Читать предыдущую часть

Зов Ночи

Ханрис не помнил, в какой конкретно момент тьма начала рассеиваться перед ним. Это случилось так плавно и естественно, словно само собой разумелось. И он ничуть тому не удивился, пока вдруг не задумался о том, что в месте где он оказался, нет никаких источников света, и не видны отсюда были: ни солнце, ни звёзды, ни Роунон. Однако кромешная тьма, царящая здесь, перестала быть ему преградой. Слух и обоняние тоже заметно обострились, но наравне с тем, что он теперь видел в темноте, всё остальное отходило на второй план.

После того, как он вкусил плоти оленя, Ханрис забылся глубоким сном. Сколько пробыл в нём - не знал, но когда проснулся, чувствовал себя просто великолепно. Ни одна рана больше не болела, все они остались лишь шрамами на теле, словно давно зажившими. Даже страшный укус, который должен был оставить Ханриса калекой на всю оставшуюся жизнь, зажил и более не беспокоил и не мешал подняться на ноги. Более того, Ханрис вдруг понял, что может вдохнуть полной грудью. Ему этого не удавалось уже давно, и любая попытка заканчивалась приступом кашля. Пропали и хрипы, которые сопровождали его дыхание. Смертельный недуг отступил. Исчез без следа, хотя сулил ему кончину уже в самом ближайшем будущем. Тело же налилось такой силой, какую Ханрис не ощущал со времён своей молодости.

После того как схлынула эйфория от новых ощущений своего здоровья и крепости, в голову охотнику стали приходить разные вопросы, главным и самым болезненным среди которых был:

"Чем же я заплатил за такое чудесно исцеление?"

Все ответы, которые он смог придумать, заставляли сердце замирать от ужаса. Тогда-то Ханрис наконец и обратил внимание на то, что стал зрячим. Мрак рассеялся, и хоть мир не наполнился красками, а остался словно-бы чёрно-белым, будто погружённым в вечные сизые сумерки, всё же окружение он видел довольно чётко. А находился Ханрис в какой-то узкой пещере, где едва смог бы подняться в полный рост. Выход отсюда был лишь один, и из него тянуло множеством разных запахов, но в первую очередь охотника привлёк аромат воды. Прислушавшись, он различил и её звук: приятное тихое журчание. Тут же жажда дала о себе знать, и Ханрис, не желая больше задаваться сложными вопросами, отправился искать на них ответы.

Пещерка резко заворачивала через пять шагов. За поворотом потолок стал ещё ниже, и с каждым шагом всё более опускался на голову Ханриса, заставляя его вначале присесть, затем лечь и ползти, но совсем недолго. Скоро лаз вывел его в пещеру куда больших размеров. С её сводов, находящихся на высоте тринадцати-пятнадцати хвостов, свисали острые сталактиты, а их близнецы торчали из пола, превращая эту вытянутую пещеру в зубастую пасть гигантского каменного создания. И здесь он оказался не один. Сразу же заметив это, Ханрис застыл, высунув из своего лаза одну только голову и правую руку.

Семь омерзительного вида существ, с грубой серой кожей и клоками густых белых волос по всему телу, сидели тут и там, возле зубов-сталагмитов. Четверо спали, сгрудившись группками по две твари, и прижавшись друг к дружке как старые любовники. Ещё двое хрипели, рычали и дёргались на полу, молотя друг друга лапами, и вначале Ханрису показалось, что они дерутся, а затем он заметил, какие движения те производят телами и понял, что эти мерзкие твари совершают половой акт. От данного осознания Ханриса чуть не вывернуло наизнанку и он поспешил отвернуться. Последняя тварь в одиночестве сидела в углу и самозабвенно ковыряла когтями что-то белое. Присмотревшись, Ханрис понял, что это длинная кость, не человеческая, скорее оленья. И тварь ковыряла её острыми когтями, как ножом, пытаясь вырезать какую-то форму. Ему тут же вспомнилось ожерелье снятое с убитого в пещере монстра. У этого на шее и на запястьях висели похожие украшения, и ещё у нескольких тварей в пещере он заметил такие-же.

"Властитель всемогущий! Я прямо у них в логове!"

Ни одно из существо пока не обратило на него внимания, и Ханрис внимательно огляделся.

Из пещеры вело множество ходов, испещрявших каменные стены как пчелиные соты. Некоторые были таки-же узкие, как и лаз из которого он вылез, а иные даже ещё уже. Но были и большие коридоры, уводящие в неизвестность.

Пахло здесь гнилым мясом, запёкшейся кровью и звериным потом, но Ханрис отметил это с безразличием. Просто запахи - они больше не были ему отвратительные, лишь несли в себе некую информацию, из которой Ханрис без труда вычленил самую важную для себя - воду, а остальное сделал фоном.

Оказалось, что вода находилась прямо здесь, он стекала по дальней стене пещеры, собираясь в малюсенькое озерцо. К нему и стоило направиться в первую очередь, но как он мог пройти мимо всех этих тварей незамеченным?

Ханрис раздумывал над этим некоторое время, всё так же не шевелясь, а затем пришёл к неутешительному выводу:

"Они меня не тронут. Я теперь, в некоторой степени, один из них" - от этой мысли стало противно, и Ханрис тут же поправился: - "Они считают меня одним из своих".

Иного объяснения не находилось, и Ханрису пришлось принять, что его неожиданное исцеление связано с тем, что эти чудовища с ним сделали. Но что бы они там не сотворили, одной из таких тварей охотник становиться не собирался. Он выздоровел, раны затянулись, тело обрело силу а глаза теперь видели в кромешном мраке? Отлично, он использует всё это, чтобы выбраться отсюда. Сразу, как только напьется воды.

Ханрис, всё же действуя осторожно, не желая привлекать к себе ненужного внимания местных жителей, стал выбираться из своего лаза. Когда вылез полностью, заметил, что на него посмотрел тот, который занимался поделкой, но во взгляде жутких жёлтых глаз не появилось никакого интереса, а через пару секунд тварь вновь вернулась к своему занятию.

"Значит я прав, они считают меня своим".

Ханрис не знал, радоваться этой мысли или пугаться её. И решил просто принять как данность и использовать себе во благо.

Занятые половым актом монстры двигались всё быстрее, их порыкивания и отвратительные гортанные хрюканья становились всё громче - кажется дело шло к своей кульминации. Благо, что путь Ханриса лежал в другую сторону, он искренне не хотел проходить рядом в такой интимный момент. И всё же дорога к воде неизбежно вела через двух других спящих тварей. Ханрис стал осторожно обходить их, ступая мягко и аккуратно, но один из них таки открыл веки и вперил в него свои жёлтые глаза. На какое-то мгновение они замерли, глядя друг на друга, а затем тварь рыкнула, и резко подавшись вперёд махнула когтистой лапой, от которой Ханрис едва успел увернуться, отступив на шаг назад и с некой хладнокровностью отметив, что и рефлексы у него теперь стали куда лучше, чем были когда-либо в жизни. Он приготовился отражать новую атаку, но тварь лишь оскалилась на него, а затем вновь опустила голову на пол и закрыла глаза.

"Решил, что я пристаю к твоей женушке, уродец?" - подумал Ханрис, не различив никаких выраженных половых признаков (не то чтобы он их искал), но подумав, что эта парочка, прежде чем уснуть в объятиях друг друга, занималась тем же самым, что и те, чьи рыки гулких эхом сейчас разлетались по пещере.

Добравшись наконец до маленького озерца, Ханрис упал на колени, и долго, жадно пил ледяную воду, чувствуя как приятный холод растекается по его телу. Напившись он умыл лицо, шею и руки, постаравшись, правда без особого усердия, смыть с них запёкшуюся оленью кровь. Отражения своего в глади озера он не увидел, было слишком темно, лишь слабо светились две жёлтые точки, глядящие на него из воды.

"Видать нельзя научиться видеть в темноте, не обретя глаза демона" - с горечью подумал он, боясь осматривать себя в поисках иных изменений, которые могли произойти с его телом. Он не хотел знать, насколько сильно теперь похож на этих монстров. Пока не хотел.

Утолив жажду, Ханрис вновь стал прислушиваться к запахам, царящим в пещере, и наконец вычленил тот, который искал, едва уловимый, и всё же это был запах хвои и полога осеннего леса, запах свежего горного ветра, запах свободы. Из этой пещеры был выход, не могло не быть, и Ханрис теперь знал в каком направлении тот находится. Не желая более ни минуты оставаться в логове этих мерзких чудовищ, он поднялся и направился в один из больших ходов, ведущих прочь.

Тоннель спускался, затем поднимался, дважды разветвлялся.

"Какая-то огромная сеть пещер" - подумал Ханрис, и вновь, ориентируясь на свой тонкий нюх, выбрал направление.

Запах леса опьянял, становясь всё сильнее. Он двигался прямо к выходу, оставалось пройти совсем немного и, понимая, что вот-вот вынырнет из удушливых подгорных ходов, Ханрис уже готов был перейти на бег, как вдруг, за очередным поворотом, ему путь преградили сразу две твари. Они вынырнули из узких боковых ходов, словно только того и ждали. Первая свирепо зарычала, и как только Ханрис повернулся, готовясь сцепиться с ней и убить, пусть хоть голыми руками, лишь бы выбраться отсюда, вторая, вынырнув сбоку, сбила его с ног мощным толчком в плечо. Ханрис покатился по полу, но быстро встал на ноги. Однако твари больше не нападали. Они встали в проходе, полностью перегородив его.

- Выпустите меня! - истошно завопил Ханрис и ринулся вперёд, не в силах устоять перед желанием как можно скорее оказаться на поверхности.

Одна тварь кинулась ему навстречу. Он увернулся от удара когтистых лап, поднырнув ей под руку. Проскользнул мимо, но тут же получил удар от второй, полоснувший ему по груди. Ханрис отскочил в сторону, но не достаточно быстро, и его спину обжёг новый удар, располосовавший кожу между лопатками четырьмя длинными и глубокими ранами.

Ханрис завопил от боли и кинулся к стене, спасаясь от нового удара, а затем, вжавшись в камень спиной, сделал несколько шагов в обратную сторону. Стражи не сдвинулись с места.

"Они меня не выпустят" - с досадой понял он.

Свобода была так близко. Оставалось сделать двадцать, ну может тридцать шагов, и где-то там, за поворотом должен был быть выход. Ханрис точно это знал. Там могло светить солнце или звёзды - Ханрис не ведал день сейчас или ночь, он даже не мог понять, сколько времени уже провёл тут. Но не желал оставаться более ни минуты. Вот только как пройти мимо этих свирепых стражей?

- Вот был-бы у меня меч! - выкрикнул он, не в силах сдерживать негодование. - Тогда бы сразились на равных, ублюдки!

Одна из тварей зарычала на него в ответ, демонстрируя огромные жёлтые клыки. Едва ли поняла, что он сказал, скорее просто предупреждала, что приближаться не стоит.

"Что же делать? Что делать?!"

- Зачем я вам? Отвечайте!

Вновь в ответ лишь рык. Монстр сделал шаг в его сторону, Ханрис два шага назад. Раны горели огнём, он чувствовал как по груди и спине течёт кровь, и не хотел больше получать ни одной.

"Они ведь ни черта не понимают, не могут говорить. Но знают, что меня нельзя выпускать, значит кто-то дал им такой наказ" - Ханрис стал судорожно размышлять.

Был ведь кто-то во тьме, кто говорил с ним, заставил вкусить плоти оленя.

"Он меня понимал. Знал язык. И я нужен ему с какой-то целью. Значит необходимо выяснить с какой. Добиться, чтобы этот монстр выпустил меня".

И тут же рык раздался в его голове:

"Тебе не уйти, Ханрис! Ты теперь один из нас, Ханрис!"

- Кто ты?! - завопил он, озираясь по сторонам, и узрел чудовище, стоящее прямо у него за спиной.

Этот был выше остальных, а его голову венчали громадные рога.

"Ты будешь жить здесь, Ханрис! Будешь охотиться с нами, Ханрис! Будешь есть с нами, Ханрис! Будешь поглощать чужие жизни, Ханрис! И будешь служить мне, Ханрис!"

- Служить? А не пошёл бы ты в Бездну?!

"Будешь служить мне, Ханрис!" - прорычал рогатый монстр и живот Ханриса тут-же свернулся от невыносимой боли. Ноги подкосились, и он упал на колени, обхватив себя руками. Эта жуткая боль шевелилась в его кишках подобно живому существо, рвалась из желудка, пытаясь разорвать плоть и проломить грудную клетку как птенец, вылупляющийся из яйца.

Скоро она стала спадать, и Ханрис ощутил слабость во всё своём теле а так же приходящий на смену боли невероятный голод, который пульсировал спазмами.

"Я твой хозяин, Ханрис! Ты мой охотник, Ханрис! Ты мой воин, Ханрис! Будешь служить - будешь есть, Ханрис! Будешь есть - будешь жить вечно, Ханрис!"

Его трясло, вязкая слюна наполняла рот, лилась ручейками с онемевших, едва двигающихся губ.

- Что... Что ты со мной сотворил? - спросил он, с невероятным трудом подняв отяжелевшую голову и взглянув на своего нового хозяина, в чьей безраздельной власти теперь находился.

"Сделал тебя одним из нас, Ханрис! Сделал тебя бессмертным, Ханрис! Будешь служить - будешь есть, Ханрис! Будешь есть - будешь жить вечно, Ханрис!"

- Мне не нужна вечная жизнь! Я хочу вернуться домой. Отпусти меня, зачем я тебе?

"Чтобы служить, Ханрис! Чтобы охотиться, Ханрис! Чтобы приводить новых охотников, Ханрис!"

- У тебя достаточно охотников, разве нет?

"Никогда не достаточно, Ханрис! Нас должно быть больше, Ханрис! Нам нужно есть, Ханрис! Мы живём вечно, Ханрис! Мы ненасытны, Ханрис!"

- Но как же моя семья? Ты обещал... я помню, ты обещал, что я снова увижу их. Ты обещал!

"Ты увидишь их, Ханрис! Отец Ханрис! Охотник Ханрис! Воин Ханрис! Ты увидишь их здесь, Ханрис!"

- Что? Здесь? Нет!

Мысль о том, что его возлюбленная Весна, его малютка Лилейн, его сынишка Никам, окажутся здесь, во власти этих тварей, привела Ханриса в ужас.

"Они будут одними из нас, Ханрис!" - продолжала тварь.

- Нет, нет! Только не они! Не смей их трогать! - в порыве гнева Ханрис постарался подняться, но желудок снова опалила боль, словно в него упали раскалённые угли, и охотник рухнул на каменный пол пещеры.

"Вы будете охотиться вместе, Ханрис!"

- Нет, пожалуйста, не надо!

"Вы будете вместе служить мне, Ханрис!"

- Нет! Оставь их! Оставь. Я молю тебя!

Но тварь уже пропала, то-ли бесшумно отступила во мрак, то-ли развеялась как мираж. А те двое стражей, преграждавших путь Ханрису, убрались обратно в свои норы. Но он больше не предпринимал попыток добраться до выхода. У него просто не было сил. Рогатый желтоглазый демон лишил его воли, лишил надежды на спасение и оставив лишь невероятный голод. И когда Ханрис пришёл в себя, понял, что не может думать ни о чём другом, мысли о детях и жене, о друзьях, живущих в Сером Доле, о постигшей его кошмарной участи, страшно путались, и лишь одна мысль, одно единственное желание, было чётким и ясным - он хотел утолить свой голод. Все его органы чувств теперь работали только на поиск пищи. И она была где-то там, во тьме, в глубине пещеры.

