Здесь никогда не бывает достаточно темно и тихо. Звуки. Непрекращающиеся, они сверлят мой разум, и я выхожу из прострации. В мутной воде плавают какие-то ошметки, я стараюсь их огибать, но они повсюду, липнут на глазные яблоки, забиваются в ноздри. Повсюду эта грязная серая муть, через которую меня зовет наверх синеватый искусственный свет. Он слепит, выжигает сетчатку даже через почти непрозрачную толщу моей водной темницы. Какая-то слизь липнет к лицу, и я пытаюсь защитить глаза, загораживая их ладонями. В мозгу всплывает мысль, что раньше делать это было гораздо удобнее, но как именно — я не могу вспомнить.

Поднявшись на поверхность, я вижу ту же картину, что и в прошлый раз — уходящий в тень свод грота, ставшего моим пристанищем, и подвешенные на тросах люди. Одинаковые, безликие, одетые во все черное со странными масками на лицах. Похожие на диковинных четырехногих пауков. Стоило мне всплыть, как они обеспокоенно зашевелились, защелкали какими-то приборами, заскрипели карандашами по планшетам.

От моих движений по воде расходятся круги, и на этих миниатюрных волнах качаются масляные пятна, ошметки шерсти, какие-то гнилостные сгустки и прочие нечистоты. Неожиданно для себя я замечаю, что теперь могу чувствовать запахи. Где-то внутри меня проскальзывает жалость, что первые доступные мне ароматы вовсе не приятны. Пахнет дерьмом, разложением и чем-то прокисшим. Как будто мокрое белье оставили на пару дней в корзине, забыв развесить. Я поднимаю взгляд выше уровня болтающихся надо мной «пауков» и вижу сооружение в скале, которое словно сталактит торчит над поверхностью водяной глади. Из-за стекол этого бокса раздаются голоса людей в белом. Эти масок не носят, но из-за тонировки их лиц я разглядеть не мог.

- Объект на поверхности, оцените состояние.

Зажужжали лебедки, и лаборанты принялись облетать меня на своих импровизированных паутинках с разных сторон, послышались щелчки фотоаппаратов.

- Докладываю, - приглушенно, сквозь маску, отчитался один из людей-пауков. - Началось оформление ушных раковин, веки все еще находятся в зачаточном состоянии, местами есть волосяной покров, толстый кишечник все еще находится снаружи.

- Благодарю, лаборант, - донеслось из-за стекла. - На часах одиннадцать пятьдесят восемь, кормление через две минуты, всем - полная готовность.

Пауки принялись выстраиваться надо мной в две шеренги, зависая с двух сторон от кранового желоба. Их глаза-стекляшки бездушно поблескивали, разглядывая меня точно какое-то диковинное животное. Высоко, не достать...

Уже на привычном месте со скрежетом в одной из многочисленных построек лаборатории отворился люк, и оттуда появился мой сегодняшний обед.

Раздался сильный запах мускуса, забивая ноздри, заглушая омерзительный смрад воды, в которой меня держали. Пытаясь насытиться этим новым запахом, я всем корпусом потянулся туда, вверх, к еде. Я высовываюсь из воды почти по пояс, чтобы быть ближе к своему угощению. Цепь позвякивает, козленок вращается на ней вокруг собственной оси и испуганно блеет.

- Он принюхивается! Мадемуазель Ложье, он принюхивается! - заголосил один из лаборантов.

Строгий женский голос из-за стекла требует:

- Дай мне крупный план!

Лаборант направляет на меня устройство с таким же блестящим стеклянным глазом, как у него самого, не прекращая говорить:

- Крылья носа отсутствуют, но по косвенным внешним признакам можно понять, что объект номер восемь способен ощущать запахи. Предполагаю, что оформление идет изнутри наружу, в связи с чем носовые пазухи появились раньше, чем хрящевая основа.

- Благодарю, Роберт, продолжайте кормление.

Цепь пару раз дернулась, и еда начала опускаться ко мне. Козленок судорожно засучил копытцами и взревел еще жалостнее. В моей душе заворочались какие-то неприятные ощущение, чувство унижения и щемящей неправильности происходящего, но их подавлял всемогущий голод.

- У объекта выделяется слюна! Я заснял!

