Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Клиника для душевнобольных. Часть 6: Правда
© Мэтт Димерски10.5 мин. Страшные истории Helga 4-09-2019, 09:49 Источник Принял из ТК: - - -
Часть 4
Часть 5
В погоне есть что-то заманчивое; удовольствие от игры. Выигрываешь ты или нет, ты все играешь, делаешь ходы и ответные маневры, полон энергии и готов действовать. Все время тебя подгоняет ощущение важности происходящего, чего нет в других занятиях. Игра есть игра… Но теперь она окончена, и, признаюсь, этого ощущения мне будет не хватать.
Хотя… Знать ужасную правду, обладать ею, удерживая, как самое ценное сокровище — ощущение, вполне сравнимое с чувством погони.
Я выиграл.
Как только я сумел восстановить душевное равновесие после галлюцинации с пациентами в коридорах, я осознал, что близок к победе. У меня в колоде появились новые карты. Неведомый противник допустил оплошность и позволил мне схватиться за слишком много ниточек клубка.
Во-первых, девушка, которой я помог сбежать — ее нигде не было. Палата была пуста, личное дело пропало. Никто из персонала не помнил ее, и… некоторым из них я поверил. Пожилая санитарка вроде Мэйбл вряд ли может быть замешана в настолько всеобъемлющем и темном заговоре. Все, что ее занимало — новые эпизоды ее любимых сериалов…
Но у меня есть мои собственные записи с упоминанием девушки, в памяти компьютера и в Интернете. Я никому не рассказывал о том, что пишу о пациентах — меня тут же уволили бы по понятным причинам.
У меня есть записи и воспоминания.
Я прекрасно знаю, что память может подводить, но записи — вещественное доказательство. К тому же я проверил присутствие остальных пациентов, одного за другим, в поисках подозрительных несоответствий. Я мог помочь ей сбежать, галлюцинируя, так что одного лишь ее отсутствия было недостаточно… но я видел, как один пациент убил другого.
И убитый на моих глазах пациент также отсутствовал.
Теперь необходимо было поразмыслить об оппоненте.
Вероятное, но не идеальное объяснение: за лабиринтом подставных владельцев, источников финансирования и акционеров стоит некая корпорация, которая планирует каким-то образом воспользоваться пациентами и их различными оттенками безумия, скорее всего для разработки информационного оружия; тщательно сформулированные идеи, которые могут заразить любого, легко распространяемые и разрушительные. Новый вид оружия, меметический вирус, способный навсегда изменить природу военных действий.
В этом случае главврач — их марионетка, и моя паранойя, галлюцинации и противоречия могут быть результатом того, что кто-то подменил мои обезболивающие, чтобы меня легче было объявить сумасшедшим, если мне все же удастся раскрыть правду.
Главный прокол в этой теории — персонал не помнит девушку. Конечно, некоторые могут лгать, Мэйбл могла слишком редко с ней общаться, некоторым было не до того, чтобы запоминать каждого отдельного пациента… Но все сразу? Здесь что-то не сходится.
Я бесцельно бродил по коридорам здания, заполненного звуком стучащего по крыше безликого ливня. Опросив способных отвечать пациентов, я выяснил, что они ее помнят. Только они и я. Это было важно…
Нет, корпорация не подходит.
Раздавшийся гром опробовал на прочность мои и так натянутые до предела нервы. Были и другие варианты.
Я мог и сам быть пациентом, и некоторые зацепки свидетельствовали в пользу этой теории. Клэр спокойно работала в клинике, причем подозреваю, что с попустительства главврача… Но ее безумие было безвредным… По крайней мере для большинства людей. Перебинтованная рука начала жутко чесаться утром — еще один раздражитель, мешающий думать.
Я часто размышлял о природе памяти и безумия. Я никак не мог опровергнуть то, что вполне мог быть таким же работающим пациентом с тщательно вплетенной в сознание иллюзией нормальной жизни за пределами клиники. Солнце казалось давним воспоминанием, а бушующий за стенами шторм делал его недостижимым и в данный момент.
У всех моих воспоминаний не было никаких оснований, никакого доказательства их правдивости, за исключением значимости, которой я сам их и наделял. Я спросил себя, важно ли это… Спросил себя, куда могут привести подобные мысли…
А привести они могут обратно к состояниям рассудка, с которых и началась эта история. Кто-то наподобие Клэр и, возможно, меня, присматривает за остальными пациентами… Это предусматривает отсутствие финансирования настолько критическое, что границы морали и этики давно перестали заботить руководство. Такое положение вещей подразумевает переполняющийся людьми мир, отчаянную борьбу за ресурсы… Темная, тоскливая и болезненная перспектива для всего человечества.
