Чертяра окопался в крытом подвале возле дома и что-то надрывно орал на своем непонятном языке.

— Ну и что с ним теперь делать? — вздохнул Хома.

— Че-че, ваче, начальник! — осклабился Фрик. — Давай ему туда пару груш запустим? То-то будет взгревно!

Хома нахмурился. Почесав лоснящуюся щеку, он с прищуром глянул на стоявшего невдалеке Борзого. Тот поигрывал ножом и краем уха прислушивался к воплям, доносящимся из дома. Поймав Хомин взгляд, пожал плечами:

— Так-то шкет дело говорит. Сдался нам этот черт?

— Сдался, — продолжал упорствовать Хома. — Сам посуди, он же неспроста там ныкается — чего-нибудь да знает. Будь не при делах, дрожал бы сейчас на пару со всем своим вшивым семейством.

Борзый посмотрел на носки своих запылившихся берцев, пробормотал:

— В том и загвоздка, командир, что с такими, как мы, либо дрожать, либо воевать.

— Не умничай, — одернул его Хома.

— Я и не умничаю. В любом случае ты у нас старший, тебе решать.

— Да че решать-то? — не унимался Фрик. — Че он там важного знать-то может?! Лучше грушу ему оформим, ну?

Он отстегнул с ремня гранату и, подбросив ее на ладони, улыбнулся во все свои двадцать с половиной зубов.

Хома ничего не ответил, лишь с раздражением стер со лба густой пот и тихо выругался. Жара выматывала не на шутку, и думать о том, как он выдержит оставшиеся полгода, не хотелось. Не-е, здешний климат явно не для него: сутками напролет весь упревший, взмыленный, на зубах постоянно скрипит песок, в глазах щиплет и вечно хочется пить. А еще того и гляди тепловой удар схватишь. Если раньше не поймаешь шальную пулю…

Вдобавок ко всему эти показушные рейды, проводимые скорее от скуки, нежели как серьезная военная операция. И кому оно только надо? В особенности теперь, когда война переросла в стадию подлянок, регулярно устраиваемых местными, а большое начальство полным составом где-то шарится, свои темные делишки обстряпывает. Из генштаба давно уже никаких вестей, ни одного тебе внятного приказа, сплошь военизированный маразм. Да и Нытик в расположении явно решил, что самое время уйти в длительный запой.

Одним словом, дурдом!

— Начальник, ты ж в курсах — всем поебать, че тут у нас творится, — увещевал Фрик, поглаживая блестящую на солнце лысину. — Да и в подвале этом не бесовский отряд зашкерился. Один сраный чертяга! Скажем, из-за нефти взбеленился, сдуру палить начал… Кому какое дело?

— Мне есть дело, — отрезал Хома. — Борзый, зови сюда Бельмо, пусть побалакает с этим… — и он указал стволом своего АКМ на подвал.

— Так они ж там… ну…

— Да никуда не денется ваша баба! — рассердился Хома. — Или вы ее всем скопом оприходовать решили?

Проворчав в ответ что-то нечленораздельное, Борзый нехотя поплелся к дому.

Хома устало вздохнул. Он посмотрел на полыхающий нефтяной колодец, затем на нашпигованную пулями кавказскую овчарку, распластавшуюся в пыльной бурой луже у самой калитки, и дальше — на величественные пики, темнеющие на горизонте. В горах наверняка не так жарко, как в низине. Там нет этого вездесущего песка, этих несмолкаемых воплей, этой всепожирающей скуки…

Его мысли прервал затарахтевший автомат.

— Че, харя черножопая, хавай давай! — гоготал Фрик, наугад стреляя во мрак подвала.

В ответ раздались гневные крики.

— Бля, угомонись! — Хома пнул Фрика в бедро.

— Да за что?!

— Было б за что, скормил бы тебя Котлете! Дятел ты комнатный, я с этим чертярой поговорить хочу, а ты войнушку затеял.

Фрик насупился, отошел и, порывшись в карманах, достал измятую пачку сигарет. «И как он только при такой духоте курить умудряется?» — изумился Хома.

В этот момент из дома, насвистывая какой-то незамысловатый мотивчик, вышел Бельмо. На его почерневшем от загара, клейменном давнишним уродливым шрамом лице читалось явное удовлетворение.

— Шеф, вызывал?

— Топай сюда, дело есть.

Звучно высморкавшись, Бельмо спустился с крыльца.

— Там чучело в подвале сидит, — с ходу начал Хома. — Надо б с ним контакт наладить.

— Да без проблем.

— В общем, поинтересуйся, не против ли он, если мы к нему туда наведаемся и тихо-мирно обо всем потолкуем. Так или иначе, вариантов у него немного. А вздумает ерепениться — напомни, что у нас его мать… — Хома скосился на заколоченные досками окна, и голос его заметно упал, — и сестра.

Бельмо улыбнулся.

— Тогда ему явно стоит поторопиться, — сказал он. — Его сестренку щас Скиф обрабатывает. А после Скифа — сам знаешь… Боюсь, немного от девки останется.