До кушанья остается всего пара метров, когда что-то громко лязгает, тело козленка дергается, ножки беспорядочно перебирают в воздухе.

- Цепь заклинило, - говорит один из «белых халатов» за стеклом. - Программных сбоев нет, похоже, неполадки исключительно механические. Паскаль, вы ближе остальных, исправьте, будьте так любезны.

Один из людей-пауков качнулся на тросе в сторону цепи и завозился с механизмом, опасливо поглядывая вниз. На меня.

Покрутив там что-то, он отмотал трос и спустился ниже, к козленку. Схватив того за шлейку, он резко дернул несчастное животное вниз, и сорвавшись вместе с ним, едва коснулся подошвами поверхности воды.

Этого было достаточно. Я тянусь к ноге лаборанта, и тот вопит, как бешеный, начав беспомощно вертеться на тросе. Крик немного приглушает маска, но он все равно болезненно режет слух. Карабины, закрепленные у «паука» на поясе натянулись, потащили мою добычу вверх, но я держу крепко. Вода вдруг засветилась красным, а за светом последовала боль. Запахло озоном, и вода, окружавшая меня, обернулась на доли секунды жгучей кислотой. Меня выгнуло от боли, маленькие иглы прошлись по позвоночнику, врезались тяжелым ударом в сердце и осели в мозгу, словно отпечаток молнии, выжженный на сетчатке. Я разжимаю пальцы, и воющий от боли и ужаса лаборант взмывает под потолок, оставив мне лишь окровавленный кусок своего черного гидрокостюма. Тот же женский строгий голос кричит:

- Сколько раз я говорила вам о технике безопасности! Любое происшествие ставит под угрозу дальнейшее финансирование проекта "Эвридика". Не опускаться ниже двух метров - это четкое и простое правило, неужели так сложно?! Паскаль, отправляйся в медпункт, а после - в лабораторию, сдай анализы. Еще заражения нам не хватало.

А я уже наслаждался козленком. Тот буквально разваливался у меня в руках, истекая своими живительными соками мне на ладони, где жидкость застывала словно воск, превращаясь в свежую плоть. Тонким недоразвитым языком я провожу по новым гладким губам, что выросли от крови лаборанта.

- Смотрите, он оформляется прямо на глазах! - восхищенно восклицает один из "белых халатов". - Это же просто фантастика!

- Научная! - раздался строгий голос мадемуазель Ложье. - После получения определенной порции плоти усвояемость падает до нуля. Возможно, вопрос в том, как долго находится пища в состоянии биологической смерти. Быстрота процесса скорее всего вызвана тем, что мы впервые скормили ему козленка живьем, так что если нам удастся избежать появления Лодочника стоит повторить этот опыт.

- Считаете, это продлит период усвояемости? - спросил кто-то за спиной высокой пожилой женщины с седым ежиком жестких волос.

- То, что дело точно не в мясе мы уже выяснили, до сих пор вычищаем. На ранних стадиях объекты способны питаться и вовсе без желудка, так что о вместимости речи тоже не идет. Честно говоря, мне кажется, что это просто старые привычки.

Я не обращал внимания на болтовню за стеклом, наслаждаясь плотью козленка, которая постепенно превращалась в труху прямо в моих руках, осыпаясь знакомыми мне склизкими ошметками в воду.

- Мадемуазель Ложье, я могу ошибаться, но, кажется, он все еще голоден, - заметил один из лаборантов, глядя на меня и наклонив голову.

- Быстро, вторую порцию! - крикнула в микрофон дама в белом халате.

- Мы не готовили вторую порцию, мадемуазель, это займет некоторое время... - увещевал кто-то из «белых халатов», но Ложье уже не слушала. Ее яростный шепот, усиленный микрофоном, метался над водой, заставляя меня нервничать. Я не понимаю, на что она злится, но мне неуютно от ее неприкрытых эмоций.

- До события «Лодочник» осталось не больше часа, если до этого момента объект не оформится полностью - этот цикл тоже будет впустую! Мы не можем терять время! Добудьте мне животное, или я сброшу одного из лаборантов! - припугнула она коллег.

