Место Вите нравилось. Окна квартиры в пятиэтажном доме, где он теперь жил, выходили на парк. Большая его часть была благоустроена, причём недавно. Широкие тротуары, ажурные скамейки и арки, массивные балюстрады, фонтаны и питьевые фонтанчики, которые работали до ноября. Аттракционы и лавки с пирожными-мороженым, газировкой и прочей ерундой.

В «цивилизованной» части парка всегда ходили толпы людей, шумные компании. Вите больше нравилось гулять по диким местам, которых тоже хватало. Он частенько уединялся с книжкой где-нибудь на древней покосившейся лавочке, одинокой и всеми забытой в глуши, или исследовал полузаросшие исчезающие тропинки, чувствуя себя искателем приключений вроде Аллана Квотермейна или Индианы Джонса.

Витя приехал в этот город вместе с родителями недавно и ещё не успел завести друзей. Хотя про место в старой части парка, где росли могучие вязы, он уже кое-что слышал. Говорили, что это местный «лес самоубийц». Про такое же место в Японии он читал и смотрел по «Дискавери» – родителям не слишком нравилось, что он смотрит такие передачи. Но в свои тринадцать лет Витя был достаточно умным, начитанным ребёнком, поэтому они решили не ограничивать его развитие. В конце концов, а что ему смотреть и читать? Мультики и подростковые книжки уже стали неинтересны.

Витя знал, что Аокигахара – обширный лес у священной горы Фудзи, в который съезжались самоубийцы со всей Японии. Ну и, конечно, туристы. Днём по лесу ходили спасательные отряды, которые выискивали потенциальных самоубийц и пытались их отговорить от рокового шага или оказывали первую помощь тем, кто уже на полшажочка вошёл в чертоги Смерти. Но ночью в лес никто не совался, если не желал себе гибели, а то и чего похуже. Потому что по ночам там бродили призраки. Во всяком случае, многие японцы в это верили.

Местный «лес самоубийц» был гораздо скромнее размерами и популярен только в пределах города. Он имел и другое название: знакомые ребята, жившие в том же доме, что и Витя теперь, и новые его одноклассники называли эту часть парка «улицей Вязов». Рассказывали, что там когда-то был участок с частным домом, где жил маньяк. Он убивал детей и хоронил их в саду. Ни от дома, ни от того сада уже не осталось и следа, но призраки там бродят до сих пор, и время от времени в тех глухих местах находят тела самоубийц. Только на самом деле это не самоубийцы, а несчастные, которых свели с ума и заставили покончить с собой призраки. А некоторые в том месте и вовсе пропадают с концами. В общем, соваться не стоит. Поэтому, как водится, подростки туда ходили на «слабо», чтобы пощекотать нервы и доказать товарищам свою храбрость. Впрочем, никто ведь точно не знал, где именно жил маньяк.

В каждом городе, в каждом посёлке есть своя «улица Вязов», а то и не одна. Витя слышал уже много похожих городских легенд. В городе, где он жил раньше, тоже имелось плохое место – заброшенный старый «дом Голодаря» в частном секторе недалеко от школы. По легенде в нем обитал дух одинокого деда: тот был парализован и умер от голода, потому что все про него забыли. Умирал он долго и мучительно. С тех пор всем, кто осмеливался остаться в том доме после наступления темноты, грозила страшная гибель – Голодарь мог за ночь уморить голодом. Поговаривали, что пару раз в год там находили мёртвых бомжей, таких исхудавших, словно они ничего не ели месяцами. Их трупы, по слухам, весили не больше тридцати килограммов.

Витя не очень хорошо ладил со сверстниками. Он был слишком мягким, застенчивым и робким. К тому же – слишком эрудированным для своего возраста, а потому Витю считали «ботаном». И хотя его не преследовали и не изводили, потому что он был неплохо развит физически, но и не уважали. Чтобы завоевать уважение, Витя однажды ходил вечером в дом Голодаря. Парни и девчонки – обязательные и необходимые свидетели подвига – остались снаружи на безопасном расстоянии смотреть, чем всё закончится, и следить за временем. Витя поспорил, что проведёт в доме пятнадцать минут. Внутри было темно и жутко, пахло какой-то сладковатой гнилью. Стоило только зайти туда, как дом словно весь застонал. Оглушительно скрипели и вздыхали казавшиеся снаружи безмолвными стены, потолок и пол. Звуки доносились сразу изо всех углов и комнат. Витя тогда не выдержал и сбежал, не проведя в страшном доме и пары минут.