Едва найдя в себе силы подняться на ноги, Ханрис зашагал назад во тьму, уже не думая больше о столь манящей его совсем недавно свободе. Он рыскал по тёмным коридорам древних пещер в поисках жизни, которую сможет отнять. Спотыкался, падал, поднимался и снова искал. Он не считал шаги и повороты, не составлял в голове карты, ему даже не приходило такое в голову. Он искал пищу, и, в итоге обнаружил её в узкой тупиковой пещере, прямо у себя над головой. Стая летучих мышей висела на потолке. Они попискивали и шевелили крыльями, а весь пол был устлан их помётом, что совершенно не волновало Ханриса. Его больше ничего не волновало, кроме этих маленьких тварей, в чьих тельцах текла тёплая вкусная кровь.

Присев, подобно дикому зверю, он несколько секунд наблюдал за ними, размышляя как лучше достать себе такую мышку. Затем, разбежавшись, оттолкнувшись от стены, и сумел подпрыгнуть почти до самого потолка пещеры. Пальцы сомкнулись на одно из тварей. Та истошно запищала в его руках, и ещё раньше чем Ханрис приземлился, все остальные с перепугу сорвались со своих мест, и принялись кружить над ним, громко пища и хлопая крыльями. Резким выпадом Ханрис схватил ещё одну. Затем откусил голову первой, наслаждаясь наполнившей рот тёплой, солёной кровью. Маленький черепок мыши хрустнул во рту. Второе трепещущее создание Ханрис с силой сдавил в руках, пока не почувствовал как ломаются её косточки, и как по его пальцам текут струйки крови. Тогда он бросил свою добычу на пол, и принялся хватать других, при том продолжая тщательно работать челюстями, пережёвывая голову летучей мыши. Он поймал ещё трёх, прежде чем последние из стаи наконец покинули пещеру. Не слишком сытный обед, но и этого хватит, чтобы хоть немного утолить голод. Ханрису главное было не их мясо и кровь, а та жизнь, которой была наполненная их трепещущая плоть. И пока эта жизнь не угасла он должен был поглотить её, чтобы жить самому, чтобы его раны затянулись а тело вновь налилось силой. И это было так прекрасно, выпивать их маленькие жизни досуха, ощущая как они разливаются по мышцам, становятся частью его естества. И никаких более мыслей о свободе, о доме, о жене и детях. Лишь о жизни. Вечной жизни охотника и убийцы!

***

Илия не знала, как должна выглядеть волхаринская деревня. Ей представлялось поселение сокрытое в чаще дремучего тёмного леса, преимущественно состоящего из громадных елей. Дома в этой деревне должны были стоять прямо меж деревьев. Их крыши покрывал бы мох, а стены оплетали лозы дикого винограда, и повсюду, по соседству с людьми должны были бродить дикие звери. Такой образ сложился в её голове из обрывков историй, рассказываемых проезжими по тракту купцами, а так же из сказок, в которых эта земля звалась Священным Лесом, и именно лесу и диким его обитателям отдавалось особое значение в мировоззрении волхарин. Но, как оказалось, этот образ не имел ничего общего с реальностью.

В первую очередь стояла деревня Весны совсем не в глухой чаще. Лес виднелся по левую руку и прямо, но довольно далеко, а вокруг поселения стелились поля, в которых, тут и там, двигались маленькие фигурки работающих людей. Большую часть урожая уже собрали, и теперь над чёрной землей возвышались только нелепые и немного пугающие соломенные пугала на жердях, чью рваную одежду нещадно трепал ветер. Сама деревня была обнесена высоким частоколом, из-за которого, с тракта выглядывали только остроконечные крыши. Когда же Илия с Весной въехали в распахнутые настежь ворота, девочке открылись большие и малые одноэтажные срубы, что стояли не ровной линией, как в Медовом Холме, а образовывали замкнутые круги, каждый следующий меньше предыдущего. Расстояние между срубами было достаточным, чтобы свободно ходить и даже проезжать на телеге. И, конечно-же, по деревне не бродили никакие дикие звери. Разве что куры, да несколько собак, небольших и вислоухих, со смешными крючковатыми хвостами, но явно не одичалых. Две из них бросились к Весне и Илии с истошным лаем и принялись носиться вокруг их лошадей, но близко не подходили и не скалились, из чего девочка сделала вывод, что это скорее глашатаи, оповещающие хозяев о прибытии чужаков, нежели охранники, и бояться их не стоит. А ещё, на самом верху косой крыши одного из домов Илия заметила черного кота с белым воротничком, который лениво умывался, а когда они проезжали мимо, бросил на гостей надменный взгляд, после чего вернулся к своему занятию. Все другие животные оставались в своих деревянных загонах: овцы, козы, свиньи, да прочий домашний скот. Никаких вам мудрых оленей с громадными рогами и волков размером с лошадь по деревне не бродило. Если таковые и водились в Волхарии, то уж точно не здесь. Однако Илию сей факт не разочаровал, а скорее даже обрадовал. Глядя на эти дома, мало чем отличные от их собственного, и на встречных русоволосых людей, - женщины носили длинные косы и были одеты в светлые сарафаны, а сплошь бородатые мужчины носили свободные рубахи и штаны, - занимающихся всё теми же, привычными ей людскими делами, Илия ощутила спокойствие. Она и прежде встречала волхарин, много раз, а Весну и вовсе знала с детства, и никогда не находила их какими-то отличными или чуждыми ей самой. Но всё же, почему-то думала, что там, в самой Волхарии, этот народ живёт диковинной и необычной жизнью, которую она никак не сумеет постичь. Эта чуждость волновала Илию всю дорогу, но теперь её тревоги в раз развеялись и девочка ощутила как стало легче у неё на душе.

Местные мало обращали на них внимание, деревня стояла вблизи тракта и приезжие не были тут редкостью, и лишь некоторые, узнав Весну, махали ей рукой и добродушно улыбались, а один седой старичок, сидя возле колодца с ведром воды и черпаком, даже окликнул её по имени и справился как поживают муж и дети. Весна ответила ему, что всё прекрасно, а другим улыбалась и кивала. Илия же чувствовала себя крайне смущённой в эти моменты, потому что не знала, как поступать правильно: отвечать на приветствие, адресованное не ей, или молчать и смотреть в сторону, тем самым, возможно проявляя неуважение к местным. Она всё же выбрала второй вариант, и так как Весна на сей счёт ей ничего не сказала, решила, что поступает правильно.

Они проехали через всю деревню к широкой поляне в центре, и остановились у длинного дома, с открытым крыльцом, одного из самых больших в поселении. И не успели спешится, как изнутри им навстречу вышли двое мужчин. Тот, который шёл впереди, сперва показался Илии ровесником её отца, и только когда приблизился, девочка разглядела паутину глубоких морщин вокруг глаз и покрывшуюся стариковскими пятнами кожу рук, что выдаивали в нём человека великовозрастного. Шедший следом мужчина явно был молод, но густая борода сильно сбивала с толку в попытках определить его возраст. Оба они были высокими, тот что старше, казался шире в плечах но больше в животе, а младший обладал более густой и длинной шевелюрой светло-русых волос, собранных белой повязкой, опоясывающей голову. Так же, явное родство выдавали зелёные глаза, широкие носы и округлые лица.

"Братья?" - предположила Илия. - "Нет. Скорее отец и сын".

- Весна, душа моя, мы уж думали ты позабыла к нам дорогу, - басистым, но при том очень приятным, раскатистым голосом, напоминающим рокот грозы в отдалении, поприветствовал старший и распростёр перед женщиной свои объятия.

- Дядя Горын, - Весна тепло обнялась с первым мужчиной, затем, более сдержанно и коротко, со вторым. - Как же это, скажи на милость, я могла бы вас позабыть?

- Так ведь с позапрошлой весны не объявлялась, если память мне не изменяет. Для людей близких и родных срок не малый, знаешь ли.

- Не малый, - виновато согласилась Весна. - Нет мне оправданий, дядюшка. Совсем забегалась, закрутилась, и не заметила как время прошло.

- Жизнь, она такая, - закивал старика. - Как резвый конь, что ли. Если дашь волю, мигом унесёт прочь. Её нужно придерживать, и время с умом тратить.

- Стараюсь, как могу. Без твоих советов, вестимо, это становится всё труднее с каждым годом.

- Ой, да брось, девчонка, лить мне на уши свой сладкий мёд, - забранил Весну Горын, но по-доброму, как-бы в шутку. - Когда же это ты к моим советам-то прислушивалась? Лишь брыкалась да шипела, что змеюка, мол отстань Горын дядюшка, сама всё знаю.

- Ну не сердись, дядюшка. Пониманием приходит с возрастом. Кто жизни не видел, да горя не хлебнул, тот и от других об том слушать не хочет.

- Правда твоя, - снова закивал старик.

Не знающая куда себя деть Илия переминалась с ноги на ногу и тёрла повязку, под которой покоилась её изуродованная щека. Почему-то рана, которая явно на всю жизнь оставит шрам на лице девочки, совсем не волновала её. Правда онемение, вызванное приложенными к щеке, размоченными травами Весны, уже начинало спадать, и Илия ощущала всё нарастающий зуд, за которым скрывалась медленно пробуждающаяся боль.

Решив, что как-то не хорошо стоять столбом за спиной у Весны, радушно болтающей с людьми которых давно не видела, Илия подошла к лошади волхаринки, чтобы проведать сестру. Зана, казалось, спала, опустив голову на грудь. В таком состоянии она провела почти всю поездку, изредка пробуждаясь и что-то мыча, пару раз даже пыталась вырываться, но Весна быстро успокаивала девочку.

Илия протянула руку и коснулась кисти сестры, осторожно и нежно, намереваясь лишь аккуратно разбудить её и сообщить, что они приехали. Но даже от такого малейшего прикосновения Зана пробудилась резко, как от кошмара. Она вздрогнула, одернула руку, словно ту ужалила пчела, и уставилась сверху вниз на сестру непонимающим, но уже налитым каким-то диким, безумным голодом, взором. Илия едва подавила в себе желание отшатнуться.

- Сестрёнка, - сказала она тихо. - Мы приехали в волхаринскую деревню. Здесь тебе помогут.

Зана даже не огляделась. Она не спускала этого жуткого взора с сестры, а по её подбородку, из под промокшего кляпа, побежала тоненькая струйка слюны.

- Тут всё совсем не так, как мы думали, - продолжила говорить Илия, услышав предательскую дрожь в своём голосе. Она уже пожалела, что подошла к сестре, и теперь не знала, как уйти из под этого взгляда или что говорить, когда на тебя смотрят вот так, подобно волку, изучающему пойманного зайца.

К счастью, на помощь ей пришла Весна. Волхаринка произнесла её имя, и девочка обернулась.

- ... а ту что на коне, зовут Заной, - продолжала Весна представлять своих спутниц мужчинам.

Оба пристально уставились на них.

- Добрый вечер, - проговорила она смущённо.

- Илия, это мой дядя Горын, - представила Весна старика. - Он староста деревни. А это его второй сын, Буян.

- Добрый вечер, - снова произнесла Илия, чувствуя себя очень глупо, но не зная, что ещё может сказать.

- Вижу, вы проделали большой и трудный путь, - обратился Горын к Илии, но перед тем на несколько секунд остановил глаза на Зане, густые брови его опустились и взгляд стал хмурым. - Должно быть, страшно устали?

- Это правда, - ответила за Илию Весна. - Чтобы добраться досюда затемно, мы почти не сходили с лошадей.

Одной усталостью, от которой Илия и правда едва держалась на ногах, дело не ограничивалось. Мышцы ног девочки ныли при каждом движении, равно как и спина, а на внутренней стороне бёдер и на ладонях, огнём горели мозоли.

- К чему же такая спешка? - удивился Горын.

- Эти девочки в большой беде, как и их родители, - пояснила Весна, вновь обернувшись к нему и Буяну. - Потому мы и здесь. Я должна сегодня же встретиться с бабой Дариной.

Взгляд Горына стал ещё мрачнее, а его сын вовсе опустил глаза. Весна тут же заметила это и обеспокоено спросила:

- В чём дело?

Горын пожевал губами, прежде чем ответить, и у Илии сердце ушло в пятки.

"Что-то случилось с этой бабой Дариной!" - поняла она. - "Умерла? Но если так, кто же поможет Зане?!".

От этих мыслей она чуть не расплакалась, хотя никто ещё ничего не сказал. Сказывалась страшная усталость и тревога за будущее её семьи.

- Пойдёмте-ка в дом. Что на улице стоим, как чужие? - наконец сказал Горын. - Думаю часок у вас найдётся, солнце ещё не село. Фима угостит вас луковым супом, да свежеиспечённым хлебушком, потом девочки отдохнут, а мы с тобой потолкуем.

Весна не стала возражать, но когда волхаринка оглянулась на Илию, та заметила в её глазах беспокойство.

- Разве нам не нужно скорее отправляться к этой ведунье? - спросила девочка, едва сдерживая рвущийся из горла ком паники и подступившие к глазам слёзы.

Она страшно устала и даже думать не хотела о том, что снова придётся лезть в седло. Но уклончивый ответ Горына в купе с жутким, нечеловеческим взглядом Заны, пугали Илию. Надежда ускользала, снова неопределённость ширилась в её сознании, и девочка готова была проехать этот путь ещё раз, да хоть десять раз, пока не упадёт с коня замертво, лишь бы избавиться от страха и неведения.

Весна глянула на Зану, затем снова на Илию, вздохнула и сказала:

- Горын прав, нам нужно передохнуть, хотя бы один час. До дома бабы Дарины отсюда меньше лиги пути, а дорогу к нему я найду даже в сумерках, не волнуйся.

Илия лишь кивнула. Что ей ещё оставалось?

***

- Мне всё это не нравится, - сообщил тихо Маллид Сайну, пока они наблюдали за тем, как Ломар прощается со своими собаками.

Выглядело это именно так и иначе назвать было нельзя. Ломар опустился на колено в центре загона, и трепал за ухом то одного, то другого пса, позволял им лизать себя в лицо и ластиться. Один из молодых кобелей встал на задние лапы и чуть не уронил Ломара, но тот лишь рассмеялся. Только Зоркий сидел у входа в загон и тихо наблюдал за происходящим.

- Да уж, точно, - сказал Сайн, покосившись на друга. Тот стоял, скрестив руки на груди и на его пальце блестело кольцо.

- Он действительно собрался помирать? - пробурчал Маллид хмурясь.

- Понятия не имею.

Все необходимые приготовления, которые потребовал сделать Ломар, они закончили. В центре небольшого круга, освещённого четырьмя факелами, покоился череп Арсии, рядом лежал меч Ломара, а так же кинжал, неровное, ребристое лезвие которого бело сделано из вулканическое стекла, а внутри, словно вены, едва мерцала паутина изумрудных прожилок. Кривая рукоятка его была вырезана из белой кости. Вещь некогда принадлежала Ханрису, и должна была сегодня к нему вернуться, дабы помочь сбежать из логова демонов, но Сайн не мог взять в толк, каким образом Ломар собирается это провернуть. Пришлось принять тот факт, что во всём происходящем были замешаны силы, о которых он не имел ни малейшего представление и каковых предпочитал бы никогда не касаться. Где пролегают границы возможностей этих сил - Сайн не мог даже вообразить, но искренне надеялся, что таковые имеются и их можно обозначить, а иначе... как вообще возможно будет спокойно жить дальше в этом мире, зная, сколь близко сверхъестественное может подступить к порогу его дома?

