воззрилась на Ронара.

- Ты совсем ума лишился, идиот?! – завопила она, чувствуя вкус крови во рту.

Ронар бросился на сестру, снова замахнувшись кулаком. Синта вжалась в кровать и закрыла лицо руками, защищаясь от удара, которого не последовало. Парень вовремя остановился, словно очнулся ото сна. Он так и застыл над ней, с воздетым кулаком. Поняв, что этот кулак не опустится, девушка медленно развела руки и взглянула на брата. В его глазах она прочла смятение, и даже испуг.

- Что с тобой? – с искренним волнением спросила Синта, глядя на Ронара снизу вверх.

Несколько секунд он пристально смотрел на сестру, ничего не говоря, а только тяжело дыша. Кровь из разбитого носа капала на пол и на подол ночной рубашки Синты.

- Не знаю, Син, - вымолвил наконец Ронар опуская кулак. Из взгляда разом ушла ярость, он снова стал мутным и болезненным. – Не знаю… Но я чертовски голоден!

 Выпрямившись, он быстро вышел из комнаты. Проследив за ним взглядом, Синта вдруг вспомнила, что до сих пор сжимает в кулаке монету. Вот почему её удар получился столь сильным, что разбил Ронару нос, а судя по хрусту, возможно и сломал его. Девушка разжала ладонь, и капелька крови, просочившись сквозь её прижать к губе пальцы, упала на монету, обагрив сторону с мечом.

***

Ханрис понял, что находится в движении, сразу, как только очнулся. А он именно, что очнулся, а не проснулся. Резко пришёл в себя. Вот его не было, а вот он вдруг вынырнул из глубин блаженного беспамятства на поверхность, и обнаружил, что движется. Да не просто движется, а идёт, передвигая своими собственными ногами. И оказывается, что этому совершенно не мешали: ни окружающая его кромешная темнота, ни тот факт, что сознание было отключено. И даже наоборот, как только оно включилось, и Ханрис обнаружил себя идущим, он тут же споткнулся, ноги зацепились одна за другую, и он упал.

«Что, к хренам собачим, тут происходит?!»

Прежде, чем он успел найти ответ на этот вопрос, над ухом раздался хрипящий негодующий рык, его схватили за шкирку и вздёрнули, как щенка. Ханрис снова оказался на ногах и тут же, не разбирая, что происходит и кто его поднял, врезал ему кулаком. Удар вышел сильным. Костяшки пальцев впечатались во что-то твёрдое и острое. Это было больно, но, похоже, не только ему одному. В темноте раздался рык, Ханрис ощутил, что его отпустили и тут же кинулся прочь. Куда-то в темноту.

И пока бежал, он вспомнил всё, что с ним происходило накануне. Бой с монстрами, жёлтые глаза. Затем провал. Что произошло? Его ударили по голове? Но почему он тогда оказался на ногах и куда-то шёл? Кто его рычащий спутник? Ответов не было. Ясно ему стало лишь то, что он до сих пор в лесу и ночь продолжается.

 В темноте Ханрис споткнулся, покатился по земле, больно ударился обо что-то коленом, но сумел тут же подняться и продолжить бег, то и дело врезаясь в стволы деревьев и ломая ветви. Затем вдруг мощный удар обрушился ему на спину. Он выбил из груди человека воздух. Ханрис полетел лицом вперёд и, не успев даже выставить перед собой руки для того чтобы смягчить падение, рассадил себе подбородок и до крови прикусил щеку.

 Тут же его снова схватили и перевернули. Над собой Ханрис увидел две жёлтые точки глаз, в нос ударило горячее зловонное дыхание. Он согнул обе ноги в коленях и врезал ими по нависшей над ним твари. С ног её не сбил, но хотя бы оттолкнул, после чего стал отползать, не спуская с монстра глаз.

«Оружие!» - судорожно думал он. – «Мне нужно какое-то оружие. Хоть что-то!» 

