Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Искажение
© Лариса Львова13 мин. Страшные истории archive 15-02-2019, 22:43 Источник Принял из ТК: rainbow666
Возникло странное ощущение, будто по другую сторону кто-то приник к глазку. Тревожно-то как... А вдруг это старик, не дождавшийся никого к своему смертному одру, караулит, чтобы востребовать душу или жизнь? Да что это за мысли? Нужно было сидеть в посёлке и не зариться на наследство.
А вообще не стоило отказываться от сопровождения тётки из жилищно-коммунального управления. Но она так долго бегала из одного кабинета в другой, так неохотно перекладывала вещи со стола в сумку, из сумки на стол, что напомнила нашкодившего первоклассника, который оттягивает момент разборок с родителями. А потом тётка схватила зазвонивший мобильник, как палочку-выручалочку.
Пришлось сказать, что можно обойтись без её услуг. Тётка обрадовалась и сунула Тоше ключи. В тесном многоколенчатом коридоре девушка остановилась, чтобы поудобнее взять свою поклажу. До неё донёсся разговор:
— Жалко. Совсем девчонка.
— Может, обойдётся...
Тоша так и не поняла, кого жалеют, потому что дверь закрылась, и слова превратились в невнятный бубнёж.
Ой! Это же где-то внутри запертой квартиры дверь хлопнула. Или показалось?
Очень удачно — кто-то поднимается по лестнице. Подождём.
Стильно одетая женщина оглядела Тошины вещи, приветливо улыбнулась, но промолчала, направилась к следующему лестничному пролёту. И Тоша решилась.
— Здравствуйте. Я приехала по вызову из нотариальной конторы. Эта квартира теперь моя. В ЖКУ дали ключи. Не могли бы вы меня выручить — зайти вместе? Мало ли чего... — попросила она.
Женщина остановилась, но её улыбка пропала.
В это время в глубине квартиры раздался вой, подобный весенним кошачьим распевам: «Уа-а-у-у». Что-то грохнуло, и вой стих.
— Мне почудилось, или там кто-то есть? — вымолвила Тоша.
— С чего вы взяли? Квартира много лет пустует, — холодно ответила женщина, развернулась и стала подниматься.
Но Тоша видела, как испуганно расширились её глаза. Она тоже слышала.
Что делать-то? Размышления были прерваны острой потребностью: выпитый утром кофе завершил свой цикл в организме. Тоша решительно загремела ключами.
Ох, и пылищи же в прихожей! Будто тополиный пух, только серый. Тоша пристроила вещи на колченогий табурет и тумбочку. Бросилась к туалету, торопливо расстёгивая джинсы. Только бы сантехника была в рабочем состоянии! К счастью, всё оказалось в норме. Споласкивая руки, Тоша обратила внимание на зеркало. Мутная от засохшего налёта поверхность была похожа на бельмо. Ну ничего, скоро здесь всё засверкает чистотой.
Во входную дверь забарабанили. Тоша поспешно направилась в прихожую, мельком глянув в комнату. Так, а это что такое? Стук возобновился с такой силой, что с косяков посыпалась труха. Ладно, потом выясним, что это за вещь, а то кому-то невтерпёж, того и гляди, дверь с петель сорвёт. Тоша открыла замок и отшатнулась.
— Помогите! Ради Бога, помогите! Дочка, Сашенька! Она не дышит! — крикнула растрёпанная молодая женщина и разрыдалась.
— Простите, я только заселяюсь и не в курсе, есть ли здесь телефон, — растерянно забормотала Тоша, опомнилась и зашарила в сумке в поиске мобильника, пытаясь хоть как-то успокоить обезумевшую соседку. — Сейчас наберу экстренный вызов.
Но женщина с силой схватила её за руки и потянула:
— Помогите! Ну, пожалуйста!
Тоша против воли шагнула за ней к распахнутой настежь двери в квартиру напротив.
— Умоляю вас! Моя малышка... Сначала захрипела, синенькая сделалась вся... холодная... А потом глазки закатились. Деточка моя! — женщина взвыла и протащила Тошу через лестничную площадку и заставленную вещами прихожую.
В комнате на низком диване лежала девочка. Голова запрокинута, черничного цвета рот открыт, словно в крике. На шее — тёмные пятна и засохшие царапины.
