— Мистер Боукс, знакомы ли вы с принципом устройства обыкновенного виртуального шлема и киберперчаток?

Голос женщины, задавшей этот вопрос, прозвучал с ровной любезностью. По интонациям почти не чувствовалось, что этот же самый вопрос был задан ещё трём сотням испытателей.

Верзила в однотонной робе смерил собеседницу оценивающим взглядом. Увы, ему не на что было обратить внимание. Медсестра была подобрана идеально для данной роли — типичный «синий чулок» без вторичных половых признаков.

— Вроде как знаком, — помедлив, признался он. — Натягиваешь перчатки, напяливаешь очки — и вперёд, в киберпространство.

На лице женщины ничего не отразилось.

— Тончайшие рецепторы, сетью которых оснащён виртуальный шлем и сенситивные перчатки, считывают мельчайшие движения мускулов пользователя — позволяя компьютеру просчитать даже незначительные изменения позы, чтобы отобразить их в усиленном виде внутри виртуальности. Благодаря этому вам не обязательно ударяться коленями об стол в реальности, чтобы куда-то побежать в виртуальном мире. Достаточно лёгких ритмичных колебаний ногами.

— Признателен за лекцию, — сострил Боукс, как ему показалось, неожиданно и оригинально. — А что будет, если я захочу почесаться?

— Для этого вам придётся использовать нормальные мускульные усилия, отличающиеся от гиподинамической нормы, привычной посетителям виртуальности. Впрочем, поскольку вы не пользовались активно виртуальностью в последние годы, едва ли это потребует от вас особого умственного напряжения.

— Ну, спасибо, — растерянно поблагодарил верзила. — А почему бы не использовать полный виртуальный костюм? Или эти, как их, нейрошунты? Или их за время моей отсидки ещё не изобрели?

— Бюджет нашей программы не позволяет подобного. Кроме того, маркетинговые исследования говорят о наиболее высокой популярности именно этих средств погружения в виртуальность — в отличие от нереально дорогостоящих мозговых имплантов или громоздких в обращении виртуальных комбинезонов.

— Ну, ещё бы. — Стивен Боукс почесался. — Так что мне теперь делать, док?

— Наденьте оборудование.

Верзила повиновался.

Вначале он натянул резиновые перчатки толщиной примерно в пол-сантиметра — давно прошли те времена, когда они размером были подобны боксёрским рукавицам. Несколько раз согнув и разогнув для пробы пальцы, Боукс надел вирт-очки.

— Ого! Это же «Дюк Нюкем», уровень второй, — произнёс он, слабо оглядываясь по сторонам. — Можно, я вынесу этих гадов в магазине?

— В действительности мы используем имитацию этого эпизода лишь для того, чтобы компьютер мог подстроиться под ваши индивидуальные рефлексы. Благодаря нашим специальным программам это должно произойти быстро, но необходима проверка. Кроме того, вы сами должны вновь привыкнуть к виртуальности, которой не пользовались много лет.

— Точно замечено, детка, — прокомментировал Боукс. Его правая рука сжимала несуществующий пистолет, периодически дёргая указательным пальцем, а ноги ходили ходуном под столом. — Вот и капут тебе, голубчик. Отстрелялся, касатик. А ты, блин, откуда высунулся?

Черты его лица, то есть той части лица, что была видна из-под виртуальных очков, выражали экстаз.

Склонившись к клавиатуре, женщина нажала одну из кнопок.

— Эй! — возмутился Боукс. — Я хотел пройти!

— К сожалению, у нас нет для этого времени. Не забывайте, что не вы один участвуете в программе. Что вы сейчас видите?

Боукс раздражённо промолчал. Потом всё же соизволил открыть рот:

— Какие-то узоры. Нет, движущиеся узоры. Я как будто внутри калейдоскопа. Или внутри фрактала — короче, внутри какой-то геометрической хреновины.

— Вы можете сдвинуться влево или вправо?

Боукс попробовал.

— Вроде получается.

— Вперёд или назад? Вы можете подпрыгнуть на месте или наклониться пониже? — не отставала медсестра.

Верзила проделал указанные движения в их облегчённой версии. Например, виртуальный прыжок в реальности выглядел как слабый удар ступнями по полу.

— Без проблем.

— Попробуйте теперь сдвинуться ещё в одном направлении. Отличающемся от предыдущих.

— Это как? — поинтересовался верзила. — По диагонали, что ли?