"За всё приходится платить" - вот единственное, что он знал. И цена Ломара стала ему уже понятна, а вот каковую цену придётся заплатить им, ещё предстояло выяснить.

Ломар наконец вышел из загона, и, в компании Зоркого, направился к ним.

- Пообещайте мне две вещи, - обратился он на ходу к своим друзьям.

- Мы все внимание, - с иронией откликнулся Маллид.

- Во-первых, позаботьтесь о моих псах. Этих можете раздать, - он махнул рукой в сторону загона. - Деревенские или волхарины их возьмут, может каких и себе оставите. Главное, не бросайте подыхать там, - Ломар уставился на них и дождавшись когда Сайн кивнул, продолжил: - Зоркого заберите себе. Он очень смышлёный. Твои дочери смогут позаботиться о нём, Сайн. Не отдавайте никому чужому, прошу.

- Обещаю, - сказал Сайн.

Ломар остановился у круга и оглянулся на свой дом. Смотрел на него не отрываясь с минуту.

- И ещё одно, - он подёрнул плечами, и словно постарался распрямить сгорбленную спину. В его глазах блеснула искорка злости, даже ненависти. - Когда всё кончится и вы заберёте собак, сожгите здесь всё дотла.

Он посмотрел в глаза Сайну и тому ничего иного не оставалось, как снова кивнуть.

- Темнеет, - сообщил Маллид, намекая Ломару, что пора начинать.

- Это хорошо, - сказал Ломар, проходя в круг. - Хорошо для Ханриса. Теперь он один из них, и едва ли смог бы сбежать при свете дня. В сумерках же у него будет больше шансов.

Маллид промолчал, но Сайн слышал, как он скрипнул зубами и шумно выпустил носом воздух.

Ломар снял с себя рубаху, откинул в сторону, и, оставшись голым по пояс, медленно и тяжело опустился в центре круга на колени. На спине его отчётливо виднелся уродливый кривой шрам, что шёл от правой лопатки, вдоль позвоночника вниз, и, над самым копчиком, резко изгибался в обратном направлении, оставляя отметину, более всего схожую с рыболовным крючком. Именно эта страшная рана, полученная в самом конце его службы, превратила Ломара в калеку, и глядя сейчас на неё, Сайн подумал о том, насколько же людская жизнь подвержена случаю, как одно решение, одна ошибка или успех противника, могут навсегда её изменить. Как бы он хотел, чтобы того дня не было, как и дня, когда они отыскали эти артефакты. Но, случись так, и может статься, что сегодня они оказались бы беззащитны против желтоглазых тварей. Что же из этого следует?

"Нам не дано осознать волю Властителя, пока не дойдём до конца пути" - сделал вывод он. - "Лишь дочитав книгу до последней строчки, можно понять все хитросплетения сюжета, которые задумал её автор. С нашей жизнью точно так же".

Зоркий сел рядом с хозяином, и Ломар потрепал его по загривку.

- Ну вот и всё, дружище, - сказал он, и пёс лизнул хозяина в шею. - Мы оба знали, что этот день настанет. Честно скажу, я думал, что придёт он гораздо раньше. Время отведённое нам и без того дар, за который мы оба должны быть благодарны. Теперь наши пути расходятся, но продолжатся. Мы с тобой прекрасно знаем, что ничего в этом мире не кончается, лишь меняет свою форму.

Ломар поднял глаза к затянутому тучами небу и глубоко вдохнул в лёгкие осенний воздух. И в тот момент, словно пропустил через себя всю вселенную, позволил ей наполнить своё сознание незримой и вечной сутью бытия.

- История никогда не завершится, - заключил он и, наклонивший в сторону пса, чуть опустил голову.

Зоркий сделал то-же. Они соприкоснулись лбами и так, в молчании застыли. Ветер трепал одежду и волосы Ломара, шерсть Зоркого, и заставлял плясать пламя факелов.

- Чего он там застыл? - буркнул Маллид.

- Давай просто дадим ему время, - сказал Сайн, чувствуя невероятную тяжесть на сердце и зная, что Маллид испытывает то-же, просто выражает иначе.

- Надеюсь он не заснул, - продолжал бурчать тот, но за этой раздражительностью и злой насмешкой, скрывалась боль. Оба, и Маллид и Сайн, хоть и не могли постичь природу того, что будет здесь происходит, осознавали, что Ломар приготовился к смерти. Принять это было нелегко.

Наконец Ломар отстранился от Зоркого и положил руку на череп Арсии. Через несколько секунд надписи на нём засветились и ветер рядом с ним, закрутившись в лёгкий вихрь, вдруг стал обретать форму. Это происходило столь плавно, при том так быстро, что выглядело в глазах Сайна абсолютно естественно, и лишь умом он понимал, что такового быть не может.

Призрак чернокожей, прекрасной Арсии возникший из воздуха, был сотворён из нитей сумерек, обтёсанных ветром до изящной человеческой формы, которая ожила и пришла в движение.

Арсия опустилась рядом с Ломаром. Погладила зоркого, затем спросила возлюбленного:

- Ты готов?

- Я был готов к этому с самого первого дня нашей встречи.

- Но ведь ты даже не представляешь, что будет дальше.

- Ты много мне об этом рассказывала.

- И всё же не достаточно, чтобы понять.

- Значит тебе ещё есть что мне показать, - Ломар взял её руку, прижал к своим губам, поцеловал. - Я готов отправиться за тобой в вечный сумрак.

Отпустив руку возлюбленной, Ломар поднял с земли свой меч. Некоторое время взирал на него, словно видя в отражении лезвия все те сражения, которые прошёл, всех врагов, которых одолел, и всех друзей, которых потерял.

- Битв было так много, - сказал он, поднимая глаза на Арсию. - И я готов к ещё одной.

- Да исполнится воля твоя, возлюбленный мой.

Арсия взялась за рукоять меча и резко поднявшись, выдернула его, словно доставая из ножен. Левая рука Ломара не отпустила лезвие, и Сайн увидел, как острый, наточенный сегодня же, пока они выкапывали артефакты, клинок, оставил глубокую рану на ладони Лормара. Но тот не одёрнул руку и даже не подал виду, что испытал боль. Раскрыв свою ладонь, по которой заструилась кровь, он с безразличием взглянул на рану, а затем опустил руку на череп, и тёмные ручейки крови стали сбегать по нему.

Арсия, без малейшего усилия воздела меч над головой так, чтобы острие его было направлено в небо. По стали побежали струйки крови Ломара.

- Великая Мэй! - выкрикнула она. - Ты смерть и жизнь! Ты ночь и день! Ты затмение и свет!

- Что она, Бездна их раздери, собирается делать? - напрягся Маллид.

Ломар, не убирая руку с черепа, поднял голову и воззрился на Арсию за благоговением, с каким, должно быть, в те далёкие, ушедшие времена, взирали на жрицу затмений простые смертные, чувствуя страх и восхищение пред той, которая способно коснуться мира непознанного и ведает волю богини.

- Прими в объятия свои, о Мэй, властительница смерти, ещё одну жизнь, чей угасает свет, но пылало пламя её очень ярко!

Сайну показалось, что ветер стал сильнее, и что приносит он с собой теперь совсем не привычные ему ароматы хвойного леса, полевых трав и реки. Нет, теперь ветер этот стал тёплым, и нёс с собой запахи совсем незнакомые Сайну, но, на каком-то первобытном уровне, выстраивающие в его сознании образы остывающих после жаркого дневного солнца песчаных дюн, покоящихся под куполом испещренного звёздами неба.

Арсия ловко перехватила меч так, чтобы его острие указывало прямо на Ломара. Тот не шелохнулся. Ждал этого удара, не закрывая глаз, а на лице старого война отразилось нетерпение и улыбка. Наверное поэтому Сайн не тронулся с места. Даже видя, что его другу грозит смертельная опасность, глядя на лица влюблённых он понимал, что всё сейчас идёт именно так, как было задумано.

Маллид этого не понял. Кто бы сомневался.

- Эта бестия собирается его прикончить! - выкрикнул Маллид и кинулся в круг, намереваясь прервать ритуал.

- Стой! - Сайн не успел схватить друга за руку и тогда кинулся за ним.

Арсия резко глянула в их сторону, опаляя обоих огнём власти и злобы, силы, постижимой лишь жрице затмений и смерти.

Тут же мощный порыв горячего ветра откинул Маллида и Сайна, вышвырнув их за пределы круга.

- Не смейте мешать воле Мэй и прерывать ритуал её благословения! - произнесла призрак.

Голос Арсии был подхвачен ветром и многогранно усилен, словно в унисон говорили десятки, если не сотни жриц. Вновь обернувшись на Ломара она улыбнулась, и тот улыбнулся в ответ. Искренне и открыто. А затем острый меч опустился и с лёгкостью пронзил его грудь насквозь.

Мощный порыв ветра разом погасил все факелы, и тут же стих, оставив Сайна и Маллида в темноте. Арсии в круге больше не было, как не было там и кинжала.

В загоне неистово лаяли псы, бросаясь на ограждение.

Подняв голову к небу, горько завыл Зоркий.

***

Как она могла не почувствовать этого?

"Должно быть дар оставил меня" - с горечью подумала Весна.

Ничем иным она не могла объяснить, почему смерть бабы Дарины, её наставницы, никак не отразилась на ней. Весна не ощутила даже намёка на уход старухи из мира живых. Обычный человек, конечно, не мог бы на расстоянии узнать о гибели кого-то из своих близких, а некоторые, чуть более чувствительные, но совсем не обученные мистическим знаниям, могли бы ощущать тревогу, беспокойство или невесть откуда взявшуюся печаль, но едва ли сумели бы найти объяснением этим настроениям. Однако Весна с рождения обладала куда большей связью с миром невидимым, с владениями духов и призраков, чем все кто её окружал. В шесть лет она проснулась с криком в своей кроватке, и со слезами на глазах сообщила матери, что отец умер, провалился под лёд на рыбалке. Это оказалось правдой. Через год её младший братик стал тяжело дышать, хрипеть во сне, кашлять. Весна сказала матери, что это не болезнь, а упырь - похититель детского дыхания. Она видела эту мерзкую скрюченную тварь, что приползала ночью, просачиваясь как дым сквозь стены, и садясь на горло брату, душила его, поглощая жизнь малыша. Сама она не могла прогнать тварь, та была бестелесной и не обращала на Весну никакого внимания, словно её и не было вовсе. Но она, единственная, видела упыря и когда рассказала матери, женщина тут же обратилась к бабе Дарине. Ведунья изгнала мерзкого призрака, а затем выслушала рассказа матери Весны о невероятных способностях её дочери, и сказала, что обязана взять девочку в свои ученицы, что это её судьба. Дар был с ней всегда, с самых малых лет. В ходе обучения у Дарины он многократно возрос, но даже после того, как Весна ушла с этого пути, она продолжала видеть и чувствовать вещи, которые были сокрыты от большинства живущих. Однако известие о смерти Дарины стало для неё сюрпризом.

- Померла в конце зимы прошлой, - сообщил ей Горын, когда они остались вдвоём, в просторных сенях, где пахло луком, тестом и древесиной.

"Как же так?" - недоумевала Весна, пытаясь осмыслить эту весть. - "Почему она не пришла ко мне?".

Дарина могла передать весточку, прежде чем окончательно покинуть этот мир, Весна точно это знала. Почему же не сказала бывшей ученице о своей смерти, ведь после того как Весна нашла себе замену, их отношения со старухой остались весьма тёплыми. Что-то тут было не так.

- А Тамила? - спросила она у Горына.

- Томила, - повторил тот, и Весна заметила как скривились его губы под густой бородой. - Вот уж бестия. Чем старше, тем, кажется, больше в ней яду становилось. А уж после смерти Дарины, так совсем озлобилась на нас. С чего, понять не могу. Но разве же эту чертовку спросишь, чем это мы ей так не угодили? Может сделали чего не то? Или кто другой ей обиду нанёс смертельную? Не знаю. Но совсем с нами общаться перестала. Лишь иногда на рынок явится, травами своим торговать, совсем что туча грозовая. Никому слова не молвит, а как зыркнет, сердце в пятки уходит. Мужики, на вроде меня, и те пред ней трясутся, а детишки так подавно по домам прячутся. Дарина тоже была тёткой страшной и злопамятной, с ней поссориться - беда на всю семью. Но всегда деревенским помогала, если те к ней на поклон приходили, советом мудрым, настоями, да отварами разными, ну сама знаешь, чего распинаюсь-то. Так вот Тамила не такая вовсе. Никого к себе не принимает.

Вот и ещё новость, что удивила и насторожила Весну. Конечно Тамила всегда была озлобленной будто зверёныш, и на контакт с людьми шла неохотно. Весна думала, что это пройдёт, но сколько не приезжала к Дарине и видела как Тамила взрослеет, как крепчает её дар и множатся знания, замечала, что взгляд рыси, дикой и жестокой, оставался прежним. Общались они мало, во-первых сама Дарина не позволяла ученице болтаться праздно и лясы точить с гостями, а во-вторых их и не связывало ничего, о чём говорить то? Весна была уверена, что пройдёт время, Тамила наберётся мудрости и, если не поборет, то хоть научится хорошо скрывать свою неприязнь к людям. Ведунья конечно не обязана никому помогать, в её задачи входит ограждение людей от опасностей незримых, как тот упырь, что брата мучил и прочие твари из царства призраков. Но зачастую, если местные относятся к ведунам и ведуньям хорошо и уважают их, те отвечают тем-же, лечат, помогают мудрым словом. Весна знала, что здесь люди очень чтили бабу Дарину, так отчего же ученица её так озлобилась?

"Разве что к смерти Дарины кто-то приложил руку?" - подумалось ей.

Так или иначе, Весне придётся это выяснить сегодня же. Время Заны на исходе, как и их всех. Ночной народ вернётся совсем скоро. И если не Дарина, значит Тамила пусть поможет: сначала они спасут девочку, затем найдут способ победить и желтоглазых тварей, может и Ханриса воротят. Тамилиа, конечно ещё молода, у неё может не достать сил, опыта или знаний для такой задачи, но вдвоём они обязаны справиться с этой напастью. Ну а если новоявленная ведунья прочь её отошлёт... Что же, Весна этого не позволит. Ради мужа и детей, ради соседей, ставших ей родными за эти годы, хоть и не все они её приняли, ради одной маленькой храброй девочки, чья жизнь весит на волоске и её не менее храброй сестрёнки, которая верит Весне и следует за ней, она не отступит, пока Тамила не согласится помочь.

- Мне нужно к ней, - сказала Весна, поднимаясь из-за стола.

- Ты уверена? - с надеждой на перемену её решения, спросил Горын. - Тамила совсем не такая какой была Дарина.

- Мне всё равно. Только там есть нужные знания и необходимые снадобья, чтобы спасти эту девочку. У неё почти не осталось времени.

- Я видел. - Горын опустил голову и цокнул языком. - Бедняжка. Голод мучает её, совсем разума лишает. Вот уж не ведал, что на моём веку такой недуг увижу. Твари окаянные, думал, все сгинули давно.

- И я так думала. Но объявились вот, и не где-нибудь на севере, не подле вечной мерзлоты, а здесь, на самой границе.

- Думаешь неспроста это?

- Не знаю.

- Может это южане, своим войнами бесконечными, да кровью пролитой их сон нарушили? - Он ударил ладонью о стол, словно стараясь прихлопнуть своё негодование как назойливую муху.

