Когда я говорил, что люблю Египет, многие надо мной посмеивались. В их понятии это сродни признанию во влечении к Макдональдсу или в искреннем интересе к «Дому-2». Египет — предпоследняя остановка на спуске в воронку, дно которой занято сытыми и комфортными турецкими отелями. Даже путешествующие в Таиланд удержались на склоне ярусом выше и посматривают на египетских завсегдатаев свысока.

Не стану кривить душой, заявляя, будто равнодушен к удобству и роскоши курортных отелей. Но Египет привлекал меня не только системой олл-инклюзив и возможностью поплавать с аквалангом среди пёстрых коралловых рыбок зимой. Там, на заплатке на правом плече Африки, сосредоточились чудеса древнего мира, пленившие меня ещё в школе. Я читал мифы о богах с головами животных и разбирался в их сложных взаимоотношениях. Мечтал о пирамидах. Хотел увидеть мумии, саркофаги и золото фараонов.

Много позже, уже повзрослев, впервые выйдя на берег Нила, я поразился, насколько он похож на картинку из учебника истории — того самого, с изображением рыжей пальмирской арки на чёрной обложке.

Я вывел для себя идеальное соотношение в путешествиях: два к одному. На каждые два дня пляжно-ресторанного отдыха должен приходиться день экскурсий. Даже честное пятьдесят на пятьдесят уже не столь удобно: египетские поездки долги и утомительны, за сутки между ними не успеваешь прийти в себя.

Тем не менее я изъездил страну вдоль и поперёк. Разумеется, не за раз. Я посещал Египет несколько зим подряд и пересекал его от севера к югу и обратно, а потом менял направление — с востока на запад. По Нилу и по бесконечным дорогам. От Александрии до Асуана. От Суэца до Эль-Харга. В составе групп и с индивидуальным проводником. В Саккаре мне сказали, что я тут первый русский за последние три года, а нанятый в Абу-Симбеле погонщик верблюда увёз меня в пустыню так далеко на юг, что я забеспокоился, не забрались ли мы ненароком на территорию Судана.

Во всём этом отыскалось единственное неудобство. Число достопримечательностей конечно. Некоторые из них я успел посетить по нескольку раз. К экзотическому очарованию начала примешиваться скука. Я задумался, не изменить ли мне пропорцию на три к одному. Безделье на пляжном лежаке не увлекательнее, но менее хлопотно.

∗∗∗

…В то посещение я, поддавшись на восторженные отзывы коллеги, сибарита и гедониста, загодя решил нанять на день яхту.

— Плывёшь, куда захочешь! — размахивал руками коллега, вернувшись в родную Гиперборею. — Рыбалка, купание, бар на палубе! Потом высаживаешься на остров! Пикник! Можно заранее договориться о танцовщице животом, только это дороже!

Наем небольшой посудины обходился приблизительно в тысячу долларов, при торге — дешевле. Нарыв финансового кризиса в то время ещё не лопнул. Я вознамерился ощутить себя прожигателем жизни и взял необходимую сумму с собой в Египет.

Первое утро после прибытия в любом туристическом отеле начинается со встречи с гидом. Тот рассказывает, куда именно занесло ошалевших от новых впечатлений туристов и пытается продать им как можно больше экскурсий на максимально крупную сумму. Наш гид назвался Мустафой. Это был среднего роста араб, плотный, бритый и улыбчивый, в щегольских золочёных очках и с вычурными часами на запястье. Мустафа не расставался с папкой, из которой фокусником извлекал бесчисленные проспекты и рекламные листовки. Я пристроился в уголке и ждал. Меня больше интересовала организационная информация: время ежедневных встреч с гидом, последний день, забота о багаже и отъезд. Белокожие неуклюжие туристы шумной толпой окружили Мустафу, как голуби хлебную горбушку на асфальте. Они делили ваучеры на развлечения, ревниво отпихивая соседей.

Через полчаса толпа распалась. Осталось человека три-четыре, самые въедливые или самые экономные. Они изучали бумажки. Я улучил момент и занял опустевшее кресло рядом с гидом.

— Вы долго терпели, — наблюдательно заметил он. Речь его была правильной, хотя и с забавным акцентом.

Мустафа подтолкнул ко мне свои листки. Они были запаяны в ламинатную плёнку, но всё равно выглядели потрёпанными, как дачная колода карт.

— Я всё это уже видел.

— Вы не в первый раз в Египте?

— Не помню, — честно сказал я. — В шестой. Может, в седьмой. Лень считать.

Мустафа приподнял брови:

— Значит, вы успели что-то посмотреть?

— Конечно, успел. Весь ваш набор.

— Вам понравилось?

— Очень. Но по третьему кругу уже не так интересно.

— И всё же… Луксор?

— Нет.

— Пирамиды? Гиза?

— Тоже нет.

— Тогда очень прошу вас рассказать, где вы уже были.

— Луксор, Каир, Александрия…

Мустафа кивнул.

— Саккара…

Брови гида снова приподнялись над очками:

— Вы необычный турист.

— Мне это уже говорили. Эдфу, Ком-Омбо, Асуан, Мемфис, Дендера…

— Дендера? — озадаченно переспросил Мустафа. — А, Дандар!

— Абидос…

Мустафа насторожился и пытливо уставился на меня:

— Видели там что-нибудь необычное?

