Меня зовут Сергей, и запах горелого хлеба до сих пор преследует меня в кошмарах. Я, водитель автобуса, превратился в призрака, бредущего по обломкам своей прошлой жизни. Москва, когда-то пульсирующая, живая, теперь – лишь бледная тень самой себя, укрытая пеленой пепла и отчаяния.

Вспоминаю, как это началось… Сначала – переполненные больницы, изможденные врачи, уставшие повторять одно и то же: “Пейте больше жидкости, соблюдайте постельный режим”. Грипп, обычный грипп. Так говорили по телевизору. Но кашель становился все сильнее, температура все выше, а смерть приходила быстро, мучительно. Кожа, словно пергамент, трескалась, покрывалась кровавыми язвами, легкие отказывались дышать, оставляя жертву задыхаться в собственной крови.

Власти метались, как крысы в горящем сарае. Сначала – отрицание, потом – карантин. Закрыли школы, заводы, торговые центры. Метро остановилось, словно сердце города. Но было поздно. Вирус, словно джинн, выпущенный из бутылки, распространялся с невероятной скоростью.

Потом наступил хаос. Безработица, голод, мародерство. Полиция исчезла, уступив место бандам, которые стали править улицами. За ними – только зараженные, пустые оболочки, бродящие в поисках хоть чего-то живого.

Я живу в своей квартире на окраине, в районе Митино. Повезло – вода пока есть, хотя и с перебоями. Свет отключили давно, газ тоже. Отапливаюсь буржуйкой, которую смастерил из старого ведра.

Еду добываю с риском для жизни. Мародерствую. Знаю, это аморально, но выбора нет. Либо я, либо кто-то другой. А я хочу жить. Пока хочу.

День 37 карантина.

Вылазка в “Перекресток”. Зрелище жуткое. Полки пустые, все перевернуто. Нашел несколько банок тушенки, пачку сухарей, и банку маринованных огурцов. Огурцы – это роскошь. Буду экономить.

Видел труп. Прямо у входа в магазин. Молодой парень, лет двадцати. Наверное, тоже за едой пришел. Что-то пошло не так. Лежит, скрючившись, лицо синее, из глаз течет кровь. Рядом – пустая сумка. Жуть. Отвернулся и пошел дальше. Не хочу думать о нем. Не хочу думать о смерти.

День 42 карантина.

Закончились сигареты. Это катастрофа. Хуже, чем голод, честное слово. Не могу сосредоточиться, все раздражает. Чувствую себя зверем в клетке.

Слышал стрельбу вдалеке. В районе Тушино, наверное. Банды делят территорию. Говорят, там есть склад с оружием. Конкуренция.

Думаю о Лене. О жене. Она умерла еще до карантина. Рак. Может, ей повезло. Не увидела всего этого.

День 48 карантина.

Сосед умер. За стеной. Слышал, как он кашлял всю ночь. Задыхался. Под утро – тишина. Дверь заколочена изнутри. Считаю, повезло, хоть не заразил.

Сегодня залез в его квартиру. Через балкон. Адреналин зашкаливал. Нашел немного еды и воды. Крупа, консервы, литровая бутылка водки. Водку оставил. Не хочу становиться алкашом.

Неприятно копаться в вещах мертвого человека. Но… выживать надо. Закон джунглей.

Видел, как люди жгут костры на улицах. Холодно становится. Зима близко.

День 55 карантина.

Закончилась вода. Это плохо. Очень плохо. Без воды долго не протянешь. Придется идти за ней в центр. Там, говорят, есть колодцы. Возле Красной Площади.

Боюсь. Страшно. В центре одни бандиты и зараженные. Но другого выхода нет.

Сделал себе подобие брони. Обмотал тело старыми одеялами, сверху – кожаный плащ. Нашел ржавый нож. Лучше, чем ничего.

Молюсь, чтобы вернуться живым.

День 56 карантина.

Добрался до центра. Это ад на земле. Город мертв. Дома разрушены, окна выбиты, на улицах – горы мусора и трупов. Запах разложения – невыносимый.

Людей почти нет. Только тени, крадущиеся по улицам. Бандиты, мародеры, сумасшедшие.

Видел зараженных. Их стало больше. Они шатаются, как зомби, ищут еду. Их глаза – пустые, лица – искажены гримасой боли. Страшно смотреть. Стараюсь не попадаться им на глаза.

Нашел колодец. Возле Кремля. Набрал воды. Тяжело тащить. Болит спина.

Обратно шел другой дорогой. Через Манежную площадь. Наткнулся на бандитов. Человек пять. Все вооружены.

“Эй, ты, что несешь?” – заорал один. Лицо – злое, глаза – пустые.

