Читать предыдущую часть

Семья

Не зря герцога Марека Готхола, самопровозглашённого короля Селении, считают исключительно талантливым тактиком. Первым и самым важным, по мнению многих, его решением было выписать указ, согласно которому все простолюдины, отслужившие в ополчении клана пять лет, получали фамилию, и, следовательно, становились полноправными аристократами, без каких-либо оговорок. Беспрецедентный случай в истории Селении. Все кланы очень держатся за свою фамилию, что отличает их от простого сброда, пашущего землю, торгующего и выращивающего скот на их территориях, при том не имеющего никаких прав, кроме права (а нередко и обязанности) умереть в ополчении, когда начнётся очередная война. Нет, конечно, и прежде бывало, что простолюдин мог выбиться в аристократы, получить фамилию и земли, за особые заслуги перед кланом. Но это решал лично герцог, и в очень редких случаях, скорее чтобы показать черни, что это не миф, что такое возможно. Мол: работайте усерднее на благо клана, и вы сможете стать одними из нас. Но всё это была лишь фикция, спектакль для необразованного люда, ещё один способ контроля и не более того. Но только не в случае указа Марека Готхола. Вознамерившись стать королем всей Селении, он, на полном серьёзе и без обмана, дал простолюдинам видимый и осязаемый шанс выбиться в знать. И они пошли погибать за свою мечту. Пять лет в ополчении, затем получение фамилии, и обязательные пять лет в гвардии, и всё, ты свободен как птица, и даже при землях, если повезет. Десять лет службы выдерживали не все, особенно с учётом постоянных военных походов, которые затевал Марек Готхол. Но на место павших приходили новые желающие, нередко бегущие с вражеских земель, решившие попытать удачу и получить имя клана. И были те, кто проходил весь путь до конца и добивался желаемого.

Пятёрка друзей, ныне поселившихся в Сером Доле, служила тому прямым доказательством. Кем они все были прежде? Маллид и Зан простыми крестьянами на земле Готхолов, какими-то там пятыми-десятыми сыновьями, живущими в вечном голоде (ещё бы, когда большая часть всего, что выращивается, идёт на содержание армии). Сайн был сыном крестьянского лекаря на захваченных в первую войну Мареком землях, штопал скотину и людей с малых лет, и собственно эти умения позволили ему стать полевым врачом в ополчении, а потом и в гвардии. Ламар был купеческим сыном, живущим в дороге, от базара к базару, торгуя всем, что под руку подвернётся, лишь бы свести концы с концами. Отправиться в армию его с братом уговорил отец, мечтающий за счёт сыновей выбиться в люди. Но и отец и мать, и брат, отправившийся с ним, скончались задолго до того, как Ламар добился желаемого.

Ханрис же был... да никем, в прямом смысле слова. Никчёмным бродягой, да мелким вором в самом крупном городе современности - старинной Меркате, построенной той, сгинувшей три с лишним века назад цивилизацией, от которой сейчас не осталось ничего кроме камней, да пугающих вещиц, наделенных странными, подчас неподдающимися осмыслению свойствами. Множество городов умершей цивилизации, правящей когда-то всеми землями Селении, а может и всего мира, стоят нетронутыми, их обходят стороной, считают местами проклятыми, потому как там, по слухам, водится «всякое», и большинство тех, кто в них суются, не возвращаются назад. Но Меркату удалось обжить. Эта заслуга, в первую очередь, культа Мары Сит - богини-хранительницы всего Селенианского народа, от которой теперь большинство кланов отвернулось, под натиском пришедшей откуда-то с юга церкви Властителя Циклов. Правда легенды гласят, что прежде сама богиня отвернулась от кланов, раздосадованная их кровавой враждой и жаждой власти. Так или иначе, культисты ушли в Ведьмин Лес, а город разделили между собой четыре клана, на тот момент самых крупных и успешных в Селении, пока не появился Марек Готхол. Но союз их, как и все селенианские союзы, был крайне неустойчивым и шатким, и кланы эти постоянно вступали в ожесточенные споры за власть над районами древнего города, а улицы не редко обагрялись кровью в ходе решения данных разногласий. В условиях этой постоянной грызни, хозяевам города было не до соблюдения порядка, и на улицах процветало беззаконие. И Ханрис, будучи сиротой, являлся детищем этого самого беззакония, беспризорником, с ранних лет промышляющим воровством, то в одной мелкой банде, то в другой. Именно там, а не на войне, он получил свой шрам на лице. А когда он, уже будучи юношей, полностью разочарованным в собственном жалком существовании, услышал об указе Марека Готхола и о готовящемся им походе на север, то решил, что хочет кардинально изменить свою жизнь, и покинул Меркату, направляясь за своей мечтой. Ироничен был тот факт, что спустя шесть лет, став уже командиром собственной группы разведчиков в гвардии клана и полноправным Готхолом, он вернулся в Меркату, но теперь уже в качестве завоевателя. Тут-то и пригодилось его знание города. В ходе трёхлетней осады, Ханрис совершил несколько десятков успешных проникновений в Меркату с целью диверсии и разведки. Думал даже, что после победы останется там, в родном городе, но не остался. Спустя год с небольшим после взятия Меркаты, когда его и четверых переживших это десятилетие друзей освободили от службы, он был рад получить от герцога землю в этом отдаленном северном краю, где все расширяющаяся территория Готхолов граничила с Волхаринским княжеством, с которым Марек благоразумно заключил мир, вдали от Меркаты, и от войны, что вскоре снова затеял неугомонный король, теперь уже объявив своей целью проложить дорогу на запад, к океану. Ханрис никогда не видел океана, и не горел желанием его увидеть. Ему пришёлся по душе сей тихий край, а скорое знакомство с Весной стало тем чудодейственным лекарством, что потихоньку начало залечивать его истерзанную войной душу. И наконец-то, впервые в жизни, ветеран двух военных компаний, бывший вор, разведчик и командир, а ныне охотник и землевладелец Ханрис Готхол, узнал, что такое душевный покой и умиротворение.

Но все эти двенадцать лет покоя пролетели быстрее стрелы, выпущенной из его лука, и вот, в их дом опять нагрянула война. В том, что это именно она, Ханрис не сомневался, ведь войну повидать успел. И пусть в плену, слава Властителю, ни разу не был, сейчас безошибочно понял, что стал пленником этого отвратительного существа, которое тащило его всю ночь через лес в гору. Правда самого пути он не помнил, только какие-то обрывки блуждания по чащобе и два жёлтых глаза твари, что вела его с собой.

Ханрис очнулся на холодных камнях, лёжа в полумраке. Свет пробивался в это узкое, сырое пространство, пахнущее землёй и мхом, сквозь какую-то преграду. Проморгавшись и чуть привыкнув к полутьме, Ханрис пригляделся и понял, что лежит в яме, под двумя, сваленными друг на друга стволами сосен, пространство между которыми было укрыто валежником. Было холодно, настолько, что дыхание становилось паром, из чего Ханрис сделал вывод, что они забрались ещё выше в горы.

Страшно болели ноги, саднил подбородок. Всё тело ныло, словно было покрыто синяками от пяток до шеи. Не исключено, что так оно и было. Едва ли монстр с ним церемонился, и вероятно, что идя по лесу во сне, он натыкался на стволы и сучья, падал на камни, поднимался снова и продолжал свой путь.

«Удивительно, что ничего себе не сломал» - подумал Ханрис, а затем решил, что рановато сделал такой вывод.

Монстр лежал рядом. Ханрис слышал его тяжёлое, хрипящее дыхание возле своего левого уха. Ощущал его смрад. А главное - чувствовал вес его лапы, что лежала на груди Ханриса, словно они были любовниками, проснувшимися в одной постели после жаркой ночи.

Ханрис повернул голову, и нос к носу столкнулся с отвратительной мордой. Веки монстра были сомкнуты, прядь грязных белых волос лежала на щеке, пасть была чуть приоткрыта, обнажая желтые клыки. От смердящего дыхания монстра, охотника чуть не стошнило.

«Значит и тебе нужно когда-то спать, ублюдок!» - подумал Ханрис, глядя на чудище и размышляя, что ему делать, как использовать своё положение.

Куда-бы они не шли, видимо рассвет застал их раньше, чем удалось добраться до конечной цели. Тварь наспех соорудила себе прибежище под сваленными деревьями, набросав на них ветки и листву, или заставила безвольного Ханриса сделать это. Ночью она была хозяином положения, но днём становилась уязвима. Ханрис не знал насколько, но понимал, что лучшего способа сбежать ему может не представиться. Однако действовать следовало осторожно, тварь была быстрее него, сильнее него, тем более в нынешнем состоянии. А так же не стоит забывать про этот загадочный взгляд, лишающий воли. Больше Ханрис не должен был позволить монстру взять над ним верх и подчинить себе, во что бы ему это ни стало.

Ханрис медленно отвернул голову и огляделся. От дневного света его отделял всего ярд-полтора. Если встанет, голова окажется снаружи. 

«Может стоит попробовать?»

Но охотник тут же отмёл эту идею. Тварь была быстрее человека, и он попросту не успеет вскочить и выбраться из ямы, не разбудив монстра.

«Мне нужно оружие»

Ханрис продолжил осматриваться одними лишь глазами. Как бы ему не хотелось пошевелиться, принять более удобное положение, чтобы в спину не врезались острые камни, он не шевелил ни пальцем, понимая, что пробудив тварь не сумеет осуществить побег.

Провернув голову вправо, Ханрис заметил, что одна из веток упавшей сосны вонзилась в землю и треснула у основания. Хорошая ветка, толщиной с два больших пальца - то, что ему нужно. Только бы дотянуться до неё и суметь отломить. Затем он сможет вонзить её в шею этой твари, а может в глаз. Только бы дотянуться.

Полежав ещё немного в поисках какого-то иного оружия или возможности, Ханрис пришёл к выводу, что эта ветка лучшее, что ему предоставила судьба.