— Древние барельефы с изображениями самолёта и вертолёта в храме? — улыбнулся я, подумав: «Зря ты сделал охотничью стойку, дружок!»

— Да, — задумчиво кивнул гид. — Вертолёт…

— Но я там увидел и другое.

— Что именно?

— Карниз с уцелевшими иероглифами. Копия тех, что, частично разрушившись и осыпавшись, стали похожими на картинки из будущего. Самолёт — это бывший глаз, а истребитель…

— От вас нет секретов. Не обижайтесь, но обычно те, кто приезжают из вашей страны, мало интересуются этим. У них другие пожелания.

— Сам не люблю соотечественников на отдыхе, но не соглашусь. Не всё так плохо.

— Но что-то же вам наверняка понравилось так, что хочется видеть снова и снова?

Я открыл рот, чтобы спросить о яхте, но неожиданно для себя произнёс:

— Абу-Симбел. Туда бы я вернулся.

Мустафа всплеснул руками:

— Туда больше нет экскурсий!

— Почему? — изумился я.

— Не набирается русская группа. Вы не хотите ехать далеко, не хотите тратить деньги.

— А индивидуально?

Мустафа прищурился:

— Это возможно. Но дорого.

— Сколько?

Гид сделал долгую паузу, словно подсчитывал что-то мысленно. 

Напыжился и произнёс:

— Три тысячи долларов.

У меня отвалилась челюсть.

— Нет, это мне не подходит. Сумасшедшая цена.

— Как жаль! — прижал Мустафа ладони к груди. — Совсем недавно один человек так же хотел поехать. В Абу-Симбел! Вы могли бы разделить цену на двоих.

— Тоже дорого. А кто мой попутчик?

— Он улетает завтра.

— Тогда рассчитывать на него бессмысленно.

— Поэтому я сказал: как жаль! Подождите…

Мустафа достал мобильник и, набрав номер, затеял разговор на арабском. Он говорил непрерывно. Непонятно было, успевают ли ему отвечать.

— Всё в порядке, — обратился он ко мне, оторвавшись от телефона. — Вам будет скидка. Две восемьсот.

— Это бессмысленно. Я тратил на такую экскурсию чуть больше трёхсот.

— Вы были в группе. Это всегда дешевле, — сказал гид укоризненно.

— Значит, не судьба.

— А что вам так понравилось в Абу-Симбеле?

— Сложно сказать. Необычное место. Удивительный храм, гигантские статуи.

— Я расскажу вам. В храме, построенном Рамзесом II, есть комнатка, там сидят четыре статуи…

— Фараона и трёх богов, — прервал я. — Два раза в год её освещает луч солнца, но бог Пта остаётся в тени.

Мустафа воздел руки к потолку, украшенному узором, который я принял за марокканский.

— Вы действительно интересовались нашей историей. Мне как историку по образованию это очень приятно. Редко приходится поговорить с таким гостем.

Он явно льстил, но в голосе его проскальзывали нотки истинного удовольствия. Наверное, он был увлечённым человеком. Такие часто радуются понимающему собеседнику.

— Вы знаете об Осирисе?..

— Конечно…

И мы совершенно неожиданно переключились на обсуждение пантеона египетских богов. Перебивая друг друга, озвучили всё, что каждый знал на эту тему.

— Наши боги обладали всеми чувствами. У них были гнев, любовь, зависть, страх. Они воевали между собой, убивали друг друга. Они очень напоминали людей, — глубокомысленно произнёс гид и неожиданно переключился: — Две тысячи семьсот?

— Нет.

— Просто скажите, на какую цену вы согласитесь. Мы обсудим.

Я представил себе тысячедолларовую яхту. Утреннее солнце горело в её мачтах и парусах. Она уходила от берега по морю прямо в рассветное небо. Без меня.

— Неправильно называть максимальную цену сразу. Но вы меня замучили. Тысяча.

— Мало, мало, — с сожалением покачал гид головой. — Придётся добавить.

— Тысяча сто?

Гид сделал поощрительный жест пухлой ладонью.

Я ощутил себя коброй, которую опутал своими мелодиями опытный факир.

— Тысяча триста, если никуда больше не ездить и не покупать сувениров.

— Продолжайте.

— Мустафа, я обозначил сумму, выше которой не поднимусь. Я не могу заплатить тем, чего у меня нет. Торг ничего не даст.

— Значит, нужно подождать неделю.

— Для чего? — не понял я. На миг мне показалось, что сейчас я получу крупную скидку за своё терпение.

— Через неделю у вас могут появиться ещё деньги, — объяснил гид простодушно.

— Не выйдет. Новых поступлений не будет. Вы не уговорите меня. Мне известна одна ваша тайна. Замечательная девушка-гид в Гизе когда-то призналась: «Наш президент говорит нам — если у покидающего Египет туриста остался хоть один доллар, значит, мы плохо работали».

— Даже это вы знаете?! — восхитился Мустафа и расхохотался. — Я буду очень ждать вашего решения.

∗∗∗

На другое утро я заметил Мустафу в холле. Он сидел за тем же низким столом и разговаривал по телефону. Перед ним лежала папка и стоял маленький стаканчик с чаем — широкий в стеклянных груди и бёдрах, узкий в талии. Подняв на меня взгляд, гид вскочил, оборвал монолог и сунул трубку в карман:

— Здравствуйте! Доброе утро! Как вы отдыхаете?

