Когда я пытаюсь воскресить в памяти детские воспоминания, всплывает не так и много: длинный темный коридор, в котором мы с сестрой играли в догонялки, тарелка манной каши, где я уныло ковыряю ложкой, совершенно лысое дерево во дворе, круглый год без листьев. Но лучше всего я помню бабушкину квартиру, где мы жили в детстве, и то, как мы с моей сестрой играли в похороны.

Мои родители работали вахтовым методом где-то на Севере, и мы проводили по полгода у нашей бабушки, Бабочки, как мы ее называли. В моих воспоминаниях она скорее напоминает мотылька, закутанного в шали, как в яркие крылья. В молодости она была балериной, и поэтому квартира у нее была весьма примечательной: огромные пятикомнатные хоромы на набережной Мойки, заставленные чудом уцелевшей антикварной мебелью, скульптурами и светильниками. В квартире почему-то все время было темно, скудный свет лился из старинных окон, завешенных алыми шторами, из-за чего вся обстановка купалась в холодных красноватых тенях.

Бабушка постоянно развешивала и перевешивала зеркала по всей квартире. Не знаю, зачем ей было это нужно, но в одном коридоре висело два, отражая друг друга из разных концов коридора, отчего он казался еще длиннее. Возможно, она просто была коллекционером, сейчас уже не спросить. На меня эти зеркала наводили страх. Я жаловалась на то, что из них на меня кто-то смотрит, что кто-то шепотом переговаривается за темными рамами и внимательно слушает каждое слово. Но бабушка от меня отмахивалась и говорила, что зеркала еще никого не обидели. Я старалась не отражаться ни в одном из них, просто так, на всякий случай.

Наша любимая комната была бабушкиной гардеробной, где хранились ее наряды. Можно только представить, какое любопытство и восторг вызывали у двух девчонок аккуратно развешенные в мешках балетные пачки, корсеты и болеро. Трогать это нам, разумеется, было категорически запрещено, но мы часто тайком пробирались в эту комнату и играли то в принцесс, то в цыганок, то в русалок.

Наибольшее любопытство и вместе с тем смутный страх вызывал у меня громадный дубовый комод с зеркалом, на потемневшем боку которого были вырезаны тончайшие деревянные лилии. Как мне потом объяснили, это называется трюмо. В потемневшем от времени зеркале отражалась хрупкая сине-желтая ваза с бежавшей по ней трещиной и стеклянными венецианскими цветами в ней, флакон остро пахнувших духов с вытертой надписью и лакированный сундучок с нарисованными черноволосыми женщинами, державшими веера в тонких руках. Лишний раз я к трюмо подходить боялась, к тому же, моя сестра Лиза каждый раз говорила, что если я посмотрю в это зеркало, ко мне придет злой Молох и утащит меня в Зазеркалье.

На мой день рождения бабушка, поискав в своих запасах, подарила мне куклу, которую покойный дедушка привез с заграничных гастролей (он был концертмейстером). Это было настоящее чудо старинной красоты: хрупкое фарфоровое личико, огромные голубые глаза, каштановые кудри из настоящих волос, шелковое платье и шляпка на завязках. А еще у нее была настоящая деревянная кроватка, крохотное одеяльце и сменная сорочка. Для ребенка, чье детство пришлось на середину девяностых, это было что-то невообразимое, будто случайно попавшее из другого мира, словно я оказалась в каком-то старом заграничном фильме.

Моя сестра тогда сказала, что в этой кукле нет ничего особенного, что мама с папой привезут ей десять таких и что только такие наивные дурочки, как я, могут радоваться такой ерунде. А вечером она предложила мне поиграть в похороны Катрины, как я ее назвала. Я, разумеется, с возмущением отказалась и поставила кроватку с куклой около своей, чтобы Лизка не вздумала по своему обыкновению что-нибудь учудить. Но как я ни пыталась бодрствовать, сон оказался сильнее меня.