— И как это понимать? — возмутился Фрик. — Он там вконец охуел, что ли?! Я ж, бля, если не в нее, то ему в рот спущу!

— Ага, себе в ладошку ночью, — отмахнулся Бельмо. — Шкет, если тебя что не устраивает — к Скифу все вопросы. Ну или, — он хохотнул, — рапортом в письменной форме. Процедуру, думаю, знаешь.

— А тебе-то че неймется, залупа ты одноглазая? — завелся Фрик, с вызовом посмотрев на Бельмо.

Бельмо сжал кулаки, шагнул в сторону Фрика.

— Хватит! — поднял руку Хома. — Фрик, проваливай уже. Иди вон в дом и трахни мамашу, или собачатину ту дохлую у забора, или еще кого-нибудь… Короче, съебись и дай нам проблему решить.

Фрик демонстративно сплюнул, после чего прогорланил:

— Есть, товарищ хер-майор! Разрешите подорваться?

— Я лейтенант.

— Есть, хер-лейтенант!

— Пиздуй. — Хома повернулся к своему внештатному переводчику. — Так что, сделаешь?

— Не вопрос, — отозвался Бельмо, — только вот… Шеф, ты уверен, что оно надо? Чертям доверия нет и не было. Может, ну его на хуй?

— Нет, не может. Не сейчас, по крайней мере.

— Ну, смотри сам. Ты — шеф.

— Верно, я — шеф.

Подойдя к спуску в подвал, Бельмо затараторил на бесовском языке и, получив ответ, обернулся к Хоме:

— Интересуется, как там его родня.

Хома нахмурился еще больше. Он вновь посмотрел на дом, благо вопли прекратились.

— Скажи, нормально все с родней — целехонькие, никто их не обижает, сидим, чаек попиваем.

Бельмо крикнул что-то в подвал и, получив новую порцию тарабарщины, кивнул Хоме:

— Порядок. Обещает не стрелять.

— Ладушки…

— Ну что, шеф, пошли?

Хома стер пот с лица, выдохнул:

— С Богом, что ли…

Взяв АКМ наизготовку, он шагнул к лестнице и настороженно спустился на первую ступеньку, затем еще на одну и еще…

В этот момент дверь дома распахнулась, и на крыльцо вылетела уже немолодая женщина. Следом появился обнаженный по пояс Скиф. Вытерев с расцарапанной щеки кровь, он с неприкрытой злобой посмотрел на женщину.

— Ах ты ж ебаная обезьяна! Да как ты…

Женщина отчаянно заголосила, и практически сразу в подвале затрещал автомат. Хома дернулся было назад, но тут же рухнул, подкошенный очередью.

— Блядь! Блядь! Блядь!

Бельмо подскочил к Хоме и, подхватив его, поволок наружу.

— Скиф, ты мудак, сука! — орал Хома, дергая окровавленными ногами. — Я тебя, уебок, собственными руками удавлю!

Скиф вытащил из кобуры пистолет и дважды выстрелил в женщину — в спину и в затылок, после чего соскочил с крыльца и прогулочным шагом подошел к извивающемуся в пыли Хоме.

— М-да, печально все, — хмыкнул Скиф, поигрывая мускулами. — Но жить будешь, командир.

— Ты, бля, сучий потрох, подождать, бля, пару минут не мог?! — бесновался Хома. — Мы с ним, сука, практически уже договорились, а теперь…

— А теперь его придется убить, — просто сказал Скиф. — Окуляр, гони сюда грушу.

Бельмо давно уже научился не обращать внимания на все те прозвища, которыми его одаривали «понимающие» сослуживцы. Глаза он лишился пару лет назад, когда один из его приятелей невзначай наступил на «лягушку». Рана заживала тяжело, но вот привыкнуть к жуткому шраму, оставленному на лице злосчастным осколком, оказалось куда сложней. Благо это все уже позади.

Скосившись на притихшего Хому и получив его негласное разрешение, Бельмо отстегнул гранату.

— Держи.

Скиф взвесил гранату на ладони, крепко сжал ее, после чего развел усики и осторожно вынул чеку. Он обошел спуск в подвал и, насколько смог, заглянул внутрь. Какое-то время молча и с неприкрытым злорадством на лице изучал изрешеченную пулями лестницу и капли Хоминой крови на ней.

— Эй, командир, а тебе еще повезло, — усмехнулся он. — Окажись ты ступенькой ниже, чертяра бы тебе яйца отстрелил.

— Вот было бы клево, да? — вставил Фрик.

— Завязывайте уже со своими шуточками! — рявкнул Хома. — Тоже мне юмористы, блядь, выискались. Скиф, тебя, сука, вообще под трибунал отдавать пора!

Скиф повернулся к Хоме.

— Тебя, если что, тоже.

И зашвырнул гранату в подвал.

***

— Чего она там кричала? — спросил Хома некоторое время спустя.

— Сказала, что мы его сестру обесчестили, — ответил Бельмо, с сомнением поглядывая на подрагивающие Хомины руки. — Шеф, тебе бы в госпиталь, выглядишь паршиво…

— Да знаю, знаю, — отмахнулся Хома, а после добавил: — Неудивительно, что абрек пальбу начал. Я б тоже так поступил.