Я откликнулся, поприветствовав его.

— А как ваши близкие? Надеюсь, у них всё хорошо, пока вы тут, в Египте?

Я согласился с этим предположением.

— Позволю спросить: вы поменяли решение? Всего две с половиной тысячи! Это минимум! Дешевле просто нельзя.

Я, рискуя быть невежливым, сбежал от него и отказался уже перед створкой лифта. Взмах моей ладони мог означать и «нет», и дружелюбный жест прощания издали.

∗∗∗

Через два дня гид подкараулил меня нарочно и увлёк к привычным креслам и дивану.

— Ты сказал, что согласен заплатить полторы тысячи долларов? — сразу перешёл в наступление Мустафа, пропустив вежливые расспросы ни о чём и обсуждение здоровья и благоденствия моих близких. Похоже, деньги, в отличие от поговорки, жгли не мой карман, а его сердце.

Я говорил прежде о тысяче трёхстах, да и та наличность превышала сумму, с которой я мог расстаться безболезненно.

— Меньше, — покачал я головой.

— Меньше нельзя, — строго произнёс гид. — Смотри…

Он вынул из своей папки небольшой листок и нацарапал на нём ручкой три цифры:

— Это водителю автомобиля.

Я промолчал.

— Это полиции.

Три новых цифры появились ниже.

Не очень понимая, что он затеял, я ждал продолжения.

— Это другой полиции.

Три цифры.

— Остальное мне. Без фирмы. Тебе выгодно.

Странно, подумал я, он как-то невзначай перешёл на «ты». Что это значит? Почувствовал волевое превосходство над колеблющимся иностранцем? Или мы просто становимся ближе друг к другу в сговоре против жадного турбюро?

— Нет, Мустафа, — вздохнул я. — Ехать в Абу-Симбел за такие деньги для меня дорого.

— Абу-Симбел? — вроде как удивился он. — Нет, не туда. В Абидос.

Настала моя очередь демонстрировать удивление:

— В Абидос?! За полторы? Может, лучше за такие деньги просто поплывём на лодке со стеклянным дном? Посмотрим кораллы. Уложимся в час с небольшим.

— Ты не понял, — надул Мустафа губы. — Не лодка. Абидос. Храм Сети.

— Я был там, — сказал я раздражённо. — Пару лет назад. Не думаю, что в храме появилось что-то новое. Экскурсия стоила восемьдесят. Чтобы хотя бы заинтересовать меня, снизь цену до пятидесяти.

Мустафа снял и вновь нацепил очки, словно это должно было что-то объяснить.

— Ты увидишь храм ночью.

Я вспомнил жалкую деревушку, щербатые стены, улицу с мусором вдоль обочины. Был ли на ней хоть один фонарь? А светильники в храме? Мне запомнились внутри лишь лучи, проникавшие в полумрак коридоров и залов через отверстия в потолке — плоскими рядами тонких световых струн.

— Зачем? — пожал я плечами. — Я видел там всё. Днём.

— Ночью иначе, — терпеливо втолковывал Мустафа.

Диалог вёл в тупик. Я не наблюдал в переговорах смысла.

— Ты ведь спрашивал о богах? — склонился ко мне гид с видом, будто выложил мелкий козырь.

— Нет, — усмехнулся я. — Не спрашивал. О богах я рассказывал.

Мой собеседник важно поднял палец:

— Теперь сможешь посмотреть.

— Барельефы? Статуи?

Мустафа скривил губы.

— Это для тех, кто днём.

— А ночью?

Он медленно сложил руки на груди и задрал подбородок. На миг мне показалось, будто его толстогубое лицо с горбатым носом стало надменным, как у киношного жреца:

— Это будет настоящий бог.

— Подожди, это костюмированное представление? Или просто шутка? Розыгрыш?

— Увидишь. Что. Хотел.

Каждое слово упало со значением.

Мустафе удалось сбить меня с толку. Чем больше я расспрашивал, тем напыщеннее он выглядел, а объяснения не делались внятнее. Я подумал, что арабы — неплохие психологи и ещё лучшие торговцы: даже подозревая обман, я всё глубже увязал в маячащей сделке.

— Если не увидишь ничего, я верну половину денег. Половину своей доли, — ткнул гид пальцем ниже последнего трёхзначного числа.

Это был козырь покрупнее, и мне пришлось его принять: я прежде не встречал араба, готового расстаться с уже полученными деньгами… хотя бы с их частью. Тут крылся и подвох — гид мог рассчитывать на полную сумму, расстаравшись, или довольствоваться половиной, не делая ничего. Рискнуть? По крайней мере, ничего подобного мне раньше не предлагали. Будет, чем похвастаться… или на что пожаловаться, сетуя на свою доверчивость.

Я вяло попытался торговаться, но Мустафа вновь перешёл к рубленым словам:

— Машина. Полиция. Полиция. Полторы тысячи.

Не буду затягивать пересказ дискуссии. Я дал устное согласие.

— Ты улетаешь через двенадцать дней. Хорошо, потому что нужно ждать. Ещё молодая луна. Должна вырасти. Ночью Абидос, днём отдых, ночью отдых, днём домой. Деньги сейчас не нужно. Потом. Через неделю.

