Новогодний Ритуал

Актовый зал Дома Культуры был завален телами. Дети, взрослые, старики. Уже убитые и ещё умирающие. Ира обводила взглядом помещение, её улыбка становилась всё шире и шире, и вот уже была готова разорвать рот девушки. 

Она отлично поработала. Точнее, не совсем она. Без него Ира бы не справилась. Посмотрев в центр зала, девушка закусила губу, почувствовала, как откуда-то снизу поднимается тёплая волна, готовая захлестнуть разум. 

Как будто-то оргазм.

Там стояла новогодняя ёлка. Вернее то, что когда-то было ёлкой. Теперь, когда на дереве ярко сияли кроваво-красные шары, оно изменилось. Превратилось в чудовище. Монстра.

«Бога!» — поправила себя Ира.

Хотя тут она не была на сто процентов уверена, кого или что призвала в свой мир. Внизу ёлки, там, где обычно стоят коробки с подарками, зияла огромная клыкастая пасть. Ветки, покрытые шипами, стали напоминать то ли лапы, то ли щупальца. Чудовище хватало за раз сразу по нескольку человек — сейчас вот двух девочек, мальчика и мужчину — и затягивало к себе в пасть. Челюсти смыкались, разрывая и перемалывая плоть, брызгала кровь, падали части тел. 

От одной из девочек осталась только голова. Ударившись об пол, она покатилась вперёд. Усмехнувшись, Ира подавила в себе желание пнуть её в пасть монстра, как футбольный мяч в ворота. Всё-таки детей было жаль. Немного. Не то, что взрослых: будь это голова мужчины или женщины, или старика, или бабки, то девушка бы не удержалась и вдарила по ней со всей силы.

Ира ощутила, как к сладкому чувству, поднявшемуся откуда-то из глубины живота — Похоти — примешиваются другие. Отвращение. Злость. Ненависть. Гнев? Да. Похоть и Гнев ядрёная смесь. Присмотревшись, девушка нашла оба шара на девере: один — слева, другой — справа. Показалось? Или они поочередно подмигнули ей?

Шары Похоти и Гнева

Возможно, с Похоти и Гнева всё и началось. Ира уже точно не помнила, сколько ей тогда было лет. Зато другое запомнила очень хорошо.

Новый год.
Мандарины, оливье, конфеты, салаты.
Сияющая игрушками ёлка.
Два красных шара почему-то сияли ярче всех.

И рука дяди, родного дяди, который медленно задирает ей юбку под столом. Влажные и дрожащие пальцы дошли да запретного места.

Его шёпот:
«Моя красавица».

Ира сначала думала: почему она тогда не закричала? почему не сбросила руку с ноги? почему просто не встала из-за стола? Ответ пришёл, но не сразу, со временем. Девушке это понравилось. Пока пьяные родители и гости развлекались в зале, дядя отвёл её в спальню, закрыл дверь и… Нет, не изнасиловал: он любил трогать. А потом позже привёл друга — этот любил смотреть.

Затем, когда они получили, что хотели, Ира лежала в кровати. Слышала их пьяную болтовню в зале и чувствовала как к Похоти, которую в ней разбудили дрожащие пальцы дяди и сальные глаза его дружка, примешивается злость. Она постепенно переросла в Гнев. Хотелось отомстить. 

Рассказать всё родителям? Вызвать милицию? 
Можно. Но как-то мелко.
Избить их?
Уже интереснее.
Покалечить?
Теплее.
Убить?
Да! Но не просто убить, а с особой жестокостью.

Вопросы задавала Ира, а вот кто ей отвечал… Она предпочитала об этом не думать. Он ведь её успокаивал. И уже позже он часто говорил с ней. 
А может это было Оно? 
…
Ответом на подобный вопрос всегда было скромное молчание.

Ира подавила в себе желание тот час же броситься на кухню, схватить нож и: бить-резать-колоть-втыкать. Нет… Месть — это блюдо, которое подают холодным. К тому же Гнев будто стал специей к основному блюду. К Похоти. Обе руки Иры, словно розово-белые пауки, поползли вверх по ногам, к тому запретному месту, котороё ещё недавно неуверенно трогал дядя и буквально облизывал взглядом его дружок. Лизать пальцы не могли, но они не дрожали и откуда-то точно знали, что нужно делать.