Тоша встала как вкопанная. Тут нужна не «Скорая», а полиция. Надо же — дочка дышать перестала. Кто-то поспособствовал этому. Не мамаша ли? И она может быть опасной! Только сейчас Тоша поняла, что не чувствует цепкой хватки рук женщины. Куда она делась? Тоша настороженно оглянулась. Соседка исчезла, оставив её одну возле мёртвого ребёнка. Вот влипла так влипла, Татьяна Ивановна!
Тоша окинула взглядом комнату, маленькое бездыханное тельце. Бедняжке давно уже нельзя помочь — на худеньких ручонках «расцвели» зловещие пятна. Нужно вернуться к себе, вызвать полицию. Тоша прошла в прихожую и вновь застыла. На табуретах и тумбочке — в чужой-то квартире! — стояли её вещи. Никакие другие с ними не спутать. Особенно сумку, набитую косметикой, а поверх — её собственный мобильник! Так где сама Тоша — у себя, у детоубийцы или в кошмарном сне?
Грудная клетка несколько раз содрогнулась в попытках вздохнуть, а на шее будто затянули удавку. Если оцепенение не пройдёт, Тоша свалится на пыльный пол. И здесь найдут два трупа. Воздух внезапно хлынул в горло, и девушка с облегчением оперлась о тумбочку. Нужно выбираться отсюда.
Кто-то легонько коснулся спины. Тоша обернулась.
Возле неё стояла мёртвая девочка.
На синюшном лице жалобно кривились чёрные губы, глаза с жёлтыми белками сочились бурой слезой.
А потом перед Тошей словно задёрнули занавес.
Когда она очнулась, прихожая была заполнена мглистыми сумерками.
Девушка встала. Руки-ноги дрожали, раскалывалась от боли голова. Три метра до двери Тоша преодолевала целую вечность. Наконец, переступила через порог. Прочь отсюда! И всё же обернулась. Пустая прихожая, ветхая мебель. Вещи пропали. На полу, покрытом комковатой пылью, не было ни одного следа.
У себя она сразу же включила свет. Не прикоснулась к сумкам и чемодану, немного помедлила, прежде чем войти в комнату. А вдруг?.. Но маленькой покойницы не было. Зато приземистый диван, громоздкая допотопная мебель — такие же, как в чудовищной соседней квартире, — стояли на тех же местах. Отличие заключалось в чучеле громадной кошки под гигантским стеклянным колпаком. Оно-то и поразило, когда Тоша только услышала отчаянный стук в дверь.
Свалить бы отсюда — но куда на ночь глядя? Чужой город, ни родственников, ни знакомых. А эта квартира и впрямь мышеловка. Хотя если списать происшествие на разгулявшиеся нервы? Им, нервам-то, только волю дай. Останешься без жилья, засохнешь без нормальной работы и возможности устроить личную жизнь в посёлке, которого и на карте пока нет. В общем, так, Татьяна Ивановна: утро вечера мудренее. Сейчас уборка в бешеном темпе, потом — сон. А раздумья после. И никаких нервов!
Уснуть не удалось. Тоша полночи проворочалась на новом комплекте белья, предусмотрительно купленном в вокзальном магазинчике. Мешала забыться иллюминация, устроенная для спокойствия — ага, нервишки не сметёшь, как пыль. Пришлось выключить свет сначала в комнате, потом в прихожей и на кухне. Парадокс, но темнота ещё больше взбодрила. Тоша встала и подошла к окну, с которого при уборке содрала пушистый от тенёт тюль. Разве она открывала рамы? Свежий ветер откинул пряди с потных щёк, сдул с плеч легчайший шёлк ночной рубашки.
Скорее туда, где неспокойная ночь шуршит своим одеянием в громадных сиренях, где робко прильнул к асфальту анемичный свет фонарей, где кто-то готов отдать горячую кровь сильному гибкому телу хищника... Скорей же!
Чёрт подери! Она чуть не прыгнула с четвёртого этажа!
Тоша слезла с подоконника, уняла дрожь, поправила рубашку. На кухне заново вымыла чайник, поставила кипятить воду для кофе. Что с нею творится-то? В детстве, говорили, она немало сумасбродила. Но лет с десяти переросла чудачества. Прослыла рассудительной и спокойной девушкой. Слегка себе на уме — не без того. Внезапная смерть родителей не сломила, а только закалила характер. И ещё: она наперёд знала, кто и когда хочет ей навредить. И всегда могла противостоять этому. Стоило в ответ пожелать зла, как задуманное осуществлялось. Не всегда так, как хотелось бы, но всё же... Уж не экстрасенс ли она? А если подальше от всякой ерунды и поближе к делу, то у неё только два варианта.
