Читать предыдущую часть

↑ Ночной Народ

Драйган покинул дом Сайна, пока все остальные спали. Хозяин имения, в котором ночью произошла страшная бойня, не позволил себе взять ни мгновения на передышку, пока в доме не осталось тех, кому он мог помочь. Он разломал доски пола в указанном Драйганом месте и сам достал оттуда Синту. Быстро осмотрев ногу девушки, Сайн сообщил полуживому Драйгану, что ей нужно вправить кость, чтобы срослась правильно. От парня требовалось только держать Синту, если вдруг та очнётся и начнёт брыкаться. И хотя дочь Зана так и не пришла в себя, всё же напряглась и вскрикнула, когда Сайн резко вывернул её стопу. Даже открыла на миг глаза и уставилась в потолок, а затем зрачки обрамлённые изумрудной радужкой закатились под верхнее века и она опять обмякла в руках Драйгана. И тогда Сайн принялся накладывать шину.

После, промывая раны Драйгана, он рассказал ему, почему вынужден был задержаться в Медовом Холме. Сын Маллида решил, что причины более значимой и быть не может, и всё же видел в глазах Сайна, как и отчётливо слышал в его голосе, непомерный груз вины и горечи за то что не успел на бой. Словно это он лично был виноват в смерти Ханриса и Маллида. Драйган решил, что обязательно должен разубедить Сайна в этом, но прежде чем тот закончил свою работу - уснул, а когда проснулся, в окна дома лился золотистый свет солнца. В его лучах лениво кружились пылинки. Вокруг царила абсолютная тишина.

Пошевелившись, Драйган отметил, что боль в ранах притупилась, однако его трясло, как в лихорадке. Жар охватил всё тело Драйгана, усталые мышцы стонали, а в животе засел и стремительно набирал силу голод, похожий на всё расширяющуюся дыру в бездну. Юноша отлично знал, что это значит.

"Превращение началось", - эта мысль не встретила на своём пути никакого страха.

Драйган слишком устал бояться. Он принял свою судьбу с покорностью и даже некоторым интересом:

"Вот, значит, что испытывали Ронар и Ханрис. Теперь оба они мертвы, и наступила моя очередь".

Тогда он и решил, что нужно уходить из дома, бежать от тех, кому он может причинить вред, пока ещё не поздно.

Синта тихо сопела на соседней кровати - они лежали в комнате дочерей Сайна. Стараясь не шуметь, Драйган поднялся со своей постели, и хотел было подойти к девушке и поцеловать её на прощание, но передумал. Побоялся разбудить. Лишь не отказал себе в удовольствии пару минут посидеть в тишине рядом с её постелью, стараясь запомнить лицо своей возлюбленной. И пусть на лике Синты отпечаталась невероятная усталость и даже болезненность: чёрные круги под глазами, волосы спутанные от крови, бледная кожа и бесцветные губы. Всё же она была прекрасна. Как много дней он мечтал о ней, лежал бессонными ночами и представляя как признается Синте в своих чувствах. Временами, довольно часто надо признать, он воображал себе в красках то, чего потом стыдился при свете дня. И как несправедливо, что теперь, узнав наконец о взаимных чувствах девушки, он должен покинуть её навсегда. Но Драйган не позволил себе думать об этом, не время было жалеть себя и предаваться унынию.

Хромая он вышел из комнаты, забрав с собой отданный Ханрисом кинжал, и покачиваясь прошёл к двери. Сайн громко храпел, сидя в своём кресле, возле разломанных досок пола и разбитых ставень окна. Вокруг, в сенях, тех самых, которые ещё день назад были наполнены семейным уютом и теплом, теперь царил кошмарный хаос: повсюду валялась поломанная мебель, брызги крови покрывали своими узорами пол и, местами стены, а в довершении всего, тела Ханриса и Ронара, завёрнутые в простыни, словно гигантские куколки каких-то огромных насекомых, лежали у двери. Но на лице Сайна отпечаталось совершенное спокойствие погружённого в глубокий сон человека. Его руки свободно свисали с подлокотников кресла, голова была откинута назад, и солнечные лучи ласкали лицо. Вглядевшись в его черты, Драйган отметил, что то заметно постарело, но не смог сказать себе, были ли эти морщины на щеках и в уголках глаз Сайна уже давно, или появились за последние дни.

Мысленно поблагодарив его за всё, Драйган покинул дом. На улице солнце встретило его слепящим светом, от которого тут же защипало глаза. Но Драйган быстро понял, что оно уже пересекло свой зенит, а значит до заката осталось всего два-три часа. За это время он должен уйти как можно дальше от жилого дома. И Драйган точно знал куда пойдёт. Куда обязан отправиться. В гору, как и наказал ему Ханрис. Только он теперь может добраться до шамана и покончить со всем этим кошмаром. Ради всех тех, кто погиб, и в первую очередь ради живых. Ради Синты. Теперь никого дороже неё у Драйгана не осталось. Подумав об этом, парень вспомнил момент гибели отца, его исчезновение в алом пламени.

Покрутив головой по сторонам сын Маллида без труда отыскал то самое место, где его родитель дал свой последний бой. Подошёл, шлёпая сапогами по мокрой грязи, в которую превратился растопленный снег, и опустился на одно колено. На мёрзлой, уже совсем не согреваемой солнечными лучами земле, не осталось даже пепла. Но чёрный опаленный след был хорошо различим. Тут же лежал и меч Маллида, который тот строго запретил сыну трогать. Но сейчас, повзрослевший Драйган без колебания поднял оружие с земли.

- Думаю, что теперь ты не будешь возражать, отец, если я позаимствую твой меч, - проговорил он едва слышно. - Я не посрамлю его славную историю, обещаю.

Посидев ещё немного, ощущая в руке вес отцовского меча, Драйган добавил:

- Мне так жаль, что я не успел сказать тебе, как сильно тобой горжусь. Всегда гордился. Восхищался твоей силой и стойкостью, твоей храбростью, твоей прямотой. И всегда хотел стать таким как ты. Конечно же я злился на тебя, сам знаешь. Таил обиду за твои упрёки и грубость. Но, в конечном счёте, всё это не важно. Теперь я точно могу сказать, что ты был лучшим отцом на свете. И я горд быть твоим сыном. Надеюсь там, по ту сторону, ты встретил маму. Если так, то дождитесь меня, хорошо? Я не думаю, что задержусь здесь надолго. Хочу встретиться с вами обоими. Хочу увидеть тебя наконец счастливым и свободным. Отправимся в новую жизнь вместе. И может в следующий раз нам повезёт больше. Я люблю тебя, папа.

Порыв холодного ветра, прилетевшего с гор, сорвал со щеки Драйгана единственную, катящуюся по ней слезинку, и унёс прочь. Юноша склонил голову, уперев в землю острие меча, и увидел как что-то блеснуло в центре чёрного круга. Потянувшись, он поднял с земли перстень. Тот самый, что даровал его отцу власть над пламенем, и тот, что его в итоге уничтожил. В один миг Драйгану захотелось размахнуться и швырнуть эту проклятую вещь куда подальше, но он быстро передумал.

"Проклятые вещи отлично подходят для проклятых людей", - решил молодой воин.

Чего теперь терять? Он уже заражён, кровь ночного народа жаром растекается по телу. Ему больше не быть человеком. Так чего бояться этой вещи и подобных ей? Нет смысла. Тем более, что ему предстоит бой, в котором любые средства хороши.

И Драйган медленно надел перстень на средний палец своей левой руки. Сталь из которой он был сделан оказалась тёплой, не смотря на то, что перстень пролежал всю ночь на холодной земле. В глубине рубина едва заметно замерцала алая точка. Сперва Драйган подумал, что это просто блик от солнца, но быстро понял, что нет, это нечто иное. Словно крохотный огонёк, маленькая искорка, как те, что поднимаются в ночное небо от костра, плясала внутри этого камня. Так перстень приветствовал своего нового владельца.

"Но этой силы мне будет недостаточно", - рассудил Драйган. - "Если я пойду к шаману в таком состоянии, то не смогу даже меч занести для удара".

Вспомнив всё, что говорил Ханрис, когда пришёл к ним из леса, Драйган решил, что единственный способ биться, это использовать силу ночного народа. Нет смысла сопротивляться, всё равно не выйдет. А значит, перед тем как отправляться в путь, Драйгану следовало утолить голод. Но он должен был не просто есть, нет. Он должен был забрать чужую жизнь, ведь так питаются желтоглазые демоны. Так должен питаться теперь и он.

Поднявшись, сын Маллида нетвёрдым шагом, хромая, трясясь от озноба и щурясь от солнца, отправился в сторону хлева, с трудом волоча за собой отцовский меч.

Спустя пол часа, выйдя оттуда, перемазанный в крови животных и наевшийся досыта, он уже стоял на ногах твёрдо. Раны больше не напоминали о себе, мышцы налились силой, в голове прояснилось. И только коварное солнце стало слепить ещё больше. Но скоро оно зайдёт за горы и мир погрузиться в желанную тьму.

Бросив последний взгляд в сторону дома, Драйган обнаружил, что всё таки не от всех его обитателей он смог уйти незамеченным. Зоркий стоял шагах в десяти и внимательно смотрел на него.

- Спасибо тебе за помощь, малыш, - сказал Драйган. - Позаботься о Синте, хорошо? Тебе понравится быть её псом, вот увидишь.

Зоркий не шелохнулся. Драйган развернулся и пошёл быстрым шагом по направлению к горам. Когда оглянулся снова, спустя какое-то время, с удивлением обнаружил, что пёс Ломара семенит следом за ним через поле.

- Стой, дружище, - замахал на него руками Драйган.

Зоркий остановился, и щурясь поглядел на юношу. При этом пасть его была приоткрыта и пёс будто бы улыбался ему. Улыбался не смотря ни на что, искреннее и по доброму.

- Тебе нужно возвращаться, - Драйган махнул рукой в сторону имения Сайна, которое теперь казалось крохотным, почти игрушечным.

Зоркий только зевнул в ответ и отвернулся, выражая полнейшее безразличие к его словам.

- Ну хорошо, можешь проводить меня до леса, - смягчился Драйган и опустился на колени, протягивая к собаке руку.

Всё же присутствие Зоркого было ему несказанно приятно. Он как мог, гнал от себя тоску и щемящую боль внутри. Но чем ближе подходил к лесу, тем сильнее ощущал всю безысходность и ужас своего положения, и мысли о том, что он уже никогда не сможет вернуться к людям, даже если выживет там, в горах, что тоже весьма сомнительно, буквально давили к земле, обвивая ноги тяжёлыми цепями. Воля трещала подобно тонкой наледи, под которой мчался бурный чёрный поток отчаяния. Драйган не мог позволить себе провалиться в него, и всё же чувствовал что не способен устоять. Должно быть Зоркий тоже почувствовал это. Понял, что нужен ему, и Драйган был за то был псу несказанно благодарен.

Когда Зоркий подошёл к нему, Драйган потрепал собаку за уши, и ощутил прилив сил и даже некой смелости.

- До леса идём вместе, а потом ты повернёшь назад, договорились? Потому что тебе нельзя туда, куда пойду я. Никому нельзя. Кроме меня.