«И на том спасибо»

Ханрис медленно поднял руку и потянулся к ней. Едва коснулся кончиками пальцев, и только. Нет, так ему до ветки не достать, и уже тем более не отломить. Придётся рисковать.

«Помоги мне Властитель!» - обратился охотник мысленно к богу, в которого никогда особо не верил.

Ханрис чуть приподнял спину, которую тут же пронзила игла боли, и слегка сдвинулся вправо, а затем тут же замер. Прислушался. Ничего не изменилось. Он повернул голову к спящей твари, и уставился в её закрытые глаза, для того чтобы быть готовым, если она вдруг проснётся.

Выждав какое-то время, собираясь с духом, Ханрис ещё раз сдвинулся вправо, буквально на четверть фута. Снова замер. Полежал в тишине, затем попробовал дотянуться до ветки. Кончики пальцев уже могли за неё зацепиться, но этого было всё ещё недостаточно.

Ханрису хватило терпения и силы воли, чтобы повторить свой трюк ещё дважды. Тварь так и не проснулась. Когти её лапы он чувствовал теперь на своих рёбрах, с правого боку. Вытянув руку в очередной раз, он сумел наконец крепко ухватиться за заветную ветку.

Глянул на тварь - спит.

«Твою же мать» - Ханрис чувствовал, как страх сдавливает ему горло и грудь. Единственный шанс на спасение мог в любую секунду ускользнуть из его рук.

Делать было нечего. Ханрис собрался с духом, задержал дыхание и потянул ветку на себя. Раздался треск. Не громкий, но охотник тут же замер. Снова глянул на тварь, и убедившись, что та продолжает спать, принялся тянуть.

Это оказалось не так просто как представлялось изначально. Ветка предательски трещала, но не поддавалась. Все мышцы руки, от пальцев до плеча, ныли от напряжения. Несмотря на холод, шея и лоб покрылись капельками пота. Возможно следовало хорошенько дёрнуть за ветку раз или два, а не тянуть, и она оказалась бы в его руках. Но Ханрис не мог себе позволить так рисковать. Он продолжил тянуть, сильнее напрягая мышцы. Ветка гнулась, трещала. В полумраке он видел, как трещина становится больше. И вдруг она обломилась! Это произошло так резко, что Ханрис больно ударил себя в грудь, когда с силой тянущая на себя ветку рука потеряла сопротивление. И это было громко.

Ханрис быстро повернулся к твари и встретился с её открывшимися жёлтыми глазами. Тонкие губы монстра тут же расползлись, обнажая клыки. Он зарычал, а Ханрис закричал ему в морду, и, выдернув ветку из земли, что есть мочи ударил обломанным её концом чудовище. Перехватить своё, только что добытое оружие поудобнее и как-то прицелиться времени не было. Но боевые навыки не подвели, и удар пришёлся прямиком в шею. Ветка вошла в плоть по самую руку Ханриса. Он ощутил на пальцах тёплую вязкую кровь.

Тварь захрипела, плюнув в лицо Ханриса кровавою слюной, и отвернулась, схватившись левой лапой за ветку, а правой оттолкнув Ханриса с такой силой, что тот впечатался правым плечом в ствол поваленной сосны, и ударился об него виском. Но это было охотнику даже на руку, и он, не растерявшись, обхватил ствол обеими руками, и хотел подтянуться. Вот только переоценил прочность гниющего дерева. Сосна затрещала, и вместо того, чтобы оказаться наверху, Ханрис снова упал на землю, а дерево придавило его сверху. Сложенный сверху валежник посыпался им на головы.

Приложив усилие, Ханрис выбрался из под сосны. Тварь рядом хрипела и извивалась. Изогнувшись, он упёрся ей в бок левым сапогом и, оттолкнувшись от монстра, полез наверх по обломившемуся стволу. Дневной свет ослепил Ханриса и одновременно предал ему сил, вкупе с дуновением свежего воздуха, наполненного запахом хвои. Свобода была так близко.

Цепляясь за всё, что попадалось под руку, Ханрис полз наверх. Вот его голова показалась из ямы. Усилие, и он вылез по грудь на лесной полог, затем по пояс. И тут в его левую ногу вцепилась когтистая лапа. Он завертел ею, стараясь сбросить цепкую хватку. В ответ монстр, рывком попытался затащить его обратно в яму. Частично ему это даже удалось, но Ханрис схватился за толстый корень дерева обеими руками, и сумел удержаться на поверхности. Затем он стал отбиваться от монстра правой ногой, лупя подошвой сапога куда придётся. Но тварь не отпустила, а затем Ханрис взвыл от боли, когда клыки монстра вонзились ему в бедро. Они прокусили плоть до самой кости, и тварь вырвала из его ноги внушительный кусок мяса. От боли в глазах охотника потемнело, и противник сумел, ещё раз рванув его за ногу, утянуть Ханриса обратно в яму. Он упал на ветки и листву. Монстр, хрипя и сплёвывая кровь, не отпустил его ноги. Наоборот, он изогнулся над ней, как коршун над добычей, и прежде чем Ханрис успел что-то понять, снова вонзил свои клыки ему в ногу, теперь в области икры, с лёгкостью прокусил сапог. Человек снова взвыл от боли. Затем с ужасом узрел, как монстр, глядя прямо на него, жуёт вырванное из его ноги мясо. Его морда была измазана кровью, которая сбегала по подбородку. Он не сражался с Ханрисом, он им питался. При этом глаза твари были сощурены и слезились, видимо едва вынося света солнца, приникшего в яму.

Ханрис ударил тварь правой ногой в грудь, затем снова и снова, пока монстр не поймал и вторую ногу в свою лапу. Затем резко крутанул Ханриса и тот оказался лицом в грязи. Прежде чем он успел изменить своё положение, тварь села сверху, придавив его ногами.

- Будь ты проклят, урод! - завопил Ханрис, бессильный сделать что-то иное. Рот тут же наполнился комьями мокрой земли.

Охотник заскрёб пальцами пальцами по земле, пытаясь найти упор, чтобы подняться и скинуть с себя тварь. Но прежде, чем успел сделать хоть что-то, монстр ударил его по затылку, впечатав лицом в грязь. Голова пошла кругом. Теплая кровь побежала по шее. Затем последовал второй удар, после которого Ханрис лишился чувств.

***

Весна не находила себя места с тех самых пор, как Ханрис ушёл. Муж и прежде отправлялся на охоту, но она всегда была спокойна за него. Однако теперь дело другое. Муж отправился выслеживать не простого зверя. Ещё до того, как Синта заехала к ней, чтобы сказать, что Ронар вернулся, что чудовище убито, и что Ханрис и Драйган останутся искать, не прячутся ли в горах его сородичи, Весна знала, что в их мир пришло нечто иное, не зверь и не человек. Что-то чуждое. В память лезли волхаринские сказки о желтоглазых демонах приходящих из тех мест, где зима не кончается никогда. Она гнала от себя эти мысли, но те решительно возвращались. Вновь и вновь в её голове вертелись слова Ханриса, про жёлтые глаза - единственное, что запомнила Илия.

«Неоткуда им тут взяться!» - убеждала себя женщина. - «Демоны погребены во льдах, далеко на севере!»

Так гласили легенды. Демоны, если таковые когда-то и вправду существовали, во что сейчас уже никто, пожалуй, и не верил, давно сгинули. Были сокрушены Серебряным Волком - хранителем Волхаринских лесов и всех тамошних обитателей. Нет больше их, как и тех безумных культов, что им поклонялись во времена первых князей, до того, как Волхария стала единой.

Когда Синта сказала про принесённый Ронаром трофей, Весна хотела было отправиться к Сайну и лично взглянуть на него, дабы развеять свои страхи, однако не решилась, потому, что эти страхи могли и подтвердиться.

Ночью стало хуже, тревожнее. Настолько, что Весна, устав ворочаться без сна, вышла из дому во двор, накинув на плечи одну лишь шерстяную шаль, и долго вглядывалась во тьму, словно могла пронзить её своим взором и узреть Ханриса. На это она была конечно не способна, но невероятная тяжесть на сердце говорила о том, что муж в опасности. Сколько она стояла так, не знала и сама. И только громкий плачь Лилейн, разорвавший тонкое покрывало ночной тишины, вернул Весну в реальность. Она вбежала в комнату к дочери и бросилась успокаивать перепуганную девочку, пока та причитала:

- Папа! Где папенька?! Позови Папеньку!

- Он скоро вернётся милая, - говорила Весна, гладя дочь по голове. - Скоро вернётся.

- С ним всё холосо?!

- Он на охоте, глупая! - крикнул Никам, не понимая, почему вдруг Лилейн развела такую истерику. Весна лишь шикнула на него, но не позволила себе ругать сына.

Никам был другим. Он не обладал тем особым чутьём, которое когда-то давно чуть не сделало Весну ведуньей, а теперь передалось и дочери. Ему было невдомёк, какого это - чувствовать то, чего не видишь, не слышишь, не можешь никак показать кому-то или хотя бы объяснить, но при том совершенно точно осознавать, что оно есть.

На утро Весна уже точно знала, что Ханрис попал в беду. Не мёртв - она бы определённо это почувствовала. За столько лет вместе, её особый дар оплёл Ханриса незримой нитью. Она знала, когда недуг мужа обострялся, знала когда он был весел и когда не в духе, даже если их разделяло немалое расстояние. И Весна бы точно узнала, если бы эта нить оборвалась. Но та, словно бы натянулась. Ханрис был далеко и над ним нависла тёмная угроза. Хуже всего было то, что она никак не могла помочь мужу. Оставалось только ждать и прислушиваться к своему чутью.

