Впервые у меня получилось “нырнуть” четыре года назад. Именно в тот зимний вечер запустилась долгая цепочка событий, которая в итоге приведёт к сегодняшнему дню. Но обо всём по порядку.

***

Я сижу, полуразвалившись на диване, и потягиваю виски с колой. Напротив меня, по ту сторону знакомого всем с детства советского раскладного стола трое уже изрядно набравшихся однокурсников горячо обсуждают только закончившуюся сессию, а слева на диванчике Сашка увлеченно целуется с девушкой, чьё имя я так и не запомнил. С балкона доносится пьяный смех курящих.

Из колонок начинает играть очередной идиотский попсовый трек. Перекрикивая громкую музыку, сидящий напротив Гена зачем-то объявляет окружающему миру, что ему пора отлить, пытается встать, не удерживает равновесие и хватается за край столешницы. Будто в замедленной съемке я вижу, как крышка стола захлопывается, и стоявшая на нём посуда летит на пол. Чей-то бокал разбивается о паркет, и мелкие осколки разлетаются во все стороны. Я слышу крик, но не сразу осознаю, что произошло. Лишь спустя несколько секунд мой взгляд фокусируется, и я понимаю, что из икры Сашиной девушки торчит крупный кусок стекла.

Она тянется к осколку. Я пытаюсь остановить, но поздно: она со стоном вытаскивает стекло из ноги, и из открывшегося отверстия начинает хлестать густая темная кровь. Саша пытается зажать рану, девушка истошно верещит, а кто-то сбоку говорит, что нужно залить порез спиртом. Я же просто сижу, будто в полусне, и тупо смотрю на происходящее, пытаясь понять, почему собственно вообще упал стол.

И у меня в голове появляется сцена: ребята идут покурить на балкон, и один из них, поднимаясь, задевает ножку стола.

Я не только вижу эту картину — я буквально слышу, как Саша кричит им вдогонку:

— Дверь закройте — воняет пиздец!

Я тоже начинаю чувствовать запах сигаретного дыма, а во рту появляется спиртовый привкус дешёвого виски. На фоне в колонках солист какой-то панковой группы предлагает собеседнице родить ему тысячу детей, и я готов поклясться, что эта песня уже играла сегодня в начале вечера, пока не пришли девчонки, потребовавшие включить что-то полегче.

Ощущения захлестывают все мои органы чувств, и на мгновение у меня перехватывает дыхание. Картинка перед глазами расплывается, будто бы я нырнул под воду, и я теряю ориентацию в пространстве.

Прихожу в себя, и мне требуется ещё несколько секунд, чтобы осознать, что за окном только заходит солнце, передо мной стоит абсолютно целый стол, а слева на диване Сашка, не стесняясь окружающих, гладит по бедру свою девушку. Она смущённо смеется как ни в чём не бывало, хотя я чётко помню, как буквально только что она плакала от боли, заливая кровью грязный пол.

Наверное, я пялюсь слишком неприкрыто, потому что девушка строит недовольную рожу, перехватив мой взгляд, и убирает руку Александра.

Я не понимаю, что происходит.

Точнее не так.

Я понимаю, что происходит, но действительность слишком неправдоподобна, чтобы принять её.

В голову приходит мысль, что всё может вернуться на свои места в любой момент, и я, не мешкая, наклоняюсь под стол. Ножка вышла из паза, когда её задели — я ставлю её на место и аккуратно тяну за край стола, чтобы проверить его устойчивость. Затем, немного подумав, наливаю себе полный стакан и выпиваю залпом.

Как мне вернуться? Как только я думаю об этом, странное ощущение появляется вновь, наваливаясь со всех сторон, отключая сознание.

— Ты уснул что ли? — голос Саши приводит меня в себя. Я просыпаюсь: “выныриваю” в реальность. Только в этой реальности все продолжают веселиться, Генка чем-то шумит в туалете, а я оказываюсь намного более пьяный, чем был.

Пьяный. И чертовски испуганный.

***

Конечно, произошедшее не было случайностью, и я довольно быстро разобрался с новообретенными способностями. В каком-то смысле мне повезло, что моё первое столкновение с перемещениями во времени произошло, когда я был не вполне трезв — абсурдность случившегося дошла до меня в полной мере только на следующий день, когда всё воспринималось в ретроспективе, и я был в состоянии здраво проанализировать неожиданную кульминацию предыдущего дня.

Первое время мне нужно было иметь очень четкое воспоминание, чтобы “нырнуть” в прошлое. Идеально было, если я помнил не просто события того момента, но и мог восстановить звуки, запахи, тактильные ощущения.

Со временем я натренировался возвращаться буквально в любой момент, про который я помнил хоть что-то. Но, само собой, существовал ряд нюансов.

Изменение реальности не было бесплатным. Быстро обнаружилось, что пробуждение обычно сопровождается отвратительной мигренью. Причем чем дольше я нахожусь в прошлом и чем дальше назад я отправляюсь, тем хуже мне будет, когда я “вынырну”.

Кроме того, когда я отправлялся в прошлое, в реальности я фактически засыпал. Сложив два плюс два, я приобрел привычку “нырять” вечером, лежа в постели и предварительно выпив ибупрофена. Таким образом по возвращении в реальность я спокойно продолжал спать до утра.

Естественно, первое время я использовал открывшиеся возможности налево и направо. Вытянул неудачный билет на экзамене? Вечером дома спокойно выучу его, “нырну” и напишу заново. Устал после тяжелого рабочего дня? Перед сном “нырну” в прошлогоднюю поездку в Грецию и часами буду купаться в теплом море.

За первые полгода я сделал свою и так в общем-то неплохую жизнь практически идеальной. Разве что личная жизнь не поддавалась моей новоприобретенной удаче.

На ближайшей же вечеринке с однокурсниками я попробовал подкатить к Нике, симпатичной девушке из параллельной группы. К тому моменту мы с ней общались практически каждый день уже несколько лет, и, что уж скрывать, она мне безумно нравилась. Дело было не только во внешности, хотя и выглядела она весьма мило: невысокая, коротко стриженная брюнетка с тонкими чертами лица и глубокими голубыми глазами. Нет, самая привлекательная черта была другой: Ника была чертовски умной. Казалось, что она знала ответ на любой вопрос, интересовалась буквально всем, и в каждом обсуждении у неё была своя четко обоснованная позиция. Порой наши мнения не совпадали, но, несмотря на это, с ней всегда было очень интересно.