Он провел ладонью по взмокшему от жары и боли лицу и не заметил, как размазал по лбу и щекам густую липкую кровь. Поймав насмешливый взгляд Скифа, помрачнел.

— Эй, мужики, зацените-ка, че я тут откопал!

Фрик со счастливой улыбкой выскочил из подвала. В одной руке он сжимал армейский нож, а в другой — изуродованную взрывом голову.

— Выбрось это, придурок, — велел Борзый.

— Ага, щас!

Фрик швырнул голову в песок, а потом вдруг сорвался с места и пнул ее.

— Последние секунды до конца матча, — орал он, гоняя голову по двору. — Нападающий проводит удар и… бля… го-о-л!

Наблюдая за его импровизированным футболом, остальные мало-помалу начали улыбаться.

— Все ж малый хоть и пришибленный, но забавный, — констатировал Бельмо.

— Лучше такой, чем в инвалидном кресле или, того хуже, в цинке, — вставил Борзый. — Ишь ты, меньше года как на фугасе подорвался — и ничего: носится как оглашенный. Редко кому так фартит…

Хома отрешенно следил за обезьянничеством Фрика, мысленно удивляясь, насколько же безумен мир. «Вот она — оборотная сторона этой злоебучей войны», — с грустью думал он.

Наконец изуродованная голова полетела в колодец и исчезла в огненном гейзере. Запахло жареным мясом и палеными волосами.

— Шкет, тебе определенно в «Манчестер Юнайтед» надо, — похвалил Скиф, хлопнув Фрика по плечу. — Кстати, что там с моей сукой?

— Че-че, кончилась она! После тебя там практически ничего не осталось.

Стукнув себя в волосатую грудь, Скиф самодовольно осклабился.

— Так с девкой все? — погрустнел Борзый.

— Не, братан, я тут ни при делах, — отмахнулся Фрик. — Я когда пришел, она уже того — скопытилась. Бля, да у нее дырень вся в мясо, живого места нету! Будто суку ножом выдрючили! Так что… — он с затаенной обидой глянул на Скифа, — мудак ты, Скиф.

Тот мгновенно переменился в лице.

— Давненько, гляжу, ты в еблище не получал. Что, нет? — Он подошел к Фрику, буквально навис над ним и закричал: — Тогда завали-ка хавло, уебок! Не дорос ты еще, чтоб на дядю бочку катить!

— Скиф…

— Если у тебя проблемы какие, то можем решить их прямо сейчас! Ну? Тебе один хуй к дантисту поход заказан.

— Скиф…

— А коли ссышь, так моську прикрой свою поганую и не рыпайся! Ага?

Фрик испуганно отвел взгляд, и Скиф презрительно шлепнул его по лицу.

— То-то же.

— Скиф! — рявкнул Хома. — Может, уймешься уже? Иди посмотри, все ли там, в избушке, в порядке.

— А что там может быть не в порядке?

— Иди, блядь, и посмотри!

— Слушаюсь, товарищ лейтенант, — буркнул Скиф.

Окинув Фрика уничижительным взглядом, он вразвалочку пошел к дому. У крыльца вдруг остановился, секунду-другую задумчиво рассматривал труп женщины, затем улыбнулся и ногой перевернул его на спину. Расстегнув пуговицы на штанах, принялся мочиться покойнице на лицо.

Какое-то время все молча наблюдали, как моча смешивается с кровью убитой, как стекает по щекам, по выпученным от выстрела в затылок глазам… — и зрелище это показалось им настолько отвратительным, что они отвернулись. Вновь уставились на Хому — выглядел тот прескверно.

— Шеф, ты, кажись, это… отключаешься, — заволновался Бельмо.

— Вполне может быть, — кивнул Хома. — Борзый, когда там уже транспорт? Скажи, что я ранен, пусть поторапливаются…

Он бросил усталый взгляд на Скифа, которого невзлюбил с первого дня знакомства — в конечном счете даже Фрик был более адекватен, чем эта жаждущая крови гора мышц, — и вдруг закричал:

— Скиф, сзади!

Хорошо натренированный Скиф резко обернулся и голой ладонью перехватил лезвие направленного на него ножа. Нырнув вправо, мощным апперкотом сбил нападавшего с ног и от всей души пнул его в голову.

— Твою ж, сука, мать! — прошипел Скиф, вытаращившись на свою изувеченную руку, в которой по-прежнему был зажат нож. — Пальцами, бля, шевелить не могу… Пиздец какой-то! Видать, сухожилия повредил.

Остальные уже стояли возле него. Бельмо с Борзым подняли несостоявшегося убийцу и заглянули тому в лицо.

— Совсем пацан еще.

— Неверно, — покачал головой Скиф. — Пацан — это человеческий недоросль в период полового созревания. А тут у нас выблядок обезьяны, будущий, сука, черт. Эй, Фрик, помоги вытащить нож, у меня чет не особо выходит… Да не трясись ты! Это всего лишь кровь и мясо. Наш Абсцесс мигом все заштопает…

Фрик осторожно вытянул лезвие из конвульсивно сжавшейся ладони Скифа.