Когда раздался лай собак и стук копыт, Весна с охотой вышла на встречу гостю. Кто бы это ни был, женщина была рада любому человеку, который сумел бы отвлечь её от этих тщетных тревог. Правда прискакавшая к ней Илия привезла с собой новые. Лишь завидев юную всадницу с крыльца Весна поняла, что что-то случилось. Илия буквально загоняла лошадь, мчась во весь опор. Она остановилась лишь перед самым домом, спрыгнула с седла, помчалась к Весне, споткнулась, запутавшись в юбке, и упала.

- Что стряслось?! - спросила Весна, помогая девочке подняться. Её юка оказалась заляпана грязью, как и ладони, но та не обратила на это ни малейшего внимания.

- Мой... мой... отец... - Илия запыхалась, в глазах сиял ужас и мольба.

- Успокойся. Пойдем в дом, попьешь воды и всё расскажешь.

- Нет... Они сейчас... уедут.

- Кто уедет? - не понимала Весна. - Куда?

- Отец. - Илия наконец выпрямилась. Лоб и шея её были покрыты потом. Она облизнула губы и попыталась взять контроль над собственным телом: - Он увозит Зану.

- Куда увозит?

- На юг. За лекарством. Маменька считает, что это неправильно. Что они не успеют найти врача. Что Зана... умрёт. - Последнее слово далось девочке с большим трудом. - Вы можете помочь. Маменька так считает. Но папа... Он ей не верит.

В миг для Весны всё прояснилось.

- Вы сможете помочь Зане? - Илия уставилась на Весну с мольбой, словно та являлась единственной её надеждой. Вероятнее всего так оно и было.

Весна взяла девочку за руку и мягко, но настойчиво потянула за собой в дом.

- Расскажи мне всё, пока я буду собирать сумку.

***

Синта нашла Ронара возле могилы их отца, расположенной в стороне от дома, за садом. На небольшом участке земли, огороженном кованым забором, рос старый вяз - первое дерево, посаженое Заном, после того как они приехали в Серый Дол. Он укрывал своей раскидистой тенью бугорок земли, у изголовья которого стояла серая плита, с выбитым на ней символом Властителя Циклов - спиралью, именем и короткой эпитафией, что гласила: «Тому нет смерти, кто живёт в чужих сердцах!».

Синта различила силуэт брата под деревом, листья которого пожелтели и, при каждом порыве ветра, срывались с лысеющих ветвей и усыпали собой землю. Ронар сидел не шевелясь, прислонившись спиной к стволу. То-ли спал, то-ли просто погряз в своих думах.

Подойдя ближе, Синта различила, что лицо брата блестит от пота, а его щёки налиты кровью, что было заметно даже из тени. Ронар сидел на земле, откинув голову назад и закрыв глаза. На появление сестры он никак не отреагировал, и всё же девушка поняла, что брат не спит.

- Чего ты тут прячешься? – спросила она.

- С чего взяла, что я прячусь? – задал он ответный вопрос. Голос звучал сдавленно и сипло.

- А как ещё это назвать? Мать тебя ищет, волнуется. Ты разве не слышал, что она звала тебя к завтраку? Мне влетело за то, что не знаю, где ты ходишь.

- Извини, - безразлично пробормотал Ронар.

- Переживу. Что с тобой происходит?

- Ничего.

- Кому ты заливаешь? Сидишь тут с ночи, и говоришь, что нет проблем?

- Просто хочу побыть один.

С виска Ронара, по щеке скатилась крупная капля пота. Его рубашка на груди и плечах была пропитана влагой и прилипла к телу.

- У тебя жар, - сказала Синта. – Ты пил настойку, которую дал Сайн?

- Пил. - Ответ показался девушке не слишком убедительным.

- Надо съездить к нему, чтобы он посмотрел твои раны.

- Не нужно. Они заживают.

- Что-то я в этом не уверена.

- Прекрати вести себя как матушка! – рявкнул Ронар.

Он открыл глаза и тут же сощурился так, словно глянул прям на солнце, при том, что оставался в тени, да и день был пасмурным.

- Я просто волнуюсь о тебе, дурак. И матушка тоже.

- Оставьте меня, ладно? Я хочу побыть один.

Синта глянула на могилу отца, словно ища у родителя поддержки. Ей вспомнился тот вечер, когда он умер. За окнами стояла зима, валил снег. Собственно зима и стала причиной его скоропостижной смерти. В Сером Доле зимы лютые, но та была самой холодной на памяти Синты. Снег наметал сугробы выше её головы. Зан отправился в город, торговать, так как к концу зимы у них в погребе не осталось ничего кроме гнилой картошки. Возвращаясь обратно попал в метель. Лошадь сдохла, а он просидел в телеге почти сутки, пытаясь развести костёр из того что было. Когда метель кончилась, Маллид и Ханрис нашли друга и принесли домой. Но мороз сделал своё дело, и никакие припарки и настойки Сайна не помогли Зану. Зима, словно проникла внутрь его тела, поселившись в груди, вызывая жуткий, кровавый кашель. Она сожрала его тело за считанные дни. В последний вечер он подозвал к себе детей. Едва способный размыкать глаза, он, ослабевшей, сухой рукой, коснулся плеча Ронара, затем головы Синты. Он не пытался ничего сказать, знал, что слишком слаб для этого, а лишь смотрел на них, долго и внимательно. Смотрел до тех пор, пока веки не опустились. Больше он их не разомкнул. Всем тогда было ясно, что близится его последний вздох. Скончался Зан глубокой ночью. Ни Синта, ни Ронар не сомкнули глаз. Были рядом до конца. Зан был для них всем. Они любили мать, но у Щрийи совсем иная душа - мягкая, хрупкая, как весенний лёд на реке, ранимая. Зан заботился о ней, как о самом прекрасном цветке в саду. Доран стал таким-же, наверное поэтому Шрийя так опекала сына, зная, что Ронар и Синта пошли в отца и не нуждаются в материнской любви.

Когда дети поняли, что дыхание Зана прекратилось и больше не вздымалась его грудь, Ронар укрыл одеялом голову отца. Затем, попросив Синту не будить мать и сообщить ей печальную весть утром, он встал и, не глядя на сестру, собрался выйти из комнаты. Синта понимала, что брат хотел показаться сильным в тот момент, но они же близнецы, и она чувствовала боль и скорбь в каждом его слове, в каждом жесте. И потому не дала остаться в одиночестве. Схватила за руку, затем обняла за плечи.

«Мужчина не должен показывать слабости!» - говорил им отец. - «Какая-бы боль не терзала его тело и дух».

Что же, в тот час, Синта готова была побыть женщиной. Расплакаться у брата на груди, позволить выйти чувствам наружу. Ради него и себя. Так они и стояли - два двенадцатилетних ребёнка, рядом с телом умершего отца. Долго стояли, слушая песнь вьюги за тонкими стенами дома, и потрескивание пламени в очаге. Ронар гладил её по волосам и плакал - она это знала, но не позволяла себе взглянуть ему в глаза. То был момент страшной скорби и наивысшего единения брата и сестры.

Вспомнив ту ночь, Синта поняла, что, какие бы их с братом не разделяли ссоры и споры, она должна сделать всё, чтобы помочь ему. Ведь ближе человека нет у неё на свете.

- Я могу принести тебе завтрак сюда, - сказала она мягко.

Ответ Ронара был холоден и безразличен:

- Не нужно.

- Ты не голоден?

Лицо брата исказила странная, какая-то звериная гримаса. Всего на пару мгновений, но Синте показалось, что он сейчас кинется на неё, и девушка непроизвольно сделала шаг назад.

- Просто оставь меня одного, - снова потребовал Ронар и стёр пальцами струйку слюны, что побежала по его подбородку. – Я посижу тут ещё немного. Потом приду. Скажи матушке, что со мной всё хорошо.

Синте не хотелось уходить, не хотелось оставлять Ронара. Странное чувство того, что с ним происходит нечто ужасное, усилилось многократно. Но вместе с тем она ощущала, что играет с огнём, донимая его. Девушке вспомнился его искажённый злобой взгляд, когда Ронар замахнулся на неё. Что-то дикое, звериное присутствовало в нём тогда и вновь проявилось сейчас. Что-то, чего стоило опасаться. И Синта убедила себя, что сделать ничего не может, что Ронару нужен доктор а не назойливая сестрица.

- Хорошо. Только не сиди здесь долго, земля холодная. Возвращайся лучше в дом. Никто не будет тебя там беспокоить, обещаю.

- Конечно. - Ронар снова закрыл глаза и откинул голову.

***

Подъём по склону стал для Драйгана тем ещё испытанием. Больная нога не слушалась, колено горело огнём, голова кружилась, и где-то на середине восхождения чёртов лес стал буквально вращаться вокруг него. Приходилось подолгу сидеть в более-менее удобных местах для того чтобы перевести дух, ожидая, пока головокружение чуть утихнет. Уже у самой вершины Драйгану показалось, что он вот-вот потеряет сознание: мир вдруг стал сужаться в одну точку, а со всех сторон наползала тьма. Тогда парень зажмурился, опустил голову и пополз на ощупь, хрипя, словно раненый зверь. Последним усилием он взобрался на край и распластался на мокрых камнях, переводя дух. Открыл глаза: увидел, как кружатся верхушки сосен. Закрыл, не в силах это выносить. Полежал какое-то время, может даже отключился или задремал, так как совсем не мог сказать, сколько именно времени прошло. Затем снова открыл глаза. Вроде бы полегчало.

Тогда он медленно поднялся и захромал в сторону их лагеря, то и дело опираясь на стволы деревьев, чтобы не упасть. Скоро добрался до холодных углей, оставшихся от костра. Всё было на месте: их сумки, луки, из которых вчера стреляли, котелки и кружки. Лагерь выглядел так, словно они просто отошли на пару минут, за хворостом, к примеру, или по нужде, и вот-вот вернутся.

