1

Лору Тентон разбудила гробовая тишина.

«Мёртвая», — поправил внутренний голос. Мертвая тишина. Темнота тоже была мёртвая, непроглядная, но только потому, что это сама Лора не желала в неё всматриваться. Если бы Лора все же приложила усилие и всмотрелась, стало бы очевидно, что, пока она спала, наконец случилось то, чего она боялась больше, чем тишины, темноты или даже собственной смерти.

«Это потому, что ты овца».

Голос, звучащий в голове, принадлежал ей самой, а не, как обычно, матери или Майку.

Мать никогда бы не назвала ее овцой. Она бы сказала: «Ты вибрируешь на низких частотах, девочка» или «А я предупреждала, что однажды твои негативные мысли призовут в дом беду!» И, как всегда, оказалась бы права.

Майк сказал бы: «Не беси меня, Лора, даже не начинай. Возьми (тут была бы нарочитая пауза, показывающая, что он в отличие от нее держит свои обещания и больше не использует бранные слова) айфон, включи на нем видеоняню и убедись, что твой сын мертв».

Ну, может, он не сказал бы так прямо «твой сын мертв», а использовал бы какое-нибудь нейтральное выражение. Например, «Узнай, как на самом деле обстоят дела» или «Посмотри, что там стряслось», чтобы в очередной раз подчеркнуть, что он не имеет к происходящему никакого отношения. Раз завести ребенка было Лориной идеей, то и нести всю ответственность ей.

«Надо было сразу слать его на хер, — внутренний голос не считал нужным церемониться. — Сразу, как только он слез с тебя и ты уже приняла решение не пить таблетку экстренной контрацепции».

Надо было.

— Даже не думай. Мальчик будет спать у себя, — шипел Майк после первой же бессонной ночи, когда она попыталась разместить колыбельку в их тесной спальне. — Мы потратили целое состояние, чтобы сделать детскую именно такой, как ты хотела!

Мы. Лора выгребла все до последнего пенни со своей, а не их общей кредитки. Шкаф, комод с пеленальным матрасиком, овальная кроватка для малыша, кресло-качалка со специальной подставкой для ног и плюшевый жираф Альберт под потолок ростом. Ее сердце пело, когда все было собрано и расставлено по местам.

Она хотела еще монитор дыхания.

— Двести тридцать случаев синдрома внезапной смерти младенцев в год, представляешь? Нам очень нужен этот монитор. На всякий случай. Лучше взять в виде пластины под матрасик, а не клипсы на подгузник — младенцы очень вертлявы.

Майк сказал: «Не беси меня, Лора», — и принес с работы обычную видеоняню: кто-то из коллег избавлялся от детского хлама. Он считал, что все равно она не понадобится, и как в воду глядел.

Когда Аполло родился, он закричал и больше потом не затыкался. Даже находясь у груди, этот ребенок издавал звуки: стонал, всхлипывал или гудел. Во сне он кряхтел и скрипел, все остальное время просто орал, надрываясь, мокрый или от голода — Лора непреклонно выдерживала три часа между кормлениями, как научила ее мать.

Словно в доме появился сломанный сатанинский радиоприемник, который ни выключить, ни убавить громкость, ни поймать другую волну, где передавали бы что-то отличное от бесконечного спектакля «Я сведу мамочку с ума». Лора начинала под него утро и заканчивала им день, укладываясь в постель на жалкие сорок минут, прежде чем фиолетовый от натуги Аполло разверещится в очередной раз — за два с половиной месяца своей жизни он ни разу не проспал дольше.

«Ну что, овца, теперь выспалась?»

Мертвая тишина залила воском уши, а может, и всю Лору, залепила ее, замуровала в плотный кокон, из которого даже руку не протянуть за айфоном, чтобы включить уже видеоняню и посмотреть.

Мертвая темнота посерела, когда Лора наконец выбралась из кровати.

Если бы только она не была такой трусливой. Если бы только она набралась мужества и сказала Майку, что колыбелька будет стоять с ее стороны кровати, бесит это его или нет. Если бы она настояла на покупке чертова монитора дыхания, то ей не пришлось бы идти сейчас по ледяному полу, чтобы посмотреть на своего мертвого мальчика.

Аполло лежал в кроватке на животе, похожий на брошенную куклу, которой наигрались.

Жесткий матрас, простынка, никаких подушек, одеял, мягких бортиков и тряпичных игрушек, ребенка класть только на спину. Лора знала эти правила наизусть и панически боялась, что Майк однажды их нарушит, посчитав такими же ненужными, как монитор дыхания.

Майк, который не хотел иметь к происходящему никакого отношения. Майк, который использовал только нейтральные выражения и назвал их сына «мальчик», а не по имени. Майк, который хотел, чтобы вся ответственность досталась ей одной. Майк, который уже два дня был по рабочим делам в Абердине.

Осторожно, словно боясь поломать, Лора взяла ребенка. Он был еще теплый, пах молоком и кремом с календулой. От этого тепла и запахов руки ее одеревенели, за навернувшимися слезами поплыли освещенные тусклым ночником стены. Голая пяточка глухо стукнула о бортик кровати.

Сначала он мяукнул, не открывая глаз, затем обиженно всхлипнул, а потом зашелся в таком визге, словно Лора воткнула в него нож, а не отбросила в ужасе на матрас.

— Что это? Что это? — повторяла она, забившись в кресло-качалку, хотя никогда и ни с чем не перепутала бы это голодное верещание.