В этой ситуации не было ни победителей, ни проигравших. Люди будут страдать все больше с ростом населения, и спасение придет только в виде глобальной катастрофы или капитального пересмотра моральной основы существования.
Истории пациентов вписывались в эту теорию. Давление и жестокость общества подтолкнули их всех в этом направлении… Возможно, истинным безумцем было само общество, а эти бедняги были всего лишь самыми неудачливыми жертвами этого сумасшествия.
Это казалось более вероятным; но, если я безумен, общество должно быть на грани краха. С другой стороны, если общество само по себе на грани краха, это не значит, что я безумен.
Эти размышления полностью поглотили мое расследование, но история последнего пациента предоставила мне третью альтернативу. Она была полна обмана и контроля над разумом и не на шутку встревожила меня. Меня прервали, когда я записывал ее, но… Чем больше я о ней думал… тем больше все сходилось.
Ливень внезапно усилился, и громкий шум напомнил мне кое о чем…
Я уже читал его историю.
Я видел ее в интернете [отсылка к раннему произведению автора «Психоз» — прим. переводчика].
В архиве не было его личного дела… Кто-то прочел его, выложил историю в сеть и уничтожил? Или это его собственные записи, его хроника сумасшествия? Подобные тонкости уже, скорее всего, затеряны во времени, так что пытаться их выяснить — дело пропащее. Общая картина была гораздо важнее.
Допустим… реальность представляет собой нечто большее, чем мы привыкли думать. Допустим, что костяной монстр действительно существовал и, если верить пациенту, боролся с чем-то худшим, чем даже он сам.
Может ли быть так, что мой оппонент и был той силой, которой он противостоял? Если так, то как сюда вписываюсь я, клиника и остальные пациенты? Никаких признаков влияния извне я не замечал…
Помню, как застыл, придя к умозаключению. Стоя в коридоре напротив окна, в тени повисших на окне капель дождя, отчетливо осознавая, что наткнулся на первую йоту правды.
Зацепки были обманом! Он старательно сводил меня с верного пути.
Неспособный четко сформировать масштабную идею, медленно рождающуюся в моей голове, я поспешил к палате слепой девушки. Она сменила угол, но писать не перестала. Стоило мне войти, как зуд в руке стал невыносимым, и вернулась головная боль.
— Почему ты не хочешь со мной поговорить? — спросил я. — Я подозревал, что причиной может быть то, что я так же безумен, как и остальные, просто не осознаю этого… Но теперь мне кажется, что ты знаешь, что здесь происходит, и это — мера предосторожности, защита.
Гуляющая по бумаге ручка остановилась, балансируя на листе:
— Как ты сумел задать этот вопрос?
— Что? Мне что, нельзя задавать вопросы?
— Такие — нельзя…
Я опустился перед ней на одно колено:
— Почему?
Она таращилась на меня своими слепыми глазами.
Мои собственные глаза широко раскрылись:
— Ты говоришь только с теми, кто…
Я начал лихорадочно ощупывать свои виски. Водя пальцами вокруг головы, я искал какие-либо отклонения… Результат привел меня в замешательство. Мои ощущения были… двойственными. Мозг будто воспринимал два конфликтующих сигнала.
Виски были гладкими. Мягкая, нормальная кожа.
В области висков были странные малозаметные неравномерные линии, похожие на вздувшиеся вены, но больше…
— Что за чертовщина? — выдохнул я, дернувшись от особенно мучительного приступа головной боли. — Они есть, и их нет…
— Мне жаль… — шепотом произнесла она.
— Что это? Какого черта? — сумел выдавить я, корча гримасы в борьбе с все растущей болью в голове, от которой я был готов потерять сознание. Трудно было дышать, все становилось размытым, перед глазами замелькали огоньки. — Сколько людей… у скольких есть такие же?
Словно в ответ на мои болезненные стоны, ее губа дрогнула:
— … у всех… кроме пациентов…
Неимоверными усилиями сопротивляясь боли, я вывалился из палаты и побежал в операционную. С силой распахнув дверь, я направился к шкафчику с инструментами.
Стоя перед зеркалом, я силился разглядеть их в своем расплывающемся отражении… Я видел их! Небольшие, но легко различимые выступы, протянувшиеся вдоль висков от глаз к затылку, как будто шрам от неудачной лоботомии…
Я вскрыл виски скальпелем. Пошла кровь, но мне было все равно; я осторожно взялся за один из них пинцетом.