Посидев недолго возле углей, выпив воды из фляги и запихав в рот кусок холодного жареного мяса, от чего стало вначале дурно, но затем неожиданно легче, Драйган поднялся и заставил себя осмотреть окрестности. Он нашёл место, где дрался вчера с чудищем, нашёл даже дерево, за которым то пряталось. Наконечник стрелы торчал в стволе, а обугленное древко валялось на корнях. Нашёл и другие стрелы, видимо выпущенные Ханрисом, без наконечников, обломанные – похоже, что охотник попадал в цель. Затем обнаружил меч Харриса, но не самого следопыта. Тот исчез. Внимательно осмотрев покрытые мхом камни и корни в том месте, Драйган нашёл следы какой-то засохшей жидкости. Слишком тёмной для крови, но почём ему знать, как должна выглядеть запекшаяся кровь на камнях? То был след, единственный ему доступный, и Драйган пошёл по нему.

На удивление пятен становилось всё больше, и находить их было довольно легко. Драйган уже возомнил себя настоящим следопытом, ничуть не хуже самого Ханриса, что предало ему сил и отваги. Но вдруг след исчез. У раскидистого древнего дуба он превратился в громадную тёмную лужу, но не продолжился. Здесь царил отвратительный запах, схожий с тем, какой был в пещере, где они убили первого монстра.

Как бы Драйган не пытался, сколько бы не кружил вокруг ствола, и как бы усердно не разглядывал пятна на земле, всё равно ничего не нашёл. А потом он глянул вверх и, от неожиданности потеряв равновесие, сел на задницу. Его головы едва не касалась свисающая с дерева когтистая лапа.

На толстой ветке лежало существо, одно из тех, с которыми они сражались ночью. Его тёмная туша не шевелилась и не подавала признаков жизни. Видимо с неё и натекла эта громадная лужа. Драйган замер, стараясь сам не издавать ни звука, но не услышал дыхание зверя.

«Мёртв?»

Он должен был знать точно.

Драйган поднялся, перехватил меч Ханриса в правую руку, собрался с духом, и, готовый тут же рубить и колоть, схватился за лапу монстра и быстро потянул на себя. Туша покачнулась, мелкие веточки затрещали, и она мешком свалилась на землю. Драйган не раздумывая вонзил острее меча ей в макушку. Подождал. Никакой реакции не последовало. Бесшумно опускались сорванные листья: несколько прямо на тушу, а один лёг на плечо Драйгана, будто само дерево прикоснулось к нему, желая успокоить.

- Теперь точно мёртв, - сказал он вслух, и звук собственного голоса показался юноше каким-то чуждым и жалким.

Он перевернул мечом тварь. Её ноги и торс были залиты потоками этой тёмной жидкости, должно быть их крови. В груди зияла глубокая рана. Похоже, что от этого самого меча.

«Должно быть, Ханрис ранил его смертельно», - понял Драйган. – «Ублюдок истёк кровью, забрался сюда и сдох».

Он вспомнил, что тварей было три. Может и больше, но Ханрис видел троих, и Драйган решил исходить из этого. Две мертвы, третьей нет, как нет и самого Ханриса.

«Она унесла тело с собой. Живого или мёртвого, но тварь забрала Ханриса. Куда?».

Он оглядел обступившую со всех сторон чащу. Никогда ещё Драйган не забирался так далеко в горы. Этот лес был ему не знаком. Меж тёмными стволами деревьев таилась угроза, он чуял её. А может только воображал, однако дальше идти было не разумно. Он не следопыт, и уже едва понимает, где находится. Да и что он сможет противопоставить, если вдруг снова нарвется на этих тварей, в одиночку, да ещё и раненый.

«Лучше вернуться и рассказать остальным, что с нами произошло», - решил Драйган. – «Если выйду сейчас, то может быть, сумею добраться до дома к ночи».

***

Весна и Илия подъехали к дому Сайна, как раз когда тот нёс Зану к подготовленной, крытой повозке. Следом шла Шанта, прижимая обе руки к груди, словно молилась. Из дверей дома за их спинами, выглядывали Риза и Тара. Завидев двух наездниц, Сайн не сбавил шага. Он бережно уложил Зану в повозку, пригладил ей волосы, что-то прошептал, затем укрыл одеялом, и только тогда обернулся к, уже успевшей спешиться Весне.

- Чем обязан твоему визиту? - спросил он сдержано, хмуро глянув на Илию, которая не решалась подойти к отцу и, к своему стыду, пряталась за спиной Весны, понимая, что возможно совершила сейчас то, что навсегда изменит её отношения с отцом. И, скорее всего, не в лучшую сторону.

- Как девочка? – спросила волхаринка мягко.

- Больна.

- Могу я на неё взглянуть? – Весна остановилась в нескольких шагах от повозки, не позволяя себе пересечь ту линию, которая бы сделала её визит неприемлемым. Пока что она оставалась неравнодушной соседкой, не более. Пока что…

- Ханрис не говорил мне, что ты врачеватель, - заметил Сайн недружелюбно.

- Потому что я не врачеватель. Но он, возможно, рассказывал тебе, что перед тем как мы встретились, я готовилась стать ведуньей в своей деревне. Ты знаешь, что это значит?

- Нет. Да это и не важно. Нам не требуется помощь колдунов, благодарю покорно.

- Во-первых, я ни словом не обмолвилась про колдовство, а во-вторых, осмелюсь предположить, что именно помощь ведуньи вам сейчас и не помешает. Но, к чему этот спор?

- Вот именно, спор пустой, и лишь тратит драгоценное время. А мне надо ехать.

- Ты уверен в своём решении, Сайн? Потом будет поздно его менять.

- Ты, как я понимаю, хочешь предложить иное решение?

- В данный момент я хочу только осмотреть раненую девочку. Хуже ей от того не станет, поверь.

- Лучше тоже.

- Возможно. Однако твоя медицина ей не помогла, верно?

В глазах Сайна блеснул гнев, губы дрогнули, но он сдержал сей порыв и произнёс спокойно:

- Я знаю, зачем ты явилась, Весна. Знаю, кто науськал мою дочь ехать за тобой, - Сайн лишь мельком глянул на Шанту, и быстро отвёл взгляд. Однако этого мгновения было достаточно, чтобы женщина громко всхлипнула и разрыдалась. Сайн никогда не позволял себе бить жену, однако чётко дал ей понять, с самого дня свадьбы, что будет в семье главным. Шанта приняла это и всегда оставалась покорной женой, полностью вверяющей себя мужу. И вот теперь этот взгляд разочарования и немого укора в его глазах оказался жёстче и болезненнее любого удара для, и без того раздавленной всеми последними событиями Шанты.

Видя такую реакцию матери, Илия не смогла молчать, как бы ей ни было страшно.

- Папенька! – воскликнула она, выбежав вперёд. – Мама меня ни о чём таком не просила. Я только слышала ваш разговор этим утром. Прости меня, пожалуйста. Я виновата. Но я… - Илия сглотнула, собрала в груди остатки смелости и, глядя в глаза отцу выпалили: - Я считаю, что ты не прав. Прости меня, папенька.

Несколько секунд Сайн смотрел в глаза дочери. Илия выдержала взгляд отца. Тогда Сайн произнёс:

- Вот, значит, какой я тебя воспитал?

- Прости меня, папенька, - снова вымолвила Илия.

- Нет смысла извиняться за то, что хочешь помочь сестре, - сказала Весна, положив руку на плечо Илии.

- А ты не лезь! – вдруг вышел из себя Сайн. – Не твоё это дело! Не твоя семья!

Весна осталась спокойной.

- Верно Сайн, не моя. Но не мой ли муж оставил свою семью, чтобы, рискуя жизнью, выслеживать в лесах зверя, напавшего на твою дочь? – голос Весны был твёрд и буквально резал воздух между ними подобно остро заточенному клинку.

- Я пошёл бы с ним, если бы не Зана, - вымолвил Сайн. - Пошёл бы, не сомневайся.

Илию удивило, как слова Весны задели её отца, заставили его защищаться и даже оправдываться. Девочка преисполнилась вдруг жалостью и любовью к этому уставшему человеку, готовому на всё лишь бы защитить свою семью и, в очередной раз ощутила укол совести за то, что предала его доверие. Ей захотелось броситься в объятья отца и извиняться тысячу раз, умоляя, чтобы он простил её. Но затем Илия напомнила себе, почему так поступила, и осталась на месте.

- Не сомневаюсь, - кивнула Весна. – Никто не сомневается. Я хотела сказать иное.

- Так говори яснее.

- Когда Ханрис знакомил меня со своими друзьями и их семьями, он сказал, что все вы здесь родня. Не по крови, но по прошлому, по настоящему и будущему. Все вы связаны единой нерушимой цепью. И, выходя за него замуж, я становлюсь звеном этой цепи. Я приняла вас, оборвав все прочие связи. А вы приняли меня. С чего же теперь ты мне не позволяешь помочь? Или ты не считаешь меня частью вашего круга? Потому ли, что верю я в других богов или сведуща в иной медицине? Не считаешь ли ты, что я могу как-то навредить твоей дочери, потому что наши взгляды на мир различаются?

Сайн не ответил, а лишь опустил глаза. Он не мог отрицать, не хотел соглашаться, должен был сохранить лицо и потому не стал ничего говорить, но Илия восприняла это как поражение. Весна же посчитала сей жест за согласие, и приблизилась к повозке, в которой лежала Зана. Опустила руку и потрогала лоб девочки.

- Она в огне, - сказала Весна. – Буквально горит изнутри.

- Жар ничем не получается сбить, - проговори Сайн с неохотой.

- Я привезла с собой некоторые травы, возможно, они помогут.

- Сомневаюсь.

- Даже не попробуем? – нахмурила брови Весна.

- У меня нет времени на эти эксперименты. Если ты насмотрелась на мою больную дочь, то позволь нам отбыть.

С этими словами Сайн обошёл повозку и уже собирался забраться на козлы, когда Весна сказала, всё с той же жёсткостью:

- Ты везёшь её на юг, но время твоей дочери истечёт гораздо раньше, чем на пути встретится хоть один мудрый врач.

