"Быстрее, быстрее, поторапливайся", - уговаривал он сам себя. Страх, голод и спешка делали движения резкими, неуклюжими; там, где должна была идти прямая линия, возникала ломаная кривая. Банки валились на грязный кафельный пол со смертоносным грохотом. Одна из них лопнула, и густое бурое содержимое вылилось, растекаясь неаппетитной жижей, будто мозг, освобожденный из темницы черепа. Минус одна трапеза. Минус один день жизни. Еще быстрее.

Сумка, грохоча, наполнялась банками с фасолью в томатном соусе, банками с зеленым горошком, кукурузой, сайрой и прочей снедью. Каждая упавшая банка, будто из небытия, рождала грядущий день, один за другим, даря несбыточную надежду выжить. И приостанавливая, придерживая, накидывала непрочную узду на пасть всеобъемлющего, безнаказанного, безраздельно властвующего Голода. Жесткие перчатки без пальцев делали хватку слабой, неуклюжей, и вот очередная порция банок покатилась по полу. Откуда-то сверху раздалось резкое злобное шипение. Слишком громко. И слишком поздно.

Руки выронили сумку, их владелец замер, будто олень в свете фар грузовика. Шипение, будто разъяренная змея, металось по заброшенному супермаркету, хлестко ударяясь об стены, отталкиваясь от кафельного пола для прыжка, и снова приземляясь, то на полки с гнильем, то на разбросанный по полу мусор. Через пару секунд появился и источник звука. Он возник прямо под потолком, над мужчиной в затертой кожаной куртке и перчатках без пальцев. Острые когти надежно держали тварь там, уцепившись за вентиляционные трубы. Уродливая шишковатая голова, подергиваясь, с хрустом совершила полный оборот и уставилась на жертву. Их глаза встретились – темные, усталые, злые глаза мужчины и маленькие, заплывшие гноем, ассиметричные, изуродованные опухолью глаза твари – белые, бесцветные, словно вываренные яйца, пылающие яростным, неутолимым, безумным голодом.

Челюсть рывками открывалась, когти нетерпеливо царапали металл потолка, одежда твари, когда-то бывшей человеком, свисала уродливыми лохмотьями, словно не до конца сброшенная змеиная кожа. Мужчина медленно попятился назад, и существо, словно голодный паук, резкими короткими движениями двигалось за ним потолку.

Главное – не дать ему оказаться над собой. Главное – не оказаться под ударом смертоносных когтей. Главное – не дать пригвоздить себя к полу весом мертвой плоти, не дать вцепиться пальцами в мягкий живот, не дать разбросать кишки по полу, не дать позвать «семью».

«Тигр» явно был молодым, возможно, младший в семье, но от этого он не становился менее опасным. Обычно молодые «тигры» куда подвижнее и быстрее своих более матерых собратьев, но при этом куда менее решительны. В отличие от простых «зомби», как их было принято называть еще до их появления, и «шатунов», у «тигров» есть некие зачатки инстинктов. Их интеллект можно было бы сравнить с интеллектом насекомого. Хищного, злого, агрессивного и вечно голодного.

У мужчины не было времени на сравнение. Не поворачиваться спиной, не отводить взгляд, тогда он нападет не сразу. Будет время медленно, как будто мучаясь от страшной боли в суставах, поднять руку, неспешно, будто от этого не зависит ничья жизнь, завести руку за спину и лихорадочно нащупать пальцами рукоятку топора.

Голод выл и стенал на все лады в прогнившем насквозь сознании твари, и та совершила прыжок. Мужчина не успел достать топор – какие-то пара мгновений отделяли его от затертой красной спасительной рукоятки. Тварь оторвалась от потолка, в глазах блестело отражение вожделенной добычи. Миг – и вот уже мужчина лежит на полу, а тварь обвивает его ногами, подобно пылкой любовнице. Взмах - и на кожаной куртке появляется четыре рваных разреза, взмах второй руки - и брызгает кровь. Мужчина пытается вырваться, нашаривает топор за спиной, другой рукой пытается удержать чудовище, но человеку не потягаться с «тигром». Все это происходит в давящей, зловещей тишине. Никто не произнесет ни звука – тварь не хочет привлечь конкурентов, человек – помощников. Так, в молчании, он погибает.

Последнее, что видит мужчина, перед тем, как провалиться в теплую, манящую бездну забвения – чей-то черный сапог с шипованным носком, врезающийся в раскрывшуюся пасть «тигра».

Когда Книгочей очнулся, над его торсом колдовал мужчина лет сорока-пятидесяти, почти его ровесник, лишь чуть моложе. Самозваный лекарь бинтовал ребра туго, будто пытался придушить бывшую жертву «тигра». Были они уже не в супермаркете а в каких-то сырых катакомбах. Повсюду что-то капало и журчало, а с потолка скупо светил светодиодный фонарик, подвешенный на шнурке к ржавой лестнице. Книгочей чувствовал, что он весь мокрый – сточная жижа вперемешку с кровью забралась, казалось, в каждую пору его кожи. Жилистый мужчина над ним держал темный от грязи бинт в руках, разрывая его и делая последний узел.

-Ну что, очнулся? Давай знакомиться. Мужчина вытянулся во весь рост, и Книгочею снизу показалось, что он достает головой до грязного потолка, покрытого черной плесенью.