Первый: таблетки от головной боли, которые она принимала недели две, оказались негодными, даже вредными. Бывает же такое, что препараты перепутают или срок хранения истечёт? Отсюда и глюки. Второй: вернулись её детские причуды, ничегошеньки не оставившие в памяти. О них Тоша узнала только от родственников на похоронах родителей. Мол, фантазёркой была — такое выдумывала, что и в книгах не прочтёшь. Да ещё заставляла всех поверить в чепуху. Может, теперь она снова галлюцинирует? А пищу для видений дал этот поистине странный дом. Завтра, то есть уже сегодня, нужно поговорить с соседями — не убивала ли здесь дочку свихнувшаяся мамаша. И каков был Кузьма Кузьмич, завещавший ей свою квартиру.
Тоша всё утро простояла у окна, выглядывая соседей. Некоторые прошли к своим машинам, некоторые поспешно направились к автобусной остановке. Мамы с детьми торопливо шагали в детсад. А вот и встретившаяся вчера ей на лестнице женщина вышла прогуливать собачонку. Тоша мигом оделась, схватила пакет и вышла. С опаской покосилась на дверь напротив и буквально понеслась по лестнице вниз. На улице сымитировала радость от встречи и поздоровалась с женщиной:
— Здравствуйте, я Татьяна. Для друзей и соседей — Тоша. Будем знакомы!
— Алёна, — буркнула женщина и попыталась утихомирить разгавкавшуюся собаку.
Крохотный пёсик хрипел и рвался с поводка, отбрасывая задними лапами палую листву.
— Да что с тобой, Нарцисс? — досадливо проговорила Алёна и подхватила питомца на руки. — Тихо, а то Михайловна снова разворчится, что у неё голова болит от лая.
К подъезду в конце дома подъехала «Скорая», следом — полиция.
— Всего доброго, — торопливо бросила в Тошин адрес Алёна и чуть не бегом отправилась домой.
Тоша упрямо пошла за ней, в открытую навязываясь:
— Может, поближе познакомимся? Не зайдёте на кофеёк?
Алёна только дёрнула плечом. Но тут из подъезда ей навстречу выплыла тучная старуха и перегородила путь отступления. «Михайловна», — почему-то сразу подумала Тоша. Старуха подбоченилась, а потом сказала басом:
— Да уйми же своего Нарика! А не можешь воспитать, усыпи. Такая брехливая собака, спасу нет от лая!
Алёна молча протиснулась между Михайловной и косяком двери.
— Чегой-то там? — спросила старуха и сложила пальцы-сардельки козырьком над глазами, глядя на «Скорую» и «полицайку».
— Не знаю, — ответила Тоша.
— А кто знает? — поинтересовалась, видимо, чисто для риторики, старуха и добавила: — Нина Михайловна. А ты с четвёртого, жиличка или собственница?
Тоша не успела ответить, как грозная бабка придушенно ойкнула и попятилась назад. Её щёки, похожие на плохо набитые подушки, вовсе обвисли и посерели. Тоша проследила остановившийся взгляд Михайловны.
Санитар и молодой мужчина вынесли из подъезда носилки, накрытые простынёй.
— Святые угодники, опять... — пробормотала Михайловна и закрестилась.
Тоша почувствовала возможность поживиться информацией и радушно пригласила старуху:
— Нина Михайловна, пойдёмте ко мне. Если давление позволяет, попьём кофе. Или чаю...
— А покрепче ничё нет? — почти прошептала громогласная Михайловна.
— Найдётся, — улыбнулась Тоша и чуть подтолкнула неповоротливую бабку к лестнице.
За столом, шумно потягивая чай с лимонной наливкой, которую всучила Тоше троюродная тётка — мол, отметишь новоселье, — Михайловна разговорилась. Оказалось, что в их доме мрут люди страшной и необъяснимой смертью. С периодичностью в семь лет.
— Я тебе скажу, это кабачупра, — сказала бабка значительно и тихо, наверное, чтобы не услышала эта самая.
— Каба... кто? — удивилась Тоша.
— Кабачупра, — шепнула Михайловна. — Зубами за шею хвать, и всё...
Тоша поняла, о ком говорит бабка и улыбнулась. А потом задала вопрос, который должен был пролить свет на происшедшее с ней самой:
— Нина Михайловна, а не убивали в нашем подъезде ребёнка? Маленькую девочку.