- Едва ли они могли, - покачала головой Весна. - Бои ведутся далеко, а в Сером Доле все эти годы царил мир и покой.

- Так кто же тогда их пробудил? Не сами же из спячки своей вековой вышли?

- Не знаю. Но обязательно выясню.

***

Луковый суп был отвратительным, но Илия опустошила тарелку за несколько минут. Их оставили в одной из комнат дома Горына, очень маленькой и тесной. По словам хозяина, это комната принадлежала одному из младших его сыновей, который сейчас работал в поле и вернутся должен был только после наступления темноты. У стены здесь стояла застеленная кровать, на которую посадили Зану, а напротив столик накрытый зелёной скатертью, с единственной стоящей на нём свечой, да табурет, и больше ничего. Горын предложил обеим девочкам лечь на кровать и подремать, но Илия не стала садиться рядом с Заной а опустилась на жёсткий табурет. И как только она это сделала, усталость навалилась на неё, буквально придавив к полу так, что создавалось ощущение будто она уже никогда не сможет подняться с этого места. Ноги налились свинцом, голова стала тяжёлой и сама собой откидывалась то вперёд, то назад.

Когда Фима, супруга Горына, - пожилая женщина, с очень добрым лицом и грустными голубыми глазами, принесла две тарелки супа и лепёшку свежеиспечённого хлеба, Илия уже спала и пробудившись, не могла сразу сообразить, сколько времени прошло, от чего сперва запаниковала, решив что они слишком много времени потеряли, или что Весна уехала без неё. Но в окно, сквозь кружевные занавеси всё ещё лился оранжевый свет закатного солнца - значит прошлого всего минут пять или десять.

- Прости, пожалуйста, я не хотела потревожить, - сказала Фима, ставя тарелки на стол. - Но Горыня сказал, что вам нужно поесть.

- Спасибо, - вымолвила Илия, потирая глаза и мотая головой в тщетных попытках сбросить с себя оковы сна.

Фима глянула на Зану, которая сидела на кровати, поджав под себя ноги, и Илия, заметив этот обеспокоенный взгляд, поспешила сказать:

- Я покормлю её.

Фима лишь кивнула, сдержанно улыбнулась и вышла.

Стараясь даже не смотреть на Зану, Илия съела свою порцию, очистив тарелку досуха и даже облизав деревянную ложку. Кажется, теперь каждая часть её тела источала удушливый запах лука, но Илии было всё равно. Закончив с обедом, утерев лицо принесённым Фимой полотенцем, и дожевав свою половину мягкой и ароматной лепёшки, девочка так и не обернулась на Зану. Знала, что должна попытаться покормить сестру, но не могла найти в себе сил сделать это. Откладывала ещё на минуту, потом ещё.

Она смотрела в окно, за которым детвора играла с одной из тех смешных собак. Пёс лаял, подпрыгивая в попытках поймать палочку, а дети звонко гоготали. Эта картина умиротворяла, позволяла Илии забыть ненадолго, в каком кошмар сейчас переживает вся её семья, и вернуться в то недавнее, но кажущееся очень далёким время, когда они и сами так играли со своими псами, теми, что отдали за них с Заной свои жизни.

Сонливость накатывала на Илию волнами. Сытость лишила девочку сил бороться. Веки стали тяжёлыми а мысли вязкими. Она моргнула, затем ещё раз, и вдруг очнулась от того, что тело, словно разом лишившись сил, став мягким как мешок, потянулось к полу. Схватившись за стол, Илия едва удержалась от того, чтобы не ухнуться с табурета. Она тут же выпрямилась и тряхнула головой. Это придало девочке бодрости, но всего на несколько мгновений. Затем снова волна усталости накрыла её, призывая откинуть голову назад, сомкнуть веки и погрузиться в сытый сон.

"Нет" - сказала себе Илия, и поднялась на ноги. - "Я не должна спать. Не сейчас!"

Рука снова коснулась щеки и она тут же ощутила приводящую в чувству боль. Ещё когда она ела, хоть и старалась открывать рот не слишком широко и жевать на другой стороне, всё же ощущала как зуд переходит в ноющую боль. Теперь же эта боль буквально обжигала щёку.

Илия почесала повязку, лишь распаляя пылающей под ней огонь, но сделала это намерено. Возможно так ей удастся оставаться в сознании и не засыпать. Затем оглянулась на Зану.

Та сидела всё в той же позе и глядела на сестру снизу вверх.

"Властитель милостивый! Сколько же она на меня так смотрит? Всё время?" - подумала Илия с ужасом. - "Она наверное ужасно голодна. Может удастся покормить её?"

Илия знала, что из этого ничего не выйдет. Ну и пусть. Просто сидеть в молчании и смотреть в глаза Заны, или не смотреть в них, но понимать, что он смотрит на неё, для Илии становилось просто невыносимо.

Сев на кровать, рядом с сестрой, она спросила:

- Ты хочешь есть?

Зана вдруг кивнула.

"Понимает меня" - возликовала Илия. - "Она вернулась!"

Конечно, это было не так. Взгляд Заны оставался всё таким же жутким и безумным. Но она, впервые за поездку, отреагировала на её слова, спокойно и чётко дав ответ.

- Я сниму с тебя повязку, но руки не развяжу, поняла? Сама тебя покормлю, хорошо?

Снова кивок.

- Но если ты опять попытаешься меня укусить, я тут же верну кляп на место. Ясно тебе? Не смей кусаться.

Пауза. Затем кивок. При этом глаза Заны продолжали буравить сестру.

- Ладно... - проговорила Илия неуверенно, и потянулась к кляпу.

Руки предательски дрожали, она была готова в любое мгновение одёрнуть их, уже представляя как Зана вцепляется ей в пальцы и с хрустом их откусывает. Но этого не случилось. Илия сняла кляп, после чего Зана лишь почмокала потрескавшимися, бледными губами и сглотнула. Кажется её рот был полон слюны.

Стараясь не спускать с сестры взгляда, Илия потянулась к тарелке на столе и осторожно взяла её. Наполнила ложку луковым супом и дрожащей рукой поднесла к губам Заны. Те не разомкнулись.

- Ну же, давай. Ешь.

- Не хочу... - проговорила она, едва шевеля языком.

- Я же спросила, и ты ответила, что хочешь есть.

- Не это...

- А что же, тогда? - Илия вернула ложку в тарелку. - Может хочешь лепёшку?

- Тебя... - прошипела Зана.

Илия ощутила как дрогнула её рука, держащая тарелку, на юбку вылилась значительная часть супа. Она тут же вскочила, но не от того, что облилась, а просто чтобы оказаться подальше от Заны.

Она вернула тарелку на стол, сама отошла к стене и вытерла облитую супом руку о свою юбку, спереди которой уже расплылось тёмное, жирное пятно.

- Что ты такое говоришь? - спросила она у сестры, вжимаясь в стену и жалея, что комната такая маленькая. Каких бы размеров она ни была, Илия готова была использовать всё пространство, чтобы оказаться как можно дальше от сестры, но здесь их разделял всего один шаг.

Илия даже глянула в сторону двери, со стыдом осознавая, что всерьёз рассматривает идею бегства от Заны.

- Я... хочу... есть... тебя... - повторила Зана, кривя губы и делая большую паузу между словами.

- Так нельзя, - дрожа всем телом пробормотала Илия. - Зачем же?

- Он... так сказал...

- Кто?

- Он...

- Кто тебе это сказал?! - взвизгнула Илия.

- Он...

Повисло молчание. в пространстве между сёстрами гасли лучи закатного солнца, наполняя комнату тенями. Девочки не спускали друг с друга глаз.

- Он... - вдруг вновь заговорила Зана. - Постоянно... говорит... со мной...

- Что он говорит?

- Я... должна... есть... Теперь я... одна... из них...

- Это не так! - закричала Илия. - Ты одна из нас. Ты моя сестра. Ты дочь Зана и Шанты. У тебя есть семья. Помнишь нас?! Тару? Ризу?

- Не... важно... Всё это... не важно... Ночь... зовёт меня... Я... должна уйти... Должна... есть... Хочу... есть... тебя... Всех... вас...

По щекам Илия вновь побежали слёзы.

"Ей не помочь" - поняла вдруг девочка, глядя в эти голодные, полные безумной злобы глаза, слыша сдавленный, хриплый голос сестры, словно кто-то другой говорил её устами, но совсем чужим голосом. - "Ей уже не помочь. Слишком поздно. Всё кончено".

Илия сползла по стене на пол, прижала колени к груди, обхватила их руками. Тело стали содрать рыдания. Она больше не могла выносить всё это. В ней просто не осталось сил. Были ли они когда-то, или она лишь возомнила себя сильной, вообразила, что сумеет вынести всё это, а на самом деле должна была остаться дома, с родителями и сёстрами? Она не такая как Весна. Даже не такая как Зана, какой сестра была до постигшего её недуга. Зана бы смогла выдержать такой путь и весь это кошмар, она воин, как отец. А Илия чувствовала себя в тот миг лишь глупой девочкой. И что с того, что старшая? Сейчас это уже не важно. Сестру ей не спасти. Никого не спасти, даже саму себя...

Такой её и нашла Весна, войдя в комнату. Сидящей у стены и рыдающей. Одновременно жалеющей и ненавидящей саму себя. Волхаринка опустилась рядом, мягко погладила по голове, затем обняла. Позволила ещё какое-то время поплакать, затем чуть отстранилась и сказала:

- Ну всё. Всё, моя милая. Ты должна успокоиться. Нам нужно отправляться в путь, пока солнце окончательно не село.

- Прости меня, - проговорила Илия утирая слёзы, и не зная, у кого просит прощения, у Весны или у Заны.

- Ничего. Я всё понимаю, - женщина добро улыбнулась. - Ты устала. Слишком много тревог для одной девочки. Слишком долгий и тяжёлый путь. В твоих слезах нет ничего предосудительного и тебе не за что извиняться, Илия. Но сейчас тебе нужно собраться, взять себя в руки. Сумеешь?

Илия глянула на Весну, всхлипнула, но уверенно кивнула.

- Я в тебе не сомневалась, - сказала та.

Обе поднялись с пола.

- Как щека? Болит?

- Немного, - соврала Илия. Рана под повязкой полыхала.

- Давай перевяжем тебя.

- У нас нет времени, - запротестовала она, но Весна положила руку Илии на плечо и мягко но настойчиво усадила её на табурет.

- На это есть. Я всё сделаю быстро. Затем в путь.

***

Они неслись сквозь пространство на крыльях могучего ветра. Мчались разрывая мрак. Арсия держала за руку Ломара, а он прижимал к груди обсидиановый клинок, стиснув в кулаке его рукоятку. Не было больше боли, и осознание, что она больше никогда её не почувствует, было сродни наркотическому дурману. Не вернутся больше и краски, весь мир вокруг стал пепельно серым - но это он переживёт. Вкус не вернётся тоже, и он немного пожалел, что не съел напоследок яблока, не отведал крепкой браги или вина. Он будет скучать по этим вкусам, хотя, уже сейчас ему казалось, что он начал их забывать. Пропал холод и тепло исчезло тоже, теперь и их старому воину никогда больше не испытать. А тело наполнила такая лёгкость, словно сама земля более не желала тянуть его к себе, цепь порвалась и он, как сорваный с ветви листочек, понёсся прочь, увлекаемый ветром смерти - самой могущественной стихией всех существующих миров. И там, куда он направляется, ни вкус, ни цвет, ни температура, и уже тем более боль, ему были не нужны. Они лишь якори, что держали его дух прикованным к земле. Теперь он освободился, став мыслью, вспышкой света во тьме, свободной и мимолётной. И плевать было Ломару на все те чувства, которых он лишился, ведь у него осталось самое важно - любовь.

Его любовь неслась впереди, держа Ломара за руку. И пусть прикосновение её не было осязаемо, оно было ощутимо, заставляло всё его естество трепетать в некой эйфорическом порыве. Она громко хохотала, летя сквозь пространство иной, не материальной вселенной, и этот раскатистый счастливый смех, ярко горящей стрелой радости передавался ему, как раньше передавался звук, тепло и холод, свет и прикосновение. Теперь он не мог видеть, не мог обонять, слышать и чувствовать, однако мир перед ним всё же имел свой образ, хоть и размытый, серый. Он начинал постигать его по новому, голыми эмоциями. Словно всю жизнь прожил в коконе из чувств, которые мешали ему понять саму суть вещей. Теперь же кокон этот сгнил и рассыпался, и вот он оказался в том мире, что куда древнее покинутого, куда больше и разнообразнее, ведь на место шести ограниченных органов чувств пришло бессчётное количество ментальных ощущений, какие он прежде никогда не испытывал.

Но вот, через бессчётное количество времени, или может через одно единственное мгновение, их полёт стал замедляться, ветер стихать, а мир обретать чёткость. И вот воин и жрица остановились, одновременно резко и плавно, словно вообще никуда не летели. И хоть Ломар не чувствовал поверхности под своими ногами, всё же легко понимал где верх и низ, без труда ориентировался в пространстве.

- Мы на месте, - сказала Арсия.

Ломар огляделся по сторонам. Окружение осталось всё таким же чёрно-белым, словно бы кем-то нарисованным, неестественным, слегка подрагивающим, как отражение в поверхности воды. Будто стоило лишь подуть ветру, и по миру пойдёт рябь, а уж если кто-то кинет в него камень, так и вовсе окружение рассыпется брызгами. Но пока оно удерживало свою целостность, и Ломар обнаружил себя на крутом склоне горы. Внизу лежал хвойный лес.

- Твой друг там, - Арсия указала на чёрный зев пещеры, в скале за его спиной.

Ломар кивнул и, не теряя времени направился в ту сторону.

- Прежде чем мы туда войдём, прошу, ответь мне, - попросила Арсия, и Ломар обернулся на жрицу.

- Ты правда веришь, что сумеешь его спасти?

- Как ни во что другое, - ответил Ломар честно.

- Хорошо, - кивнула Арсия. - Ведь только твоя вера в друга сможет ему помочь.

- Тогда, Ханрис, считай, что уже спасён, - Ломар улыбнулся и Арсия ответила тем же, показывая, что готова следовать за ним.

Возлюбленные шагнули во мрак пещеры.

- Он знает, - сказала Арсия, когда они с Ломаром стали спускаться по наклонному коридору вглубь горы.

- Кто? Ханрис?

- Нет. Шаман. Он почувствовал нас. Нужно спешить.

***

Ханрису снился лес. Огромный, бесконечный. Стволы деревьев уходили в чёрные небеса. Меж этих могучих стволов блуждали тени разных, незнакомых ему зверей. Но они, как и сам лес, мало занимали Ханриса. Бросаясь от одной тени к другой, он искал здесь кого-то очень важного для себя, но кого именно - не помнил. Весна, Никам, Лилейн. Три имени, которые он выкрикивал в густой туман, окутывающих этот громадный лес, не понимая, что они значат, но едва не плача, впадая в панику от того, что не получал ответа. И он кричал снова, и снова, и снова. Срывая голос до хрипоты. Разрывая горло, он звал тех, кого не помнил, но в ком отчаянно нуждался.

А затем он проснулся, резко, словно его окатили ледяной водой.

- Никам! Лилейн! - выкрикнул он, вскакивая, и эхо этого крика угасло где-то в глубине пещеры.