«Он спал, Лора. Просто спал, — внутренний голос звучал разочарованно. — Ты вообще знаешь, что дети иногда спят? Святые небеса, дай ты ему уже грудь, чтобы заткнулся!»

Аполло кряхтел, постанывал и гудел, присосавшись. Сатанинский радиоприемник возобновил свою трансляцию, и Лора отдала бы душу, лишь бы это вещание больше не прерывалось.

Она дремала в кресле, когда на пороге детской возник темный силуэт. Лора слышала сквозь сон и как хлопнула входная дверь, и как хлипкие ступени прогибались под ногами, и как скрипел пол, но, вымотанная своим ночным психозом (никакое другое определение произошедшему не находилось), она была не в силах разлепить веки.

— Майк, ты уже вернулся? Который сейчас час? — пробормотала она сквозь сон. — Возьми, пожалуйста, малыша. Я так устала. Ты не представляешь, что со мной произошло.

Освобожденные от тяжелой ноши, ее руки скользнули на колени.

— Просто положи его в кроватку, я посплю здесь, рядом с ним. Ты приготовишь сам себе завтрак? Я знаю, что я ужасная жена. И мать я тоже так себе, знаешь ли…

— Прошу прощения, мэм. — Негромкий голос прервал ее сонный монолог.

Лора вскочила. Незнакомый мужчина стоял рядом с кроваткой. Покряхтывающий Аполло лежал у него на руках, как в колыбели.

— Кто вы? Что-то случилось с Майком? — Она хотела подойти ближе, но ноги подкосились. Ей пришлось схватиться за комод, чтобы не упасть.

— Не хотел напугать вас, миссис Тентон. — Голос незнакомца оказался удивительно приятным. — С вашем мужем все в порядке. Я тут не поэтому. Вы присядьте, пожалуйста.

— Вы из соцслужбы, да? — Лора словно против своей воли снова опустилась в кресло. — Это потому что Аполло все время кричит? Вы получили жалобу? У нас все в порядке, можете убедиться сами. А который сейчас час?

— Четыре утра.

— Вы не из службы соцзащиты, да?

Незнакомец мягко улыбнулся и покачал головой. Высокий, в джинсах и твидовом пиджаке, он действительно был похож скорее на университетского преподавателя.

— Кто вы?

— Видите ли, — незнакомец сделал смущенную паузу, — я коллекционер.

— Кто?

— Я коллекционер ненужных идей, и я не отниму у вас много времени. Только одну минуту. Буквально.

Лора расхохоталась. Может, она правда сошла с ума? Поехала крышей. Всю ночь она думала, что ее сын мертв, а теперь в детской какой-то псих утверждает, что он какой-то там коллекционер.

— Дайте мне, пожалуйста, ребенка. — Она протянула руки, все еще не в силах подняться с кресла.

— Да, конечно, простите. — Незнакомец сделал шаг к ней. — Он как раз проснулся. У вас прекрасный мальчик. Такой у него умный взгляд. Сразу видно — маленький философ. Наверное, в вас?

Аполло действительно не спал. Засунув в рот кулачок, он внимательно и даже с любопытством рассматривал держащего его мужчину. Лора никогда не видела, чтобы ее сын так смотрел. Увидев (или унюхав?) ее, он только открывал рот, словно она была кастрюлей с супом, а не его матерью. Майка он просто игнорировал.

— Я сказал, что займу у вас только одну минуту. — Незнакомец осторожно дотронулся пальцами до младенческого лобика. — Это правда. Мне, как коллекционеру, требуются новые идеи. Я подумал, возможно, у вас найдется одна?

— Какие еще идеи?!

— Ненужные, разумеется. Давайте так. Я дам вам минуту, а вы дадите мне идею. Всего одну.

— Я не знаю никаких идей! — Лора взвизгнула. — Отдайте мне ребенка!

— Ну же, соберитесь. — От мягкости в его голосе не осталось и следа. — Как вы называете своего мальчика? Сломанное сатанинское радио? В моих силах это исправить и отправить его петь в ангельский хор. Хотите? Это произойдет, Лора, если вы не дадите мне одну ненужную идею. Всего одну! Время пошло.

В детской не было часов, но Лора слышала каждую проходящую секунду в своей голове. Они падали глухо, как капли из сломанного крана в цинковую раковину. Заплакал Аполло. Она завороженно смотрела, как незнакомец нежно гладит его по круглой щечке.

— Двадцать секунд.

«Не беси его, Лора, просто не беси. Дай ему эту чертову ненужную идею!» Голос Майка звучал так отчетливо, словно он стоял за ее правым плечом.

— Десять.

— Я не знаю, я не знаю! Я не понимаю! Пожалуйста!

— Пять. Может, у вас все же есть что-то для меня?

Аполло заверещал.

— Ноль. Лора?

Аполло уже надрывался от крика. Ладонь незнакомца мягко легла ему на личико, прикрыв крошечный нос и округлившийся рот.

— По сломанному сатанинскому радио снова передавали спектакль «Я сведу мамочку с ума», — рассказывала позже Лора полиции. — А потом он просто нажал кнопку «выкл».

2

Не нужно плакать над пролитым молоком, ибо все силы Вселенной были обращены на то, чтобы это произошло.

