В день, в который исполнилось бы тридцать лет их союзу, и спустя двадцать лет после выплаты подати, когда его семья отправилась на военную службу Императору, Хакоб Мальтен увидел тень своей жены.

Он находился в зале переписей внутри дворцового комплекса Администратума, сидя на скамье вместе с дюжиной других писцов вокруг длинного железного стола, уставленного высокими грудами манускриптов. Сервочерепа парили над головами писцов, диктовавших выжимки из отчетов, корреспонденции, нормативных поправок и всех прочих разновидностей бюрократического хлама, ежеминутно производимого умирающим миром-кузницей в осажденном Империуме. Черепа сохраняли информацию, после чего пергаменты в зависимости от их значимости либо уничтожались, либо отправлялись в архив. Документам, над которыми трудился Мальтен, было несколько десятков лет. В большинстве из них подробно расписывались забытые транзакции между уже умершими людьми. Однако ни одну из записей нельзя было оставлять без внимания. Все должно учитываться.

В центре стола на железной подставке стояла драгоценная люмосфера, испускавшая лишь тусклое буроватое свечение. Остальную часть помещения озарял трепещущий свет жировых свечей в высоких канделябрах. Его едва хватало для чтения, а под потолком висело облако темного едкого дыма.

Мальтен закончил с устаревшим уже на пятьдесят лет отчетом о том, что поголовье грызунов снизилось после того, как жители подулья начали их поедать. Он практически не обращал внимания на то, что именно надиктовывает. Он думал о Велии. Боль тоски от ее утраты не ослабела со временем.

– Хакоб, – раздался шепот возле самого его уха. Вздрогнув, он поднял глаза и увидел ее тень.

Велии тут не было. Он знал это. Ее не было на Фумусе уже двадцать лет, после того, как она уехала вместе с их детьми-близнецами, Балланом и Улисом. Мальчикам было всего десять. Они были еще слишком молоды для сражений, однако уменьшение населения Фумуса означало, что под выплату подати попадали и здоровые дети. Они уехали, и Мальтен скорбел о расставании каждый день и каждый год. Он гордился ими, как гордился и Велией. Он не мог сражаться за Империум. У него было слабое сердце. Немощные легкие. Суставы пальцев скрючились и набухли от артрита. Его долгом было служить во чреве Администратума и терпеливо приносить свою жертву.

Но эта тень.

Силуэт женщины стоял в колеблющемся свете свечей с жутковатой неподвижностью. Он был слишком угловатым. Ничто в нем не могло навести на мысль, что Велия здесь. И все же Мальтен был уверен, что тень принадлежит именно ей. Это ее голос шептал ему на ухо, пусть и звучал холодно, словно дующий над снегом ветер.

Мальтен крутанулся на сиденье, развернувшись так резко, что сбил со стола несколько пергаментов. Остальные писцы бросили на него неодобрительные взгляды.

Позади него никого не было. Когда он повернулся обратно, тень уже исчезла.

– Что тебя тревожит, Хакоб? – спросил Артур Тиссейн.

– Ничего, – произнес Мальтен. – Забыл проверить сигнатуру.

Он встал и медленно пошел прочь от стола, направляясь в ту сторону, откуда вроде бы появилась тень.

Это была не она. Она не могла быть здесь.

Он двинулся между громадных архивных хранилищ. Это были монолитные сооружения высотой более пятнадцати футов, доступ к ящикам которых осуществлялся при помощи установленных на рельсы лестниц. По ним лазали сервиторы, забиравшие и заменявшие документы. Скрежет движущихся лестниц и грохот ящиков терялся в огромном зале, звук ослабевал и казалось, будто где-то вдалеке камешки падают в мрачный бездонный пруд.

Пройдя немного, Мальтен наткнулся на Авайлу Ревекен. Та приветственно кивнула ему.

– Проводишь день в благодарении и созерцании, Мальтен? – спросила она. Подать затронула ее в то же самое время. Она тоже наблюдала за уходом своей семьи. Их с Мальтеном дружба строилась на общей гордости и утрате.

– Да, – рассеянно сказал Мальтен, глядя мимо нее. – Полагаю, что и ты тоже.

– Мысленно я с Велией и вашими сыновьями. Император защищает, брат.

– Император защищает, – отозвался он со слабой улыбкой и зашагал дальше.

Император защищает. Мальтен ободрял себя надеждой, содержавшейся в этой фразе. Император защитит его семью. Мальтен увидит их снова. Он не получал от них вестей с момента их отбытия с Фумуса. Однако он должен был верить в свою мечту. Она придавала смысл его существованию. Без нее он бы ничем не отличался от сервитора.

Мальтен остановился на пересечении архивных коридоров. Ну что ты такое творишь? Ты выдумываешь. Он повернулся, чтобы направиться назад. И в этот момент уголком правого глаза увидел одного из близнецов, стоящего в дальнем конце прохода.