Он кричал наяву, не во сне, но не это послужило причиной его пробуждения. Было что-то ещё. Некое постороннее вмешательство. Он точно знал это, буквально ощущая рядом чье-то присутствие. Ханрис стал оглядываться по сторонам, припав к земле, подобно зверю, готовый отразить внезапную атаку. Но никого не увидел. Обоняние и слух так же не улавливали никого, кто собирался бы атаковать его. Он находился здесь один, окружённый только разорванными трупиками летучих мышей, чья кровь уже высохла на его руках и губах, превратившись в корку.

Но стоило только ему успокоиться, как вдруг:

- Ханрис, - донёсся до него тихий шёпот, словно занесённый в пещеру лёгким дуновением ветра, столь призрачный и неуловимый, зыбкий, словно и не существовал вовсе. Однако раздался снова, почти сразу: - Ханрис. Друг мой.

Этот голос будил в Ханрисе некие воспоминания. Нет, не воспоминания даже, а скорее чувства, пережитые когда-то давно, в иной жизни. Тёплые чувства абсолютного доверия к обладателю этого голоса.

- Ханрис, иди ко мне.

Не теряя бдительности, присущей зверю столкнувшемуся с чем-то ему незнакомым, а следовательно потенциально опасным, Ханрис всё же пошёл на этот голос. Не мог не пойти, ведь в груди у него бушевал ураган чувств, пережитых когда-то, и теперь распирающих его изнутри, подступающих комом к горлу, готовых вырываться из него ни то криком, ни то плачем, ни то именем обладателя этого голоса. Но шёл он медленно, осторожно, готовый отпрыгнуть от внезапной атаки или самому атаковать противника, если тот окажется нерасторопным.

За поворотом пещеры однако, он не обнаружил ни врага ни друга, а только лежащую на камнях, до боли знакомую ему вещь - старинный обсидиановый кинжал. Лишь мельком взглянув на него Ханрис вспомнил войну, вспомнил лязг металла о металл, вспомнил крики солдат. Этот кинжал был при нём во множестве битв и не раз спасал ему жизнь. Как же давно он не брался за его рукоять. И ведь думал, что никогда уже не возьмётся. Ханрис вспомнил, отчётливо и ярко, как сам положил этот кинжал в тяжёлый сундук, к ещё трём вещам далёкой древности. Вспомнил, как кто-то, может и он сам, опустил этот сундук на дно ямы, и как кто-то другой, а может и он сам, стал засыпать его землёй. Ханрис вспомнил, о чём думал в тот момент. Он не жалел о потерянной силе, не жалел о невероятно дорогостоящей вещи, а лишь о приятном ощущение теплой костяной рукояти в своей руке. Как хорошо кинжал лежал в ладони, словно был создан специально под него. И как уверенно он сам себя чувствовал, когда держал его в руке. Вот о чём тосковал Ханрис не только в день, когда эта вещь была похоронена, но и все последующие годы, когда память, по той или иной причине, возвращала его к этому оружию. Иногда ему даже снилось, что он вновь держит кинжал в руке. Оставленный клинком отпечаток на его душе не зажил, словно от неё оторвали часть и заперли в том ящике. Но он так-же помнил, как пообещал кому-то, что больше не коснётся этой вещи, и все эти годы Ханрис держал слово. Держал бы и до самой своей смерти, но теперь уже его кинжал не покоился в земле. Вот он, лежал прямо перед ним. Стоит ли теперь сдерживать себя узами той клятвы?

Не думая о том, как оружие здесь оказалось, Ханрис потянулся к нему потакая звериному желанию обладать.

"Хочу вновь взять его в руку!" - сказал он себе, не испытывая никаких угрызений совести. - "Хочу снова ощутить его силу!"

Пальцы Ханриса коснулись рукояти и на коже вновь появилось знакомое покалывание. Кинжал просыпался, приветствовал его.

- Ну здравствуй, старый друг, - проговорил он, стискивая в ладони костяную ручку.

Покалывание распространилось вниз по кисти и предплечью, к локтю.

- Помнишь меня, да? - Ханрис улыбнулся, разглядывая обсидиановую рукоять, внутри которой прожилки начинали проступать чётче и светиться всё ярче.

- Ханрис, - услышал он голос перед собой и резко отпрянул, перехватив кинжал поудобнее и приняв боевую стойку.

Перед ним, в пещере стояли двое. Мужчина и женщина странной, экзотичной наружности. Её Ханрис не знал, а вот мужчина был ему хорошо знаком, стоило лишь бросить взгляд на его лицо.

- Ломар, - вымолвил Ханрис, наконец понимая, кому принадлежал звавший его голос.

Ломар - его боевой товарищ. С ним битв Ханрис прошёл много больше, чем с этим кинжалом. И кажется, сейчас, в одно мгновение он вспомнил их все. И не только битвы, но и долгие походы, и военные лагеря, и солдатские гулянки. Столько всего было связано с этим человеком.

Ханрис улыбнулся ему теплее чем кинжалу.

- Вижу, ты узнал меня, дружище. - Ломар тоже улыбнулся в ответ, но в его улыбке сквозила грусть, даже жалость.

- Узнал, - закивал Ханрис и, обнаружил вдруг, что стоит на полусогнутых, готовый то-ли кинуться вперёд как кот, то-ли бежать, с согнутой спиной и вытянув перед собой клинок.

- Я не причиню тебе вреда, дружище, - сказал Ломар, заметив замешательство на лице друга.

Ханрис выпрямил спину и встал в полный рост, так же, как стоял пред ним Ломар.

"Так стоят люди, они не припадают к земле как звери".

И стоило только данной мысли появиться в его голове, как вдруг он вспомнил всё, что с ним произошло за последние дни. Он вспомнил кем является. Вспомнил, с резко опалившей грудь болью, что значат для него имена: Весна, Никам, Лилейн. Наваждение спало.

- Ломар? - он вновь удивлённо взглянул на друга.

Теперь он понимал, что его старый боевой товарищ выглядит сейчас совсем иначе. Пред ним стоял другой Ломар, не искалеченный войной, молодой и сильный. Но разве такое преображение было возможно? Ведь время не может идти вспять.

- Я рад твоему возвращению, друг мой.

- У нас мало времени, - прошептала на ухо Ломару женщина.

- Как такое возможно? Ты же... - Ханрис не нашёл нужный слов.

- Это долгая история, дружище. И сейчас совсем не время её рассказывать. Тебе нужно как можно скорее бежать отсюда.

Ханрис огляделся по сторонам, словно впервые увидел эту пещеру. Ох если бы оно было так. Но он помнил всё что здесь произошло. С невероятным стыдом он вспомнил, как сломался, как пытался бежать и не сумел, и с каким звериный, недостойным человека упоением утолял свой противоестественный голод. Эти воспоминания разом лишили его радости, при виде друга и наслаждения от вновь обретённой вещи. Он вспомнил, кем является теперь, и это придавило его волю тяжким грузом.

- Они меня не отпустят, - сказал Ханрис сокрушённо.

- Мы тебе поможем, но нужно спешить. Пойдём же скорее к выходу.

Ханрис не двинулся с места. Ему вспомнилась та боль и тот необузданный голод, которые вызвал в нём рогатое чудовище. Он больше не хотел испытать их. Да, что уж там, он откровенно боялся испытать их вновь.

- Я теперь в его власти, - произнёс Ханрис. - Слуга демона.

- Мы служили только Королю Мареку. Помнишь это?

- Конечно помню.

- А помнишь ли ты, что наша служба была окончена? Десять лет, и мы свободны. Немногие прошли весь этот путь до конца, но мы смогли. Теперь мы полноправные Готхолы, свободные люди и первые поселенцы в Сером Доле. Помнишь?

- Да, но...

Ломар перебил его, продолжая вою пылкую речь:

- Когда нам дали свободу, ты первый сказал, что больше никогда не будешь служить никому, кроме себя самого. Помнишь?

- Помню! - рявкнул на него Ханрис, взбешённый не словами друга, а стыдом и отвращением к тому жалкому, безвольному существу, каким теперь стал.

- Так вот ты солгал в тот день.

Охотник воззрился на Ломара с удивлением. Лицо того оставалось невозмутимым.

- Да, да. Ты вновь попал на службу.

- Не на службу я попал, а в рабство, ты что не понимаешь?!

- Не думал, что семейная жизнь твоя столь тяжела, - сказал Ломар, и после этих слов в пещере повисло густое молчание.

- Что? - наконец переспросил Ханрис, так и не сумев понять, к чем клонит друг.

- Твоя семейная жизнь, друг мой, настолько тяжела, что ты зовёшь её рабством?

Снова пауза. На лице Ломара появилась улыбка. Уже не такая скорбная и печальная, скорее озорная. В глазах заплясали весёлые огоньки.

- При чём тут моя семья?

- Как же причём, Ханрис? Разве не ей ты служишь все последние годы? Разве не жене и детям ты отдаёшь всё свое время и заботу, разве не об их сохранности печёшься? Ну чем не служба? А ты наверное решил, что я говорю про это чудище пещерное? Нет, друг мой, уверен, оно не имеет столь сильной власти над тобой. Долг перед своей семьёй и любовь к ней, вот единственная власть, которую ты можешь признавать. Разве не так, ответь?

"Так. Так! Конечно так!" - понимал Ханрис. Его друг был абсолютно прав. Не демону, а семье он обязан, и теперь...

Всё тело Ханриса резко сковала боль. Живот скрутило. Он упал на колени, едва дыша и утробно хрипя.

"Ты мой, Ханрис!" - вновь зашипела тварь у него над ухом. - "Ты наш, Ханрис! Ты один из нас, Ханрис!"

- Катись в Бездну! - рявкнул он, так громко, сколько достало сил, давясь при этом горькой, желчной слюной.

"Тебе не уйти от нас, Ханрис!"

- Катись в Бездну! - повторил он, и оглянулся.

Рогатый монстр стоял прямо над ним, сверкали во тьме его жёлтые глаза. Ханрис хотел было вонзить в него свой кинжал, прямо в сердце, или лучше в голову, так вернее. Прямо в один из этих жёлтых глаз, чтобы тот погас навсегда. Но он не мог пошевелиться, не мог оторвать руку от пола, спазмы боли едва не гасили его сознание. Он держался из последних сил.

"Весна! Никам! Лилейн!" - снова стал произносить мысленно эти имена Ханрис, клянясь себе, что больше никогда не забудет, какое значение они для него имеют.

"Ты один из нас, Ханрис! Тебе не уйти, Ханрис!"

- Отпусти его! - сказала женщина, выступая вперёд.

"Уйди прочь, Ведьма!" - зарычал на чужестранку демон. - "У тебя нет запаха, Ведьма! У тебя нет плоти, Ведьма! Силы у тебя тоже нет, Ведьма! Ты лишь туман, Ведьма!"

- Я служу Мэй, богине смерти, Шаман! - проговорила женщина и властный, громкий голос её прокатился по пещере.

"У смерти нет власти над нами, Ведьма! Мы живём вечно, Ведьма!"

- Никто не живёт вечно. Поплатись же за свою ошибку!

И прислужница смерти резко ринулась вперёд, сорвалась с места, не сделав и шага, будто бы взлетела, или была подхвачена мощным порывом горячего ветра, пронёсшегося по пещере. Она снесла шамана, и утащила его вихрем прочь, во мрак, исчезнув там сама.

Ханрис вдруг ощутил, что оковы боли спали. Голова закружилась от резкого освобождения. Конечности вновь слушались, но дрожали, как после долгого бега. Он принялся сплёвывать вязкую слюну, и тут кто-то схватил его за запястье и потянул вверх. То был Ломар. Он резко поставил Ханриса на ноги.

- Тебе нужно бежать отсюда как можно скорее! - крикнул он. - Чем дальше ты от этого чудовища, тем меньше у него над тобой власти. Бежим же, пока Арсия сдерживает его!

И они ринулись по тёмным тоннелям, Ломар впереди, Ханрис чуть позади. Поворот, ещё один, и Ханрис вновь стал всё отчётливее различать запах свободы. Но и стражи были на месте. Однако теперь в его руках имелось оружие, да ещё какое.

Тварь выскочила справа, но прежде чем она появилась, Ханрис отчётливо ощутил как задрожал в его руке кинжал, указывая на опасность, и безошибочно понял, откуда и как именно нападёт зверь. Он отступил на шаг и пригнулся за миг до атаки врага. Когтистая лапа разорвала воздух у него над головой, а Ханрис тут же вонзил кинжал в подмышку твари. На руку хлынула кровь, и он резко выдернул лезвие. Снова дрожь рукояти, и он без труда ушёл от атаки второй твари, которая, вместо Ханриса, отскочившего назад, ударила лапой первого монстра, располосовав тому морду.

Тут в бой вступил Ломар, который ворвался ровно между двумя монстрами, и оттолкнул обоих с такой силой, что и первая и вторая тварь отлетели к противоположным стенами.

- Тебе нужно убегать! - завопил он, оборачиваясь на ошеломлённого Ханриса. - Сейчас же!

Первая тварь пришла в движение, и Ломар кинулся к ней, навалился, голыми руками прижав к стене. Монстр завопил. Ханрис услышал как ломаются его кости. Монстр задёргался в мощной хватке человека.

Вторая тварь тоже зашевелилась, и тут же опомнившись, Ханрис ринулся к ней. Монстр наотмашь попытался ударить его лапой. Охотник ловко извернулся, теперь он не уступал чудовищам в скорости и реакции, и вонзил кинжал монстру прямо в шею. Всё же не успел увернуться снова и когти располосовали его спину.

Выдернув кинжал, Ханрис перекатился в сторону выхода, и вновь встал на ноги. Один монстр умирал, держась за горло и барахтаясь в собственной крови, второй был прижат к стене и страшно выл, но, видимо, Ломару не удавалось добить его. Тогда Ханрис подскочил к чудовищу и полоснул кинжалом ему по горлу.

Ломар отпустил трясущуюся тушу и та упала на пол. Из зева пещеры раздались новые вопли. Твари очнулись ото сна и все, сколько бы их там ни оставалось, мчались прямо сюда.

- Беги же! - закричал на Ханрису Ломар. - Чего ждёшь, дурак?! Мои силы на исходе. Я задержу их, но совсем ненадолго!

- Как же так? Я не уйду без тебя!

- Ты что, ничего не понял, Ханрис? Я давно уже мёртв. Разве мог бы иначе появиться здесь в таком виде?

Охотник промолчал, лишь вновь с ног до головы оглядев Ломара и отчётливо понимая, что всё же есть законы мироздания, которые никакими древними артефактами не изменить. Время не повернуть вспять.

- Дошло теперь?! Я пришёл помочь тебе. Но силы кончаются, энергия принесённой жертвы на исходе. Скоро я растаю как дым и уже ничего не смогу сделать этим тварям.

- Я не понимаю... О какой жертве ты говоришь?

- Спроси Маллида и Сайна, когда встретишь их. А сейчас беги прочь, если ещё хочешь увидеть свою семью!

Ханрис хотел. Желал больше всего на свете. Но всё же он позволил себе промедлить ещё мгновение. Ещё одно мгновение он смотрел на Ломара, стараясь запомнить друга таким. Ханрис уже понял, что больше никогда его не увидит, и от того защемило сердце.

Затем он всё же развернулся и ринулся прочь из пещеры. Свобода была за поворотом. Ещё десяток шагов, и вот он выкатился из чрева горы, под свет звёзд в иссиня-чёрном ночном небе. Мир снаружи встретил его десятками знакомых и совершенно новых ароматов, встретил разносящим их ледяным ветром и снегом, лежащим среди камней. Ханрис понял, что оказался где-то очень высоко. Возможно, он никогда не забирался так далеко в горы. Но лишь глянув на небо, а затем на лес, лежащий внизу, он понял, в какую сторону должен двигаться чтобы попасть домой. И он кинулся прочь от пещеры.

