Патриция Флеминг бросила поводья конюху и взбежала вверх по ступенькам особняка, сжав тонкие, побелевшие от ярости губы. Лорд Эйр тяжёлой походкой следовал за ней.

— Я спущусь через полчаса, — сказала она и радостно рассмеялась. — Кликни Доусона, пусть принесёт тебе выпить!

С этими словами она направилась вглубь дома, сверкнув напоследок томным взглядом — воплощение коварства.

Вот уже в третий раз она не смогла заставить Джеффри Эйра пасть к её ногам. Она заглянула внутрь шляпы: там, в подкладе, был спрятан талисман, который она решила испробовать сегодня — и который её подвёл. «Чего не хватает? — подумала она. — Может быть, крови?»

Она была олицетворением истинно английской девы: храброй, удалой, честной, сообразительной, — и никто не догадывался об огне, что сжигал её изнутри. Ибо, когда она была ещё ребёнком, её посетило Нечто.

Первое Посещение произошло во сне. Она проснулась, задыхаясь; воздух — чистый, сладкий, целебный чилтернский воздух, сочащийся в открытое окно прямиком с холмов, отравляла затхлая вонь. Она разбудила гувернантку и поведала историю, будто к ней явился тигр.

Второе Посещение снова случилось ночью. Патриция выходила на охоту, осталась один на один со смертью, отбилась от гончих. Той ночью она услышала в спальне лисий лай. До самого утра она не спала, дрожа от ужаса, а потом обнаружила на подушке рыжую лисью шерсть.

Третье Посещение было не то во сне, не то наяву. Но она сжала губы и попыталась скрыть блеск ненависти в глазах. В тот же день, однако, она избила служанку лошадиным хлыстом.

Она была ровно настолько в своём уме, чтобы различать границы собственного безумия, но всеми силами пыталась не сражаться с ним, а скрывать его.

Прошло два года, и Патриция Флеминг, сирота-наследница Картвеллского аббатства, стала всеобщей любимицей, Дианой Чилтернских холмов. И всё же Джеффри Эйр её сторонился. Его собачья преданность и честность не позволяли ему нарушить верность юной девушке из северной деревушки, которая воспользовалась его простотой три месяца тому назад. Он её даже не любил, но она заставила его усомниться в этом всего на час, и теперь он был скован собственным обещанием.

Неприкрытая благосклонность Патриции разжигала в нём лишь ненависть из-за глубины соблазна. На самом же деле он ненавидел лишь себя за собственную слабость.

Патриция, злая и взвинченная, бежала через весь дом. Это не укрылось от взора слуг. Кто-то рассердил хозяйку, подумали они, но она сходит в часовню и успокоится. Хвала ей. Она же, действительно, отправилась в часовню, заперла дверь, нырнула за алтарь, нажала на потайную доску — и в тот же миг оказалась в тайной комнате священника, достаточно большой, чтобы при необходимости вместить сразу нескольких человек. В дальнем конце комнаты возвышался внушительный алый крест, а на нём, лицом к древесине, с опухшими от стягивающих их ремней запястьями и лодыжками, висела обнажённая девушка, ширококостная, пышнотелая. Рыжие волосы водопадом струились по её спине.

— Маргарет! Что так невесела? — рассмеялась Патриция.

— Мне холодно, — безразличным тоном отозвалась распятая девушка.

— Не говори глупостей, дорогая! — ответила Патриция, торопливо избавляясь от платья для верховой езды. — Там ни намёка на мороз, мы прекрасно прокатились и замечательно поохотились. Как бы то ни было, ты скоро согреешься.

Вместо ответа девушка едва слышно застонала. Патриция достала из старого гардероба облегающий костюм из лисьего меха и обтянула им своё белое стройное тело.

— Я заставила тебя ждать, дорогая? — спросила она, смерив девушку хитрым любопытным взглядом. — Я заядлая охотница, это точно!

Она вытащила бесполезный талисман из шляпы. Маленький квадратик пергамента, исписанный чёрными чернилами. Вынув из волос шпильку, Патриция проткнула талисман и всадила шпильку в бедро девушки.

