Мы определённо зря переехали. После того, как моя жена упала с лестницы и разродилась килограммовым мертвым ребёнком, нам пришлось продать загородный дом, где это произошло, и купить квартиру в городе. Квартира нам досталась большая, в старинном доме конца XIX века. Это только звучит романтично, а по факту это просто неухоженная развалюха с остатками былой роскоши в виде лепнины на потолке и ванны на львиных ножках. Все остальное больше напоминает декорацию к фильму о войне: все рушится, отваливается и трескается.

После тишины наших маленьких угодий у озера шум машин и трамваев под окнами по-настоящему угнетает. К тому же, нам пришлось покупать квартиру без ремонта, и мы месяц жили в пыли, грязи и постоянной ругани. Кто делал ремонт, легко может представить, как он крушит быт, бюджет и семейные отношения. Но нам уже было все равно — Оля меня не замечала, а я устал пытаться заговорить с ней. Её молчание для меня каждый раз как ледяной душ. Как будто это я виноват, что лестница в нашем доме была такая высокая и крутая…

Ближе к концу ремонта мы начали ругаться. Когда Оля назвала меня сраным долгоносиком за то, что я никак не мог прикрепить шкаф к стене и все время сверлил стены не в тех местах, я почувствовал себя, как будто сбросил тяжелую ношу с плеч. Я сказал ей взять в руки шуруповерт и работать самой, а она пообещала просверлить мне вторую дырку в заднице. Тогда мы рассмеялись, но вскоре Оля снова надела свою маску презрения. Но лед в наших отношениях, несомненно, тронулся.

Когда мы вешали светильники, мы практически полностью помирились. Конечно, о том, чтобы вместе лечь в постель, речи не шло, но я вполне неплохо чувствовал себя и на диванчике-полуторке в зале, несмотря на то, что он был полностью покрыт строительной пылью. Мы ели за одним столом, обменивались дебильными шутками, почти как раньше, делили пополам все тяготы капитального ремонта, одним словом — жили как добрые друзья, которые вместе снимают квартиру.

Пока однажды я не нашел кое-что.

Я разбирал стену между ванной и туалетом, чтобы объединить санузел, и обнаружил в нём нишу размером с коробку от мужских ботинок. Меня разобрало любопытство, и я вскрыл её. Сначала я подумал, что кто-то зачем-то хранил в ней кошачьи кости, пока не разобрался — череп размером с два моих кулака, тонкие ребрышки и хрупкий позвоночник принадлежали новорожденному ребёнку. Судя по серо-желтому цвету, он лежал здесь примерно с век.

Моей первой мыслью, честно признаться, было сразу замуровать нишу обратно, но моя жена имеет чудесную особенность появляться в самый неловкий момент.

— Слава, это что? — спросила она. Черт, а я и не заметил, что она уже стоит надо мной.

Я молчал. Что я мог ответить?

Сидя на корточках к ней спиной, я мог видеть, как из её огромных зеленых глаз льются слезы. Я молча стал замуровывать нишу цементом, но она отобрала у меня шпатель и ведро, оттолкнула меня и склонилась над костями. Я решил не трогать её и ушел курить на лестничную клетку.

Когда я вернулся, я незаметно заглянул в ванну. Оля сидела над нишей и что-то тихо в неё говорила. Покачав головой, я отправился в свою берлогу коротать свой одинокий вечер, а именно, пить пиво и смотреть какие-то дурацкие фильмы на старом маленьком ноутбуке. Лучше уж прослыть бесчувственным циничным сухарем, чем влезть грязными сапогами в женские чувства. За три года брака я как следует усвоил это правило.

Я проснулся в три часа ночи, одетый и с банкой выдохшегося пива в руке. Ведомый желанием отлить, я отправился в отхожее место и застукал там Олю, до сих пор сидевшую там на коленях разговаривавшую со скелетом.

— Ты мой хороший, ты мой маленький, — бормотала она, склонившись над нишей. На ней были тоненькая полупрозрачная маечка без лифчика и трусы с птичкой на попе. В лучшие времена я бы возбудился. Сейчас со стороны она выглядела так, будто она поклоняется гофре унитаза. — Тебе тут жестко спать, наверно. Ну ничего, зайка, нам скоро папа кроватку купит, будешь на матрасике спать…

— Оль? Ты чего тут делаешь?

— Я? — Да так, ничего. — Она испуганно посмотрела на меня.

— Можно я в туалет схожу?

— Да, конечно.

Она повернулась и вышла. Сделав свои дела, я нашел её у окна в кухне. Не зажигая свет, она смотрела в окно, как будто увидела на нашей улице что-то необычное.

— Оль? Может спать пойдешь уже? Поздно… — робко начал я.

Неожиданно она ответила:

— Да, Славочка, конечно, — сказала она ласковым голосом.

Она всегда называла меня Славочкой, когда хотела подбесить. Я молча вышел из кухни.

Встав с утра на следующий день, я принялся красить стены в коридоре. Оля опять пошла в туалет и вскоре вышла оттуда с чем-то, завернутым в жёлтое шерстяное одеяльце. Я сразу узнал его — это был подарок от её тети для нашего будущего ребёнка. В одеяло были завернуты кости из ниши. Сверток был обмотан голубой лентой с пышным бантом.

— Смотри, Слава, это Денис, наш сын.

Стоя в коридоре с валиком в руке, я немного растерялся. На моем лице появилась идиотская улыбка.

— Смотри, как он похож на тебя.

— Да, очень. — Выдавил я из себя, глядя в пустые глазницы черепа без зубов. Что мне было ещё сказать?

— Пока положу его спать со мной. Я уже заказала кроватку и коляску.