- Ты этого не знаешь.

- Ты знаешь. Сам знаешь, что везёшь её на смерть.

- Да как ты смеешь так говорить?!

- Я говорю лишь то, что вижу. Она на грани, Сайн. Её время на исходе.

- А твои сказочные травы, стало быть, её излечат?

- Я этого не говорила. Лишь, что постараюсь сбить жар и дать чуть больше времени. Я только готовилась стать ведуньей, помнишь? А ей нужна помощь истинной ведуньи.

- Я не повезу свою дочь на север, как ты хочешь, чтобы она сгинула на чужой земле, не знающей бога!

Воцарилась тишина. Только ветер шумел, теребя ткань накрывающую повозку, да раздавались крики хищной птицы, кружащей где-то над лесом.

- Так дело в боге? – наконец проговорила Весна. – А мне казалось, что в жизни твоей дочери. Но если спасти её для тебя кажется менее важным, чем не отдавать в руки инаковерцам, то, как ты смеешь называть себя отцом?

На удивление Илии, эти слова Весны, столь жестокие и несправедливые по её мнению, не вызвали новой вспышки гнева Сайна.

- Мне безразлично, что ты думаешь, - сказал он. - Возвращайся к своим детям, Весна, и воспитывай их так, как считаешь нужным. Оставь мою семью, и больше никогда сюда не являйся. Ты поняла?

- Предельно ясно, - ответила та.

Сайн забрался на козлы, взял в руки поводья, и тут, издав нечеловеческий крик, Шанта кинулась к мужу, схватила его за рукав и стала тянуть вниз.

- Прошу тебя, Сайн! Умоляю! Это же Зана! Наша дочь! Наша Зана! – она повторяла эти слова снова и снова, молотя руками по ноге мужа, пока Илия не поняла, что должна что-то сделать, и побежала к матери. Обняла её и та прекратила причитать, но не выпустила рукав Сайна.

Затем Илия взглянула на отца. Их взгляды снова встретились, только теперь в глазах Сайна читалось отчаяние.

«Он знает!» - поняла Илия. – «Знает, что Зана не выживет. Знает, что на юге не найти лекарства!».

- Прошу тебя, папенька, позволь ей помочь. Ты должен!

- С чего вы вдруг решили, что эта северная колдунья… или как её там… поможет Зане?! – воскликнул он. - Кто уверил вас в этом, а?! Скажите, когда вы уверовали, покажите мне, что вас на то подвигло, и, может быть, я тоже сумею понять, с чего мне стоит везти свою дочь на север, к народу, с которым мы не имеем ничего общего?

- Так дай же мне на то шанс, Сайн, и я всё тебе объясню, - сказала Весна подходя к ним. – Дай шанс показать, на что способны наши травы. Я не собираюсь склонять тебя в иную веру. Я лишь пытаюсь спасти жизнь ребёнка. Скажи, что может двигать мной, какие помыслы, кроме желания помочь? И если назовешь хоть бы один, я соглашусь, что не имею права просить тебя мне верить.

Три женщины воззрились на мужчину, вверяя в его руки судьбу маленькой девочки. Как скажет он, так и будет, ничто не изменилось. Он всё ещё мог вырвать руку из хватки жены, натянуть поводья, и уехать на юг, и никак этим женщинам не удалось бы его остановить. Но Сайн не сделал этого.

***

Во сне Ронар блуждал по какому-то сказочному, жуткому лесу. Громадные стволы деревьев уходили в небо, сколько хватало взгляда. Между ними сновали тени, то ли людей, то ли зверей каких-то, но сколько бы он не пытался угнаться за ними, ни одну не поймал. А ещё в том лесу было жарко, словно сами деревья излучали тепло. Ронар пытался найти выход, звал на помощь, но всё было тщетно.

А затем он проснулся. Лес исчез, исчезли тени, но невыносимая жара осталась. Только теперь она была не снаружи, а сжигала его тело изнутри. Ронар поднял голову, и тут же льющийся со лба пот защипал глаза. Голова кружилась. Рана на плече дёргала и ныла.

«Мне нужно к Сайну» - решил Ронар. - «Нужны лекарства».

Он не знал, сколько просидел здесь, в тени дерева, прячась от солнца, на которое больно было взглянуть. Пришёл сюда утром. Помнил, как Синта позвала его на завтрак. Но сколько времени прошло с тех пор, сказать не мог. Однако скоро это уже перестало волновать парня, его мысли занял запах. Некий чарующий, манящий аромат, какого он никогда не слышал прежде, окружал его. Властитель, как же ему хотелось есть! Живот свело от боли. Рот наполнился вязкой слюной, густой комок которой он сплюнул в землю. Голод мучил Ронара со вчерашнего дня, но чтобы он ни съедал, оно тут же настойчиво просилось обратно. Однако ни что из этого не пахло так чарующее, так аппетитно.

«Что это? Мать решила состряпать что-то особенное на обед?»

Так или иначе, но этот аромат заставил его подняться на ноги. Весь мир вокруг закружился, ноги и руки оказались лишены сил, словно были сделаны из тоненьких прутиков, которые вот-вот сломаются. Только благодаря стволу дерева, о который Ронар опёрся, он не упал.

Отдышавшись и уняв дрожь в конечностях, он поднял голову и осмотрелся. Дом располагался ярдах в двухстах отсюда, и его крыша едва виднелась из-за верхушек вишен и яблонь. С другой стороны - поле, и где-то далеко за ним река. Мир вокруг был невыносимо ярким. Солнечный свет словно отражался от земли и деревьев, тысячами игл впиваясь ему в глаза. Они слезились. Утирая эти слёзы, Ронар всё же смог убедиться, что рядом с ним никого нет. Мать и Доран могли находится в доме, в поле или в хлеву, в зависимости от времен суток. В любом случае, в его видимости их не было, как и Синты, но с ней всё обстояло сложнее. Ронар не хотел встречать ни брата, ни мать, но более всего именно сестру. После возвращения из леса, она смотрела на него обеспокоенно, как на безнадёжно-больного, а сама небось думала, какой он жалкий. Не ровня её драгоценному Драйгану. Тот-то остался с Ханрисом, выслеживать чудищ, а Ронара отправили назад. Наверное Синта считала, что лучше бы справилась с этой задачей, что монета сделала неверный выбор. Да, Ронар читал это на её лице. За маской сожаления крылось презрение. И это презрение выводило его из себя. Он хотел схватить сестру за горло, сдавить её тонкую шейку так, чтобы Синта не смогла дышать, чтобы почувствовала его мужскую силу и наконец поняла, что это он, Ронар, истинный наследник Зана Готхолла, а она лишь дочь, которой не суждено взять в руки отцовский меч. Но кого он в этом пытался убедить? Её или самого себя? Возможно сестра действительно оказалась бы смелее него, там в темноте. Возможно она и правда более достойна этого меча, а он, Ронар, лишь жалкий трус, и не место ему в битвах да походах, а дома, как бабе. От этих мыслей всё в нём переворачивалось, страх и неуверенность в себе превращалось в злость на сестру, а такие чувства ни к чему хорошему привести не могли. Даже в своём нынешнем состоянии Ронар это понимал, потому искренне не хотел встречаться с ней сейчас.

Синты нигде не было видно, но девушка могла быть где угодно: например забиться в какой-нибудь угол имения и читать один из своих невыносимо приторных, идиотских романов. Вроде бы она купила пару новых книг у торговца, в прошлом гексале. Оставалось лишь надеяться, что она будет слишком увлечена чтением, чтобы обращать внимание на что-то иное.

Ронар снова сконцентрировался на аромате. Закрыв глаза, он полностью отдался на волю своего обоняния. Аромат окружал его, укрывал словно вуаль. Вообще-то он различал десятки запахов, многие из которых Ронар обонял впервые. Но один был особенным. И ему не составило труда выделить его из остальных и ухватиться за него, как за нить.

Приоткрыв глаза и опустив голову так, чтобы подбородок касался груди, он пошёл по этой нити. Она вела его в сторону от дома. Ронар не мог поднять глаза, и смотрел того себе под ноги, чтобы ни обо что не споткнуться, а направление позволил определять своему носу. Запах становился всё сильней, а значит он шёл в верную сторону. И вдруг Ронар упёрся в преграду. То оказалась ограда загона для свиней. Запах здесь стал так силён, что его источник должен был оказаться в прямой видимости.

«Что же это может быть?»

Превозмогая боль в глазах, Ронар глянул вперёд и увидел он перед собой только десяток розовых, толстых свинушек, с закрученными хвостиками, хрюкающих, шевелящих пяточками и возящихся по пояс в грязи. Запах, совершенно точно, исходил именно от них. Странно, но прежде Ронар ничего подобного не замечал. Ему казалось, что эти животные пахнут весьма прескверно: звериным потом и говном, если говорить прямо. Но сейчас он понял, что так только снаружи. Внутри же у них крылось нечто иное, нечто прекрасное. Нечто тёплое. Нечто, что может утолить его голод.

Слюна потянулась из его рта длинной прозрачной нитью. А ноги вдруг налились силой. Да, он ощутил, что готов пробежать целую лигу, но только если по направлению к этому чудесному запаху. Благо, что ситуация того не требовала. Вот же его источник, всего в каких-то десяти футах от него.

Полностью отдавшись на волю своего инстинкта, вероятно, что иного выбора у него и не было, Ронар перестал мыслить здраво. Все мысли о том, что правильно и неправильно, что можно и чего нельзя, растворились во мраке, в котором утонул его разум, обнажив ту первобытную природу, что присутствует в каждом человеке, и что не знает слова «нет», а лишь слово «хочу».