 Две жёлтые точки начали наступать на него, и Ханрис вновь стало охватывать это странное чувство онемения. Он вдруг ощутил, что теряет контроль над своим телом. И тут же предположив, в чём тут может быть дело, Ханрис зажмурился. Он и так почти ничего не видел, так что хуже от того не стало, зато чувство онемения мгновенно спало, а значит догадка охотника оказалась верна – глаза твари лишали человека воли, гипнотизировали и превращали в зомби. Вывод напрашивался лишь один - он не должен в них смотреть ни при каких условиях.

«Но долго ли я смогу пробегать по лесу с закрытыми глазами?»

Однако Ханрис не успел даже подняться на ноги, когда мощная когтистая лапа схватила его за шею. Тварь протащила охотника пару ярдов по земле, затем приподняла и, с силой прижав спиной к дереву, подняла, сдирая ему корой кожу, на высоту своего роста. Ноги Ханриса повисли в воздухе, хаотично молотя ствол. Он обхватил держащую его руку, но обнаружил, что не в силах ослабить эту мощную хватку. Бывалый воин, герой и ветеран, теперь болтался, словно мышка в лапах кошки, задыхаясь.

 Тварь терпеливо выжидала, когда боевой пыл жертвы поутихнет. И долго ждать ей не пришлось. Силы стремительно покидали Ханриса, воздуха не хватало. Отчаянно борясь за свою жизнь, он открыл глаза, и вновь встретившись с двумя горящими точками, уже был не в силах противостоять их власти.

«Нет! Даже не думай, ублюдок! Я тебе не кукла! Я не сдамся!» - кричал он мысленно, теряя контроль над своим телом и вновь погружаясь на дно беспамятства.

***

  Пробуждение Драйгана не было болезненным. В первые секунды ему предстала лишь темнота. Сознание возвращалось в реальность постепенно, подобно медленно разгорающемуся костерку, который с каждым мгновением начинает светить всё ярче и выхватывает из окружающей тьмы всё больше деталей. Так и он, начинал с каждой секундой осознавать всё больше деталей своего нынешнего состояния. Дышать было тяжело, словно на грудь положили камень, а конечности занемели от холода так, что он почти не чувствовал пальцев на руках и ногах. Омерзительный, солоновато-горький привкус поселился во рту, и как только Драйган ощутил его и пошевелил языком, к горлу подступила тошнота. Невероятно захотелось вдохнуть полной грудью, но губы слиплись, и с усилием разомкнув их, Драйган тут же набрал в рот земли. Оказалось, что он лежал лицом вниз, в сырой и холодной грязи. Принявшись отплевываться и кашлять, он перевернулся на спину, и в этот самый момент тело перестало щадить его. Боль впилась в рёбра, в левую ногу и левое плечо, но с большей силой в голову, пронзив лобную кость над правой бровью, и раскалённым штырём вонзившись прямо в мозг по самую макушку. Попытавшись разомкнуть веки, Драйган обнаружил, что правое осталось закрытым. Левому же глазу предстала мутная серость. Несколько раз моргнув, смигивая теплую слезу, что покатилась по виску, он, наконец, смог вернуть зрению чёткость, и обнаружил над собой кроны сосен, тонущие в предрассветных сумерках. Он был в лесу, и мозгу хватило лишь пары секунд, чтобы вспомнить, почему он находится здесь. Тут же ужас подстегнул его к действию и Драйган, понимая, что чудовища, с которым они боролись в ночи, могут быть где-то совсем рядом, попытался сесть. Но, лишь оторвав голову от земли, он был вынужден со стоном вновь опустить её в грязь. Боль сделалась невыносимой, а в глазах всё закружилось, и парень едва успел перекатиться на бок, чтобы выблевать вчерашний полупереваренный ужин не на себя, а в грязь.