Разумеется, мне казалось, что и я нравился ей тоже. В тот вечер я планировал наконец перевести наше общение во что-то большее, но всё пошло не по плану.

В один момент мы начали спорить, и разговор зашёл в неудачное русло. Я же, опьяненный алкоголем и кажущимся всесилием своих способностей, тут же переместился на пару минут в прошлое, чтобы исправить неловкость. Но что-то пошло не так: как только я сменил тему, Ника посмотрела на меня испуганными глазами и довольно быстро сбежала к другой компании. Я списал эту ситуацию на то, что я был нетрезв и, наверное, как обычно сделал что-то не то. Кто ж этих девушек разберет?

На следующий день я, конечно же, написал ей, извинившись за свое поведение (впрочем, как часто бывает в таких ситуациях, я и сам не мог чётко сформулировать, за что извиняюсь). Она отвечала на мои сообщения односложно, да и разговор как-то в целом не клеился.

Я ещё несколько раз пытался переместиться в прошлое и наладить с ней отношения, но с того дня Ника окончательно и бесповоротно дистанцировалась от меня. В итоге, я просто плюнул на всё это, не придав тогда значения произошедшему.

Это фиаско никак не снизило мое стремление использовать перемещения во времени для решения любых проблем.

Не стеснялся я исправлять и далёкое прошлое. Например, в девятом классе я столкнулся с двумя гопниками, которые дали мне в лицо и забрали у меня все карманные деньги. Когда мне случайно напомнили про эту ситуацию, не особо мудрствуя, я “нырнул” и вернулся домой из школы другой дорогой.

В тот же раз обнаружился другой интересный эффект. Проснувшись, я помнил как бы две версии реальности одновременно: в новой я пришел домой невредимым, а на следующее утро в школе не появился Влад, мой сосед по парте. На классном часу учительница с заплаканными глазами сказала классу, что Владика избили по пути из школы и он лежит в больнице с сотрясением мозга и сломанными ребрами. Я помнил, что позвонил его родителям и через несколько дней приехал с одноклассниками проведать товарища. Помнил, как Влад рассказывал, что два парня остановили его и попросили денег “на проезд до дома”, а когда он отказался, повалили на землю и долго били ногами по спине и голове. Помнил, как я сочувствовал Владу и как потом ночью не мог уснуть, думая, что то же самое могло случиться со мной, пойди я домой обычной дорогой.

То есть, там, в прошлом, у меня сохранились примерные воспоминания о том, что я делал во время “нырка”, но не сохранилось никаких представлений о том, почему я это делал и что в это время творилось у меня в голове. Это значило, что если бы я, например, “нырнул” в прошлое и там решил поступать в медицинский университет вместо политехнического, то, проснувшись, я бы всё ещё учился в своей alma mater, потому что мысли “будущего меня” не имели в прошлом никакого веса. Да и о самом факте “нырка” я бы вспомнил только в момент пробуждения.

Помимо этого, воспоминания о новой версии реальности тоже были какими-то блеклыми и смазанными. Воспринимались будто бы со стороны.

Последним важным ограничением было то, что в одну и ту же точку я мог возвращаться лишь однажды. Обнаружил я это весьма неприятным образом. Зимой я поскользнулся на льду и вывихнул лодыжку. Не долго думая, я доковылял домой, “нырнул” и… Поскользнувшись на том же самом месте упал и разбил себе колено. Поругавшись на свое невезение, я “проснулся” и попробовал вернуться в прошлое ещё раз. Здесь меня и ждал сюрприз: как бы я ни старался, у меня не выходило “нырнуть” ни в новое воспоминание, ни в оригинальное.

Помимо этого меня не сдерживало ничего, и до поры до времени я постоянно экспериментировал с реальностью, пока один из подобных опытов не пошатнул мою уверенность в себе.

В тот злополучный раз я решил проверить, насколько глубоко в прошлое я могу отправиться. Покопавшись в памяти, я обнаружил, что удивительным образом помню отрывок из периода, когда мне было всего два с половиной.

В ту зиму наша семья как раз переезжала из маленькой двушки, где пять человек помещались с трудом, в новенькую трёшку на соседней улице. Стояли морозы, и мои родители перевозили вещи из старой квартиры в новую по снегу на санках. По какой-то причине мне чётко запомнилась одна сценка: детские сани, на которых лежат кипы из книг, перемотанных бечёвкой; я сижу на них сзади и придерживаю стопки руками, чтобы не завалились; мама, одетая в красную курточку, тащит санки за верёвку по скрипучему снегу, искрящемуся в свете уличных фонарей. Всё это так ярко встало у меня перед глазами, что я, не раздумывая, “нырнул”.

Но в этот раз всё пошло совсем не так, как обычно. Наверное, это было как-то связано с тем, что мозг ребёнка в таком возрасте не был готов к взрослому сознанию, но так или иначе, очутившись в прошлом, я полностью потерял контроль и воспринимал происходящее как сон. И то, что я увидел, сильно отличалось от того, что я помнил.

***

Я сижу на красных пластиковых санках и придерживаю связку книг перед собой. Сани плавно скользят сквозь снег, оставляя за собой четкий след от полозьев — их везёт моя мама. Рядом с ней шагает отец: в каждой руке он несёт по большой клетчатой сумке, заполненной вещами. Я смотрю на них и вижу то, от чего у меня перехватывает дыхание — в воздухе над их головами неподвижно висят кристаллы. Кристалл моего отца крупный, но почему-то грязно-мутный внутри. Кристалл моей матери маленький и похож на обычную потрескавшуюся стекляшку.

Я поднимаю голову и вижу кристалл над собой. Он небольшой, но выглядит прекрасно: это переливающийся всеми цветами радуги многогранный алмаз правильной формы. Абсолютно прозрачный и (я почему-то уверен в этом) невероятно прочный. “Это потому что ты ещё ребёнок и не успел испортить себя”, — проносится в голове совершенно чуждая мысль. Я не придаю ей значения, но почему-то у меня появляется странная уверенность, что эти кристаллы на самом деле есть у каждого человека.

Родители тихо переговариваются о чем-то, и хотя я осознаю, что они говорят по-русски, половина слов мне не понятна, а остальные не очень складываются в предложения.