Мы попрощались, и я побрёл на пляж, копить впрок загар и воспоминания о зимнем отдыхе на солнечном пляже.

Вечером я смотрел на молодую луну. В Египте половинка её круга лежит на боку, словно миска. Все европейцы, видящие её впервые, очень удивляются.

∗∗∗

…Неделю спустя Мустафа встретил меня в лобби. Я успел к этому сроку отвыкнуть от рабочей суеты, обгореть, обзавестись поддельными папирусами для подарков, парой ремней из верблюжьей кожи, ароматическим маслом «без парафина» — словом, всеми самыми необходимыми для путешественника в Египте предметами. Ещё у меня появилась лёгкая грусть: конец отдыха приближался.

— Пора давать деньги, — сказал Мустафа, уведя меня в угол, к диванчикам, под арки с «марокканским» орнаментом.

Я попросил подождать, сходил в номер и принёс хранившиеся в сейфе купюры.

Мустафа пересчитал их, кивнул и убрал в бумажник.

— Всё правильно, — подтвердил он и встал с диванчика.

— Ты дашь мне чек?

— Чек? — изумился Мустафа. — Чека нет. Это не фирма.

— Просто так я не согласен. Я отдаю тебе доллары. Что остаётся у меня? Твоё слово?

Мустафа вздохнул, присел к низкому столику и достал из папки листок, близнеца того, что послужил носителем для столбика из чисел. Ненадолго задумался и стал быстро покрывать бумажку строчками рваной арабской вязи. Закончил и протянул записку мне. Крючки были выписаны небрежно, каждый имел тёмную точку, начало, от которой, бледнея до исчезновения, змеились хвостики. Они были похожи на дохлых головастиков.

— Это расписка, — объяснил Мустафа. — Вот здесь указана вся сумма, а тут — сколько к тебе может вернуться.

Я посмотрел. Считается, что мы пользуемся арабскими цифрами, но ни одной из них я на бумажке не узнал. Ох, уж, эти стереотипы.

— Выезд во вторник, в два дня, — напомнил Мустафа. — Возьми с собой копию паспорта. Ценности оставь в отеле, много денег не бери. И не забудь тёплые вещи. Ночью холодно.

∗∗∗

Во вторник я был готов к путешествию. До этого, мучимый любопытством, я попробовал найти в сети, что меня может ожидать в Абидосе. Вай-фай в отеле был слаб, ссылки в поисковике грузились долго. Ничего нового для себя я не узнал. Храм, религия, сенсационные изображения вертолёта, истребителя и бластера, от которых млели любители конспирологии и свидетели секты явления НЛО народу. Одним словом, сеансы магии и их разоблачение. Никакого шоу богов. Никаких жалоб на обман в IRecommend и отзывов на страницах Tripadvisor.

В небольшой рюкзак я уложил две бутылки воды, пару яблок и один апельсин, утащенные со шведского стола, спрятал во внутренний кармашек ксерокопию документов.

В два я спустился в лобби. Мустафа появился с небольшим опозданием. На нём была куртка с воротом из овчины, тёмные плотные брюки и кроссовки, походившие на ботинки Франкенштейна. Из-под ворота выглядывал шарф, а из кармана — вязаные перчатки. Мустафа приветствовал меня и вывел с территории отеля, за кордон на въездных воротах. Снаружи, у кромки тротуара, ждал автомобиль. Я отчего-то предполагал увидеть такси, но это был побывавший в переделках пикап. Водитель громко разговаривал, обращаясь к мобильнику в левой руке. Правой он махнул мне, потом указал на дверь с пассажирской стороны, сел и принялся дёргать той же дланью за рычаги, время от времени давя на сигнал в центре руля. Встречные и попутные водители ему тоже сигналили. Я и Мустафа заняли места. Пикап рванул, шумя мотором. Попеременно руля и давя на рычаг правой рукой, водитель повысил голос, чтобы телефону лучше была слышна его скороговорка.

— Можешь поспать, — предложил Мустафа. — Нам ехать три часа.

Развлекать меня в дороге рассказами он явно не собирался.

Я поглазел на пейзаж, потом привалил голову к стеклу и закрыл глаза. Пикап трясся и подпрыгивал, я мелко стучал черепом по окну. Мне не спалось.

— Может быть, лучше объяснишь, что мы увидим? — обратился я к гиду.

— Это плохая идея, — поморщился тот. — Когда знаешь заранее, ожидание мешает. Потом кажется, что всё хуже, чем ты себе представил.

Он был отчасти прав.

— Ты интересуешься моей историей, моей землёй. Поэтому я решил показать тебе кое-что. Обычно про такое не говорят чужим. Потерпи, ночью будет интересно.

Потерпеть мне пришлось, выбора не было.

Мы ехали долго. Дважды или трижды миновали кордоны. Усатые хранители дорог с подозрением рассматривали меня. Мустафа объяснялся с ними на местном наречии. Один мрачный араб на посту даже направил в мою сторону автомат. Ствол Калашникова неприятно взглянул на меня пустым зрачком. Гид выскочил из машины и вступил с мрачным в спор. Они оба почти кричали. Мустафа, указывая рукой куда-то вперёд, мелко семенил, исподволь уводя стража от машины и от напарника. Вернулись они, утомлённо переругиваясь, человек с автоматом держал одну руку в кармане. Плюхнувшись рядом со мной, гид раздражённо буркнул водителю команду. Пикап с нами пропустили.

