Этот рассказ является приведённой в художественную форму историей, записанной со слов Игоря Болдырева — единственного жителя одной из деревень нашей области. В журнал, где я раньше работал, эту рукопись по неизвестной мне причине не пропустили.


В 16 лет Игорь хоронил бабушку. Он стоял у гроба, держа мать за руку, и боялся наклониться к бледному телу, поцеловать покойницу в лоб. Игорь представлял, как бабушкины глаза открываются в тот момент, когда его лицо останавливается в паре сантиметров от серого морщинистого лика, а старухины губы растягиваются в улыбке, оголяя блестящие коронки на зубах.

Мать говорила ему: «если не хочешь, то не надо, главное мысленно попрощаться». Но Игорь не смел отступать. Вжавшись в руку матери, он проговорил про себя: «никогда тебя не забуду, бабушка, и дом наш не забуду, и не продам никогда», потом робко наклонился к бабушке и, тихо причмокнув, коснулся дрожащими губами маленькой иконки в золотой рамочке, что лежала на бабушкином животе. Боясь сдаться, он не стал разгибаться полностью и, нависая над гробом, стал перемещаться к лицу покойницы. Миновав мраморные руки с бледно-синими ногтями, он снова вспомнил об ужасной гримасе, но теперь-то, на половине пути, уж точно нельзя было отпрянуть назад и спрятаться за материну юбку.

Бабушка лежала недвижимо, как восковая фигура. Игорь поцеловал её в лоб и быстро выпрямился и громко вздохнул, точно вынырнул из деревенского пруда.

Когда лакированная шестиугольная крышка ложилась на мрачный ящик, парень заметил, что голова у бабушки слегка повёрнута. И вдруг её глаза приоткрылись, как у только что разбуженного человека, а губы задрожали и в мгновение расползлись в добрую улыбку, какие бывают у провожающих своих сыновей в далёкий путь матерей, перед тем, как спрятаться за платком и горько заплакать.

Игорь дёрнул мать за рукав, но та, утирая слёзы, не обратила на сына внимания. Крепкие руки деревенских мужиков взялись за молотки и за полминуты вогнали в крышку несколько гвоздей. Парень знал, что настоящее прощание случается не во время жутких поцелуев в лоб и даже не во время падения первых комьев чёрной земли на гроб, а именно теперь, когда последнюю кровать родного человека заколачивают и превращают в простой деревянный ящик с разлагающимся содержимым, каких миллионы гниют под человеческими ногами.

С тех пор прошло много лет. Игорь схоронил обоих родителей, обзавёлся семьёй, в середине девяностых стал заниматься бизнесом, сколотил состояние. И про обещание своё не забыл: в начале нулевых заново отстроил бабушкин дом в деревне, правда, занимался не сам, а поручил все работы строительной компании.

Потом Игорь прогорел. Разменяв четвёртый десяток, по глупости опошлился, развёлся с женой, позабыл про детей. Партнёры по бизнесу подставили, сказали решать: уходишь сам с частью денег или уходишь без всего и по этапу. Осталась у него одно место, куда можно было податься. Новый дом он увидел впервые в 2015. Приехал в деревню в обед, прошёлся по родным местам и чуть не взвыл от отчаяния прямо посреди пустого поля, осознав, что Родина его мертва. Большая часть домов скрывалась за разрушенными заборами, остальные либо совсем покосились и развалились, либо сгорели дотла. Ни одной живой души не было на опустевших улицах, которые теперь и улицами нельзя было назвать.

Домой он шёл совершенно поникший, насупившись, в глазах его остовы домов вдруг вспыхивали, неуловимым мгновением детского восторга, обращались теми образами, что Игорь принёс с собой из беззаботного детства. Но зацепиться за светлую мысль он никак не мог, она ехидно ударяла исподтишка, точно на долю секунды учуянный аромат старых дедовских духов или бабушкиного мяса по-французски, но тут же вмешивалась суровая реальность со своими скверными мыслями.

От его старого дома ничего не осталось, теперь на его месте возвышалась роскошная двухэтажная дача с двускатной крышей и модными, заделанными под дерево, стеклопакетами. Из окна второго этажа, где Игорь поставил себе обеденный стол и удобное дюралевое кресло, открывался отличный вид на пустую деревню, мерцающий в лучах заката пруд и негустой лесок за ним, в котором скрывалось местное кладбище.