Когда я проснулась утром, рядом со мной стояла пустая кроватка с разворошенным бельем. Вы и сами можете себе представить, что чувствует человек, которого лишили любимой вещи. Я рыдала и билась на полу, а Лиза смеялась. Бабушка накапала мне валерьянки и отправила Лизу в угол, но, разумеется, это ни капельки не помогло. Я ругала сестру самыми злыми словами из всех, которые знала. А Лиза сказала, что она ни при чем, и что куклу утащил Молох, как только я уснула. Она сама видела огромного дядьку, всего изогнутыми шипами, с двумя рогами и огромными круглыми зелеными глазами, светившимися в темноте. Когда он вошел в комнату, она не смогла пошевелиться от страха, и сама видела, как он вытащил Катрину из кроватки, задушил своими костлявыми пальцами с длиннющими когтями и унес ее в зеркало в трюмо.

Разумеется, я не поверила в эту ложь. Вырвавшись из бабушкиных объятий, я вцепилась Лизе в волосы и потребовала вернуть куклу. Та тоже завизжала и сказала, что я сама скоро увижу, как приходит Молох, а если я ей не верю, то мне нужно заглянуть в зазеркалье, только как бы я от этого с ума не сошла. Бабушка тогда насилу нас разняла, а я проплакала весь вечер и всю ночь у нее на коленях.

Каково же было мое удивление, когда утром я обнаружила Катрину в кроватке, накрытую крохотным пуховым одеяльцем, а рядом сидела Лиза. Я подумала, что моя сестра сожалеет о том, что сделала, и обняла ее, но она зашептала мне в ухо: «Соня, Соня, твоя Катрина умерла. Молох задушил ее и принес тело, и теперь нам точно придется ее похоронить».

Я отстранилась, не понимая. Тогда Лиза объяснила мне, что нашла куклу на трюмо, но она не дышала. Молох убил мою Катрину и забрал ее душу. Понятия не имею, откуда она это взяла. Должно быть, она вычитала это в какой-то книге из бабушкиной обширной библиотеки…

Теперь нам предстояло совершить погребальный обряд. Лиза объяснила, что для того, чтобы Катрина воссоединилась со своей душой, нам нужно осветить комнату свечами, открыть дверцу трюмо, положить туда зеркальце, прошептать волшебные слова, похоронить куклу в вещах, сложенных в ящике, а потом обязательно запереть дверцу на ключ, который Лиза стащила у бабушки, и погасить все свечи. Мне было жаль закапывать мою Катрину в ящике, но я очень переживала за ее бессмертную душу, поэтому покорно согласилась участвовать в Лизиной игре.

Дождавшись ночи, мы прокрались по коридору к комнате-гардеробной, где стояло трюмо. Квартиру укутывала полнейшая темнота и тишина, прерываемая иногда скрипом бабушкиного дивана. Мы зажгли свечу, которая выхватила из тьмы потемневшее зеркало, резную дверцу гигантского платяного шкафа и несколько хрусталиков на люстре, отозвавшихся тихим звоном на наши легкие шаги. Мне казалось, что кто-то смотрит на нас внимательным и строгим взглядом из самого темного угла.

Когда мы отперли старое трюмо, оскалившееся на нас своим темным зевом, на нас пахнуло заплесневелыми апельсиновыми корками, нафталином и пылью. Мы стали в нем копаться, находя то какие-то мотки шерсти, то непонятные стекляшки, то щетки для одежды. Я с опаской положила свое карманное зеркальце на дно трюмо, а Лиза поднесла Катрину на вытянутых руках.

Я произнесла волшебные слова, которые Лиза заставила меня выучить.

– Прах к праху, земля к земле. Наша бедная Катрина умерла такой молодой. В эту ночь мы предаем ее тело земле. Воссоединись с телом, душа, и упокойся с миром. Да обретет она дверь райскую, и покаяние, и оправдание. Возьми ее, да не бери нас, будь к нам милостив.