— Нет. Попробуйте сдвинуться в четвёртом направлении. Которое было бы перпендикулярно направлениям «влево-вправо», «вверх-вниз» и «вперёд-назад».

Боукс поднял голову. Чувствовалось, что он хочет посмотреть на медсестру прямо сквозь виртуальные очки и пронзить её взглядом.

— Вы думаете, я совсем идиот? Если я по-идиотски залетел в тюрягу и ещё более идиотским образом согласился на ваши испытания, это ещё не значит, что я ничего не слышал о четвёртом измерении. Как и о том, что в реальности его нет.

— В реальности его нет, — безропотно согласилась медсестра. — По крайней мере, в нашей реальности. По крайней мере, на макроуровне. Но вы сейчас находитесь в виртуальном мире, мистер Боукс.

— Полагаете, я поверю, что вы ухитрились всобачить сюда 4D?

Он замолчал, оглядываясь по сторонам. С губ его сорвалось негодующее фырканье.

— Обычное трёхмерье.

— Мистер Боукс, если бы вы попали в настоящий четырёхмерный мир, то ваши органы чувств в любом случае не позволили бы вам заметить что-нибудь отличающееся от привычных вам образов. По этой причине для виртуального моделирования четырёхмерного мира вовсе не обязательно решать задачу воспроизведения физически невозможных четырёхмерных образов — достаточно смоделировать обычную трёхмерную панораму, которую в случае попадания в четырёхмерный мир видел бы пользователь.

— Тогда чем это отличается от обычной виртуалки? — спросил Боукс, продолжая осматриваться.

— Например, возможностью двигаться по четвёртой координате.

— Как?

Медсестра вновь склонилась к клавиатуре.

— Сейчас вы должны увидеть в метре впереди себя полупрозрачную упрощённую схему человеческого тела. Красным цветом выделены определённые мышцы таза и грудной клетки. Попробуйте их напрячь.

— Зачем? — настороженно спросил испытатель.

— Поскольку по известным причинам эволюция не снабдила человеческий организм специальными мускулами для передвижения в четвёртом измерении, нам пришлось присвоить эту функцию редко используемым мышцам. Напряжение мышц, выделенных красным цветом, сдвинет вас вштырь. Напряжение мышц, выделенных зелёным цветом, сдвинет вас вхливь.

— Вхливь? — переспросил Боукс, заподозрив, что над ним смеются. Но голос женщины оставался таким же ровным.

— Психологи посоветовали нам использовать именно такие, смешные и запоминающиеся названия для разных сторон четвёртого измерения. В длину вы можете двигаться влево и вправо. В ширину — вперёд и назад. В высоту — вверх и вниз. По четвёртой координате — вштырь и вхливь.

Испытатель — или, может, испытуемый? он и сам уже не был точно уверен в своём статусе — обречённо вздохнул. И попытался, судя по лицу, что-то внутри себя напрячь.

— Ух ты! Узорчики-то изменились. Вид помещения совсем другой стал.

— Так и должно быть. Вас специально поместили в такую точку четырёхмерного интерьера, чтобы даже мельчайший сдвиг по четвёртой координате вызывал существенные перемены.

— Это я по четвёртой координате сдвинулся? — на всякий случай уточнил Боукс.

— Да. По той координате, которая является для вас четвёртой на данный момент.

— Что значит «на данный момент»?

— Координаты не абсолютны, мистер Боукс. Если вы повернёте голову влево или вправо в обыкновенном трёхмерном мире, то длина станет для вас шириной, а ширина — длиной. Та же относительность действует и в моделируемом четырёхмерном мире.

Медсестра нажала ещё одну кнопку.

— Фиолетовым цветом выделены мышцы, напряжение которых при повороте головы или тела позволит вам поворачивать голову в четвёртом измерении — или разворачиваться целиком.

Стивен Боукс попробовал осуществить и эту инструкцию. И взвыл, наблюдая за пляской цветных узоров в экранчиках своего шлема.

— И долго мне надо будет здесь пребывать? Чего именно вы хотите этим добиться?

Женщина устало улыбнулась. В очередной по счёту раз.

— Об этом я не могу распространяться. Вам надо будет пребывать здесь до тех пор, пока вы не приспособитесь к четырёхмерной виртуальности и не пройдёте ряд соответствующих испытаний. Ваше добровольное и искреннее участие в этом является условием вашего досрочного выхода из мест лишения свободы. Степень искренности ваших стараний будут оценивать специалисты.