С тех пор он стал старше и храбрее. Во всяком случае, он так считал. И уже не верил в призраков и прочие суеверия. По каналу «Дискавери» он посмотрел много разоблачавших их передач и фильмов о психологии и об устройстве мозга, которые рационально объясняли природу страха. Теперь, чтобы удостовериться в собственной рациональности и бесстрашии перед «нехорошими местами» и привидениями, он захотел прогуляться по здешнему «лесу самоубийц».

Витя поспрашивал у местных, где он находится. Но сверстники, как выяснилось, толком не знали сами, а взрослые, к которым он решился обратиться с таким вопросом, смущались, путались и быстро сворачивали разговор. Но кто-то же туда ходил и знал, где это место?!

Когда Витя в очередной раз добровольно заблудился в парке, следуя кривым тропинкам, он нашёл его – «лес самоубийц», «улицу Вязов» этого города. Там действительно росли вязы. Под ними шумела компания ребят –– они явно устраивали своему младшему товарищу испытание.

У корней старого могучего вяза, высокого, кряжистого, с узловатыми бугристыми ветвями, чернела свежая яма, неглубокая, но достаточно широкая, чтобы в неё мог лечь подросток. Несколько ребят стояли с лопатами. Один – судя по всему, главарь и заводила – смотрел на другого в упор и подначивал:

– Ну что, ссышь?

– Нет, не ссу… – потупившись, гнусавил тот.

– Ссышь-ссышь!

– Не ссу!

– Ну так ложись давай! – Заводила кивнул на яму. – Закопаем тебя только по шею. Если пролежишь час, и когда вернёмся, увидим, что ты не рыпался, – докажешь, что не ссыкло!

Витя остановился неподалёку за деревом: хотел остаться незамеченным, но если его всё-таки обнаружат – чтобы не подумали, что он прятался. Он решил не вмешиваться и посмотреть, как будут развиваться события. Всё-таки ребята были незнакомые, и не стоило влезать в их дела, не разобравшись, чем это может обернуться. Однако его заметили, и процедура инициации младшего товарища прервалась.

– А вот и новенький! – воскликнул заводила. – Что, тоже хочешь на призраков посмотреть? Тебя как зовут?

– Витя.

– Григорий, – важно представился заводила. – А это мелкое ссыкло –– Муха, в миру Ваней звать.

Потом представились и остальные ребята, всего их было шестеро, почти все ровесники Вити. На год старше оказался Григорий, и на два года младше – Ваня-Муха.

Витя пропустил момент, когда стал храбриться и говорить, что не верит в призраков, а «лес самоубийц» искал только потому, что это местная достопримечательность. Пропустил и тот, когда Григорий стал брать на «слабо» уже его, а Муха, счастливый, что о нём забыли, изредка поддакивал главарю. Обычно Витя так себя не вёл, раньше он бы смутился и спасовал, но тут сказал:

– Да лягу, легко! Закапывайте! – И направился к яме.

– Погоди, – сказал Григорий. – Раз ты такой смелый, то, может, и ночью готов здесь в могилке полежать?

– Запросто, хоть сегодня!

– А что, – вмешался другой парень, – родители тебя ночью искать не станут?

– Ты, может, сирота? – спросил ещё кто-то.

– Да не сирота я! – ответил Витя. – Просто мои родители работают сутками, и сегодня ночью их дома не будет. Я могу хоть до рассвета тут с вами в парке протусоваться, главное, к утру дома быть.

Решив, что лучшая защита – это нападение, он добавил с вызовом:

– А вас самих-то родители отпустят? Сами-то не перессыте сюда ночью прийти?

– Отпустят. Мы тут рядом, в доме отдыха, – буркнул Григорий, и все согласно закивали.

Поздно вечером Витя засобирался в парк. Идти не хотелось, но появившееся в нём упрямство не позволило отказаться от затеи и показать слабину перед новыми приятелями, которых он и не знал-то толком. А может, он не хотел упускать шанс проявить себя и сразу завоевать авторитет в местной компании. Или хотел что-то доказать самому себе. Так или иначе, к одиннадцати вечера он был в парке с фонариком и рюкзаком, в котором лежали толстовка и бутылка воды, а через полчаса лежал под старым вязом, закопанный в землю по горло.

– Молодец. Храбрец, – сказал с усмешкой Григорий, глядя на него сверху вниз.