И они пошли через поле вместе. До леса. Но там Зоркий не повернул назад, а стоящий у порога тёмной чащи Драйган не смог его прогнать. И вместе они пошли дальше, в лес, и в гору. 

Они пошли вместе до самого конца...

↑ ***

Илии показалось, что она уехала из дома очень и очень давно. Прошло будто не несколько дней, а целые годы. Так многое ей довелось пережить за своё путешествие, что сейчас, глядя на родной дом сквозь пелену моросящего дождя, в который превратился начавшийся утром снегопад, девочка особенно явственно ощущала, как сильное изменилась за этот недолгий период своего отсутствия.

Дом встретил их закрытой дверью и ставнями, а так же истошным лаем целой своры собак, запертых в хлеву. Но на встречу никто не вышел. Спешившись, девочка в замешательстве огляделась по сторонам, затем посмотрела на Весну. Женщина всматривалась куда-то в поля, и проследив за её взглядом, Илия поняла, что заинтересовало волхаринку. Там, вдалеке, возле запряжённой телеги стоял человек.

- Отец! - воскликнула Илия с облегчением, без труда узнав тучную фигуру Сайна, и замахала ему.

Мужчина, видно, тоже их заметил, и замахал в ответ, а затем продолжил волочить какой-то длинный черный свёрток по земле, до груды таких-же.

- Что он там делает? - девочка сощурилась, стараясь приглядеться, но так и не смогла понять. - Выгружает что-то из телеги?

- Похоже на то. Давай-ка пока заведём лошадей в конюшню, - предложила Весна. - Они устали ещё сильнее чем мы.

- Угу, - кивнула Илия, чувствуя при виде отца прилив сил и даже некой радости, пробившейся сквозь молчаливое уныние, в котором она пребывала всю поездку от Закрая до дома.

Как раз когда они распрягли и поставили в стойло коней в дверях конюшни появился Сайн. Спрыгнув с лошади, которую специально выпряг из телеги чтобы поскорее сюда добраться, он скинул на ходу капюшон и едва ли не бегом подлетев к Илии, заключил дочь в крепкие объятия. Затем кивнул Весне, и стал спешно оглядываться. Женщина, поняв, кого он ищет, лишь опустила глаза и сказала:

- Прости, Сайн.

- Зана мертва? - спросил он сухо, и голос его едва заметно дрогнул.

Илия хотела было ответить, но быстро поняла, что вопрос адресован не ей. И ощутила даже некое облегчение от того, что ей не придётся говорить отцу, глядя в его усталые глаза, что случилось с сестрой. Правда сам факт того, что сейчас узнает Сайн, отдавался в сердце его старшей дочери невероятной болью.

- Нет, - ответила Весна. - Но и вылечить мне её не удалось. Прости, я переоценила себя. Думала что смогу противостоять этому...

- Не оправдывайся, - проговорил Сайн и в его голосе не было ни злости, ни упрёка, только печаль. - Уверен, что ты сделала всё, что смогла.

Илии хотелось подтвердить это. Рассказать отцу обо всём том кошмаре, через который им довелось пройти. Но слова застряли в горле. Она просто не смогла вымолвить ни звука. Вспомнилась тёмная ночь в лесу, голодный взгляд Заны, липкий страх, карканье воронов и злорадный смех обезумевшей ведуньи, а ещё горячая кровь на руках. Это она нанесла смертельный удар, она убила человека. И пусть Тамила натворила много зла, всё равно воспоминания об этом терзали Илию, бросая от тошнотворного омерзения к содеянному до приступа панического страха. Вновь ощутив, как он зашевелился внутри, девочка сильнее вжалась в отца.

- Пойдёмте в дом, - сказал Сайн. - Такая погода скверная, а вы проделали большой путь. Должно быть страшно устали и замёрзли. Я заварю горячего чаю.

Когда вошли в дом, Илия ужаснулась царящему в прихожей хаосу.

- Вы оборонялись? - спросила Весна, заходя последней.

- Да, но... меня тут не было. Я находился в Медовом Холме, вместе с Шантой, Шрией и всеми детьми. Когда вернулся, бой уже был кончен. Здесь держали оборону: Маллид, Драйган, Синта и твой муж. - Резко и глубоко вдохнув, как перед прыжком в ледяную воду, Сайн обернулся к волхаринке и быстро заговорил: - Весна, я должен тебе сказать, что Ханрис...

- Я знаю, - оборвала его Весна резко.

Сайн умолк, но не отвёл от неё удивлённого взгляда, словно пытаясь уложить эту мысль в голове. Но прежде чем успел задать сам-собой напрашивающийся вопрос, Весна его опередила:

- Остальные погибли тоже?

- Нет. Только Маллид и Ронар. Он сражался на стороне врага и погиб пытаясь увести с собой сестру. Синта там, в доме. Она серьёзно ранена: сломана стопа. Я сумел вправить и наложить шину, так что ходить она со временем сможет, а вот бегать или танцевать едва ли. Её мучила сильная боль, так что я сварил настой, и где-то час назад она уснула.

- Бедняжка. А Драйган?

- Его укусили. И он ушёл. Вчера, пока мы спали. Я не знаю куда. Нашёл две убитых овец и пяток кур в хлеву. Видимо, он успел перекусить, прежде чем сбежать. Хорошо, что не нами.

- Думаю, он ушёл, как раз чтобы этого не случилось. Защитил вас от себя.

- Пожалуй, что так, - Сайн снова тяжело вздохнул. - Ох, Властитель! Что же это за кошмар нас постиг!

Илия ожидала, что сейчас отец выйдет из себя. Но нет, вспыхнувший вдруг в нём огонь ярости, так же быстро угас. Возможно и для злости у Сайна больше не осталось сил.

Усадив дочь за стол, он внимательно осмотрел её рану на щеке, превратившись в тот момент из отца в доктора. И Илия отметила, что в таком образе он сейчас нравится ей больше. Не потому, что не любила отца, а потому, что Сайн-врач обретал уверенность и решимость во взгляде, он занимался привычным делом, в котором был мастером. Сайн-отец же казался разбитым и уставшим, преисполненным печали, буквально раздавленным всем событиями последних дней, в его облике и голосе больше не звучало той силы, с которой Илия привыкла ассоциировать образ родителя - самого храброго, самого смелого и самого умного человека во всём мире, который никогда не даст свою семью в обиду.

- Я сейчас заварю чаю и найду вам что-нибудь перекусить, - сказал Сайн дочери, убедившись, что её рана не требует срочной обработки.

Девочка только кивнула. Илия поняла, что совсем не хочет разговаривать.

- Почему вы не уехали в Медовый Холм? - спросила Весна, продолжая оглядывать место недавней битвы.

- Синта сейчас очень слаба, она не сможет сесть на лошадь. Прошлую ночь мы провели на втором этаже, забаррикадировались там. Но никто не явился. Думаю, что от наших им крепко досталось. Я свёз в поле больше дюжины дохлых тварей. Собирался сжечь, когда вы появились.

- Сомневаюсь, что это были все, - проговорила Весна, садясь за стол.

- Согласен. Потому я сегодня утром съездил к дому Ломара и пригнал телегу с собаками, - Сайн говорил, по ходу набирая в котелок воды и ставя на огонь. - Часть ночью оставим в доме, а часть на улице, чтобы сообщили если кто появится. Я ещё собрал побольше масла, китового жира и ламп, расставим по всему дому, пусть горят до утра. Эти твари не любят света, так что не сунутся. Да и костёр такой запалим из их трупов, что с вершины горы смогут увидать. Всю ночь гореть будет. Пусть любуются, сукины дети!

- Так ты что же, хочешь остаться? После всего, что здесь произошло?

Сайн замер с ножом в руке, прекратив нарезать копчёное мясо и подняв глаза на Весну.

- А какие у нас варианты?

- Уехать в Медовый Холм. К семье.

- Медовый Холм нам не дом, Весна, - Сайн вернулся к своему занятию, но Илия видела, какими напряжёнными стали его движения. - Там мы никому не нужны. Я смог оставить наших у друзей, но злоупотреблять их гостеприимством не стоит. Тем более что и туда добрались желтоглазые. Пастора Тарона убили. Подозреваю, что это был Ронар, но сути оно не меняет. Если Ронар смог добраться до Медового Холма, то и другие смогут.

- Но там мы будем не одни, придумаем что-нибудь. А здесь...

- Наш дом! - рявкнул Сайн ударив кулаком по столу.

- Не стоит злится на меня, - спокойно сказала Весна. - Я напугана, так же как и ты. И так же, как и ты, я хочу найти лучший вариант из возможных.

- Лучшего нет, вот в чём дело. Я уже тысячу их перебрал в голове! Думал отправить письмо королю, - Сайн махнул рукой, сжимающей столовый нож, куда-то в сторону окна. - Но Марек сейчас в походе на юг, говорят дела там идут неладно. И даже если моё письмо до него доберётся, едва ли государя заинтересуют происходящие здесь события. Но если вдруг, каким-то чудом он внемлет нашим мольбам и решит послать небольшой отряд на помощь, то когда он к нам прибудет? Следующим летом? - Сайн обречённо покачал головой. - Затем подумал, что можно самим уехать на юг. Но куда? Там начинаются земли кланов, и у нас не хватит денег, чтобы построить на них хоть бы даже землянку. Станем попрошайками или бродячими циркачами? Так себе участь, согласна? - продолжая размахивать в воздухе ножом, словно дирижируя своим мыслям, Сайн продолжал излагать безрадостные истины, не ожидая от Весны ответов на свои риторические вопросы: - Про Медовый Холм тоже думал, но чем мы станем заниматься? У кого жить? - Наконец он бросил нож на стол и подвёл итог: - Так я и пришёл к выводу, что только остаться здесь мы и можем. Остаться и бороться. Здесь наш дом, наше хозяйство, наша память в конце-концов: о Маллиде и Ханрисе, о Ронаре и Зане. Эти земли я и твой муж, все мы впятером, заслужили десятью годами верного служения короне. Это наша земля. Её нам лично пожаловал король в награду. Мы заслужили её! Иного у нас нет и не будет. Так что я остаюсь, Весна. Да, жизнь теперь будет другая, сложная. Возможно всем нам придётся перебраться под одну крышу. Я уже подумал как можно расширить дом. Всем места хватит. Мы одна семья, я уже говорил тебе об этом. Ханрис был мне братом, значит ты сестра мне. Как и Шрийя. Я вас не оставлю. Будем сражаться за свой дом.

- Ты видел, к чему приводят попытки сражать с ночным народом.

- Я всё сказал, Весна, - совершенно буднично ответил Сайн, снимая с огня котелок с кипящей водой. - Я принял решение. Но ты вольна делать по своему. Одно попрошу, когда поедешь в Медовый Холм, завези Илию к матери, и передай Шанте, что я жив-здоров, что приеду через пару дней, когда всё тут обустрою для их возвращения.