"Ты один из нас, Ханрис!" - завопил в голове голос рогатого демона.

Вновь свело живот, вновь появился голод, но они уже не имели той силы, и не могли остановить Ханрис.

- Весна! Никам! Лилейн! - выкрикивал он вслух имена, заглушая своим голосом рёв беснующегося демона. - Весна! Никам! Лилейн!

***

Дорога до дома ведуньи вела через лес. Проводить до туда Весну с дочерьми Сайна вызвался Буян. Поехали на повозке, чему Илия была несказанно рада, а своих усталых лошадей остывали у Горына. Зану уложили на сено, вновь заткнув рот кляпом и привязав верёвкой к одному из бортов. Весна села спереди, рядом с мужчиной, а Илия забралась в повозку к сестре, но отодвинулась от той как можно дальше. И так двинулись в путь. А Горын, вышедших попрощаться, долго смотрел им вслед, молча, не шевелясь и не отводя глаз. Смотрел так, словно отправлял их на смертный бой, или будто надеялся, что они передумают и вернуться. Илия взирала на его удаляющуюся фигуру, пока та не скрылась за деревенскими домами и думала, увидит ли она когда-нибудь ещё этого человека?

Пока ехали через поле, солнце дарило им свои прощальные лучи, постепенно скрываясь за горами, словно прячась, сбегая, не желая видеть того, что будет происходить дальше. И так совпало, что как раз когда они добрались до леса, последние лучи светила померкли, оставив мир тонуть в вечерних сумерках. В небе уже бледнел почти полный диск Рунона, а с другой от него стороны зажглись несколько звёзд. Заметно похолодало, и Илия, пересилив страх, укрыла Зану шерстяным одеялом, которое дала им Фима, по самое горло. Сестра, кажется уснула, тяжело, с хрипением дыша.

Чем дальше они углублялись в лес, тем тревожнее становилось у Илии на душе и тем темнее становилось вокруг. Она не раз бывала в лесу с отцом, пару раз и ночевала с ним у костра, и никогда не боялась чащи, но здесь, в Волхарии, хоть и совсем не далеко от их дома, всё же лес был иной. Гуще, словно-бы древнее, в нём ощущалась некая мрачная и пугающая тайна. Священный Лес. Именно теперь Илия начала понимать, почему волхарины именно так именуют своё край.

Буян зажёг фонарь на своей повозке, что покачивался и скрипел, подвешенный на небольшой жерди. Но его дрожащего, жёлтого света едва хватало чтобы осветить узкую лесную дорогу, петляющую меж могучих дубов и сосен. В лесу же было не видно ничего дальше двух-трёх шагов за стволами у тропы. Могучие древа склонили свои ветви на дорогой так низко, что едва не касались голов сидящий спереди волхарин, а иногда тем всё же приходилось пригибаться.

Где-то во мраке заухала сова, затем какой-то зверь протяжно и визгливо залаял вдали. Это лес был полон неведомой жизни, сокрытой в тенях.

- Илия, погляди-ка, - обратилась к ней Весна через плечо, и девочка, вздрогнув, стала озираться по сторонам.

- Вон там, смотри, - женщина указала рукой куда-то вправо от дороги, и присмотревшись, Илия поняла, что одно из деревьев, одиноко стоящее на небольшой поляне, и не дерево вовсе. У него не было ветвей и ствол слишком ровный. Но что это именно такое, девочка понять не могла.

Однако не успела она спросить у Весны, что видит перед собой, как так потянулась к фонарю и повернула его свет в сторону этого странного ствола. И тогда Илия поняла, что перед ней тотем. Высотой в четыре человеческих роста, не меньше, он стоял в самом центре поляны. На гладком стволе была вырезана голова волка, с большими ушами и обрамляющим её шерстяным воротником.

- Это наше священное место, - сказала Весна, отпуская фонарь и оставляя его качаться на жерди. - Мы не ходим в церкви, как вы, не строим храмов в черте поселений. Только в лесу можно обратиться к Серебряному Волку. И только при свете Рунона.

- Почему? - спросила Илия, продолжая глядеть на тёмный силуэт тотема, ощущая одновременно благоговение и страх перед чем-то древним и диким.

- Потому что Серебряный Волк живёт там, наверху. Купается в лучах Рунона, и только в его свете может видеть, что происходит у нас, внизу.

- Значит ему нельзя молиться дома?

- Нет. Строго говоря, мы и не молимся ему. Я имею в виду, что у нас нет заученных молитв и песнопений, как у Церкви Властителя. Но если мы хотим обратиться к своему покровителю, нам следует прийти ясной ночью в одно из таких мест, и поговорить с ним. Рассказать, не кривя душой, что нас тревожит, поведать о наших мечтах, надеждах и страхах, может быть робко попросить помощи.

- А кто вас слушает?

- Серебряный Волк, конечно.

- Нет, я не то имела в виду, - Илия задумалась, стараясь подобрать нужные слова. - Ну, когда мы с отцом приходим в церковь, пастор Тарон слушает наши исповеди, наставляет, даёт советы.

- Ты спрашиваешь, есть ли у нас пастыри и клирики?

- Угу.

- Нет. Нам они не нужны. Старики передают молодым истории и сказки о Серебряном Волке и деяниях его. И если нам нужен совет, мы отправляемся к ним, тем кто прожил долгую жизнь и многое повидал, или к ведунам и ведуньям, знакомым с сокрытыми от простых смертных силами. Но нет никого, кто стоял бы между волхарином и Серебряным Волком, никого, кто нарекал бы себя гласом его. Так же, как нет и писаний, нет молитв, которые нужно заучивать, нет и пастырей, что ведут нас. Есть лишь лес и его покровитель. И мы, заблудшие дети его. И если волхарину нужно исповедаться, он приходит в священное место и говорит со своим богом наедине.

Илия чуть не сказала, что это очень странно, но сдержалась. С малых лет отец учил её молитвенным песнопениям, возил в церковь на паствы, объяснял десятки правил, которым нужно следовать, чтобы Властитель Циклов был тобой доволен, чтобы слышал тебя и хранил. Но волхарины, кажется, в таковом не нуждались.

- Как же вы узнаете, что делаете всё правильно? - наконец спросила Илия.

- А мы не можем сделать неправильно, - ответила Весна. - Если душа человека черна, если он совершил много плохих деяний, сколько бы не просил, Серебряный Волк останется глух к его мольбам. Если же вёл честную жизнь, уважал соседей, помогал им, чтил лес и чужую жизнь, даже самую малую, то покровитель обратит на него своё внимание. И здесь не нужен никто, кто бы это разъяснил. Всё ясно и так, разве нет?

- Наверное, да, - протянула Илия. - Но иногда... всё намного сложнее.

Весна обернулась и посмотрела на девочку, словно дивясь тому, что Илия в своём возрасте выразила такую глубокую мысль. Затем мягко улыбнулась уголками губ и кивнула.

- Это правда. Иногда очень сложно понять, где белое, а где чёрное. Может и нет их вовсе. Но это всё людское, понимаешь? Серебряный Волк не должен помогать нам разбираться в этом. Он зверь, хоть и бесконечно мудрый. С людскими же смятениями нам приходится разбираться самим. В том и есть наше бремя, наказание за ошибку.

- Какую ошибку?

- За то, что стали людьми.

- Как это? - удивилась Илия, привыкшая считать, что люди всегда таковыми и были.

- Мы верим, что наши предки были волколаками, - просто ответила Весна, окончательно сбив тем Илию с толку.

- Но... Не понимаю, разве так может быть?

- Может конечно. Но чтобы ты поняла это, я должна буду рассказать тебе историю Серебряного Волка и Священного Леса.

- Расскажи, - тут же попросила Илия, не только потому, что действительно хотела её узнать, но и потому, что ей просто нравилось говорить с Весной, тем самым отвлекаясь от обступившего их со всех сторон тёмного леса и лежащей рядом Заны.

- Ну хорошо. Я постараюсь изложить всё кратко.

Илия устроилась поудобнее, подтянув под себя ноги, и приготовилась слушать. Колёса телеги скрепили, лошадь фыркала впереди, над головой раскачивался фонарь, а лес вокруг словно дышал, когда сквозь листву пролетали порывы ночного ветра, и говорил сам с собой, используя для того шорохи ветвей, стоны могучих стволов, а так же голоса ночных зверей и птиц.

- Серебряный Волк создал этот лес, - начала Весна, после небольшой паузы. - Он был сыном Рунона, частью его серебряного света, бесплотной и вечной, как все звёзды на небе. Как и отец, он жил в обоих мирах сразу, в нашем мире, и в том, где обитают духи и призраки, в незримом мире. Задачей Рунона было своим сеянием строить преграду меж этими мирами, не позволяя им соприкасаться. Но Серебряного Волка всё больше тянул к себе наш мир. Так он был прекрасен, так интересна здесь казалась ему жизнь, со своими страстями и страхами, коих не было в мире духов, ведь не было там ни смерти, ни любви, лишь вечность. И пожелал сын Рунона большего, чем давал обоим мирам его отец, равнодушный и спокойный, молчаливый страж. Его сын возжелал дарить не только холодный бледный свет, да следить с небес за течением кратких как миг жизней внизу. И, приняв обличаемые гигантского волка, чья шерсть соткана из тонких серебряных нитей света, дабы мочь существовать здесь, он спустился. Но тогда наш мир был во власти ночного народа, желтоглазых демонов.

- Тех, что на нас напали?! - воскликнула Илия, перебив Весну.

- Да, их. Эти твари были ненасытны. Весь мир жил в страхе перед ними. И, конечно же, они не желали его отдавать новому покровителю. Тогда Серебряный Волк вступил с ними в ожесточённый бой. Долга шла та битва, многие, многие годы. В итоге, чтобы одержать победу, Серебряному Волку пришлось нарушить законы мироздания, которые хранил его отец, и тогда впервые наступил день. Свет солнца прогнал всех демонов прочь, в Вечную Мерзлоту, где тьма никогда не рассеивается, и где нет никакой жизни вовсе, лишь смерть и холод. Такой ценой далась ему победа.

- Но это же хорошо, разве нет? - спросила Илия. - Солнце взошло и демоны сбежали.

- Так может показаться на первый взгляд, да. Днём светло, и нет кошмаров, что подстерегают во мраке. Но и Рунон не может светить, верно? Значит днём граница между двумя мирами истончается. И призраки из мира духов могут проникнуть в наш мир и навредить смертным. Так вот, уничтожение одной напасти, привело к появлению новой. Это учит нас неоднозначности бытия, понимаешь? Не всегда то что кажется на первый взгляд плохим, или хорошим, является таковым. В каждом выборе есть две стороны.

- Понимаю, - кивнула Илия.

- Я рада, что смогла донести тебе эту мысль. Ну, так или иначе, в лучах солнца и с уходом ночного народа, лес расцвёл пуще прежнего и наполнился новой жизнью. Но Серебряный Волк не мог существовать в этом мире, солнце губило его, лишая связи с отцом. Так что он должен был вновь вернуться к Рунону, иначе погиб бы. И перед уходом он оставил в Священном Лесу своих потомков, волколаков, дабы те не позволяли возвратиться ночному народу и оберегали Священный Лес. И долгое время так оно и было, пока один из волколаков, мудрый и сильный вожак, Черноокий, не обратился к своему отцу с такой речью: «О, великий и мудрый правитель. Мы служим тебе верой и правдой бессчётное число лет и зим, и готовы прослужить ещё столько же, а затем снова, ведь служба это нам в радость. Но, господин мой, мы жаждем коснуться твоей мудрости, хоть на шаг приблизиться к пониманию мира, в коем живём и защищаем. Позволишь ли ты нам?»

И отец ответил ему: «Я могу дать вам сие знание, коль вы так страстно его желаете. Но помни, сын мой, что не принесёт вам оно счастья, а лишь одно разочарование, ибо то тяжкое бремя, которое мне приходится нести, отныне будете нести и вы, и все потомки ваши».

И в следующий миг стали все дети и соплеменники Черноокого людьми, и узрели мир по-новому, по-иному. Но лес стал им чужд отныне, а другие волколаки больше не принимали за своих, не понимали их речи и гнали прочь. Они лишились теплых шкур, лишились клыков и когтей острых, и потребовалась им теперь одежда и кров, потребовалось оружие и умение приготовить пищу. Немало лишений преодолел народ Черноокого, прежде чем сумел ужиться в своём новом облике. И образовали они первую деревню, что прозвали селением Черноокого. Так и появились первые волхарины.

Илия не знала, что сказать. Эта легенда шла в разрез со всем её мировоззрением. Волхрианские сказки прежде для неё были просто увлекательными и пугающими историями, поучительными притчами о громадных свирепых волколаках и мудрых оленях. Но, оказывается, за ними скрывалось нечто глубокое. Целая история, миф, в который волхарины верили как в быль.

- Это очень грустно, - сказала Илия, не зная как ещё выразить свои чувства.

- Согласна, - ответила Весна. - Но и здесь не всё так однозначно. У нашей истории может быть счастливый финал. Ведь каждый волхарин верит, что тот кто живёт по заветам Серебрянного Волка, чтит Священный Лес и не творит зла другому, после смерти своей вновь воплотиться в могучего волколака, тем самым возвращая всё на круги своя.

- И ты бы этого хотела? - спросила изумлённая Илия, а сразу после отругала себя мысленно за столь бестактный вопрос.

Но кажется Весна ничуть ему не удивилась и не смутилась.

- Да, конечно. Все этого хотят. Вместо того, чтобы бесследно сгинуть в мире духов - бесплотном, лишённом любых чувств, пепельно сером краю, можно получить возможность жить в иной форме, со своей семьёй, целую вечность. Лишённой бремени человечности, но в благодати Серебряного Волка, стоять на страже этого прекрасного и удивительного мира, это то, к чему мне искренне хочется стремиться.

Илия не стала больше ничего спрашивать, хотя ответ Весны остался ей не ясен. Пожалуй, нужно расти и воспитываться с такими убеждениями, чтобы понять, как это, хотеть лишиться своей человечности, считая её бременем. Ведь Властитель Циклов сотворил людей по образу своему, то есть они высшая форма естества, приближенные к творцу, стоят выше остальных тварей мира сего. Но у волхарин всё совсем иначе. Они считают себя виноватыми за то, что некогда обратились в людей, чтят мир вокруг, растения и животных его населяющих, на ровне с собой. И рады вернуться в звериный облик. Странно. Очень странно. Но было в этом нечто тоскливое и манящее, пусть и очень Илии чуждое. Может она и не поняла волхарин, с их странными взглядами на своё естество, но точно осознала, что в отличаемые от отца, прозвавшего всё это ересью и не желающего даже касаться, может принять и начать уважать такую точку зрения.

***

Маллид не находил себе места и дивился тому, как Сайн мог быть так спокоен, когда их друг был убит у них на глазах какой-то треклятой ведьмой, жившей бездна знает сколько столетий тому назад. Всё произошедшее с трудом укладывалось у него в голове, но с непониманием он мог смириться, Маллид не был из тех людей, которые ищут всему объяснение. А вот с собственной беспомощность смириться было куда сложнее.

- Надо ждать, - сказал Сайн холодно, после того как они перенесли тело Ломара в дом и укрыли покрывалом.

- Ждать чего?! - спросил тогда Маллид. - По-моему всё уже свершилось!

Сайн лишь пожал плечами.