— В чём же заключается ваша теория, профессор?

Спросивший это сидел в кресле, небрежно заложив ногу за ногу и полуприкрыв левой рукой нижнюю часть лица.

Впрочем, ввиду общей сумеречности кабинета — и ввиду особо удачного расположения кресла прямо перед окном — его лицо в любом случае никому не удалось бы разглядеть. Удалось бы заметить разве что блеск его глаз, отражающих зеленоватые цифры электронных часов и необыкновенно внимательным взглядом изучающих сейчас собеседника.

— Здесь необходимо начать с двух сторон. Вы не против, если я начну с сугубо технической, где требуется минимум философии?

Тот, кто задал этот вопрос сидевшему в кресле субъекту, ничуть не скрывал свою внешность. Он был бородат, был в не первой свежести белом халате и носил белые тапочки. Пробивающийся сквозь толстые шторы свет целиком освещал его грузную фигуру.

И ещё он от волнения курил. Причём явно не первую сигарету.

— Человеческий мозг обладает необыкновенной степенью адаптивности. Вы, конечно, слышали об опыте с очками-перевёртышами?

— Нет.

— Не может быть. Все слышали историю об опыте с очками-перевёртышами.

— Я — не все.

— Ладно, повторю ещё раз. Группе испытателей-добровольцев поручили круглосуточно носить очки, в которых верхнее казалось бы нижним, а нижнее — верхним. Поначалу не проникнувшись глубиной эксперимента, примерно через две недели они начали привыкать, а через месяц им было уже трудно снимать очки — без них мир казался им перевёрнутым.

— Забавно.

— Это лишь один пример адаптивности человеческого мозга. Есть множество других примеров, но я их не помню. Факт, во всяком случае, что иногда и слепому от рождения человеку удаётся вернуть зрение. Существуют и прелюбопытные случаи синестезии, когда человек может с лёгкостью увидеть пару троек среди множества двоек — потому что каждую цифру он воспринимает как написанную отдельным цветом. Синестезист способен перепутать звук и цвет, цвет и вкус, вкус и смысл. Но чаще они всё же не путают, а осознанно сопоставляют их, хотя и ощущая между ними некоторую границу.

— Мне зелёный цвет кажется кисловатым. Я синестезист?

— Не существует здоровых людей, существуют лишь необследованные. Но помните, коллега: девяносто процентов болезней проходят сами собой, а остальные вообще не вылечиваются.

Сидящий в кресле чуть кашлянул, как бы напоминая, что не является коллегой профессору.

Бородатый индивидуум опомнился.

— В общем, что я хотел сказать? Мозг может многое. Когда ещё на заре нашего века, двадцать первого, ставили опыты с виртуальным отделением от тела — то есть транслировали человеку в глаза вид с расположенной позади него видеокамеры, а при проведении рукой под камерой незаметно касались другой рукой его настоящего живота, — человек действительно ощущал себя в виде некоей внетелесной астральной эманации. А головные боли? Человеку часто кажется, что боль расположена в мозгу, хотя мы знаем, что там нет болевых рецепторов. А ощущения наркоманов, которым нередко мерещится, что у них выросла третья рука, шестой палец или второй член?..

Тут он неожиданно остановился, словно человек, налетевший с разбега на бетонную стену. Сконфуженно пробормотал:

— Извините.

— Ничего. Проще говоря, вы имеете в виду, что мозг способен привыкнуть даже к тому, для чего не предназначался эволюционно?

— Именно так. Особенно эта адаптивность проявлена в младенчестве, свидетельством чему служат многие случаи вырастания детей в дикой природе. Эти Маугли зачастую умудряются целиком перенять повадки приютивших их животных, среди волков стать волками в квадрате, среди медведей — медведями в кубе. Правда, вернуться в человеческий стан у них потом уже не получается, но каков факт?

— Внушительно, — был вынужден признать собеседник.

Профессор выбросил на ковёр останки очередной сигареты.

— С этим необыкновенным человеческим свойством повышенной адаптивности и связана одна теория, о которой я хотел рассказать вам во вторую очередь и которая неразрывно связана с целями моей программы...

Сэм Твиски сидел внутри проклятого тессеракта уже четвёртый день.