Когда наше путешествие подошло к концу, солнце приготовилось сесть. Город появился вдали зазубринами на горизонте. Дорога стала хуже. Вокруг ещё была пустыня, но по обочинам выросли валы из мусора. Сюда, подальше от жилья, вывозили отходы, просто вываливая их на песок и камни. Гниль, грязь и разложение были с обеих сторон. Пикап миновал труп осла, валявшийся на спине — раздутый, с растопыренными и торчащими косо вверх ногами. Воздух и песок стали красными от заката.

Мы въехали в город сразу после молниеносного захода солнца. Слева в темноте ещё проглядывали колонны храма Сети. Пикап повернул вправо, проехал по улочке и остановился.

— Можно выйти и передохнуть, — подал голос Мустафа.

В одном из домишек была распахнута дверь. Внутри горели тусклые жёлтые лампы. Бородатые арабы в тёмных бурнусах и потрёпанных галабиях сидели под ними в дыму.

— Подождём здесь. Купи еды, но не много. Наедаться не стоит. И возьми кальян.

Мустафа показал мне, где присесть, и что-то быстро объяснил хозяину заведения. Протянул мне ладонь, назвал число. Я полез за бумажником. Местный араб взял зелёную купюру и внимательно всмотрелся в неё, шевеля губами, будто читал всё, что напечатал на ней один из Федеральных резервных банков США. Сдача мне досталась в египетской валюте, истёртыми до прозрачности лоскутами, липнувшими к пальцам.

Мне принесли мелко изрезанную смесь в лепёшке и плохой кофе. Я проглотил то и другое, прислушиваясь к желудку. Тот сжался, не зная, как реагировать на угощение.

Кальян оказался горьким. Табак не имел ароматической отдушки. Не прошло и десяти минут, как я медленно поплыл. Голова наполнилась дымом так же, как и грудь. Мустафа, перебрасывался редкими фразами с местными обитателями. От его шумности и многословности ничего не осталось.

Наш водитель съел свой ужин, лёг в пикап и уснул, восстанавливая силы. Я и Мустафа сидели ещё долго. Я потерял представление о времени, попытался посмотреть на часы, но отчего-то запутался в цифрах.

Кажется, кальян приносили нам ещё раз.

Я, наверное, задремал, свесив голову, и очнулся от тормошения Мустафы:

— Пора идти.

Мы вышли на тёмную улочку. Мустафа застегнул куртку, натянул на голову вязаную шапку с нелепыми свисающими ушами. Вместо непременной папки он взял из пикапа небольшую сумку, а из неё достал фонарь. В небе сияла круглая луна, очень яркая и белая, как глаз трамвайного светофора. Всё жёлтое и светло-коричневое она сделала белёсым, красное и зелёное — чёрным.

Когда мы приблизились к пандусу, поднимающемуся к храму, из тени, образованной углом какой-то постройки, шагнул и заступил нам путь человек. Как и Мустафа, он был тепло одет, но вместо сумки держал в руке автомат без ствола, угловатое оружие с непривычным сдвоенным магазином.

Мустафа остановил меня рукой и вышел вперёд, что-то негромко говоря по-арабски. Охранник — кто это мог быть ещё? — отвечал. Ситуация чем-то напоминала раннюю, у дорожного кордона, но здесь никто из спорящих не повышал голоса. Переговоры не оказались особо длинными. Оба их участника на несколько секунд нырнули в тень, после чего Мустафа вернулся на свет и поманил меня ладонью.

Мы подошли к храму. Я узнал когда-то виденные колонны, с выпуклыми боками, отягощённые снизу, чем-то напоминающие толстые кувшины. Луч фонаря рассеивался, отражаясь от барельефов и плоскостей. Возле одной из колонн Мустафа неожиданно опустился на колени и коснулся рукой пола. Он сделал это быстро, легко поднялся и увлёк меня в сторону. Мы пошли в глубь храма, забирая левее. Кое-где от карнизов падали тонкие лунные лучи, собранные по несколько в ряд, точно музыкальные струны. В стенах было много глухих прямоугольных ниш. Я вспомнил давний рассказ о том, что все они — двери для богов, желающих появиться в мире людей, каждая для своего, но подумал, что обсуждать это с гидом сейчас немного неудобно. Мустафа вновь мимоходом преклонил колени, и я едва не споткнулся о него от неожиданности.

— Что ты делаешь? — спросил я, но он лишь отмахнулся.

Дальше гид привёл меня в зал, где лучи лунного света падали через тайные скважины в потолке под немыслимыми углами. Казалось невероятным, что источник для них един, ночное светило высоко в небе: тут, в тёмном зале часть из них расходилась, а часть пересекалась. Мустафа встал на колени в третий раз, затем поднялся и подставил лицо под один из лучей. Бледный свет непонятным образом лишил его черт, осталось лишь пятно без глаз, носа и рта. Фигура гида замерла на минуту.

— Теперь пойдём, — скомандовал Мустафа, резанув пространство фонарём.

Мой провожатый прекрасно ориентировался в путанице тёмных помещений. Мы поднялись выше и выбрались из здания через малую дверь, сбоку. Мустафа уверенно повернул вправо, провёл меня по широкому уступу, в конце которого мы взобрались на очередной ярус через пролом в стене, его ограждающей.