Всё это кажется мне невероятно сюрреалистичным, и в то же самое время детский мозг почему-то воспринимает происходящее абсолютно нормально.

Наконец мы добираемся до дома, в котором расположена новая квартира. Я с ностальгией осматриваю двор, в котором вырос (или вырасту — как посмотреть). Вижу маленькое дерево у стены: сейчас оно уже закрывает родителям окно. Вижу проржавевшую советскую детскую площадку — очень скоро её остатки выломают жильцы дома, чтобы лишить алкашню места для посиделок. Замечаю на скамейке у подъезда дядю Мишу — местного старичка-шизофреника. Вспоминаю, как он угощал нас, детей, конфетами и рассказывал странные истории якобы из своей жизни. Затем вспоминаю, как через семь лет он умрёт от инфаркта на этой же скамейке, и его тело будет лежать, прикрытое простыней, пока не приедет скорая.

Мама что-то говорит мне, и я с трудом понимаю, что они занесут вещи в подъезд, и она тут же вернётся, а мне надо полминутки подождать у саней.

Родители заходят внутрь, а я остаюсь снаружи и от скуки разглядываю дядю Мишу. Он выглядит так же, как я его помню: грязные седые волосы, неаккуратная борода, пыльное и рваное пальто, в котором он ходит почти круглый год, и отсутствующее выражение лица. “Да он же почти бомж”, — неожиданно приходит понимание. — “А в детстве он казался забавным сумасшедшим стариканом”.

Внезапно старик поворачивается ко мне. Он смотрит на меня секунду, и тут происходит нечто необъяснимое: глуповато-блаженная маска спадает с лица, взгляд становится цепким и холодным, а губы складываются в кривую ухмылку.

— Я знаю, что ты смотришь, мальчишка, — говорит он спокойным ровным голосом. — Пожалуй, я буду пристально следить за твоим прошлым. И когда ты зафиксируешься, ты меня поймешь. А теперь уходи.

Как только он завершает фразу, меня мгновенно выбрасывает в реальность. Я просыпаюсь с жуткой головной болью и целый день меня тошнит.

Когда же меня отпускает, впервые за несколько лет перемещений во времени я задумываюсь о том, что, возможно, я не единственный, кто умеет корректировать реальность.

Уже ложась спать, я вспоминаю, что у дяди Миши не было кристалла.

***

С того дня я ни разу не решался “нырять” в глубокое детство и вообще стал использовать свою способность только при необходимости.

Впрочем, даже с этим были проблемы. Оказалось, что не на все события я мог повлиять.

***

В воскресенье двадцать третьего июня ко мне в скайпе стучится отец Макса, моего одноклассника, с которым мы были лучшими друзьями, пока после школы он не уехал учиться в столицу. С его отцом мы тоже хорошо знакомы, поэтому я отвечаю на его приветствие идиотским смайликом, машущим рукой. Он ничего не пишет в течение несколько минут, а затем сухо сообщает мне, что прошлой ночью Максим погиб при невыясненных обстоятельствах.

Сначала мой мозг отказывается принимать случившееся. Я впадаю в какой-то ступор, и в голове крутятся странные мысли. Мне кажется, что новость звучит бредово: ну разве так может быть? Открываю наш чат в телеграмме и вижу, что он был онлайн вчера вечером. Действительно, глупость какая-то. Правдоподобнее звучит, что аккаунт его отца взломали или он просто решил глупо пошутить. Разве так бывает, что вчера Макс был, а сегодня его уже нет?

Оказывается, бывает. Наконец-то мозг это переваривает, и я долго рыдаю, как маленький ребенок.

Потом умываюсь, чисто механически принимаю таблетки и ложусь в постель. Вспоминаю вчерашний день и “ныряю”. Сразу же звоню Максу и плету ему какую-то идиотскую историю про то, что я решил неожиданно приехать в гости и чтобы он ехал встречать меня на вокзал с вечернего поезда.

— Знаешь, я не смогу, — обрывает меня Макс. — У меня сегодня вечером очень важное дело. Вернусь домой часам, типа, к двенадцати. Поезд же в одиннадцать? Ну ты как раз ко мне прикатывай, встретимся, потусим. Мне надо бежать, напиши в “телегу”, окей? — он вешает трубку.

Когда я “выныриваю”, до меня доходит, какой же я идиот. Вернулся в предыдущий день без какого-либо плана и всё испортил — ведь теперь дорога в этот отрезок времени мне закрыта.

В течение следующих нескольких дней я узнаю детали трагедии. Оказывается, что Макс с друзьями полез в заброшку. Там и случился несчастный случай — провалившись в дыру в полу он упал на арматуру и погиб на месте. Врачи сказали, что он умер мгновенно и не страдал, но это слабое утешение. Я знаю, что обязан сделать так, чтобы он и вовсе не умирал.

В следующий раз я всё планирую заранее. Ещё в апреле дарю Максу на день рождения билеты на выступление какого-то диджея на ту злополучную дату.

Просыпаюсь. Мне не нужно проверять телефон, чтобы понять, что Максим предпочёл абандон концерту.

В течение следующих дней я предпринимаю ещё несколько попыток. Я даже совершаю неожиданное открытие: я могу возвращаться в одну и ту же точку несколько раз, если из-за каких-то других изменений в этот промежуток времени я оказался совсем в другом месте и в другое время.

“Нырнув” на несколько недель назад, я таки договариваюсь с Максом и приезжаю к нему на эти выходные в гости. Мы весело проводим время, и он знакомит меня со своей новой девушкой, Наташей, которая учится с ним в магистратуре. После обеда в субботу Макс, хитро улыбаясь, заводит следующий разговор:

— Ты же всё ещё увлекаешься всякой паранормальной херней? Крипи-треды, вот это всё,  — говорит он.  — Мы сегодня вечером собираемся в абандон возле Речного вокзала: там в одной квартире такая ебанутая дичь — тебе точно понравится.

— Да что мы там не видели-то? — я отвечаю с каменным лицом, хотя на самом деле моё сердце бьётся как бешеное, ведь я понимаю, что если ничего не сделать, именно эта вылазка станет для него последней.