Мальтен вихрем обернулся. Там никого не было. Но там… Он был уверен, что видел…

Кого видел? Кого из близнецов? К собственному ужасу, он не знал ответа. С острым стыдом он осознал, что в его памяти Баллан и Улис слились в одно целое. Если бы он увидел их сегодня, то не смог бы различить.

Если бы увидел двух тридцатилетних мужчин… Но это был ребенок.

Ребенок. Он видел сына, каким тот был двадцать лет назад. Подумал, что видел. Он ошибся. Само собой. Следовало идти обратно. Он слишком долго отсутствовал на своем месте.

И все же, оглянувшись украдкой, он прошел по коридору к тому месту, где видел ребенка. Один из ящиков внизу архивной секции был открыт. Он заглянул внутрь. Там находилась большая стопка неотсортированных документов. Работа на другой день, или на другой год. Чувствуя, как пересыхает во рту, Мальтен подобрал верхний лист пергамента.

Это был отчет о несчастном случае, составленный в Вальгаасте и касавшийся войскового транспорта «Восторг веры». На изолирующих узлах корабельного плазменного реактора обнаружились трещины. Техножрец-контролер наложил резолюцию, что они «должны быть заменены». На каком-то этапе при переписывании произошла ошибка, и напротив изолирующих узлов осталась только запись «заменены». Корабль ушел без исправления дефекта. «Восторг» пережил первый варп-прыжок, но когда он вышел обратно в материум и запустил плазменные двигатели, произошел пробой. Огонь стремительно распространился по палубам звездолета, убив весь экипаж.

Отчету было двадцать лет.

Мальтен уставился на страницу с длинными колонками потерь. Затем разинул рот. Горло перехватило от горя, и сотрясший тело вопль превратился в сдавленное шипение. Там, в списке мертвецов, были имена его жены и детей: Велия Мальтен, Баллан Мальтен, Улис Мальтен. Они умерли двадцать лет назад – и их смерти ничего не значили. Они не погибли героями, сражаясь за Империум. Они стали жертвами идиотской ошибки. Их трагический конец не имел никакого значения. Одна из множества потерь, едва заслуживающий упоминания инцидент. Имена помутились у него в глазах. Он привалился к архивной секции, сминая пергамент скрюченными пальцами.

– Писец Мальтен, вы наносите ущерб имперскому документу.

Мальтен рывком распрямился, затаив дыхание. На другом конце прохода стояла смотритель Таразин. У нее была серая кожа, серые волосы, серое одеяние. Она была такой же мрачной и безжалостной, как свинец.

– Я… я… – сбивчиво забормотал Мальтен, едва в силах моргнуть.

– Немедленно вернитесь на свое место.

– Да, смотритель.

У Мальтена не отложилось в сознании, как он вернулся к своим обязанностям. И все же, должно быть, он это сделал. Каким-то образом он вновь взялся за работу. У него в голове осталось место лишь боли и всеобъемлющему ощущению бессмысленности.

И еще ярости. Он был в ярости от того, как Галактика превращает все мечты в пепел. В ярости от лжи, ради которой жил двадцать лет. Лжи, подкрепленной еще большей ложью.

Император защищает.

Император защищает.

Нет. Не защищает.

Этот рефрен терзал Мальтена на протяжении всех дневных мытарств. Он продолжал преследовать его и после наступления ночи, во время долгого пути домой среди мрака и злого холода. Улицы здесь были узкими, зажатыми между высокими ветшающими башнями жилых блоков. Мостовую и фасады покрывала сажа от загрязнявшей воздух копоти и дыма. В переулках клубился грязно-серый смог, и часто Мальтен мог видеть лишь на несколько ярдов перед собой. Падали плотные сырые хлопья снега. Они оставляли черные потеки, попадая ему на щеки и скользя вниз, будто густые слезы. У него не осталось ничего своего. Слишком сильна была скорбь. И ненависть.

По мере истощения ресурсов Фумуса сокращалось и его население, и большая часть сектора, где жил Мальтен, была практически полностью покинута. Целые жилые кварталы ныне стояли заброшенными. Их разбитые темные окна напоминали незрячие глазницы черепа. На подоконники нанесло снега. Даже в доме Мальтена оставалось занято менее десятой доли квартир, и на его этаже больше никто не жил. Для него было вполне обычным делом на последнем отрезке пути оказываться на улицах в полном одиночестве. Он не рассчитывал, что поблизости кто-нибудь окажется – только крысы, роющиеся в грудах старых отходов у основания фасадов башен.

На перекрестке Мальтен услышал звук шагов и поднял глаза. Слева и справа он увидел полускрытых туманом близнецов. Они остановились вместе с ним и стояли неподвижно – каждый на расстоянии квартала. А потом, когда он посмотрел прямо на них, они исчезли. Тени унесло вместе с сажей и снегом. Он снова пошел, и тени вернулись. Близнецы держались вровень с ним, прячась на границе обзора.