Не считая перерывов на еду, санузел и сон, разумеется. Впрочем, стоило наблюдателям заметить его пробуждение, как на него вновь надевали надоедливую виртуальную периферию.

Как достать этот красный шар?

Если его не достать, то Сэм не пройдёт испытание. Если Сэм не пройдёт испытание, его вернут обратно в тюремную камеру.

Может, так даже лучше?

«Проблема в стенке, — тупо думал Сэм, — в проклятой стеклянной стенке. Не будь её между мной и красным шаром, я бы с лёгкостью достал его. Ведь я же вижу его — это значит, что нас разделяет лишь длина или ширина, а не это чёртово четвёртое измерение. Но как пройти сооружённый этими вертухаями стеклянный лабиринт?»

Он коснулся пальцами стенки. И принялся скользить вхливь, сосредоточившись на требуемом мышечном усилии.

Вскоре стекло под пальцами исчезло. Ему удалось найти отверстие. Но, увы, исчез и красный шар.

Сэм закрыл глаза.

— Отличие человека от прочих животных видов давно являлось предметом спора между философами, теологами и учёными. Пожалуй, самая заметная особенность человека — это то, что он занимается вещами, вовсе ему не нужными.

— Примеры, — негромко то ли попросил, то ли произнёс собеседник.

— Социум.

Человек в кресле ничего не сказал, но от его силуэта ощутимо повеяло холодом.

— Я понимаю, общество нужно человеку... — поспешно проговорил профессор, — но... в основном для защиты от других обществ. Спецслужбы нужны нам для защиты от чужих спецслужб, особые отделы полиции — для борьбы с организованной преступностью, и так далее.

— Вы предлагаете анархию? Интересно, что тогда помешает возникнуть вновь пусть даже не спецслужбам, а мафии?

— А зачем кому-то её создавать? Опыты над крысами в городке Нанси чётко показали, что у вожаков любой иерархии всегда самый высокий уровень стресса. Так зачем же становиться руководителем?

— Чтобы сделать лучше? — предположил человек в кресле, полуприкрыв глаза.

— Если вы знаете как, то почему бы вам не поведать это окружающим? Тогда они с удовольствием пойдут по вашему пути — и, быть может, даже изберут вас руководителем. В любом случае вы получите результат и избегнете стресса.

Человек в кресле промолчал. Негромко щёлкнул пальцами.

— Вы говорили, что на сей счёт существует некая теория. Которой вы хотели поделиться со мной.

— Верно. Теория эта была создана ещё в конце предыдущего века великим мыслителем Михаилом Иосифовичем Веллером. Она говорит о том, что человек является принципиально энергоизбыточным существом, обладающим неизменно повышенной тягой к ощущениям. Человеческая адаптивность, тяга к действиям, страстолюбие, мазохизм, гиперсексуальность — всё это, по мысли Веллера, суть одно и то же. Завышенный энергетический заряд, отличающий человека от животных. Если животное гармонизируется с окружающей средой, достигая некоторого баланса с ней, то человек — вечный носитель дисбаланса — изменяет и преобразовывает внешний мир. Человеку больше хочется сделать — больше испытать. Как в сфере удовольствий, так и в сфере страданий, особенно если с удовольствиями проблема. Поэтому все наши социальные институты, особенно включая армию, неизменно несут в себе некий страдательный элемент. Опыт показывает, что даже если изгнать из армии всех носителей старой закваски и сформировать армию из новичков «с чистого листа» — лучше не станет. Станет хуже. И это не сильно зависит от контингента.

Увлёкшись, профессор стал крутить между пальцами сигарету, не замечая крошащегося вниз пепла.

— Человеку нужны острые ощущения. Скучно и не хватает зрелищ? Сделаем себе больно! Парадокс в том, что человек сам этого не осознаёт, то есть в его сознательном определении «счастья» как «цели стремлений» прописано совсем не то, к чему он на самом деле стремится. С помощью науки и техники мы бы давно превратили Землю в рай, но рай не способен дать нам желаемые ощущения, ибо равномерный поток блаженства — лишь часть диапазона доступных нам ощущений. Нам же необходимы все — причём, по-видимому, даже их нам не хватает.

Кончик сигареты упал на ковёр.

Включился селектор:

— Энтони Билд заявил о своём отказе участвовать в исследованиях.

Человек в кресле флегматично заметил:

— Уже четыреста четвёртый. Вы ещё верите, что ваши исследования, на что бы они ни были направлены, дадут результат?