Такого наслаждения Ира не получала никогда. Ни до, ни после. Когда гости ушли, она сняла оба красных шара с ёлки. Теперь они были не просто красными, а кроваво-красными и сияли в темноте.

***

Дядю она убила год спустя, под бой курантов. 
«Моя красавица, как же ты успела вырасти. Как похорошеть».

Как и хотела ножом. И, как и желала, с особой жестокостью. Ира доводила «инструмент» любящего дядюшки до «боевой готовности», отрезала родственнику-извращенцу палец, ждала пока «штучка» «опадёт» и повторяла весь процесс. 

Можно было бы отрезать не сразу целый палец, а по одной фаланге. Но тогда было бы: долго-скучно-монотонно. А так — быстро-яростно-страстно. Удовольствия больше. С тем наслаждением в спальне не сравнить, конечно, но зато сейчас оно разделилось на целую серию наслаждений. 

Один отрезанный палец = один оргазм.
Сенобиты из фильма ужасов «Восставший из ада» оценили бы по достоинству. 

Лишив руки дядюшки всех пальцев, Ира полоснула родственничка по горлу. Естественно, перед этим она его кастрировала.

***

Через год пришёл черёд его дружка. Пока телевизор бубнил: «Дорогие россияне! Я устал, я ухожу» и тому подобный новогодний бред, у девушки были дела поинтересней. 

Примотав дружка скочтем к стулу, девушка разделась, легла перед ним, широко развела ноги. Принялась мастурбировать. Неожиданно она резко вскочила, выхватила из кучи одежды небольшой нож, воткнула в глаз жертвы. Но не глубоко, а так, чтобы только ослепить, а не убить. Дружок заорал, но рот тоже был замотан скотчем, так что никто ничего не услышал.

— О, не кричи бедняжка, всё только начинается, — Ира потрепала жертву по щеке, перевела взгляд ниже, погладила по вставшему члену, нежно сжала. — Я же знаю, что я тебе нравлюсь. А ещё знаю, что ты любишь смотреть. Подглядывать.

Теперь девушка развернулась к стулу задом, встала на колени, и шаловливые пальчики продолжили сладкую и влажную игру. И опять в самый разгар праздника рукоблудия, Ира вскочила быстро достала второй нож и вонзила в оставшийся глаз дружка.

Казалось бы, теперь, когда он ослеп, можно было закачивать, вот только Ира ещё не кончила. Она заизвивалась перед жертвой, принимая самые разнообразные позы: спереди, сбоку, сзади. А что творили её пальчики! Такого дружок небось ни в одном порнофильме не видел! 

Ха! «Мастурбирующая маньячка — Смерть вуайериста».

И уже никогда не увидит. Но зато он мог слышать её стоны. Девушка протяжно застонала, давая волне удовольствия захлестнуть себя с головой. Довольно улыбнувшись, как сытая кошка, Ира с весёлым прищуром глянула на жертву.  

Может ещё сделать его глухим?
Нет. Это уже слишком.

Однако, раз она кончила, теперь пришла пора и его прикончить.

Вздохнув, девушка встала, взяла третий нож и почти по самую рукоятку загнала в промежность дружка. Он затрясся всем телом, замычал, вскинул голову. И тут Ира ударила ладонями по рукояткам ножей в глазах. Сталь ещё глубже вонзилась в голову, достала до мозга. 

Дружок испустил дух.

А девушка, одевшись, пошла, села за стол, съела пару мандаринок и принялась уплетать оливье, переключая телевизор с одной новогодней программы на другую.

***

Потом были другие. Парни и мужчины. Кого-то Ира убивала, кого нет, кому-то она причиняла боль, кто-то ей. Но всё рано или поздно закачивалось. А вот шары после каждого любовника светились всё ярче и ярче. Особенно ярко в полной темноте и на Новый Год. 

Шары Лени

Шаров Лени было три. По числу первых трёх жертв этого греха. 