— Приедем — узнаешь, — к моему раздражению встревает Наташа. Я уже собираюсь высказать всё, что думаю о подобным идиотском поиске приключений на свою задницу, как вдруг Макс начинает рассказывать:

— Помнишь тех типов, с которыми я тебя познакомил в прошлый приезд? Мы с ними весь прошлый год сталкерили по самым популярным местам и вот в конце апреля залезли в этот дом у Речного. Ничего особенного, гнилая развалюха, которой, наверное, за сотню лет уже. Я там уже раньше был, когда только переехал сюда, но как-то мне оно не очень запомнилось, так что решил повторить. Ну, мы пошарились по крыше, пофоткали, типа там, всякий мусор, и тут кто-то из пацанов нашёл в одной из квартир комнату с исписанными стенами. Мы сначала подумали, что там какой-то поехавший жил: там прямо ручкой на обоях были написаны стихи какие-то, заметки, какая-то хуита про курочку постоянно повторялась, в общем, ты понял — типа глоссолалии. Но больше всего там было записей как из дневника, причем даты идут с две тысячи тринадцатого и до конца десятых, так что мы подумали, что это накалякали какие-нибудь бомжи, которые тут зимовали. Написана всякая херня в духе “июль 2016 — финал, Португалия с Францией 1:0”. Это про Евро-2016, стало быть. И так далее. Мы бы, может, и не обратили внимания, но Ната заметила в углу надпись: “март или апрель 2019 — горит собор”. А это было буквально через пару дней после того, как Нотр-Дам сгорел, понимаешь? Та квартира была абсолютно нетронутой. Да там до нашего прихода сантиметровый слой пыли лежал, отвечаю. Никто, блядь, не мог этого написать, чувак.

— Крипово, конечно, но ты не думал, что это просто совпадение? — моё лицо всё ещё выражает безразличие, но внутри я холодею, потому что мозг услужливо подсовывает другое объяснение для всей это ситуации. И оно мне крайне не нравится.

— Ты не перебивай, дослушай, — нетерпеливо продолжает Макс. — Мы тогда с этого поржали ещё, пофоткали все надписи и забили. Потом уже через неделю в чатике почему-то вспомнили, подняли эту тему. Я ради интереса систематизировал те записи, что были на фотках, и обнаружил, что все предыдущие записанные там события сбывались. Думаешь, типа, это хитрый пранк? Одна из записей была про то, что в начале июня в Гонконге начнутся протесты из-за закона про экстрадицию. Ты понимаешь, я девятого июня зашел почитать новости и реально обосрался! Последняя надпись датируется 22 июня 2019 года. Это сегодня, если ты вдруг не следишь за датами. Там написано: “точка входа”. Ты понимаешь, что это значит?

Я понимаю куда лучше, чем сам Макс, но вместо этого говорю:

— Понимаю, что вы решили меня крепко потроллить.

— Слушай, ты сколько лет меня знаешь? — искренне возмущается Макс. — Я тебе серьезно говорю: это топовая тема. В общем, как хочешь — мы и без тебя можем съездить, но ты многое теряешь.

Я привожу ещё несколько неубедительных аргументов против этой экспедиции, но в глубине души уже знаю, что я попался на крючок. Ведь самое очевидное объяснение пророческим заметкам на стене состоит в том, что их писал кто-то, кто буквально знает будущее. Кто-то, “нырнувший” и оставивший эти заметки на стене с какой-то целью.

В итоге мы собираемся, встречаемся в метро с друзьями Макса и к половине восьмого оказываемся напротив абандона.

Здание выглядит не очень внушительно: небольшое двухэтажное здание с блекло-желтыми стенами. Тут и там обваливаются кирпичи. Все окна, разумеется, разбиты. Одна из стен наклонена внутрь здания под опасным углом.

Мы заходим в подъезд, стены которого традиционно изрисованы граффити-тегами, и поднимаемся на второй этаж. Ребята шумят и наигранно шутят, но в их поведении проглядывается явная нервозность — никто не знает, какой именно сюрприз преподнесет сегодняшний вечер.

Макс открывает дверь в квартиру и шутливым жестом приглашает нас внутрь, однако ребята нерешительно толпятся на лестничной площадке, и я не выдерживаю: пожимаю плечами и вхожу первым. Максим входит за мной.

Коридор выглядит примерно так, как я и ожидал. Голые стены, довоенные четырехметровые потолки, раздолбанный пол, в котором не хватает кусков и везде куча пыли. Когда я делаю первый шаг, доски под ногами мерзко скрипят, и я замираю, вспоминая как умрёт Макс. С каждой секундой эта вся эта затея кажется мне всё более дерьмовой, но я решаю идти до конца.

Я прохожу прямо по коридору и попадаю в одну из комнат. Здесь уже не так пусто: посреди комнаты стоят три деревянных табурета, и на полу валяется всякий мусор.

— Ну чё, тут всё в порядке. Вроде всё так же, как мы и оставили, — неуверенно говорит у меня за спиной Макс. За нами в комнату заходят все остальные. — Давайте тут вещи бросим?

Кто-то достает из рюкзака полторашку пива и ставит на пол. Наташа извлекает из сумки покрывало.

— Как на пикник собрались, — шучу я.

— Ну да, мы ж тут планируем до полуночи торчать, если понадобится, — отвечает Макс. — Ладно, пойдем, я тебе вторую комнату покажу. Здесь-то ловить нечего.

Мы проходим в следующую комнату, и я замираю в удивлении. Буквально все стены помещения покрыты надписями. Я подсвечиваю себе телефоном и наклоняюсь, чтобы прочитать запись на ближайшей ко мне стене.

— “Не понимаю, ни как я тут оказался, ни куда мне идти. Чувствую себя идиотом, но пишу это всё прямо здесь, чтобы доказать себе же самому, что это реально”, — читаю вслух я и сразу обращаю внимание на деталь, про которую Макс по очевидной причине не упомянул. Внутри меня начинает вскипать злость. — Ты серьезно думал, я не узнаю? Чувак, мы с тобой пять лет за партой просидели, и ты думал, что я не замечу?

— Чё ты… — начинает было Максим, но меня не остановить.

— Тебе не впадлу было это все писать? Сколько времени у тебя на это ушло? — я раздраженно повышаю голос.

— Да ты вообще о чем? — в голосе моего друга звучит неподдельное удивление.