Весна ничего на это не ответила, погрузившись в свои глубокие раздумья, и в доме воцарилась тишина. Илия смотрела в стол перед собой. Ей не хотелось поднимать глаз и видеть всю ту разруху, в которую превратился её родной дом. А так, можно было представить, что всё осталось как было. У очага хлопочет мать, готовя ужин, в кресле дремлет отец после изнурительной дневной работы. Рядом с ним вышивает Тара и играет со своими деревянными куколками Риза, а где-то там, снаружи, тренируется в стрельбе Зана. Илия представила это себе столь живо, что буквально услышала стук, с которым стрелы выпущенные из лука сестры, врезаются в деревянную мишень. И вот сейчас, с минуты на минуту, мать подойдёт к окну и крикнет строго: "Зана! А ну иди сюда, кому сказала! Ну что за нерадивая девчонка. Ужинать пора, а она всё со своими дурацким луком возится!".

Но вместо материнского голоса, она услышала отца:

- Я должен тебе кое-то сказать, милая.

Сайн поставил на стол две кружки наполненные горячим напитком, пахнущим ромашкой и шалфеем, а сам опустился рядом с дочерью на табурет, кажется последний из уцелевших в доме. Илия подняла глаза на отца и с удивлением обнаружила на его лице улыбку. Совсем тусклую, вымученную, и всё же дающую надежду на его исцеление от печали, как даёт надежду на то что скоро дождь кончится, робкий луч солнца, пробившийся сквозь густую пелену облаков.

- У тебя теперь есть братик, - сказал Сайн, кладя свою мозолистую руку на плечо Илии.

- Братик? - переспросила девочка, не сразу поняв смысл сказанного отцом.

А потом, лицо Илии, впервые за эти дни, тоже озарилось улыбкой. Ведь оказалось, что даже в том беспросветном кошмаре, в который угодили все жители Серого Дола, всё же может случится нечто прекрасное и удивительное.

Отец и дочь крепко обнялись.

- Я с тобой согласна, - сказала Весна, глядя на них с теплотой. В её глазах отражалось пламя камина. - И я помогу тебе, Сайн. Напиши, что нужно в Медовом Холме, я проведаю детей и вернусь следующим же днём, чтобы помочь в обустройстве дома.

Сайн взглянул на волхаринку и благодарно кивнул в ответ.

- Я тоже, папенька, - подала голос Илия, прижимаясь к груди отца. - Проведаю маменьку, погляжу на братика, и ворочусь к тебе на помощь, обещаю.

- Спасибо, родная.

↑ ***

В самый тёмный час второй ночи своего подъема в гору, Драйган наконец достиг цели. Он стоял по колено в рыхлом снегу, под холодным светом звёзд, у входа в огромную пещеру, из которой ранее сбежал Ханрис. Оттуда, из глубины, из мрака, пахнущего звериным потом, застарелой кровью и гниющим мясом, его звал шаман. Тварь взывала к нему ещё прошлой ночью, призывая утолять голод и поглощать жизни. Драйган не собирался сопротивляться. Когда явился рогатый демон, юноша был к этому готов. Он спрятал где-то в глубине себя воспоминания о доме и семье, о погибшем в бою отце и любимой Синте, скрыл он и свои намерения убить шамана дабы покончить с ночным народом раз и навсегда, даже ценой своей жизни. Тварь умела внушать и принуждать, но не могла читать его мыслей. И Драйган не собирался ей сопротивляться, пока не доберётся до логова демона. К чему показывать врагу свои намерения? Шаман звал и он шёл, покорный и сломленный. Так должно было казаться.

"Главное, не утратить себя!" - твердил себе Драйган, разрывая на части тушу загнанного им оленя, и отрывая от неё зубами, которые ужа начали трансформироваться в клыки, куски плоти. - "Я должен помнить кто я! Нельзя забывать!".

И он помнил. Не смотря на то, что утолять свои инстинкты и превращаться в зверя, сбрасывая маску человечности было приятно. Это затягивало как омут. Глубокий тёмный омут, в котором должно было раствориться всё, что делало его Драйганом, сыном Маллида, возлюбленным Синты. Всё, что делало его человеком. Но молодой воин не позволял себе погрузиться в этот омут с головой, отдаваясь своим желаниям и низменным потребностям полностью. Когда он чувствовал, что теряется себя, тут же начинал возвращаться к воспоминания о тех, кого оставил там, внизу. И это было сродни хлёстким пощёчинам, возвращающим трезвость мысли.

А ещё, рядом был Зоркий. Как только в сознание Драйгана вторгался шаман, пёс начинал истошно лаять. По-видимому он чувствовал присутствие врага, и старался прогнуть его. И этот лай, странным образом помогал Драйгану бороться, служил неким якорем, не позволяющем его сознанию уплыть в неизвестность. Шаману же было противно присутствие пса, и требуя от Драйгана утолять свой голод и отнимать жизнь, он указывал именно на собаку. Но это лишь вселяло в сына Маллида уверенность, что он не зря взял Зоркого с собой. Если демону так ненавистен этот пёс, значит он боится, знает, что может пострадать. А следовательно, у всего этого предприятия есть шанс на успех. И сколько бы не требовал Шаман подчинения, он не мог заставить Драйгана убить Зоркого, потому что юноша не давал себе голодать, и лишь ощутив, что в его желудке снова нарастает пустота, искал способы наполнить его. Он убивал и поглощал, и с каждым новым отоваренным от туши куском горячей плоти, глотком крови и впитанной его духом жизни, становился сильнее.

Уже к исходу первой ночи мышцы Драйгана забыли, что такое усталость и боль, а раны затянулись, оставшись лишь розовыми шрамами на его теле. Ко второй ночи ногти на его пальцах огрубели, почернели и заострились. Челюсти расширилась и удлинились. Все чувства обострились: слух, обоняние и, в первую очередь, зрение. Теперь взгляд Драйгана мог без труда пронзать ночную темноту. Не сопротивляясь шаману и утоляя свой голод, юноша довольно быстро прошёл путь от человека к хищнику, коим и предстал перед чёрным зевом пещеры. Теперь ему предстояло войти туда и восполнить потери ночного народа, стать новым воином, который будет охотиться на этой горе и притаскивать вожаку тех, кто так же вольётся в эту армию кровожадных чудовищ. Пока они вновь не спустятся с гор в долину, и не уничтожат наконец её нерадивых жителей. Но и это будет только началом. Дальше они пойдут на юг. Преодолевая за ночь колоссальные расстояния, желтоглазые станут расползаться по миру как болезнь. Деревня за деревней, город за городом. Убивая и пожирая одних они будут порабощать других, кто будет затем охотиться на своих друзей и родственников. И так будет, пока их ряды не станут неисчислимы. А тогда уже никто не сможет их остановить. Так говорил ему шаман. Всё начнётся здесь, в Сером Доле, но потом, спустя годы, уже едва ли кто-то вспомнит об этом. Едва-ли будет кому об этом вспомнить.

Но Драйган не собирался вставать у истоков этого геноцида всего рода людского. Пока ещё был шанс остановить нашествие прожорливых ночных бестий на людей, он готов был биться за это до последнего вдоха. Да и какая иная участь ему теперь осталась, самому уже ставшему чудищем внешне и отчасти внутри? Мысли об этом вселяли ужас, но Драйган обращал их в гнев, в лютую жгучую злобу на существо, лишившее его всего. От этой злобы сводило скулы и острые зубы начинали скрипеть друг об друга. В его жизни больше нет и никогда не будет любви, но ненависти хоть отбавляй, и парень намеревался использовать её силу, выплеснуть на противника испепеляя его. Его хищной натуре это нравилось, как и пламени, живущему в отцовском перстне, который стал горячим в предвкушении битвы.

-Хорошо! Значит мы поняли друг друга! - осклабился Драйган, глядя на мерцающий в камне огонёк, и на полоску своей красной, обожжённой плоти под разогретой сталью древнего украшения. - Я дам тебе то, чего ты хочешь, а ты будешь служить мне!

Взяв в левую руку кинжал Ханриса, а в правой стиснув меч, сын Маллида шагнул во тьму пещеры. За ним семенил Зоркий, пригнув голову к земле и глухо рыча. Под ногами захрустели обглоданные кости различных животных. Пещера оказалась поистине огромна и скоро разветвлялась. Затем снова и снова, она дробилась на более мелкие тоннели. Драйган выбирал направление руководствуясь лишь интуицией. Он слышал сиплое дыхание других желтоглазых, и точно знал, что тут не один, что за ним наблюдают. Однако никто не выходил ему на встречу.

- Ну где же ты, выродок?! - выкрикнул он во тьму. - Я пришёл, как ты и хотел! Ты звал, и вот я здесь! Выходи на бой, мразь!

Залаял Зоркий и Драйган стал озираться по сторонам. Он стоял в просторном коридоре, ведущем под уклоном вглубь горы. Рядом никого не было.

"Ты один из нас, Драйган!" - заговорил шаман в голове юноши, но не явился к нему лично.

- Это так!

"Ты пожираешь жизни, Драйган!".

- Ты прав!

"Убей и пожри эту мелкую жизнь, Драйган!".

- Ты не сумеешь меня заставить!

"Ты мой, Драйган! Ты один из нас, Драйган! Убей существо, Драйган! Пожри его жизнь, Драйган! Живи вечно, Драйган!".

- Почему бы тебе самому этого не сделать?!

Кинжал в руке Драйгана в тот же миг ожил. Ладонь пронзили тысячи мелких иголок, а в голове ясно появилась мысль о нападении врага. Драйган точно знал откуда будут атаковать. Он быстро оттолкнул ногой Зоркого, который жалобно при этом взвизгнул, и сам шагнул назад за миг до того, как на этом место, приземлилась тварь, свалившись из небольшого отверстия на потолке,. Чудище явно собиралось атаковать собаку, убив её на месте. И даже когда Драйган нарушил его планы, желтоглазый не глянул на него, а замахнулся лапой на Зоркого. Но сын Маллида взмахнул мечом, и разом срубил с кисти четыре длинных пальца, которые посыпались на пол. Тварь взвыла и обернулась на Драйгана, а тот ударил чудище ногой в бок, от чего оно привалилось к стене и, выставив вперёд руку с перстнем, закричал:

- Гори!

Поток пламени тут-же устремился на желтоглазого, и зверь, визжа и махая руками, покатился по полу пещеры, но скоро затих.

Драйган глянул на свою руку. Плоть на костяшках пальцев почернела и обуглилась, но он не испытывал боли. Ей юноша тоже обратил в злость.

"Ты один из нас, Драйган!".

Зоркий снова залаял, а Драйган ощутил как вновь завибрировал кинжал в руке. На этот раз уже два желтоглазых приближались к ним на встречу снизу. Но новый поток багрового пламени, вырвавшегося из перстня, их остановил, и чудовища принялись пятится назад, когда Драйган начала наступать на них.

- Ваш хозяин там, внизу?! - прорычал он. - Тогда я иду за ним! Расступитесь или горите!

"Ты один из нас, Драйган! Ты должен служить мне, Драйган!".

- Как бы ни так, мразь!