Ира тогда уже училась в институте, но в свободное время подрабатывала соцработником. В том частном доме жили три человека. Девушка уже не помнила ни их фамилий, ни их имён. Возможно, что когда-то это была одна счастливая семья, которую теперь пожирала Лень, а возможно, что и нет. Короче, Ира называла их просто: «Жирдяй», «Старикашка» и «Бабка».

«Жирдяй».

Самый молодой, но вот сказать, сколько точно ему было лет, из-за слоёв жира, не представлялось возможным. Ему в равной степени могло быть и за двадцать, и за тридцать, и за сорок. Слоноподобная туша, под которой, казалось, прогибался пол, когда Жирдяй выползал или скорее выкатывался на кухню. Ира ему понравилась. Впрочем, как и всем парням. Иногда девушка задавалась вопросом, а смогла бы она отыскать его член в складках жира.

Чревоугодие и Лень — не одно и то же. Но они близкие друзья.

«Старикашка».

Мерзкий похотливый Старикашка. Так и норовил дотронуться до неё своими гаденькими высохшими пальцами-веточками: то ягодицу невзначай заденет, то грудь. Всегда извинялся, облизывая губы, а глазки так и бегали по фигуре. Ощупывали. Впрочем, Ира нравилась многим мужчинам, в том числе, и пожилым. Поэтому все трюки Старикашки вызывали у неё лишь смех. Интересно, не отсох ли ещё его «стручок»?   

А вот то, что дед ленился мыться, и от него воняло, как от козла, её подбешивало.

Эх, знали бы они, чем Ира иногда занимается, запершись в их туалете, и закусывая до крови губу. Иногда она представляла, что они врываются туда к ней. Жирдяй ложится на пол, Старикашка швыряет её на толстяка, а сам входит сзади. Однако это была не самая дикая из фантазий девушки.

«Бабка».

Пожалуй, она тут была у них за главную. Не толстая, не худая, да и не такая уж и старая на самом деле. Она обожала всякий хлам, а вот прибираться не любила. Барахлом была забита не только пара сараев рядом с домом, но и сам дом. 

Ира наведалась к ним один раз, но уже на следующий пришла с коробочкой, в которой лежали три шара. Её девушка спрятала в туалете: на одной из полок, среди всякого хлама; просто задвинула вглубь, прикрыла каким-то пакетом. 

А потом оставалось ждать пока шары «зарядятся». Что это означает, Ира понятия не имела. Но знала, что так надо. А ещё знала, что она как будто «проводник», которой позволяет негативу — в данном случае Лени — концентрироваться, а потом сосредотачиваться в одном месте. В кроваво-красных шарах.

Теперь нужно только дождаться нужного момента, когда они зарядятся полностью. Этот момент почти всегда наступал под Новый Год.

***

31 декабря. Вечер. За окном летят снежинки. Время настало. Не обязательно дожидаться боя курантов.

«Сначала Бабка — как самая опасная».

Ира перевернула на старуху шкаф с барахлом. В ужасающем грохоте девушка отчётливо различила хруст костей. Но Бабка, словно робот-убийца из фантастического боевика «Терминатор», стала выбираться из груды хлама. Пришлось проломить ей голову старым, тяжёлым, ещё, наверное, советским утюгом.

«Затем Старикашка — возможно с ним придётся повозиться». 

Услышал шум. Прибежал. Ира пнула его в пах, ударила коленом в лицо, а когда дед упал, оседлала сверху. Страстно поцеловала рот, из которого несло дешёвым куревом и гнилыми зубами. Затем стала одновременно бить Старикашку головой об пол и тереться о его промежность. А у дедули-то оказывается ещё был порох в пороховницах! «Стручок» Старикашки встал, вот только череп уже расколотили к чертям собачим!!

«И в финале Жирдяй — с такой тушей больше всего возиться».