Ронар перемахнул через ограду и кинулся вперёд. Свиньи испуганно завизжали. Он набросился на первое же перепуганное животное. Повалил на землю и испытал неописуемый восторг, почувствовав тёплое, трепыхающееся тело под своими руками. Свинья попыталась вырваться, но это лишь предало Ронару сил, и он прижал её к земле. Пальцами ощутил пульсацию - то билось живое сердце, разгоняя по венам горячую кровь.

«Хочу!»

Ронар впился ногтями в плоть. Свинья завизжала так истошно, как только может вопить живое существо, которое рвут живьем на части. Она отчаянно семенила ногами и одним копытом угодила Ронару в левое колено. Резкая боль заставила его отпрянуть, но прежде чем свинья сумела подняться, Ронар, обуреваемый голодом и злобой, кинулся на неё снова. Обхватил обеими руками за толстую шею и повалил, сам перемазавшись в грязи и помёте, но ему в тот миг было это столь же безразлично, сколь и свиньям. Сцепив руки в замок, он сдавил шею свиньи, что было сил. Теперь, сколько бы животное не вырывалось, оно не могло высвободиться из его крепких объятий. Он продолжал душить животное всё сильнее, пока не послышался хруст. Шея была сломана, и тело хрюшки забилось в предсмертной агонии.

Ронар встал на колени и снова впился руками в бок своей жертвы. На этот раз ему удалось порвать пальцами плоть. Как только руки обагрились кровью, её аромат окончательно свёл с ума Ронара. Он прильнул к телу свиньи и вырвал зубами кусок мяса. Начал пережевывать, и когда в горло полилась тёплая кровь, боль стала уходить, а прежде сжигающий его жар, обратился в силу, что наполнила его мышцы.

***

Синта вся похолодела, услышав истошные визги свиньей, среди которых особенно выделялся один. Животное словно заживо рвали на части.

Девушка сидела на чердаке, возле небольшого окошка, с распахнутыми ставнями, выходящего на задний двор, и читала, периодически откусывая кусок от спелого яблока, когда раздался этот визг. Отбросив книгу, она высунулась в окно по пояс, но с этого ракурса загон для свиней было видно плохо. Частично его скрывал хлев, и Синта поняла лишь, что там что-то происходит. Свиньи носились по загону, значит к ним кто-то забрался. В голове тут же вспыли воспоминания о том монстре, что наведался в имение Сайна, а затем был убит Ханрисом.

«Они пришли! Нагрянули средь бела дня, чтобы отомстить за убитого собрата!» - решила девушка, затем возразила самой себе: - «Нет, не может такого быть! Они ведь боятся дневного света, так решил Ханрис»

В любом случае, отсюда она ни к какому выводу прийти не могла и Синта сбежала вниз по узкой лестнице, едва не навернувшись на её ступенях. Мать и Доран были внизу, у окна.

- Не выходите! - крикнула им Синта, прежде чем мать успела ей что-то сказать. Шрийя лишь кивнула, и прижала к себе Дорана, в глазах которого читалось непонимание. Прежде ему доводилось слышать, как забивают свинью, этим занимался отец, а после его смерти Ронар и Синта, и сейчас мальчик не мог взять в толк, почему его мать и сестра вдруг так всполошились.

Синта кинулась к сундуку отца и достала оттуда отцовский меч.

- Где Ронар?! - срывающимся голосом крикнула Шрийя.

- Был на улице, - ответила Синта, пробегая мимо.

Когда она вышла на крыльцо, самый громкий визг уже прервался, а остальные замолкали, переходя на нервное хрюканье. Синта ощутила, как тяжелеет меч в её руках, как растёт ком страха в груди. Она не могла представить, как страшно должно было быть тем девочкам: Илии и Зане, которым пришлось идти к хлеву, из которого раздавались такие же жуткие крики. А ведь тогда была ночь. Сейчас на дворе день, но страх это ничуть не умаляло.

- Ронар! - позвала девушка брата. Последний раз она видела его возле с могилы отца. Он выглядел больным, но его присутствие рядом, даже в таком состоянии, предало бы Синте сейчас смелости.

Однако брат не отозвался. Синта выждала несколько секунд и позвала снова, теперь громче, но ничего не изменилось. Возможно Ронар ушёл - с их последней встречи прошло почти два часа. Куда ушёл - вопрос другой, и он волновал Синту сейчас менее всего. Брата рядом не было, иначе бы он услышал эти истошные визги, не мог не услышать. Значит ей придётся идти к свиньям одной.

«А может не стоит туда идти?» - подумала девушка. - «Может лучше закрыться в доме? Подождать пока всё стихнет? Если там чудище, разве я смогу справиться с ним в одиночку?»

Синта обругала себя за эти мысли. Илия и Зана были значительно младше неё, но не испугались. Она же всегда позиционировала себя, как юную воительницу, дочь Зана Готхола, отважного солдата. Она училась у него владению мечом, доказывала отцу раз за разом, что достойна держать его в руках ничуть не меньше брата. Отступив сейчас, она бы разом перечеркнула всё это.

Синта взялась за рукоять меча обеими руками, словно так могла почувствовать себя увереннее, крепко сжала её и сошла с крыльца. Как ни странно, но чем ближе она приближалась к загону, тем смелее становилась. Да, свиньи обеспокоенно хрюкали и периодически взвизгивали, но разве же виной тому должно быть обязательно страшное чудище? Ронар сказал, что оно пряталось от света, значит не могло прийти сюда днём. А кто мог? Лисица например или волк. Встреча с волком показалась Синте совсем не страшной, в сравнении с альтернативой, и девушка, почти убедив себя в том, что нет там никакого чудовища, обошла хлев, и увидела Ронара. Он склонился над телом одной из свиней, а другие прижались к дальнему концу загона. На сердце Синты тут же стало спокойно. Брат уже здесь, бросился на помощь животному, и похоже ничего им не угрожает. В загоне не было никого, кроме Ронара и свиней, значит наглый лесной зверь либо сбежал, завидев человека, либо хрюшка пострадала от чего-то другого. Она могла, например, оступиться, сломать ногу, или ещё что.

Опустив меч, Синта подошла ко входу в загон, и тут поняла, что что-то не так. Совсем не так. В грязи под свиньёй багровели кровавые лужицы. Ронар же двигался как-то неестественно, скрючившись над телом животного, он словно рвал руками ткань.

«Что он делает?»

Когда Синта поняла, что видит, она застыла, не веря собственным глазам. Ронар не помогал свинье. Нет, он её ел. Отрывал руками куски мяса от огромной раны на боку животного, за которыми тянулись белые сухожилия, и запихивал себе в рот. В этот момент он не был похож на человека. Разве что на некую отвратительную, гротескную пародию на человеческое существо. Изогнул спину подобно кошке над куском вкусной рыбки, и набивал рот с жадностью присущей лишь диким зверям, чавкал и хрипел.

- Р-рон? - позвала его Синта слабым голосом, словно сама не была уверена в том, что хочет, чтобы брат её услышал. Но он услышал.

Ронар обернулся на неё резко, как животное, завидевшее угрозу. В его слезящихся, красных глазах не было разума, лишь звериная злоба. Губы, нос и щеки были перепачканы кровью. Красная слюна тянулась с подбородка вниз. Ком тошноты подступил к горлу девушки, рот наполнился горечью и голова закружилась. Синта почувствовала, что её вот-вот вырвет от представшего глазам зрелища. Еле сдерживая  этот спазм, она сделала два шага назад и машинально подняла меч, готовая обороняться от того существа, что несколько часов назад ещё было её братом, а кем являлось теперь она не могла и представить.

Немая сцена затянулась. Свинья хрюкали, ветер трепал платье и косу Синты, и волосы Ронара, который взирал на сестру, продолжая медленно пережёвывать кусок мяса.

- Ронар, - наконец заговорила Синта, набравшись смелости. - Что ты делаешь?

Глупый вопрос, потому что это было и так понятно. Но спросить, почему он творит этот ужас, Синта не додумалась. Мысли путались, словно эти самые свиньи, гоняемые по загону косматым хищником - страхом.

Ронар медленно поднялся, и его взгляд стал меняться. Проясняться. В глазах появилась осознанность, исчез гнев. Затем в них отразилось непонимание а следом и страх, с которыми взирала на брата Синта. Ронар сплюнул изо рта остатки не пережёванного мяса. Затем глянул на свои руки. Потом на тело свиньи возле ног.

- Что тут произошло? - спросила Синта, поняв, что перед ней снова стоит брат, но всё ещё не зная, как скоро может вернуться то чудовище, что смотрело его глазами минуту назад.

Грудь Ронара стала часто вздыматься, словно он начал задыхаться от осознания того, что делал. Взгляд забегал от разорванного тела свиньи к сестре, своим рукам и обратно. А затем, издав не то стон, не то вопль, Ронар сорвался с места. Перескочил через ограду и кинулся прочь.

- Стой! Рон! - крикнула ему в спину Синта, но не бросилась следом. Нет, теперь она точно не хотела оставаться с братом наедине, и испытала даже некое облегчение, видя как его фигура удаляется прочь.

В голове возник один единственный вопрос:

«Что же мне теперь делать?»

***

Когда Сайн вошёл в хлев, Весна стояла в полумраке, и внимательно разглядывала голову чудовища, убитого её мужем.

- Мерзкая тварь, - сказал он, подходя. - Я бы предложил зажечь лампу, но, поверь мне, зрелище станет лишь отвратительнее.

- Я увидела достаточно, - сказала Весна, поворачиваясь к Сейну. Он прочёл в глазах волхаринки тревогу.

- Не волнуйся за Ханриса. Если там, в лесу, есть ещё такие твари, то это им стоит бояться.

Весна одарила его короткой, натянутой улыбкой, говорящей о том, что её тревогу так просто не унять.

- Как Зана? - спросила она.

- Спит, - кивнул Сайн, и добавил, опустив глаза: - Жар спал. Твои чудодейственные травы работают.

- Они не лекарство, Сайн. Скоро жар вернётся.