Я и не плакала. Даже когда пятнадцать лет назад пролилось мое молоко. Наверное, тогда мироздание действительно собрало всю волю в кулак и случилось то, что случилось. Я давно не спрашиваю зачем. Это бессмысленно. Все равно что задаваться вопросами, почему существуют войны, болезни, природные катаклизмы и Борис Джонсон. Для баланса. Для него же существует обратное правило: если что-то не должно произойти, Вселенная ляжет для этого костьми.

То, что встреча, назначенная мне в Аббатском парке в Гластонбери, не состоится, я поняла, как только вышла из своего дома в Челтенхеме. Рулить туда было полтора часа, но я заложила все три с учетом пробок и непредвиденных обстоятельств, первое из которых свалилось на меня сразу же.

— Чудесный день, не правда ли? — Моя соседка мисс Райли вышла из своего палисадника, чтобы поздороваться и перекинуться парой слов.

— Где Нэнси? — спросила я вместо приветствия. — Снова ушла в магазин?

Подбирать изящные формулировки и вести беседы о погоде не было смысла: мисс Райли в свои девяносто два была почти глуха, но активна и непредсказуема, как юная шимпанзе из Бристольского зоопарка. Вот и сейчас она стояла прямо посреди нашей улицы, держа наманикюренными пальчиками кружевной зонтик от солнца. Нитка жемчуга изящно обвивала ее морщинистую шею, блестящая помада на тонких губах играла алым. Больше ничего на мисс Райли не было.

Я сняла куртку, чтобы укутать старуху.

— В саду сегодня свежо. — Мисс Райли элегантно взяла меня под локоть и дала отвести себя домой, где я еще полчаса прождала ее сиделку.

До Гластонбери я доехала без приключений, хотя была уверена, что под колеса мне кинется очумевший от весеннего гона олень или придется спасать потерявшегося щеночка. Время еще оставалось в запасе, я зашла в кофейню, купила бутерброды, чай с лимоном и местную газету.

Аббатский парк оказался крошечным: детская площадка, несколько скамеек. Я расположилась на самой дальней. Человек, которого я ждала, должен был появиться через полчаса, но надежд я не питала. Застрянет в пробке, свалится на голову кирпич, отвалится жопа, а может, просто очередной хейтер решил меня разыграть. В письме, которое я получила три дня назад, были указаны только время и место. Подписаться отправитель не пожелал. Его дело. Я ничего не теряла, мое молоко разлилось давным-давно.

Я взяла газету. Почти всю первую полосу занимало фото молодой женщины с изможденным лицом и пустым взглядом. Лора Тентон. Еще одна впавшая в послеродовую депрессию мать, задушившая собственного сына. Тяжелая беременность, трудные роды, отсутствие помощи мужа, который не хотел этого ребенка, постоянная депривация сна. Ее, возможно, приговорили бы к паре-тройке лет в психиатрической клинике или даже дали условный срок, если бы она не твердила полицейским про Коллекционера Ненужных Идей.

Старая байка. Городская легенда. Приятный вежливый мужчина приходит ранним утром в дом и душит младенцев, если изнемогающая от недосыпа и усталости мать не даст нужную ему и ненужную в целом идею.

Первые случаи произошли больше двадцати лет назад, в разное время, в разных городах, но с одним и тем же сценарием. Полиция держалась версии маньяка, пока одна из женщин, вначале увлеченно описывающая дьявольски красивого убийцу, явившегося на заре, не призналась, что положила на лицо своей новорожденной дочери подушку, потому что больше не могла выносить бесконечный плач. Ей дали пожизненное. Со всеми остальными тоже больше не церемонились.

Сколько времени понадобится, чтобы Лора, на личике ребенка которой нашли только ее ДНК, сдастся и признает, что преступление совершила она сама? Через сколько дней она согласится, что выдуманный Коллекционер — удобная ширма для впавших в психоз мамаш? Пятнадцать лет назад моей матери на это потребовалась всего неделя.

— Скрести пальцы, Лора, — сказала я смотревшей на меня с газетной фотографии женщине. — Если Люк окажется прав и этот чувак явится, то, возможно, я смогу тебя избавить от тюрьмы. Или петли — некоторые из твоих предшественниц выбирали такой путь.

Последний раз я виделась с Люком несколько месяцев назад. К тому времени я уже завязала. Сложила накопившийся за семь лет хлам в коробки — все эти бесполезные распечатки форумных обсуждений, вырезки из журналов и газет, собственные выкладки, закрыла свой блог «Расследования Злой Ведьмы Запада» и переехала из Бристоля в Челтенхем с намерением начать не новую, а просто жизнь.

Я устроилась на работу. Вакансия в похоронном бюро показалась мне очень подходящей. Большую часть времени оформляешь бумаги, можно каждый день одеваться в черное, и никто не спросит, почему такое скорбное выражение лица. Для общения с клиентами расписаны свои скрипты: кому что сказать, как выразить соболезнование, как переключить на диалог, в какой момент придвинуть коробку бумажных салфеток, как подать стакан воды и обязательно напомнить, что плюшевый мишка для украшения крышки гроба, если речь о ребенке, будет в подарок.

Люк, явившийся, как всегда, без предупреждения, мой новый стиль жизни не оценил.

— Неужели Злая Ведьма Запада сдалась? — спросил он, когда мы голые, утомленные бурными приветствиями, лежали в кровати.

— Перестала видеть смысл скорее. Семь лет. Ни одной зацепки. Может, его действительно не существует и все эти женщины несут заслуженные наказания.

— А твоя мать?

— А моя мать особенно.

— Но почему?