— Вот тут.

Я огляделся. Площадка была кровлей одного из уровней, в ней не было ничего необычного.

— Смотреть нужно туда, — сказал Мустафа и указал рукой.

Там, рядом с храмом, отделённое от него полосой песка, было нагромождение массивных каменных блоков, утопленное в котловине. Между блоками, торчавшими одиночно, сдвинутыми в стены или образовавшими приземистые квадратные арки, была чернота. Лишь оттого, что я уже был здесь когда-то, я понял, что смотрю на водоём у левого крыла. Мне запомнилось, что он неглубок, полон стоячей воды, зелёной от тины, и, как все, связанное с храмами, сакрален. Нас предупреждали тогда, чтобы мы не касались воды, если не хотим подцепить экзотическую заразу.

— Я не вижу ничего особенного.

— Подождём, — откликнулся Мустафа, подвязывая уши шапки под подбородком.

Сначала я смотрел внимательно, но ничего не происходило, и интерес мой притупился. На ум пришло, что гид решил довольствоваться половиной платы, проведя меня, как ребёнка.

Мустафа привалился спиной к стене, не глядя на водоём.

Я переминался с ноги на ногу. Не люблю ложиться слишком поздно. Поездка и ожидание утомили меня. Под веками жгло. Я присел на обломок кладки.

После заката в Египте холодает. Даже не будучи таким теплолюбивым мерзляком, как мой спутник, я начал растирать себе плечи. Плащёвка куртки шуршала, и я не сразу различил вдруг послышавшийся новый монотонный звук.

— Смотри, — шепнул Мустафа. Он уставился в пролом.

Сначала я не понял, куда. Потом заметил блики на каменной плоскости. Что-то нарушило гладь стоялой воды, и лунный свет, отразившись от ряби, упал на один из камней, образовывавших бассейн. Полоски и неправильные пятна скользили, пересекая друг друга. Это было красиво, но не впечатляло. По крайней мере, для этого не стоило ехать из Хургады.

Я зевнул, на пару секунд зажмурившись. От этого навернулись лёгкие слёзы, и дальний пейзаж потерял чёткость. Глаза по-прежнему резало от недосыпа. Лунные зайчики всё скользили и скользили по участку стены. Я подумал, что вода слишком долго не успокаивается для столь скромной лужи. А потом моргнул и понял, что неправ. Двигались не отражения. Казалось, что оползают, смещаясь, облицовочные камни, однако перемещения были слишком причудливыми для простого их обрушения. Блоки словно меняли свою форму. Но причина была всё же не в камнях, а в том, что легло поверх них. Я никак не мог уразуметь, что именно вижу. Как на загадочной 3D-картинке, где пёстрый и плоский невразумительный орнамент, расплываясь перед глазами, пытается сложиться в объёмную фигуру. Сначала это было как тянущаяся лента, потом как труба, потом…

Больше всего это напоминало сколопендру. Гибкое тело, не то сегментное, не то фасетчатое, струилось, подрагивая, сразу в нескольких направлениях, вверх и вниз, огибая каменные параллелепипеды. Оно пробиралось в арки, как нить швеи в пуговичные отверстия, раз за разом. Это бесконечное гипнотизирующее течение завораживало красотой линий и одновременно внушало отвращение какой-то неправильностью. Сравнивая то, что возникло из водоёма, с величиной блоков, я решил, что вряд ли сумею обхватить его ствол обеими руками и уж совершенно точно не захочу этого сделать по доброй воле. Мельтешение вдоль всей ленты было вызвано бахромой ножек или щупалец, одновременно гибких и суставчатых. Протянуть к ним руки выглядело попыткой обнять работающую цепную пилу. Что бы ни делало в тот момент существо — танцевало, пыталось проточить в камне борозду или просто устраивалось удобнее, — оно демонстрировало мощь и опасность. Длина его не укладывалась в сознании. Чем-то оно напоминало багажный транспортёр в огромном аэропорту — занимающий ползала, извивистый, безостановочный.

Я оцепенел. Одно дело, когда тебе обещают аттракцион. Другое — стать его зрителем… или даже участником? Словно угадав моё опасение, тварь изменила траекторию. Вдоволь начесавшись об углы блоков, она выбралась из котловины и зашуршала по её кромке.

Теперь его форма стала лучше различимой, но оттого вызвала даже большее отторжение. Червеобразное тело на некотором расстоянии от переднего конца раздваивалось и вновь срасталось, образуя что-то вроде петли или одиночной оправы. Ближе к центру оно разветвлялось уже на три или четыре части, переплетённые в подобие косицы, потом снова сливалось воедино и ближе к хвосту имело ещё пару петель, последовательно прорезанных в плоти.

— Что это, блядь? — крикнул я.

Не самый обдуманный поступок в такой ситуации.

Мустафа предостерегающе схватил меня за локоть. Ему следовало сделать это раньше.

Не знаю, могло ли оно слышать, но вращение приостановилось. Сколопендра приподняла конец тулова так, что стала видна его изнанка. Вся она состояла из тех же лапок, уменьшавшихся к центральной оси, частых, как щётка. Оконечности непрерывно двигались, точно зубья на шнеках измельчителя. То безглазое утолщение, что заменяло голову, нацелилось на угол храма, где мы укрывались. Над извивами тела навис вздыбленный зигзаг.

