Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Погреб Исакова
© Дмитрий Романов22.5 мин. Страшные истории kookirs 28-02-2021, 15:06 Источник Принял из ТК: Radiance15
– Тормознули-таки – отозвался хриплый Саня с заднего сидения.
Саня запихнул мужчину тщедушной комплекции под ноги, в пространство между передним и задним креслом, расстелил на колени куртку, и шепнул:
– Только дёрнись!
– Спокойно, пацаны. – сказал скуластый, остановив машину.
Он опустил стекло, изменил положение рук, взявшись за руль снизу, ладонями внутрь – чтобы скрыть татуировки на пальцах.
– Сержант Трофимов. Водительское удостоверение, свидетельство о регистрации, страховку приготовьте.
– Прошу.
– Куда направляетесь? – спросил сержант, изучая документы.
– На дачу.
– Дача – это хорошо. Откройте, пожалуйста, багажник, выйдите из машины.
Константин нажал на кнопку открывания багажника, отстегнул ремень и вышел. Хриплый Саня и парень с переднего пассажирского сидения напряжённо переглянулись; тут ещё к их машине направился один из автоматчиков, остальные остались у припаркованных вдоль дороги автомобилей МВД.
Сержант Трофимов сверил номера с ориентировкой и остановился перед багажником.
– Случилось чего?
– Да есть тут ориентировочка, на перехват работаем, – ответил Трофимов, – Закрывайте.
– Что-то серьёзное?
– Инкассаторов грабанули.
– Ого.
– Вот вам и ого. Вы ведь на дачу едете, а почему с собой ничего не везёте, шашлыки там, водочка?
– Так на даче всё есть, ждут нас.
– Ну ладно, не задерживаю. Счастливого пути, – попрощался сержант и вернул документы.
К сержанту Трофимову подошёл автоматчик, они закурили и лениво побрели к своим.
– Всё путём, – сказал Константин, сев за руль, – У них план «Перехват».
– Ну и нервы у тебя, Костян! – восхитился Санёк.
– Ага, я бы не выдержал и перестрелял бы их тут всех, – согласился сидевший на переднем пассажирском Рыжий парень с татуировкой на лице.
– Ну ты стрелок, я смотрю, – усмехнулся водитель, – Этот сучёныш не подох там?
– Всех переживёт, – сказал Саня.
– Это мы посмотрим.
– Ладно, поехали, – сказал скуластый Костя, и машина тронулась.
Пленником был Владимир Исаков, их сообщник по сегодняшнему преступлению. Он слышал разговор с сержантом и мог бы привлечь его внимание, но в таком случае они все отправились бы за решётку, получив лет по пятнадцать. И не получив ни копейки из добытых при ограблении денег. А так, Владимир рассчитывал, что сумеет отбиться от подельников, или, может быть, они вообще не станут его убивать. В последнее он не очень верил, зато точно знал, что получит свой шанс – им нужно будет только правильно распорядиться.
– Куда здесь? – обратился Константин к Исакову, когда машина въехала на территорию дачного посёлка.
– Прямо метров пятьсот, потом у колонки с водой поворот направо.
Проехав полкилометра прямо, водитель остановился перед поворотом с водоразборником: через пятьдесят метров был въезд на параллельную линию, с точно такой же колонкой.
– Ну и?
– Всё правильно, ближайший поворот, – сказал Владимир, приглядевшись, – До конца, оттуда направо, метров двести прямо и налево.
– Смотри, Сусанин! – пригрозил Рыжий.
Вскоре Исаков указал на нужный участок, и машина остановилась у покосившегося забора. Темнело.
– Посмотри в бардачке, фонарь должен лежать, – приказал скуластый Рыжему.
Тот порылся в ящичке и достал фонарь в металлическом корпусе. Константин, Саня и Рыжий вышли из машины, затем вытащили Исакова. Последний поплёлся впереди, указывая дорогу.
Обширный земельный участок – не меньше десяти соток – забросили давно. Дорожка, ведущая к дому, заросла, и о том, что она здесь была, свидетельствовали декоративные камни, изредка выглядывавшие из-под вороха гниющих листьев.
Деревья разрослись, и их серые стволы с крючковатыми ветвями казались человекоподобными существами, застывшими по команде «замри!». И, едва лишь прозвучит сигнал «отомри!», как они оживут, сомкнут стволы и ветви, чтобы поглотить четверых преступников, осторожно шагающих в свете фонаря.
– Тишина какая-то нехорошая, – произнёс Саня, аккуратно переступая трухлявое бревно.
– Обычная тишина, чего ты выдумываешь, – отозвался Рыжий.
– Собаки не лают…
– Ну сам полай тогда.
– И всё равно. Чувствую, нехорошее место здесь.
– Сань, не бывает нехороших мест, бывают нехорошие люди. А места везде одинаковые. Да, Вован? – вступил в разговор Константин.
Пробравшись сквозь заросли сухого кустарника, они вышли к деревянному дому. Пока Рыжий водил фонарным лучом по старым выцветшим стенам, Исаков присел на карточки возле разбитого окна. Делая вид, что завязывает шнурки, он поднял кинжалообразный осколок стекла, обернул нижнюю часть в носовой платок и спрятал в карман.
– Ты чего уселся? Пошли! – прикрикнул Константин.
Исаков поднялся по ступенькам на крыльцо, но завозился перед дверью – видимо, ржавый замок заклинило. Выругавшись, Константин ударом ноги отворил дверь.
– После вас.
Они вошли внутрь и стало ясно, что у Владимира не получается сориентироваться.
– Ты чего, идиот, даже не запомнил, куда их спрятал?
– Всё я помню, я спрятал в погреб, нужно его найти.
– Так ищи!
Терпение подельников Исакова подходило к концу, когда он, наконец, объявил:
– Здесь.
Самая большая комната – наверное, раньше её использовали как гостиную. Неровные полы, от окон к противоположной стене шёл наклон, и в углу, в точке схода всех неровностей, и находился погреб, как бы в углублении.
– Сань, доставай, – распорядился Константин, – Рыжий, свети.
Саня закатал рукава, схватился за кольцо люка, но открыть не смог.
– Ну ладно, – выдохнул он.
Затем взялся двумя руками, присел и расставил ноги как штангист, – на этот раз усилий хватило лишь приподнять крышку. Константин пришёл на помощь и они, в четыре руки, открыли погреб; на них пахнуло затхлостью и сырой землёй. Рыжий одной рукой направил луч света в темноту подпола, другой крепко схватил Исакова за шею; тот сжал в кармане осколок стекла.
– Саня, спустись, проверь хорошенько.