Желтоглазые отступали, рыча и скалясь. Драйган не отдавал себе отчёта в том, что рычит и скалится сам в ответ, и по его подбородку струится вязкая слюна. В данный момент он был почти таким же, как и эти чудища. Та же кровь бурлила в жилах, тот же жёлтый свет горел в глазах, тот же голод нарастал внутри. Вот только он был сильнее их. В его руках было оружие, он мог подчинять себе пламя и предсказывать атаки. И главное, он не подчинялся шаману. Другие желтоглазые будто бы поняли это и больше не собирались нападать. Всё как в звериной стае - власть у сильнейшего. Он бросил вызов шаману и в глазах стаи оказался достоин этого поединка. Всё справедливо: чтобы бороться с чудовищем, нужно стать чудовищем!

Наконец тоннель кончился. Желтоглазые расступились и Драйган с Зорким вышли в громадный грот. Босые стопы полностью погрузились в ледяную воду. Юноша зашагал вперёд. Пещера оказалась столь огромна, что даже обладая ночным зрением, он не мог различить её сводов и дальней стены. Как будто гора была на самом деле полой, и именно здесь, в этой холодной тьме, столетиями спал шаман и его слуги. Возможно их тела сковывал лёд, и в своих хрустальных саркофагах, неподвластные времени, они ждали часа пробуждения. А затем лёд треснул и стал таять. Остатки этой тюрьмы теперь плещутся озером на дней это древней как мир пещеры, а её узники ожили и вернулись к жизни. Почему это случилось Драйган не знал, но и не за тем он сюда явился, чтобы искать причины. Он здесь, чтобы устранить последствия кошмарного пробуждения.

Шаман больше не скрывался. Он стоял в ледяной воде, впереди. Драйган без труда различил его рогатый силуэт и направился к нему, намереваясь нанести смертельный удар.

- Твои слуги больше тебе не подвластны!

"Ты мой слуга, Драйган!".

- Нет! И никогда им не был!

"Другие говорили так же, Драйган!".

- Ханрис оказался сильнее тебя! Ты не сумел подчинить его дух! Не сумеешь подчинить и мой!

Он шагал вперёд уверенно, видя как со стороны за ним наблюдают не менее десятка жёлтых пар глаз. Но Драйгана интересовал только шаман. Он был больше остальных, а конечности чудовища казались ещё длиннее. Густые белые волосы росли на его голове и спине. На шее висели массивные жуткие бусы из костей. Шаман стоял неподвижно, одну руку протянув к Драйгану, словно зовя его, а вторую держа за спиной. За громадной фигурой шамана что-то скрывалось, но юноша никак не мог разглядеть, что именно. Он был уверен, что тварь прячет там некое оружие, но был готов к любым неожиданностям.

"Ты будешь служить мне, Драйган!".

- Кажется, даже твои подданные больше так не думают! Почему они не защищают тебя?!

"В том нет нужды, Драйган! Ты тоже мой слуга, Драйган! Не нужно сопротивляться, Драйган! Я дарую тебе вечную жизнь, Драйган! Я дарую тебе вечную свободу и вечное наслаждение охотой, Драйган! Прими это, Драйган! Прими, как приняли другие, Драйган!".

- Ты не властен надо мной, тварь! - Драйган ускорил шаг.

Между ним и шаманом оставалось всего с десяток шагов и он, предвкушая возмездие, хотел одним ударом покончить с мерзкой тварью.

"Взгляни, Драйган!" - проговорил шаман не шелохнувшись и не выказывая никаких признаков страха.

Он повёл левым плечом, и Драйган наконец увидел, что демон скрывал у себя за спиной. Увидел и в миг обомлел. Потерял всю свою решимость. Остановился и замер.

Из-за спины чудовища вышла Зана. Она уже мало походила на ту бойкую, одиннадцатилетнюю девочку, дочь Сайна, которую Драйган помнил. Теперь она тоже была одной из ночного народа. Жёлтые глаза сияли на бледном лица, из под тонкой линии посиневших губ торчали выдавшиеся вперёд клики. Лицо было измазано в засохшей крови.

"Значит, им не удалось спасти девочку!" - с горечью подумал Драйган. - "Весна не смогла! Была ли хоть какая-то на то надежда? Или с самого начала Зана была обречена? А может и мы все обречены?!".

- Мы теперь твоя семья, Драйган! - впервые проговорил шаман не в его голове а в действительности, и его глубокий хриплый голос разнёсся эхом по пещере. - Ты с ней одна семья, Драйган! Вы оба наши, Драйган! Прими нас, Драйган! Прими её, Драйган!

Шаман подтолкнул девочку в спину и Зана пошла к Драйгану.

- Зана, - вымолвил юноша, опуская свой меч. - Как же так...

- Я скучала, Драйган! - проговорила девочка. - Я так скучаю по семье, Драйган!

- И мы по тебе очень скучали, родная. Твой отец ждёт тебя дома.

Зану и Драйгана разделяли уже меньше пяти шагов. Другие желтоглазые тоже стали приближаться, постепенно смыкая кольцо вокруг них. Зоркий прижал к голове уши и глухо зарычал.

- Ты отведёшь меня домой, Драйган! - сказала девочка, делая ещё шаг вперёд и протягивая к Драйгану руки.

И тут Зоркий кинулся на Зану, сбивая её с ног. А Драйган тут же поднял перед собой руку с перстнем и поток пламени устремился в шамана. Тот завопил от боли. Кинувшись в сторону, он покатившись по полу, разбрызгивая воду, в попытке потушить охвативший его огонь.

- Отличная попытка, тварь! - заревел Драйган, подняв над головой меч. - А теперь ты сдохнешь!

Однако прежде чем броситься на шамана и нанести удар мечом пока тот корчится, Драйган услышал как громко взвыл от боли Зоркий. Пёс отчаянно пытался скинуть с себя Зану, которая навалилась на него и вцепилась зубами в бок. Убить врага или спасти друга?! Зверь внутри него требовал крови и возмездия, ненависть вновь пылала как пламя в отцовском перстне, призывая подчиниться своим желаниям и довершить задуманное. Но Драйган всё же оставался человеком. И раздумывая лишь миг, он кинулся к борющемся Зане и Зоркому. Схватив девочку за плечо, сын Маллилда одним мощным рывком откинул её в сторону.

Кинжал в руке вдруг завибрировал, и Драйган едва успел оттолкнуть Зоркого и увернуться сам, как рядом промчался шаман. Его когти метили в шею Драйгана, тварь собиралась оторвать ему голову одним ударом, но зацепила только волосы, вырвав клок.

Теперь шаман потерял всяческое сходство с человеком. Встав на все четыре конечности, он превратился в проворную тварь, которая стала кружить вокруг Драйгана, шипя и скалясь. Он резко менял направление своего движение и, то и дело бросался вперёд, пытаясь зацепить противника когтями, а затем отпрыгивал обратно. Кинжал предупреждал Драйгана о каждом новом нападении, и тому удавалось избегать смертоносных ударов, но и самому ему не удавалось настигнуть тварь ни мечом, ни пламенем. Так они и кружили в россыпи брызг, под пристальными взглядами желтоглазых, которые, включая Зану, обступили дерущихся, но сами соваться в бой не решались. Зоркий лежал в центре, раненый и измождённый. Псу досталось и в прошлом бою, а теперь, после того как Зана вырвала клок мяса у него из бока, Зоркий не мог больше продолжать этот бой. Драйган и шаман остались один на один.

"Я не могу его достать, он слишком быстр!" - думал юноша, не сводя глаз с кружащей вокруг него бестии. - "Значит должен подпустить к себе. Это единственный шанс!".

План был рискованный. Шаман наносил стремительные и невероятно сильные удары, и пропускать хоть один из них было смертельно опасно. Но вечно этот бой продолжатся не мог. Шаман не уставал и не совершал ошибок. Он словно тоже мог предсказывать действия Драйгана. Сам же сын Маллида рисковал в итоге допустить ошибку и попрощаться с жизнью. Не говоря уже о том, что и прочие желтоглазые могли в любую секунду броситься на помощь своему вожаку, вновь увидев в нём сильнейшего. Нужно было радикальное решение.

"Я всё равно не собирался выбираться отсюда живым!" - напомнил себе Драйган. - "Значит, нужно лишь, чтоб я прожил чуть дольше этого выродка!".

То что они могут убить друг друга, показалось Драйгану весьма приемлемым исходом этого сражения. Ему больше не ради чего жить, в будущем нет никаких перспектив. А вот умереть есть за что!

И Драйган стал выбирать ту из атак врага, которая не стала бы для него смертельной мгновенно. А затем, в очередной раз когда кинжал Ханриса призвал его уклониться, Драйган не сделал этого. Тварь сбила юношу с ног, вонзив острые когти ему в живот и распоров до рёбер. Когда тебе выпускают кишки - это смертельно. Драйган это знал. Но так же он знал, что смерть наступит не сразу, а ведь того ему и требовалось.

Упав спиной назад, в воду, и позволив шаману навалиться на него сверху, ещё глубже вонзая пальцы в тело, разрывая на куски внутренние органы, Драйган выпустил меч и кинжал. Схватившись обеими руками за предплечье шамана, торчащее из его живота, он выпустил пламя на свободу. Оно мгновенно объяло обоих багровым вихрем. Шаман взвыл и попытался вырвать руку, но Драйган не позволил, и они вместе покатились по воде.

В последнем приступе злобы и жгучей, неистовой ненависти, - не звериной, потому что звери не умеют так ненавидеть как люди, - Драйган с воплем подался вперёд, и вцепился шаману в горло. Горячая, невероятно вкусная, наполненная всей силой ночного народ кровь, полилась ему в горло.

"Ешь, Драйган!".

"Утоляй голод, Драйган!".

"Убивай, Драйган!".

"Забирай жизнь, Драйган!".

"Живи вечно, Драйган!".

↑ ***

Тьма поглотила её сознание. И в этой тьме был только голод и ярость, а ещё был желтоглазый рогатый демон, который указывал путь. Больше ничего в той тьме не существовало, или попросту не имело значения. Зана забыла как выглядят папенька, маменька и сестрёнки, забыла, что когда-то любила их. Она забыла и себя, потерялась в бесконечном ледяном мраке, и больше уже не хотела собирать чучело на заднем дворе своего дома, чтобы тренироваться в стрельбе из лука, не хотела слушать истории про волколаков и витьерогов, не хотела знать, чем кончится отцовская байка. Она хотела только охотится, только убивать, только утолять голод.

Но потом, вдруг, рогатый исчез. Вот он был, придавливая её своей волей, словно тяжким грузом, на позволяющим подняться. А через мгновение эта тяжесть развеялась. Демон сгинул, и Зана отчетливо ощутила свою свободу. Правда она тоже не сулила ничего хорошего, ведь иного кроме гнёта рогатого она теперь не ведала, и без него осталась совсем одна в окружающем мраке, лишённая цели и руководства. Правда и в таком состоянии девочка пробыла не долго.

Во тьме появилась новая воля. Тоже сильная, но совсем иная, нежели тирания рогатого. Она уже не давила, а лишь аккуратно касалась её разума. И вместе с этим прикосновением, всё забытое Заной стало возвращаться. Кто-то нырнул за ней в эту тьму, на самое дно. Кто-то отыскал её там, взял за руку, и потянула за собой. Это был кто-то родной и близкий, кому она доверилась целиком и полностью. Он вернул ей всё утраченное, а чуждое изгнал из головы. Исчез голод и ярость, исчезло желание охотиться и убивать, забирать чужие жизни. Но вместе с тем исчезли и воспоминания о том времени, когда она находилась под властью чудовища. Остались только ощущения блуждания по тёмному-тёмному леса.