- Увидим, - сказал он, устало опускаясь на стул.

Маллид не мог просто сидеть на месте и потому слонялся по дому, затем по всему имению Ломара. Несколько раз в сердцах прикрикнул на лающих на него из загона псов, но легче не стало. Конечно, ведь злился он не на этих бедных животин, которые знали о происходящем ещё меньше чем он сам, а на Ломара, чей труп остывал в доме, на Сайна, внезапно преисполнившегося мрачным спокойствием, даже на Зоркого, столь же невозмутимо сидящего в кругу, но в главной степени на себя самого, за то, что позволил всему этому случиться, не остановил. Периодически накатывал гнев и Маллиду хотелось подлететь к этому черепу и растоптать в крошево, но он побаивался приближаться к загадочной вещице, от чего злился на себя ещё больше.

И вот Маллид нарезал круги по окрестностям, пока вокруг медленно густели сумерки. Зажёг снова факелы и лампу в доме. Поискал спиртного, но у Ломара ничего не оказалось. А как же ему хотелось выпить! Едва ли не сильнее чем есть. Но и съестного тоже он ничего не нашёл, кроме краюхи чёрствого хлеба, да огромного чана с мясным бульоном, приготовленного скорее всего для собак и пухнущего прескверно. И даже не смотря на то, что у Маллида с утра во рту не было ни крошки и живот утробно урчал, требуя пищи, пробовать это варево он не стал.

Когда Зоркий несколько раз гавкнул, Маллид в сотый раз обходил окрестности, вглядываясь в тёмную полосу леса и очертания гор. Услышав лай, он резко обернулся и чуть-ли не бегом ринулся назад. Сайн тоже вышел из дома, и оба они увидели, как череп в середине круга факелов снова ожил, письмена на нём пылали оранжевым светом.

- В чём дело? - спросил Маллид, останавливаясь у края круга.

- Не знаю, - пожал плечами Сайн. - Но, кажется, это именно то, чего мы ждали.

- Хотелось бы верить. Осточертело тут слоняться!

- Ты всегда был нетерпелив, Маллид, - раздался голос Ломара справа, и резко обернувшись, Маллид увидел призрак друга. Рядом с ним стояла Арсия.

Ломар улыбался, сощурившись, и обнимал жрицу за талию.

- Будь проклята вся эта ваша загробная дрянь! - Маллид в сердца выругался.

- Ты нашёл Ханриса? - спросил Сайн, подходя.

- Да, - кивнул Ломар, затем перевёл глаза на Маллида. - Ты был прав, он намного сильнее, его воля не сломлена.

- Вам удалось спасти его? - Малид возликовал, разом забыв про злость, страх и голод.

- Нам удалось дать ему возможность спасти себя самому, - ответил Ломар уклончиво. - Ханрис сбежал от шамана, но удержать преследователей долго у нас не хватило сил. За ним гоняться, отрыв не такой большой, и теперь жизнь Ханриса только в его руках. Мы сделали всё, что могли.

- Он справится, - уверенно закивал Маллид, глянув на Сайна в поисках поддержки.

- Но шаман в бешенстве, - сказала Арсия. - Он так просто Ханриса не отпустит. Если тому удастся добраться до дома, будьте уверены, они явятся следом. При том не один или два демона, а все.

- Сколько их? - спросил Маллид.

- Не могу сказать точно. Не меньше дюжины.

- Сколько бы ни было, мы их встретим во всеоружии, - опередив Маллида, сказал Сайн.

Маллид воззрился на друга со смесью восхищения и уважения.

- Иного ответа и не ждал, - сказал Ломар, и улыбка его потускнела. - Но вас ждёт очень суровая битва. Жаль, что я уже никак не смогу в ней поучаствовать. Очень бы хотелось вновь взять в руки меч и ещё один раз сразиться рядом с вами, плечом к плечу, как в былые годы. Но, увы, мои бои окончены.

- Ты спас нашего брата, - сказал Сайн. - Это ли не самый главный бой?

- Пожалуй. Что же, пусть именно такая память и останется обо мне. Не смотря на все прошедшие годы, ближе вас у меня никого не было. Простите меня за всё.

- А ты нас, - сказал Сайн.

- Мы запомним тебя воином, - добавил Маллид.

- Похороните это со мной, - Ломар указал на череп. - И, прошу вас, не нужно оставлять на могиле символов Властителя или надгробий. Не нужно приходить к тому месту и скорбеть, ухаживать за могилой и очищать кусок земли от сорняков. Пусть весной трава укроет её и никто уже больше не найдёт. В земле будут лежать только гниющие кости, а меня вы всегда сможете найти в своих воспоминаниях.

Маллид и Сайн молча кивнули. Маллид ощутил неприятное першение в горле и ком застрявший в груди. Он никогда не был сентиментален, но, чёрт возьми, здесь и сейчас он прощался с братом, которого только успел снова обрести. А прощания никогда ему не давались, тем более прощания навсегда. Одна мысль об этом скручивала что-то у него в груди до острой боли. И ведь за последние годы он почти и не общался с Ломаром, считал его потерянным, выжившим из ума человеком. И всё же друг был здесь, в Сером Доле, совсем рядом, живой. Он всегда мог приехать и увидеться с ним. А теперь... он уже больше никогда с ним не выпьет, не посмеётся, не глянет в глаза.

"О Властитель, как же это больно!"

Он совершенно разучился терять друзей.

Ломар наклонился, в последний раз погладил по голове Зоркого, затем посмотрел на Арсию, улыбнулся ей и вновь обернувший к друзьям, сказал:

- Прощайте, братья. Знайте, что наше с вами прошлое я не променял бы ни на какое другое. Удачи.

И сумерки поглотили их. Вот, ещё мгновение назад стояли рядом - чернокожая жрица и статный юноша, а теперь исчезли, словно и не было их здесь никогда.

Маллид быстро смахнул побежавшую по щеке слезу.

Письмена на черепе потухли.

***

Драйган нашёл Синту за сараем имения Сайна. Она сидела на брёвнах и смотрела в сторону Бледной. Саму реку отсюда видно, конечно, не было, но она текла где-то там, за полем, куда был устремлён взгляд Синты, хотя, как понял Драйган, в действительности взгляд девушки был устремлён вглубь себя. И ему очень хорошо был знаком этот взгляд и, пожалуй, те чувства, которые сейчас испытывала Синта. Может не в полной мере, но всё же.

Когда они вернулись, так и не отыскав Ронара, мать накинулась на Синту, чуть ли не обвинив дочь в том, что случилось с Ронаром и сделав причиной его бегства. Драйган слышал их ссору. Не хотел, но стены дома слишком хорошо пропускали звук. Когда начались оскорбления, Драйган и вовсе вышел на улицу, вызвавшись помочь Шанте по хозяйству и покормить собак. Он и так слишком засиделся в сенях дома Сайна, а хозяин с его отцом не возвращались. Вроде заезжали около полудня, пока Драйган ещё искал Ронара, да и тогда, со слов Шанты, заглянули лишь для того, чтобы сказать, что останутся у Ломара допоздна, и наказали им с Синтой, когда вернуться, охранять имение.

Уже возвращаясь от вольера, он увидел, как Синта выскочила из дома и бросилась прочь. Хотел было ринуться за ней, но передумал, решил, что девушке нужно остыть. Сколько раз он сам вот так выбегал из отчего дома, а в спину летели оскорбления и проклятия Маллида, сколько раз бродил в сумерках по полям, не желая возвращаться, кипя внутри и придумывая всё новые оскорбления и доводы в уже состоявшемся споре с родителем. И ему бы совсем не хотелось, чтобы кто-то видел его в тот момент. Драйган решил, что не захочется и Синте. Потому он вернулся в дом, где Шанта уже готовила ужин. Помог женщине принести воды, чтобы дети приняли ванну, а затем, когда еда была готова, сказал хозяйке, что отнесёт порцию Синты ей сам. Та лишь одобрительно кивнула, она тоже слышала их ссору с Шрийей.

Уже достаточно стемнело, и Драйган пришёл с фонарём, висящем на поясе, неся в руках две тарелки с мясным рагу и кувшин наполовину заполненный вином, из запасов Сайна. Шанта вручила его Драйгану без слов, лишь улыбнулась. Всё поняла. Драйгану в тот момент подумалось, что если он как-то и хотел бы представить свою мать, то вот такой. Не внешне, внутри. Мудрой женщиной, которая просто знает как поступать правильно, но никому не станет это навязывать, а лишь подскажет, в какую сторону идти.

- Я принёс ужин, - сказал Драйган опустившись рядом и протянув тарелку Синте.

- Не голодна, - буркнула та, не глядя на юношу.

Ужаленный её неожиданный гневом, он, стараясь не подавать вида, что рассчитывала на иное, лишь пожал плечами и поставил их тарелки на бревно рядом, а кувшин на землю. Достал из кармана два деревянный стакана и протянул один ей, со словами:

- Может хочешь вина?

Синта обернулась на него с удивлением.

- Холодает, а ты давно тут сидишь. Не помешает согреться. Шанта дала.

Через мгновение взгляд Синты смягчился.

- Прости меня, - сказала она забирая стакан. - Просто я... так зла.

- Зуб даю, что и на сотню лиг вокруг, ты не найдешь человека, который понимает тебя лучше, чем я.

Синта снова взглянула на него, и кивнула.

- Тем более не должна была на тебя срываться.

- Да что уж там. Забудь. Давай налью вина.

Выпили. Помолчали немного.

- Как ты это терпишь? - спросила Синта.

- Что именно?

- Отца, - сказала она тихо и не глядя в глаза Драйгону. - Прости, если это не моё дело, можешь не отвечать, просто я... ну... видела, как он с тобой... - Синта не договорила.

- Наверное, я просто не знаю другого, - ответил Драйган без тени смущения, и, откинувшись назад, облокотился о стену сарая. - Он был таким всегда, я рос с ним. Привык. Хотя, конечно, иногда хочется ответить ему что-то очень грубое, а может и врезать.

- Но ты молчишь.

"Потому что я трус" - ответил Драйган мысленно и почувствовал себя жалким. А хуже было то, что ему показалось, будто и Синта увидела, какая он тряпка, безвольный папенькин сынок, не способный дать отпор обидчику. Разве же она захочет иметь дело с таким слабаком? Сильная, стойкая Синта, смелая и гордая. Нет, ей нужен мужчина под стать. И от этой мысли у Драйгана заболело внутри. Стало страшно обидно за себя.

- Ты хороший сын, - сказала Синта.

- Мой батя так не считает.

- Потому что он плохой отец.

- Это не так, - неожиданно для себя сказал вдруг Драйган, чувствуя, что должен защитить честь родителя.

- Прости, если обидела. Я не хотела.

- Не обидела, - поспешил сказать Драйган. - Просто, ты его не знаешь. Он старается. Но не всем это, видимо, дано.

- Что?

- Быть родителями. Посмотришь на Сайна и Шанту, на Ханриса и Весну, и сразу видишь каким должны быть настоящие родители. Но, не всем это даётся. Отец хороший воин, его место в бою, а не возле детской кроватки. И всё же, он меня воспитал. Сумел как-то, значит не так уж плох.

- Ты очень добрый, - Синта глянула на Драйгана тепло и нежно.

Юноша не нашёлся что ответить. Почувствовал как щёки наливаются краской, поспешно опустил взгляд в свой стакан и сделал внушительный глоток вина.

- А я вот постоянно думаю, что мать требует от меня больше, чем от братьев. Так всегда было. Но особенно после смерти отца. Ронар и Доран, словно напоминают ей папу, а на мне можно сорвать злость. И то, что я сама хочу быть больше похожей на отца, а не на неё, то что умею держать меч, но ужасно стряпаю, хорошо держусь в седле, но не могу отстирать пятно с юбки, бесит её ещё больше. Пожалуй, пропади я, а не Ронар, она бы себя иначе вела.

- Это не так, - поспешил сказать Драйган. - Уверен, твоя мать тебя любит.

- Любит, я знаю, - согласилась Синта. - И всё же хочет видеть меня другой. Меня, а не братьев.

- Мне кажется, что ты ошибаешься.

- Ах если бы. - Синта сделала глоток вина. - Она сама мне это как-то сказала. Что меня, такую вот, никто замуж не возьмёт. А незамужняя, к двадцати годам я никому нужна не буду.

- Но это ведь откровенная чушь, - высказался Драйган, слегка разгорячённым полностью выпитым стаканом вина.

- От чего же? Мужьям нужна та, что дома будет сидеть, детей няньчить, да стряпать, а не по полям скакать и мечом махать. А я вот, кажется, как раз из тех, о которых ты говорил, что не дано им быть родителями.

- Ерунда, - вновь запротестовал Драйган. - Вон, на Весну взгляни. Не знаю, владеет лип она мечом, но явно не тихая хозяюшка, правда? И при этом, кто назовёт её плохой матерью.

- И тебе такие женщины нравятся, да? - спросила вдруг Синта, чем совершенно ошарашила Драйгана. - Как Весна?

- Эм... нет. Ну... то-есть да. Не Весна, в смысле. Но похожие, да. Сильные. Это только в представлениях твоей матушки мужчинам нужны покладистые да тихие.

Синта взглянула на него, ожидая продолжения мысли.

- Может кому-то и нужны, - сказал Драйган вставая, его переполняло волнение. - Но не всем, уж будь уверена.

Они посмотрели друг другу в глаза.

"Какая же ты красивая" - чуть не сорвалось с губ, Драйгана, но он промолчал.

***

Промолчал. А Синте так хотелось, чтобы он сказал, что ему нужна такая, как она. Такая вот непутёвая жена. Пусть только сказал бы это, и внутри неё всё расцвело бы, появились бы силы. Или пусть ничего не говорил бы, но подошёл и обнял. Да, лучше так. Пусть бы подошёл и обнял как там, у дома. В его объятиях она бы могла ощутить себя слабой, потому что он был сильным за них обоих, в его объятиях она могла бы ощутить себя женственной. Желала этого.

Но Драйган ничего не сказал, и не обнял, лишь отвёл глаза, дав ей снова повод сомневаться в том, что она ему интересна.

"Может я всё это лишь надумала? Может он только по дружески, по соседски, без иных чувств? Обнял меня там, у дома, просто чтобы поддержать, и не было в том никакого подтекста".

Синте не хотелось так думать, но девушка недоумевала: если Драйган питает к ней, хотя бы от части, те же чувства, что и она к нему, почему молчит? Почему не действует? Что она должна сказать, чтобы он подошёл и обнял? Попросить этого напрямую? Но разве так можно? А если он скажет - нет? Синта не переживёт такого унижения.

Девушка отвернулась, чувствуя как горят её щёки, и сказала, стараясь сломать образовавшуюся между ними стену недопонимания:

- Еда остывает. Давай поужинаем.

***

"Время идти, Ронар! Время идти к нам, Ронар! Твоя пора - ночь, Ронар! Твоя семья - мы, Ронар! Ты теперь охотник, Ронар! Ты один из нас, Ронар! Иди к нам, Ронар!"

- Иду, - тихо вымолвил Ронар, спускаясь с чердака.

Глаза больше не болели. Сумерки вернули ему уверенность в себе, избавили от страхов дня. Треклятое солнце! Только когда оно скрылось, ему стало легче. Дышать ночным воздухом, смотреть на мир не щурясь, ощущать силу льющуюся по венам - было истинным наслаждением, которого он больше не желал лишаться.