По лестнице он спустился в погреб, достал из кармана связку ключей, зажёг маленький фонарик-брелок, потоптался на месте.
– Нет тут никаких денег!
«Как нет? – пронеслось в голове у Исакова – Кто-то после меня забрал? Или Саня блефует? К чёрту, шанс нужно использовать сейчас».
В следующее мгновение он левой рукой выбил фонарь из руки Рыжего, а правой всадил ему в бок осколок. Фонарь упал в погреб. Рыжий завопил и отпрянул, скорчившись. Следом Исаков выбросил удар прямо перед собой и попал в лицо бросившемуся на него Константину, порезав зажатым в кулаке окровавленным осколком.
– Держи суку! – заорал он, зажав кровоточащую рану.
Исаков бросился бежать, рискуя врезаться в стену, но тотчас же темноту рассеял мощный луч. Саня выбрался из погреба и бросился в погоню.
– Отойди, – крикнул Рыжий.
Он оттолкнул Саню и несколько раз с наслаждением выстрелил беглецу в спину. Когда Исаков упал, он подскочил к нему, сел сверху и успел нанести два удара ножом в грудь – сделать больше не позволил Константин, сбросивший его с тела.
– Придурок, мы ещё не узнали, где деньги!
Константин схватил Исакова за горло и, окропляя его лицо кровью из раны на щеке, твердил одно и то же: где деньги? В ответ тот лишь, угасая, хрипел.
– Да всё, через пару минут помрёт, – возвестил Саня, проверив пульс на руке.
– Какой же ты мудак, Рыжий.
– А что мне оставалось делать? Убежал бы.
– От троих?
– И прямо в отделение, – настаивал Рыжий.
– Ладно, валим отсюда. Там решим, что дальше, – скомандовал Константин.
На этом преступники прекратили споры и уехали.
Исаков в полной темноте лежал в луже собственной крови. Он не испытывал боли, не чувствовал своё тело, но знал, что он здесь не один. Там, где пол уходит под уклон, в погребе старого заброшенного дома есть что-то знакомое, близкое, даже родное. Он пытался вспомнить, что же приветствует его, где и когда он впервые познал это, но не мог, мысль обрывалась на том, что оно сопровождало его всегда, оно не имеет начала и конца. Но тьма из погреба, совершенно особая, как будто даже светящаяся на фоне темноты – отсутствия света – милостиво протягивает к нему свою длань, и он узнаёт её, да, он вспоминает!
Глубокая ночь. Двенадцатилетний Вова сидит в своей комнате, а за дверью в пьяном угаре разглагольствует дед. Мать, как обычно, где-то шляется и на ночь, – понимает Вова, – не придёт. Он плотнее укутывается одеялом, зажимает уши, чтобы не слышать старика. Бесполезно – сон не идёт. Вместо сна его охватывает какое-то странное томление, никогда прежде не испытываемое.
Володя встаёт с кровати, кругами ходит по комнате, вслушивается в пьяные бредни, изрекаемые старым алкоголиком. Тот нескончаемым потоком исторгает из себя слова, в основном это оскорбления в адрес дочери, внука, соседей и незнакомых Вове людей. И оскорбления эти встроены в придумываемые на ходу небылицы, глупости как бы вытекают из них и предопределяют характер и сюжет истории. Раньше он старался не вникать в пьяные бредни, но сейчас он получает от них ненормальное, болезненное удовольствие.
Вова выходит из комнаты. Дед валяется на своей лежанке, заправленной грязными тряпками и лохмотьями. На полу комнаты, – общей комнаты, в которой стоит единственный телевизор, – лужа мочи. К лежанке приставлена табуретка, на ней алюминиевая миска с закуской и кружка; пустая бутылка из-под самогона стоит тут же.
Но на этот раз его внимание притягивает неровный пол, углубление в сторону окон. Почему он никогда не замечал, что их погреб находится в наклоне? Он не может отвести взгляд, всё остальное отходит на второй план, всё пространство занимает этот наклон. И это не просто пол и погреб, это что-то осязаемое, грандиозное, живое.
– О, Володька, сукин сын! Где мамашка-то? Экзамены сдаёт? В институт поступает?
– Заткнись ты, – отвечает Володя, продолжая смотреть на неровный пол.
Вдруг его отпустило, словно оно позволило ему думать о чём-то ещё. В голове возникли мысли о деде: как же это у него выходит? В стельку пьяный, ходить не может, ползает, а голос ровный, даже не заплетается! Не говорит, а выкрикивает, выплёвывает свои слова, целые предложения, как попугай. И сил-то хватает!
Старик приподнимается, стараясь нащупать бутылку, и ему это удаётся. Он подносит её к губам и, наконец до него доходит, что она пустая. Тогда он рычит и швыряет бутылку в сторону внука. Вова от снаряда уворачивается, но подходит ближе.
– Володька, щегол ты малолетний! Зачем пацанов соседских обслуживаешь? Вся деревня про тебя говорит, людям в глаза не могу смотреть.
Глаза деда прикрыты, устремлены в потолок. А глотка и язык работают вовсю, исторгая слова пулемётной очередью. Вова вплотную подходит к деду, в нос бьёт запах аммиака и испражнений. По телу Вовы разливается волна бодрости, подъёма, его кровь словно электризуется, и весь организм требует действий. В голову приходят мысли – чёткие, хладнокровные, правильные. Будто не свои, а заимствованные. И теперь он знает, что нужно делать.
Володя находит клочок бумаги. Ручку, держа её рукавом кофты, вкладывает старику в ладонь, протягивает к листку, говорит:
– Дедушка, мне для школы нужно домашнее задание, слова написать надо. Ты ведь грамотный, помоги мне.
– Конечно, я же не то, что вы, – не открывая глаз отвечает он.
– Помоги, а я тебе бутылку принесу, – уговаривает Вова, – Вот давай, по буквам: эс, а, эм, и, зэ, вэ, и, эн, и, тэ, е.
На бумаге, кривым и скачущим почерком деда, написано: «сам извенитэ».
– Задают что-то, херню какую-то, и ты тоже херня! – бормочет он.
– Да, дедушка.
Володя отодвигает табуретку, бережно кладёт на неё бумагу с дедовскими каракулями.
– Кис-кис-кис-кис, – зовёт он кота.
Немного побродив по комнатам, он находит животное, берёт на руки и, поглаживая, несёт к старику. Дедовская койка стоит у окна, а под окном будка их собаки. Дружок пёс дурной и шумный, сейчас, как назло, решил поспать. А ещё он ненавидит кошек, так что, придётся ему проснуться. Володя открывает окно и выбрасывает кота прямо на свернувшегося калачиком Дружка, и, не интересуясь судьбой кота, закрывает окно и плотно задвигает шторы.