Хотел сбежать, но Ира вырубила его молотком. Самое сложное было дотащить «человека-слона» до кухни. Связав толстяка, девушка принялась насильно кормить его оливье. В конце концов, Жирдяя стошнило в кастрюлю с салатом. Девушка поняла, что ей не получиться проделать то, что проделал со своей жертвой маньяк из триллера «Семь». Да, она и не пыталась, если честно. Тут никакого терпения не хватит. Похлопав Жирдяя по необъятной спине, Ира воткнула ему в правый глаз вилку, в левый нож, после чего расколошматила голову кухонным молотком для отбивания мяса. 

Ира съела пару ложек оливье, не из кастрюли, конечно, куда стошнило Жирдяя — фу! — а из салатницы и вынесла наружу коробку с шарами. Облила весь дом бензином. Подожгла.

«Гори-гори ясно, чтобы не погасло!» 

Бесчисленное множество Шаров

А потом Шаров и жертв для них было бесчисленное множество. Девушка ждала, что ей придётся отдать дань всем Семи Смертным Грехам. И да, они иногда мелькали — как по отдельности, так и в комбинациях. 

Запомнился Шар Уныния. 

Запомнилась девушка, с которой Ира стала близкой подругой. Даже чересчур близкой. Её страстные: «Ах!». То, как она нежно покусывала за ушко. Прядь чёрных волос, выкрашенная в красный цвет, всегда так и норовила упасть на лицо.

Ира склонила её к самоубийству. Сказала, что они умрут вместе и будут вместе там, за порогом смерти. И вот до Нового Года оставалось тринадцать минут, подруга лежала в тёплой ванне со вскрытыми венами, а Ира всё не торопилась к ней присоединяться. Алые капли падали на белый кафель. 

В последний раз поправив красную прядь волос, Ира поцеловала мёртвую девушку в лоб, закрыла остекленевшие глаза, нарисовала кровью сердце на полу и ушла. Умирать она не собралась. По крайней мере, сейчас.

Однако Шары были разные и Семью Грехами не ограничивались.

Например, был такой, который Ира называла Шар Расизма. При взгляде на него вспоминался фильм «Брат» и фраза: «Не брат ты мне, гнида черножопая».

Первыми жертвами Шара были семь, кхм, «лиц кавказкой национальности».

«Ай, какой красивый Снэгурочка, вах! Но мы же две заказывали? А харашо, один так один».
Их действительно было семь. Снизу. Сзади. Сверху. Сбоку. В рот. Ира думала, что от неё ничего не останется, но, на самом деле, она уже к тому времени успела поучаствовать и в более крутых оргиях.
«Эй, красавица, ты чего? Убэри пушка! Откуда взяла? А?!»

Бах-бах-бах!
И так — пока Ира всех не перестреляла.

Шаров набралось на несколько коробок. Некоторые из них пульсировали, некоторые гудели, как трансформаторная подстанция, некоторые, не отрываясь, смотрели. Ну, конечно, не все из них были кроваво-красные, только особенные были такого цвета.

В конце концов, их набралось достаточное количество для того, чтобы провести Новогодний Ритуал.

Новогодний Ритуал

Ира помогла украсить большую ёлку в актовом зале Дома Культуры. Вроде бы ей и не нужно было это делать, ведь она недавно стала совладельцем компании, занимающейся праздничными мероприятиями, но она любила: «тряхнуть стариной». Так девушка говорила сотрудникам и коллегам. На ёлку пошли все её Шары, в том числе и кроваво-красные. Их девушка постаралась распределить по всему дереву, только два — Похоти и Гнева — повесила как можно выше и как можно ближе друг к другу. Чтобы они напоминали глаза.

На следующий день актовый зал заполнился людьми: детьми, мужчинами, женщинами, стариками. Девочек и мальчиков, естественно, было больше всего. Играла новогодняя музыка, раздавались разговоры, слышался весёлый смех. Скоро должны были выйти Дед Мороз и Снегурочка.

Ира в костюме Снегурочки зашла в гримёрку Деда Мороза. Его играл какой-то молодой студентик, решил подработать на Новый Год. Он как раз поправлял искусственную бороду перед зеркалом. 

Девушка рывком развернула его к себе. Впилась в губы поцелуем. Подвела к стулу, усадила, залезла сверху.