Перед глазами плясали огни.
Я не сдавался и потянул… Боль была настолько сильной, что я не смог сдержать крика… медленно, болезненно медленно, я вытянул длинное, жилистое волокно. Я знал, что держал пинцетом свисающий из окровавленного виска ключ к разгадке. Или, по меньшей мере, его часть. Я поверил в невозможное… и оказался прав.
Отрезав чужеродную ткань как можно ближе к коже, я почувствовал облегчение — головная боль тут же ослабла. Немного еще осталось, в области глаз и на затылке… Но начало было положено. Держа ее перед собой, я пытался понять, на что смотрю.
Было похоже на нервную ткань — жилистая, переплетенная, состоящая из множества меньших волокон… Именно об этом говорила слепая девушка, когда только попала сюда. Сказала, что не станет разговаривать ни с кем, у кого на висках нервное волокно…
… но это было несколько лет назад…
Я вырезал волокно с другой стороны головы. Она все еще побаливала, но я чувствовал облегчение и радость от того, что не ошибся.
Это все? Я свободен? Откуда взялось это волокно? Инфекция, какой-то паразит? Сами по себе они никак не могли бы держать меня под контролем… ткани было просто слишком мало, чтобы взаимодействовать с мозгом на таком уровне… Вообще, они больше были похожи на ткань зрительного нерва. Сенсорная ткань, предназначенная для… создания ложных ощущений?
Здесь была своя больная логика. Связи с глазами и ушами… с мозгом тоже, скорее всего, прямо через зрительный нерв… Ткани могли все это время искажать восприятие, возможно, даже стирать память и подсовывать сфабрикованные воспоминания. Как она сказала? Я не мог задать такой вопрос? Насколько глубоко проникает их влияние?
И почему теперь я мог видеть их, даже избавиться от них?
Скажу честно, мне хотелось упасть на колени и расплакаться от осознания заново обретенной свободы, радости от того, что я оказался прав. Оказалось, я так долго, возможно, годы, жил под чьим-то абсолютным контролем. Я бы так и сделал, если бы мне в голову не пришла мысль, что ткани — всего лишь инструмент в чьих-то руках, они откуда-то получали сигналы.
Мой противник…
Смыв с себя кровь, я прошелся по клинике, тайком разглядывая персонал. Мэйбл улыбнулась мне и сразу же отвернулась — на ее висках были явно заметны выступы.
Она была заражена. Я продолжал идти, продолжал смотреть — все, кого я встречал, были заражены.
Я вернулся в операционную, где мог чувствовать себя в безопасности, и головная боль начала возвращаться. В зеркале я с ужасом увидел, как у меня на висках поднимается кожа. Нервные ткани начали отрастать обратно.
Я отчетливо помню, как засмеялся, громко, с отчаянием. Это было слишком. Эта зараза регенерировала — даже если ее вырезать, что здесь вообще можно сделать?
Включилось мое медицинское образование, и я перестал смеяться.
Я продезинфицировал руки и надел перчатки, готовясь к тому, что вполне могло оказаться тем самым шагом в абсолютное безумие, границей, которую я обещал самому себе не пересекать. Да уж, как я был глуп… Я приготовил несколько зеркал.
Придется обойтись без анестезии.
Тяжело дыша, чувствуя прилив адреналина, я закрепил веки одним из инструментов так, чтобы они оставались открытыми, и приготовился к тому, что меня ждет…
Вытащить глаз оказалось легче, чем я ожидал.
Всего на пару сантиметров, так, чтобы натянулся зрительный нерв… напрягаясь от невиданной боли, я поднял скальпель и принялся осторожно отрезать чужеродную нервную ткань.
Пять вдохов… десять… двадцать… Я не спеша отделял их у самого основания. Все животные инстинкты кричали внутри меня… Я достал собственный глаз из головы, видел связки кровеносных сосудов и нервов в отражении… Я боролся с паникой, как мог.
Я вытащил оставшиеся ткани через глазницу — так было легче их достать… и, к моему удивлению, все было готово. Я осторожно взялся за глаз и вставил его обратно.
Чтобы успокоиться, проверить глаз и побороть приступ паники, у меня ушло пять минут… после чего я взялся за другой.
Когда я закончил, головная боль пропала. Ткань не регенерировала. Я вырезал ее полностью.