Под заливистый лай собаки двенадцатилетний ребёнок действует молниеносно. Через рукав кофты он берёт с табуретки нож, воняющий селёдкой, – дед резал им рыбу для закуски – и вкладывает в правую ладонь деда. Не успевает задремавший старик что-то понять, как вот уже его рука режет его же горло. Лезвие тупое, но неожиданная сила внука компенсирует этот недостаток. Дед пытается кричать, но, даже если бы ему это удалось, он не смог бы перекричать громкий лай пса под окном. Тем более что его горло уже перерезано и издаёт хлюпающие, булькающие звуки.
Закончив, Вова созерцает окровавленный труп с чувством идеальной гармонии и безмятежности. Он чувствует, что там, в наклоне, им довольны. Да, он справился. Нет, его не принуждали, ему лишь помогли после того, как он сделал свой выбор.
Добавив последние штрихи к картине самоубийства в приступе белой горячки, он ложится спать. Он знает, что всё сделано правильно, и никаких последствий не будет. Вова, счастливый, лежит в тишине, и не темнота, тьма мягко окутывает его, простирая к нему длань из наклона. Она гладит его по голове, хвалит, убаюкивает…
Да, Исаков вспомнил, и по щекам его текли слёзы. Он знал, что теперь оно позаботится о нём, не позволит умереть на грязном полу в позабытой всеми дыре. Исаков засыпал с облегчением, умиротворённый, как ребенок на материнском плече…
***
Свежий осенний полдень. Прохладный воздух пах землёй и подмёрзшим лиственным перегноем. На голубом безоблачном небе блестело холодное солнце.
К Исакову возвращалось сознание. Он слышал, как во дворе каркали и хлопали крыльями вороны. Когда поднимался ветер, скрипели и трещали сбросившие листву деревья; ветхие стены дрожали, хлопали ставни, и сквозняк проникал внутрь через щели и дыры, коих в старом доме было много.
В окно с выбитыми стёклами залетел воробей и с шумом порхал по дому в поисках обратного пути. Владимир Исаков открыл глаза и попытался встать, но нахлынувшая боль пригвоздила его к полу. Не в силах пошевелиться, он, стиснув зубы, смотрел на потолок, где плесень образовала причудливое чёрное пятно. Что-то похожее он видел много лет назад, когда врач показывал ему карточки с кляксами на белом фоне. И сейчас это пятно улыбалось.
Он лежал в луже своей засохшей крови, прилипнув к холодному полу как муха к ленте на клею. Покрывшаяся испариной кожа горела огнём. Позвоночник, грудь и рёбра ныли так, будто их напрочь раздробило; внутренние органы словно завязались в узел.
Внезапно в комнате потемнело, а птицы во дворе стали кричать сильнее обычного. Поднялся мощный ветер и дом задрожал, зазвенели и затряслись шкафы с посудой. Со скрипом отворилась дверца шкафа, на пол падали тарелки и кружки, ложки и вилки. С нижней полки соскользнула бутылка водки и, не разбившись, покатилась прямиком к раненому. Как только она добралась до Исакова, ветер стих. В комнате посветлело и птичий гомон на мгновение смолк. Затем пернатые стали каркать как прежде.
Владимир не сомневался в том, что водка попала к нему не сама по себе: погреб заботится о нём, хочет облегчить его страдания. Он освободил прилипшую к полу руку и с благодарностью принял дар. После первого глотка его вырвало кровавой желчью; перетерпев тошноту и головокружение, он хлебнул ещё раз, затем снова и снова. Выпив большую часть, Исаков отключился.
При следующем пробуждении он чувствовал себя лучше и смог встать, немного осмотрелся. В доме обнаружился приличный запас провизии: консервы мясные и рыбные, овощные и фруктовые, крупы, макароны, папиросы, чёрный чай, водка. Всё свежее, аппетитное, красивое – как с картинки. Владимир взял по банке тушёной говядины, паштета из гусиной печени, готового рассольника и со зверским аппетитом съел. Порывшись в шкафах, он нашёл старую, но чистую одежду; из соседней комнаты притащил поближе к погребу металлический каркас кровати, на сетку постелил несколько одеял, набросал мягких полушубков, пуховых и шерстяных платков. После чего снял с себя одежду, пропитавшуюся кровью, потом и сукровицей, и перед зеркалом осмотрел раны: пулевые отверстия на спине выглядели аккуратными, как будто нарисованными. Переодевшись, он лёг на свежеприготовленное ложе. От физической нагрузки он ужасно устал, тело разболелось.
«Как принцесса на горошине», – подумал он, засыпая в мягкой, тёплой постели.
Исаков проснулся среди ночи от тошноты и лихорадки. К горлу подступила рвота, и он вскочил с постели, но слабые ноги подкосились, и Владимир упал. Вместе с рвотной массой из желудка вышли какие-то тяжелые кусочки, которые звякнули об пол. Он подумал, что это могли бы быть отвалившиеся зубы, но, закончив отхаркивать, исследовал языком полость рта – все на месте. Кроме тех, что вышибли ему сообщники.
Пошарив рукой по полу, он нащупал коробок спичек, предусмотрительно оставленный перед тем, как лечь спать. Он зажёг спичку и рассмотрел, что же такое в его блевотине. И не удивился. Исаков и до этого понимал, что погреб исцелил его и продолжает врачевать. Тяжёлыми кусочками оказались четыре свинцовые пули, выпущенные Рыжим.
Он подполз к крышке, взял в руки кольцо и склонил голову. Исаков ощущал тепло, исходившее от погреба, но то было не физическое тепло. То, что оно излучало, находилось на другом уровне, вызывало томление и электрическое покалывание; от осознания снизошедшего могущества и просветления закипала кровь.
После расправы над стариком маленький Володя спал хорошо и спокойно. Только сейчас, спустя столько лет, взрослый Володя понял, что без поддержки он не сделал бы то, что сделал, – его рука была как никогда тверда, голова холодна и уверена в себе. Когда под утро пришла мать и закричала, увидев дело рук его, Володя лишь самодовольно улыбнулся. Она закрыла сына на замок, и тот сидел в своей комнате, пока тело не увезли в морг, и мать не отмыла комнату от крови. Дедушка уехал на заработки – так она объяснила отсутствие старика и больше никогда о нём не говорила.
