Клочок моей памяти, что хранит в себе раннее детство, походит на пелену. Я уже с трудом вспоминаю первую школу, внешность родителей и уличных друзей. Почти все безобидные и не травмирующие события постепенно стирались из моей головы. С каждым годом книга моей жизни не набирала листы, а лишь их теряла. В четырнадцать я уже не мог вспомнить практически ничего из того, что происходило со мной до десяти. Подростковый же возраст не прячет себя за дымовой завесой. Со временем регулярная утрата памяти прервалась, и моя жизнь стала вписываться в ритм здоровых ясномыслящих людей, но.

Из всего того, что покрыто дымом, лишь одно не пытается от меня убежать. Оно стоит на самом виду, будто насмехаясь. Удивительным образом я помню. Мне тогда было пять. Это был полдень. Родители, не побоявшись оставить меня одного на часок-другой, отправились за какими-то покупками. Я сидел на пыльном красном ковре, катая по нему маленькие металлические машинки, пока в один из моментов меня не замучила жажда. Встав, я побрёл из зала прямиком на кухню, чтобы попить воды. Проходя мимо прихожей, мой взор остановился на нашем домашнем телефоне. Чёрный, модель для того времени новая, по-видимому не из дешёвых. Он стоял на обшарпанной тумбе и относительно общей обстановки старой советской квартиры смотрелся своеобразно нелепо. Мне плохо даются попытки увидеть полностью ту квартиру, однако из рассказов далёких родственников - мы жили отнюдь не богато, поэтому смею предположить, что тот телефон был единственной чего-то стоящей вещью того жилища. С пару секунд я очарованно пялился на него, пока моё окаменение резко и остро не прошибла мелодия звонка этого самого аппарата. Звонкий и громкий он заставил меня немного вздрогнуть. С пару мгновений раздумий я подошёл к телефону, неуверенно сняв трубку.

- Алло - Робко промямлил маленький я.

- КХ, КХ. - Из трубки сперва раздались лишь помехи и белый шум, но через секунду я услышал тоненький измученный женский голос.

- Пппомогите. Пп кх-кх ппомогите, ппрошу кх-кх - Голос прямо промеж слов перебивали помехи. В тот момент я чувствовал себя статуей, желание что-либо сказать располагалось где-то вне моей воли.

- Прошу. кх-кх. Спасите кх-кх меня кх-кх. Я знаю, простите меня. Прошу кх-кх. Мне очень больно - После этой фразы из динамики разошлись гудки. Вызов сбросился.

Мне крайне тяжело описывать, что я чувствовал после того звонка. Он почему-то казался таким важным что ли, первостепенным. Где-то с момента моего взросления это воспоминание будто бы пыталось многое объяснять из того, чего я совершенно не был в силах понять, но всё так и оставалось плачевным. Бесконечные старания связать единственный чистый огрызок с общей потерей памяти ни к чему не приводили. Попутно многочисленные визиты к специалистам заканчивались ничем. Я помнил абсолютно каждое слово, сказанное той женщиной, помнил до каждой ноты мелодию звонка, но притом без подсказки сторонних людей у меня, к примеру, не получилось вспомнить даже имя матери или её цвет волос. Долгое время ситуация казалась безысходной, однако я свыкся.

Взрослая жизнь изменила многое. Черта, отделяющая детство и большой мир, заставила меня не обращать внимание на вырванные прежде страницы. Действительность всё-таки вынуждала стать новым собой, одеть маску. Для людей я выдумал отдельную историю себя, чтобы попросту не считали каким-то не таким. И жить подобным образом можно было бы, ведь работа, рутина, глупые и нелепые попытки создать семью, всё это помогало скрыться от важного, первостепенного. Тот звонок из детства успел практически оставить меня, теперь мысли возвращались к нему крайне редко. Кажется, пелена сгущалась в непроглядный туман. Увы, ровно до одного момента.

Стоял холодный ноябрь. Пятничным вечером я был вынужден задержаться на работе, оттого возвращение в тёплую уютную квартиру отдалилось аж до самых потёмок. Припарковавшись у торца дома, в котором я когда-то проживал, мне приспичило с чуток посидеть в машине, подумать о нерешённых вопросах, касавшихся моей профессии. Как вдруг лежащий под рычагом передач телефон зазвонил, я раздражённо взглянул на него. Номер начинался с +7 (914), а дальше следовал набор из случайных цифр. Я взял трубку и ответил, вероятно, не самым дружелюбным тонном.