— Потому что у нее в отличие от всех была не одна, а две минуты.

— Что ты имеешь в виду?

Я не посвящала его в детали. В самом начале знакомства я, как и всем, не доверяла ему, а потом не находилось повода.

— Коллекционер дал моей матери две минуты — по числу младенцев. Близнецы. Уж за это время она могла подкинуть ему хоть одну идею? Могла бы собраться с мозгами? Седло для коровы. Для рыбки зонтик. Собаке пятая нога. Мир во всем мире. Что там еще?

— Эли. — Люк осторожно дотронулся до моей руки. — Ты же понимаешь, что с его стороны это мудрствование лукавое? Каждая ненужная идея в любой момент может стать нужной.

— Если он вообще существует, — повторила я.

— Ты же его видела?

— Или мне показалось, что видела. Как, например, ту зубную фею, которая засовывала мне монетку под подушку. А я еще удивлялась, почему на ней мамина ночная рубашка.

— На нем ведь не было маминой ночной рубашки, да, Эли? — невесело усмехнулся Люк.

— Нет. На этом зубном фее были пиджак и джинсы. Скорее всего, я прочитала об этом в какой-нибудь газете, и желаемое — представь, тебе десять, а твоя мать вдруг душит младших брата и сестру — выдалось за действительное.

— Скорее всего, ты просто устала. — Люк притянул меня к себе. — Не тогда, а сейчас. Все поиски безрезультатны, все попытки бесплодны, ноль реальной информации — одни только домыслы, сплетни, слухи и показания полусумасшедших женщин.

— Двадцать две коробки бесполезного хлама.

— Возможно, ты права, что решила оставить все это в прошлом. Но, Эли, если ты однажды захочешь вернуться к расследованию, подумай вот над чем. Что, если эти двадцать две коробки хлама и полное отсутствие улик — просто потому, что Коллекционер не человек?

— А кто? Долбаная все же фея?

— Нет. Что-то потустороннее, мистическое, может, даже инфернальное.

— Люк. — Я приподнялась на локте, чтобы видеть его лицо. — Любое зло подразумевает силу, а наш Коллекционер — ссыкло и слабак. Посмотри, кто его жертвы: младенцы и женщины. Я что-то не припомню случая, чтобы он проник в дом, где есть мужик с карабином, бейсбольной битой или хотя бы набором клюшек для гольфа! Нет. Он приходит только к уязвимым, не способным дать ему отпор матерям. Кто так станет делать? Только полное ничтожество. Он даже на психопата не тянет. Я его единственная ошибка.

— Все еще думаешь, что единственная?

— Не знаю. По крайней мере, информацию о других случаях я найти не смогла. Возможно, они были, но, как и со мной, их просто могли не учесть. Их больше интересовало, сколько раз в неделю я ем горячую еду и есть ли у меня своя комната, чем мои показания.

— И все же попробуй допустить мысль, что он не просто человек, мужчина, слабак и ссыкло, как ты говоришь. Тогда у некоторых фактов появляется объяснение. Например, почему на протяжении двадцати лет все женщины описывают его одинаково: приятный вежливый мужчина, возрастом не старше тридцати пяти? Разве не должен был он хотя бы постареть?

— И устать. Насытиться, наконец. Отойти от дел, завести себе дом с садом, выращивать цветы и капусту.

— Да! Именно. Но он все еще ненасытен.

— Много ли возьмешь от самых слабых.

— Ох, Эли. Ты разве никогда не интересовалась оккультной литературой? Отчаяние матери, теряющей своего ребенка, считается одним из самых энергетически сильных переживаний. Вспомни хотя бы пресвятую Марию, мать Христа. Поверь мне, такая жатва стоит десятка других. Неудивительно, что ему сложно отказаться от этого.

— Не хочу слушать этот бред. — Настроение у меня совсем упало. — Почему мы вообще говорим об этом, вместо того чтобы еще раз продемонстрировать, как ты рад меня видеть?

— И правда. — Люк перевернул меня на живот и звонко шлепнул по заднице. — Поговорим об этом позже. Тем более, зная тебя, не пройдет и недели после следующего случая, как ты вернешься к поискам. Если будет именно так и если я прав в своих предположениях насчет Коллекционера, то, согласно оккультным трудам, ты встретишься с человеком, который поможет тебе наконец найти его.

— В твоих оккультных трудах пишут, как я узнаю этого человека? — спросила я, уплывая в блаженную темноту от нежных поцелуев в плечи.

— Да. Он назовет твое имя.

А потом Лора Тентон задушила сына.

До назначенного времени оставалось пять минут, когда мироздание, потрясая костями, предприняло следующую попытку. На щеночков оно не разменивалось. Маленькая девочка, деловито шагающая от детской площадки, запнулась и растянулась на гравийной дорожке. Я осмотрелась по сторонам в ожидании, что она встанет сама или к ней подойдет кто-то из взрослых, но парк теперь был безлюден.

Девочка уже поднялась на колени и рассматривала перепачканные ладони, когда я подошла к ней. С носа у нее капала кровь.

— Дай посмотрю. — Я бесцеремонно задрала ей подбородок. — Ничего страшного. — Я убедилась, что нос не сломан. — Просто царапина. У тебя есть платок?

Девочка кивнула.

— Я не плачу, — неожиданно сказала она.

Из вытаращенных, как у куклы, глаз покатились слезы размером с десятипенсовую монету.