Первым же из новых воспоминаний Заны стали предрассветные сумерки над отчим домом. В бледно-розовых небесах догорали последние яркие звёздочки, а из трубы на крыше едва-едва чадила слабенькая струйка дыма. Она стояла босиком на промёрзшей земле, всего в паре шагов от крыльца. И вроде с ней был кто-то ещё, кто аккуратно подталкивал в спину. Но стоило девочке обернуться, как оказалось, что она стоит одна. Лишь очертания конюшни и хлева вырисовывались в полумраке, а за ними тьма, которая медленно изгонялась прочь восходящим солнцем. Не пройдёт и часа, как этот мрак окончательно будет загнан в лес, чтобы сгустится там тенями в ожидании следующей ночи. И если с ней кто-то и был, то он ушёл туда же. Но Зана туда совсем не хотелось. Оно продрогла до костей, пальцы ног немели от холода, к телу налипла грязь, а порванная в лоскуты одежда ужасно воняла. Вдобавок Зана сильно устала, как после очень долгого пути, и всё, чего ей сейчас хотелось, это оказаться дома, в своей тёплой постели, и залпом осушить стакан разогретого парного молока с мёдом. И чтобы маменька наклонилась к ней, подоткнула одеяло, поцеловала в лоб и ласково проговорила:

"Спи, моя крошка! Завтра будет новый день. Спи, набирайся сил".

Всё приключившееся с ней оказалось лишь страшным сном. От той ночи, когда они с сестрой вступил в схватку с неким чудищем, забравшимся к ним в хлев, и до сего дня - всё то был очень долгий кошмар. Но вот, она наконец очнулась ото сна. Вернулась домой.

Девочка обхватила себя руками и бросилась к двери. Та оказалась заперта, а холод уже буквально обжигал оголённые участки её кожи. И тогда Зана завопила, колотя в дверь кулачками:

- Маменька! Папенька! Откройте! - голос её был сиплым, но в нём уже чувствовалась сила, как бывает, когда начинаешь выздоравливать после затяжной простуды. - Маменька! Папенька! Сестрёнки! Я здесь!

Зана кричала всё громче, звала родных. Скоро в доме раздался грохот, затем топот ног. Потом входная дверь распахнулась, и Зана увидела в полумраке лицо отца. Осунувшееся, усталое лицо человека измождённого некой тревогой, а может и болезнью. Но это был он, родной папенька. Сайн воззрился на дочь с изумлением.

- Папенька! - прокричала Зана и кинулась в его объятия.

Изумлённый Сайн, едва сумел устоять на ногах.

- Зана? - вымолвил он еле слышно, словно всё ещё не веря в то что перед ним родная дочь.

Но затем девочка ощутила, как отец стиснул её в своих могучих руках и тут же ей стало невероятно тепло и спокойно.

- Доченька! - уже прокричал Сайн, подхватывая Зану на руки и внося в дом.

Крепко прижимая к себе дочь, он опустился в кресло и усадил её себе на колени. А потом, бережно опустил руку к её подбородку и потянул вверх. Девочка поддалась, и они взглянули друг на друга. Во взгляде Сайна Зана заметила некую тревогу, он словно искал что-то на её лице, но не нашёл. Она поняла это по тому, как напряжение в его лице сменилась вначале облегчением, а затем и теплотой. Потом глаза отца наполнились слезами. Зана ещё никогда не видела, чтобы он плакал, но сейчас Сайн не сдерживал чувств.

- Зана? - услышала девочка знакомый голос.

Она тут же обернулась, и увидел стоящую в паре шагов Илию, а за ней Весну, держащую в руке свечу. Обе были поражены не меньше Сайна, но старшая сестра смотрела на неё ещё и с неким недоверием, холодом, может даже... страхом? И Зане вдруг вспомнился ночной лес, по которому плыли тени, погоня и жажда крови. То были забытые воспоминания из ускользающего сна. Вот они явились, а через миг снова пропали, и Илия уже не могла вернуть их.

- Что с твоей щекой, сестрёнка? - спросила Зана.

Илия подняла руку и осторожно коснулась едва покрывшейся тёмной коркой раны на своём лице.

- Просто поранилась, - сказала она и улыбнулась. Затем шагнула вперёд и обняла Зану. - Я так рада, что ты вернулась!

Сестра прижалась к ней и спрятала глаза, но Зана видела, что не смотря на ласковые слова и тёплые объятия, не смотря на улыбку, во взгляде Илии остался тот же холод и страх. Что-то изменилось в их отношениях с сестрой, может временно, а может и навсегда.

- Как ты тут оказалась, милая? - спросила Весна подходя и проводя рукой по спутанным, грязным волосам девочки.

- Я не знаю, - Зана нахмурилась, пытаясь вспомнить, но эти воспоминания тоже были безвозвратно утрачены. - Я просто... ммм... пришла.

- Одна?

Зана взглянула на женщину, затем на распахнутую дверь, через которую в дом украдкой вползали сумерки.

- Я не знаю, - повторила она.

- Ну ничего, - лицо Весны смягчилось. - Мы так рады что ты вернулась.

Волхаринка отошла от Сайна, Заны и Илии, позволив семье насладиться этим ярким мигом воссоединения. Она прошла к двери, куда посмотрела девочка, и вгляделась в тени наступающего утра. Никого там не было, только ветер гулял по двору и задувая в дом, приносил с собой ледяную свежесть, как обещание скорой зимы. Постояв на пороге ещё немного, Весна наконец взялась за ручку и потянула, закрывая дверь. Пусть ветер и сумрак остаются снаружи, а в доме должны царить тепло и уют. И не важно, что вокруг всё разворочено недавней битвой. Любой дом можно восстановить, отстроить заново, сделать даже лучше прежнего. Главное, чтобы было кому это делать. Дело ведь не в досках да брёвнах, дело, пожалуй, в любви.

↑ ***

Ощущения были странными. Правда не менее странными, чем окружение, в котором оказался Ханрис: голая чёрная земля под ногами и со всех сторон густой туман. Но то был совсем не обычный туман. Он не клубился, поднимаясь от земли, а просто существовал вокруг, в радиусе четырёх-пяти шагов. И в какую бы сторону Ханрис не двигался, этот туман оставался не движим, там, где он есть, не позволяя охотнику ни войти в него, ни развеять. Этот туман застилал даже небо, и создавалось ощущение, что на Ханриса сверху опустился незримый купол. Очень необычно. И чем больше он думал об этом, тем больше замечал странностей. В его куполе из тумана было ни светло и ни темно, ни жарко и ни холодно. Он просто не мог понять, что чувствует, когда концентрировался на этом. Он не был голоден, не устал, у него ничего не болело, он не ощущал ни единого запаха, на языке не осталось никакого послевкусия, и он ничего не слышал, а когда сам кричал, голос просто растворялся в тумане, не возвращаясь эхом.

- Властитель Всемогущий, где же я? - спросил Ханрис пустоту вокруг.

Пустота не ответила.

Он попытался вспомнить, как давно уже бродит здесь, но не смог. Он не помнил даже как сюда попал. Он просто... был здесь и всё. Не просыпался на земле, не пришёл сюда откуда-нибудь извне, а просто присутствовал в этом неестественном и жутком тумане, будто бы всегда.

Не в состоянии себе этого объяснить, Ханрис шёл в произвольном направлении, потом бежал, затем останавливался и бросался в другую сторону, словно стараясь обмануть туман, но тот оставался всё таким же густым, непроглядным и недосягаемым. Временами Ханрису казалось, что он может различить в нём какие-то тени, то силуэты деревьев, то зданий, а иногда и людей. И тогда он был уверен, что мгла должна вот-вот развеяться, стоит только идти на появившийся впереди неясный силуэт, пока он не станет чётче, и не окажется чем-то. Пусть он окажется чем угодно, лишь бы не туманом. Но, вопреки всем законам здравого смысла, эта тень таяла, так, словно Ханрис шёл не на неё, а убегал прочь.

Пытаясь вспомнить что-то из своего бытия до тумана, Ханрис вспоминал битву с желтоглазыми, а потом, кажется, Драйгана. Да, парень сидел рядом с ним, и охотник едва мог различить его лицо, то-ли из-за темноты, то ли потому что почти ослеп. Ханрис вспомнил, как давал юноше последние напутствия, перед тем как... 

-Перед чем? - спросил себя Ханрис.

Что случилось дальше он не знал, и не мог сказать как оказался здесь, в этой пустоте.

- Нет, нет, должно быть что-то ещё! - выкрикнул он. - Как-то ведь я сюда попал?! Значит и выйти как-то должен!

Но иных, более поздних воспоминаний не всплывало в голове, и тогда Ханрис решил упрямо идти вперёд, в туман, уверенный, что однажды, рано или поздно, мгла перед ним развеется. Не может же она простираться бесконечно.

И вот, в один момент, спустя много часов, либо дней или лет, а может и всего пару секунд его пути через мглу, Ханрис различил перед собой новый силуэт. Человеческую фигуру. Но на этот раз она не развеялась, а наоборот, стала приближаться. Ханрис же сам не заметил как остановился, вглядываясь в туман, не спуская глаз с идущего, словно боясь, что если хотя бы моргнёт, силуэт исчезнет и он снова останется один. И наконец он узнал того, кто шёл ему на встречу. Из пелены густого тумана к нему вышла Весна. Родная, бесконечно любимая Весна. Волхаринка посмотрела на супруга с великой грустью, но и с теплотой, а затем, мягко улыбнувшись, протянула к нему руки, со словами:

- Я нашла тебя, любимый.

И Ханрис кинулся в её объятия.

Он всё ещё не верил, что их неожиданная встреча не очередной мираж этого странного места. Но Весна оказалась настоящей, живой и тёплой. Он обнял ей, крепко сжал, опустил голову к её шее и с наслаждением вдохнул аромат волос супруги. А затем, наконец поняв, что обнимает свою любимую и ошибки здесь быть не может, стал осыпать её шею и щёки поцелуями. Супруга отвечала на его ласки, целовала в губы, шептала тёплые слова, гладила по голове. Как же долго он мечтал об этой встрече. Они не виделись словно целую вечность, и вот, наконец, встретились здесь, в этой серой пустоте. Но Ханрису в тот миг было плевать как и почему они оба оказались в этом тумане, главное для него сейчас была Весна. Чувства пожаром пылали в груди, он буквально захлёбывался ими и никак не мог унять своего ликования.

- Я так скучал, любимая. Так скучал, - шептал он на ухо супруге.

- Знаю, - отвечала она, и Ханрис чувствовал солёный вкус слёз на её щеках. - Я тоже скучала. Я так тебя люблю.

- И я тебя. Не плачь, родная. Мы наконец вместе. Не плачь, пожалуйста.

- Не буду.