 После этого стало легче, но совсем немного. Ещё какое-то время он лежал на земле, дыша полной грудью и стараясь не шевелиться, чтобы не вызвать новый приступ тошноты и боли. Всё, что он мог в эти мгновения, это вслушиваться. Но кроме шума ветра в кронах сосен над головой, да трелей нескольких ранних пташек, он не слышал ничего. Окружающий мир не представлял угрозы, хотя парню в это верилось с трудом. После всего пережитого, как можно доверять этому мнимому спокойствию?

 Драйган стал размышлять над своим положением. Он помнил, как дрался с чудищем, как они сцепились и покатились, а затем… темнота.

«Мы упали с края» - пришел к выводу он.

Тут же его сознание пронзила новая мысль: «Ханрис?! Как же Ханрис? Мы дрались ночью, а сейчас уже рассвет, следовательно, прошло, по меньшей мере, часа четыре. И если Ханрис до сих пор за мной не спустился, значит он…».

 Эта мысль подстегнула Драйгана к действию. Он снова, но теперь уже куда осторожнее и медленнее стал подниматься с холодной земли. Голова вновь закружилась, вновь пришла боль и тошнота, но, превозмогая их, он всё же сумел сесть. Быстро оглядевшись, Драйган приложил немалые усилия, чтобы подползти к ближайшему стволу сосны и, облокотившись об него спиной, дал себе передышку. Боль в плече была тупая, и пока он не шевелил левой рукой, она не шла ни в какое сравнение с горящей пламенем болью в бедре. Но в первую очередь Драйган уделил внимание своему правому глазу. Ощупав онемевшими пальцами правую сторону лица, он обнаружил, что вся она покрыта липкой коркой. Ему не составило труда понять, что то была кровь вперемешку с грязью. Прикосновение к виску и брови причиняло немыслимую боль, там налипшая корка бугрилась и под ней явно покоилась свежая рана.

 «Наверное, я расшиб голову при падении» - пришёл к выводу юноша, после чего, с неожиданным оптимизмом заключил: - «Могло быть и хуже».

 Действуя с той осторожностью, на которую только были способны его едва шевелящиеся пальцы, он освободил веко из плена запекшей крови и грязи, что стоило ему потери, пожалуй, что половины своих ресниц, и наконец, смог посмотреть на мир обоими глазами. Окружающий пейзаж приятней не стал. Несколько стволов сосен, какой-то серый бугор рядом, торчащие из земли корни, размокшая от вчерашнего дождя грязь, да почти отвесный склон – вот и всё, что предстало его взору.

 Затем Драйган обратил взгляд на себя, и обнаружил ещё более жалкое зрелище. Вся его одежда был покрыта грязью. Левая штанина на внешней стороне бедра была разорвана, и аккуратно убрав ткань, так же пропитанную запекшейся кровью, Драйган обнаружил глубокую, рваную рану. Должно быть, летя вниз по склону, он зацепился о торчащую ветку или острый камень. Пожалуй, что и в данном случае всё могло бы обернуться худшим образом. Эта ветка или камень могли бы распороть ему не ногу а, скажем, горло. Да что там, люди, бывало, падая из седла ломали себе шею, а здесь высота была куда больше, и всё же он остался жив и цел. Однако сей факт нисколько не помогал побороть боль, холод и головокружение. Чувствовал он себя невероятно паршиво. И если могло что-либо сделать состояние Драйгана ещё хуже в данный момент, так это лишь неожиданное пришедшее воспоминание о том, что упасть то он должен был не в одиночку.

«Где же тварь?»

С ужасом парень стал снова озираться по сторонам, но всё равно не сразу понял, что тот серый холмик, что находился неподалёку и поначалу не привлёк его внимания, и был, если присмотреться внимательнее, тем самым чудищем, что падало вместе с ним с обрыва, а затем, видимо, откатилось чуть в сторону.