— Вставай. — Я поставила ее на ноги. — Где твоя мама?

— На небесах.

— Ну разумеется. — Вся эта история начинала меня раздражать. — Ты здесь одна?

Она снова кивнула.

— Ты вообще тут живешь?

— Нет. Я живу в Бристоле, а до этого в Хишеме, а до этого в Плимуте, а до этого в Ньюбери, а до этого…

— Стоп, — перебила я. — А тут ты как оказалась?

— Приехала на автобусе.

Я могла бы и сама догадаться. На ней было голубое форменное платье какой-то начальной школы и темно-синий кардиган, сумка с тетрадями валялась тут же на дорожке. Я тоже уходила из дома вот так — взяв книги, своего старого зайца, и обязательно в форме, потому что неважно, какое дерьмо с тобой приключилось, все равно на следующее утро придется идти на уроки, потому что это священно.

— Пойдем. — Я повела ее к своей скамейке. — Сколько тебе лет?

— Десять, — не моргнув, соврала она.

— Попробуй еще раз.

— Шесть.

Я подняла бровь.

— Почти. Будет через два месяца.

— Вот что. — Я посмотрела на часы. — Я кое-кого жду. Ты посидишь тут тихо, пока я закончу свои дела, а потом мы разберемся, что с тобой делать.

— Ладно. К ней приходил Коллекционер Ненужных Детей? — Девочка кивнула на раскрытую газету.

— Идей. Хочу, чтобы ты пока помолчала, сможешь?

Она послушно промолчала весь час, пока я ждала своего таинственного незнакомца, который, разумеется, не явился. Просто сидела на скамейке, болтала ногами и высовывала язык, чтобы достать до царапины на носу.

— Прекрати, выглядит ужасно, — одернула я ее.

— А Билли Финс из моего класса умеет доставать языком козявки из носа.

— Завидное умение. С кем ты живешь? — Я хотела побыстрее разобраться со всем этим и вернуться домой.

— С мамой Глорией, папой Джеком и там еще другими всякими детьми.

Мама Глория, папа Джек. Мне была очень хорошо знакома эта манера родителей из временных приемных семей называть себя так.

— Ты сбежала?

Девочка не ответила.

— Что произошло? Тебя кто-то обидел?

Я знала, что она не скажет, как и знала, что означает этот косящий вниз взгляд, но нянчиться с ней у меня не было ни возможности, ни желания.

— Все равно нужно вернуть тебя обратно. Ты знаешь свой адрес?

— Мама Глория побила меня ремнем за некрасивые буквы в тетради. — Девочка посмотрела на меня так, словно я предложила отправить ее к живодерам.

— Может, стоит тогда писать красивые буквы?

— У меня пальцы деревянные, поэтому выходят закорюки.

— Уверена, мама Глория делает это, потому что хочет, чтобы у тебя все получалось. Старайся, больше тренируйся, и все будет хорошо.

— Да? Правда? — Она встрепенулась, будто услышала хорошую новость.

— Нет. — Я понимала, что пожалею. — Не будет. Глория бьет тебя, потому что ты ее раздражаешь. Или потому, что ей просто нравится бить маленьких девочек. Я не знаю, что с тобой делать. Домой ты не хочешь, вести тебя в полицию бесполезно, они сразу отправят тебя обратно. Твоя мама Глория знает, что ты уехала? Сколько у тебя там еще братьев и сестер?

— Я не знаю. Семь. Или восемь.

Все понятно. Вряд ли приемная мать хватится ее в ближайшие пару дней. Нас мама Рита пересчитывала раз в неделю.

— Ладно. Как тебя зовут?

— Аврора.

Я не смогла удержаться от смеха. Имя ей совершенно не шло. У нее было узкое личико, два тощих хвостика на голове, мелкие зубки и тонкие, как мышиные лапки, ручки.

— Уж прости, но ты не похожа на Аврору. Ты похожа на мышь.

— Ага. И я сама знаю, как тебя зовут. Ты Злая, — она споткнулась, — Бедьма Запада.

— Ведьма, — на автомате поправила я.

Мироздание хохотало надо мной во весь голос.

3

Я отвезла Мышь к себе, намереваясь достать Люка из-под земли. Хотела, чтобы он бросил все свои дела и явился заниматься этим ребенком сам. Всю дорогу она твердила, что не знает или не помнит, кто сказал ей мое имя и почему из Бристоля она поехала именно в Гластонбери.

Люк тоже не отвечал. Ожидаемо. Наверняка прокладывал коммуникации где-нибудь в Ливии или Алжире. Мы познакомились в сети — он регулярно комментировал мой блог «Расследования Злой Ведьмы Запада». Сначала мы долго беседовали, потом встретились в реале, а потом оказались в одной постели, и все закрутилось. Люк был инженером водопроводных сетей, постоянно летал то в Африку, то на Ближний Восток, поэтому виделись мы нечасто. Меня это устраивало, его нет, но тут я ничем не могла помочь: сложно представить кого-то более неподходящего для постоянных отношений, чем я.

— Чем тебя кормить? — Мы остановились у супермаркета. — Ты знаешь?

Мышь кивнула. В магазине она сама сложила в тележку молоко, готовые завтраки в виде шоколадных шариков и шоколадное печенье.

— Эй, не слишком много шоколада? Ты не покроешься коростой?

Мышь посмотрела на меня как на дурочку и сказала, что к шоколаду у нее иммунитет.