Первые пару недель прошли гладко. Игорь рано вставал, занимался делами по двору, особенное внимание он уделял укреплению кирпичного забора и смене замков на дверях, будто предчувствуя какую-то нависшую над ним угрозу.

Воскресным утром он решил навестить кладбище. Пошёл через плотину на другую сторону пруда и остановился у небольшой ложбинки, где он всё детство играл с мальчишками в футбол и прятки. В голове треснуло горькое воспоминание: стоящая на плотине бабушка машет маленькому Игорьку рукой и кричит: «Игорюша, давай домой!»

На глазах навернулись слёзы, мужчина хотел даже немного всплакнуть — успокоить душу, но мелькнувший на периферии зрения сгорбленный силуэт заставил эмоции мигом отступить. Кто-то прошмыгнул мимо деревьев у пруда. Игорь попятился, наклонил голову в надежде рассмотреть странный объект, но ничего не разглядел. Стало жутко, оно и понятно: один в вымершей деревне, а тут ещё ранним декабрьским утром кто-то неведомый бродит возле пруда, да в тот самый момент, когда ты прогуливаешься рядом.

Игорь сделал шаг, потом ещё один, и с каждым таким шагом страх его постепенно сходил на нет, превращаясь скорее в выдуманную подсознанием отговорку, лишь бы не идти на это кладбище и не смотреть, скукоживаясь от вяжущей душу печали на чёрно-белый бабушкин портрет на мраморной плите.

Однако, подходя к кладбищу, Игорь вновь заметил силуэт, но на этот раз вполне явственно. Среди кривых, будто пальцы старой ведьмы, ветвей деревьев, копошилась сгорбленная старуха в буром бушлате. Игоря постепенно начинало колотить, он и сам не понимал, отчего вдруг его, здорового сорокалетнего мужика, так затрясло от вида самой обыкновенной старушки. Наоборот, на душе должно было стать теплее, ведь родная деревня оказалась не вымершей, пульсировало в ней ещё дряхлое сердечко. Но как мужик себя не успокаивал, паническая атака всё нарастала, то перехватывая дыхание, то болезненно отзываясь в груди.

Игорь миновал кладбищенскую ограду, приблизился к деревьям и тихо поздоровался, боясь напугать одинокую старушку. Она, даже не взглянув на него, спросила: «Ты, Игорёк?»

— Я, — ответил он, опешив.

— Чем земля пахнет, Игорёк? — спросила старушка.

Тогда мужик заметил, что своими тоненькими веснушчатыми руками она копается в кладбищенской земле, разбивает твёрдые комки ногтями и пропускает чёрную кашицу между пальцев.

Отвечать старухе Игорь не стал, сразу понял, что несчастную одиночку взял маразм. Но та настаивала:

— Чем земля-то пахнет, а? Игорёк? Думаешь, слезами? На кладбище все плачут.

Игорь окаменел, раскрыв рот от удивления. Какого чёрта умалишённая бабка знает его имя? Может, увидела, как он из дома выходил, и вспомнила, как звали маленького внучка односельчанки?

— Игорёк, — голос старухи будто бесшовно пристроился к потоку его рассуждений, отчего показался ещё более пугающим. Она всё продолжала: — Или солью человеческой, думаешь?

— Извините, — начал Игорь, поморщившись, — а вы из какого дома.

— Сла-а-ва Богу ты вернулся, — громко протянула она и громко, через зубы, задышала. — Родителями она пахнет, Игорёк, и бабушкой твоей. Думаешь, закопал и всё, отделался? Тысячу лет глупые люди не могут додуматься взять и забыть про тело без души, да, Игорёк? Ты хоть знаешь, куда она улетает и что тут остаётся? Иди, иди, она рада будет, иди.

Внутри Игоря всё опустилось, он в ужасе обернулся к памятникам и увидел, что почти все они больше чем наполовину ушли под землю, а когда снова решился взглянуть на старуху, то не обнаружил её ни на прежнем месте, ни где бы то ни было поблизости. Вместе с бабкой пропала и его паника.

«Чёрт меня за нос водил! — подумал мужик. — Точно, закружил голову, вовремя я отвернулся, ещё бы чуть и насадился глазами на ограду…» — от этой мысли его пробрала дрожь. Игорь громко покрыл воображаемого черта отборным русским матом, а потом про себя прочитал молитву, молиться вслух ему было неловко.