Исаков хоть и был преисполнен благодарностью к погребу, но не думать про деньги он не мог. Куда они делись? Он мог бы предположить, что Саня на самом деле нашёл их, но нарочно не забрал, чтобы вернуться позже и всё взять себе. Но тот был слишком предан Константину и не поступил бы так со своим благодетелем и вожаком.
И тут на него сошло просветление. Погреб разговаривал с ним, вкладывая в голову нужные мысли. И сейчас он дал понять Исакову, что сумка с его честно заработанными деньгами здесь, и всё время здесь была. Просто погреб скрыл её от глаз нечестивцев, и они не смогли её найти. Деньги принадлежат Владимиру и только ему! И скоро он их получит. Нужно лишь набраться терпения. А пока его главная задача – отдыхать и восстанавливаться.
Исаков быстро поправлялся. Раны затягивались и зарастали, спадали гематомы и заживали ушибы. Почувствовав, что может свободно передвигаться и заниматься физическим трудом, он приступил к обустройству жилища. Отмыл дом и вынес всё лишнее во двор, подлатал крышу, заколотил дыры досками и фанерой, законопатил щели. Выгреб из печи золу и прочистил дымоход – теперь он разогревал на ней пищу и отапливал дом. За водой ходил на ближайшую колонку.
Выпал первый снег, землю вокруг дома присыпало тонким белым слоем. Птицы бегали по нему, оставляя следы маленьких лапок. Владимир, почти полностью здоровый, сидел у окна в облаке папиросного дыма. На столе стояла початая бутылка водки и банка кильки в томате. Чем лучше он себя чувствовал, тем сильнее становилось его нетерпение: хотелось денег, веселья и женского общества, хотелось отомстить бывшим сообщникам, хотелось действий, снова денег и женщин… Но погреб молчал.
Раздался глухой стук в дверь. Насторожившись, он тихонько встал со стула и на цыпочках пробрался к постели, вынул из-под подушки отличный охотничий нож, найденный здесь же, в доме. Стараясь не наступать на скрипучие половицы он прокрался к двери. Стук повторился.
«Хозяева? Их нет в живых. Случайный бродяга? Возможно. Константин, Саня и Рыжий? Тоже возможно».
Он прошмыгнул в комнату, из окна которой просматривался участок перед дверью. Снег оказался кстати, следы на нём принадлежали одному человеку, скорее всего, женщине или ребёнку – отпечатки ступней были маленькими. Немного поколебавшись, Исаков прошёл к двери и открыл её.
На крыльце стояла стройная молодая женщина. Густые чёрные волосы, тонкие, правильные черты лица, макияж с пышными ресницами и ярко-красными губами – она выглядела как сошедшая с глянцевой обложки модель. Холодные, точно ледышки, глаза красавицы неподвижно смотрели прямо перед собой.
Владимир никогда не видел таких красивых девушек вживую и сейчас просто разглядывал её, не зная, что сказать.
«Как кукла», – подумал он.
Начиная что-то понимать, Исаков посторонился и жестом пригласил гостью войти. В комнате он закурил, налил в гранёный стакан водки и протянул девушке, получив в ответ лишь её остекленевший взляд. Пока она раздевалась медленными, механическими движениями, он выдыхал на её шелковистую кожу дым от папирос «Беломорканал».
Когда Исаков в полной мере насладился молодым красивым телом, за окном стемнело. Они лежали на кровати, и он спросил:
– Как звать-то тебя?
Девушка промолчала. Он так и не услышал от неё ни одного слова.
– Можешь идти, – сказал Исаков.
Он зажёг керосиновую лампу, которых у него имелось несколько, и дал ей с собой. Стоя на крыльце, Владимир провожал взглядом гостью: она шла через поле в сторону леса, за которым не было ничего – только лес. Огонёк помелькал между деревьями и скрылся в чаще.
Исаков допил бутылку и закружил по комнате туда-сюда, ожидая, что погреб свяжется с ним и объяснит, что делать дальше. Он был весьма доволен очередным даром, девушка что надо. Он даже смутно припоминал, что когда-то видел в журнале очень похожую на неё модель. И её появление из ниоткуда и уход в никуда произвели на Исакова большое впечатление.
Впервые он задумался о природе погреба. Что это: добро или зло? Бог или дьявол? Если добро, то представления человечества о нём искажены настолько, что потеряна сама суть. А если зло? Значит ли это, что он отправится в ад? В немалой степени эти размышления вызвал алкоголь, но, если сам алкоголь – это проявление заботы погреба, то, стало быть, и мысли, которые он с собой несёт, не должны быть для него оскорбительны.
Исаков решил испытать неведомую силу. За всё время пребывания в доме он не осмеливался поднять крышку и заглянуть внутрь. Когда он впервые пришёл сюда, чтобы спрятать деньги, люк удалось открыть без труда. Так же и сейчас, никаких сложностей не возникло. Значит, важно кто именно пытается заглянуть в подпол.
Тьма из погреба казалась темнее самой темноты, более насыщенной и плотной. Владимир зажёг керосиновую лампу и поднёс её к спуску, но свет совсем не рассеял черноту. Тогда он лёг на живот и на вытянутой руке опустил лампу в погреб – и снова тьма взяла верх. Огонёк горел, но темнота вокруг не исчезала, она обволакивала его, и он светился сам по себе, не распространяя своё свечение на мрак погреба. Исаков водил ладонью, словно проверяя теплая ли вода в реке, но ничего не ощущал – обычный воздух.
Владимир взял пустую бутылку и бросил в погреб, а затем, опустив голову внутрь, прислушивался. Однако звона разбитого стекла или любого звука от соприкосновения бутылки с дном, мягким, жидким или твёрдым, не услышал.
«А что насчёт крестика»? – осенило его.
Исаков сорвал с груди маленький крест на шнурке, который по привычке носил с детства даже не обращая на него внимания. Он опускал крест в погреб, водил им, подсвечивал лампой, но ничего не менялось, тьма никак не реагировала на религиозный символ. И распятие отправилось вслед за бутылкой.
Владимир закрыл погреб, потушил лампу и сел на пол. Сам не осознавая того, он начал представлять себя маленьким ребёнком, который, не зная иного способа познания, дёргает мать за волосы, щиплет за кожу и кусает, чтобы узнать, из чего она состоит. Мама с сочувствием относится к детским шалостям, встречает их с улыбкой и гладит своего суетливого, энергичного ребёнка.
Голова Исакова наполнилась образами, и он понял, что погреб говорит с ним. Скоро он получит свои деньги и сможет покинуть дом (вместе с ним исчезнет и погреб). Но для этого нужно будет сделать кое-что для своего божества, отплатить за его дары своими подношениями: он почувствует, чего именно хочет погреб.