На самом деле их здесь нет. Это то, что мне хочется видеть.

Даже эта уверенность не принесла ему покоя. Она лишь продемонстрировала, насколько плохо он помнит своих детей. Две тени на перекрестках по обе стороны от него были неразличимы, потому что он уже не знал, как выглядят его сыновья.

Велия тоже была здесь. Она постоянно держалась позади него и исчезала, когда он оборачивался, но ее тень продолжала нависать над ним, словно кара.

Мне жаль. Мне так жаль. Велия, прошло ведь так много времени. Но я помню тебя! Неужели ты не позволишь мне увидеть тебя?

О, увидеть ее снова. Увидеть их всех. Теперь он знал, что этого никогда не произойдет, и больше ничто не придавало ему сил, не поддерживало в одиночестве.

Перед ним разверзлась бескрайняя пустота горя, и он не мог идти дальше. Мальтен упал на колени.

– Еще один раз! – возопил он в безлюдную ночь. – Я отдам что угодно, лишь бы увидеть тебя, увидеть всех вас еще один раз!

Его мольба была адресована не Императору. Он слишком сильно ощущал себя преданным, чтобы вновь мысленно обратиться к тому. Однако то, как извращенно погибли его близкие, и странная случайность, по которой он наткнулся на отчет – этого было слишком много, чтобы он поверил, будто все произошло без чьего-либо вмешательства. Это не совпадение. Здесь присутствовала некая воля, творец судеб.

– Даруй мне эту милость, – взмолился он к этому творцу, и его надтреснутый шепот прозвучал так громко, словно мог оставить борозды на рокрите брошенных жилых кварталов. – Позволь мне увидеть их еще один раз.

В тот же миг, как он произнес молитву, тени исчезли. Вместе со снегом опустилось тяжкое безмолвие. Он был совсем один, лишившись даже общества иллюзий охваченного горем разума.

Тишину нарушили тяжелые, приволакиваемые шаги откуда-то издалека. Мальтен обернулся, вглядываясь в мрачную круговерть ночи. Шум приближался. Это было что-то крупное и неуклюжее. Порой казалось, что оно ковыляет на двух ногах, но временами шаги перемежались нескладным торопливым топотком.

Раздался крик боли и злобы. Голос походил на женский, или же он когда-то принадлежал женщине. Но уже нет.

Мальтен побежал. Он не должен был увидеть, что надвигается среди дыма и снега. Он бежал так быстро, как не бегал со времен юности. Вскоре сердце заколотилось болезненной неровной дрожью, а легкие стали издавать булькающий хрип при попытке вдохнуть. Он бы упал, но тяжелые шаги и крики приближались. Ужас гнал его дальше.

Он добрался до проржавевшей, облупленной двери своего жилого блока и, спотыкаясь, одолел шесть лестничных пролетов. До его этажа оставалось еще далеко, а тварь уже начала подниматься наверх. По лестнице разносились ее шаги: глухой удар, скользящий перестук, затем еще один удар. Снова послышался вопль, но он звучал по-другому. Теперь это был не просто вой. Сдавленный, клокочущий рык. Чье-то горло пыталось сложить слова.

Зажимая уши и оступаясь, Мальтен устремился по темному проходу к своему жилищу. Осветительные полосы в коридоре едва работали. Они испускали пульсирующее и трепещущий серое свечение, силясь прогнать ночь и терпя неудачу. Впрочем, Мальтен хорошо знал дорогу и споткнулся всего один раз. Всхлипывая, он нащупал ключи, открыл пласталевую дверь, захлопнул ее за собой и заперся.

Судорожно хватая воздух, он попятился от двери. Шаркающая тварь приближалась. Как же нелепо с его стороны было рассчитывать, что он сможет укрыться дома! С другой стороны двери заскреблась чья-то рука, и он замер, будто загнанная добыча.

Дверь распахнулась, слетев с петель. Внутрь шагнул кошмар.

Это было его исполнившееся желание. Последняя возможность увидеть Велию, Баллана и Улиса. Его жена и сыновья вернулись к нему, слившись в одно существо. Велия нетвердо двинулась вперед. Шаги давались ей тяжело из-за груза детей, сросшихся с ее торсом. Те пытались нащупать своими ногами опору на полу, порой находя ее, порой нет. Три пары рук протянулись вперед, ловя Мальтена скрюченными пальцами. Головы мальчиков влились в нижнюю челюсть Велии, и их рты превратились в одну жутко перекошенную пасть. Плоть чудовища обгорела дочерна. От нее отваливались хрустящие кусочки, падавшие к ногам Мальтена.

Пасть широко раскрылась, и крик наконец-то стал словами.

– Это ты сделал! – завопила семья Мальтена. Шесть глаз вперились в него. В них была ненависть к нему и его желанию, которое вернуло их к этой муке.

А затем они набросились на него, увлекая его в нагромождение тел.

Его крики быстро стихли в кошмарном воссоединении.