Среди поваленных железных памятников, припорошенных снегом, и треснувших мраморных гробниц, бабушкину могилу он нашёл очень быстро. Сердце сжалось от горя. Памятник покосился, стал похож на врытый в мёрзлую землю ромб; бабушкин портрет потрескался и походил на засвеченный негатив. Лицо её виднелось лишь наполовину, добрые глаза смотрели в самую душу внука, родной взгляд вскрывал самые потаённые гнойники и высвобождал всю накопившуюся гниль, она выливалась наружу через слёзы. Игорь пал на колени, вцепился пальцами в землю и тихо протяжно застонал. И вдруг холодный ужас ударил ему в спину, он вспомнил жуткие похороны и странную бабушкину улыбку из гроба. И сию же секунду, как назло его и без того истрёпанному душевному состоянию, издевательски и торжественно кто-то над самым ухом прошептал: «Вот она, бабушка!»

Игорь истошно завопил, упал на живот и быстро посмотрел наверх. Он затрясся, как от прошибающего насквозь ветра, когда увидел над собой жёлто-коричневое лицо бабки в буром бушлате. От неё тянуло чем-то сладковато-цветочным, так пахли прикованные к постелям обитатели хосписа, в который Игорь определил свою мать, а когда старуха раскрыла рот, то в нос мужику ударил знакомый запах спирта.

— Бабушка придёт, ты иди домой, не лежи на снегу, — говорила она, пятясь назад.

Игорь дождался, пока жуткое лицо пропадёт из его поля зрения, поднялся, осмотрелся, убедился, что рядом больше никого нет, и со всех ног побежал домой. До вечера его лихорадило, поднялась температура, ломило конечности, сводило суставы. С наступлением темноты он заперся в доме и до самого утра лежал при включённом свете, боясь, что страшная галлюцинация повторится.

Следующий случай, ставший кульминационным во всей этой истории, произошёл спустя четыре дня после инцидента на кладбище. Поздно вечером Игорь сидел на своём любимом месте — в кресле у окна на втором этаже — в темноте. Придя в себя, он уже не боялся увидеть черта в образе бабки и в своих стенах чувствовал себя в полной безопасности.

Сквозь стекло он вглядывался в небо в поисках единственного знакомого ему созвездия — Большой медведицы. Под огромным тёмным куполом чёрным бархатом стелились пустые поля на горизонте и завораживающий тёмный лес, скрывающий медленно уходящее под землю кладбище.

Игорь сразу понял, откуда на него смотрят эти два жёлтых огонька. Они появились внезапно и просто не могли остаться незамеченными на совершенно чёрном фоне деревьев. В груди заклокотало, недавно пережитая паническая атака вернулась с новой силой. Игорь вжался в спинку кресла. Его дрожащая рука чуть слышно билась об стену в поисках выключателя. Сначала огоньки, подобно двум гигантским, застывшим на месте светлячкам, оставались неподвижны, но потом резко дёрнулись, одновременно проплыли в сторону, а затем исчезли на несколько секунд и появились в другом месте кладбищенского леса. И тогда Игорь понял, что огоньки были не чем иным как глазами, и он не сомневался, что глаза эти смотрели именно на него.

Наконец, отвернувшись от окна, мужчина нашёл выключатель и включил свет. Вместе с озарившим комнату светом в голове Игоря щёлкнула жуткая мысль: он выдал себя существу на кладбище, той жуткой инфернальной старухе, смердящей разлагающейся плотью. Руки его окропило мурашками, от плеч к вискам спазмом скользнул жгучий ужас, на лбу выступил холодный пот. Игорь повернулся к окну и, окоченев от испуга, до боли в кистях вжался в кресло. На него пристально смотрела перекошенная гримаса. Мужчине понадобилось с четверть минуты, чтобы успокоиться, ведь жуткое лицо было его отражением.

Затем его голову заняли странные громыхания и шорохи, доносившиеся с первого этажа. Позже он списал их на звон в ушах, но проверять всё равно не осмелился, лишь заперся в комнате и вскоре задремал.