— Вот за что уважаю чертей, — пробормотал тот, — так это за их перышки. Здесь они и вправду мастера.

— Что с этим-то делать? — спросил Борзый, указав на мальчишку. — Ему лет двенадцать, не больше.

Бельмо хмыкнул.

— Что делать, спрашиваешь? Мы его семью на фарш пустили, как думаешь, что нам теперь с ним делать? Они ведь подобного не прощают. Да и сдаваться не в их духе. Вырастет, сученыш, станет злобным чертилой и пойдет в какой-нить бесовский отряд. Будет фугасы на дорогах закладывать да по нашим парням из эсвэдэхи палить.

— Это если вырастет, — уточнил Скиф.

Он склонился над мальчишкой и здоровой рукой пару раз хлестнул того по щекам. Мальчишка застонал и приоткрыл глаза, с ненавистью уставился на Скифа.

— Ого, — присвистнул Скиф, — да тут никак личное! Ты чего ж, малец, обиделся, что я твоей мамаше — этой грязной вонючей гамадриле — ее гнусную рожу обоссал? Ну так привыкай. Таков ваш удел…

Мальчишка с криком рванулся на Скифа, но тут же получил еще один сокрушительный удар в челюсть и безвольным мешком сполз на землю.

— Але, служивые! — заорал позабытый всеми Хома. — Вы там, бля, в картишки, что ли, перекинуться решили?

— Как же он заебал скулить, — вздохнул Скиф. — Идите узнайте уже, чего он все говном исходит. А я пока об этом выблядке позабочусь.

Когда остальные отошли, Скиф извлек из кобуры пистолет и навел его на мальчишку. Но… что-то было не так. Перед глазами снова и снова вставал взгляд этого недомерка — непокоренный, полный решимости и холодной ярости.

Подумав, Скиф опустил пистолет.

— Говоришь, сдаваться не в их духе? Что ж, это мы еще посмотрим…

***

К тому времени, как прибыл БТР, Хома уже потерял сознание. Скиф этому несказанно обрадовался, ведь слушать нытье этого вечно потного куска сала, не пойми за какие заслуги получившего звездочки лейтенанта, не было ни сил, ни желания.

— А это еще что за на хуй? — воскликнул сержант, увидав, как Скиф волочит по земле мальчишку. — Подружку себе завел?

— Что, ревнуешь? — отозвался Скиф. — Лучше помоги его наверх загрузить.

— Зачем?

— В расположение повезем, жить у нас будет.

Остальные удивленно посмотрели на Скифа.

— Ты, часом, на солнце не перегрелся? — поинтересовался Борзый. — Серьезно его с собой взять хочешь?

— Серьезно я твою мамку выеб, а это так… развлечение.

Борзый нахмурился.

— Еще раз что-то подобное про мою мать скажешь, и я тебе башку откручу. Уяснил?

Стычка с Борзым не входила в планы Скифа, и он непринужденно улыбнулся:

— Да расслабься, я ж шуткую! Всему виной блядская жара, вот шарики за ролики и заходят. Ну так что, мужики, подсобите?

Они втащили мальчишку на БТР, и сержант ловко связал ему руки бечевкой. Сам же уселся рядом, с прищуром посмотрел на Скифа.

— Слышь, а если без шуток, на кой тебе этот чертенок сдался? Пойми меня правильно, но чет слабо верится, что вы собрались из него сына полка воспитать.

— Да вот в чем штука, дружище, — ответил Скиф, — хочу раба из него сделать. А заодно посмотрю, насколько его хваленой непокорности хватит.

— Хм, любопытная, конечно, затея… А начальство что думает?

— Да кому какое дело, что оно там думает! — скривился Скиф. — Ты наше начальство видел? Клал я на них!

Сержант улыбнулся, и БТР неторопливо покатил по пыльной дороге, оставляя полуразрушенную деревеньку со всеми ее убитыми далеко позади. Солнце нещадно жгло с безоблачного неба, и взмокший Хома неустанно бредил, вздрагивал, пускал слюни и даже умудрился обмочиться. А вдали вырисовывались развалины города, откуда ветер изредка приносил звуки выстрелов.

— Наши дурью маются, — объяснил сержант. — Делать-то все равно нечего, вот и палят по домам из крупного калибра. Черти все в норы попрятались, не суются.

— А нового чего слышно? — спросил Борзый.

— Да брось, какое там! — отмахнулся сержант. — Глухо, как в твоем, мать его, танке! — Порыскав по карманам, он заглянул в люк и окликнул одного из десантников: — Эй, Павлуха, ебать тебя в ухо, угости-ка старого вояку папироской.

— Выкуси! — было ему ответом. — Дембель недоделанный…

Усмехнувшись, Фрик негромко запел:

А на войне, как на войне,

Бухло и суки, ганжик в цене.

А на войне — паскудный труд,

Ты всех ебашь, а то убьют.