— А попу ты вытирать умеешь? — подозрительно спросила я, осознав, что вообще не имею понятия о пятилетних девочках.

— У нас в классе только Билли Финс не умеет сам, но это потому, что у него особенности разбития.

— Развития. Зубную щетку не забудь.

Дома я предупредила ее, что хочу тишины и чтобы она заняла себя чем-нибудь сама, а если ей это не по силам, то у меня найдутся и ручка, и чистая тетрадь, что потренировать красивые, а не корявые буквы. Спорить она не решилась.

Люк молчал. Я злилась не него и на себя саму, что дала Люку задурить себе голову идеей о мистической сущности Коллекционера.

Я искала его семь лет. Сначала рьяно, почти обсессивно. Я жила идеей, что найду его и заставлю ответить за то, что он сделал с моей матерью, за смерть брата и сестры, за всех других младенцев, за ужас и отчаяние женщин, которых он выбрал себе в жертвы. Я знала, что он существует. Я видела его сама, ночью в Сочельник, когда проснулась от шума и пошла посмотреть, думая, что это Санта явился с подарками. Молодой мужчина в пиджаке и джинсах стоял спиной ко мне. Вежливым, очень приятным голосом он говорил маме, что у нее есть минута, чтобы дать ему всего одну ненужную идею. Не знаю, слышала ли она за своим воем, что он дал ей еще вторую.

Я не верила, что он маньяк. Просто трус и ничтожество. Не потому, что, как утверждали все видевшие его женщины, он был дьявольски красив и обходителен. Я не могла найти логику в его визитах. Я анализировала даты, места, жертв, но не находила никакой системы, не складывалась никакая последовательность. Иногда мне казалось, что я рядом с разгадкой, что я на что-то наткнулась. Только натуральные числа в номерах домов. Одна и та же фаза Луны. Количество слогов в именах матерей совпадает с первой строфой стихотворения Эмили Дикинсон «Я никто, а ты кто», и десяток других версий. Каждый раз я ошибалась: Коллекционер разбивал мои теории, нарушая последовательность как ему вздумается.

Люк был прав в одном: Злая Ведьма Запада сдалась. И уж точно мне не стоило возвращаться к этому из-за того, что Лора Тентон убила своего ребенка. Свалившаяся на меня девочка была тому подтверждением.

— Уже поздно. Умывайся, чисти зубы и ложись спать. Я постелю тебе в гостевой спальне. Надеюсь, ты умеешь спать одна.

— Хорошо.

Когда я вернулась, она все еще что-то увлеченно рисовала.

— Марш в ванную, — гаркнула я. — Живо! Даю тебе одну минуту, время пошло.

Мышь бросила карандаш и развернулась ко мне. Она глубоко вдохнула несколько раз подряд, но не могла сделать выдох.

— Эй, эй, эй! Что это за представление тут?

Девочка не отвечала. Глаза ее вытаращились, как тогда в парке, лицо посерело, словно ей на самом деле вдруг перестало хватать кислорода.

— Да что происходит?! — Я подошла к ней, взяла ее за плечи и тряхнула так, что голова у нее болталась, как у тряпичной куклы.

Мышь задышала снова, быстро и часто.

— Я не плачу, — сказала она, икая. — Я не плачу!

Она уснула у меня на руках, пока я несла ее в спальню. Я не стала ее раздевать, сняла только обувь и кардиган, убедилась, что она действительно спит, а не в глубоком обмороке, и пошла к себе.

Мне тоже хотелось уснуть так же, как она, коснувшись подушки, но события этого дня не отпускали меня. Откуда взялась Мышь? Кто сказал ей, как меня зовут? Что ее так напугало? Мама Глория не только била ее, но и орала, как я? Или мама Глория только била, а какая-нибудь другая мама орала?

«Я живу в Бристоле, а до этого в Хишеме, а до этого в Плимуте, а до этого в Ньюбери», — всплыло у меня в голове.

Бристоль, Хишем, Плимут, Ньюбери.

Бристоль, Хишем, Плимут, Ньюбери.

Я вскочила как ужаленная.

— Мышь! — Я трясла ее очень аккуратно, боялась снова напугать.

— Бедьма, — отозвалась она, не открывая глаз.

— Мышь, ты так хорошо помнишь названия городов. А ты знаешь, в каком городе ты родилась?

— В Салфорде, а потом я жила в Честере, а потом в Ньюбери…

— Тсс, спи. — Я погладила ее по спинке.

Честер. Ньюбери. Плимут. Хишем. Бристоль, в котором жила Лора Тентон. Идеальное совпадение. Почти. Коллекционер все еще отказывался подтверждать мои теории: Салфорда никогда не было в его списке.

Всю ночь мне снилось, как я душу младенцев.

Я проснулась разбитой. Мышь нашлась на кухне — завтракала, насыпав в мою тарелку шоколадных шариков. Молоко она открыть не смогла.

Вестей от Люка все еще не было. Что-то терзало меня, ныло внутри невидимой занозой. Бристоль, Хишем, Плимут, Ньюбери, Честер. После Честера шел Скарборо, а не Салфорд, но Коллекционер действительно убивал в каждом городе, в котором жила Мышь.

В совпадения я не верила.

Это иллюзия, что в интернете можно найти все. Хочешь получить максимум информации о каком-то происшествии — посети библиотеку. Чем меньше город, тем больше шансов, что изнывающие там акулы пера дотошно опишут в своих газетенках любое событие значительнее сбитой на дороге кошки.