Проснулся Игорь в обед. Сидя с чашкой кофе, он вспоминал все известные ему признаки порчи и атрибуты чёрных магов, о которых он по молодости читал в популярных дешёвых журналах с мистическими историями. Несколько часов Игорь потратил на поиск воткнутых в мебель так называемых могильных игл, проверял углы на наличие подозрительных символов, выведенных чёрным маркером у самого плинтуса, с энтузиазмом рылся на чердаке, впрочем, в глубине души искренне надеясь, что ничего страшного не найдёт. Но поиски его увенчались успехом в совсем неожиданном месте. Он обнаружил его случайно. Новый, заделанный под паркет, линолеум, немного выступал на широкой кухне, почти рядом с холодильником. По расчётам Игоря, в старом доме здесь находилась задняя веранда с погребом. Беглый осмотр дал ему понять, что погреб спокойно открывается — рабочие позаботились об этом и аккуратно разрезали линолеум по контурам так, чтобы он поднимался вместе с люком, не выбиваясь при этом из общей композиции.

Вспомнились ночные шорохи на первом этаже, сделалось жутко. Рядом с люком у плинтуса нашёлся и выключатель, подогнанный по цвету к стене. Игорь щёлкнул его, приложил усилие и поднял люк. Из тёмной дыры в полу потянуло сыростью и мокрой землёй. Мужчина ещё раз хлопнул по выключателю, и погреб заполнился холодным светом нескольких длинных ламп, установленных по периметру. Они осветили пыльные пустые полки, приставную лестницу в пять ступенек и небольшую железную дверь, высотой не выше полутора метров.

Игорь уже хотел спуститься, гонимый вниз жгучим интересом, но в голове снова щёлкнуло вчерашнее осознание, и ноги его стали ватными от ужаса.

«Если я в первый раз свет выключил, — думал он, захлопывая люк, — значит, всё это время он горел!».

Теперь уже никаких сомнений у него не осталось. В дом забираются какие-то люди, возможно, даже живут здесь, пока никого нет. Рабочие, без сомнения, были в сговоре с ними и специально сделали в погребе странную дверь.

Игорь заставил люк тяжёлыми баулами, в которых хранил привезённые консервы, побежал наверх, достал из сумки фонарик и кобуру, вытащил оставшийся ещё с девяностых годов пистолет и, вогнав патрон в патронник, стал заново осматривать дом. Навязчивая мысль, что незваные гости всё ещё находятся внутри, никак не отвязывалась от него, он боялся спуститься в погреб и быть погребённым там, ужасался даже думать о том, что будет, если люк над его головой захлопнет чья-нибудь рука, а потом она же щёлкнет по выключателю.

Осмотрев дом полностью, Игорь вернулся на кухню, убрал с люка баулы, спустился вниз и подёргал небольшую дверь. Заперто. Крепкому мужчине, имевшему опыт срывать с магнита современные подъездные двери в погоне за должниками, не составило особого труда расправиться и с этой, благо она была заперта с той стороны на хлипкий шпингалет.

Фонарь у Игоря был хороший, дорогой, но даже его мощного луча не хватило, чтобы осветить весь длинный коридор, который тянулся далеко вперёд и вниз, через каждые несколько метров расползаясь в стороны новыми ходами, точно дом пустил неосязаемые для человека толстые корни. Пригнувшись, Игорь шёл только прямо, не сворачивая, лишь на мгновение запускал белый луч фонаря в боковые закоулки, но те тоже расходились всё новыми и новыми коридорами. В катакомбах запах сырой земли усилился, она была повсюду, и мужчина очень боялся задеть согнутой спиной потолок и спровоцировать обвал. А ход вёл его всё дальше и всё ниже. Прикинув, Игорь решил, что сейчас он находится под прудом. Пройдя ещё немного, он очутился в просторном месте, там больше не было боковых ходов, а дальнейшая дорога стала идти в гору. Уже тогда Игорь понял, в чём дело, и до колик в сердце ужаснулся.

«Продам нахрен этот дом, — сквозь зубы прорычал он, заикаясь, — сволочи, что же наделали тут?..»

Стоило ему умолкнуть, как луч фонаря выхватил из темноты отвратительное коричнево-синее лицо. Игорь вскрикнул, опустил фонарь и выставил вперёд руку с заряженным пистолетом. Из темноты коридора на него глазели два жёлтых огонька, точь-в-точь те, что метались по кладбищенскому лесу прошлой ночью.

Вопя от ужаса, он несколько раз нажал на спусковой крючок и выпустил в огоньки всю обойму. По катакомбам глухо пронёсся старческий стон.