Придя к этому выводу, Драйган замер, не спуская с лежащего к нему монстра взгляда. Света было достаточно, чтобы ему удалось разглядеть очертания покрытого серыми клочками шерсти плеча и головы с длинными белыми волосами, слипшимися от грязи, даже торчащего чуть в сторону заострённого уха. Но, сколько бы Драйган не всматривался, он так и смог понять, дышит существо или нет. Вроде бы нет, но… может быть и дышит. Или ему только кажется, что бок твари слегка приподнимается.

 Драйган не знал, сколько просидел там, забыв о боли и холоде, неотрывно вглядываясь в силуэт монстра. Утро наступало непростительно медленно, и света не хватало, чтобы разглядеть больше.

«А вдруг он жив» - думал Драйган. – «Просто ещё не пришёл в себя после падения. Мне посчастливилось очнуться первым, значит нельзя терять ни минуты».

 Но что он мог сделать? Оружия у Драйгана не было. Юноша огляделся по сторонам, в надежде отыскать нож, которым бил тварь, но поблизости его не оказалось. Зато он обнаружил неподалёку покрытый мхом булыжник, по виду увесистый и вполне годный для того, чтобы раскроить череп.

«Медлить нельзя» - решил Драйган.

 Хватаясь руками за ствол сосны, он кое-как поднялся на ноги, едва сдерживая стоны от пронизывающей тело боли. Оказалось, что стоять он всё же способен, не смотря на рану в ноге и сильное головокружение. А двигаться? Драйган собирался с духом, чтобы это проверить.

 Вдох… выдох… вдох… выдох…

 Наконец он, словно только учащийся ходить ребёнок, отпустил сосну, и сделал шаг вперёд. Один, затем второй и третий. Опираться на раненую ногу было невыносимо больно, от чего глаза наполнились слезами. На четвёртом шаге его повело в сторону, но Драйган сумел удержать равновесие и не упал. Хромая, стискивая зубы и превозмогая боль, медленно, как дряхлый старик, но ходить он мог.

«И на том спасибо!»

Добравшись до камня, Драйган всё же вынужден был опуститься на землю, так как наклониться и поднять своё импровизированное оружие, оказалось задачей непосильной. Тем более одной рукой – левая совсем не подходила для поднятия тяжестей. Драйган позволил себя передышку в минуту, чтобы ощупать плечо. Оно болело, но, кажется, осталось цело. Ему хотелось в это верить, и всё же действовать левой рукой он практически не мог, так что пришлось понадеяться на силу правой.

 Драйган повертел камень, ища, с какой стороны будет удобнее за него ухватиться. Тот был тяжёлый и едва помещался в ладонь, и всё же парню удалось, стиснув его пальцами, поднять с земли. Затем, правда, пришлось опустить, чтобы упереться в землю – иначе бы никак не удалось подняться на ноги. Это тоже удалось не сразу, мир вокруг буквально ходил ходуном, как в тот единственный раз, когда он перебрал отцовского пива и, на потеху родителю, брёл к своей пастели, врезаясь в мебель и стены.

 Шипя от боли, и потратив на это непростительно много драгоценных секунд, но Драйган всё же оказался на ногах снова, да ещё и с оружием в руках. Теперь оставалось только подойти к твари и нанести решающий удар. Ничего сложного, но каждый шаг давался ему с невероятным трудом. Всё внутри сжималось, а воображение уже рисовало, как эта тварь вдруг приходит в себя, вскакивает и бросается на него. В таком состоянии, да ещё вооружённый одним лишь камнем, Драйган понимал, что никак не сможет противостоять этому монстру. Ему хотелось бы двигаться быстрее, чтобы как можно скорее покончить с чудовищем, но боль не позволяла, и попытайся он ускориться, рисковал бы снова оказаться на земле. Уж лучше так, медленно но верно, двигаться к своей цели. Их разделяло всего три-четыре ярда, но как же долго, целую вечность, Драйган преодолевал это жалкое расстояние. Пальцы, сжимающие камень побелели, и болели от тяжести и напряжение. Казалось, что удерживает своё оружие он одним лишь усилием воли.