Даниэль Клазет рассматривал танцующий перед ним ландшафт. После многодневных исследований четырёхмерного киберпространства он вновь вернулся в самый его центр, откуда и начинались его приключения. Здесь достаточно было лишь слегка сдвинуться вхливь или вштырь, как пейзаж вокруг разительно изменялся.

«Вхливь, вштырь. Ну и идиотские словечки», — вновь подумал он.

И рассмеялся.

Для восемнадцатилетнего парня, по глупости взявшего на себя вину в ограблении банка, пребывание в четырёхмерном киберпространстве было не худшей альтернативой. Далеко не худшей.

Но смеялся он не поэтому.

Наклонившись, Даниэль зачерпнул рукой пригоршню вязкого песка. Будучи сугубо виртуальным, на ощупь он казался пластилином.

Скатав пригоршню в ком, а затем раскатав в блин, Даниэль занялся лепкой. Вскоре из-под его ловких пальцев, натренированных сотнями занятий на школьном уроке керамики, вышло нечто наподобие бутыли с узким длинным горлышком. Напоследок схватив рукой горлышко, он чуть сдвинул его по четвёртой координате — и соединил с другой частью бутылки.

Бутылка Клейна.

Знаменитая топологическая фигура, невозможная в трёхмерном мире.

Даниэль улыбнулся. Он чувствовал себя могущественным. Нет, даже не совсем точное слово — он ощущал себя полноценным. Можно шагнуть налево, можно шагнуть направо, можно шагнуть вперёд, назад, вхливь или вштырь — была ли когда-нибудь у кого-нибудь такая свобода?

Глупая и непредставимая в обычном мире.

Даже сейчас, после многих дней пребывания тут, ему приходилось тщательно продумывать каждый свой шаг.

В результате у него иногда возникало ощущение, что его мозг впервые за многие годы жизни работает целиком. Работает правильно. Работает так, как должен был — но почему-то забыл.

Свобода.

— Отключите его. Наступило время ужина, да и программу когда-то завершать надо, — устало велела медсестра своей сменщице.

Та неуверенно посмотрела на небритого парня в кибершлеме, губы которого вновь искривились в улыбке. То ли мечтательной, то ли сожалеющей.

Вытянула руку к клавиатуре и нажала на кнопку. Даниэль дёрнулся, словно его ударило током.

— Нет!

— Тебе надо поесть, — мягко, словно ребёнку, втолковывала сменщица. — Эти исследования всё равно оказались бесполезными. Не волнуйся, никто не вернёт тебя в камеру, твоё участие в эксперименте было совершенно добросовестным.

Она попыталась снять с парня виртуальные очки. Тот вырвался, так что рука сменщицы лишь скользнула по пластиковому корпусу.

— Вы не понимаете! Я всё понял... Вспомнил... Мы не отсюда... я знаю, откуда...

На лице Даниэля застыло просветление. Сменщица ещё раз вытянула руку вперёд в очередной попытке снять с него кибершлем, но тот внезапно повис на проводах, а сенситивные перчатки упали на пол.

Даниэль Клазет исчез. Исчез вместе с одеждой, оставив лишь виртуальную периферию.

Медсестра и её сменщица посмотрели друг на друга.

— Думаю, теперь с нас точно возьмут подписку о неразглашении.

Человек в кресле чуть покачивал коленом, заложив ногу за ногу.

— Вы ждали, что вам повезёт? Причём, так сказать, почти на последнем участнике?

— Нет, — улыбнулся профессор. — Но я бы мог, пожалуй, заранее предсказать, что он будет сравнительно молодым.

— Время высокой адаптивности?

— Или незаглушенной памяти.

Профессор потянулся было в карман за сигаретой, но лишь устало махнул рукой.

— Причина энергоизбыточности человека, его дисбалансности по отношению к окружающей среде оказалась до унизительного простой. Нет никакого принципиального отличия между человеком и животными.

— А как же технический прогресс, религиозность, Бритни Спирс? Разве не свидетельствует это о том, что человек выше животного? — спросил сидящий в кресле. Из его неформального тона явствовало, что их общение с профессором перешло на новую ступень.

Обладатель бороды улыбнулся.

— Возьмите животное, возникшее как вид в среде, богатой на испытания и ощущения. Переместите его в среду, принципиально менее богатую на них. Что мы будем иметь в результате? Животное, тщетно гоняющееся за испытаниями и ощущениями, в поисках их даже залезающее на Тёмную Сторону. То есть человека.