Кто-то за стеклом хватает стул и разбивает им одно из окон лаборатории, пока другой «белый халат» тащит к образовавшейся дыре какое-то животное. Бедная тварь, яростно вереща, плюхается в воду рядом со мной, и я не теряя времени, бросаюсь за добавкой. Не давая добыче всплыть, я вцепляюсь зубами в теплую живую плоть, жадно впитывая его жизнь, пожирая глоток за глотком его сущность. В голове мелькают какие-то картинки. Карусели, школьный коридор, неуклюжий старенький форд, подаренный отцом, поцелуй женщины, что впоследствии стала мне женой. Яркими вспышками воспоминания пронзают мозг, набирая все большую скорость - вот пятилетняя дочь, вот новая съемная квартира, увольнение с работы. Я вижу себя в казино, спускающим все, что оставалось от продажи машины. Я вижу, как жена кидает вещи в чемодан и оставляет меня одного в пустой квартире без денег и с уведомлением о выселении в руках. В синем пятне я узнаю бутылку из-под отбеливателя, из которой я жадно пью густую жидкость с резким химическим запахом, как пью сейчас жизнь этого неудачливого создания. И, наконец, я вспоминаю, как свернувшись клубком у батареи и выкашливая свои внутренности, я умираю. Но это не последнее воспоминание, нет. И то, что я вижу дальше, заставляет меня прервать трапезу и устремиться к поверхности.

Я с криком выныриваю из грязной мути, в которой барахтаюсь и кричу, кричу, что есть мочи, но мой недоразвитый язык меня не слушается. Я пытаюсь сказать свое имя, пытаюсь рассказать, что я видел по ту сторону, но изо рта выходит лишь:

- Глыб... Глыб... Вер.... Глыб...

- Вы слышите?! - торжествующе воскликнула пожилая мадемуазель, приплясывая на месте. - Вы слышите!? Он говорит с нами! Говорит! - она приблизилась к микрофону и четко, отрывисто, по слогам произнесла: - What is Your name, sir? Wie ist Ihr Name? Как ваше имя, месье?

Лаборанты, все, как один, наплевав на предосторожности, наклонились ко мне, вслушиваясь в мою речь, но я мог лишь беспомощно булькать полными легкими воды:

-Гл... Глупцы... Верните...

Внезапно в помещении начинает моргать свет. Люминесцентные лампы то расцветают яркими фейерверками, гудя, как потревоженные ульи, то потухают. По воде проходит рябь, перекидывается на берега, и даже стенки грота идут едва заметными волнами, а сквозь них просачивается бесформенное черно-коричневое пятно. Я отрываю взгляд от разрастающейся темной кляксы и даже на таком большом расстоянии вижу досаду и разочарование на лице мадемуазель Ложье. Поджав губы, будто нехотя, она наклоняется к микрофону и объявляет:

- Событие "Лодочник" начинается, всем лаборантам занять максимальную высоту. Абсолютная бдительность, фиксировать все до мелочей.

Глядя прямо на Ложье я продолжаю бессмысленно булькать, пытаясь достучаться до своих тюремщиков, но уже слишком поздно. Я чувствую это всей своей отслаивающейся кожей, вижу обнаженными глазными яблоками и слышу своими голыми ушами.

Сначала из стены показалась стопа. Длинная, вытянутая, цвета слякоти и нечистот. Стопа опустилась на поверхность воды, точно это был твердый пол, а за ней последовала вторая. За ногами из камня медленно и неумолимо вытянулись неестественно длинные торс и шея, а затем и голова, увенчанная червеобразными отростками. Вытянувшись в полный рост, неведомая тварь медленно и неумолимо приближалась ко мне, возвышаясь на добрые четыре метра над поверхностью бассейна. Искаженное предсмертной гримасой подобие лица слепо взирало куда-то сквозь меня черными дырками на месте глаз. Обтянутые сухой потрескавшейся кожей ребра не вздымались от дыхания, длинные руки, прижатые к торсу обвивали его на манер смирительной рубашки. Завороженные, лаборанты безмолвными наблюдателями свисали с потолка, не переставая ни на секунду черкать карандашами в своих блокнотах. Странная волна ужаса и облегчения накрыла меня, когда тварь, не размыкая рук, обняла меня и прижала к своему одновременно мягкому, полужидкому и иссушенному телу. Положив голову на плечо этому мрачному существу, я ощутил необъяснимый покой и безмятежность, пока его тело медленно поглощало меня, превращая мою сущность в ничто.