- Алло-

- кх кх кх - С десяток секунд я слышал помехи, заставившие моё тело и дух буквально пройти в слепую дымовую завесу. Сбрасывать звонок не хотелось, ощущение первостепенной важности вернулось и овладело мною. Я бы так заворожённо и слушал белый шум, если бы из динамика не стал доноситься жалобный, ели уловимый трёп.

- Простите. Пппрростите меняя. Мне жаль - Чуть погодя, и помехи ушли куда-то далеко на задний план, а голос стал громким и отчётливым. Я слышал рыдающего мужчину, голос которого выражал настолько острую боль, что мне тут же представилось, будто кто-то только что на его же глазах убил всю его семью или что-то в таком роде. Я молча слушал, пока его безнадёга постепенно передавалась и мне.

- Я сделал плохие вещи, знаю, но прошу. Простите меня, простите. Мне жаль. Мне жаль - После этих слов мужчина замолчал, меня при этом не покидало чувство, будто я что-то упустил в его словах. Я стал прислушиваться к шуму на фоне. Нет, это уже были не те звуки помех, которые слышались мною прежде. Это была какая-то какофония, состоящая из тысяч нотных переплетений. Обратив на это внимание, я с несколько секунд думал, а потом до меня дошло. И тотчас дикий ужас пробрал каждую клетку моего тела. Это были крики и стоны. Тысячи людей вопили от невыносимой боли, все их страдания сливались воедино, создавая ни на что не походящий звук. Как только осознание сего тронуло меня, я сразу же сбросил трубку и случайно выронил телефон на салонный коврик.

После того вечера мои мысли стали походить на шторм. Я в течение нескольких дней не то чтобы не мог на чём-либо сосредоточиться, а вообще не мог жить в обыденном того представлении. Всюду за мной попятам следовала мысль, нагло и невероятно громко кричащая: "Ад существует, они не врут". Я бы хотел поверить, что тот вызов был попросту каким-то совсем уж идиотским розыгрышем, наслоившимся на не менее глупое совпадение. Но я не мог. Всё то казалось чересчур натуральным, слишком правдивым, слишком важным, первостепенным. Весь мой ритм, все мои чувства стали возвращаться к истокам. Теперь мой мобильник был носителем чего-то слишком важного.
Вскоре время обернулось мне союзником. С каждым днём я получал всё больше новых звонков, похожих на тот из детства. Нет, я не выбрасывал свой гаджет, не менял номер, зачем? Грешники, что молили у меня искупление, несли ответы. Я наконец-то стал понимать, кто на самом деле спрятан внутри меня. Кто есть настоящий я. 

Сперва мне приходилось ужасаться, иногда грешники каясь, толковали описание своих мучений. Когда я ещё мало знал, мне казалось, что и меня когда-нибудь будут ждать подобные участи. Порой их было жалко, хотя они почти никогда не рассказывали мне о своих заслугах, приведших в ад, однако я догадывался, что их грехи любому человеку покажутся самым не злостным бытом. Но вот такой быт почему-то карается вечным плаванием в кипящей смоле, к примеру. И знаете, я привык. Что тут сказать, такова моя природа, моя суть, мой замысел - слушать бесконечные тысячи плачей, криков и ещё не совсем потерянных надежд воплей. Я слышал слишком много разных голосов, но абсолютно все они каждый раз выдавали неземной ужас и безысходность. Страшную безысходность, ту, которая в себе ещё прячет лучик, самый последний, ели различимый, но всё же существующий, не просто же так они ищут во мне спасение. Правда, этот лучик всё равно когда-нибудь погаснет внутри каждого звонящего, ведь я лишь слушаю и никогда не отвечаю, спасение - не моя природа, не мой замысел. 

Постепенно я перестал выходить из дома. Работа, друзья, увлечения, всё это уходило от меня, а может быть я сам от них уходил, не знаю. В моём мире остался только я и телефон, динамики которого говорят голосами мучеников. Потом меня покинули голод, жажда и сон. В стенах той квартиры родился истинный я. Ещё позже меняться начало и само жилище. Сперва пропала входная дверь, затем окна. На их месте выросли голые стены. Обои и пол обратились в чистейший мрамор. Трёхкомнатная квартира вдруг трансформировалась в один огромный зал, по середине которого стоит высокий деревянный стол. А за ним сижу я, уже успевший забыть в себе человека, и слушаю.

Им нужно, чтобы кто-то слышал. Когда и вы там окажетесь, вам среди нескончаемых пыток неожиданно предоставят редчайшую возможность, даруют шанс искупиться, покаяться и попытаться найти спасение, и тогда вы позвоните мне, тому, чья природа, чья суть, чей замысел - лишь слушать.