— Так у энтой Алёны, — причмокнув, ответила бабка и показала пальцем на потолок. — С пятого. Не прямо над тобой, а рядышком. Она с тех пор умом тронулась. Всё с Нариком своим носится, в нос его целует. Ну а чё, дитятко пропало, а любить кого-то нужно.
— У Алёны? — поразилась Тоша. — А в квартире напротив моей не умирала малышка?
— Нет, — твёрдо молвила Михайловна. — Ваш этаж ровно как нежилой. Появляется кто-то, незаметно съезжает... Караван-сарай, одним словом. Около тридцати лет живу в доме, ни одного квартиросъёмщика не помню.
— И даже моего родственника, Кузьму Кузьмича Родионова не помните? Он мне эту квартиру завещал, — озадаченно проговорила Алёна.
— Не было здесь никакого Кузьмы Кузьмича, — рассердилась Михайловна. — Я, между прочим, с самого вселения старшая по подъезду. Деньги раньше на всякие нужды собирала, так что всё и про всех знаю.
Несмотря на пережитые кошмары, Тоша только сейчас, в мирные минуты чаепития, поняла, что мышеловка захлопнулась. Вес мир потускнел и замолчал. Беззвучно шевелились старухины губы, беззвучно металась по кухне жирная осенняя муха...
— Ты чё, сомлела от своей наливки? — неожиданно ввинтился в уши басок Михайловны.
— Кажется, — чуть слышно сказала Тоша.
— Ну, тогда я пойду, — заявила бабка. — Милицеры-полицеры сейчас поквартирный обход будут делать. А ты отдыхай. Комнатку-то гляну? Ни разу не была за все годы.
Тоша кивнула, поднялась, тяжело опершись на стол, и пошла вслед за Михайловной.
Бабка повертела головой, неодобрительно хмыкнула. Подошла к пустому стеклянному колпаку и щёлкнула по нему жёлтым выпуклым ногтём:
— Чё это? Банка какая-то.
— Это купол, которым накрывали чучело, — еле шевеля губами, ответила Тоша.
— А где оно? — спросила Михайловна и съюморила, — Сбежало, чё ль?
Девушка только вздохнула. Действительно сбежало. Только непонятно когда. Вечером она протирала стеклянную часть футляра, разглядывала искусную работу мастера. А потом перестала обращать внимание на чучело. И вот...
— Ну, я пойду, — заявила бабка, ещё раз щёлкнула по стеклу и добавила. — Здоровенная банка. Поди, кабачупра целиком поместится.
Выпроводив Михайловну, Тоша ухнула в кружку остатки наливки, выпила. Нет, так нельзя, иначе с ума сойдёшь. Пропажу набитой опилками шкуры снова спишем на глюки — ну, привиделось ей. Как и вчерашняя гостья с мёртвой дочкой. Алёна, у которой действительно погиб ребёнок, живёт вовсе не напротив. От забористой наливки стала кружиться голова, исчезла скованность. А что если нанести визит в злополучную квартирку? Эх, была не была! Тоша прихватила ключи и решительно вышла на лестничную площадку. Позвонила, постучала. Легонько толкнула дверь. Она подалась. Тоша глубоко вздохнула и вошла.
***
Кузьма Кузьмич стоял посреди комнаты и, медленно поворачиваясь, осматривал каждый угол мебели, каждую складку портьер, каждую тень. Тварь скоро будет здесь — он это чувствует. Тяжёлый ломик, взятый когда-то из каморки дворника, дрожал в руке. Стар Кузьмич — сверх сотни ещё десяток набежал. Три войны за плечами, а взглянуть в глаза своей погибели придётся именно сейчас. Пять раз раненный на фронте, знал: выживет. И когда его полуторка уходила под лёд, был уверен, что выберется. Два инфаркта не свалили. И вот.
Входную дверь заскребли когти.
Кузьмич приложил руку к груди — сердце нехорошо затрепыхалось. Нет, он не выдержит. Нужно как-то отсрочить последний бой. Смысла в этом, конечно, нет. Но он не готов.
В коридоре раздался звук, будто что-то мягкое упало с высоты.
Кузьмич, собрав все силы, рванулся и бросил в коридор ломик.
— Уа-а-ау! — взвыла темнота.