- Объект номер восемь покинул камеру, мадемуазель Ложье, - осторожно заметил один из коллег.

- Вижу, не слепая, - зло отозвалась Катрин Ложье, куратор проекта "Эвридика". Если бы у нее было еще хотя бы пять минут, она бы выбила из чертового кадавра все, что тот вспомнил. Но Лодочник всегда появлялся вовремя. Не говоря ни слова, она вышла из лаборатории и направилась в свой офис.

По окну эркера неровными трещинами стекали капли дождя, что продолжался уже более недели. В эти холодные ноябрьские вечера хотелось исключительно одного - наглотаться таблеток и забыться сном. Сном, который бы никогда не закончился. Восемь бесплодных попыток. Что толку в драгоценном "источнике Лазаря", если чертовы кадавры не успевают даже научиться говорить, прежде, чем вновь вернутся туда, где...

Куда они возвращаются, Катрин не знала. Не знала она и куда направилась ее единственная дочь той роковой ночью, когда она праздновала свое сорокалетие. Обвинять можно было кого угодно - безликих, картонных гостей, за то, что заняли ее внимание бессмысленной болтовней, глупую горничную, за то, что та решила оставить окно в детской открытым, или саму себя, за то, что не проводила каждую секунду своей жизни с этим чудесным ангелочком. Ее маленькая прекрасная Жюльетт, пришедшая в этот мир через ее, Катрин, боль, страдания и бесконечные походы к врачам, теперь была где-то там, в том мире, откуда приходили эти несчастные, лишенные плоти, памяти и разума. От размышлений ее отвлек звонок интеркома.

- Ложье слушает, - проскрипела она в микрофон.

- Катрин, я знаю, ты собиралась домой, но у нас тут незапланированное собрание с инвесторами, и они бы хотели, чтобы ты поприсутствовала.

- Луи, - начала мадемуазель Ложье медленно, издалека, стараясь скрывать раздражение. - У меня был длинный день, я очень устала и хотела бы поехать домой. Может это мероприятие обойтись без меня?

- Боюсь, они настаивают.

- В таком случае, сейчас буду.

Перед тем, как отправиться в конференц-зал, Катрин подошла к зеркалу и придирчиво себя осмотрела. Наверное, стоит застегнуть халат - свитер в катышках не производит благоприятного впечатления. Тушь ссыпалась под глаза черным порошком, стекла очков сплошь в отпечатках пальцев, а редкие волосы торчат неприглядными клоками. "К черту!" - подумала Ложье. - "Я не буду приукрашивать себя перед этими распухшими богатеями!"

В конференц-зале свет был приглушен, инвесторы хранили молчание, изредка оглядываясь на дверь. Финансовые кашалоты в пиджаках стоимостью с квартиру с неизменно мертвыми рыбьими глазами, точно под копирку. Между ними суетился, подавая напитки и осыпая комплиментами безразличные ко всему человеческие глыбы, Луи. Его оранжевое лицо лучезарно светилось подобострастием и гостеприимством, а руки находились в постоянном движении - раскладывали проспекты и разливали шампанское по бокалам. Катрин с отвращением скривилась, заметив, как желтоватый от пятен автозагара манжет рубашки Луи коснулся воды в стакане одного из инвесторов, из которого тот тут же отпил.

- А вот и наш гений, наш, так сказать, вдохновитель, профессор антропологии и биологии, мадемуазель Ложье, прошу любить и жаловать, - лицо Луи напоминало довольный, но весьма нервный апельсин. Что-то было не так.

- Мы знакомы, - мрачно заметил быкоподобный мужчина с гладкой блестящей лысиной, - и на этом этапе, как мне кажется, это знакомство стоит завершить. Думаю, мои партнеры со мной согласятся - вы исчерпали все ресурсы "источника Лазаря", и на данном этапе пока не добились никаких результатов. А еще и учитывая постоянные происшествия...

Ложье с ненавистью взглянула на виновато разводящего руками Луи. Сдал, сученок!

- При всем моем уважении, - дрожащим голосом начала Катрин, еле сдерживая ярость, - восемь успешных попыток извлечения — это не отсутствие результатов. Больше того, это самый большой прорыв в данной области за всю историю человечества.