Игорю стало плохо и тошно, к горлу подкатила рвота. Он точно понял всё и сразу и тут же принял это за истину: ночные шорохи гости создали, когда уходили из дома, а не забирались в него! А все эти жуткие боковые ходы ведут не в пугающие недра деревни, а прямиком к сотням ушедших под землю памятников! И дело здесь вовсе не в доме, пустившим мистические корни, а в неведомых упырях, прорывших себе ходы к единственному уцелевшему дому в вымершей деревне.

— Игорюша! — сбил его с толку до боли знакомый бабушкин голос, — больно мне.

Игоря стошнило, он обронил пистолет и едва удержал в руках фонарь. Ноги сами несли его обратно к дому, комья земли валились с потолка, Игорь цеплял их то головой, то руками. Оказавшись в погребе, он немедленно закрыл дверь, затем выбрался на кухню, захлопнул люк и в исступлении повалил на него холодильник.

Сердце болело, боль отдавалась в спину и в левое плечо, дыхание постоянно сбивалось, но Игорь не сбавлял темп. В глазах его мутилось, когда он собирал самые необходимые вещи, а во время поисков ключей от машины с ним чуть не случился обморок. Пробегая около злополучного окна второго этажа, он вновь увидел огоньки, теперь их было в десятки раз больше, они носились по лесу, прыгали, взмывали над деревьями и снова опадали вниз. Всё вокруг Игоря плыло, казалось мягким и газовым, он не мог больше держаться на ногах и постоянно падал, хватаясь за сердце.

Он сидел у двери рядом с лестницей на первый этаж, пытался отдышаться, мысли его стали неразборчивы, в голове будто не было ничего, кроме смердящих комьев мокрой земли. Игорь впал в ступор и вышел из него лишь тогда, когда противно хрустнуло окно, и за побелевшим, похожим на комок паутины стеклом, он увидел иссиня-чёрное лицо со светящимися жёлтыми глазами. Упырь, оглушённый от сильного удара, верещал что-то, и крики его напоминали пронзительный женский вопль вперемешку с оглушительным стрекотанием огромного кузнечика.

Игорь пересилил себя, поднялся и, позабыв о собранных вещах, с одними лишь ключами от машины в руках побежал вниз. С кухни тоже доносился крик, но он, в отличие от визга упыря, схватил мужика за горло и впился зубами в самую душу, ведь кричала родная бабушка перепуганного Игоря.

«Игорюша, падаль такая! — вырывались ужасные звуки из-под холодильника. — Я сгнила, а всё равно ходила, а ты не ехал, дом продавать вздумал?!»

Омерзительные обвинения тормозили его, но не смогли остановить, Игорь выскочил из дома и, даже не взглянув на упыря, прилипшего полусгнившим лицом к треснувшему стеклу, сел в машину и ударил по газам. Он мчал вдоль домов, проклиная себя за длинный язык и за нелепые слова, сказанные не в том месте. Слёзы застилали глаза, а непрогретая машина никак не поддавалась и не набирала нужную скорость. Игорь посмотрел в зеркало заднего вида и до боли закусил язык, увидев, что за ним бежит целая стая желтоглазых нежитей. Он и не заметил, как приблизился к крутому повороту, тормозить было поздно, Игорь сложил руки над головой и приготовился к смерти. Машина съехала с асфальта и рухнула в кювет.

Однако в себя он пришёл уже дома. Он сидел в своём кресле напротив треснувшего окна, а в руках у него была измазанная в земле шёлковая ткань. Не прошло и минуты, как он узнал, что держит бабушкин саван, которым её накрывали в гробу.

С тех пор он живёт один в целой деревне. Погреб Игорь заколотил, бабушкин памятник на кладбище откопал и восстановил. Машина так и осталась лежать в кювете, таинственным образом из неё пропал двигатель, свечи и руль, а все четыре колеса, равно как и бензобак оказались пробиты.

***

Своими глазами я видел и машину, и заколоченный люк на кухне, и тот самый похожий на саван кусок ткани. Также, попрощавшись с Игорем, я ради интереса и к радости наших читателей заехал на кладбище, и действительно, во всём лесу приличный вид имела лишь одна могила. Вот она — Болдырева Надежда Анатольевна — смотрит с памятника и улыбается как-то по-лягушачьи.

Своего Игорюшу она, может быть, спасла, дала бестолковому внуку ещё один шанс. Впрочем, меня их семейные тайны касаться не должны.

***

©Все права на озвучивание рассказа принадлежат YouTube-каналу NOSFERATU. Другие озвучки будут считаться нарушением авторского права. Благодарю за понимание!