А на войне, как на войне-е,

Черти, по-о-мните обо мне.

Ведь ща война — судьбы венец,

Как ни крути, а вам пиздец.

И все дружно подхватили:

Комбат-батяня, батяня-комбат,

Мы раком нагнули всех чертенят!

Горят их села, деревни горят,

Выебли в сраку мы всех чертеня-а-т!

В это время мальчишка пришел в себя и, быстро осмотревшись, злобно уставился на Скифа.

— Глянь-ка, да он прям влюбился, — заметил Бельмо. — Только на тебя и таращится. Никто другой ему, по ходу, не нужен… Так что с ним делать-то будешь, а, Скиф? Чего тебе от этого пиздюка надо? Он же вонючий грязный черт!

— Не-а, не черт он.

Бельмо возмущенно закашлялся, в то время как остальные повернули головы и в очередной раз удивленно посмотрели на Скифа. Один только Хома, изредка вздрагивая, продолжал о чем-то бормотать.

— В смысле?

— У него есть имя, — с серьезным видом произнес Скиф.

— Ха! И давно ты на ихнем наречии шпаришь? — не без издевки спросил Бельмо.

— Его зовут… Плевок! — Скиф хлопнул себя по коленке и громко заржал. — Плевок, слыхали? Ха-ха! Вот как мы его теперь будем звать! Плевок, бля! Уха-ха!

— Плевок? А что, чем не имя? — одобрил сержант. — Самое оно для обезьяньего заморыша.

Бельмо нагнулся к мальчишке и что-то ему сказал. В ответ тот прокаркал несколько слов и демонстративно сплюнул.

— Ах ты ж плесень подноготная! — рассердился сержант и принялся избивать пленника. — Вздумал мне, падла, технику пачкать?!

— Слышь, Бельмо, а что ты ему сказал? — поинтересовался Скиф.

— Сообщил, как его теперь зовут.

— А он?

— Он? Обещался тебя убить.

Скифу это совсем не понравилось. Вынув из ножен на ноге самодельный охотничий тесак, он подсел к едва отдышавшемуся после избиений мальчишке.

— Братух, попридержи-ка его, чтоб не рыпался, — попросил Скиф сержанта. — А ты, Фрик, растопырь сученышу пальцы.

— Не вопрос, — охотно согласился Фрик. — А на хуя?

— Сейчас сделаем так, чтоб гнида эта малолетняя стрелять не смогла. Мало ли чего в жизни бывает.

Осознав, что его ждет, мальчишка было дернулся, но тут же получил от сержанта два тяжелых удара в лицо и, отплевываясь кровью, жалобно завыл.

— А нечего было такими словами кидаться, — прошипел Скиф.

И, злобно усмехнувшись, начал методично отрезать Плевку пальцы.

***

Дня через три Скифа вызвал к себе Нытик.

— Чего ему там опять неймется? — ворчал Скиф. — Бля, неужто больше не на кого перегаром дышать?

— В душе не ебу, — пожал плечами Борзый. — Требует тебя, и немедленно.

— Да чтоб он, сука, от цирроза подох!

Скиф вышел на улицу и, сладко потянувшись, уставился в дальний угол бетонного забора, где под навесом на цепи сидел порядком уже отощавший Плевок. Невдалеке от него вольготно разлеглась сморенная полуденной жарой ротная дворняга по кличке Котлета. Все было обустроено таким образом, что Котлета, также посаженная на цепь, могла добраться до Плевка лишь в том случае, если тот не забивался в самый угол. Готовая изодрать мальчишку в куски, эта огромная псина часами с пеной у рта облаивала его, но поделать ничего не могла. Плевок же не решался выходить из своего угла. Все с той же нескрываемой злобой косился он на Котлету и на хохочущих военных, но с особой яростью — на Скифа.

— Эй, говно, как оно? — крикнул ему Скиф.

Когда он только привез Плевка в расположение роты, тот был едва живой. В худшем даже состоянии, чем Хома. Позже местный лекарь-калекарь по прозвищу Абсцесс сообщил, что затея с пальцами оказалась не самой удачной, да и «сама процедура ампутации была проведена крайне небрежно». Мальчишку он, конечно, подлечил, руки ему забинтовал, но все равно напророчил всяких гангрен и заочно списал в покойники.

Тем не менее Плевок оклемался.

«У этого зверья уникальная выживаемость, — подметил тогда Бельмо. — На них все как на собаках заживает».

Плевок даже более-менее свыкся с тем, что на руках у него отныне нет ни одного пальца. А после того, как Скиф пригрозил вырезать ему язык и пассатижами выдрать все зубы, если он вдруг вздумает поорать или попробует кого-нибудь укусить, Плевок и вовсе сделался смирным.

Но огонь в его темных глазах так и не потух.

— Ну что, обезьяна, жив еще? — Скиф окинул его презрительным взглядом. — Смотрю, отсиживаешься тут себе, да? Оно и правильно, делать-то больше нечего. Да не ссысь ты, дядя нынче добрый и пиздить тебя не станет. Только если совсем чуть-чуть… А попозже я даже принесу тебе параши похлебать. Но учти, непокорный ты наш воин Аллаха, чтоб не как в прошлый раз. Иначе накажу.