На этих словах Весна чуть отстранилась и вытерла рукой мокрые дорожки от слёз. Затем внимательно посмотрела на Ханриса. В её глазах всё ещё стояла грусть. Теплота и любовь никуда не делись, но эта холодная, всеобъемлющая, как затянутое тучами осеннее небо, грусть преобладала над всем.

- Что случилось? - спросил он. - Почему ты так печальна, родная?

- Я... - Весна попыталась что-то сказать, но запнулась, словно не подобрав нужных слов. Затем снова по щеке побежала слеза и Весна, смахнув её быстрым движением, отвела взгляд.

И тогда Ханрис начала понимать, в чём тут может быть дело. Да, его догадка могла бы объяснить эту печаль в глазах супруги, вот только... разве такое возможно? Разве могут мёртвые осознавать себя, бродить во мгле и говорить с живыми?

- Я погиб, да? - озвучил он свои мысли. - Погиб в бою с желтоглазыми?

Весна не смогла вымолвить ни слова, только кивнула в ответ и, прижавшись к его груди, спрятала от Ханриса лицо.

Мысль о собственной смерти казалась чужой, неестественной, и потому не вызывала в Ханрисе никаких эмоций. Он навидался мертвецов, те лежат недвижимо, окоченевшие, глядя в никуда пустыми глазами. А он вроде ходит и говорит, так разве может он в таком случае быть трупом?

- Где мы? - спросил Ханрис.

- В мире духов, - ответила Весна, не поднимая головы.

- Значит... я теперь дух? Так что ли? - эта мысль отчего-то показалась Ханрису забавной. Может потому что было донельзя абсурдной. Однако не похоже было, что Весна шутила.

- Но, тогда, что ты тут делаешь? Неужели ты тоже...

Ханрис охватил страх при мысли, которую он не смог даже озвучить. Идея собственной смерти не вызвали в его душе отклика, а вот предположение, что Весна может умереть, отозвалось целой бурей эмоций.

Он чуть отпрянул от супруги, и посмотрел ей в глаза, ища ответа.

- Нет, родной. Я жива. А здесь я смогла с тобой встретиться потому, что с детства умею общаться с этим миром. Я многое тебе не рассказывала о своём прошлом в доме Бабы Дарины. Ведунья, это не просто деревенская знахарка. Ведунья - в первую очередь стоит на страже мира духов, не пуская различных его обитателей в мир живых.

Ханрис нахмурился.

- Так значит ты... вроде как ведьма?

Весна лишь пожала плечами и грустно улыбнулась:

- Можешь считать так. Но у меня просто есть дар. Такой же был у Дарины. И она обучила меня им пользоваться. Потом, ради тебя, я отреклась от него, нашла себе замену, не зная, какие страшные напасти тем самым навлеку на этот край. - Весна тяжело вздохнула. - Но мой дар не исчез, его нельзя так просто потерять. И, чтобы спасти бедняжку Зану, мне пришлось вновь им воспользоваться.

- Ты помогла ей?

- Нет, родной, - Весна сокрушённо покачала головой. - Я никому не сумела помочь. Но девочку спас Драйган.

- Как ему это удалось?

- Ценой большой жертвы. Зана помнит немногое, из того что происходило на горе, наверное к её же счастью. Но и того что она рассказала мне было достаточно чтобы понять - Драйган убил шамана и занял его место. Только так он смог освободить Зану от проклятия.

- А сам он сможет освободится?

- Не думаю. Такова цена. У ночного народа должен был вожак. В любом случае, мы его больше не видели, и я не знаю, какую судьбу он изберёт.

- Уверен, он поступит правильно. Драйган сильный, весь в отца. Он сможет контролировать этот недуг, не даст ему взять власть над собой.

- Мне очень хочется в это верить. Но не уверена, что кто-то из нас когда-нибудь сможет смотреть в ночную тьму без тревоги, или решит подняться на гору.

- Кто-то ещё пострадал? - И вдруг вытекающая из этого вопроса новая страшная мысль пронзила Ханриса ледяной иглой: - Как наши дети?!

- Они живы и здоровы, - спешно заверила мужа Весна. - Сайн привёз их из Медового Холма после того как Зана вернулась. Я... - Весна осеклась, но в этот раз нашла в себе силы договорить: - Пока не сказала им про тебя.

- Я помню, что Маллид погиб, - проговорил быстро Ханрис, сбегая от столь болезненной темы. - Значит он тоже где-то здесь, да?

- Я искала его дух, но похоже он сам отправился дальше.

- Дальше? Куда?

- Мне не ведомо. Туда, куда должны отправляться все мёртвые. Его духа нет в этом мире. Но, зная Маллида, я не удивлена. Здесь блуждают только те, кто не смирился со своей смертью, кому нужна помощь и проводник. Маллид же всегда знал, как должен погибнуть, и встретив смерть в бою, обрёл покой.

- Это на него похоже, - согласился Ханрис.

- С Ронаром дело обстояло иначе.

Ханрис вспомнил, как видел сына Зана в последний раз, в пещере. Ронар выбрал иной путь, сторону зверей, и сам уже мало походил на человека.

- Бедный мальчик, - продолжила Весна печально. - От его духа почти ничего не осталось. Ночной народ уничтожил его ещё при жизни.

- Ты смогла ему помочь?

- Да, это было не трудно. Я развеяла его дух. Надеюсь он обретёт прощение в следующей жизни.

Весна наконец подняла глаза и снова посмотрела на Ханриса с бесконечной тоской. Охотник понял, что пришло время поговорить и о его судьбе. К этому всё шло с самого начала и прелюдия, кажется, уже затянулась.

- Остался только я, верно? Я последний из павших в ту ночь. Почему я не ушёл, как Маллид?

- На этот вопрос ты должен ответить сам. Каждого привязывает к этой жизни что-то своё: страх, ненависть, желание справедливости...

- Любовь, - перебил её Ханрис. - Меня может держать только любовь к вам. Именно она вела меня всё это время.

Весна кивнула.

- Ты ведь уже это знала, да?

- Я просто знаю тебя, любимый. И поняла, что иных причин быть не могло. Но, пусть это прозвучит эгоистично, я рада тому, что ты задержался здесь. Ведь это позволило нам увидеться ещё раз. - сделав короткую паузу Весна добавила тихо, почти шёпотом: - Попрощаться.

И только после этих слов Ханрис начал наконец в полной мере осознавать своё положение. Он действительно мёртв. Пал в бою. Теперь он бестелесный дух, и назад, к прежней жизни, вернуться уже не сможет. То было болезненное осознание. Страшное.

- Значит сейчас мы должны проститься, а что же дальше? Я должен буду уйти в никуда? Может вовсе перестать существовать?

- Нет, так быть не может, - отрицательно замотала головой Весна.

- Почему же? Ты ведь сама сказала, что не знаешь, что там дальше и куда уходят мёртвые?

- Но не в пустоту. Там должно что-то быть. А иначе, какой во всём этом смысл?

Ханрис невесело ухмыльнулся.

- Возможно и нет никакого смысла, - сказал он тихо, борясь с приступом панического страха перед вплотную подступившей неизвестностью. - Кто сказал, что он должен быть?

- Я! - выкрикнула Весна и в её глазах вспыхнуло то самое пламя, - олицетворение могучей силы, спящей внутри его доброй и милой супруги, которая всегда восхищала Ханриса. - Потому что я в это верю! И если ты нет, то я готова поделиться с тобой своей верой.

Вот только слова любимой в этот раз не предали Ханрису ни капли уверенности, но возражать он не стал. Просто не мог.

- Так что же, выходит я заблудший призрак? И ты должна помочь мне уйти? А если я не захочу уходить? Если решу остаться здесь, что тогда?

- Это противоестественно.

- И всё же, такой вариант у меня есть, правда? Я могу не уходить?

Весна поджала губы и на секунду сморщилась, словно от приступа сильной боли. Затем проговорила, медленно чеканя каждое слово, будто стараясь донести его смысл до ребёнка:

- Можешь. И я могу сделать так, чтобы ты остался. У меня есть силы и возможности, чтобы навсегда привязать тебя к себе.

По её мрачному тону Ханрис понял, что перспектива эта не завидная.

- И кем же я тогда стану?

Весна ответила не сразу. Какое-то время они смотрели друг-другу в глаза, а затем она проговорила, словно через силу:

- Лишь тенью себя прежнего. Тенью моего возлюбленного. Ты потеряешь себя, и это неизбежно. Потому что духи не умеют помнить. А главное, их существование больше нельзя назвать жизнью. Ты навсегда застынешь в своём нынешнем образе. Не состаришься, не обретешь новых воспоминаний. Ты будешь блуждать в таком вот месте, где нет никого и ничего, - Весна развела руками. - Да, я смогу взывать к тебе когда захочу, и общаться с тобой, и в эти часы ты будешь почти как живой, как прежний. Но между этими моментами ты будешь прозябать в пустоте, постепенно растворяясь в ней, не зная кто ты и что ты. И каждый раз, вновь призывая тебя в мир живых, я буду видеть как от тебя остаётся всё меньше и меньше прежнего Ханриса. Ты будешь таять, исчезать, пока не лишишься всего, что делало тебя моим возлюбленным. - Она положила ладони ему на грудь. - Прости, родной мой, но я не могу так поступить с тобой, как бы сильно мне не хотелось тебя удержать рядом.

- И я бы не хотел, чтобы ты так поступала, - честно ответил он.

Смерть страшна, но, пожалуй, и Ханрис это точно знал, пусть и недолго побыв частью ночного народа, что есть вещи намного хуже смерти. И раз такой перед ним стоит выбор, то он готов принять забвение.

- Как это будет?

После недолгих колебаний Весна ответила:

- Я поведу тебя в Священный Лес. Хочу, чтобы ты предстал перед Серебряным Волком.

- Но ведь я не волхарин.

- Мне всё равно. Если он действительно так мудр и всеведущ, как говорят, он верно распорядиться твоей следующей жизнью.

Ханрис взял Весну за руку. Нежно сжал её ладонь.

- Веди.

↑ ***

Когда они пошли сквозь туман, Ханрис вдруг стал придаваться приятным воспоминаниям. И Весна быстро втянулась в эту ностальгическую беседу, начатую словами: "А помнишь, как...". Словно то была просто прогулка двух любящих людей. Они неспешно шагали вперёд, рука об руку, беззаботно болтая и смеясь, и не думали о смерти или о забвении, только о любви. Шли так целую вечность. Но даже такой долгий путь должен был завершиться. Весна вспомнила, где они находятся и куда идут, когда туман впереди вдруг рассеялся, и они оказались на опушке тёмного леса, деревья которого были столь велики, что их кроны терялись где-то в серой мгле наверху.

- Вот и всё, - сказал Ханрис. - Это и есть твой Священный Лес, верно?

- Да, - кивнула Весна. - Его иная сторона. Дом Серебряного Волка. И туда, дальше, я пойти с тобой уже не смогу. Живым туда хода нет.

Они стояли, держась за руки, друг напротив друга и не знали как попрощаться.

- Что ты будешь делать дальше? - спросил вдруг Ханрис. - После того как я уйду?

Всё это время они только вспоминали о прошлом, и вдруг, впервые, он спросил о будущем. О том будущем, в котором его самого не будет. Весна совсем забыла, находясь здесь, рядом с любимым, что где-то там, за спиной, её ждут дети и жизнь. Жизнь без него. Горький ком встал в груди. И всё же она смогла ему ответить.