Но вот, наконец, Драйган добрался до тела монстра, навис над ним, борясь с головокружением и слабостью. Собравшись с духом, он занёс руку для решающего удара, и тут мышцы подвели юношу. Камень выскользнул из пальцев и, с хлюпающим ударом, упал на землю, даже не рядом с головой чудища. В ту же секунду, что-то сломалось внутри Драйгана. Тот стержень, что заставлял его, превозмогая боль и страх двигаться к своей цели, дал трещину. Он, в ужасе, что своими действиями пробудил тварь, отступил, перенеся вес на раненую ногу, чего делать категорически не стоило. В следующее мгновение, не сдержав вскрика от пронзившей тело боли, он рухнул. Но не на спину, а лицом вперед, прямо на тварь.

 Драйган упал, и чуть не лишился чувств от очередной вспышки боли, пронзавшей не только ногу, но и плечо, когда он, машинально, выставил перед собой руки. В глазах на миг потемнело.

 Когда фонтан боли поутих, и Драйган вновь смог нормально думать, он обнаружил себя лежащим на туше твари, от коей исходил резкий и жутко неприятный, кислый запах, который отчётливо напомнил ему ту тёмную пещеру, куда они вошли вчера с Ханрисом и Ронаром. Но в данный момент зловоние волновало его менее всего. Драйган глянул на морду твари, и только тогда его замершее от ужаса сердце вновь забилось, позволяя вздохнуть. Монстр был мёртв. Теперь в том не оставалось никаких сомнений. Полуоткрытые глаза закатились, из приоткрытой пасти вывалился синий язык, а в разорванном горле торчала рукоять ножа Драйгана. Сложно было сказать - умерла тварь от ран, которые он ей нанёс, или монстра добило падение, но Драйгану, в данный момент, было на это наплевать. Облегчением оказалось столь сильным, что он застонал и едва не разрыдался от осознания, что смерть отступила, и больше не скалит на него зубы.

 Головокружение и отвратительный смрад умершего чудовища, вновь заставили его желудок содрогнуться, но в этот раз Драйган сдержал приступ тошноты, хотя неясно, что он мог ещё из себя выплеснуть.

 Когда полегчало, он, поудобнее устроившись на костлявой туше монстра, так, чтобы не опираться на раненую руку, потянулся, и резко выдернул свой нож. Теперь он был ещё и вооружён. Это конечно не меч и не лук, но всё же лучше камня. Затем Драйган поспешил сползти с тела, и, взяв очередную небольшую передышку, вновь поднялся на ноги.

«Ханрис» - снова мысли Драйгана вернулись к пропавшему спутнику.

Он поднял голову и осмотрел склон, с которого свалился. Даже вчера, у них ушло немало времени и сил на то, чтобы по нему взобраться. Теперь же, с раненой ногой, еда функционирующей рукой и этим головокружением, разве такой подъём ему вообще осилить?

«Ханрис мёртв» - подумал Драйган. – «Иначе бы он уже ко мне спустился».

«Но, если бы твари победили, спустились бы они» - возразил сын Маллида сам себе.

«Значит, они убили друг друга. Ханрис порубил тварей, а затем умер от нанесённых ему ран. Это единственное объяснение».

«Но, если он всё же жив? Может быть раненый, но ещё живой, Ханрис сейчас лежит там, наверху, нуждаясь в помощи. Разве могу я просто уйти?» - Драйган вздохнул, понимая, к какому выводу пришёл его внутренний диалог, и заключил: - «Я должен знать точно, жив он или мёртв. Я не могу уйти, не выяснив этого».  