Его пронзительный и цепкий взгляд был неприятен. Все ребята сели вокруг Вити на корточки, светя себе на лица фонариками.

– А что, вы не оставите меня здесь одного? – спросил Витя. Он чувствовал себя неловко, слишком уязвимо. – Ну, в смысле, Муху же вы собирались здесь оставить лежать в одиночестве?

– Нет, мы тебя не оставим, – сказал Григорий. – Мы тебе сейчас расскажем историю этого места.

И он начал:

– Когда-то здесь был дом и сад. В доме жила молодая семья – мужа звали Фёдор, его жену – Настя. И было у них три сына. Как в сказке, да? – Григорий усмехнулся. – Жили они счастливо, хоть и небогато. Муж и жена любили друг друга и своих детей. Но случилась война. Фёдор ушел воевать, как и многие в то время. А когда вернулся, узнал, что его жена и сыновья умерли в конце войны от какой-то заразы. Их тела сожгли в том же саду, на всякий случай, чтобы зараза не разнеслась.

Фёдор вернулся героем, весь в медалях, но, хоть и пережил войну, от своего семейного горя сошёл с ума. Сначала он просто зазывал детишек играть в саду. Но они его сторонились – странный он стал, и дети его боялись. Тогда Фёдор начал их похищать. И убивать, потому что – а что ещё делать с похищенными детьми? Играть по принуждению у них получалось плохо, они плакали, просили отпустить, а отпускать их уже было нельзя… Убивал он сначала только беспризорников, мальчиков, по возрасту примерно как его сыновья накануне смерти. Трупы он потрошил и зашивал в них воробьёв. Рассаживал потом в саду. Воробьи клокотали внутри мертвецов, шумели, трепыхались, и детские трупы от этого шевелились и как будто бормотали что-то, переговаривались. И казалось Фёдору, что у него в саду живые дети – его дети. Но воробьи замолкали в мёртвых телах, а тела истлевали. И Фёдор их прямо здесь закапывал. Под деревьями. Тогда здесь росли рябины и вишни, и воробьи прилетали клевать их ягоды…

Один из ребят кашлянул в кулак и достал изо рта мелкое птичье перо. Вите стало не по себе, но он решил, что его специально пугают, и вида не показал.

– А что? – спросил он. – Никто не замечал трупы в саду? Ну, и вообще все эти странности? Тут же не один участок, наверное, был. Как же соседи?

– Да, – махнул рукой Григорий, – у соседей тогда своих забот полон рот был, и у милиции тоже. До беспризорников никому особо дела не было, их тогда всюду хватало, как собак нерезаных, да и не любили их. Они же воровали, грабили… А народ и так небогато жил, не до чужого горя, не до жалости, своих бы сберечь, накормить.

И забор Фёдор отстроил высокий, чтоб никто не видел, что за ним творилось. Ну и потом, он же героем сюда вернулся, с орденами. Всю войну прошёл, ранения имел, контузии там всякие. Почётный гражданин города, в общем, никто бы на него ничего такого не подумал. И он это понял и осмелел. И позже стали пропадать не только беспризорники…

– А узнали про него как? – спросил Витя севшим голосом. Жуть рассказа понемногу проникала в него, а от холода земли его пробило мелкой дрожью.

– Когда он помер, тогда и узнали, – ответил кто-то из ребят. – Когда повесился здесь, в своём же саду.

Мальчик, сказавший это, недобро, злорадно улыбнулся. В свете фонарика его улыбка выглядела особенно жутко.

– Да, – подтвердил Григорий, – повесился. А дом его потом снесли и сад вырубили. Соседи его все переехали к тому времени. Парк здесь стали обустраивать, на этом месте хотели кинозал построить. Начали выкорчёвывать пни рябиновые, а под ними кости детские нашли. И всё поняли тогда. Но с висельника уже не спросишь. Перезахоранивать кости не стали, да и не разобрать уже было, где чьи, поэтому так тут и засыпали землёй. Но не это главное. Ты дальше историю слушай…

Теперь закашлялся Муха. В этот раз он не казался напуганным, пришибленным, а вёл себя уверенно, как равный среди равных. Он выплюнул в ладошку целый ком перьев. Григорий зыркнул на него, и Муха, засмущавшись, спрятал руку с перьями за спину. А Витя подумал: «Вот мелкий засранец, сам тут сегодня ныл: “не ссу, не ссу”, а теперь вот перья выплёвывает…»

Григорий продолжил:

– Потом бабка какая-то тут всё ходила, шептала что-то. Она вроде колдуньи была, дескать, духов видела, с мёртвыми говорила. Она и рассказывала родителям убитых детей, что души их тут маются, земля их не пускает. И надо бы здесь вязы высадить. Когда деревья станут большими, души убиенных по ним, дескать, на небо и попадут. Так здесь и появились эти вязы. Некоторые родители приходили потом сюда, как на кладбище, поминали, цветы приносили. Да не нужны были эти цветы мёртвецам.