— О том, что я узнал твой почерк, олень, — в сердцах говорю я, и тут с опозданием у меня в голове возникает сомнение. Если всё это пранк, задуманный Максом, то почему же он ездил в это же место в это время во всех остальных версиях реальности, в которых он погиб? Пока я обдумываю это, Макс наклоняется к стене и внимательно разглядывает надписи.

— Слушай, реально на мой почерк похоже. Но я этого не писал. Ты же сам видишь, что надписи старые. Как я мог это сделать, а? Разве что я шесть лет назад решил над тобой приколоться и написал это ещё во время первого визита, — он хмыкает и переходит к соседней надписи. Меня пробирает дрожь, и я поворачиваюсь к нему, озаренный страшной догадкой, но прежде, чем я успеваю что-либо сказать, он с нервным смешком читает следующую надпись. — Зацени, как крипово: “Макс, думай головой и не волнуйся”.

То, что я увижу в следующие несколько секунд, отпечатывается в моей памяти навсегда.

Лицо Макса становится умиротворенным. Его глаза закрываются. Я делаю шаг в его сторону, и в это же мгновение он заваливается на спину. Когда его туловище касается пола, я слышу ужасный треск, и кусок перекрытия проваливается вниз, увлекая Макса за собой.

Я стою на краю зияющей дыры и вижу, как внизу под его телом, лежащим среди обломков, расплывается лужа крови. Затем я слышу крики и топот ног из коридора, но не собираюсь дожидаться появления остальных и “выныриваю”.

***

Тот “нырок” сломал во мне какой-то стержень. Я наконец сдался. Больше не пытался спасти Максима. Вернулся на несколько месяцев назад, взял отпуск на конец июня и уехал с друзьями в Турцию, где успешно напивался каждый день, и в итоге пропустил не только новость о гибели Макса, но и последовавшие похороны.

Во всех версиях реальности все считали произошедшее несчастным случаем. Даже Наташа, знавшая про комнату и надписи, никак не связывала их со смертью Максима.

Я один понимал, что реально произошло. Потому что в последние секунды своей жизни на моих глазах Макс “нырнул”. Думаю, он оказался в этой же заброшке в 2013 году. Перепугался, не понимая, что произошло. Затаился и в помутнённом состоянии сознания начал писать на стенах свой последний монолог, чтобы оставить доказательство реальности происходящего для себя же в будущем. В какой-то момент он наверняка понял, что попал в замкнутую петлю. Тогда он и записал себе последнее сообщение: “Макс, думай головой и не волнуйся”. Наверное, он предполагал, что застрял в том рукаве реальности навсегда. Думал, что ему придется переживать следующие шесть лет ещё раз, и старался поскорее оставить для себя заметки о грядущем, пока информация не вылетела из головы. А может быть, предполагал, что вернется в наше время, и оставлял надписи из чистого фатализма: верил, что должен замкнуть круг.

В любом случае, он не мог знать, что в это время в нашей реальности его мозг отключился на несколько секунд, и его тело падало вниз с высоты четырех метров. Проснуться в будущем ему уже было не суждено.

И я не смог этого изменить.

Я, человек, способный играться с прошлым и лепить из реальности что угодно, оказался не в силах спасти своего друга от смерти.

***

С того момента я закрываюсь в себе. Большую часть времени провожу дома в одиночестве. Иногда целыми днями лежу на кровати и смотрю в потолок.

По ночам порой часами не могу уснуть и в итоге поддаюсь соблазну “нырнуть”, замещая депрессивную реальность светлыми моментами из далекого прошлого. По возвращении лежу до самого утра с пульсирующей болью в висках, а затем сплю целый день, чтобы вечером подобно наркоману опять потянуться за новой дозой воспоминаний.

***

Мне четырнадцать лет. Стоит знойное лето. Мы с друзьями выезжаем на велосипедах в ближайший парк, скидываемся карманными деньгами и покупаем на троих двухлитровую бутылку кока-колы. Я лежу на траве в тени огромной ивы и думаю лишь о том, что мне некуда спешить, и впереди ещё полтора месяца такой же ленивой неги.

***

Мне двенадцать. Мы с отцом гуляем по прекрасным горам Кара-Дага. Когда мы вернемся домой, отец с матерью поссорятся окончательно, и мама уедет жить отдельно. Но это будет позже. А сейчас я наслаждаюсь тишиной и девственной красотой окружающей природы.

***

Мне десять. Я участвую в крупной международной олимпиаде по математике и к собственному удивлению занимаю второе место. Когда меня вызывают на награждение, я поворачиваюсь к своей учительнице и вижу в её глазах одобрение.

***

Мне пятнадцать.

Я сижу на крыльце корпуса и жду своих друзей. Дискотека начинается через пару минут, а все самые важные вещи в социальной жизни подростка, попавшего в летний лагерь, как известно, происходят во время дискотеки. Ну или после отбоя. Но дискотека всё равно стоит по меньшей мере на втором месте, поэтому меня злит, что ребята долго собираются.

В конце концов они выходят. Первым идет Макс, и когда я смотрю на него, меня переполняют теплые и в то же время грустные чувства. Обычно я стараюсь избегать воспоминаний, в которых он присутствует, но тут особый случай.

Он одет в рваные джинсы, футболку с принтом Nirvana и кепку, развернутую набок. Я широко улыбаюсь: по моим взрослым меркам наш тогдашний внешний вид кажется смешным, но когда тебе пятнадцать лет, ты, конечно, считаешь, что выглядишь чертовски круто.

Я езжу в летний лагерь каждый год с первого класса по одиннадцатый, но именно эта смена станет для меня особенной. Именно на этой смене во время дискотеки я впервые в жизни поцелуюсь с девчонкой из соседнего отряда, а потом полночи буду обсуждать столь волнующие в этом возрасте отношения со своим другом. Мы оба будем корчить из себя опытных ловеласов и наперебой выдавать прочитанные где-то глупости за свои мысли, а потом вожатая услышит, как мы разговариваем, и в наказание заставит нас отжиматься в коридоре.

Когда я вспоминаю все это, меня захватывает волной ностальгии, но я прогоняю эти чувства. О какой ностальгии может быть речь, если всему этому только суждено произойти в течение ближайших дней?