Мне показалось, что существо нас выискивает, чтобы наброситься. Непрошеные и пугающие мысленные образы заполнили мое сознание. Оно может перетереть меня в месиво мясорубкой из суетливых конечностей. Или наоборот: распахнуть тайную пасть и сглотнуть заживо, целиком, проталкивая добычу по пищеводу до первой развилки своего невозможного тулова, где мне придётся разделиться и следовать уже двумя путями. Я застонал.

Сколопендра завопила. Точнее, звука я не услышал, но был уверен, что она кричит. Мне сдавило голову и плеснуло прободной болью в уши. Затем меня стало тошнить. Я гортанно рыгнул и закашлялся.

Мустафа отреагировал мгновенно. Одной рукой он рванул из кармана небольшую бутылочку, другой вполоборота избавил её от пробки. Бутылочку он сунул мне под нос, свободной рукой вцепившись мне в волосы, чтобы я не мог отстраниться. Запах был острым, пряным, но не неприятным. От него восходящая волна в горле неожиданно улеглась.

Существо возобновило движение. Оно перемещалось по кривой окружности, сомкнув свои начало и конец. Но при этом оно словно бы удлинялось — иначе как могло получиться, что его кольцо раздавалось всё шире, приближаясь к подножию храма?

Мустафа не то постанывал, не то причитал шёпотом:

— Йа’льхи!.. Йа’льхи!.. Йа’льхи!..

Он повторил это слово столько раз, что вбил мне его в память.

— Надо бежать! — выдохнул он. — Ты чем-то вывел его из себя. Не сможешь — останешься тут насовсем.

— Куда?!

Путь, по которому мы попали на крышу, проходил вдоль движущегося чудища.

— Химайатана элла! — произнёс Мустафа и прыгнул вниз, на широкий уступ.

Вряд ли эти слова были обозначением направления, но выбирать не приходилось.

Я ломанулся за ним.

Эту половину минуты, не больше, я вспоминаю, как горячечный бред. Спина в чёрной куртке впереди, убегающая назад рывками каменная кладка слева, белая луна и мчащаяся, подрагивающая громада по правую руку. Я словно скакал вдоль несущегося железнодорожного состава - справа мелькали полосы и пятна, громкий хрустящий шорох ввинчивался в ухо, и порывы сквозняка скользили по виску и скуле.

Порождающую звук и движение воздуха мерзкую тварь я различал смутно, размыто: наверное, рассудок стал противиться насилию над ним и перестал доверять зрению.

Мы преодолели лабиринт помещений благодаря Мустафе и скатились по пандусу.

Араб, охранявший проход, вскинул оружие.

Мустафа что-то крикнул ему.

Охранник покинул свой пост. Опустив автомат вниз, он сначала зашагал прочь, а потом побежал, хрустя камешками под ботинками.

— Быстрее! — подгонял Мустафа.

Я не мог быстрее. Меня качало, содержимое желудка подступало к горлу, а бок резало.

Мы с трудом добежали до пикапа. Водитель смотрел на нас ошалело. Окрик Мустафы вывел его из оцепенения. Машина завелась, мы упали внутрь. Свет фар пополз по тёмным домишкам.

Мы выехали из города. Водитель, нахмурившись, гнал дребезжащий автомобиль. Когда перед нами на миг возникла чёрная ослиная туша, в горле у меня заклокотало. Мустафа успел дать знак, машина затормозила. Меня вытолкнули, я согнулся над основанием зловонной кучи и проблевался. Мустафа протянул бутылку с водой из моего рюкзака.

Я влез обратно, и мы продолжили путь.

— Ты должен мне ещё денег. Много. Я спас тебе жизнь, — произнёс гид.

— Иди ты… Ты меня чуть не убил!

— Разве? Ты здесь, и мы везём тебя назад. Хотя могли бы оставить: сначала в храме, потом в пустыне. От тебя воняет рвотой.

Я вспомнил о флаконе.

— Что ты давал мне понюхать?

— Zayt alzanjabil, — коротко и непонятно отозвался Мустафа.

— Зейт альзанджабиль?

— Да. То, что выходит из человека снизу, уже почти мёртвое. Но то, что выплёскивается сверху, пропитано энергией ка. Кокон тела прячет её внутри. Снаружи ка проявляет себя намного сильнее, так как лишается защиты. Alzanjabil ненадолго уберёг тебя от рвоты. Иначе бы оно не совладало с искушением и набросилось на нас.

— Кто это был? Или что оно такое?

— У него нет имени. Иногда его называют мукалилэн или тэйер, и знающие знают, о ком идёт речь.

— Это… это существо из числа египетских богов?

— Нет, — вздохнул Мустафа. — Всё сложнее. Наши боги были жестокими богами. Да, они дарили людям свет, разливы Нила, урожай. Однако при этом они собирали с народов Египта дань. Им отдавали лучшее. Угощение, одеяния. Но главное — жизненную силу. Сила людей поддерживала богов.

— Сильные жили за счёт слабых?