- Я поеду в Закрай. Местные помогут мне восстановить дом Дарины, и мы поселимся там.

- Значит, ты всё же хочешь стать ведуньей?

- За последние дни я поняла, что слишком легкомысленно отнеслась к своему дару. И что этот дар может оказаться у человека злого и мстительного, и тогда не избежать беды. На мне лежит ответственность, и я готова её принять. Закраю нужна ведунья, а людям проводник и помощник, иногда и защитник.

- А наши дети?

- Лилейн тоже передался мой дар. Я старалась игнорировать это, думала, что когда она повзрослеет, талант угаснет. Но теперь знаю, что это не так. И я научу её им владеть.

- А Никам?

- Он дитя двух народов. Пусть подрастёт и сам решит, где и с кем ему жить. Я приму любой его выбор.

- Мне бы так хотелось увидеть, какими они вырастут. Какой путь изберут.

- И мне, родной. Хотелось бы этого более всего на свете.

- Чтобы ни было там, дальше, ты знай, и детям скажи, что я буду любить вас всегда. И даже если сам исчезну, растворюсь в пустоте, моя любовь к вам останется в этом мире. Она не может умереть, и ничто не способно её уничтожить. Ни время, ни смерть. Моя любовь к вам вечна!

- Мы знаем, милый. Мы никогда тебя не забудем.

И вдруг он улыбнулся. Так искренне и чисто, как улыбался ей раньше, когда они ещё не знали друг друга, когда встретились впервые, но лишь обменявшись робкими взглядами поняли, что влюблены.

А затем его руки мягко выскользнули из её ладоней. В последний момент Весне захотелось стиснуть пальцы, задержать его рядом ещё на мгновение. Но она опоздала. В сжатых кулаках осталась только пустота. Ханрис отступил на шаг, не прекращая улыбаться, затем развернулся и быстро пошёл прочь. Пошёл так, словно уходил не навсегда, а лишь отправился на охоту. Через пару дней он нагрянет рано утром напевая весёлую солдатскую песенку. И на встречу ему выбежит Лилейн, с криком: "Папенька вернулся".

Глядя как он уходит прочь, Весна знала, что всегда будет ждать его возвращения, никогда не сможет окончательно отпустить Ханриса.

Вот он уже подошёл к самому лесу, шагнул туда, затем остановился, словно хотел было обернуться и взглянуть на любимую в последний раз, и вдруг исчез. Весна не сразу поняла, что произошло. Может она моргнула, или какая-то дымка застлала ей взор всего на мгновение, но Ханриса не стало там, где он стоял ещё миг назад. А с того места на Весну взирал теперь большой чёрный лис. Красивый, горделивый зверь, смотрел на женщину такими знакомыми ей голубыми глазами. Потом отвернулся, обращая взор в чащу, будто кто-то позвал его из глубины леса, и быстро исчез среди деревьев.

А Весна осталась стоять одна на опушке громадного леса, в который однажды шагнёт сама. Стояла и улыбалась сквозь слёзы. Улыбалась потому, что в тот момент всё поняла. Осознала, как сильно они все ошибались, а особенно Тамила. У каждого народа свой путь, но все эти дороги идут рядом и ведут в одну и ту же сторону. А Священный Лес, возможно, простирается куда дальше, чем они могут себе вообразить.

↑ ***

Синта проснулась от дуновения прохладного ветра. Девушке потребовалось несколько секунд, чтобы, открыв глаза, понять, где именно она находится. Вначале она подумала, что всё ещё ночует в доме Сайна. Но затем вспомнила, что после того как Зана вернулась, Весна и Сайн пришли к выводу, что опасность спала. И вот уже вторую ночь Синта живёт у себя. Мать сперва настаивала, чтобы все они ночевали в одной комнате, но девушка отказалась, твёрдо решив ночевать в своей, несмотря на то, что там буквально всё напоминало о Ронаре. Днём ранее его похоронили рядом с отцом, под большим дубом. Перед тем как заколотили гроб, Синта вложила в ледяные руки брата монету, ту самую, которую им подарил отец. Ведь больше не было смысла её делить. Судьба и так поделила между ними всё очень несправедливо: ей осталась жизнь, тепло солнца, прохлада свежего ветра, а ему только мрак и холод могильной земли.

"Так пусть же хоть эта монета навсегда останется с тобой, братик!" - рассудила Синта.

Теперь ширма, разделяющая комнату близнецов на две части была сброшена, а кровать напротив пустовала, напоминая девушке о том, что она так и не смогла спасти брата. И эта потеря не просто стала для Синты ударом, девушка словно и сама умерла наполовину. Они с Ронаром всё делили пополам, а теперь есть только она и пустота на том месте где был брат. С той пустотой, что осталась от Ронара снаружи она смирится со временем, сумеет её чем-то заполнить. А вот от той, которая внутри, Синта знала, что никогда не избавится. Никто в этом мире не заменит ей брата. Да, мать тоже его потеряла, и потому не переставая рыдала. И маленький Доран лишился старшего братишки, хотя, кажется, ещё не до конца это осознал. Но для всех них Ронар был лишь родственником, а для неё же самым близким в мире человеком. Они пришли в этот мир вместе, в один день и час, и Синта была рядом, когда брат уходил. Её боли никто не сможет понять. Никто и никогда не прочувствует ту всеобъемлющую чёрную дыру оставшуюся у неё в груди.

И всё равно Синта решила ночевать в этой комнате, во-первых потому что хотела оставаться одна как можно дольше. За последние несколько дней она почти ни с кем не говорила, и не хотела никого видеть. Никого кроме тех, кого рядом быть не могло: отца, Ронара, Драйгана. С любым из них Синта готова была бы сейчас говорит часами, высказать всё, что чувствовала, а потом долго плакать в его объятиях. От остальных же Синта предпочитала дистанцироваться. Знала, что они хотят помочь, но просто не готова была принять эту помощь, открыть им свою боль. По крайне мере пока.

Была и вторая причина её желания остаться в этой комнате. Она не хотела убегать от случившегося. Синте казалось, что тогда она предаст все вспоминания о Ронаре и Драйгане. А она хотела помнить всегда о том, через что им всем пришлось пройти.

Что же её пробудило? В поисках источника, Синта обратилась к окну. Одна из ставень была чуть приоткрыта, и едва покачивалась от лёгкого дуновения холодного ночного ветерка. Сквозь щель в комнату украдкой пробирался серебристый свет Рунона. Синта было задалась вопросом: была ли закрыта ставень, когда она засыпала? Но ответ пришёл незамедлительно. Да, конечно. Ведь хлопочущая мать, по сотне раз на дню прибегала в её комнату, чтобы позаботится о том, что у раненой дочурки всё в порядке, напомнить о лекарственном отваре Сайна, подоткнуть ей одеяло и проверить закрыты ли ставни, чтобы не уходило тепло. Она точно делала это перед тем как уйти спать, а потом ещё долго сидела на кровати Ронара и причитала сквозь рыдания. Теперь же ставень была открыта. Что это могло означать? Кажется, что в виду недавно пережитых кошмаров, Синта должна была бы испугаться, что кто-то из ночной тьмы пришёл за ней. Но на деле всё было совсем наоборот. Она давно грезила о визите ночного гостя.

Синта откинула одеяло и, не щадя сломанную ногу, от чего та тут же отозвалась тупой болью, села. Её лодыжка была зафиксирована двумя деревяшками по бокам и плотно перебинтована. Вчера Сайн сказал, что она идёт на поправку, отёк спадает а воспаления нет, но до полного выздоровления должны пройти ещё долгие дни. Синта кивала и сухо благодарила, сама понимая, что полностью нога не заживёт никогда, и ей уже не быть такой прыткой как раньше. Но почему-то Синту это не сильно волновало, раздражало только, что приходится много лежать, что лечебные и обезболивающие отвары таки мерзкие на вкус и от них кружится голова, а так же, что чтобы помочится, нужно пройти довольно унизительное испытание.

Взявшись за сооружённую для неё Сайном из орешника трость-костыль, девушка быстро поднялась, не обращая внимания на пульсирующую боль в ноге, и проковыляла к окну. Упершись левой рукой в подоконник, правой Синта толкнула ставни, и те распахнулись настежь. Девушку тут же обдало ночной свежестью. Холодный воздух, растрепав её волосы, ворвался в комнату вместе с серебристым светом круглого, полного диска Рунона, висящего в небе. На миг Синте показалось, что кто-то был там, в темноте. Высокий тёмный силуэт и две светящие жёлтые точки глаз мелькнули впереди, шага в десяти от окна. Но прежде чем она сумела на них сфокусироваться, исчезли.

"Может только показалось?".

Но она в это не верила. Не хотела в это верить.

- Драйган, - позвала Синта тихо. - Ты здесь?

Ответа не последовало. Ночной ветер качал флюгер на крыше, и тот тихо скрипел над головой. Где-то там, далеко, в полях ухала сова. Иных звуков не было.

- Я ведь знаю, что ты здесь. Если ты пришёл ко мне, то почему не показываешься?

Ночной мрак продолжал молчать.

"Может и вправду показалось?" - подумала Синта. - "Может, мать просто плохо закрыла ставень, и та распахнулась от ветра?".

И эта мысль ледяной хваткой обхватила горло девушка. Она одна, никто не приходил. Драйгана больше нет, или он оставил её, променял на иную жизнь. Мир за окном сузился до одной, чёрно-белой точки, когда на глаза Синты навернулись слёзы.

- Ты нужен мне, - прошептала она, чувствуя солёный привкус на губах. - Ты так мне нужен. У меня ведь никого не осталось. Прошу, пожалуйста... - её голос стал тонким им хрупким как ледяной наст. - Пожалуйста, приди ко мне. Не оставляй меня одну.

Боль в ноге становилась всё сильнее и невыносимее. Синта прислонилась плечом к стене, чтобы снять с неё опору, но это не помогло. Тогда она неуклюже съехала по стене вниз и села на пол. Стиснула зубы от отчаяния и боли, затем с чувством ударила кулаком в пол. Но внезапная вспышка ярости не принесла успокоения.

Перед ней лежал белый прямоугольник упавшего на пол света Рунона. И вдруг в нём появился тёмный силуэт. Человеческий, или очень на человека похожий. Но прежде чем Синта сумела понять, что именно видит, она почувствовала лёгкие прикосновение на своей щеке. Чья-то рука, холодная как тот самый ветер, что гулял по полям этой ночью, коснулась её кожи, нежно и осторожно, как может только самый любящий человек, смахнув слезу.

Синта тут же повернулась к окну, готовая увидеть своего возлюбленного, которого так ждала и который сумеет разделить с ней все её страхи и печали, развеять одиночество... Но увидела только тёмное ночное небо, в котором светились бледные звёзды, и больше ничего. Однако щека всё ещё чувствовала холод от касания холодных пальцев, значит это ей не показалось, и кто-то действительно приходил.

- Ты был здесь, - прошептала Синта. - Ты пришёл, любимый. Так покажись, молю тебя.