— Им нужна кровь, — сказала она. — Холодно, говоришь? Тогда смотри, как из синей ты станешь красной! Ну же! И не морщись: ведь уже месяц я к тебе не прикасалась.

Её рука цвета слоновой кости змеёй выскользнула из мехов, и хлыст со свистом ударил юную Маргарет между лопаток. Раздался отрывистый крик, но единственным эхом его был смех Патриции — искренний, ледяной, дьявольский.

Она ударила ещё раз, и ещё. Огромные пурпурные рубцы оставались на спине девушки; изо рта сочилась кровавая пена — в агонии она искусала губы и язык.

Патриция разгорячилась и порозовела — стала восхитительно прекрасна. Её обнажённые груди вздымались, губы приоткрылись, а тело и душа, казалось, схлестнулись в исступлённом наслаждении.

— Как жаль, что ты не Джеффри, девчонка! — выдохнула она.

И тут кожа лопнула. Кровь сочилась из сырой плоти, стекая по спине Маргарет.

А прекрасная дева всё продолжала и продолжала молча наносить удары, пока крохотные ручейки не слились в единый поток и не коснулись талисмана. Она отшвырнула в сторону окровавленный хлыст из китового уса и опустилась на колени. Поцеловала подругу, поцеловала талисман, а затем снова девушку, пачкая губы в её тёплой крови.

Она взяла талисман и спрятала у себя в груди. Потом, наконец, ослабила верёвки, и Маргарет бесформенной грудой сползла на пол. Патриция бросила на неё меха, завернула в них девушку, а затем принесла вина и стала заливать ей в рот. Она улыбалась — доброй сестринской улыбкой.

— А теперь поспи немного, милая! — прошептала она и поцеловала Маргарет в лоб.

Сдержанная и хладнокровная дева немного оживила ужин для Джеффри, всё размышлявшего над своей ошибкой.

Пожилая тётушка Патриции, которая помогала ей вести хозяйство, улыбалась, глядя на их игры. А потом как будто случайно оставила их вдвоём у огромного камина.

— У бедняжки Маргарет снова разыгрался ревматизм, — невинно объяснила она. — Проверю, как она там. — О, верная Маргарет!

И вот свершилось: Джеффри потерял голову.

— Плющ за окном крепок, — прошептала Патриция, едва угас их первый поцелуй. — Приходи до того, как взойдёт луна! — с этими словами она плавно отстранилась — за мгновение до возвращения тётушки.

Эйр попрощался под благовидным предлогом; удалившись от дома на полмили, он оставил лошадь слуге, а спустя десять минут уже искал в темноте Патрицию.

Белая, словно лилия, прекрасная душой и телом, она заключила его в объятия.

И тут, словно очнувшись от оцепенения, он вскрикнул:

— О боже! Что это? О господи! Боже! Патриция! Твоё тело! Твоё тело!

— Оно твоё, — проворковала она.

— Нет же, оно всё покрыто шерстью! И этот запах! Запах!

Снаружи послышался резкий и звонкий собачий лай: всходила луна.

Патриция ощупала своё тело. Он не лгал.

— Это опять Он! — в ужасе закричала она, и тут же умолкла. Джеффри включил свет, и она закричала снова. Лицо любовника искажала дикая похоть.

— Сегодня днём, — проревел он, — ты назвала меня псом. Я выглядел как пёс, думал как пёс, и — богом клянусь! — я и есть пёс. Так буду же я и вести себя, как пёс!

Повинуясь странному инстинкту, Патриция вскочила с постели и бросилась к окну. Но он уже настиг её; его зубы сомкнулись на горле девушки.

Утром их тела найдут: два трупа, пса и лисицы. Но разве это объяснит чудесный побег лорда Эйра вместе с мисс Флеминг? Ибо ни той, ни другого больше никто никогда не увидит.

Думаю, Маргарет понимает, что к чему; в женском монастыре, которым она отныне управляет, на стене висит окровавленный хлыст, а рядом с ним — серебряная лиса с надписью:

Patricia Margaritæ vulpis vulpem dedit. [«Патриция — Маргарите, лиса лису дарует» (лат.) — Прим. пер.]