Пришло время признать это: я вырос в неблагополучной семье. Отец — пьяница. Мать — пьяница. Может, поэтому я никогда и не помышлял об алкоголе. Но теперь я и сам покатился по наклонной.

Большинству из вас знаком этот сценарий. Отец постоянно пьян и обвиняет мать во всех возможных проблемах. Она обычно запирала меня в комнате, пока… пока он творил то, чем обычно занимаются люди в сильном подпитии и расстройстве. Чаще всего моей колыбельной была смесь из маминых визгов и моих собственных рыданий. Затем моя мать сама начала пить, и ей стало наплевать на всё это. Поначалу отец продолжал колотить её, пока я всхлипывал в комнате. Но скоро ему, похоже, стало скучно, и спустя три дня после моего пятого дня рождения он впервые вломился ко мне. Мать закрыла меня собой. В ту ночь он сломал мне нос. В больнице я сказал доктору, что упал с лестницы. Он, вроде бы, поверил.

А потом это превратилось в обыденность. По понедельникам отец работал допоздна, и мы были предоставлены сами себе. Вечера вторников и четвергов он просиживал в баре, и я мог спать спокойно. Среды выдавались самыми тяжкими. По пятницам случались редкие приступы злости, в которые он порол меня. В выходные он просто напивался до такого состояния, что засыпал уже около четырёх часов дня.

Но вот среды… Он приходил в мою комнату и делал всё, что ему заблагорассудится. Когда я запирался изнутри, он нарезал круги перед моей комнатой с ремнём в руке. Случись мне заплакать — я получал удар за каждую пролитую слезу. Но если я был покорен: терпел удары кулаком в челюсть и позволял ему таскать меня за волосы, мне никогда не приходилось придумывать отговорки в школе. Я был активным ребёнком, постоянно попадающим в разные передряги и никого было не удивить лишней царапиной на моей руке или синяком на щеке.

Два года я существовал в страхе, что в один прекрасный день отец ударит меня так сильно, что я отправлюсь к праотцам. Да, я боялся смерти. В одну из проклятых сред я прятался в своём углу, когда увидел его, — высокого мужчину, — в своей комнате.

Сначала я подумал, что это женщина. Казалось, будто черное платье ниспадало с фигуры под её тёмным лицом. Только потом я понял, что это балахон. По правде говоря, это была мантия, но я узнал это слово лишь годы спустя. Но уже тогда я знал, что это такое. Из фильмов и из книг, которые показали мне, как должна выглядеть Смерть.

Но я не мог позволить себе заплакать. Тогда отец нашёл бы меня. Он бы взял свой ремень, и тогда эта Смерть забрала бы меня с собой. Но во имя всего пережитого мной, я знал, что я обязан выжить.

Той ночью я уснул прямо на полу, вжавшись в угол комнаты, освещённой сиянием луны, заглядывавшей в окно и серебрившей пол у самых моих ног. Смерть продолжала спокойно выжидать в самом тёмном уголке, у двери, ведущей в коридор.

Так было в каждую из последующих худших ночей. Всегда по средам. Иногда — по пятницам, когда папа бывал в плохом расположении духа. Каждую ночь Она подбиралась ближе. Через два месяца Это уже сидело на ящике с моими игрушками, в ногах кровати, опираясь спиной о стену и смотря в сторону, так что я всегда видел только профиль капюшона и тьму внутри него.

— Зачем ты здесь? — однажды спросил я.

Оно повернуло на меня свою голову, сидя там, на ящике, с коленями, прижатыми к груди, обнимая их руками, почти свернувшись в комок, в позе зародыша, хотя от той позы не веяло беззащитностью, только скукой.

— Я СМОТРЮ, — ответило оно мне.

Я шумно сглотнул, услышав эти звуки. То, что я видел по телевизору о подобных вещах, подготовило меня скорее к тихому скрипению, но ЕГО голос представлял собой нечто большее. В нём слышались и спокойный уверенный тон зрелого мужчины, и покровительственно-заботливые материнские нотки, а ещё — отдалённый смех безумца и отголоски детского хихиканья. Этот голос тревожил и успокаивал одновременно.

— Смотришь на что? — спросил я.

Оно взглянуло на меня в ответ. Это был первый раз, когда мне удалось увидеть его глаза. Я всегда ожидал, что на их месте окажутся два холодных бездонных провала, но снова не угадал. На меня смотрели две голубые сферы в выбеленном временем черепе. Заглянув туда, я увидел бесконечность времени и пространства галактик со всем, что в них существовало, а за ними — то, чего не существовало вовсе, Всё и Ничего, таившиеся вместе в тени под плащом.

— ПРИГЛЯДЫВАЮ ЗА ТОБОЙ, ДИТЯ, — ответила Смерть.

Я подумал, что она лжёт, и это огорчило меня. Я спросил, почему она тогда не остановит моего отца.

— Я НЕ ИМЕЮ ПРАВА ВМЕШИВАТЬСЯ В ЭТО.

— Как это "не имеешь права"?

Она сказала, что не сможет остановить его, даже если попытается. Смерть была здесь просто для того, чтобы увести меня, если мой самый страшный кошмар всё же обернётся реальностью.