Владимир Исаков проснулся выспавшимся, с ясной, лёгкой головой. Он убрал следы своего вчерашнего застолья, вымыл комнату и приготовил завтрак на печи – сварил гречневую кашу, добавил консервированной оленины. На десерт съел банку персиков с сиропом.
Он сидел на крыльце и неспеша прихлёбывал крепкий чёрный чай из жестяной кружки. Снег растаял в лучах утреннего солнца, и на земле поблескивала грязь и жижа. Исаков ощущал мир и гармонию, чувствовал, что зияющая дыра в его жизни заполнена чем-то могущественным, надёжным, даже любящим его. И он ждал знак, хотел отплатить погребу за всё, что он сделал для него.
Допив чай, Владимир закурил и пошёл прогуляться. Он вышел на общую дорогу, которую от другой, проходящей через весь дачный посёлок, отделял жидкий лес. Исаков пересёк его и, собираясь выходить, вдруг спрятался за стволом осины: у обочины стоял милицейский УАЗ, из-под открытого капота валил дым.
– Закипел, голубчик, – прошептал Исаков, выглядывая из-за дерева.
Перед капотом, отмахиваясь от дыма, стоял растерянный молодой лейтенант.
– Как же тебя сюда занесло…
Сердце Исакова забилось часто, тело будто наэлектризовалось – знакомое ощущение. Он сразу понял, чего хочет погреб; в голове возник план действий.
– Товарищ милиционер, товарищ милиционер! – закричал Исаков, выбегая из леса, – Слава богу.
– Что случилось? Вы кто?
– Там… там, в доме…
– Да что?
– Девушку затащили, издеваются, насилуют… – тараторил он, – Я мимо… увидел…
Лейтенант перевёл взгляд с Исакова на дымящийся капот и обратно, метнулся в салон, вытащил ключи из зажигания и, закрывая машину, спросил:
– Здесь рядом? Сколько их?
– Да метров двести всего, двое вроде…
– Бегом!
– Ага, – кивнул Исаков и побежал к дому, указывая путь.
«Нож или труба? – вертелось в голове у Владимира – У него табельное в кобуре, ножом рискованно. А труба длинная и тяжёлая, череп сразу проломит, и дёрнуться не успеет».
– За этим забором дом.
– Хорошо. Я иду первым, ты за мной. Подбери какую-нибудь дубину – на всякий случай.
– Есть!
Лейтенант открыл дверь и с пистолетом наизготовку вошёл в дом. Следом за ним, с тяжёлой ржавой трубой на плече, крался Исаков. Он с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться.
– Есть тут кто?
Тишина.
– Спрятались, идём дальше, – шепнул Владимир.
Пройдя ещё немного, лейтенант остановился и указал на дальнюю комнату, себе же взял ближайшую. Исакову это и было нужно – пространство, чтобы как следует размахнуться. Он вошёл в комнату, выбрал удобное место за дверью, и позвал:
– Она здесь! Сюда!
Как только молодой милиционер влетел в комнату, Исаков точным ударом в голову сбил его с ног. Пистолет выпал из рук и с грохотом упал на пол. Лейтенант потянулся за оружием, но тут же получил ещё один удар, за ним следующий. Исаков не успокоился, пока голова поверженного не превратилась в кровавую кашу.
С блаженной улыбкой он бережно прислонил трубу к стене, достал платок и вытер лицо. Затем он обыскал труп, вынул ключи от УАЗа из кармана брюк, поднял пистолет и направился к машине. Остывший автомобиль сразу завёлся, и Исаков без проблем загнал его в сарай на участке. Не зная наверняка, смогут ли отследить местоположение машины, Владимир снял аккумуляторную батарею, разбил электронику, перерезал все провода. Очень хотел сжечь автомобиль, но всё же сдержался. Следы от шин на земле он сравнял граблями.
Вернувшись в дом, он первым делом выпил, отметив успех своего дела. Труп милиционера он сбросил в погреб. Исаков почувствовал, что божество довольно подношением, и был очень горд тем, что наконец-то смог хоть как-то отплатить за все его дары. А ещё он заимел пистолет Макарова и к нему полный магазин на двенадцать патронов!
В полдень следующего дня Исаков проснулся оттого, что погреб призывал его. Исаков вскочил с постели и, повинуясь наитию, подошёл к окну. Оно выходило на лес, в котором скрылась недавняя гостья, и сейчас по нему бродили люди. Владимир быстро оделся, прихватил плетёную корзинку, закинул в неё нож, и быстрым шагом пошёл через поле.
Молодые супруги с дочерью собирали поздние грибы. Погреб не интересовался родителями, он требовал именно ребёнка, но хотел заполучить его без лишнего шума: они не должны ничего услышать или увидеть, не должны пострадать. Исакову предстояло выкрасть девочку и принести её живой.
Владимир бродил по лесу, прислушиваясь, и вскоре нашёл их. Они шли на него одной линией, метрах в десяти друг от друга – супруги по краям, девочка посередине. Ему пришлось обогнуть их и зайти сзади. Когда они шумели, разговаривая и смеясь, Исаков стремительно приближался, когда молчали, – шагал медленно и осторожно.
Он приметил, что расстояние между ними увеличивалось. Супруги теперь шли всё больше молча, смотрели себе под ноги и как будто даже позабыли друг про друга и про дочку. Она остановилась перед завалом из толстых гнилых брёвен, присыпанных листьями, ветками, жухлыми кустарниками и травами. Девочка думала, как лучше преодолеть это препятствие: перелезть или обойти.
Исаков выскочил из-за дерева, схватил девочку, зажал рот, и увлёк её на землю, под брёвна. Пролез с ней в самый узкий уголок – туда, где их бы не нашли – и, крепко сжимая дрожащее тельце, замер.
Вскоре родители заметили пропажу и стали звать дочь. Голоса звучали то дальше, то ближе, и муж с женой прошли мимо завала, на какое-то время остановившись. Они осмотрели брёвна, постояли в тишине, прислушиваясь, покричали, и пошли дальше.
Владимир слышал, как билось сердце ребёнка, и боялся, как бы она не померла раньше срока. Когда родители отошли на достаточное расстояние, Исаков завязал девочке рот платком и выбрался осмотреться – супруги уже скрылись из виду. Он достал ребёнка и, погладив по мокрому от слёз лицу, проговорил:
– Не бойся, погреб тебя не обидит. Всё будет хорошо.