Плевок не понимал того, что говорит Скиф, но знал, что насмешливые интонации в голосе этого злобного вояки не сулят ничего хорошего. Изверг наверняка вновь начнет стегать портупеей, либо же вывалит на него ведро с помоями и заставит все это съесть. Спасало лишь то, что устраиваемые Скифом пытки не отличались особой изощренностью, и за те три дня, пока Плевок томился в расположении роты, он уже успел прочувствовать на себе всю скудность фантазии своего мучителя…

Скиф потрепал Котлету за ухом, после осклабился и смачно харкнул в мальчишку.

— Эй, Плевок, держи плевок!

И рассмеялся.

Так настроение у Скифа оставалось хорошим вплоть до того момента, пока он не постучался в канцелярию командира роты.

— Разрешите?

— Заходи, заходи, — махнул ему Нытик, откладывая в сторону очередной порнографический журнал. — Ну, чего нового?

В помещении стоял терпкий сивушный запах, а в лучах солнца, струящихся из наполовину зашторенного окна, клубилась пыль.

— Нового? Да ничего. Все как всегда. — Скиф уселся на стул и внимательно посмотрел на Нытика. — Воюем, недругов уму-разуму учим, красавиц из лап разбойников вызволяем…

— Воюете, значит? Ну-ну. Правильней сказать, наверное, хуйней страдаете?

Нытик горько усмехнулся; выглядел он неважно — сказывались последствия бурных возлияний.

— Так ведь… — Скиф неопределенно пожал плечами, — служба такая. Если ничего не приказывают, что еще обычному солдату делать?

— Для начала, ты у нас прапорщик, — поправил Нытик. — И в отсутствие Хом… лейтенанта ты как бы за него.

— Кстати, что там с ним?

На самом деле Скифу было глубоко плевать как на Хому, так и на извечные стенания Нытика. Этих двоих он нисколько не уважал, и все их разглагольствования не вызывали у него ничего, кроме откровенного презрения вперемешку с глухим раздражением.

— Бог даст, скоро поправится. — Нытик серьезно посмотрел на Скифа. — Ты в курсе, что он винит тебя в произошедшем? Я, конечно, все понимаю… Блядь, да я даже решил не обращать внимания на твое поведение! Какая, к черту, дисциплина, когда можно забить на все хуй, верно? Но… Скиф, из-за твоей халатности едва не погиб человек!

— Я-то здесь при чем, товарищ капитан? — включил дурака Скиф. — Хома… то есть лейтенант наш, он же в тот подвал сам полез. Никто его туда не тащил, напротив, всячески отговаривали.

Нытик погрустнел. Откинувшись на спинку кресла, он уставился в окно, из которого открывался вид на бетонную, в завитках колючей проволоки стену.

— В общем, я тебя чего вызвал…

«Понятия не имею, еблан ты этакий, на хуя тебе понадобилось меня с койки подрывать! — злобно подумал Скиф. — Если для того, чтоб про дебила Хому потрещать, так я и без тебя, сука, все знаю. Не-е, здесь явно что-то другое…»

Он скользнул взглядом по землистому лицу Нытика и встретился с его покрасневшими слезящимися глазами.

— Как там пацан твой поживает? — как бы невзначай спросил Нытик.

— Плевок, что ли? Так нормально поживает. Трудится на благо нашей великой демократической нации и постепенно свыкается с мыслью, что он всего лишь жалкий черножопый раб…

— И что ты с ним планируешь делать?

— Так ничего особенного, товарищ капитан. С парнями покуражимся немного, а потом… ну-у…

— Ясно. — Нытик страдальчески вздохнул. — А не боишься, что он как-нибудь ночью удерет из своего угла и прирежет тебя, пока ты спишь?

— Кто? Плевок?! — Скиф от души расхохотался. — Не-е, командир, никуда это убожество не удерет. Да и резать ему уже нечем — уж я-то об этом позаботился! — При этих словах Нытика передернуло. — А вообще, если интересно, то не такая смерть мне на роду написана. Я, командир, помру либо с грушей в одной руке и с калашом в другой — отстреливаясь от полчищ вонючих чертей, — да, точно! Как настоящий, сука, герой! Либо же в своей постели загнусь — наглухо ебнутым старпером. Исключительно после того загнусь, как какая-нить цыпа оформит мне качественный отсос. Но точно не от руки Плевка! Нет уж, товарищ капитан, увольте!

— Звучит довольно самоуверенно.

— А иначе нельзя, — заявил Скиф. — У победителей не бывает никчемных смертей. А я — победитель!

— Да-да, конечно… — Нытик устало протер глаза. — Тем не менее, победитель, пацана отсюда нужно убрать.

Именно этого Скиф и ждал. С самого начала, как только втащил извивающегося полуобморочного Плевка в расположение и каким-то чудом — даже слишком просто! — ухитрился заговорить Нытику зубы, Скиф знал, что рано или поздно тот обязательно вернется к этой теме.