— Конечно. Вот зерно. Его возможности бесконечно малы по сравнению с возможностями человека. Человек распоряжается зерном, бросает его в подготовленную землю, поливает, собирает и хранит. Для зерна он почти бог. И всё-таки без зерна человеку не обойтись. Когда время старых богов прошло, и они стали исчезать, в нашем мире появилась пустота. И тогда на их место пришли другие. Мукалилэн — одно из них. Он из другого, не нашего, мира. Что-то даёт ему проход только здесь и не отпускает далеко. Это хорошо, потому что оно недоброе. К привыкшим жить в жестокости может прийти только несущий жестокость. Эта тварь надолго заменила богов в здешней округе. До тех пор, пока над нами не простёрлась рука милосердного Аллаха.

— Аллах был после? — глупо спросил я.

— Аллах был и будет всегда. Иногда он милостив даже к недостойным. Мукалилэн появляется только с его дозволения.

— Но Аллах и Ра…

— Я не буду это обсуждать. Некоторые слова нельзя впускать в уши, не то, что выпускать их через рот.

— Скажи честно: ты хотел меня скормить этой гусенице?

— Нет. Обычно оно питается страхом, и ему этого хватает. Однако бывает иначе. Вот курятник. Каждый день хозяин забирает оттуда яйца для своего обеда. Но однажды он берёт среди кур одну или две и съедает шашлык из них. Почему он делает так при наличии яиц, курам не понять.

— И весь этот риск из-за полутора штук баксов?!

— Не только. Во-первых, теперь ты мне должен больше. Во-вторых, мукалилэн заботится о зерне. Оно поглотило плохие проявления твоей души вместе с её частью. Душа создаст их заново, расходуясь при этом, но не сразу. Лишь глупый или беспечный позволит высосать душу без остатка, непрерывно перегоняя её в зло. А ещё в течение двух лун тебе будет везти в деньгах. И на теле у тебя перестанут расти волосы.

— Последнее особенно необходимо, — передёрнулся я.

Водитель вклинился в разговор словами на арабском. Впереди был очередной пост. Пикап остановился, кто-то снаружи лучом мощного фонаря мазнул по салону и остановил его на мне. Послышался сердитый вопрос.

Мустафа растянул губы в ухмылке и бросил в ответ несколько фраз. Тон его был глумливым и пренебрежительным.

Человек с фонарём расхохотался и убрал от меня луч.

Водитель тут же отпустил тормоз, и пикап поехал.

— Что ты сказал ему? — спросил я.

Интонация Мустафы изменилась. Голос снова стал обычным:

— Не имеет значения. Кое-что обидное о тебе. Зато он не стал тебя проверять. И это тоже воздаяние за твой страх.

Я вернулся к пережитому злоключению:

— Как эта штука поместилась в пруду?

— Она не из пруда. Там всего лишь проход.

— А теперь она набросится на город?

— Нет. Мукалилэн не может пересечь положенную ему границу.

— Ладно, я понял про плату за страх. Но зачем тебе или кому-то ещё водить туда чужаков? Ходили бы сами.

Мустафа осклабился:

— Ужас не знающего велик. Я немного умею защищаться, и это мешает ему. Хотя сегодня я был очень напуган. Из-за тебя.

— Это появляется каждую ночь? Неужели о нём никто не знает? Вот, например, я теперь расскажу…

— Не каждую. Ты же заметил — я использовал aldahia в определённых местах храма. Без этого ждать мукалилэн можно было бы долго, очень долго. Но ты попробуй, расскажи. Иногда сумасшедших слушают, правда, не для того, чтобы поверить им.

∗∗∗

Мы добрались до отеля. Я вылез из пикапа и поплёлся к себе. Было уже почти утро. Мустафа шагал рядом.

В лобби я подошёл к какому-то местному банкомату и снял наличные. Мысль о процентах, которые с меня сдерут в родном банке, отчего-то совершенно не трогала. Деньги я отдал Мустафе.

— Мои две луны уже начались, — расплылся он в кривой улыбке.

Я заперся в номере и последние сутки просидел там почти безвылазно. Полдня я проспал и вышел лишь дважды: на ужин и для того, чтобы вернуть ключи на рецепцию перед отъездом.

∗∗∗

В самолёте стюардесса пристально посмотрела на меня:

— Вам нехорошо?

— Соскучился по дому, — выдавил я.

Она сделала вид, будто поверила.

В аэропорту назначения обещали минус двадцать два. Я подумал, что это лучшая гарантия от многоножек любого вида.

∗∗∗

Я начал рассказ со слов: когда я говорил, что люблю Египет… Теперь я этого не утверждаю. При мысли о его храмах и древностях я цепенею. Если не отвлечься на что-то другое, начинается тошнота.

И ещё. Древние боги были не только в далёком Египте. Мне стыдно, что я разбираюсь в родных мифах хуже, но ведь наши предки когда-то чтили Ярило, Сварога… Кто там был ещё? Даждьбог? Мокошь? Они исчезли в своё время, как их звероглавые родичи. Кто потом занял их место временно? И временно ли?

Мустафа говорил, что иногда хозяин внезапно выбирает в курятнике не яйца, а курицу. Это вгоняет меня в тоску, но деваться некуда. Ведь не обманул же проклятый гид в остальном: после последнего посещения Египта я за короткое время сильно поправил свои финансовые дела, а кое-кого из женщин особо возбуждает моя, как они считают, привычка удалять волосы со всего тела начисто.