Наша компания наконец добирается до спортивной площадки, служащей по совместительству танцполом. Большая часть народа собралась, и уже вовсю играет музыка. Макс пихает меня локтем и некультурно тычет пальцем в девушку, с которой мне вскоре предстоит пережить неловкую радость первого поцелуя. Я смотрю в указанном направлении, и мир вокруг будто бы замирает.

Потому что вместо неё я вдруг замечаю стоящую у бортика Нику.

Конечно, когда мы с ней снова познакомимся на первом курсе, она будет выглядеть иначе, но всё равно я узнаю её с первого взгляда. Сейчас у неё ещё длинные волосы, и несколько прядей вызывающе покрашены в ярко-розовый. Она одета в лёгкий сарафан, хотя в университет ходила в толстовке и джинсах всегда, сколько я её помню.

Будто бы специально диджей объявляет медленный танец и включает какой-то лирический трек. Не отдавая себе отчет о возможных последствиях, я неожиданно для самого себя подхожу к Нике и приглашаю её на танец. В её глазах мелькает удивление, но затем она соглашается.

Я кладу руки ей на талию. Она внезапно придвигается ко мне почти вплотную и обнимает меня за шею. Мы танцуем (откровенно говоря, просто топчемся по кругу, как и все остальные), и я слегка запоздало представляюсь. Она в ответ называет свое имя. Я пытаюсь завести разговор и подсознательно боюсь, что она не захочет со мной общаться.

Но будущее ещё не настало. Мы ещё не успели поссориться. Поэтому Ника отвечает на мои глупые вопросы, звонко смеется в ответ на несмешную шутку и ведёт себя именно так, как я помню.

Музыка заканчивается, и вместе с ней завершается наш танец — нелепый подростковый ритуал, который, впрочем, в эту конкретную минуту кажется мне самой романтичной вещью на свете.

Под одобрительный взгляд Макса я предлагаю ей сбежать с дискотеки и прогуляться в сторону пляжа.

Мы идём, болтая о какой-то чепухе. Ника увлеченно рассказывает о любимых sci-fi фильмах, о том, как она учит программирование в качестве хобби (я и не подозревал, что она занималась этим до университета), как она планирует начать готовиться к экзаменам уже с этого года, чтобы поступить в хороший ВУЗ. Я жадно ловлю каждое её слово, наслаждаясь каждой минутой разговора с девушкой, по общению с которой я так скучал.

Доходим до песчаного берега реки и садимся на бетонную ограду. Ника с серьёзным лицом отмечает, что нам вообще-то нельзя здесь находиться, но в её глазах пляшут весёлые искорки.  Я отшучиваюсь, что если вожатые нас поймают, то хотя бы будем отбывать гауптвахту вместе. 

Несколько минут мы сидим в сумерках и молча любуемся мерно текущей рекой. Наконец Ника начинает говорить:

— Ты веришь в эффект бабочки? Что небольшие действия в прошлом могут…

— ...очень сильно повлиять на будущее, — заканчиваю я. — Ты делаешь что-то, что кажется тебе не важным, но последствия разрастаются в виде цепной реакции. Да, верю, наверное. А чего ты спрашиваешь?

— Мы познакомились совершенно случайно. Представь, что, допустим, я бы сегодня оделась иначе, и ты бы меня даже не заметил, — высказывает предположение девушка. — И мы бы никогда уже не познакомились. Или познакомились бы спустя много лет, например, в университете, и так никогда бы и не узнали, что мы были здесь на одной смене… — она делает долгую паузу, и у меня в голове зарождается смутная догадка, отдающая паранойей. — Знаешь, ты мне очень нравишься, — внезапно смущенно заканчивает Ника.

Это выглядит как простое совпадение, но в последнее время я не верю в совпадения. Несколько секунд я борюсь с предательской мыслью и наконец решаюсь спросить:

— Прости за тупой вопрос, но ты помнишь, какое сегодня число? 

Девушка явно не ожидает этого вопроса и смотрит на меня с удивлением. Задумывается и неуверенно говорит:

— Пятнадцатое июля?

— Почти угадала, — отвечаю я, понимая, что сегодня второй день смены, и она чисто физически не могла так ошибиться. — Седьмое. А какой последний фильм ты смотрела в кинотеатре?

Ника мрачнеет. Её плечи бессильно опускаются, и выдержав паузу, она спрашивает в ответ:

— Из какого ты года?

— Октябрь девятнадцатого, — честно отвечаю я.

— Надо же, — она грустно улыбается. — Я тоже. Может быть, только так мы и можем оказаться в одном и том же прошлом? Если засыпаем одновременно? — она некоторое время молчит, и я решаю задать вопрос, который мучит меня уже несколько минут:

— Почему мы перестали общаться? Чего ты начала меня игнорировать?

Ника издает смешок и начинает говорить:

— Ты ещё не понял? Всё же началось в тот вечер, на дне рождения у Димы. Мы с тобой начали спорить. Ты как обычно уперся лбом до последнего, ну я тебе и наговорила. Решила вернуться и всё исправить. Но когда заснула, ты внезапно стал говорить совсем о другом. Моя способность никогда не давала сбой до того момента. Мне казалось, что события инвариантны, пока я сама не начинаю их менять. Я испугалась и проснулась, — она делает паузу, но я молчу, переваривая услышанное, и в конце концов она продолжает.

— Сначала думала, что это просто чертов эффект бабочки — я сама сделала что-то не так. Несколько раз возвращалась в прошлое и пыталась всё поменять, но с тобой мои способности не работали. Я боялась и не придумала ничего лучше, кроме как отморозиться и постараться забыть о тебе, — её глаза становятся влажными. — Общалась с другими людьми, постаралась тебя заменить. Но получалось хреново. Мои мысли всё время возвращались к тому, что ты почему-то не поддаешься моей силе, и меня это бесило. И ещё… я по тебе очень скучала.

Не дожидаясь дальнейших слов, я беру её за руку. Я понимаю, что этот момент мне уже никогда не удастся изменить, но я готов рискнуть чем угодно.

***

Ника рассказывает, как она впервые применила свои способности, заснув на лекции, и долгое время считала, что у неё было просто дежавю. Я шучу, что на наших лекциях такие ощущения у меня возникали и без каких-либо перемещений во времени.

***

Она называет это “проснуться из нашей реальности в другую”. Я называю это “нырками”. Названия разные, но суть одна и та же.