Ну всё, теперь тварь затаится на какое-то время. Сколько их было, этих передышек в изматывающей охоте. Цена каждой — чья-то жизнь. Не раз приходила мысль подставить своё горло жаркой клыкастой пасти. Или петля, или распахнутое окно. Но что будет после, когда умрёт последний охотник? Не по своей воле он им стал. А вот насчёт твари не уверен. Не по его ли пособничеству явилась в мир эта гадина?
***
Всё началось сразу после войны, когда ему, фронтовику, выделили отдельную квартиру. В соседней коммуналке было столько жильцов, что даже по лицам не запомнишь. Он сразу сдружился с семьёй Игоря Русакова, инженера их автопарка, который с женой и дочкой Танечкой ютился на восьми квадратах. Поэтому двери Кузьмичовой однушки были всегда открыты для приятеля и трёхлетней непоседы. Вечера, когда он с Игорем слушал трофейный приёмник, а Танечка на половике строила что-то из кубиков, заменили семейную жизнь, оборванную взрывами сорок первого. Иногда Игорь, услышав шум и крики из-за смежной стены, потирал лицо руками и говорил: «Ад». Кузьмич строго возражал: «Ты ада не видел. Вот когда в сотню раз больше — и молчат... И не двигаются... Вот тогда — ад». «Твоя правда» — отвечал его молодой друг.
Однажды Танечка нашла на улице замерзавшего рыженького котёнка. Так расплакалась, что Лена, жена Игоря, позволила ей принести заморыша домой. Игорь долго возмущался, спорил, пытался всучить животинку Кузьмичу, но не смог устоять перед счастливым, каким-то просветлённым лицом дочки, когда она играла с найдёнкой. А потом немного подросшая кошка заболела. В тот вечер Игорь пришёл один.
— Из пасти пена, брюхо разбарабанило. Хотел унести, Танечка в крик, — сказал он.
Кузьмич понял, в чём дело.
— Это крысиный яд. Нужно было сразу проявить твёрдость. А теперь ничего не поделаешь, — объяснил он.
Утром увидел в окно, как Игорь прошёл со свёрточком в газете за котельную, которая тогда располагалась сразу перед их домом.
Однако после работы друг явился с Танечкой, в руках которой барахталась рыжая кошка.
— Ничего не понимаю, — шепнул ему Игорь. — Затолкал её под какие-то доски. Прихожу домой, а Лена рассказывает, что Танечка хватилась кошки, заплакала, а потом закричала, что Тошка во дворе гуляет! Сходили они за Тошкой.
— Может, это другая? — не поверил Кузьмич.
— Нет, — ответил Игорь, потёр лицо, как будто хотел очнуться от неприятного сна.
Кузьмич присмотрелся: на шее котёнка была повязана тесёмка с бантиком из кусочка «золотинки». Такая обёртка была у конфет, полученных по особому пайку для фронтовиков.
Весь вечер они наблюдали за играми, которые устроила Танечка.
Кузьмич тайком от друга поговорил кое с кем из соседей, и война коммуналки против котёнка на время затихла. На полгода, не более.
В четвёртом часу утра раздался тихий настойчивый стук в дверь. Кузьмич отчего-то всполошился и побежал открывать, не надев тапки. Игорь буквально ввалился в дверь. В руках — свёрнутое полотенце с багровыми пятнами.
— Кузьмич, ты как отец мне, — глухо сказал Игорь. — Вот, опять! Дядя Лёша, костылём. Пьян в стельку, как всегда. Кузьмич, помоги — я не смогу. Боюсь, понимаешь? Вдруг снова вернётся?
— Проходи на кухню, — сказал Кузьмич и стал одеваться. Немного подумал и прихватил сапёрную лопатку. Надо бы в землю, как полагается.
Он зарыл Тошку под кустом. Долго не мог избавиться от ощущения раздробленных косточек, которые перекатывались под шкурой, потерявшей всю рыжую роскошь. Эх, а Танечка-то заразила его нежностью к зверушке. Потом с другом выпил двести граммов. Игоря неожиданно развезло, и Кузьмич потащил его домой, к Лене на руки. Тихонько закрыв за собой дверь комнаты Русаковых, Кузьмич прошёл длинным коридором к нише, где, пустив зелёные сопли по усам, храпел дядя Лёша. Ногу потерял не на фронте — придавило опрокинутым по пьяни трактором ещё до войны. Мразь, до своей комнаты не смог добраться. Кузьмич тряханул его за грудки, прерывистым от ярости шёпотом спросил:
— Тебе, сволочь, воевать больше не с кем? Зачем кошку пришиб?