Это было больше похоже на ритуальное жертвоприношение, о котором я слышала в какой-то передаче по телевизору, но Лиза утверждала, что это молитва. С окончанием моих слов она положила Катрину в ящик, накрыла ее пыльным отрезом шелковой ткани и закрыла дверцу. Я снова горько заплакала, и Лиза стала меня убеждать в том, что Катрина сейчас в раю.

Из ящика раздались странные шорохи, и он стал слегка трястись на месте. Меня тоже затрясло. Лиза держала меня, чтобы я не могла убежать, и заставляла смотреть. Зеркало звякнуло, и по нему побежала трещина.

Лиза отвела меня спать и полночи утешала меня, то нося мне воду, то вытирая мои слезы. Мне казалось, что она была очень довольна ролью утешительницы, которую взяла на себя. Она даже улыбалась, когда отворачивалась от меня, и думала, что я не видела.

Когда я утром встала и прошла по коридору, я увидела, что дверь в комнату-гардеробную приоткрыта. Лиза в одной ночной рубашке разобрала все трюмо, и вещи лежали на полу. Никаких следов Катрины видно не было. Зеркало тоже было целым.

– Ты ищешь Катрину? – спросила я ее. – Она же в раю.

– Она должна быть здесь, ты же понимаешь, что мы просто играли. – Лиза криво улыбнулась.

– Разве Молох не задушил ее и не унес с собой ее душу? – наивно спросила я.

Она злобно и нервно рассмеялась.

– Только такая дурочка, как ты, могла поверить в это! – бросила она.

– Я все расскажу! – закричала я.

– Не расскажешь, иначе я отдам Молоху и тебя! – огрызнулась она. Я продолжала на нее наседать.

– А если он заберет и тебя? – спросила я. – Если он забирает одну душу за другой?

Мы стояли и спорили, злобно смотря друг на друга, пока на шум голосов не пришла бабушка, которая разняла нас и повела умываться. Весь завтрак мы кидали друг на друга гневные взгляды. Потом я ушла в гости к своей подружке, а Лиза выбежала за порог и сказала, что больше я ее не увижу. Я сказала, что хотела бы, чтобы ее тоже забрал Молох.

Вечером я подошла к бабушке и рассказала ей про куклу. Наша любимая добрая Бабочка обняла меня, и я положила голову ей на колени, всхлипывая. Она тогда пообещала найти мою Катрину. Тогда я спросила, почему она не накажет Лизу. Бабушка тяжело вздохнула и сказала, что уже пробовала, и тогда моя сестра озлобилась еще сильнее. Тогда она убежала из дома, и ее не было двое суток. Она посоветовала мне помириться с сестрой.

Я заглянула в гардеробную. Лиза принесла туда множество зеркал и расставляла и развешивала их по стенам, так что они составляли бесконечные коридоры и дорожки. Сама она была одета в старинное бальное платье из бабушкиного гардероба, и в волосах у нее был старый цветок, который уже порвался.

– Что ты делаешь? – спросила я ее.

- Пытаюсь попасть в Зазеркалье, - сказала она. – Чтобы забрать оттуда твою куклу. Ты же тогда не расскажешь ничего бабушке? Про то, что я сделала?

- Я уже рассказала, - горестно прошептала я. – А как ты туда попадешь?

- По зеркальному коридору. Я уже была там, когда пропадала на два дня, - буркнула она, зажигая свечу.

- А тебя не унесет Молох?

- Может и унесет. Я хочу вернуть тебе Катрину.

- А можно я посмотрю, как ты пойдешь? – спросила я.

- Ну смотри, - разрешила она.