Одежда на мужчине была крепкой, армейской – бронежилет, шипованные перчатки, шейный корсет из кевлара, на поясе ножи, метательные и охотничьи, самодельные гранаты, ружье с обрезанным стволом за спиной. Изборожденное шрамами лицо, сильные, крепкие руки, и те самые шипованные сапоги, туго зашнурованные, с голенищем до колена, имевшие все шансы стать последним, что увидит Книгочей перед смертью.

-Пить, - прохрипел раненый старик. Крепкий ранее Книгочей был бледен, щеки его осунулись, глаза запали, возраст навалился на него, как старый матерый «тигр» на жертву. Сейчас он выглядел на все семьдесят лет.

-Странное имя, - ухмыльнулся спаситель и снял с пояса армейскую флягу. Открутив герметичную крышку, он поднес емкость к потрескавшимся серым губам лежащего.

- Итак, Пить, а меня, твоего спасителя, зовут Иван Хелльсинг. Можешь не благодарить, – горделиво мотнул головой Охотник на Мертвецов, автор серии рукописных брошюр «Жить или нежить», лучший боец с момента Восстания.

Старик, не дыша, захлебываясь, поглощал воду, жадно дергая кадыком, но, услышав это имя, поперхнулся и попытался даже вскочить, однако, скривившись от резкой боли, осел обратно на дно катакомб.

-Сам Иван Хелльсинг? Я выучил почти наизусть все ваши записи. Я слышал, Вы в одиночку отстояли целую заправку? Это правда?

Иван хохотнул и ответил:

-Ну, вообще-то, не совсем в одиночку. Стрелять там было слегка рискованно – обнаружили заправку недавно, и бензин еще оставался. Так что бродить бы сейчас Вашему покорному слуге где-нибудь в поисках человечины, если бы не одно обстоятельства – местный «шатун» очень не любил конкуренции, так что я просто выманил его на заправку, забросал ходоков свежими потрохами – и не спрашивайте, как я их достал – и он сам раскидал их, как тряпичных кукол. Ну а уж с одним шатуном справиться куда легче. Заряд дроби вот сюда, и… - Охотник ткнул себя двумя пальцами под затылок, и издал звук, похожий на «пуф».

-Удивительно! – Старик от изумления позабыл про свое ранение и с горящими глазами сверлил своего спасителя. - Не могу поверить, что сижу рядом с живой легендой.

-Прошу меня извинить, - старик с трудом, кряхтя, все же встал на ноги и отряхнул руки о и без того грязные штаны, - Позвольте представиться, Олег Книгочей, библиотекарь и ученый из Убежища Рено, - библиотекарь протянул все еще грязную руку, но Иван, ничуть не смущаясь, крепко пожал ее в ответ, мол, ничего, погрязнее видали.

-Из автосалона? – уточнил Охотник.

-Так точно, - радуясь узнаванию, закивал Книгочей.

-Итак, - помрачнев, сменил тон Иван. – Провозился я с тобой, Олег, без малого полдня – пока сюда дотащил, пока перебинтовал, пока промыл, пока в чувство привел. Так что заночевать придется здесь. Куда сам путь держишь?

-До Шприца, – тяжко вздохнул спасенный.

-Это у вас так Останкино кличут? Далековато собрался, старик. Дойдешь?

-Надо дойти, - неожиданно жестко отрезал Олег.

-Ну, тогда береги ноги, старик, – усмехнулся матерый боец и принялся разжигать костер.

Радостно затрепетали рыжие огоньки во тьме канализации, отражаясь от вечно сырых стен, и глаза усталого Книгочея начали закрываться. Иван Хелльсинг что-то спросил, но старик уже спал.

Его разбудило сосущее чувство в районе живота. Казалось, что внутренности горят огнем. Глаза старика превратились в маленькие щелочки, и в них, словно пламя костра, плясало красное пятно. Это пятно медленно пульсировало, ворочалось и издавало звуки. От пятна пахло потом, опасностью и едой. Неосознанно, словно передвигался так всегда, старик приземлился на четвереньки и медленно пополз в сторону этого пятна, которое манило к себе, звало его, приближалось и отдалялось, переливаясь всеми цветами красного, от нежно алого до кроваво-бурого. Черные, ороговевшие, неожиданно длинные пальцы, словно горох, стучали по полу, по стене, пока старик подбирался к пятну. Оно заворочалось, реагируя на шум, и старик прыгнул. И снова какое-то мгновение решило судьбу человека. Слишком медленна рука, тянущаяся к дробовику, слишком неторопливая нога, пытающаяся оттолкнуть тварь на подлете. Острые свежие когти вонзились в мягкое, уязвимое лицо Охотника на Мертвецов, брызнули красные капли, осели на заострившемся лице старика, пока тот вгрызался пальцами в мягкую, податливую плоть, крошил тонкие, почти невесомые кости. Никогда старик не обладал такой силой,как сейчас. Впрочем, злое нечто вытеснило его сознание из мозга без остатка, оставив место лишь всеобъемлющему Голоду. Уродливые пальцы надавили еще немного, и череп треснул, обагрив покрытое шишковатыми опухолями лицо создания.

Новообращенный «тигр» трапезничал первый раз в после-жизни, Иван Хелльсинг, знаменитый Охотник на Мертвецов, автор серии брошюр советов для выживания после Восстания, превращался в кровавое месиво, так и не успев написать в следующем, шестом выпуске «Жить или нежить», что у «тигров» яд заражения передается не только через зубы, как у остальных оживших тварей, но и через когти.