Щель между створкой и косяком очень узенькая, и мне видно не все. В кухоньке горит тусклая лампа. Кто-то навалился сзади, а Толстощек пинает меня в бок.

- Ну, что там? – шепчет Голован.

- Он взял нож!..

- Ой-ей-ей!

Это, кажется, Рыжая. 

- Тссс! – шикают на нее.

- Замахивается, - сообщает Толстощек. 

- Я сейчас умру от страха, - ноет Рыжая.

Как малышня, право слово. 

Я различаю руку с тесаком, сверху вниз пересекающую пространство, доступное моему обзору. Раздаются глухой удар и хруст.

- Снес с башки макушку, - комментирует Толстощек.

- Ужас! – откликается Голован.

- Не говорите мне, что там делается, не говорите! – просит Рыжая.

- Тогда дуй отсюда! – хмыкает Толстощек.

- Ха! – выдыхает Голован. – Сказанул.

Рыжая обижается:

- Дураки.

У меня екает внутри.

- Мозги достает, - не унимается Толстощек. – А они мокрые, расползаются. И ниточки из них свисают.

- Буэээ, - выдавливает Голован.

- На самом деле?! – обалдевает Тугодум.

- Не прижимайся сзади! – отпихиваю я его. – Будь это твой котелок, мозгов бы в нем не оказалось.

Противный звук проникает через щель.

- Выскребает черепушку. Изнутри, - уточняет Толстощек. – Ложкой. 

Какое-то время все молчат. Неугомонный Толстощек балаболит, как только видит что-то новое:

- А теперь ковыряет ножом глаза.

Рыжая не подает голоса. В темноте непонятно, смирилась она или действительно лишилась чувств.

- И рот!

- Свечку вставляет. Ух, ты!..

Это и впрямь уже чересчур. Я обмираю: на миг в щели показывается голова без темечка, ее пустые глазницы и оскалившийся рот полыхают оранжевым огнем. К счастью, голова исчезает – судя по шагам, ее относят к окну и оставляют там.

- А что дальше?

- Не знаю.

- Вдруг он захочет разделать еще одну?

- Будем надеяться, что нет.

- Остается только ждать.

Рыжая вдруг начинает плакать.

- Да умолкни ты!

Поздно. Кажется, нас услышали. Шаги направляются в нашу сторону. Все ближе и ближе.

- Пропали, - хрипит Толстощек.

- Так и сдадимся на милость? – яростно шипит Голован.

Створка распахивается, после темноты даже кухонная скудная лампа способна ослепить. Мрачный человек с мокрыми ручищами, выпучив глаза, взирает на нас. Кажется, наша сгрудившаяся компания изумляет его. Я замираю. И тут…

- Бей!!! – вопит Голован.

Он падает и катится в ноги зловещему человеку. Вот уж не ожидал от него такой прыти!

Человек отшатывается. Поступок Голована одновременно поражает своим безрассудством и будоражит нас. Мы дергаемся, раскачиваемся и друг за дружкой бросаемся с полок в чулане, устремляясь к изуверу. Тот кричит, отбивается. Нога в грубом башмаке бьет по Толстощеку, несчастный Толстощек отлетает в сторону и раскалывается при ударе о стену. Я ору от страха и присоединяюсь к товарищам. Тыквы вертятся на полу, кто-то размазан в кашу, человек оскальзывается на месиве и валится навзничь, давя Тугодума, Ржавчика и кого-то еще. На упавшего набрасываются. Хруст, хлюпанье и вопли продолжаются какое-то время, а потом стихают. Человек дрыгает ботинками – медленно, вяло… Замирает.

Я в онемении лежу под столом. Не могу катиться, с одного бока больно и холодно – кажется, у меня проломлен череп. Я стараюсь не смотреть на изувеченные тела моих друзей. На влажную мякоть. И на изуродованную голову, смотрящую сквозь стекло на улицу, тоже. Свет лампы, и без того чахлый, непрерывно слабеет. Надеюсь, весь этот ужас вокруг вскоре перестанет быть видимым.

Тишина. Ни словечка. Я тоже молчу и, кажется, порой впадаю в забытье.

А потом приходит Хэллоуин и с детским смехом стучится снаружи во входную дверь.