Лиза погасила люстру, и только свет из окна и крохотный огонек свечи отражался то в одном зеркале, то в другом, словно умноженный в сотни раз. Зеркала начали тихонько позванивать, будто переговаривались друг с другом. Раздался тихий гул и скрежет стекла о стекло. Лиза встала в середине комнаты, взяв в руки свечу. Сначала ее лицо смотрело отовсюду: и из трюмо, и из зеркала во весь рост из комнаты, и из двух зеркал, раньше висевших в коридоре, и из круглого зеркала из нашей комнаты, и из зеркала в тяжелой раме из бабушкиной спальни, и из наших маленьких карманных зеркалец, прислоненных к комоду. Я на секунду закрыла глаза, а когда открыла их, моей сестры в комнате больше не было. Ее лицо исчезло из всех зеркал, как будто выключили несколько телевизоров сразу.

Сначала я решила, что это очередная злая и глупая Лизина шутка, и даже была готова к тому, что сейчас она вылезет откуда-нибудь из шкафа, но ее в комнате не было. Я позвала ее, но ответа не было. Я искала ее по всей квартире, но найти не могла. Я бегала и звала ее, но она так и не появилась ни в тот день, ни в какой-либо из следующих, словно у меня никогда не было сестры.

Я пыталась спросить что-то у бабушки, но она отказывалась со мной говорить на эту тему. Я попыталась втолковать ей то, что сестра ушла по коридору из зеркал. Не говоря ни слова, бабушка завесила все зеркала, что убедило меня в том, что я была права. Но тогда я решила, что с Лизой случилось что-то такое, что опасно упоминать, и хранила эту тайну всю жизнь.

Сейчас мне двадцать пять лет. Недавно я набралась смелости и спросила у мамы, что же тогда случилось на самом деле, и где Лиза? Мама странно на меня посмотрела.

- Я думала, ты все помнишь, - холодно протянула она.

- Помню что, мама?

- Как умерла Лиза, разумеется.

Я пристыжено замолчала. В моей памяти отпечаталось, что она убежала в коридор из зеркал. Но как двадцатипятилетняя девушка может продолжать в это верить?

- Не хочу вспоминать это. Как будто переживаешь снова и снова, - сказала мама, отпив вина из бокала. – В тот день Лизу нашли мертвой в подвале. Маньяк-убийца, восемь доказанных эпизодов, Лиза последняя. Неужели ты забыла?

Я молчала. Что я могла ответить на этот вопрос? Мама тем временем продолжала. Я разворошила осиное гнездо воспоминаний.

- Нас с отцом тогда вызвали с Севера, но сама понимаешь, пока дали телеграмму, пока доехали. В опознании участвовала бабушка, она же ее и хоронила. Она потом рассказывала, в каком виде ее нашли. А еще рассказала, что в тот день, когда она пропала, вы сильно поссорились, и ты сказала, что надеешься больше никогда ее не увидеть. Прости, Соня, – прибавила она, - я тебя нисколько не виню.

Мы красноречиво промолчали. Она помнит о том, что Лиза поссорилась со мной, через столько лет.

- Когда мы приехали, ты играла в похороны со своей куклой, Катриной ты ее, кажется, назвала? Когда я увидела это, я, честно признаться, спрятала твою игрушку. До сих пор жалею об этом. Если хочешь, ты можешь ее найти в бабушкином комоде.

На следующий день ты зачем-то утащила все зеркала из квартиры, развесила их в костюмерной и вглядывалась в них. Ты тогда сказала, что твоя сестра пропала в зеркалах. Мне ничего не оставалось, кроме как молчать и никак не опровергать твою легенду.

Я молчала. Картины в моей голове мелькали с ужасающей быстротой. Реальные воспоминания заместили ложные. Когда я смотрела, как Лиза исчезает в зеркалах, ее уже не было в живых. Я вспомнила и горе родителей и то, что бабушка, крепкая еще пожилая женщина, сгорела от горя, как свечка.

А что Лиза? Она действительно утащила мою куклу, и ее тело нашли с ней в руках.

Зеркал и коридоров я, кстати, до сих пор немного побаиваюсь.