Мы с Мышью рулили в Чиппин-Нортон — в ближайший к Салфорду город, в котором была библиотека. Всего через час я листала подборку местной газеты за последние шесть лет. «Чиппин-Нортонский вестник» представлял собой сложенный пополам листок формата А3 с напечатанными на простом принтере статьями. В нужной мне заметке сухо сообщалось, что 14 сентября 2013 года не состоящая в браке жительница деревни Салфорд Дебора Уотс предприняла попытку убийства своей трехмесячной дочери Авроры Уотс. Задушенная девочка провела две недели в реанимации, но выжила. В ходе следствия мисс Дебора Уотс покончила с собой, ребенка поместили во временную приемную семью.

Я перечитала заметку несколько раз. Моя Мышь, этот Гарри Поттер в голубом школьном платье, была, как и я, ошибкой Коллекционера. Мне срочно нужен был Люк.

В фильмах показывают, как нелюдимый гениальный полицейский — часто это женщина — развешивает на стене фото, вырезки из газет, распечатки улик, тянет от одной воткнутой булавки цветную ниточку к другой. Поиски движутся, нити пересекаются, нелюдимый гениальный полицейский напряженно думает.

Я не была гениальна, только нелюдима. Несколько лет назад я поймала ощущение, что Коллекционер поменял свой необъяснимый алгоритм. Я не смогла сформулировать его в теорию, но была уверена: что-то изменилось после осени 2013-го. Но я не знала что.

Я и сейчас не знала. То, что Коллекционер следовал за Мышью, как привязанный, не давало мне ничего, кроме предположения, что следующее убийство произойдет тут, в Челтенхеме. В полицию с этим не пойдешь.

— Эли, ты гений! — Люка было плохо слышно, на фоне шумели какие-то грузовики или экскаваторы.

— Тебе нужно срочно приехать. — Мне было не до его восторгов и похвал. — И скажи мне, откуда Мышь знает мое имя?

— Кто? Эли, я в Бейруте. Постараюсь вылететь, как только смогу.

— Меня нашла девочка, которая назвала меня по имени. Все, как ты говорил.

— Я ничего не знаю об этом, клянусь. Это какое-то странное чертово совпадение!

Я не верила в совпадения. И я снова чувствовала, что смогу найти Коллекционера. Во мне проснулся тот охотничий азарт, который столько лет гнал меня по его следу. Всего-то нужно было узнать, что же изменилось в его алгоритме после осени 2013-го.

Честер. Ньюбери. Плимут. Хишем. Бристоль.

В среднем в Челтенхеме рождается в год тысяча двести младенцев. Самой старшей жертве Коллекционера было три месяца. Сейчас апрель, значит, детей от ноля до трех месяцев примерно четыреста. Угадать, кто будет следующим, все равно что в рулетку играть.

Я открыла свой блог.

Честер — Нэнси Миллер и ее дочь Рокси.

Ньюбери — Анджела Росси и ее сын Лукрецио.

Плимут — Анна Лю и ее сын Чен.

Хишэм — Джули Эванс и ее дочь Зара.

Бристоль — Лора Тентон и ее сын…

— Мышь, где вчерашняя газета?

— Про Коллекционера Ненужных Людей?

— Идей. Принеси, быстро.

Аполло Тентон. Что это вообще за имя Аполло? В честь космического корабля? Я набрала запрос в поисковике.

Рокси, Лукрецио, Чен, Зара, Аполло. И моя Мышь — Аврора. Я поверить не могла, что отгадка была так близко. Слишком просто, слишком хорошо и гладко все складывалось, но мне было не до сомнений.

— Только не говори, что я сошла с ума. — (Экскаваторы все еще ревели на фоне.) — Я поняла алгоритм. Он выбирает младенцев по именам. По крайней мере, последние пять лет. Он не смог убить Аврору. Вернее, думал, что задушил, а она оказалась как Гарри Поттер, и его это мучило.

— При чем тут Гарри Поттер, Эли?

— Она девочка, которая выжила. Ты знаешь, что означает ее имя? Рассвет. Он всегда приходит на рассвете. Другие младенцы: Рокси, Лукрецио, Чен, Зара, Аполло. Их имена означают то же самое: заря, восход, раннее утро. Ты думаешь, это совпадение? Я не верю в совпадения. Я найду его. Теперь я знаю как.

— Эли, пожалуйста, ничего не делай. Я прилечу при первой возможности. Я тебя прошу, не предпринимай ничего одна. Это очень опасно! Ты слышишь меня?

— Я не могу ждать, Люк.

А кто бы смог? Мальчик Виан и его молодая мама Вивиан? Мне и так потребовалось целых два дня, чтобы выяснить, кого из младенцев назвали в честь раннего утра.

Каждую ночь я дежурила в машине возле их дома. С полуночи и до рассвета. Мышь спала на заднем сиденье: я боялась оставлять ее дома одну.

У меня не было плана, я не имела представления, что буду делать, когда появится Коллекционер. Посмотрю ему в глаза. Спрошу, почему он выбрал именно Сочельник. Дам ему пару ненужных идей. Спасу Вивиан и ее сына. Реабилитирую свою мать и всех остальных женщин. Сделаю хоть что-нибудь.

«Я прилетел. Еду к тебе».

«У Вивиан», — набрала я Люку в ответ.

В четыре утра темный силуэт появился на пороге ее дома.