Дядя Лёша очнулся и совершенно трезвым голосом, хотя и разило сивухой на весь коридор, сказал:
— Чёрт это, а не кошка! Чёрт! Она каждую ночь ко мне приходила. Кровь мою пила! Не веришь? Вот!..
Инвалид хотел расстегнуть разномастные пуговицы на рубашке, но пальцы не послушались. Тогда он рванул ворот так, что пуговицы горохом затрещали по полу.
На его шее, ключицах багровели ранки. Вся грудь была в засохших и свежих царапинах.
— Явится... из темна... шваркнет когтями аль куснёт... И лижет кровь... — кривя губы, выговорил дядя Лёша и затрясся от слёз.
Кузьмич даже задохнулся от возмущения, громче, чем следовало, крикнул:
— Допился до кошачьих чертей! Пьянь чокнутая! Кошка кровь лакает, а ты лежишь и смотришь, да?
Потянуло сквозняком. Кузьмич хотел было сказать: за Танечкино горе дяде Лёше ещё придётся ответить, но краем глаза заметил, что входная дверь приотворилась. Глянул и почувствовал, что пол уходит из-под ног.
В коридор медленно вошла Тошка. Это была именно она — рыжая шкура в крови и земле.
Кошка уселась и стала вылизываться, глядя на Кузьмича и захрипевшего дядю Лёшу. Кузьмич осторожно обошёл Тошку и бросился вон. Под вечер этого дня он узнал, что инвалида нашли мёртвым в коридоре. Допился.
Игорь у друга больше не появлялся. А при встрече в автопарке сообщил, что уходит из семьи — тихая и кроткая Лена превратилась в фурию, когда услышала ультиматум: или он, или кошка. Кузьмич только руками развёл. И это было первой ошибкой.
Вторую он совершил, когда не сумел увязать череду странных смертей в коммуналке с кошкой. Скандальная молодуха, мать двоих детей, покончила жизнь самоубийством, когда задохнулся во сне последний из её малышей. Она полоснула по своему горлу кухонным ножом. Всё лицо и руки несчастной были покрыты царапинами. Одна из крикливых старух внезапно сошла с ума и обварила себя водой из бака, в котором кипятилось бельё. А вот Тошка оказалась стойкой. Никто не сумел её извести. Квартира стала считаться погибельной, дурная слава, точно неприятный запах, поползла по городу. Кузьмич, как мог, опекал и защищал семью давно уволившегося инженера.
Потом была третья ошибка, самая страшная. Танечка выросла в пятнадцатилетнюю красавицу. А по поведению осталась той же малышкой с нежной привязанностью к своей кошке. Лена еле уговорила дочку поехать в летний лагерь. Через несколько дней Тошка исчезла, а смерть вышла из пределов квартиры. Один за другим погибли трое жильцов дома.
Кузьмич с Леной съездили к Танечке и, как ожидалось, обнаружили кошку у хозяйки. Привезли взбешённое животное домой. Кузьмич отправился в командировку, а когда вернулся, узнал о только что случившейся трагедии: Лена вместе с кошкой бросилась под самосвал. На похороны явился Игорь, настоял, чтобы дочке не сообщали о смерти матери до конца лагерного сезона. Кузьмич счёл, что Танечке не пережить сразу две потери и заказал чучело. Безжалостно задавил домыслы и суеверия, рассудил так: вся злоба, которая обрушилась на кошку, обернулась против самих людей. Дикие нравы коммуналки — и не только по отношению к животному — вызвали нечто такое, что противно самой жизни. А Танечку он не оставит, поможет закончить образование в другом городе, где жили родственники Игоря, отпишет ей квартиру. К удивлению, она недолго горевала, а на прощанье оставила чучело своей любимицы. Выучилась, вышла замуж, родила сына, стала счастливой бабушкой. И тихо покинула этот мир, как случалось со всеми знакомыми Кузьмича. А он остался хранителем.
Потом пришлось охотиться. Хреново, надо, сказать, это у него получалось — возраст. Или судьба. Или что-то иное.
***
Тоша огляделась и тяжело вздохнула. Всё как в прошлый раз. Может, эта квартира — какое-то зеркало? Мутное от присохшего налёта. В котором вместо отражения — искажение?
Девочку она почувствовала сразу.
И точно — покойница вышла в коридор, поманила рукой с уже совсем чёрными ногтями.