***

Я рассказываю смешную историю про то, как вернулся в 2011, чтобы купить биткоин, а когда “вынырнул”, оказалось, что он так никогда и не взлетел в цене. Я пытался несколько раз и в конце концов бросил эту затею, вернув всё обратно. Мы некоторое время рассуждаем о теории хаоса и о том, что возможно по невероятному совпадению именно в той ветке реальности, в которой мы живём, сложились все нужные обстоятельства для этого криптопузыря.

***

Она рассказывает, как пыталась играть на ставках, но оказалось, что исходы большинства матчей практически случайны. Со смехом мы сходимся на том, что единственный действительно легкий способ заработать на нашей способности — вовремя перевести все деньги в доллары.

***

Холодает, и я укутываю её в свою рубашку.

***

Я рассказываю про правила “нырков”, которые вывел для себя. Когда я вслух жалею, что после пробуждения прошлая версия меня не помнит о том, что состоялся “нырок”, Ника высказывает очевидную идею, заставляя меня почувствовать себя идиотом. Оказывается, что с того самого дня, как она впервые обрела способности, она ведёт дневник. При необходимости она возвращается в прошлое и просто оставляет в дневнике указания для самой себя.

Это отдается у меня в голове тяжелым воспоминанием. Я осознаю, что именно это Макс и делал в отчаянии в том заброшенном доме — писал дневник. Я спрашиваю у Ники, не сталкивалась ли она с другими путешественниками во времени. Получив отрицательный ответ, рассказываю ей шокирующую историю про Макса, а также жутковатое воспоминание из детства.

Мы задаемся вопросом: сколько ещё таких же, как мы, ходит по миру? Со сколькими из них мы пересекаемся каждый день, сами того не зная?

***

Порыв прохладного ветра колышет камыши, будто бы гигантской рукой приглаживая их верхушки. Ника прижимается ко мне. Я обнимаю её, и моё сердце ускоряется.

***

Ника рассказывает, как однажды попробовала “заснуть”, уже находясь в прошлом. Я уважительно хмыкаю — на такие эксперименты я не решался. Её опыт оказывается тоже не слишком успешным: ей удается погрузиться во второй слой буквально на секунду. Когда она “просыпается” в реальности, ей настолько плохо, что приходится пропустить работу на следующий день.

***

За нашими спинами слышатся голоса. Какая-то парочка останавливается в двадцати шагах позади. Незнакомая мне девушка хихикает и сообщает парню, что здесь уже занято. Мы молча ждем, пока они удаляются.

Я поворачиваюсь к Нике, и она, устав ждать инициативы с моей стороны, целует меня.

Технически это мой первый поцелуй. Эта мысль меня почему-то смешит.

***

Я говорю Нике, что мы с ней обязательно должны быть вместе — сама судьба дала нам в руки возможности, недоступные другим. Она совершенно серьезно заставляет меня пообещать никогда больше не использовать свои способности на неё. Я соглашаюсь.

Мы слышим, как на танцполе диджей объявляет, что уже почти время отбоя, и следующий “медляк” будет последним. Он включает незнакомый мне слащавый инди-трек. Ника решает, что это крайне романтично, и мы долго целуемся, пока мелодия не подходит к концу.

— Проводишь меня до корпуса? — шутливо спрашивает она. Разумеется, я соглашаюсь.

У корпуса она говорит, что нам пора прощаться. Мы договариваемся, что оба проснемся следующим утром спустя много лет, и если мы действительно подходим друг другу, то мы наверняка проснемся вместе.

Затем, я вижу, как глаза Ники на миг закрываются, и когда она их наконец открывает, несколько секунд смотрит на меня с удивлением, а затем хихикает и целует меня в щёку. Я понимаю, что она “вынырнула”.

Конечно, я тоже отправлюсь в будущее к Нике. Но не прямо сейчас. Я ни в коем случае не планирую ничего менять или нарушать данные обещания. Но после всего того, через что мне довелось пройти, я не собираюсь наутро довольствоваться новыми блеклыми воспоминаниями об изменившейся реальности. Я не хочу больше терять Нику и я хочу по-настоящему прожить всё, что нам предначертано.

Мне предстоит долгая дорога назад.

***

Когда я “выныриваю”, моя голова будто бы раскалывается на мелкие кусочки. Боль такая, что я не могу произнести ни слова. В глазах взрываются фейерверки, и я не вижу ничего вокруг. Попытка пошевелиться отдается ещё большей болью и тошнотой, которую я едва сдерживаю. В этот момент кто-то берёт меня за руку. Я понимаю, что это Ника, и в ту же секунду сознание покидает меня.

***

Когда я прихожу в себя во второй раз, мне уже намного лучше. Мигрень остается, но это можно стерпеть. Сквозь закрытые веки я чувствую солнечный свет и понимаю, что уже утро. Пора вставать, но я продолжаю лежать с закрытыми глазами и вспоминаю прошедшие годы.

***

Вспоминаю, как после лагеря мы всё лето гуляли по городу, катались вместе на велосипедах и смотрели фильмы дома у её родителей.

Вспоминаю, как в одиннадцатом классе у нас был первый секс. Неловкий, не самый удачный, но открывающий нам двери в абсолютно новый этап отношений.

Вспоминаю, как после выпускного она страшно сломала в нескольких местах лодыжку. Кости срослись, но на голени остались уродливые следы, после которых она перестала носить платья.

Вспоминаю, как мы вместе поступили в один ВУЗ на одну кафедру и в этот раз таки попали в одну группу.

Вспоминаю, как после первого курса мы набили одинаковые татуировки в одном и том же месте — на ноге, чтобы закрыть шрамы, которых она так стеснялась.

Вспоминаю, как ещё через год она обнаружила способность перемещаться в прошлое. Как она рассказала мне об этом, и мы вместе постигали границы её возможностей.

Вспоминаю, как после четвертого курса мы наконец съехались вместе, а ещё через полтора года я сделал ей предложение. Свадьба состоялась двадцать второго июня, и, разумеется, Макс выполнял на ней почетную роль свидетеля.

Вспоминаю, как на следующее утро я увидел его спящим на кресле у меня дома, очень пьяным и, что важнее всего, живым.