Понял, что сопротивляться бесполезно. Отдал им воду и еду. Они обыскали меня, забрали нож и деньги. Даже обручальное кольцо сорвали с пальца.

“Живи,” – сказал один, ухмыляясь. “Может, еще пригодишься.”

Спасибо, что живой оставили. Хотя… лучше бы убили.

Пришел домой ни с чем. Без воды, без еды, без ножа. Ограбленный, избитый, униженный. Нет сил. Хочется лечь и умереть.

Смотрю в окно. На мертвый город. На костры, горящие вдали. Что ждет меня впереди? Только смерть?

День 57 карантина.

Проснулся от холода. Замерз, как цуцик. Кажется, заболел. Кашель, температура. Наверное, подхватил что-то в центре.

Пытаюсь вспомнить, когда последний раз ел что-то горячее. Не помню.

Думаю о Лене. Представляю, как она обнимает меня, согревает своим теплом. Но это только сон.

Наверное, это конец. Не выжить мне.

День 58 карантина.

Тяжело писать. Руки дрожат, все плывет перед глазами. Кашель разрывает легкие. Болит голова, все тело ломит. Температура высокая.

На теле появились красные пятна. Сначала маленькие, как укусы комаров. Теперь они быстро растут, сливаются в большие, уродливые язвы.

Вирус добрался и до меня. Не уйти от него.

Лежу на кровати. Смотрю на потолок. Вспоминаю свою жизнь. Ничего особенного. Обычный человек, обычная жизнь. Но я любил эту жизнь. Любил Лену, любил Москву, любил свою работу.

А теперь все кончено.

День 59 карантина.

Сижу у окна. Смотрю на мертвый город. На пустые улицы, на заброшенные дома, на костры, чадящие вдали. Никого нет. Только ветер воет в пустых улицах, словно оплакивает погибших.

Завтра, наверное, умру. Или сегодня вечером. Все равно.

Жизнь – дерьмо. И смерть – тоже.

Прощайте. Мир, который я любил. Прощайте, люди, которых я знал. Прощай, Лена. Я скоро буду с тобой.

День 60 карантина.

…

Ничего не вижу. Ничего не чувствую. Только боль. И темнота. Это конец.

…** Эхо в пустоте… …Трудно дышать… … Блокнот выпадает из ослабевших рук… …Последние слова на пожелтевших страницах словно растворяются в предсмертной дымке…

Найден блокнот в заброшенной квартире на окраине Москвы, на улице Генерала Белобородова, дом 27, корпус 3, квартира 14. Тело идентифицировано – Холодов Сергей Петрович, 1972 года рождения, водитель автобуса.

В блокноте – записи о жизни в карантине, о голоде, о страхе, о смерти. Последние записи сделаны рукой умирающего человека.

Запись из военного дневника (найдена в архивах Министерства Обороны, гриф “Совершенно Секретно” – снят в 2047 году):

“Периметр зачищен. Москва – зона отчуждения. Все очаги заражения ликвидированы. Город – опасен. Необходима полная дезинфекция и демонтаж зараженных зданий. Протокол “Очищение” завершен. Выживших нет. Москва подлежит полной изоляции и дальнейшему мониторингу. Доклады об активности – еженедельно. Назначить ответственного за сектор – полковник Захаров.”

Из рассекреченных материалов проекта “Феникс” (2049 год):

“…анализ проб почвы из зоны отчуждения г. Москва выявил наличие мутировавшего штамма вируса “Красная Смерть”. Вирус сохраняет активность на протяжении длительного времени, переносится воздушно-капельным путем и представляет собой серьезную угрозу для населения. Рекомендуется усилить контроль над периметром зоны отчуждения и принять все необходимые меры для предотвращения распространения вируса…”“

Запись из дневника сталкера (2052 год):

*”…пробрался в Москву. Не знаю, зачем я это сделал. Может, хотел увидеть что-то, что осталось от прошлого. Город – призрак. Тихий, мертвый, пугающий. Бродил по улицам несколько дней. Видел только руины и тишину. Нашел старый блокнот. Прочитал. Стало еще страшнее. Ухожу. Больше никогда сюда не вернусь. Москва – проклятое место…” *

Эхо истории продолжает звучать в заброшенных руинах, напоминая о трагедии, поглотившей некогда великий город. Вирус “Красная Смерть” навсегда изменил мир, оставив шрамы на карте и в сердцах тех, кто помнит о падении Москвы. И в каждом кашле, в каждом чихании, в каждом красном пятне на коже живет призрак страха, напоминая о том, что прошлое всегда может вернуться, чтобы повториться снова.