4

Он был не так уж молод. Может, в предутренней темноте он и казался таким, но сейчас, в ярком свете детской, было видно, что за волосами прячется плешь, лицо обрюзгло, возле глаз и рта глубокие морщины. Пиджак был заношен, джинсы висели мешком. Университетский преподаватель, перемежающий запои с мечтами о выходе на пенсию. Он выглядел жалким. Я была права: слабак, ссыкло и ничтожество, способное пугать только самых беззащитных. И голос у него был далек от приятного — сдавленный визг хряка, который чует, что скоро придет его время на бойне.

В этот раз завести свою шарманку про ненужные идеи он не успел.

— Хочешь пару ненужных идей, слизняк? — Я наступала на него, прикрыв собой Вивиан, которая была в полуобморочном состоянии. — Или, может, только одну? Всего одну, но ненужную?

Он замахнулся. От удара я отлетела в противоположный угол.

— На меня смотри, идиот! Иди сюда. — Мне нужно было отвлечь его от Вивиан. — Что стоишь? Не хочешь? А почему? Ты же за этим сюда пришел? У меня есть. Полно, целый список — было время придумать, раз моя мать не смогла.

Со звериным ревом он кинулся в мою сторону. По окнам полоснул свет фар — подъехала какая-то машина. Даже если это Люк, Коллекционер все равно расправится со мной, а потом с младенцем. И с Авророй. Ну, и с Люком уж заодно, он ведь отнюдь не Брюс Уиллис. Почему я не взяла с собой нож? На что я рассчитывала? Забить маньяка плюшевым утенком?

Коллекционер навис надо мной, покачиваясь, словно размышлял, удавить меня прямо сейчас или убить потом медленно. Завыла Вивиан, заверещал младенец.

— Всегда хотела спросить. — Я пыталась отползти, но уперлась спиной в стену. — Почему Сочельник, а? Ты испортил мне Рождество на пятнадцать лет вперед. Это как-то не по-человечески, не находишь?

— Я не знаю, кто ты, но я тебя убью, — глухо сказал он.

— Убивай!

Я подтянула колени к груди, словно хотела закрыться от него, а потом резко выпрямила обе ноги. Толстые подошвы моих тяжелых ботинок врезались со всей силы в обе его голени. Он рухнул с высоты собственного роста. Будто в замедленном воспроизведении я видела, как он машет руками в попытке обрести равновесие, как его плешивый затылок опускается на стоящую на полу деревянную пирамидку с острым конусом на вершине, слышала хлюпающий хруст.

— Эли!

Люк, мой опоздавший супергерой, стоял на пороге детской.

Пока я успокаивала Вивиан, он вызвал полицию.

— С ней будет все в порядке. — Люк взял меня за плечо. — Нам надо ехать. У тебя в машине девочка, объяснения с полицией сейчас будут лишними.

На этот раз он был прав.

5

Трасса М-20 была пуста. Люк предложил ехать к нему, в Манчестер.

Герои фильмов про маньяков часто уезжают в закат. Мы уезжали в рассвет. Я понимала, что произошло что-то важное, но пока не могла осознать. Меня не било адреналином, не нахлобучивало опустошением, не распирало катарсисом. Я просто рулила, спокойно, сосредоточенно, словно это не я час назад убила серийного маньяка.

Почему-то мне вспомнилась первая наша с Люком ночь, у него дома. Хлипкая кровать жалобно скрипела под нашим весом и резкими движениями Люка, что-то с глухим стуком билось о стену. Я подняла глаза: на узкой спинке кровати лежал «Улисс» Джойса. У него была толстая кожаная обложка и острые края. Мне представилось, как дергающийся в оргазме Люк сотрясает кровать особенно сильно, книга падает, и острый угол переплета пробивает мне висок. Я подумала тогда, что это была бы эпичная смерть, отлично рифмующаяся со всей моей никчемной жизнью.

Сейчас мне не хотелось думать о смерти.

Как-то раз, выслушав очередные мои выкладки о Коллекционере, Люк сказал, что мной движет не выпестованная ненависть, не месть и даже не желание добиться справедливости.

— Пока они отрицают его, они отрицают тебя, Эли.

Он попал в точку, увидел самую суть, сумел сформулировать то, что я даже не могла уловить.

Его не устраивали наши редкие встречи, ему хотелось больше. Может, мне тоже теперь хотелось больше. Водопроводные системы нужны не только в Африке и на Ближнем Востоке. Мыши нужна не очередная приемная семья с мамой Барбарой и папой Ником, а обычная жизнь домашнего ребенка. Может, я не умею любить, но я смогла бы позаботиться и о ней, и о Люке, и даже, наконец, о себе самой.

— Эли. — Проснувшийся Люк, как всегда, чутко уловил мое состояние. Голос его звучал мягко.

Мне вдруг стало радостно и хорошо, в грудной клетке разлился теплый мёд предвкушения, словно сейчас был не апрель, а Сочельник.

Я знала, что это за ощущение.

Я посмотрела в зеркало заднего вида. Люк сидел прямо, он все еще держал на руках Мышь — когда мы отъезжали от дома Вивиан, она расплакалась, и ему пришлось утешать ее. Сейчас он осторожно гладил ее по щеке. Я никогда не замечала, какой он красивый.

Теплый мёд снова заплескался у меня внутри.

— Эли, — еще мягче позвал он меня по имени, — не найдется ли у тебя случайно одна ненужная идея?

Его широкая ладонь прикрыла личико Авроры.