— Почему?

Нытик не сдержался — шмякнул кулаком по столу, закричал:

— Да потому, бля, что здесь воинская часть, а не индонезийский, сука, бордель! Потому, бля, что мы, сука, миротворцы, а не охуевшие оккупанты! Или ты реально настолько туп, что не видишь разницы?!

Скиф нахмурился: лишь капитанские погоны уберегли Нытика от как минимум двойного перелома челюсти.

— У нас, бля, на цепи, на виду у всех сидит, сука, ребенок! — не унимался Нытик. — Ребенок, бля, над которым ты с дружками издеваешься с утра до ночи! Это, по-твоему, нормально?! А если какое чучело с фотоаппаратом припрется и щелкать начнет, что тогда? Может, сразу репортеров пригласим? Я слышал, они жуть как любят подобное — чтоб потом в газетах об этом писать или, того хуже, по ящику демонстрировать! Они, если ты не в курсе, за такую хуйню всякие премии получают, а мы дружно под трибунал идем! Тебе оно надо?! Мне вот лично на хуй не сдалось! Да и вообще… — блядь! — вся эта ебаная война мне на хуй не сдалась, а тут еще вы — герои-победители, сука!

— Какие репортеры? Нет же никого! — буркнул Скиф.

— Это пока нет! — Нытик рухнул обратно в кресло, тяжело задышал. — Пока нет, но могут объявиться. Да и… твою ж мать, Скиф, а если черти прознают? Они ж на нас конкретную охоту устроят. Тебе трупов мало, а? Забыл уже, как выглядят наши ребята после плена? Или те, чьи тела на дорогах бросают, чтоб нестреляный молодняк попугать, — забыл, да?

— Ничего я не забыл, капитан, — прошипел Скиф. — Все прекрасно помню. Вот потому и притащил сопляка — хотел проверить, насколько его выдержки хватит.

— И как, проверил? — Нытик вновь посмотрел на стену за окном. — Выдержку он у мальчишки проверяет, пиздец какой-то! Да не этого ты хотел, Скиф. Заняться тебе просто нечем, вот и все. Думаешь, мне о твоих забавах не известно? Да все я знаю! И как ты в городе себя ведешь, как с местными обращаешься. — Он кивнул на царапины у Скифа на щеке. — Ты ж у этого мелкого всю семью порешил. Ты, Скиф, а не кто-то там! Сестру его на кой-то хрен ножом исполосовал, мамку застрелил, а брату, который уже готов был сдаться, гранату под нос засунул.

— Товарищ капитан, если вы хотите рассказать мне о том, как замечательно стучат мои… э-э… боевые товарищи, то я и сам все прекрасно знаю. Обойдемся без этого.

— Дело не в том, кто как стучит, Скиф. Дело в том, что ты неуправляем…

Скиф поднялся со стула.

— Надеюсь, мы закончили?

— Сядь! — в голосе Нытика зазвучала сталь. — Закончим, когда я скажу. Пока еще я здесь командую.

— Тогда ближе к делу.

— Собственно, проблема в том, что через день-другой к нам сюда какой-то полковник нагрянет. Очень серьезный полковник, смотреть и проверять все будет. А поскольку мне тут неприятности не нужны, от мальчишки придется избавиться.

— Хорошо, завтра…

— Сегодня!

Скиф внимательно посмотрел на Нытика, скрипнул зубами и сжал здоровую руку в кулак. Другая все еще двигалась плохо, и Абсцесс сообщил, что заживать она будет невероятно долго и, скорее всего, крайне болезненно.

— Но…

— Скиф, никаких «но»! Ты сегодня же куда-нибудь денешь этого пацана.

— Пацан — это человеческий недоросль в период…

— Это приказ, блядь!

Скиф злобно выдохнул:

— Хорошо. Я сегодня устрою казнь.

Нытик вздрогнул, отвел взгляд. Он долго над чем-то раздумывал, а потом, сдавшись, потянулся к журналу с голой красавицей на обложке. Ему вдруг очень захотелось напиться и как можно скорее забыть обо всем этом безобразии.

— Просто избавься от него, — упавшим голосом велел он.

— Я убью его, товарищ капитан, — улыбнулся Скиф. — И буду делать это о-очень долго и о-очень изощренно — так, чтоб его вопли по всей округе услышали.

Нытик ничего не ответил. По-прежнему не глядя на Скифа, он раскрыл журнал и погрузился в созерцание прелестей «сгорающей от страсти» Жозефины.

Скиф же какое-то время с ухмылкой наблюдал за своим командиром, после чего молча поднялся со стула и вышел прочь.

***

Ближе к вечеру вдрызг пьяный Скиф вывел Плевка в небольшой пролесок, где швырнул ему лопату и велел копать.

— Трудновато пиздюку будет, — хихикнул Фрик. — Пальцев-то нету.

— А мне поебать! — отрезал Скиф.

Остальные молча стояли в стороне и наблюдали за тщетными попытками Плевка справиться с лопатой.