— Мы не отсюда? — спросил сидящий в кресле. На миг в тоне его как будто проскользнуло что-то похожее на личную заинтересованность.

По губам профессора вновь скользнула улыбка, но уже печальная.

— Это самое классическое наблюдение. «Я не отсюда!» — кричит девчонка, поссорившаяся со своими предками или впервые увидевшая раздавленного хомячка. «Интеллигенция слишком хороша для этого мира», — намекает писатель, сам себя причисляющий именно к ней. «Мне следовало родиться на другой планете», — признаётся своей подруге юный романтик. «Нас изгнали из рая», — пишет Книга Книг. Мы все интуитивно ощущаем одно и то же, особенно в юности — когда генетическая память, память Первоначальной Среды Нашего Обитания, особенно сильна. Потом мы перестаём этому ощущению верить. Бытие подавляет сознание.

— Вы полагаете, легенда об изгнании из рая возникла в результате ощущения чуждости мира? Или... или за ней стоит что-то реальное?

Профессор пожал плечами.

— Кто знает? Возможно, наш мир — своего рода зоопарк или паноптикум для существ, вырванных из своей родной среды обитания. Нам требуется качественно больше, чем способна предоставить эта реальность. «Я отдал бы немало за пару крыльев, я отдал бы немало за третий глаз. За руку, на которой четырнадцать пальцев, мне нужен для дыхания другой газ», — поёт русская классическая рок-группа. «О, если бы кроме трёх основных цветов, синего, жёлтого и красного, существовал ещё какой-нибудь четвёртый цвет», — фантазировал я в детстве. Иронично, не правда ли, что эти чувства тоже особенно сильны в юности?

Подойдя к окну, он остановился примерно в шаге от плотных ало-коричневых штор. И потеребил пальцем занавеску.

— Если наш мир — клетка, интересно, какой природы разум её создателей? Учитывая, что наш собственный разум развился лишь благодаря избыточности нашего энергопотенциала по отношению к окружающей среде? Впрочем, меня сильнее волновал бы другой вопрос.

Он замолчал, дожидаясь реплики собеседника. Подумав, сидящий в кресле решил не разочаровывать его.

— Какой?

— Следует ли нам возвращаться в Эдем, если мы найдём тропинку Даниэля Клазета?

Рука профессора вновь потянулась к карману за сигаретой. На этот раз он не стал её останавливать.

— Мы не знаем, каков изначальный мир нашего обитания. Я даже не уверен, что он четырёхмерен. Созданная нами виртуальность назначалась лишь для того, чтобы раскрепостить сознание пользователя, напомнив ему об утраченных степенях свободы. Но мы знаем другое... да, другое...

Профессор зажёг сигарету.

— Весь наш научно-технический прогресс, политика, наркомания, эзотерика, магия, мистика, уфология, искусство и культура, игры и религии — порождение нашего избыточного энергетического заряда, нерастраченной жажды ощущений и действий, призывающей нас гнаться за невозможным. Когда наш потенциал сравняется с потенциалом окружающего мира, мы станем самыми обыкновенными животными. Животные не заботятся о будущем. Осознанная забота о будущем — скорее всего лишь невроз, являющийся следствием хронической нехватки ощущений, из-за которой человеку мало жить мгновением. Животные уязвимы перед такими факторами, как засухи, эпидемии, землетрясения или взрывы звёзд. Кто может поручиться, что в таинственном Эдеме, подлинной изначальной среде нашего обитания, нет ничего подобного?

Он жадно затянулся, дрожащими пальцами сжимая фильтр. Хрипло закашлялся, служа отчётливой иллюстрацией вреда курения.

— С другой стороны, продолжение пребывания здесь — осознанный выбор страданий. Страданий вечных, ибо лишь они чреваты гонкой, именуемой прогрессом. Страданий неутолимых, ибо мир сей не способен насытить их. Теперь уже не скажешь, что в споре между пессимизмом и оптимизмом истина относительна, теперь мы знаем, что пессимисты объективно правы — человек не рождён для счастья в этом мире. Что выбрать? Утаить сведения? Это — выбор за других.

— К сожалению, это решать не вам, профессор.

— Я знаю, — скривил тот губы.

— Если вас это утешит, — добавил сидящий в кресле, вставая, — то и не мне.