***

До самого рассвета Илия не сомкнула глаз. То была уже вторая бессонная ночь девочки. Другие сёстры, все кроме Заны, которая уснула, кажется ещё до того, как отец опустил её на кровать, тоже долго не могли заснуть и перешёптывались, обсуждая случившееся. Но всё же к утру и Риза и Тара мирно спали, и только Илия лежала в плену своих тяжёлых дум, раз за разом вспоминая, как страшно Зана закричала, когда сестра попыталась остановить её на выходе из комнаты. Илии казалось, что этот вопль ей уже не забыть никогда. А тот факт, что именно она стала причиной этого крика, и вовсе повергал девочку в ужас и отчаяние. Она была виновна во всём, что сейчас происходило с Заной, и осознание этого грызло её душу, терзало разум, не давало сомкнуть глаз. А ещё сильнее мучала Илию собственная беспомощность. Она виновата, но никак не может исправить случившееся. Зане становится всё хуже, а она ничем не способна помочь. И всё что остаётся старшей дочери Сайна, это лежать и слушать тяжёлое дыхание сестрёнки, томясь в наступающих сумерках рассвета.

 Правда она была не единственной в их доме, кто не смыкал глаз до утра. Сайн дважды за эту ночь, пробирался тихонечко в комнату дочерей, чтобы проверить состояние Заны. Илия притворялась спящей, и сквозь полуоткрытые веки следила за действиями отца. Она боялась встречаться с ним взглядом, боялась того, что может увидеть в его глазах. Обвинение. Осуждение. Приговор, который Илия не сможет пережить.

 В третий раз он пришёл, когда уже стало светать. Проверил Зану, сменил полотенца и вышел, но, судя по звуку шагов, удалился не на второй этаж, а в гостиную, из которой стали доноситься голоса.

«Значит, маменька не спит тоже» - поняла Илия.

 Из этой комнаты она никак не могла услышать, о чём говорят родители, но понимала, что предметом разговора в данное утро может быть только одно – состояние Заны. И ей, пусть усталой и измождённой своими тяжкими думами и бессонницей, всё равно страшно хотелось поучаствовать в этом разговоре, или хотя бы послушать его. Вдруг отец скажет, что всё не так страшно, что Зана идёт на поправку. Надежда на это, подстегнула Илия выбраться из постели.

 Стараясь двигаться как можно тише, идя цыпочках, чтобы не разбудить сестёр, девочка покинула комнату. Вначале Илия планировала просто войти в гостиную, сесть рядом с родителями и стать частью их разговора. Ведь она старшая, и ей уже пора было принимать участие в важных семейных обсуждениях. Но, оказавшись в коридоре, Илия засомневалась: не выдворят ли её родители прочь, как только увидят.

«Взрослая?» - спросит отец. – «Какая же ты взрослая?! Посмотри, что ты натворила. Посмотри, что случилось с Заной из-за тебя!»

 И Илия остановилась, замерла, словно статуя, в тёмном коридоре. Она не хотела, а если сказать точнее, то не собиралась подслушивать разговор родителей, но услышав его, уже не могла отказать себе в этом.

- … я знаю, что он скажет, - говорила Шанта дрожащим, но уверенным голосом. – Всё в руках Властителя. Так говорят все священники. Зане нужен лекарь, а не богослов.

- Порой слова способны лечить лучше снадобий, - проговорил Сайн устало, без какого-либо напора, словно вёл этот спор через силу.

- Душу, а не тело, - возразила мужу Шанта. - Тебе ли этого не знать? Многих раненых в ваших походах слова священника спасали от смерти?

- Больше, чем ты думаешь.

- Не больше, чем твоя твёрдая рука и знания, я уверена. 

- Если говорить о знаниях, то пастор Тарон, не пахарь тебе какой-нибудь. Он человек учёный.

- Я ни на миг не усомнилась в учёности пастора Тарона. Лишь в его навыках лекаря.

- В Сером Уделе есть и лекари, раз уж на то пошло, - сказал Сайн ещё тише, словно сам не верил в то, что сейчас произнёс. 