- А по-моему, - откинулся на кресле какой-то юнец, явно растрачивающий папенькино наследство, - это самая большая финансовая яма, в которую я только мог вступить. Я ведь с самого начала знал, что проект "Эвридика" - пустая трата времени и средств. Стоило вложиться в клонирование - я слышал, папа Франциск не так консервативен, как его предшественники.

Катрин Ложье не считала себя беспринципным человеком и никогда не умела поступать подло и жестоко, но отчаянные времена требовали отчаянных мер. Эти заплывшие жиром, раздутые от собственной важности бурдюки должны, наконец, ее услышать, и для этого она будет говорить на их языке.

- Давайте рассмотрим практическую пользу "источника Лазаря" вместе. Помимо всех научных экспериментов и бесценной информации, которую мы можем получить исключительно в качестве побочного продукта, я предлагаю вам задуматься об основном результате. Объекты, получаемые в ходе наших экспериментов могут использоваться прежде всего, как дешевая рабочая сила. Им не страшны ни травмы, ни холод, ни жар, ни радиация. По завершении цикла оформления им даже не требуется питание. Работники, которым не нужна медицинская страховка, официальное оформление, но прежде всего, - Катрин выдохнула, прежде чем сказать это, - на них не распространяется действие Всеобщей Декларации о Правах Человека.

- Ну, это еще как посмотреть, - заметил кто-то в аудитории.

- На данном этапе доподлинно известно, что объекты не обладают самосознанием, не идентифицируют себя как личность и не демонстрируют признаки высшей нервной деятельности, - напропалую врала Ложье, затолкав совесть куда подальше.

- Это все, конечно, очень хорошо, - вновь подал голос быкоподобный, - но вы ведь так и не решили проблему "эффекта Лодочника". Насколько нам известно, по окончании полноценного оформления происходит событие, уничтожающее результаты вашей работы, и все приходится начинать заново.

- Данная проблема будет решена во время следующего извлечения. И отныне окончательно, - выбросила Катрин на стол последнюю карту рубашкой вверх, надеясь, что ее блеф сработает, и никто так и не узнает, что под личиной козырного туза скрывается обычная шестерка.

- Каким же образом? Вы уже придумали? - льстиво спросил Луи, опасливо косясь в сторону инвесторов.

- Как вам известно, попытки устранить психопомпа обычными методами не увенчались успехом. Исходя из полного отсутствия органических соединений в означенном существе, его уничтожение не видится мне возможным, - честно призналась Катрин.

- Так чего мы тогда рассусоливаем? Закрыть проект, и дело с концом! - словно куда-то торопясь, сделал вывод юнец.

- Но! - громко, стараясь привлечь к себе внимание, продолжила профессор. - У нас есть возможность закрыть этому существу дорогу к нашим объектам.

- И как вы себе это представляете? - уже с недоумением и сомнением в голосе спросил Луи.

- Думаю, что описание данного метода будет слишком развернутым и содержать в себе массу специфической терминологии, поэтому я бы предпочла продемонстрировать вам данный процесс в деле.

- А все же, если вкратце? - спросил быкоподобный.

- Мы его обманем.

Ни о каком сне не могло быть и речи. Огромные черные тучи за окном пожрали сперва луну, а после и солнце, но Катрин продолжала упрямо сидеть перед монитором в своем офисе и просматривать интернет-страницы, одну за другой. Когда ей казалось, что все безнадежно и бессмысленно, она поднимала глаза на фоторамку в углу стола, откуда на нее смеющимися голубыми глазами глядела ее малышка, ее Жюльетт. Библия в интересующем Ложье вопросе оказалась совершенно бесполезна. Через каждую строчку сквозило грозное предупреждение, почти приказ: "Отступись - не должно человеку влезать в Божий замысел". Но Катрин отмахивалась и искала дальше. Скандинавская мифология почти целиком состояла из историй о бравых воинах и героических деяниях. Единственное, что могло бы хоть немного подойти - зуб Фенрира, что убивал любого, кто коснулся его, будь то человек или божество, но в самом деле был лишь легендой. Современная мифология тоже могла дать не так много - Копье Судьбы, Хрустальные Черепа и прочие дешевые мистификации. Фольклор почти всех стран мира утверждал, что если поймать Мрачного Жнеца на ошибке, то тот отступит. Со дня своего сотворения человечество жаждет победить непобедимое, но всегда проигрывает эту схватку.