Затем он взвалил девочку на плечо и пошёл прочь. Когда он вошёл в дом и аккуратно опустил её на кровать, она была без сознания. Исаков проверил пульс на шее и, к его великому облегчению, жилка ритмично сокращалась. Он открыл крышку и отдал ребёнка во власть погреба.
Исаков понимал, что девочку будут искать, и, скорее всего, вечером или даже раньше, в доме будет поисково-спасательная группа. Конечно, можно было закрыть дверь на замок, и не открывать, но они могли бы знать, что хозяев дома нет в живых, и выломать дверь. Исаков не мог рисковать. Он не мог допустить, чтобы кто-то потревожил покой погреба, осквернил своим присутствием.
Он застелил люк ковром и придвинул к окну кровать, закрыв погреб. Для того, чтобы каркас крепко стоял в неровном, идущем под уклон месте, ему пришлось распиливать доски и подкладывать их под ножки кровати.
Провозившись с кроватью, добиваясь достоверности, он чуть не забыл про милицейскую машину в сарае – туда тоже наверняка войдут. Перегонять её в какое-то другое место не было смысла, да и возможности, ведь он своими руками привёл её в негодность. Нужно чем-то накрыть – брезентом или плотной большой тканью. Ни того, ни другого на участке он не нашёл (даже пробежался по соседским), и решил выкручиваться по-другому. В доме он набрал старых, пожелтевших газет, груду тряпья, и облепил этим кузов машины, обложив досками и кирпичами.
Вечером он сидел на крыльце, выкуривал одну папиросу за другой и напряжённо прислушивался. И действительно, вдали раздались голоса. Женский и мужской показались знакомыми – родители ребёнка.
Исаков забрал банку с окурками и вошёл в дом, прикрыв дверь. В комнате он залез в шкаф с верхней одеждой, пропахшей нафталином и старьём; через дыру, которую сам же пробил, виднелась кровать, скрывающая его божество. Исаков снял пистолет с предохранителя, взвёл курок и стал ждать. Конечно, он надеялся, что оружие применять не придётся, и эти люди ничего не заподозрят и уйдут. Если же нет, он был готов оборонять погреб до последнего. Хотя, не хватись людей другие поисковики, он с удовольствием принёс бы в жертву и их.
Они рассредоточились по участку, звали девочку по имени. Трое или четверо вошли в дом, проверили комнаты, и вскоре вышли на улицу. Покурив на крыльце, они двинулись искать дальше; их голоса становились всё тише, пока не замолкли вовсе.
«Как просто» – подумал Исаков, выбираясь из шкафа.
Он вернул кровать на своё место, освободил люк от ковра и поддерживавших досок. Теперь он почувствовал, что в полной мере выполнил задание. Погреб очень доволен его смекалкой и смелостью. Скоро его преданность будет вознаграждена, осталось лишь удовлетворить последнее желание. И погреб хотел бы, чтобы Владимир Исаков привёл сюда своих врагов, едва не убивших его, и отомстил каждому из них, выкрасив стены этой комнаты их кровью.
Лучшего он не мог и просить и был счастлив услышать такое желание от своего божества. Он дрожал от восторга и ненависти к бывшим подельникам. В памяти возник день их совместного дела, день, который стал бы для него последним.
***
Исаков вальяжно вёл белый Мерседес с тонированными стёклами, представляя, что это его машина. На самом деле он только что угнал этот автомобиль. На парковке торгового центра он сразу приметил шикарного немца, немного покрутился рядом, и скоро появилась хозяйка машины – вот так удача. Он достал из большой спортивной сумки балаклаву, надел, выскочил из-за колонны и навёл на молодую девчонку незаряженный пистолет. Позволил забрать из салона документы и вещи.
Когда иномарка остановилась перед лавочкой, на которой сидели трое подельников, те не сразу сообразили, что это Исаков.
– Ты придурок что ли? – сказал хриплый Саня, усаживаясь на заднее сиденье, – Ещё бы лимузин подогнал, я не знаю.
– Чего ты лезешь, если не понимаешь ни хрена? – ответил Исаков, обернувшись, – У меня всё продумано. Такая машина привлекает внимание на дороге, но никто не подумает, что кто-то станет на ней грабить инкассаторов. Заберём деньги и сразу пересядем в тачку попроще.
– Логика в этом есть, – прервал спор скуластый Константин, – Вторая тачка готова?
– Конечно. И с таким движком мы любого инкассатора догоним.
– Ладно, давай к банку, скоро должны выезжать. Какой там, Рыжий, у машины номер должен быть?
– Елизавета, три, два, один, Михаил, Василий.
Возле банка в ряд стояли четыре бронированных фургона. Исаков нашёл место, с которого машины хорошо просматривались, и припарковался. Номер отъезжающего автомобиля можно было и не увидеть, поэтому Рыжий отправился на разведку. Он прошёл мимо фургонов, сделал круг и вернулся в машину.
– Третий, – отчитался он.
Вскоре в машину сели вооружённые охранники, фургон тронулся.
План был такой: аккуратно следовать за инкассаторами, а, когда они въедут в обозначенный периметр, в самом тихом и безлюдном месте подрезать их и перегородить дорогу. Это будет знаком для их сообщника из числа охранников: его задача – расстрелять коллег и открыть двери.
– Давай, – скомандовал Константин, выбрав подходящий участок дороги.
Исаков надавил на педаль газа и мощный автомобиль за несколько секунд приблизился к впереди идущему фургону. Владимир выехал на пустую встречную полосу и, обогнав, стал подрезать и выдавливать фургон с дороги. Когда ему это удалось, и инкассаторы остановились, в кузове прогремели несколько выстрелов.
Водитель фургона выскочил из кабины, но тут же был застрелен Саней.
– Давай, мужики, в бронник, высаживай! Как договаривались! – сказал инкассатор, открыв двери.
– Конечно, дай Рыжему ствол, – ответил Константин, – Саня, Вова, давайте мешки вспарывайте, в сумку кладите.
Рыжий взял пистолет из рук инкассатора, который ему же и передал перед ограблением.
– Зажмурься! – предупредил он, наводя пистолет.
Но вместо того, чтобы выстрелить в бронежилет, тем самым лишь травмировав подельника, он пальнул тому прямиком в голову.
– Вот и зажмурился, – осклабился Рыжий.
Собрав деньги, сообщники прыгнули в Мерседес и рванули в обратную сторону. В одном из ближайших дворов они сменили машину, пересев в пятидверную Ниву. Все разместились в салоне, но Исаков, который забирал сумку с деньгами из первой машины, завозился в багажнике второй.
– Ты чего там ковыряешься? Давай быстрее!
– Костян, иду! – откликнулся Исаков, закрыл заднюю дверцу и сел за руль.