Тоше почему-то совсем не было страшно. Наверное, она спит.
Как в детстве, когда в забытье ей чудились незнакомые люди. И предсмертные хрипы в ушах. А потом их кровь на губах и ладонях.
Тоша медленно двинулась в комнату по бесконечному коридору, стены и потолок которого были зыбкими от изменчивой дымки.
Ноги вязли в невидимой субстанции, в голове шелестели голоса. Дорогу преградила женская фигура. Возникла словно из ниоткуда. Покачала залитой кровью, наполовину оскальпированной головой, расставила в стороны руки с содранными на пальцах ногтями, как бы не пуская дальше.
Но девушку влекло вперёд. Она знала: останавливаться нельзя. И шагнула навстречу.
Женщина, если можно было так назвать это существо, откинула голову, отчего кожный лоскут со слипшимися волосами сполз ей на спину, издала вопль и вдруг схватила Тошу.
Кости пальцев изуродованной покойницы выскользнули из гнилой плоти и больно впились в предплечья. Оскаленные зубы в лохмотьях разложившихся дёсен приблизились к Тошиному лицу. Ворохнулся почти чёрный сморщенный язык, и раздались слова:
— Сдохни, тварь! Не отдам тебе Танечку!
Сначала Тоша почувствовала, что куда-то падает вместе с существом. А потом всё завертелось, Тоша ощутила удары, хруст чьих-то, а может, её костей, и дикую тяжесть.
И наступила тьма.
Тоша пришла в себя и поняла: свободна. Её больше никто не остановит. Осталось совсем немного. Она споткнулась о толстую железяку, которая сразу же обратилась в пыль. Оглянулась и поморщилась: в очистившемся от дымки пространстве громоздились трупы. Ничего, это всё позади. Тоша вошла в светлую комнату.
Она у себя. Всё отмыто и прибрано. Только вот у окна стояло незнакомое кресло. Отвратительное. Несносное. Пустое, но отчего-то опасное. Тоша, осторожно переступая, подошла ближе.
Точно какая-то пелена закрыла потёртую клетчатую обивку. А потом, как в кино, понемногу стал проявляться спящий человек. Старик. Уж не тот ли, что когда-то жил здесь до неё? Ждал, поди. Хотел отнять Тошин рассудок или жизнь. Ловушки расставил. Подманил на наследство и...
— Танечка? — сказал проснувшийся старик и недоверчиво уставился на Тошу. — Дорогая, как ты здесь очутилась? Постой... ты же... Да, видно, пришёл мой час. Спасибо Создателю, послал утешение в последний миг. Подойди, обними Кузьмича... Как я скучал!
Тоша хотела сказать, что хоть и дали ей имя в честь бабки, но она сроду здесь не была. И вообще её лучше называть Тошей, Тошкой. Она так сама когда-то решила. А уж коли теперь это её квартира, так пусть старик проваливает, а не то...
— Детка, а я помню, как ты здесь играла. Уроки делала. А я... я... смотрел и представлял, что ты моя внучка, — сказал дрогнувшим голосом старик, поднёс трясшуюся руку и глазам. — Сколько лет прошло... А я всё один...
Тошино раздражение достигло предела. Показалось, что даже воздух пронзили электрические разряды. Но изо рта вырвалось шипение. От злости, должно быть. Старик выпучил бесцветные глаза и зашарил рукой возле кресла. Наверное, хотел дотянуться до стеклянной полусферы, которая стоял поодаль. Потом он бессильно обмяк и сказал:
— Вот как? Это всё время была ты? Что ж, можно понять... Когда плюнут в чистейшую душу, отравят ненавистью. Что может прорасти? Чем обернётся отравленная, раздавленная, убитая чистота? Но меня, меня-то за что? За что невинных деток? Почему Божьей любви на всех не хватает?
Старик ещё раз попытался достать громадный стеклянный купол, но не смог. Откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и забормотал:
— Возмездие неотвратимо. Виновен. Не знал, что людей нужно защищать от них самих. Где же найти такой купол, чтобы всё зло запереть?
Тоша осклабилась. Не выйдет запереть! Старый дурень оплошал. Ловил тень, а её проморгал. Но случись иначе, разве поднял бы руку на любимую Танечку? Вокруг Тоши закружился какой-то вихрь. Горло издало мощный вой. И она рванулась к креслу.
1 223 просмотра
1 комментарий
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