Мысли и умозаключения на этот счет подтолкнули Катрин к поискам в самой колыбели человечестве - в Африке. Она копалась и искала, вгрызаясь все глубже, сначала в современный вудуизм, потом в исторические справки о страшной теократии Дювалье, а после, словно вернувшись назад во времени, перенеслась вместе с рабами в трюмах испанских кораблей через Атлантику на Черный Континент. Большая часть анимистских культов, разумеется, оказалась попыткой древних людей не сойти с ума, познавая окружающую среду. Так, двигаясь по карте мира, Катрин вычеркивала одну версию за другой и уже было отчаялась, но в стогу сена все же оказалась иголка. Древний ритуал индейцев майя, задокументированный конкистадорами и более ни разу за всю человеческую историю не повторенный. Она нашла то, что искала. "Уже скоро" - прошептала Ложье и нежно провела пальцем по щеке дочери на фото.

Раскрывать инвесторам своей план Катрин было не с руки. Вкратце набросав ложную схему о разнообразных чакрах, зеркалах, астральных телах и кристаллах, она отправила документы Луи, а сама влетела в лабораторию - растрепанная седовласая гарпия - и принялась командовать новым извлечением. Вновь задрожала земля под ногами, вновь забурлили воды Стикса, выпуская очередную душу в ответ на зов. То, что всплыло на поверхность, мало напоминало человека - нечто среднее между сгнившими останками и эмбрионом беспорядочно бултыхалось в мутном вонючем бассейне, чье дно терялось где-то в корнях литосферных плит. Катрин Ложье не жалела козлят, отправляя их одного за другим на корм объекту №9. Медленно вырастали предплечья, кисти, оформлялись легкие, из крестца нехотя ширилась в стороны тазовая кость. Все как обычно. Почти.

На этот раз тросами не обошлись — пришлось подвешивать для лаборантов строительные люльки, чтоб уместить возросшее количество персонала камеры Стикса. Люди уже без масок - на всех не хватило - толпились на узких балкончиках, постоянно что-то записывая и щелкая затворами фотоаппаратов, и восторженно наблюдали за возвращением жизни из небытия.

Катрин была на ногах уже третьи сутки. Когда она закрывала глаза, ей казалось, что все уже произошло, ритуал не сработал, проект "Эвридика" расформировали, а воды Стикса замуровали и засекретили от греха подальше. Но вновь раздавался противный писк пульта, означающий кормежку кадавра, и Ложье до рези в зрачках всматривалась в стены - не покажется ли темное пятно.

И этот час, конечно же, настал. Снова мигание ламп, снова тошнотворный, кислый запах. Лодочник медленно и грузно вышел из стены, намереваясь обнять свою жертву. Ну уж нет, не сегодня. Мадемуазель дернула рычаг на панели управления, и все десять люлек с лаборантами посыпались в воду. Пока лаборанты страшно кричали, корчась в агонии переходного состояния между жизнью и смертью, Ложье чувствовала полные ужаса взгляды коллег за спиной. "Это все ради тебя, Жюльетт," - мысленно шептала она, стараясь не смотреть на наполненные ужасной болью лица несчастных, чьи душа и тело, погруженные в воды Стикса, разлагались, распадались, но, главное, выглядели, как достоверный обман для Лодочника. Тот медленно поднял свою уродливую голову, печально взглянув прямо в глаза Ложье своими пустыми провалами в черепе, и отчаянно, будто осознавая неотвратимость ошибки, попытался обнять своими огромными руками лаборантов.

Какие бы глупости ни писали во всех этих книгах по оккультизму, в сборниках мифов и легенд, все сходились в одном - уличив Смерть в ошибке, вы сможете ее избежать.

Неизвестно, оказалось ли это действительно ошибкой, или же было ритуалом подкупа, но Лодочник, схватив с десяток все еще живых лаборантов, издал полный печали стон и погрузился в воды Стикса. Жидкость в бассейне помутнела, загустела, начав прямо на глазах превращаться в липкую серую грязь, в которую, как насекомые в янтарь, оказались вплавлены полумертвые лаборанты, застрявшие на границе между жизнью и смертью. Но на поверхности этого болота торчала лысая и лиловая, как у младенца, голова объекта №9. Тот визжал и рыдал, пытаясь пошевелиться и высвободиться из плена жирной грязи, но он был полностью оформленный и живой.