Ронар постоял возле комнаты матери, глядя на её пустую постель и на кроватку Дорана. Ему бы очень хотелось вновь их увидеть, хоть на минутку, обнять матушку, услышать лепетание братишки. Как мало он уделял им времени, когда ничего тому не препятствовало. Теперь уже поздно, и остаётся только жалеть об упущенных возможностях.

Затем Ронар прошёл в их с Синтой комнату и постоял там. Всю жизнь они жили здесь, скрываясь друг от друга за ширмой, которая, словно, год от года становилась всё плотнее. Когда-то никакая ширма им была не нужна. Близнецы, они всё делили на двоих. Игрушки и вкусности, что привозил отец из города, комнату, родительскую заботу, весь мир они познавать вместе. Ещё до того как научились говорить, болтали на каком-то своём языке, непонятном больше никому на свете. Затем стали старше, появилась конкуренция, вначале за любовь отца и матери, потом за главенство в доме. Появились и отличительные черты, присущие половому созреванию. Синта стала привлекательной молодой девушкой, которая заинтересовалась соседским парнишкой, Ронар - юношей, мечтающем о как раз таких девушках, не о сестре, конечно, но о ком-то на неё похожем. Ширма потребовалось, чтобы скрывать нюансы их повзрослевших тел, а затем и умов, а вместе с тем и все те секреты которых с каждым годом друг от друга у них становилось всё больше. И хоть оставались они близнецами, хоть порой понимали друг-друга без слов, уже не было того единения. А теперь и вовсе их раскидало в разные стороны. Синта выбрала Драйгана, выбрала солнечный свет, он же принял, что теперь навсегда останется жить в тени. Он ночь - она день. Ширма между ними стала непроницаемой завесой, разделившей навсегда сестру и брата, некогда бывших одной монетой.

Затем Ронар прошёлся по остальной части дома, вспоминая как рос здесь, как играл с сестрой, как подтрунивал Дорана, порой слишком жестоко, как получал нагоняй от матери и слушал, долгими зимними вечерами, истории отца. Целая жизнь, которую теперь ему предстояло оставить позади. Именно сейчас он стал остро ощущать ту самую необратимость бытия. Отец умер - его не вернуть, умер Нюхачь - любимый пёс сестры. Теперь вот и ему предстоит, фактически умереть для семьи, покинуть дом. Все уходят, рано или поздно.

Он вышел во двор. Добрёл до могилы отца. Постоял возле неё.

- Едва ли ты бы мной гордился, Пап, - сказал он, вздыхая. - А я так хотел стать тобой. Всегда мечтал побывать в твоих историях, в твоих сражениях. Думал, что вырасту воином, как ты, и не видел иного пути. Но, погляди, кем я стал? Едва ли ты мог себе такое представить. Кто бы вообще мог такое представить? Этого не было в твоих историях и мудрых жизненных советах. Ты не научил меня, как сопротивляться такому. - Ронар помолчал, размышляя над последней фразой, затем вдруг выкрикнул: - А знаешь, я и не хочу этому сопротивляться! Не хочу, ясно тебе?! Я, не ты! Пусть Синта будет такой как ты! Она этого очень хочет и у неё отлично получается! Пусть она несёт это бремя ответственности за твоё наследие! Мне оно не нужно. Я не воин. Я струсил, там, в пещере. Струсил, потому что я не такой как ты. Твои наставления не предавали мне сил. Они лишь обременяли, требовали. А вот теперь я свободен. Теперь я сильнее тебя. И я ни за что не собираюсь извиняться. Устал чувствовать себя виноватым за то, кто я есть и хотеть стать лучше. Я никому ничего не должен. У матери есть Доран, у Синты - Драйган. Ты же давно сгнил в земле. Я больше никому ничего не должен. Я свободен!

Ронар развернулся и быстро пошёл прочь, в сторону леса. Вдыхая полной грудью ночной воздух, шёл сквозь туман, наслаждаясь неожиданной свободой, и сам не заметил, как оказался у стены тёмного леса. Но на этот раз, даже не сбавляя шага и не позволяя себе оглянуться назад, шагнул в него.

"Иди к нам, Ронар! Ты один из нас, Ронар!"

Ночь звала его, и Ронар шёл на этот зов.

***

Чем ближе они подъезжали к дому ведуньи, тем тревожнее становилось у Весны на душе. Что-то было не так. Это чувствовалось во всём окружении. Знакомый ей с малых лет лес, казался теперь намного темней и опаснее, а в тенях его будто скрывались не только звери ночные, но и некое зло, притаившись ждало своего часа. Нет, не сверкали во тьме жёлтые глаза, угроза которую ощущала Весна была не столь явной, не той, что поджидает момента чтобы напасть и разорвать в клочья. То было нечто иное, но от того не менее, а может и куда более скверное. Чем больше она раздумывала над неожиданной кончиной бабы Дарины, озлобленной Тамилой, и очнувшимся от спячки ночным народом, тем явственнее понимала, что события эти связаны, иначе просто не могло быть. Вот только что их связывало? Приходящие Весне в голову ответы были один хуже и страшней другого. Но так или иначе, когда замаячил меж чёрных стволов деревьев, впереди тусклый свет, она уже знала, что предстоящая встреча может очень плохо для них обернуться.

- Высади нас у стражей, - сказала Весна Буяну.

Тот коротко кивнул, не отводя глаз от дороги. Даже в свете качающейся на жерди лампы было видно, как побледнело его лицо. Густые брови сдвинулись, взгляд стал серьёзным и хмурым, совсем как у его отца, Горына, когда тот негодовал или сердился. На щеках вздувались желваки, пальцы нервно теребили поводья, а сам Буян ссутулился, словно кот, который выгибает спину перед врагом. Он боялся. И немудрено. Жилище ведуньи всегда пугало людей, в первую очередь в виду непонимания природы тех сил, что нашли здесь свой приют.

Буян осадил лошадь в паре шагов от стражей: двух белых черепов, насаженных на высокие, в человеческий рост, колья, по обеим сторонам от дороги. В глазах каждого плясал жёлтый, зловещий свет свечи.

- Ты уверена, что моя помощь не потребуется... там? - обратился к ней Буян.

Он был напуган, и наверняка мечтал поскорее убраться отсюда прочь, но всё же оставался мужчиной, сыном Горына, а значит не должен был показывать свой страх.

- Уверена, - мягко улыбнулась ему Весна и положила руку на плечо. - Мы справимся. Спасибо, что проводил.

Она спрыгнула с козел и только сейчас глянула на Илию. Хотела сказать девочке, чтобы та помогла снять с телеги сестру, но увидела, как дочь Сайна с ужасом смотрит на черепа у дороги. Её губы были поджаты, подбородок дрожал, она часто дышала.

"Испугалась, бедняжка. Конечно, ведь думала, что едет к какой-то старухе целительнице, отшельнице, но всё же доброй. А тут... это! Я должна была предупредить её!"

- Не бойся, - сказала Весна, поступая к Илии и беря её за руку. - Это просто стражи.

- Стражи? - переспросила девочка тоненьким голоском и шумно сглотнула. - И что они стерегут?

- Дом ведуньи. Они не злые, наоборот, призваны защищать от зла.

- Но что-то они мне добрыми совсем не кажутся.

- Они и не добрые. Просто стражи. Но нам не опасны и бояться их не стоит.

- Они что, могут ожить?

- Что? Ох, нет конечно. Они лишь якорь для духов, некогда к ним привязанных. Эти духи бесплотны, ты их не увидишь и они тебя никак не сумеют коснуться.

- Так как же они тогда могут защищать?

- Они защищают не от людей, и не от зверей. Сила ведуньи связывает её с иным миром, и чем она опытнее, тем чаще в том мире бывает. Это привлекает разных недобрых сущностей, которые могут прийти за ней. На этот случай ведунья должна быть защищена, и...

Весна осеклась, видя, что её рассказ про обитающей вокруг незримых и злых существ, ещё больше напугал девочку.

"Какая же я дура!" - обругала себя волхаринка. - "Что пытаюсь ей объяснить? Неужели и без того мало на её долю выпало страхов и напастей?"

- Тебе нечего бояться, - сказала она, сжимая вспотевшую, не смотря на холод, ладонь Илии в своей. - Я рядом. И я не дам в обиду ни тебя, ни Зану. Мы приехали сюда за помощью, и мы её получим. Давай-ка, помоги мне поставить твою сестру на ноги. Мы проделали такой долгий путь, и вот, наконец прибыли.

Илия взяла себя в руки, в очередной раз заставив Весну гордиться этой девочкой. Они отвязали Зану, освободили ей ноги, и спустили с телеги. Затем она быстр попрощалась с Буяном, и тот стал разворачивать повозку, а Весна и девочки пошли мимо стражей, к дому ведуньи, видневшемуся впереди, на поляне.

Илия заметно дрожала и, то и дело озиралась по сторонам, Зана же смотрела прямо перед собой, и переставляя ноги так, словно едва могла сгибать колени, шла вперёд, сильно сгорбившись и не обращая ни на что вокруг внимания. Весна крепко сжимала ей руку, боясь, что девочка предпримет очередную попытку к бегству. Но она шла покорно, как смирившийся со своей участью смертник, который топал на плаху с неохотой, но будто бы уже отрешившись от всего мирского.

Дом ведуньи, в котором Весна прожила много лет, представлял из себя покосившийся на правый бок сруб, с низкой треугольной крышей, из которой торчала труба, выплёвывая в небо струйку белёсого дыма. В одном единственном полукруглом окне, расположенном справа от входной двери, слабо трепетал алый свет. Не лучина и не свеча - камин. Весна помнила его: огромный, черный от копоти, служащий одновременно и для тепла, и для приготовления пищи, а так для варки различных травяных снадобий. Следовательно угли этого камина почти никогда не остывали.

Стоило им преодолеть пол пути от стражей к дому, а это около десятка шагов, как свет в окне вдруг исчез, словно кто-то загородил его. Весне показалось, что она видит тень, вставшую у окна. Затем она исчезла, а через пару мгновений настежь распахнулась дверь, всё так же мерзко и душераздирающе скрепя петлями, как это было в бытность её юности.

- Я не жду гостей, - проговорил строгий женский голос. В нём не было агрессии или угрозы, лишь холодная сталь, которой трудно было возражать.

- Я знаю, и прошу прощения у тебя, Тамила, что потревожила в столь поздний час.

- Весна, - она не спрашивала, утверждала.

- Это я.

Держа за руку Зану, которую с другой стороны под локоть вела Илия, Весна ближе подходя к дому, стала различать всё больше деталей в тёмном силуэте Тамилы. Высокая, но хрупкая, с узкими плечами, тонкими руками и длинными пальцами, которыми она поглаживала своё угольно-чёрную косу, новоявленная ведунья сперва показалась ей всё той же девочкой, какую она знала когда-то, её фигура ничуть не изменилась с годами. Но сумев разглядеть лицо, Весна поняла, что взросление дало о себе знать. Черты лица Тамилы стали заметно острее, вытянулся нос, линия губ стала, кажется ещё тоньше, а пухлые некогда щёчки впали. Из под тёмный бровей сверкали зелёные рысьи глаза.

- Кто с тобой? - спросила она, всё тем же холодным тоном.

- Две девочки. Одна из них тяжело больна.

- Что за хворь? - в голосе не промелькнуло ни одной эмоции.

Весна остановилась в двух шагах от крыльца и стоявшей на нём Тамилы, от того кажущейся высокой, хотя на деле она была ниже Весны почти на голову.

- Древняя хворь, - ответила Весна, чувствуя как тревога, растущая у неё в душе в эту самую минуту достигла своего пика. - Я надеялся, что баба Дарина поможет нам.

- Она умерла весной.

- Я знаю. Деревенские сказали мне. Теперь ведь ты за неё? Ты ведунья в здешних краях?

- А разве у меня могла быть иная судьба?

- Значит помощи просить я буду у тебя.

Глаза Тамилы смерили её, затем быстро оглядели девочек. В них блеснули алые огоньки, как всполохи затухающих углей, всё ещё способных обжечь.

- К чему мне помогать этим южанам, Весна?

- А разве, от того что они южане, они не достойны помощи?

Тамила не ответила, ей молчание сказало всё за неё.

- Я знаю, что и деревенским ты не помогаешь больше, - сказала тогда Весна. - Тому есть причины?

- У меня теперь дела поважнее чем лечить больную скотину, до помогать мужьям справляться в пастели со своими жёнами.

- Какие же это дела, позволь спросить?

- Не позволю. - Не смотря на напряжённость диалога, голос Тамилы был всё так же спокоен. - Тебя это больше не касается, так ведь? Ты отдала эту судьбу мне, променяв её на семейные хлопоты.

- И не жалею. Но я помню, чему учила меня баба Дарина, знаю, чем заняты ведуньи. И она всегда находила время на помощь деревенским, если они приходили к ней с настоящей бедой.

- А я не она.

Внутри Весны вспыхнула ярость, во-первых вызванная обидой за наследие Дарины, а во вторых за то, как надменно эта девчонка с ней говорит. Хотелось осадить её грубо и жёстко. Пускай она давно не ведунья, но многие помнит, и уж точно не может быть приравнена к глупой деревенской девице. Но Весны постаралась не давать волю чувствам и оставаться спокойной.

- Но я ведь не южанка. Забыла, кто я? Неужто мне ты тоже откажешь в помощи?

Тамила снова обвела глазами своих гостей. Помолчала с минуту, затем отступила на шаг, позволяя им войти в дом.

- Помогу или нет - это мыещё выясним. Но гостеприимной хозяйкой с тобой буду. По старой памяти, Весна.

- И за это я тебе благодарна.

Стиснув крепче руку Заны, Весна повела девочек в дом, буквально кожей чувствуя нависшую над ними опасность. Ещё не поздно было повернуть назад, можно выбежать на дорогу и окликнуть Буяна, он не мог уехать далеко, в ночном лесу услышал бы и воротился за ними. Но что потом? Сама она Зане не поможет. Искать других ведуний на просторах Волхарии нет времени. Она обещала Сайну и Шанте, своим добрым соседям, что поможет их дочери, значит так тому и быть. Чего бы ей это ни стоило.

***

Заходя за Весной в дом, Зана оглянулась на тёмный лес. Он был там, желтоглазый зверь из её снов, чья голова была увенчана громадными рогами. Стоял на самом краю поляны, не боясь, что кто-то кроме неё его увидит. Впрочем Зана уже поняла, что кроме неё его никто и не видел. С тех пор как стала сгущаться тьма и они въехали в лес, он всё время был где-то рядом, и пока её сестра вела праздные беседы с Весной, нашёптывал Зана разное, успокаивал её, просил потерпеть.

Весна потянула Зану за собой но она не двинулась с месте.

"Иди, Зана!" - сказал желтоглазый. - "Конец близится, Зана! Скоро ты вкусишь плоть, Зана! Скоро ты утолишь свой голод, Зана! Скоро ты станешь свободной, Зана! Станешь одной из нас, Зана! Иди в дом, Зана!"

- В чём дело, милая? - спросила Весна, и Зана быстро отвела глаза от леса и покорно пошла внутрь дома, улыбаясь одними лишь уголками губ и жадно предвкушая ту свободу и сладостное утоление мучающего её голода, которое сулила ей сама ночь.

В спину девочки продолжали звучать слова шамана:

"Скоро всё закончится, Зана! Скоро ты будешь одной из нас, Зана! Ночь ждёт тебя, Зана!"

Дверь со скрипом затворилась у неё за спиной, но Зана всё ещё слышала зов ночи.

"Мы ждём тебя, Зана!"

Читать следующую часть