Далее по плану предстояло отправиться в гараж, спрятать в нём деньги, и поодиночке разойтись. А уже на следующий день собраться, чтобы поделить награбленное. Так и поступили. Только делиться деньгами Исаков не собирался – на них у него был свой план.
Константин поручил ему взять большую спортивную сумку под деньги, и он выполнил указание. Только на рынке он купил две одинаковые сумки: одну набил пачками с нарезанной бумагой, верхние из коих – банкноты из магазина приколов; её он спрятал в багажник Нивы. Со второй сумкой он пошёл угонять машину для дела, в неё и складывали инкассаторские деньги. При пересадке из Мерседеса Владимир подменил сумки, и в гараж вынесли бумажки.
Теперь он вёз настоящие деньги в одно укромное место: заброшенный дачный домик, в котором когда-то жили его знакомые. Но с ними случилась беда, и дом пустовал. Все знали, что там произошло, и потому в него не совались ни вандалы, ни бомжи. Исакову же было всё равно.
Спрятав деньги в погреб, Владимир поехал на съёмную квартиру. Там он собирался забрать документы и купленный билет на автобус, который бы увёз его в соседнюю область – отсидеться, переждать. Он рассчитывал вернуться за деньгами, когда спадёт шумиха вокруг ограбления. Сейчас наверняка уже объявили план «Перехват», и легко можно попасться.
Исаков остановился у подъезда и, не заглушив двигатель, вышел. В квартире его ждал неприятный и неожиданный сюрприз в виде мощного удара в челюсть, который прилетел из-за угла. Оглушённый и сбитый с ног, он уже не мог сопротивляться. Его били ожесточённо, ногами и руками, и, когда он был уже в полуобморочном состоянии, Константин остановил избиение.
– Ты что же, сука, решил, что так просто сможешь нас кинуть? – спросил он.
– О чём ты? – проговорил Владимир, сплёвывая.
– Дурака не надо включать. Ты знаешь, что мы из тебя выбьем что нам нужно. Так что по-хорошему скажи, где деньги.
Исаков поразмыслил и решил, что придётся признаться. Они спокойно могли его забить насмерть или запытать. А так, может и получится сбежать.
– Спрятал.
– Где?
– В дачном поселке. Там дом.
– Поехали.
– Как вы узнали?
– Да как. Продумал ты неплохо, только не заметил, что сумки-то разные. На одной три иероглифа, на другой четыре. А Рыжий вон обратил внимание, что складывали мы в сумку с тремя, а в гараже их стало четыре.
Рыжий кивнул и плюнул в Исакова:
– Я бы тебя прямо здесь кончил, гнида!
«Вот и посмотрим, кто кого кончит» – думал Владимир, подводя черту своим воспоминаниям. Не раздеваясь, он лёг спать, но долго не мог заснуть – в красках представлял, как расправляется с бывшими подельниками.
Исаков проснулся рано утром, натощак задымил папиросой, зажёг печь и поставил чайник. Он вышел во двор, выпустил изо рта струю горячего пара и табачного дыма, потянулся – свежо, хорошо! На замёрзшей земле проступал иней, блестела тонкая корочка льда.
Владимир хоть и был уверен в своих силах и своём божестве, но всё же ощущал некоторое волнение. Он размышлял о том, что обычные люди чувствуют себя так перед важным экзаменом или свадьбой. Но он не обычный человек, и нужно добиться полного спокойствия и невозмутимости.
Исаков не спеша позавтракал, сварив на печи макароны с тушёнкой, выпил три стакана крепкого чая. Затем нашёл бумажник убитого милиционера и вынул из него деньги: они понадобились для того, чтобы оплатить звонок с таксофона. Собравшись, он отправился искать почтовое отделение.
Побродив по дачному посёлку, Владимир уже засомневался, что почта здесь вообще есть, а появляться на улицах города не хотелось. Но проходившая мимо бабушка подсказала ему, что ещё метров пятьсот прямо – и будет почта. И не соврала.
У входа в отделение стоял информационный щит, и Владимир задержался перед ним: среди прочих объявлений и рекламы в глаза бросалась листовка о пропаже ребёнка.
«А мусора и не ищет никто» – усмехнулся он.
На стене маленького помещения с одним приёмным окошком и одной будкой для телефонных переговоров висел календарик. Выходило, что Исаков провёл в доме почти три недели. Дождавшись своей очереди, он вошёл в будку, опустил в специальное отверстие жетон и по памяти набрал домашний номер Константина.
– Алло.
– Здорово!
– Это кто?
– Это Исаков. Не забыл ещё?
На том конце наступила тишина, затем шушуканье.
«Переговариваются, значит не один» – понял Исаков.
– Мы думали ты сдох, – вернулся скуластый. – И где ты есть? Почему сам звонишь?
– Я чуть богу душу не отдал и много всего передумал. Зря я вас решил кинуть… Короче, я хочу вернуть деньги.
– Вот как. В чём подвох?
– Нет его. Но и выбора у вас нет: или приезжаете, забираете свою долю, и совесть моя чиста, или я иду в ментовку и всех нас сдаю, а бабки уничтожаю.
Снова пауза. Бывшие сообщники уже не утруждались понижать голос, и Владимир слышал и Рыжего, и Саню.
– Ладно. Где, когда?
– Там же. В том же доме. Сегодня в двенадцать ночи.
– Зачем ночью?
– Потому что я так решил.
Опять переговоры.
– Хорошо, мы будем.
– Да, чуть не забыл, – добавил Исаков, – Если я почувствую, что с вами менты, уничтожу деньги и никто ничего не получит. Ясно?
– Да, – ответил Константин и положил трубку.
На обратном пути Владимир зашёл в магазин, где купил несколько десятков свечек в подставках, малярную кисть и точильный камень. Свечи он расставил по всему дому, а в комнате с погребом – по периметру стен, чтобы видеть, как на них ложится кровь его врагов. Наточил свой охотничий нож, запер дом – и стал ждать.
На улице стемнело, и Исаков зажёг несколько свечей. Он курил папиросы, пытаясь подавить своё беспокойство. В случае с лейтенантом и ребёнком он ощущал физический и душевный подъём – как тогда, в детстве – чувствовал поддержку и сочувствие погреба, но теперь этого не было. Он связывал это с тем, что задание более ответственное и непростое, и что, наверное, погреб хочет, чтобы Владимир справился сам, без помощи. Тем ценнее будет для божества кровь исаковских врагов!