Вспоминаю, как после свадьбы мы улетели в “медовый месяц” в Португалию. Именно тогда в последний день отпуска, сидя в зале ожидания аэропорта, я в последний раз взглянул на счастливую Нику и наконец “вынырнул”.

***

Я слышу, что кто-то зовёт меня по имени, и отвлекаюсь от воспоминаний. Открываю глаза и вижу в постели рядом с собой Нику.

Но в ту самую секунду, когда свет попадает мне в глаза, адская боль возвращается сторицей. Прежде, чем я начинаю кричать, я успеваю понять, что я вижу только левым глазом.

Ника бросается ко мне. Она явно напугана. Я пытаюсь встать, но не могу. Кажется, будто каждая кость в моём теле сломана. Сквозь мучительную боль, я пытаюсь объяснить Нике, что происходит, но вместо слов из моего рта почему-то вырывается нечто нечленораздельное. Наконец у меня получается выдавить из себя слово “скорая”, и Ника хватается за телефон.

***

Когда меня привезли в больницу, я уже частично пришел в себя. Врачи долго обследовали меня, делали несколько CT-снимков мозга и ставили взаимоисключающие диагнозы. В конце концов они сошлись на том, что у меня произошел атипичный ишемический инсульт: это вроде как объясняло большую часть симптомов, начиная от частичной потери зрения и заканчивая дефектами речи.

Я не настаивал на уточнении диагноза: мне было прекрасно понятно, что современная медицина не имеет представления о том, что происходит с мозгом, когда его нейроны пытаются перестроиться, чтобы совместить внутри себя несколько лет противоречивых воспоминаний.

Несвязная речь и нарушенная координация прошли довольно быстро. Через несколько недель меня почти оставили мигрени. Однако правый глаз так и не удалось восстановить. Но этим последствия не ограничились.

Во-первых, когда меня наконец выпустили из реанимации, нас с Никой ждал долгий неприятный разговор. Она кричала на меня, называла безответственным идиотом и обманщиком. Мне в общем-то было нечего этому противопоставить. Я был виноват по всем статьям.

Вскоре она успокоилась и частично меня простила. Но когда меня выписали из больницы, меня ждал ещё один удар ниже пояса.

Я попробовал “нырнуть” и не смог.

Мы долго работали над этим. Ника пыталась мне помочь, первое время веря, что я просто растерял навык. Безуспешно — я лишился своей силы.

Тому, кто никогда не имел такой возможности, будет сложно меня понять. Попробуйте представить, что однажды утром вы проснулись и поняли, что забыли, как ходить. Вы опускаете обе ноги с кровати, пытаетесь на них встать, но они вас не держат. Примерно так чувствовал себя я в этот момент.

А ещё я вспомнил, как давным-давно в моем детском воспоминании дядя Миша сказал: “Когда ты зафиксируешься, то поймешь”. Конечно, я не могу знать наверняка и лишь предполагаю, но мне до сих пор кажется, что каждый человек имеет какой-то внутренний резерв жизненной силы. Каждый раз, когда мы перемещались в прошлое и обратно, мы тратили его. Не знаю уж, восстанавливался он потом или нет, но это уже не важно — когда я совершил свой последний прыжок, я пробыл в прошлом слишком долго, и когда я вернулся, мой резерв исчерпался до нуля. Я зафиксировался.

Ника понимала, как мне тяжело, и искренне сочувствовала. Но это не помогало. Она была успешной программисткой, идеальной во всём (ещё бы ей не быть идеальной — она всегда имела возможность исправить что угодно). Я был инвалидом, страдающим от постоянных головных болей и глубокой депрессии. С каждым днем мы отдалялись всё больше, и я винил в этом только себя.

Помимо невозможности перемещаться, меня ждал ещё один неприятный сюрприз. Теперь, когда я был зафиксирован, моя память стала работать иначе. Каждый раз, когда кто-нибудь менял прошлое, я продолжал помнить старую версию событий, а не измененную.

Впервые это проявилось почти незаметно — как-то раз Ника позвонила с работы и попросила поискать её ключи на шкафу. Я нашёл их, о чем и сообщил. Следующее, что я помню — я сижу за компьютером, телефон выключен, а ключей на шкафу нет.

Сначала я испугался и списал это на провалы в памяти из-за повреждений мозга: врачи предупреждали, что такое может случиться. Но когда вечером я рассказал об этом Нике, она шокировано объяснила мне, что после звонка “нырнула” в утро и взяла ключи. Я физически не мог об этом помнить — в этой версии реальности ей было незачем мне звонить.

С тех пор пропасть между нами стала ещё больше, и в общении всё чаще стало сквозить недоверие.

Кроме того, я стал замечать и другие изменения, ясно свидетельствовавшие о том, что вокруг существует множество путешественников во времени, не стесняющихся постоянно редактировать прошлое.

Так в одно прекрасное утро в разговоре с Никой я узнаю, что мы планируем идти на концерт twenty one pilots. Проблема в том, что я впервые слышу об этом исполнителе. Концерта Manic Subsidal, на которых мы собирались, я в интернете не нахожу. Как и вообще самой группы.

В другой день я загружаю третьих героев, только чтобы обнаружить, что мой любимый замок отсутствует в игре. Поиск в интернете подсказывает, что его собирались добавить, но отменили из-за негативной реакции фанатов.

Порой я действительно начинаю путаться в воспоминаниях. Еду в гости к отцу и выхожу не на той остановке. В разговоре с матерью упоминаю друга детства, которого никогда не существовало. Забываю дома огонь на плите (при этом я уверен, что выключал конфорки): Ника ругается на меня, но потом видит моё шокированное выражение лица и начинает просто плакать.

В этот момент я неожиданно осознаю, что дядя Миша скорее всего не был шизофреником.

Самое тяжелое — видеть в глазах окружающих жалость и сопереживание. Они думают, что я пережил ужасную травму и теперь страдаю, путаясь в воспоминаниях и забывая реальный мир. Каждый раз мне хочется закричать им в лицо, что это они не видят реального мира и не понимают, что их жизнь каждый день переписывается снова и снова небольшой группой людей, в руках которых лежит реальная власть.

Всё это напоминает индивидуальный ад, спроектированный лично для меня. Я один понимаю, что на самом деле происходит, но не могу никому объяснить.

Каждую ночь я засыпаю с мыслью о том, что я хочу “проснуться” из этой реальности.

Но не могу.