"Наконец-то!" - выдохнула Ложье и, не обращая внимания на полные ужаса и осуждения глаза коллег, покинула лабораторию.

Струйки дождя монотонно сбегали по лобовому стеклу новехонького минивена, который Ложье приобрела на деньги инвесторов, чтобы возить лабораторные материалы домой. Вот уже много лет работа ее не оставляла ни на секунду, держа на ногах, в тонусе, но теперь, когда все сделано, когда объект живой и здоровый сидит в лаборатории и проходит разнообразные медицинские и когнитивные тесты, она может наконец-то расслабиться. Темный ноябрьский вечер был невероятно тих и спокоен, стук дождевых капель по крыше убаюкивал, а мягкий джаз, раздававшийся из радио позволял ненадолго поверить, что она уже в отпуске.

И сладкой дремы Катрин вырвал запоздалый рев клаксона. Даже не успев понять, что произошло, Ложье получила сильный удар в грудь и отключилась.

Плохо видно. Очень плохо видно. Кровь заливает глаза, запекается на ресницах, попадает в рот железистым привкусом. Никакого дыма или языков пламени. Лишь искореженное авто и страшный, почти нечеловеческий вой. Приблизительно такой же Катрин слышала сегодня там, в бассейне, когда отправила лаборантов в объятия Лодочника. Еле выбравшись из уютных, но душащих объятий подушки безопасности, мадемуазель вышла через водительскую дверь и направилась ко второй машине, налетевшей на отбойник. Как же плохо видно! Один глаз вовсе не открывался, видимо, заплыл, а второй постоянно видел какие-то странные тени. Подойдя к автомобилю, Ложье прикрывает уши - вой почти невыносим. За рулем сидит мужчина и, не щадя легких, надрывно кричит от боли.

Его грудь насквозь пробита огромным куском дорожного знака - белый треугольник разрезал его тело на две части, но каким-то непостижимым образом тот остается жив и безуспешно пытается вытащить искореженный металл из своего тела. На заднем сидении Ложье видит детское кресло. "Пожалуйста, хоть бы он был один, хоть бы один! Хватит на сегодня смертей!"

По ту сторону от машины послышались какие-то шлепки, словно кто-то небрежно вываливает спагетти болоньезе на тарелку. Медленно, шаг за шагом, Ложье обходит искореженный остов, оттягивая момент, когда ее глазам предстанет дело рук ее.

Навстречу ей шагает маленькая девочка. Таких рисуют на открытках - в платьице с рюшами, с двумя бантами и в блестящих лаковых ботиночках. Шаги ее дерганые, неуверенные, а взгляд какой-то рассредоточенный.

- Эй, детка, ты в порядке? Как тебя зовут? - обращается к ребенку Ложье, но девочка шлепает мимо, словно не замечая профессора. Обернувшись ей вслед, Катрин чувствует, как ее сердце уходит в пятки от ужаса - левая сторона головы девочки грубо вдавлена внутрь, и из этого месива сочится кровь и что-то серо-желтое. Мадемуазель продолжает смотреть вслед мертвому ребенку, пока та не оказывается так далеко, что тень в глазу мешает видеть.

Попытавшись смахнуть это с лица, Ложье натыкается рукой на что-то, торчащее из левого глаза. Медленно ощупав неведомый объект, она начинает его вытаскивать и чувствует, как вслед за воткнувшимся ей в глаз дворником начал свое движение мозг. «Что ж, милая, - думает Катрин голосом своей матери, - теперь у тебя впереди целая вечность на размышления о том, что я вдалбливала в твою глупенькую белобрысую головку с самого детства! Да только ты, наверное, совсем не поумнела, раз так и не усвоила, что обманывать — нехорошо!»

Две разбитые машины, покинутые своими искалеченными хозяевами, спокойно простоят до утра, прежде чем к ним прибудут толпы журналистов и зевак, жаждущих посмотреть на событие, с которого человечество разучилось умирать.