- Ты говоришь о повитухе с ученицей, которые принимают роды у всей округи? Или о том старом пьянице, с дрожащими руками, который штопает скотину, и который не раз обращался к тебе за помощью, когда дело доходило до серьезных травм и болезней у деревенских?! Кого из них ты называешь лекарем, Сайн?!

В данный момент Шанта явно доминировала в споре, и, не видя мать, Илия представила её стоящей во главе стола, уперев руки в боки, как она всегда делала, когда отчитывала дочерей. Отец же представился девочке сидящим за столом и глядящим в пол усталым взором.

- Я помогал ему зашивать и ампутировать, - снова безжизненно заговорил Сайн. – Я военный врач, понимаешь? Я такое умею лучше него. Но сейчас, очевидно, что Зане нужна совсем другая медицина.

- С этим-то как раз я полностью согласна. Вот только сомневаюсь, что доктор… как бишь там этого пердуна звать… сомневаюсь, что он сведущ в том, как помочь нашей девочке.

- По крайней мере, у него могут быть какие-то снадобья, которых нет у меня.

- Какие снадобья, Сайн?! За теми же снадобьями ты можешь к Маллиду отправиться. Он нальёт тебе кружечку.

- Хватит! – неожиданно взорвался Сайн и врезал ладонью по столу, от чего Илия вздрогнула. Она не ожидала от отца такой реакции, обычно он вёл себя сдержанно и редко даже повышал голос на домочадцев. – Не будет снадобий у него, значит поеду дальше. На юг. Буду ехать, пока не отыщу лекаря, который сможет ей помочь.

На несколько секунд зависла тишина, а затем Шанта заговорила голосом ласковым и тихим, примирительным, от чего теперь представилась Илии севшей напротив мужа за стол и взявшей его за руку.

- Я знаю, Сайн, - говорила она. – Знаю, что ты сделаешь всё, чтобы спасти нашу дочь, но ты же сам сказал, что времени у нас мало.

От этих слов сердце Илии сжалось в груди, к горлу подступил вязкий ледяной ком.

«Времени мало» - она точно поняла, о чём идёт речь. Илия надеялась услышать обратное, но теперь всем этим надежам конец.

«Зана… умирает!» - глаза Илия наполнились слезами, которые девочке никак не удавалось сдержать. Он до боли сжала кулаки, стараясь подавить рвущийся из груди крик протеста, адресованный тому отвратительному и безжалостному миру, что намеревался забрать у неё сестру.

- Мало, - согласился Сайн. – И потому я не собираюсь медлить. Поеду сегодня же.

- А не будет ли твоя поездка той самой, роковой потерей времени? Священник? Сельский врач? Скажи мне, Сайн, глядя в глаза скажи, что ты правда веришь в то, что они  смогут помочь нашей дочери. Скажи, и я поверю тоже, но только не лукавь, ведь в твоих руках жизнь нашей Заны.

- Чего ты добиваешься? – снова голос Сайна стал безжизненным и тусклым, камнем упавшим на самое дно отчаяния. – Я не уверен, что они смогут помочь. Не уверен, что проехав и сотню лиг к югу найду лекаря, способного помочь. А, даже найдя такового умельца, не уверен в том, что успею. Но я точно знаю одно – я не в силах ничего сделать здесь. Я беспомощен. Она сгорает у меня на руках, и я не могу на это просто смотреть.

-  Так может, стоит обратиться к северу? – осторожно предложила Шанта.

- Вот, значит, к чему ты клонишь? – в голосе Сайна вновь стала закипать ярость. – Хочешь отвезти нашу дочь к волхаринским колдунам?

- Не к колдунам, Сайн. К лекарям. Весна рассказывала мне, что её бабка…

- Ты сама-то себя слышишь? Веришь в то, что говоришь, или горе окончательно лишило тебя ума? Когда я предлагаю тебе искать помощи на юге, ты настаиваешь, что ни священник, ни лекарь Зану не спасут. И предлагаешь отвезти её к какой-то столетней бабке, которая, в своих глухих чащобах якобы ведает то, что скрыто от всего цивилизованного мира.