После той ночи Жнец заменил мне отца, конечно, если забыть о том, что мой настоящий отец не выполнял своих отцовских обязанностей вовсе. Через неделю мой гость принёс с собой пухлый том в кожаном переплёте. Это оказались сказки, добрые и злые, обо всём на свете, на языке, не принадлежавшем ни одной стране. Он читал мне голосом моего дедушки, который умер, когда мне было четыре года. Я рос, и Жнец перестал приносить книгу, теперь мы просто беседовали до самого рассвета. Я спрашивал о жизни по ту сторону и о том, почему мир устроен так, как он есть. Его ответы всегда были туманными, с оговоркой, что я пойму сам, когда придёт время. Он успокаивал меня своими разговорами и присутствием, пока солнце не показывалось над крышей соседского дома. Когда оно касалось его плаща, он становился ослепительно-белым, а потом Смерть исчезала. Я знал, что она обязательно вернётся на следующей неделе, и спокойно начинал собираться в школу. Я никогда не уставал после таких бессонных ночей.

Жизнь шла своим чередом. К моменту, как мне исполнилось двенадцать, доктор в третий раз вправил мой нос и начал задавать наводящие вопросы. Через три недели меня изъяли у родителей и отправили в приют. Как в голливудском кино, мой семейный врач услышал о происходящем от своего друга в больнице и усыновил меня. Они с женой три года пытались завести детей, но ничего не выходило. После того я зажил счастливо, хотя был не в силах забыть о тех ужасных мгновениях из своего детства. Пойдя по стопам своего приёмного отца, я стал терапевтом. К сожалению, работу по специальности оказалось найти не так легко, и мне пришлось занять должность в морге. Все эти годы Смерть помогла мне справляться с работой, и я полюбил своё дело.

Но несчастный случай с приёмной матерью разбил моё сердце. Я был тем, кому пришлось повесить бирку на её большой палец. Я вынужден был взять отгулы на весь остаток недели, но в тот день Смерть была со мной. Она стояла в углу хранилища, пока я закатывал ящик с телом матери в ячейку, держа за руку маленькую девочку с зелёными глазами и каштановыми волосами. Я видел мамины семейные фотографии и знал, что она выглядела так в семь лет. Видеть её было болезненно, но Жнец молча кивнул мне, напоминая, что позаботится о ней.

Четыре раза в своей жизни мне пришлось закрывать ячейки с телами моих родителей. Мой родной отец врезался в стену, когда вёл машину пьяным. Я выскочил из комнаты, едва медбратья вкатили стол с ним внутрь, иначе меня бы стошнило прямо на то, что осталось от его тела. Моя родная мать спилась до смерти через год после того. Жалость разрывала моё сердце при последнем вгляде на неё. Он сломал её, и она умерла от причинённой боли. Моя мать покинула этот мир так же мирно, как и приёмная, но мне никогда не забыть, как кричал мой родной отец, когда Жнец тащил его по полу, на раскалённой докрасна цепи, захлестнувшейся на его шее.

Мой же приёмный отец, человек, спасший мне жизнь, умер четыре года назад. Ушёл тихо, прямо во сне. Я сам вызвался проводить его тело в предпоследний путь в хранилище. Когда я закончил с этим, то увидел, как Смерть уводит маленького мальчика с синими глазами и тёмной шевелюрой.

Вы, наверное, гадаете, зачем я пишу это. На самом деле, я и сам не уверен. Думаю, просто чтобы сказать людям, что не стоит бояться Жнеца. Это мягкосердечное существо, занимающееся поганой работой. И оно, по иронии судьбы, сохранило мне жизнь.

Я женился, вырастил троих детей — двух девочек и мальчика, как две капли воды похожих на их мать, и всё это время Смерть поддерживала меня. У меня девять внуков и два правнука, с намечающимся третьим. В прошлом году моя жена умерла от сердечного приступа. Болезненно вспоминать об этом, но я знаю, что она не боялась смерти. Она знала мою историю и ушла спокойно, во сне, сжимая мою руку.

Пока я дописывал эти строки, мой взгляд упал на силуэт за окном — его чёрная мантия была вся в снегу. Только что я распахнул окно ему навстречу и пригласил внутрь: когда живёшь так долго, как я, успеваешь научиться принимать гостей с должным уважением.

Теперь она стоит в углу, терпеливо выжидая, как в день нашей первой встречи. Когда я допишу это, то выключу компьютер и возьму на коленки девочку, которую она привела за собой — мою жену. Мы вместе закроем глаза и девочка прижмётся ко мне, щекоча подбородок своими огненными локонами. Я испущу последний вздох и спокойно засну, а когда проснусь, то окажусь в кругу семьи. Я наконец увижу приёмных родителей и мою родную маму, куда счастливее, чем она была при жизни. Надеюсь, четыре пса, которых я последовательно приютил при жизни, тоже будут там.

"МОРТИМЕР", — зовёт Смерть из своего тёмного угла. Мне остаётся лишь вздохнуть и печатать побыстрее. Если позволите, я хотел бы закончить цитатой группы Blue Oyster Cult: «Не страшитесь Жнеца». Ведь, если подумать, люди порой куда больше него походят на монстров.