Я час лежал в операционной, наслаждаясь свободой, размышляя, дыша, успокаиваясь…
Откуда они взялись? Они явно являются чьим-то инструментом. Кто за этим стоит? Что за этим стоит? Рабам костяного монстра иллюзии не создавали помех — они не знали, какую цель преследуют, лишь следовали приказам под страхом смерти…
У пациентов не было тканей… Почему? Внезапно я осознал: по той же причине, по которой общество избавилось от них, засадив в клинику: карантин. Пациенты были опасны, а их безумие — еще опаснее.
Возможно, во всех моих теориях было здравое зерно: мир мрачен, общество на грани краха, из-за перенаселения появляются все более опасные и заразные виды сумасшествия…
И та сила, которая для каких-то неизвестных целей заразила всех нервными тканями, искажающими восприятие… следующий шаг очевиден. На ее месте я бы не хотел, чтобы мои создания были соединены с мозгом безумца, полным опасных и заразных идей. Не хотел бы, чтобы эти идеи транслировались по сети рабов, подключенных друг к другу волокном… эти идеи могут заразить остальных, разрушить их сознание, и они перестанут быть полезными… и, возможно, освободятся.
Я сходил с ума. Я четко осознал это в тот момент. Обезболивающие, усталость, помешательство… Я позволил расстройствам других пациентов окутать меня, начал воспринимать их истории всерьез, и стал… свободен. Поэтому я мог видеть ткани, поэтому они сжимали мне череп, боролись со мной на каждом шагу.
Парадокс… доктор стал пациентом; сходя с ума, уходя от реальности…
Но мои записи были в Интернете. Его история, история пациента, который выколол самому себе глаза — она тоже была там. Как мог Оппонент позволить этому случиться и распространиться? Не из-за этого ли остальные пациенты содержались здесь, вне его контроля, но под надзором его рабов? Была ли идея сама по себе неприемлемой для его сети манипуляций? Он не мог распознавать идеи, не мог даже принять их во внимание, иначе он понял бы их суть… и сам оказался бы ими заражен.
Лежа в операционной, я смеялся каждый раз, когда размышления приводили меня к следующему шагу логической цепочки.
От идеи не защититься.
Когда я вышел в коридор, я чувствовал себя обновленным. Я был свободен, и Оппонент ничего не мог с этим поделать. Он больше не мог воспринимать меня, не мог принять факт моего существования, ведь иначе меня придется впустить к себе в голову, а это значит — понять и… заразиться. Мне пришла мысль: ткани, скорее всего, отпали бы сами собой, если бы я еще дальше погрузился в безумие… Эта идея мне показалась по-особенному смешной.
— Ты что с собой сделал?! — закричал главврач, увидев меня в другом конце коридора. Он начал звать на помощь санитаров, но раскат грома перекрыл его выкрики.
Я сорвался с места.
Замок на двери запасного выхода починили — черт! Своими ключами я открывал все палаты по пути, выпуская пациентов, чтобы отвлечь тех, кто сидел у меня на хвосте. Где-то неподалеку были слышны крики санитаров, которые пытались разобраться в происходящем. У меня появилась идея, когда я проходил мимо помещения обслуживания. Это было легче, чем я ожидал. Я дернул переключатели, и во всей клинике пропал свет.
Когда я вышел обратно в коридор, ощущая странный комфорт в смеси темноты и красного света аварийных ламп. Слышно было только стучащий по крыше дождь и раскаты грома.
Странно… То же самое было, когда я галлюцинировал… Или это было на самом деле… Прошлой ночью… Нет, тогда не было дождя…
Я захватил ноутбук из ординаторской, положил его в сумку и повесил ее на плечо. Халат оставил там. Распихал по карманам как можно больше еды из автомата, пообещав позже оплатить ее стоимость и разбитое стекло.
Подвижную темноту наполняли крики и приглушенное ворчание. Я слышал работников клиники, которые пытались найти друг друга. Слышал бормотание пациентов… и крики боли.
Улыбаясь, я крался сквозь темноту. Мой обманный маневр сработал на «отлично».
Когда я добрался до главной двери, за стенами прогремел гром. Здесь никого не было, санитары пытались совладать с пациентами — я был свободен.
— Стой! — прокричал он, как только я положил руку дверь. Было слышно, как с другой стороны о нее разбиваются капли дождя. — Не делай этого!
Мой наставник.
— Я пытался уследить за тобой, — объяснил он обеспокоенным тоном. — Тот пациент, в самой дальней палате — его содержат именно там не просто так. Тому, что его контакты с персоналом сведены до минимума, есть объяснение. Помнишь, что я говорил?
Глядя на него, я был готов в любой момент рвануться наружу, но не двигался с места. Я хотел его выслушать.