- Мы не в цивилизованном мире. Мы на краю тех самых лесов, и что к нам оттуда вышло, сами пока не ведаем. Так может, стоит довериться тем, кто живёт в тех краях?

- Исключено! – отрезал Сайн. – Я не повезу дочь к какой-то лесной ведьме!

- Ты даже не хочешь рассмотреть эту возможность, ради спасения нашей дочери? – голос Шанты дрогнул, и Илии показалось, что она вот-вот заплачет. - Я ведь не прошу тебя везти её туда слепо. Поговори сначала с Весной.

- Ты уже достаточно с ней наговорилась за нас обоих, как видно. – Сайн был непреклонен.

- Она хорошая женщина, любящая мать. И она всегда была добра к нам. Почему бы не прислушаться к ней? Ханрис, твой друг, ей верит.

- Во что верит и кого слушает Ханрис – дело его. То, что мы друзья, не означает, что мы одинаково смотрим на одни и те же вещи.

- Но ведь вопрос сейчас стоит не в том, как кто на что смотрит, - старательно убеждала мужа Шанта. - Мы сейчас говорим не о вере, не об убеждениях. Мы говорим о нашей дочери, Сайн. О нашей Зане! Ты говорил, что сделаешь всё, чтобы спасти её.

- И я сделаю! Но не стану тратить время на колдунов и ведьм! Какой бы суеверной чушью тебе не забили голову, я не отдам нашу дочь в руки безбожников и дикарей!

- Но, Сайн…

- Разговор окончен! – сказал Сайн резко. Через секунду послышались его тяжёлые шаги, под которыми заскрипели доски пола. Сердце Илии сжалось от ужаса, что отец сейчас застанет её. Прятаться негде, вот она, стоит в коридоре, подслушивает родительский спор. Но Сайн не пошёл в дом. Быстрым шагом он направился к входной двери.

- Я пойду готовить телегу, а ты, собери мне что-то в дорогу, - сказал он холодно, и вышел, захлопнув за собой дверь.

Шанта зарыдала и Илии чуть не выбежала к ней, чтобы заключить мать в объятия и утешить, но поборола это желание. Нет, мать утешит только выздоровление Заны. Времени мало, как Илия заключила из их разговора, но так же она выяснила, что шанс есть. Отец воспитывал Илию по своим взглядам, она посещала церковь и верила во Властителя Циклов. Но, может быть в виду своей юности, не была столь фанатична в данных вопросах. Если был шанс спасти Зану, то для неё не имело никакого значения, к кому обращаться. К тому же она не питала неприязни к волхаринскому народу и их верованиям. Илия с упоением слушала сказки Весны о волколаках и витьерогах, даже в чём-то восхищалась красотой и умом этой статной женщины. В то время как пастор Тарон казался ей человеком строгим и отстранённым, холодным и безразличным, даже надменным и в своей священной мудрости далёким от обычных людей. Весна же лучилась добротой, от неё исходило некое особое тепло. Так что, при всей любви Илии к отцу и уважению к церкви, в данном споре она выбрала сторону матери. Вот только Илия точно знала, что Шанта всегда будет делать так, как сказал ей муж и не пойдёт ему наперекор даже теперь. А значит, это придётся сделать ей, Илии. И пусть это навлечёт гнев отца, пусть даже он никогда больше не станет говорить со своей старшей дочерью, ради спасения Заны она готова на это пойти.

«Действовать нужно быстро» - решила Илия. – «Пока они ещё не уехали».

И Илия бросилась на цыпочках обратно в комнату, уже составляя в голове план побега через окно, чтобы затем незаметно пробраться в конюшню, оседлать Тайну и помчаться во весь опор к имению Ханриса и Весны.

Читать следующую часть