Сияя улыбкой, она понесла свой сверток в комнату. Я не оправдываю себя, я поступил по-идиотски, но я обрадовался, увидев, как улыбается моя жена. В последний раз она так улыбалась на УЗИ, когда нам сказали, что у нас будет мальчик.

Когда я проходил мимо комнаты, я увидел, как Оля приложила скелет к груди. И опять я не нашел в себе моральных сил вызвать скорую психиатрическую. Лицо моей жены сияло, а глаза её лучились нежным светом молодой мамы.

На следующий день привезли кроватку и коляску. Дрожащими руками я молча расплатился и также молча смотрел, как Оля с любовью и материнской заботой стелила белье с Винни Пухом в светлую кроватку с ортопедическим матрасиком. Потом она положила желтые кости под одеялко и стала тихо напевать колыбельную, укачивая то, что она считала своим ребёнком.

Я ушел в зал.

— Слава, может, придешь ко мне спать? — тихо спросила Оля, неслышно подойдя ко мне сзади.

Я дернулся. Потом осознал, что мне предлагают снова соединиться с моей женой. Я обнял её и поцеловал в висок.

— Конечно, любовь моя.

Эта ночь была сказочной, мы словно вернулись в студенческие годы, только что кровать не скрипела. Мы также старались вести себя как можно более тихо, чтобы не разбудить Дениску. Несмотря на то, что стоны и крики давились о подушку, я чувствовал, что моя жена раскрылась, как никогда раньше ни до, ни во время беременности. Под утро она прошептала, что любит меня, и я уснул, гладя её по светло-русым мягким волосам.

Со следующего дня Оля стала выгуливать скелетик в коляске, при этом он издавал легкое постукивание. Она где-то нашла старую детскую ванночку и купала его, тщательно вытирая полотенцем с зайчиком. Она регулярно звонила своей маме и рассказывала о газиках и коликах, хотела позвать подругу Свету на крестины. Стоит сказать, что к моменту нашего знакомства Оля была круглой сиротой, а Света разбилась на машине три года назад.

Я сказал ей, что ребёнка лучше никому не показывать, потому что все нам завидуют, а такого красивого и здорового сына могут очень легко сглазить. Глядя на то, как Оля достает погремушки одну за одной и пробует заинтересовать ими начинающий рассыпаться череп, я считал до десяти и думал, в какой цвет лучше покрасить стены в кухне. Оля на полном серьезе рассказывала мне, что пустышки вредны для прикуса. Я поддерживал все эти разговоры. Она делала ему массаж, потому что вычитала, что это снимает тонус мышц.

Я понимал, что надо прекращать балаган с ношением скелета на руках и пением ему детских песенок, но как отреагирует Оля? Я не хотел терять её. Если её увезут в психушку, а так, скорее всего, и случится, то мы никогда больше не сможем быть вместе.

Наши ночи становились все более сказочными, а дни были наполнены улыбками, смехом и радостью. Скелетик по имени Денис теперь сидел с нами за столом на стульчике для кормления, и Оля давала ему кашу с ложечки. Она каждый раз сокрушалась, что он плохо ест, звонила маме и спрашивала совета. Я чувствовал себя то счастливым отцом, то психиатром в дурдоме «Ромашка». И ещё кое-что глодало меня: у Оли уже два месяца как не было менструаций, я понимал это, потому что все эти дни мы занимались сексом, как сорвавшись с цепи.

Однажды утром я заговорил с ней об этом. Она расплакалась и сказала, что тест подтвердил беременность, но Оля говорила с Дениской, и он не хочет ни брата, ни сестру.

Ловушка захлопнулась. Дав Оле возможность наслаждаться своим психотическим трипом, я лишил нас возможности родить настоящего ребёнка.

— Но Оля… — Начал я. — Почему бы нам не попробовать родить второго ребёнка?

Клин клином вышибают. Может, настоящая беременность поможет ей вылечиться?

Она улыбнулась.

— А и правда, почему бы нам не превратить троих в четверых? Я попробую поговорить с Дениской, может, мне удастся его переубедить? Я поднял её на руки и отнес в спальню. Дурак, тогда я надеялся, что все обойдется.

Ночью я встал попить воды и увидел, что в туалете горит свет. Заинтригованный, я встал у двери.

— Дениска, — говорила жена. — Это же твоя сестренка, почему ты такой эгоист?

Скелет был разложен у ванны на ярком детском коврике. В руках Оли что-то сверкало в свете тусклой лампочки.

— То, что она родится, не значит, что мы с папой перестанем тебя любить.

Пауза.

— Это неправда, папа тебя очень любит!

Пауза.

— Мы будем любить тебя по-прежнему.

Пауза.

— Денис, хочешь на ручки?

Пауза, сопровождаемая перестуком костей.

— Денис, пожалуйста! Я не хочу её убивать.

Пауза.

— Хорошо, если ты действительно хочешь быть единственным сыном.

Вжжих. Звук, как будто режут мясо.

Я распахнул дверь и подбежал к жене, но было уже поздно. Розочкой от бутылки шампанского она уже распорола себе живот сверху донизу, и оттуда стекала густая алая кровь, заливавшая пол и скелетик, который она держала на руках.

— Оля, нет!

— Слава, это ты во всем виноват, — прошептала она и потеряла сознание. Мне нечем было ей возразить.

Сейчас я дожидаюсь суда в деле о доведения до самоубийства и оставления в опасности моей жены, Громовой Ольги Павловны. У меня хорошие адвокаты, да и с юридическими тонкостями я знаком, так что суд должен проявить ко мне снисхождение. Пока оглашают мой вердикт, скажите, любящие мужья и отцы, а как бы поступили вы на моем месте?