Исаков сидел на стуле перед окном, и теперь его нервировал шелест листьев, доносившийся с улицы. Поначалу он был еле различим, но постепенно становился громче, и к нему как будто добавлялись новые звуки: то ли постукивание, то ли посвистывание. Владимир понимал, что дом старый, и в нём всегда можно услышать разные скрипы и шорохи, но всё же вышел во двор, чтобы прислушаться.
Странно, но никакого шелеста на улице не было и не могло быть: температура воздуха около нуля, листья перемешались с грязью и примёрзли к земле. Да и ночь стояла тихая, безветренная. Пожав плечами, он вернулся в дом, зажёг все остальные свечи.
Непонятные звуки усилились, и он понял, откуда: они исходили из погреба. И никакой не шелест, а шёпот то одного, то сразу нескольких голосов. Исаков не мог разобрать, что именно они шептали, какая-то тарабарщина. Впервые ему стало по-настоящему страшно.
Когда Константин, Саня и Рыжий вышли из подъезда, их сразу же скрутили крепкие мужчины в штатском и затолкали в припаркованный рядом чёрный микроавтобус. Преступникам объяснили, что все участники ограбления давно вычислены и доказательств предостаточно. Например, выжил водитель фургона, и у него оказалась прекрасная память на лица. Они до сих пор на свободе лишь потому, что главная задача – вернуть украденные деньги.
Так, подельники сели в машину с прикреплёнными к каждому из них «жучками» и поехали на встречу с Исаковым; оперативники и группа захвата следовали за ними.
Владимир же немного выпил для храбрости и старался не обращать внимание на голоса. Быть может, божество испытывает его на прочность и силу духа. Нужно выполнить последнее пожелание погреба, сделать ему заслуженное подношение, не обращая внимание ни на что, – убеждал себя он.
Ровно в двенадцать ночи бывшие подельники Исакова стояли перед дверью, а стражи порядка уже окружили территорию. Они не хотели рисковать деньгами, поэтому не собирались сразу штурмовать дом.
Владимир впустил Константина, Саню и Рыжего. У главаря ещё не совсем зажил порез на щеке, очевидно, что на всю жизнь останется огромный шрам; Рыжий успешно пережил осколок в боку и выглядел вполне здоровым.
Ненависть захлестнула Исакова и перехватила дыхание. С первого взгляда ему показалось, что бывшие сообщники зажаты и замкнуты, но он не обратил внимание. Едва он закрыл за ними дверь, как разом потухли все свечи; дом погрузился в темноту.
– Предательство, предательство, предательство, – впервые различил Исаков слова из погреба.
В эту же секунду он выхватил заряженный пистолет и выстрелил в ту часть тьмы, где находился Константин. Тот рухнул, не издав ни звука.
Рыжий набросился на Исакова и выбил пистолет. Саня в это время пытался открыть, выломать дверь, но не выходило – она словно вросла в проём, покрывшись толстым слоем стали.
– Дом окружён, всем выйти с поднятыми руками! – раздался со двора усиленный мегафоном голос.
Исаков и Рыжий в борьбе повалились на пол.
– Сань, зажги свет! – крикнул Рыжий.
В это время Исаков несколько раз порезал его охотничьим ножом, но удары прошлись по касательной, лишь оцарапав.
– Дом окружён, всем выйти с поднятыми руками!
Саня зажёг свой фонарь, но свет совершенно не рассеивал темноту, огонёк просто светился сам по себе среди черноты. Тоже самое происходило с зажигалкой.
– Да как так? Что это? – истерично крикнул он, чиркая зажигалкой и тряся фонарь.
Группа захвата приступила к штурму, но дом не поддавался, словно превратившись в неприступную крепость.
Рыжий ударил Исакова в пах и вырвался, скрывшись в темноте. Внутрь ломились со всех сторон: в окна, дверь, но дом держал оборону.
Владимир шарил по полу, разыскивая пистолет, но быстро бросил это дело: нужно красить стены, один ведь есть! Он нащупал тело Константина и потащил труп в комнату, к погребу. Почувствовав наклон, он бросил тело и достал нож, чтобы перерезать горло. Тут что-то стукнуло его по лбу и со звоном упало на пол. Исаков нащупал предмет и понял: это тот самый крестик, который он бросил в погреб.
– Ниже бери, Володька! – раздался голос деда совсем рядом, – Как мне тогда давай, хорошо перепилил!
Как исступлённый Исаков резал горло острым ножом, фонтанчиком брызгала тёплая кровь. Он собирал её в ладони и выплёскивал на стены.
– Дяденька, вы лучше в рот наберите да брызгайте, – раздался детский голос.
Исаков последовал совету и припал к горлу, набрал полный рот крови и, поднявшись, выплюнул туда, где, по его ощущению были стены.
– Что за херня тут творится? – завизжал откуда-то из угла Саня.
Следующим зазвучал плаксивый голос молодого мужчины:
– За что мне это? Я ведь просто хотел быть героем, хотел кого-нибудь спасти!
И вот входная дверь не выдержала натиска и разлетелась в щепки, в это же мгновение по всему дому зажглись свечи. Рыжий и Саня увидели, как вместе с темнотой исчезли три силуэта, а Исакова затянуло в погреб, словно в трубу; крышка с грохотом закрылась.
Перед ворвавшимися в комнату сотрудниками предстала такая картина: расставленные повсюду свечи, растерзанный труп в луже крови, и кровь везде – на полу и стенах, даже на потолке. В углу сидели ошалевшие преступники.
В погребе, среди запылившихся банок с соленьями и компотами, нашли тела двух пропавших людей: лейтенанта милиции и девочки, потерявшейся в лесу. Деньги нашлись, но в другом месте и чуть позже. Утром следующего дня оперативники решили обыскать все заброшенные и пустующие дома дачного посёлка, и в погребе одного из таких домов обнаружилась сумка, набитая украденными купюрами. Исаков просто перепутал дома: застройка была типовой, поэтому многие из них были похожи друг на друга.
Владимира Исакова объявили в международный розыск, но так и не нашли.
Рыжему и Сане инкриминировали в том числе и убийство организатора и сообщника - Константина. Вот только перед судом никто из них не предстал: один покончил с собой в камере, другой лишился рассудка и отправился в психиатрическую лечебницу на пожизненное содержание.
Через несколько лет после описанных событий, бесхозную землю отдали в пользование молодой семье. Они облагородили территорию, создали огород, построили новый двухэтажный дом с погребом. Однажды новому хозяину рассказали, что здесь происходило до них. В ответ он лишь пожал плечами и, призадумавшись, добавил:
– Не бывает плохих мест. Бывают плохие люди.
1 827 просмотров
3 комментария
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