- Говоришь так, словно знаешь, что это за недуг?

- Вовсе нет. Просто я знаю, как работают мои травы. Они снимают жар, но если внутри девочки поселилась болезнь, то она проявит себя вновь. Тут нужно что-то более сильное.

- Скажи мне что, и я достану.

- Ты знаешь, что я скажу.

Он нехотя кивнул. Прокашлялся в кулак. Прошёл к стене, разминая спину. Затем к голове твари, и уставился в её мертвые глаза, скривив губы от отвращения и досады.

- Я понимаю, Сайн, - заговорила Весна мягко. - Непросто переступать через свои убеждения.

- Неужели? - в его голосе звучало недоверие.

- Я женилась на Ханрисе, - напомнила Весна. - А ведь мне была уготована иная судьба. Я должна была стать ведуньей, заменить бабу Дарину, когда придёт её срок. Мне было столько же лет, сколько Зане сейчас, когда это было решено. Ведунья выбрала меня. Это огромная честь. Годами я гордилась своим предназначением, готовилась к нему. А потом появился Ханрис. И все мои убеждения, вся уверенность в завтрашнем дне, полетели волку в пасть.

- Ханрис говорил, что стать его женой тебе не позволяли обычаи вашего народа. Я тогда не вдавался в подробности. А теперь удивляюсь, как ты на это решилась.

- Долго решалась. Не проходило ни минуты, чтобы я об этом не думала. Ночами не спала. Моё сердце разрывалось между долгом и любовью, между тем, что я должна делать и чего хочу. До тех пор, пока я не поняла, что если поступлю иначе, всю оставшуюся жизнь буду о том жалеть. Оставить мой дом, мой народ, моё предназначение, оказалось проще, чем оставить одного единственного человека.

Конечно, это была далеко не вся правда. Но Весна не собиралась говорить Сайну, как противились все её близкие такому решению, какими ужасными словами бранила её баба Дарина. И сколько времени её пришлось потрать, чтобы найти себе замену - тринадцатилетнюю Томилу, из деревни почти у самого побережья. И только приведя её к Дарине, Весна смогла вымолить себе согласие на иную жизнь. Без такового нечего было даже думать о замужестве, ведь баба Дарина нашла бы способ вернуть к себе нерадивую девицу, не исключено, что самым страшным и печальным способом. Но даже Ханрису Весна не рассказывала всего - южанам этого было попросту не понять.

- Что творит любовь! -  многозначительно заключил Сайн и короткой хохотнул, но как-то совсем не весело.

- И сейчас я прошу тебя обратиться именно к ней. Пусть тобой руководит любовь к дочери. Вот только времени на раздумья у тебя очень мало.

- И я не собираюсь его тратить попусту, - решительно сказал Сайн. - Говори, куда мне ехать, и я поеду сегодня же.

Такое резкое согласие немного удивило, но в большей степени обрадовало Весну, ведь она не знала, на что ещё может давить в этом случае, кроме как на силу отцовской любовь. И всё же она не ответила сразу. Волхаринка задумалась, склонив голову.

- В чём дело? - нахмурился Сайн. - Ты не знаешь где искать это вашу... - он запнулся, чуть снова не ляпнув «колдунья» - бабушку?

- Знаю конечно, но не уверена, что тебе стоит ехать к ней.

- Ты же говорила...

- Я поеду! - прервала возмущение Сайна Весна. - А ты присмотришь за моими детьми, пока Ханрис не вернётся.

«Если он вернётся» - хотелось добавить ей, но женщина сдержалась, оставив тревоги и страхи за мужа при себе.

- Ну нет, - запротестовал Сайн, тоном не терпящим возражений, и выставил ладони вперёд, как бы выстраивая преграду между словами Весны и собой. - Я отправлюсь с дочерью. Это даже не обсуждается.

- Ханрис не ошибся, этот монстр там не один, - пришлось сказать Весне, кивнув на трофей.

Сайн не поверил своим ушам.

- Откуда тебе это известно? Он вернулся?

- Не вернулся, - давясь горечью ответила волхаринка, чувствуя как сжимается сердце от боли.

- Ты знаешь что это за звери? - напирал Сайн.

- Надеюсь, что нет.

- Тогда объясни же мне свои слова.

- Есть сказки о чудищах, подобных этому. Страшные сказки.

- Сказки?! - воскликну Сайн, и повторил в потолок, словно чтобы его бог лучше расслышал эту ересь: - Сказки! Те же, что рассказывают про людей-волков и мудрых оленей?

- У нас много сказок, Сейн, - резко ответила ему Весна. - И все они учат мудрости, но в некоторых сокрыты и знания, ныне утерянные.

- Не проси меня в это поверить.

- Не буду. Но задумайся вот о чём: правдивы сказки или нет, кто защитит твою супругу, которая вот-вот родит, и дочерей, если монстры вернуться? Оставишь их одних?

Сайн не нашёлся, что ответить. Весна была права - ему следовало бы остаться, хоть и протестовало против этого решения всё его естество. Ему даже стало совестно, что не подумал об этом ранее, чуть не уехав на юг с Заной, оставляя семью без защиты. Как он мог быть так глуп и недальновиден? Любовь к дочери и страх потерять её, ослепили его, окончательно лишив возможности мыслить рационально. Сайн тяжело вздохнул, придавленный весом всех этих дум и сомнений, и сел на маленькой табурет у стены.

- И что же говорится в твоих сказках? - спросил он сокрушённо.

- Разве сейчас это важно?

- Если поможет нам сражаться, то да.

Весна немного помолчала, вспоминая история о желтоглазых демонах, которые так пугали ей детстве.

- Им нельзя смотреть в глаза, - наконец сказала она.

- И почему же?

- В каких-то сказках говорится, что они могут обрести власть над человеком, посмотрев ему в глаза, в других, что высасывают душу, в третьих... да катись оно всё к лешему, Сайн. Просто нельзя и всё!

- Замечательный совет, - буркнул он.

- Других нет. Они из плоти и крови, как видишь. Ханрису удалось убить его мечом, значит удастся и другим.

- Не думал, что снова возьмусь за меч когда-нибудь.

- Будем верить в то, что и не придётся. И всё же, лучше тебе остаться здесь и быть к этому готовым.

- Но кто же защитит вас в пути?

У Весны был готов на это ответ:

- Если выйду рано утром, не на повозке, а на резвом коне, то доберусь до ближайшей деревни затемно. Днём нам ничего не угрожает. Ну а там найдутся мужчины, что сопроводят нас до дома бабы Дарины.

- Ох, Властитель... - выдохнул Сайн и закрыл ладонями лицом. - Как могу я вверить судьбу дочери в руки чужих людей.

Весна подошла к нему и положила руку на плечо:

- Мы семья, Сайн. Мы одна семья, мы не чужие. Я буду заботиться о Зане и бороться за её жизнь так, словно она моя родная дочь. И того же отношения я жду от тебя к моим детям.

Сайн поднял глаза на эту женщину, родом из другого народа, послушницу иных богов, и понял, что всё это не имеет более для него значения. Она - жена его боевого товарища, брата. Она - его сестра, и не важно какая кровь течёт в их венах. В её словах он не имеет права усомниться.

- Пусть будет так, - почти шёпотом вымолвил Сайн. - Спаси её.

- Я сделаю всё, что смогу, клянусь тебе в этом.

В эти слова волхаринки Сайн поверил.

***

Перевалило за полдень, а Драйган так и не вернулся. У Маллида было столько планов на сегодняшний день: подлатать покосившееся крыльцо, вычистить кроличьи клетки - чем обычно занимался сын, сходить на рыбалку в конце-концов. Хоть рыбак из него был и не ахти какой, всё же посидеть с бочонком пива на берегу реки он считал особым удовольствием. Порой такие посиделки могли продлиться до позднего вечера, и  возвращался с них старый вояка с ведром, на дне которого плескалась пара малюсеньких рыбок, зато в прекрасном расположении духа. Раньше Зан составлял ему компанию, или, правильнее будет сказать, что это Маллид составлял компанию боевому товарищу. Вот уж кто умел рыбачить и всегда подходил к этому делу с таким азартом, словно собирался сорвать куш в игральном доме Меркаты. Маллиду же скорее нравилось общество друга. Но даже после того как Зана не стало, он продолжал ходить с удочкой к реке, находя в этом неспешном занятии удивительное спокойствие и душевное умиротворение. Пытался пристрастить к рыбалке Ханриса и Сайна, но первый находил то же самое в охоте и многодневных блужданиях по лесу, а второй в семье. Так что Маллид быстро оставил эти попытки и ходил один, раз в десять дней, не реже. И сегодня как раз должен был быть день рыбалки, но что-то не лежала у него душа к медитации и пьянству у вод бурной северной реки. Как и ко всему остальному, собственно. Потому крыльцо оставалось кривым, а кролики возились в собственном дерьме.

Маллид же не находил себе места. Слишком долго Драйган с Ханрисом не возвращались. Да, в другой ситуации не о чем было-бы волноваться, Ханрис бывало проводил в лесу много дней, и уж кому как не ему, можно было без сомнений доверить жизнь сына. Только в этот раз всё было иначе. Они отправились искать неведомых чудищ, а не охотится на дичь и наслаждаться красотами гор. И если до сих пор не вернулись, значит, либо продолжают искать, либо нашли. Подумав о втором варианте, Маллид снова бросил взгляд на меч, который вчера наточил но так и не повесил на стену. Клинок лежал на обеденном столе, как напоминание его последнего разговора с Драйганом.

«Твою-то мать! Нужно было позволить сопляку взять с собой чёртов меч!»

Маллид наконец донёс до рта ложку с супом и скривился - его обед успел остыть, пока он сидел тут и пялился то в окно, то на меч. Он без сожаления вернул ложку в тарелку, рядом с которой лежал надкусанный ломоть хлеба, и отодвинул от себя. Аппетита всё равно не было.