— Скиф, не мучай его, хватит уже, — сжалился Борзый. — Дай пацану спокойно помереть, он и так натерпелся.

— Ебальник прикрыл! — гаркнул Скиф, тщетно пытаясь устоять на ногах. — Хочешь жалеть их, да? Этих зверей, которые… которые, сука, наших ребят на ремни пускают… Если хочешь их жалеть, то заведи себе собственного раба. И жалей! Можешь даже жениться на нем… А этот, блядь, мой! Понял? И если бы не ссыкун с капитанскими звездами на погонах, то Плевок бы спокойно дожил до завтра. И до послезавтра тоже… Но ведь нет! Приказ, сука, есть приказ… Эй ты, говно, рой уже себе могилу!

Он размахнулся и ударил Плевка прикладом в спину. Тот рухнул на колени и, обернувшись, исподлобья зло посмотрел на своего мучителя.

— Так и не вышиб я из тебя этого взгляда, — разозлился Скиф. — Уебище ты лесное, все так же на меня таращишься, да? Шлепнуть небось, сука, мечтаешь, да? Ну-ну… Как же! Не-е, мразь ты черножопая, не убьешь ты меня. Не убьешь, понял?! Меня другая смерть ждет — геройская! Я умру, расстреливая твоих отцов и дедов, ну… или спуская в рот грудастой потаскухе. Но не ты меня грохнешь. Даже и не мечтай…

Отложив автомат, он велел Фрику взять лопату и вырыть яму.

— А я пока с рабом покумекаю.

С этими словами Скиф принялся методично избивать Плевка руками и ногами, на что тот лишь всячески прикрывал голову, отплевывался кровью и изредка что-то рычал…

Минут десять спустя Фрик выбрался из новоиспеченной могилы.

— Глубже надо, — хмыкнул Бельмо. — Так его бродячие псы раскопают.

— Да не, — отмахнулся Фрик, — как раз по нему размерчик. Самое оно для падали.

— Заебись, — стирая с лица грязный пот, пробормотал запыхавшийся Скиф. — Чет, бля, мутит меня не по-детски. Видать, перебрал я… А все, сука, Нытик виноват! Ссыкло позорное! Офицер, блядь! Понятно теперь, почему мы войну никак не выиграем — такие, блядь, у нас, сука, офицеры…

Он отошел от Плевка и с раздражением посмотрел на свою перебинтованную руку: марля пропиталась кровью.

— У тебя, кажись, рана открылась, — заметил Бельмо.

— Без тебя знаю. Ведите сюда уебка, сейчас кончать его будем.

Они подтащили Плевка к яме.

— Ты погляди-ка, даже не нервничает, — удивился Фрик.

— А хули нервничать? — сказал Борзый. — Он смирился.

— Смирился?! — Скиф, пошатываясь, шагнул к Плевку, присел на корточки и посмотрел ему прямо в глаза. — Стало быть, все-таки сдался, да? Любитель ебсти овец и собственных сестер… бесстрашный воин, бля, Аллаха… Ха-ха! Все ж покорился, да? Сломал я тебя, уебка! Могила тебя сломала! То-то же, черножопая ты гнида. Запомни свое место — место, сука, раба! — потому что в скором времени… — да-да, в скором времени, сука — так будет с каждым из вас! Мы будем драть ваших сестер, ссать на лица вашим матерям и играть в футбол головами ваших отцов и братьев! Потому что мы — победители! За нами, сука, правда! У нас в руках — сила! И вы ничегошеньки не сможете с этим поделать, потому что вы… — все вы и каждый в отдельности! — всего лишь засохшие плевки на подошве моих берцев… Понятно, да? Все уяснил, а, сученыш?..

Буквально задыхаясь от охватившего его смеха, Скиф покачнулся, потерял равновесие, и в этот момент Плевок внезапно сорвался с места и бросился прямо на него. Не издав ни единого звука, он сшиб Скифа с ног и, оказавшись сверху, вцепился зубами ему в горло.

— Стреляй! — крикнул Бельмо.

Фрик вскинул автомат, но Борзый оттолкнул его в сторону:

— Нельзя, Скифа зацепишь!

Бельмо выругался и, подскочив к извивающейся в пыли парочке, мощным ударом ноги сшиб Плевка. Фрик тут же дал очередь и прострочил мальчишке грудь…

Пролесок вновь погрузился в тишину.

— Вот те на! — выдохнул Бельмо, отходя в сторону.

— Да как же это?.. Да разве такое возможно?! — не унимался Фрик, глядя то на Плевка, то на дергающегося в предсмертной агонии Скифа. — За врачом надо! Хули вы тупите, бараны? Абсцесса сюда тащите!

— Поздно уже, — тихо произнес Борзый.

Фрик растерянно посмотрел на судорожно подрагивающего Скифа, чье горло было разорвано; темная вязкая кровью толчками заливала грудь.

— Вот и допрыгался, — подытожил Борзый.

Затем он шагнул к Плевку и заглянул в его умиротворенное лицо, на котором застыла кровавая улыбка победителя.

— А ведь пацан так и не покорился…