Вновь, превозмогая боль ставшую уже столь сильной, что от колена до стопы нога казалась объятой пламенем, дочь Зана поднялась.

- Драйган, покажись мне! Не бойся! Я тебя не отвергну, клянусь! Я приму тебя любым! Только вернись ко мне. Прошу тебя!

И снова лишь тишина ночи была ей ответом.

"Он не придёт," - поняла Синта. - "Он так решил. Мне не удастся его уговорить".

Но теперь она знала, что Драйган рядом. Он стоял рядом, касался её. Значит возлюбленный не обратился в чудище, и человеческого в нём осталось куда больше.

Холод пронизывал до костей, от чего вся кожа девушки уже покрылась мурашками а губы дрожали. Нога невыносимо болела. Но Синта всё никак не хотела отходить от окна. Стояла и смотрела в ночь, надеясь что Драйган там и тоже не сводит с неё глаз.

Затем, когда силы Синты уже были на исходе, от боли начала кружиться голова и казалось, что она вот-вот упадёт, девушка прошла, держась одну рукой за стену а другой опираясь на костыль, к своей постели, но не легла. Дочь Зана открыла стоящую на прикроватном столике резную шкатулку, купленную много лет назад ей отцом на городской ярмарке в Медовом Холме. Внутри лежали немногочисленные украшения: пара блестящих серёжек, кулон, да несколько сплетённых ей самой браслетов. Среди них покоилась и чёрная жемчужина отца. Двумя пальцами Синта осторожно извлекла вещицу обладающую древней силой и спасшую им с Драйганом жизнь. Вгляделась в неё, чувствуя лёгкое покалывание на коже, а затем обернулась к окну и, размахнувшись, кинула жемчужину в ночь.

- Если ты и правда там, пришёл ко мне потому что любишь, значит на утро я не отыщу её под своим окном. И тогда я буду знать, что есть ещё надежда. Я так и не научилась пользоваться этой силой, но теперь чувствую её присутствие. Так исполни же мою просьбу, и возьми эту вещь себе. И каждый раз, когда ты будешь держать её в своей руке, знай, что я почувствую это, как если бы ты взял меня за руку. Я хочу чтобы ты никогда не оставлял её, и никогда не забывал о нашей связи. Помни, пожалуйста, и то, что я скажу тебе сейчас: я люблю тебя, и это навсегда.

Ночь ответила ей лишь холодным дуновением ветра.

↑ ***

Молодой шаман стоял на пустой просёлочной дороге, залитой светом Рунона, пробивающимся сквозь рваные облака, быстро бегущие по небу. Стоял и смотрел в темноту, но его острый взгляд пронзал мрак и Драйган видел вдалеке крышу своего родного дома, где он рос наедине с отцом. Отличное было время. О нём у шамана останутся самые тёплые воспоминания. И неважно хорошим ли воспитанником был Маллид, не важно сколько слёз маленький Драйган пролил в этом доме, и сколько раз мечтал убраться из него прочь навсегда. Всё плохое исчезнет, раствориться в темноте ночи. А вот всё хорошее и светлое останется, и будет сиять в этой темноте подобно огню костра, манящему ночного путника. Сейчас шаман бы всё отдал, лишь бы снова стать ребёнком, босоногим мальчуганом, бегающим по двору дома со звонким хохотом. И пусть отец пожурит его в очередной раз, ввернув одно из своих хлёстких и обидных словечек, пусть накажет - главное пусть будет рядом. Ему захотелось ещё хоть бы раз, пускай всего на миг ощутить тело исходящее от трескучего камина в том доме и кисловатый запах сваренного Маллидом пива. Он готов был бы вечно слушать истории военных приятелей отца о деньках их былой славы. Украдкой поглядывая на красавицу Синту, сидящую по ту сторону стола, мечтать и одновременно с тем бояться встретится с ней взглядом, потому что в нём может отразиться как взаимная симпатия, так и болезненное отвержение. Теперь-то шаман знал, что на самом деле Синта чувствовала нечто очень близкое, сидя напротив него. Но осознание это лишь сильнее ранило. Сколько времени он потерял, боясь признаться ей в своих чувствах. Теперь этого не возвратить, как не вернуть и отца, и его лихих друзей. Всё кануло во мрак, и дом опустел. Он не может туда вернуться, должен уйти навсегда, хотя сейчас ему этого совсем уже не хочется.

"Интересно, что станется с нашим домом?" - подумал шаман. - "Может в него вселится новая семья?".

Эта мысль неожиданно согрела душу. Так было бы лучше, чем если бы этот дом так и стоял пустым долгие годы, разрушаясь и загнивая. Нет, пусть в нём вновь зазвучит детский смех, и может у тех, кто поселится здесь после, всё сложится намного лучше.

"Властитель, пусть они будут счастливы в этом доме. Кто бы они ни были, прошу тебя, подари им счастье!".

Шаман опустил голову и тяжело вздохнул, глядя на маленькую чёрную жемчужину Синты, лежащую на его ладони. Он не хотел показываться девушке, но просто обязан был на прощание увидеть её. Хотел запомнить каждый изгиб её прекрасного лица, и хранить эти воспоминания в памяти до самой своей смерти. Он не мог остаться с Синтой, не в таком виде, а иным ему уже не стать. Победив прежнего шамана, вкусив его плоть, глотнув его крови, Драйган сам обрёл его силы. И очнувшись там, на горе, он уже ощущал себя совсем иначе. Он чувствовал как струится по венам могущество ночного народа. Ощущал связь с каждым из остальных желтоглазых, которые столпились вокруг него в темноте пещеры. Они готовы были служить новому вожаку. Шаман заглянул в мысли всех, но обнаружил там только самые низменные желания, превалировал в которых голод. Среди прочих была и Зана. Молодой вожак коснулся её разума с осторожностью, боясь, что девочка стала такой же как и остальные. Но оказалось, что для дочери Сайна не всё ещё было потеряно. Да, она обратилась, но где-то в глубине, под тенью животных инстинктов, всё ещё тлел разум маленькой девочки, любящей страшные истории про волколаков и стрельбу из лука. Шаман нашёл эти угли и сумел раздуть их, а всё чужое и навязанное прогнал. Он был властен освободить Зану от проклятия ночного народа, лишить звериных сил и возвратить человеческих облик, и он сделал это. А остальным же, уже полностью обращённым зверям, шаман приказал убивать друг-друга, раздирать на части и пожирать. И они принялись творить этот кошмар с удовольствием. Звери бросались на своих сородичей с яростью, пускали в ход клыки и когти, и рвали тех, с кем ещё мгновение назад стояли бок о бок. Не было у них никакого чувства общности, только голод и злоба. Уже через час из десяти остался один, последний. С оторванной рукой и без глаза, он с чавканьем пожирал последнего убитого сородича, когда шаман подошёл к этому жалкому чудищу и заглянул в его жёлтые глаза. Увидев в них лишь наслаждение и страх пред властью вожака, он скривился от отвращение и одним мощным ударом свернул ему голову.

Затем шаман спустился с горы, неся на руках Зану, и вернул её домой. А потом долго бродил по лесу размышляя о своей новой сущности и о том, что должен делать дальше. Наверное, самым правильным было бы убить себя, но к такому Драйган готов не был. Его превращение продолжилось. Кожа стала белой как мел, когти на пальцах вытянулись и заострились, а на лбу, разорвав кожу, показались рога. Наверное пройдёт ещё не один год, прежде чем они станут столь же ветвистыми, как были у прежнего шамана, но процесс начался и остановить его, откатить, как он сделал это с Заной, шаман не мог. У ночного народа должен быть вожак, вкусивший его плоть занимает место предыдущего - таков закон их противоестественной природы. Такова его жертва ради спасения Заны, Илии, Сайна, Синты, и всех остальных кто остался, и кто ещё будет когда-то жить в Сером Доле.

В итоге шаман решил, что уйдёт. Не важно куда, главное подальше от родных и близких людей. Он не мог себе позволить жить рядом с ними. Вдруг однажды он позабудет кем был прежде, окончательно обратиться в монстра и всё начнётся сначала. Конечно, Драйган поклялся ночи, лесу, небу, Рунону, Властителю Циклов и всем, кто готов был эту клятву услышать, что не позволит себе забыть своё прошлое и, не смотря на чудовищную внешность, будет до последнего бороться со своей звериной натурой оставаясь человеком внутри. И всё же он боялся, что однажды не справится с этим. А если такое произойдёт, то пусть он в этот момент будет как можно дальше от Синты.

И всё же шаман не мог не попрощаться с ней. А когда девушка проснулась и позвала его, едва сдержался чтобы не показаться любимой.

"Вдруг она не испугается?!" - подумал Драйган. - "Вдруг захочет пойти со мной? Мы могли бы уйти вместе?!".

Ох, как же ему хотелось верить в эту сказку. И ведь Синта правда была достаточно смелой, чтобы не испугаться его нового облика, и достаточно решительной, чтобы действительно отправиться с ним. В ней шаман ни секунды не сомневался. Вот только что это будет за жизнь? Какое будущее он теперь сможет ей дать? Красавица и чудовище, вечно в дороге, вечно во тьме? Нет, он не мог обречь на подобное существование возлюбленную. Судьба чудовища - одиночество. Он должен это принять.

И всё же эта маленькая жемчужина дарила сыну Маллида призрачную, несбыточную надежду. Надежду на то, что он сумеет исцелиться, что Синта найдёт его, что они ещё смогут быть вместе, как-то... где-то... однажды. В конце концов всем нужна надежда, а ему особенно. Может именно она в какой-то день и час, когда Драйган будет готов окончательно сдаться, напомнит ему о прошлом, и о своей клятве оставаться человеком.

Сжав жемчужину в кулаке, шаман поднял глаза на дорогу и увидел рядом с собой Зоркого. Живучий оказался пёс. Парень думал, что тот погибнет после схватки с Заной, но рана на боку довольно скоро затянулась, и теперь от неё остался только покрытый розовой коркой шрам, вокруг которого не росла шерсть. Зоркий всё ещё прихрамывал на одну лапу, но в общем выглядел весьма бодро. И он не отставал от Драйгана ни на шаг, оставаясь рядом все эти дни, пока тот бродил по лесу в раздумьях. Шаман не гнал Зоркого тогда, не стал прогонять и сейчас. Только сказал, совершенно уверенный в том, что пёс его отлично понимает:

- Может всё же останешься? Мне предстоит долгий путь, дружище. Я не знаю куда эта дорога нас заведёт. Не уверен, что там, где я окажусь, тебе понравится. Ещё не поздно повернуть назад.

Но встретившись с Зорким взглядом, шаман точно понял, что тот не собирается никуда уходить. И от этого стало чуть теплее где-то внутри.

- Спасибо, - проговорил тогда сын Маллида, гладя пса по голове, от чего тот довольно сощурился. - Спасибо тебе за всё. Не знаю откуда ты взялся, кто тебя послал мне, но я рад, что ты рядом. Рад, что я не один.

Затем Драйган выпрямился, повернулся спиной к родному дому и быстро зашагал прочь. Вот так, сжимая в кулаке надежду, бок о бок с верным другом, шаман покинул Серый Дол.

КОНЕЦ