Маллид протянул руку к кружке с пивом и сделал глоток. Но даже это не принесло удовольствия. Напиваться не хотелось. Что за напасть? Хоть сейчас седлай коня и скачи в лес, искать на камнях следы сына. Бред конечно-же, он ведь не Ханрис, и хрен чего разглядит. Разве что сам заблудится к чёрту. Но просто сидеть и ждать было для Маллида невыносимо. Более всего в жизни он, пожалуй, ненавидел именно ожидание.

«Тебе что, ёж в задницу забрался?» - вспомнились ему слова Ханриса, сказанные много лет назад. Губы Маллида расплылись в улыбке. Тогда ему эти слова показались обидными, а сейчас смешными. Но когда же Ханрис сказал их? Маллид напряг память, силясь вспомнить.

«Ну да! Конечно! Чёртова засада на восточном тракте» - вспомнил он.

Та засада длилась три дня. Их направили в глубь вражеский земель, чтобы перехватить гонца, везущего герцогу донесения с фронта, а так же, если повезёт, планы расстановки войск неприятеля. Все три дня лил дождь. Они сидели в небольшом леске, промокшие до нитки. Из еды только жёсткое вяленое мясо да ягоды, от которых стало крутить живот на второй день. Сидели и буквально ничего не делали. Ждали того, кто мог и не появиться - разведка часто ошибалась. Днём, переговариваясь в пол-голоса играли в кости, ночью жались друг к другу чтобы не замёрзнуть на смерть - костёр-то разводить нельзя. Ханрис вёл себя спокойно, а вот Маллид, уже к концу первого дня пришёл в неистовство. Кажется, он тогда сумел переругаться с каждым человеком в отряде, и даже пообещал кое-кому башку раскроить, как только вернутся в расположение. Зато, когда неприятель появился, и оказалось, что это не какой-то занюханый гонец, а целый боевой отряд, немногим уступающий им в численности, зато облачённый в более тяжёлую броню, Маллид вволю отвёл душу.

Ему вспомнилась та ярость, с которой он бросился на врага, когда, наконец, прозвучала команда атаковать. После того как отстрелялись лучники, он с криком ринулся в бой, ломая ветки на своём пути и сжимая в ладонях рукоятку этого самого меча. Один бедолага, в длинной кольчуге и шлеме с опущенным забралом, едва успевший выбраться из под туши упавшей лошади и обнажить меч, первым попался ему на глаза. Маллид подлетел к нему как вихрь и нанёс столь стремительный удар, что враг не сумел его отразить, лишь сделать шаг назад, что и спасло его от мгновенной гибели. Меч скользнул по шлему, не пробив его, но оглушив противника. Уйдя влево от неуклюжего ответного выпада, Маллид чуть присел и загнал клинок под мышку врага. Тот заверещал как баба, когда по лезвию заструилась кровь, смешивающаяся с дождём. Маллид вырвал меч и следующим ударом почти срубил врагу голову. Орать тот сразу перестал, а лишь забулькал и, заливая кровью герб своего герцогства, - хищную птицу с копьём в когтях, вышитую красной нитью на белой ткани накинутой поверх кольчуги, - рухнул в грязь.

Тут же Маллид отбил выпад справа. Сталь звякнула о сталь. Новый противник оказался опытнее, был вооружён треугольным щитом и орудовал мечом мастерски. Судя по алому плащу за спиной - офицер. Он принялся наносить атакующие удары один за другим. Маллид отбивал их все, чувствуя, как промёрзшие за эти дни сидения под дождём мышцы вновь наливаются силой, как струится по спине пот.

Вокруг них шла битва: хрипели раненые лошади, кричали люди, звенела сталь и свистели стрелы. Рядом кто-то упал. Свой или чужой, Маллид не стал разбираться. Его взгляд был устремлён на противника. А вот тот допустил ошибку - отвлёкся на упавшее тело. Этого мгновения Маллид и ждал. И его было достаточно, чтобы он перехватил инициативу боя, сам став наступающим и начав наносить яростные удары. Один, второй, третий, затем обманка. Враг не повёлся. Маллид чуть не лишился преимущества, когда противник, разгадав его хитрость, не стал защищаться щитом, а провёл мощную контратаку. На пару секунд они замерли, скрестив мечи. Затем враг оттолкнул его мощным ударом щита, и атаковал колющим выпадом. Но Маллид вовремя ушёл вправо и тут же вновь стал наступать. Он плясал вокруг офицера, пытаясь вывести того из равновесия, вымотать, заставить совершить очередную ошибку. Выпад справа, выпад слева, и снова, снова, снова. Маллид не давал врагу ни мига на передышку, нанося всё новые и новые удары. Противник отбивал их все, одни щитом, другие мечом, но не мог нанести собственный, пока, вдруг, положение дел резко не изменилось. Маллид заметил второго противника за мгновение до его атаки. Ублюдок, с коротким мечом в руке, попытался напасть слева. Маллид отбил этот удар, но открылся первому. Офицер не стал терять времени даром и атаковал. Маллиду оставалось лишь отскочить назад, что спасло его от разящего меча, но споткнувшись о тело убитой лошади, он уже через мгновение рухнул на спину. Офицер тут же ринулся к нему. Он был хорош: быстро соображал, а действовал ещё быстрее. Собирался ткнуть Маллида острием в горло, и может ткнул бы, если бы не стрела, что вонзилась ему в руку, чуть выше локтя. Она пробила кольчугу и похоже даже поддоспешник, но застряв под углом, едва ли нанесла серьёзный урон телу, однако дала Маллиду время. Тот использовал его с умом. Быстро перекатился вправо, оказавшись вне досягаемости от второго гада и, с полу-присяда нанёс удар мечом под колено офицеру. Тот попытался сбить его щитом, но не успел. Меч полоснул по плоти, офицер вскрикнул и опал на правую ногу, оказавшись в весьма комичной, неуклюжей позе, с поднятым кверху мечом. Тут же ещё одна стрела вонзилась ему в правое плечо. Теперь уже воткнулась основательно.

Увидев, что враг выронил меч, Маллид сосредоточился на втором, который как раз вышел на удобную дистанцию для боя. Позволив ему совершить атаку, Маллид без труда свёл её в сторону мечом и, с сидячего положения кинулся вперёд, ударив гада гардой в грудь. Тот рухнул на спину и Маллид тут же, с размаху, вонзил клинок ему в живот, навалившись на него всем телом. Противник скрючился как червь, пришпиленный к земле булавкой, и глухо застонал. Маллид рванул клинок влево и, глядя как из образовавшейся алой раны в грязь вываливаются потроха, достал из тела меч. Враг был ещё жив, но Маллид не стал его добивать - много чести, сам сдохнет в муках, - и, вместо этого резко развернулся с ударом, точно зная, на каком уровне находится голова раненого офицера. Не ошибся. Голова упала в грязь, на неё рухнуло тело, а Маллид уже нёсся к следующему врагу.

То был славный бой. До его исхода Маллиду удалось отправить на тот свет ещё двоих, хотя никто из них не сравнился с мастерстве боя с офицером. Они победили, понеся минимальные потери, захватили донесения гонца и уже к исходу дня покинули границы вражеского герцогства, оставшись незамеченными.

Как позже выяснил Маллид, тем лучником, что спас его, был Ханрис. Хотя, пожалуй, что он только изображал удивление, услышав это, ведь кто же мог то быть ещё? Друг ни на миг не выпускал его из поля зрения, заняв позицию на дереве. Мог прийти на помощь и раньше, но дал Маллиду выпустить пар на поле боя, и подсобил лишь когда того потребовали обстоятельства.

Раздался громкий стук в дверь. Маллид вздрогнул. Погрузившись в свои воспоминания и думы, он полностью потерял связующую с нить с реальностью и временем. Последние годы с ним это стало происходить всё чаще. Старость, наверное.

Маллид нахмурился и быстро поднялся. То был не Драйган. Сын не стал бы стучаться и вошёл. Сердце старого вояки неприятно закололо. Вдруг это кто-то с плохими новостями. С очень плохими новостями. С новостями о его сыне.

Не желая ждать, что бы там ни было, Маллид быстро прошёл к двери и резко распахнул её.

«Ну точно - новости дерьмовые!» - решил Маллид, увидев на своём пороге Синту. Девушка была бледна как мел. В обратившийся на него глазах застыли волнение и страх.

Прежде чем Маллид успел хоть что-либо сказать, Синта обратилась к нему сдавленным голосом:

- Прошу прощения, что беспокою, но... боюсь, что только ты мне можешь помочь.

- Что стряслось? - кажется дело касалось не Драйгана, тогда бы Синта сказала иное. Это вернуло Маллиду твёрдость духа.

Он недолюбливал Синту, это выскочку, что вечно пыталась показать, будто ни в чём не уступает своему братцу. Тот тоже был не то чтоб бравым молодцем, по сути сопляк, такой же как Драйган, но мужик, как ни крути, и может быть ещё расправит плечи. А Синта что? Тощая какая-то, невесть в чём жизнь держится: ни меч держать, ни детей рожать не сгодиться. И что только Драйган в ней нашёл? Вон сколько в городе девиц красивых, а он всё на соседку пялится. Однако же они семья, пусть и не родственники. Хотя какое там не родственники? Разве же эти герцоги, что развели себе кузин да братьев по всей Селении, прошли такое, что они впятером? После всего, что было на войне, дети Сайна, Зана, Ханриса, даже Ломара, если бы у того они были, для Маллида родные. И он готов был помочь Синте, если дело окажется серьёзное. А, судя по её виду, таковым и будет.

- Ронар. С ним... - Синта никак не могла подобрать нужные слова. - С ним что-то случилось. Он... стал...

- Так, ну ка брось мне тут мямлить! - рявкнут Маллид. - И объясняй давай по-человечески, что у вас стряслось!

Читать следующую часть