— Ты заразился его психозом! — прокричал он, пытаясь достучаться до меня сквозь дождь, гром и крики пациентов в коридорах позади. — Я знаю, ты считаешь, что безумие — это выбор. Останься, выбери нормальную жизнь работника клиники, выбери реальность!
Я отвернулся, собираясь уйти.
— Что ждет тебя за этой дверью? — спросил он. — Что ты собираешься делать? Бежать, прятаться, причинять остальным людям боль по известным только тебе причинам?
Он был прав… абсолютно прав. Я остановился. Неужели я ушел от реальности так далеко? Что, если я приму его предложение? Манипулировала мной некая сущность или нет, я могу жить… вполне неплохо, не так ли?
Я стоял на границе. Я буквально ощущал это. Выйдя за дверь, я фактически буду безумен, по крайней мере, по отношению к тому, что считалось в этом обществе нормальным… Если останусь, смогу влиться в строй, вернуться к работу, меня примут, я буду нормальным…
Это было слишком разумно. Ни одной прорехи. Так не бывает.
— Это ты! — осознал я, почти выкрикнув ему свое обвинение.
Он покачал головой в смятении, освещенный алым светом… Я не ожидал, что Оппонент выдаст себя только потому, что я понял, что он говорит устами моего наставника… Нет, его реакция была идеальной копией, обманчиво реальной.
Под аккомпанемент раската грома я открыл дверь и побежал, что есть сил.
Уверен, жизнь осложнится. Теперь я нахожусь за пределами сконструированной обществом реальности… Но он больше не может воспринимать меня, не может думать обо мне, иначе он рискует заразиться. Я могу свободно передвигаться, почти незаметно для него. Думаю, мне придется сменить имя, найти работу, создать видимость нормальности, надеть маску. Он не может не игнорировать меня, но с людьми так не получится.
Он не может остановить идеи, которые я выпущу в мир, как вирус. Нас всех обманывают, каждого по отдельности и всех сразу. Я увидел, что на самом деле представляет собой мир, как только закончился дождь. Я увидел, что с нами произошло.
Я стоял на холме за городом, когда облака отступили, и меня наконец-то окутали долгожданные лучи солнца. Я видел силуэты, которые выступали сквозь завесу дождя, но полная картина была скрыта…
Я смотрел на город.
Наросты висели высоко между домами, уличными фонарями, деревьями. Толстое, жилистое волокно — нервная ткань. Заражение было повсюду, обернутое вокруг внешних атрибутов цивилизации, как лозы ядовитого плюща. Я внезапно осознал — зараза, несомненно, распространилась по всему миру…
Нервы, нейроны, мозги, связаны друг с другом, обманутые; сеть, напоминающая сам интернет… эта сущность могла изначально быть идеей сама по себе, мем, или мутация, а затем — распространилась повсюду… и теперь она доросла до паразита, живущего за счет всего мира. Я помнил, как она влияла на меня, и понимал, чего она хочет.
Больше.
Больше людей, больше мозгов, больше напряжения, больше потребления. Она просто обожает кофеин. Ей нравятся любые стимуляторы, но кофеин — больше всего. Она хочет, чтобы вы больше пили, ели, потребляли и размножались, пока она ведет человечество к одной ей известной цели… А нагнетаемое напряжение, обострение нужд каждого человека до предела, разрушает сознания сотен людей.
Будь то желание выглядеть красиво, отчаяние бедняка и его страх лишиться дома, финансовое рабство путем немыслимых долгов, потребность в близости, или, в моем случае — элементарное желание верить в то, что страдание не является фундаментальной основой бытия… Что бы ни давило на вас, какова бы ни была ваша слабость, она использует ее, чтобы довести вас до предела воли и рассудка. Она — общество, она — это мы, и все мы — пушечное мясо.
Но сегодня родилось Сопротивление. Я пишу это, сидя в кофейне, улыбаясь прохожим. Сейчас я загружу это через wi-fi. Оппонент не может меня воспринимать, а все вокруг поглощены своей собственной борьбой с растущим невероятным давлением со стороны общества. Они так устали, что не замечают меня — сумасшедшего, по отношению к реальности, принимаемой остальными, который сидит всего в нескольких шагах. Как только закончу писать, я исчезну, не оставив и следа.
Но не волнуйтесь. Я решил посвятить этому жизнь. Взял с собой инструменты. Свой верный скальпель. Я найду вас и освобожу вас всех — одну пару глаз за другой.
2 686 просмотров
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