— Ирина… — начала было студентик.

Но она снова заткнула его поцелуем. Вжикнула молнией кафтана Снегурочки: под ним ничего не было — только голая плоть. Упругие груди с красными сосками упёрлись в лицо парня, он жадно припал к ним. Ира счастливо засмеялась, чуть привстала, вжикнула уже другой молнией — ширинки штанов — и насадила себя на «штык» студентика. 

Стул затрясся. Впрочем, надолго парня не хватило. Он быстро разрядился. Слизнув пот с шеи студентика, Ира поднялась. Девушка только-только начала возбуждаться, по телу туда-сюда словно бегали заряды электрического тока.

Взяв в руки посох Деда Мороза, Ира провела по нему рукой. Передёрнула несколько раз. Посох почернел, на нём выросли шипы, на одном конце он удлинился и заострился, стал похож на копьё. От удивления парень разинул рот. Когда у острого основания открылся глаз, Ира пронзила копьём и студеника, и стул, на котором тот сидел.

Застегнув кафтан, девушка вышла из гримёрки. Направилась в актовый зал. А там яблоку негде было упасть. Перед Ирой все расступались, дети как раз звали Снегурочку. Он встала в центре, как вкопанная. Распахнула кафтан, выставляя напоказ обнажённое тело, чем вызвала восхищённые мужские ахи и охи, и негодующие женские. Достав из кармана Шар, переливающий всеми цветами радуги, девушка протянула его перед собой, давая возможность людям получше его рассмотреть. 

«Гордыня», — шепнул некто в голове.

Когда цвет Шара стал кроваво-красным, Ира взяла его в обе руки и с силой прижала к груди, раздавив. Потекла кровь. Кто-то вскрикнул. Девушка надавила сильнее, осколки глубже вонзились в плоть. Размазав кровь по груди, Ира, как будто в мольбе, протянула обе руки к ёлке.

И ёлка ответила.

Замигали Шары, причём кроваво-красные светились постоянно, словно фары или глаза. Земля задрожала, свет померк, захлопнулись двери. Большая звезда на ёлке вспыхнула багровым светом. Новогоднее дерево ожило. Внизу открылась большая пасть, а ветки превратились в шипастые лапы-щупальца, которые стали хватать и убивать людей. 

Зал наполнился криками. Мужчины, женщины, дети, старики — все — забегали из стороны в сторону, как обезумевшее стадо диких животных. Но бежать им было некуда. Длинные лапы зелёного чудовища дотягивались до любого места в зале. Кого-то разрывали на куски, кого-то били об стены или пол, кому-то раздавливали голову, а кого-то живьём тянули в страшную пасть.

Иголки с некоторых веток тоже оживали и, как плотоядные черви, забирались людям под кожу. Несчастные бились в конвульсиях, истекали зелёной пеной, но потом затихали. Однако ненадолго. Через какое-то время они вставили и шли к ёлке-монстру, выстраиваясь в хоровод.

Лапы-щупальца сорвали с Иры кафтан и шапку, нежно погладили, сдирая кожу до мяса. Схватив девушку, они приподняли её над землей. Поднесли к новогоднему монстру. Из страшной пасти высунулся длинный красный язык. Зелёное чудовище облизало Иру от пят до макушки, как ребёнок леденец. И девушка поняла, что её ждёт награда. 

Перерождение. 

Но прежде нужно было умереть. Подняв девушку над ёлкой, лапы дёрнули её вниз, насадив на звезду. Один из острых концов теперь торчал между грудей.

Хоровод мертвецов вокруг ёлки распался, трупы падали на колени. Кроваво-красные шары на дереве стали быстро мигать. В такт им замерцала и звезда.

Ужасный взрыв уничтожил здание Дома Культуры. Но это был не конец — это было начало. Ибо взрыв открыл врата между мирами. 

Очнувшись в новом теле, у которого имелось много конечностей, много глаз и вообще много всего, Ира наблюдала, как полчища тварей из другой реальности ринулись в её мир, чтобы погрузить всё в хаос. И она к ним присоединилась. То был не конец старого года, то был конец старого мира. И начало нового.