– Ну конечно! – перебил кто-то. – Зачем мёртвым цветы? Глупости какие!

– А что нужно было мертвецам? – тихо-тихо спросил побледневший уже Витя. Его вовсю била дрожь от холода и страха. «Как бы воспаление лёгких не подхватить» – мелькала мысль, за которую он цеплялся с радостью, как за спасательный круг чего-то понятного и рационального, чтобы не погрузиться в пучину необъяснимого суеверного ужаса. Витя с радостью уже вылез бы из ямы, – прикопали-то его неглубоко, и плевать, что эти ребята подумают, пусть хоть ссыклом обзовут, – но всё тело его ослабело, окоченело и не слушалось. Казалось Вите, что тонкий слой земли, который его укрывал, придавил его многотонной тяжестью, и даже дышать удавалось еле-еле.

– Вот! Это самое главное! – многозначительно сказал Григорий и поднял вверх указательный палец. – Мёртвым было нужно, чтобы вязы скорее росли. Росли высоко-высоко, до самого неба! Земля здесь поначалу, пока трупы совсем не перегнили, была щедрая, сытная, питательная, и деревья росли хорошо. Но потом земля истощилась. А души, которые были в ней заключены, очень хотели вырваться в небо. И тогда родителей убитых Фёдором детей стали здесь находить мёртвыми. Кто вешался, кто вены вскрывал, а кто и стрелялся из трофейного оружия. Но перед тем, как с собой покончить, эти родители здесь встречали своих детей, видели их, словно живых и говорили с ними. Дети плакали, звали их, просили не уходить, просили вернуться и остаться с ними здесь навсегда. А от такого ведь у кого угодно крышу снесёт!

– Находили здесь немногих, – продолжал Григорий, – гораздо больше народу пропало без вести. И даже не про всех известно, что они пропали именно здесь, в этой части парка, но это так. Просто земля их успела поглотить, вязы забрали их под свои корни, чтобы питаться и расти – высоко, до самого неба! Много людей уже в этой земле – и взрослых, и детей, понимаешь? Чем нас больше, тем быстрее мы выберемся отсюда и попадём на небо…

Витя только сейчас заметил, что лица у Григория и остальных ребят стали неживыми, словно маски, глаза остекленели, а губами Григорий уже давно не шевелит. Голос его теперь был похож на воркование или щебет и глухо доносился из безвольно приоткрытого рта, из груди, из живота. За спинами знакомых, но внезапно преобразившихся в мертвецов ребят появились другие, незнакомые. Были там и взрослые, и старики – целая толпа мёртвых, тронутых тленом, тел.

– Нас? Что значит «нас»?! – сдавленно пролепетал Витя.

– Да… нас, – подтвердил «воробьиным» голосом Григорий. – Ты теперь тоже с нами. Ты же ведь и сам это понял?

– И что мне теперь делать? – Голос Вити тоже становился похож на «воробьиный».

– Помогать нам, – ответил Григорий. – Ты ведь чувствуешь, как тяжела земля, как в ней холодно, как хочется, но невозможно дышать! И это только начало, поверь, дальше будет намного хуже, тяжелее. Разве ты не хочешь выбраться отсюда, попасть на небо, где светло и хорошо и вольно дышится?

– Хочу, – придушенно прошелестел Витя, – но как я могу помочь? Что я должен делать?

– Ну вот, смотри, нам нужно… тебе нужно, понимаешь? Тебе и нам нужно больше тел для вязов, больше перегноя, чтобы они росли. А ты вроде сказал сегодня, что не беспризорник, так?

– Да…

– И твои родители любят тебя?

– Да…

– Значит, они начнут тебя искать. И обязательно придут сюда.

– Почему?

– Как почему? Сюда все приходят рано или поздно. Про это место слухи ходят, что тут люди пропадают, что оно нехорошее и всё такое. К тому же тут найдут твои вещи, рюкзак вот, и фонарик – кто-нибудь из поискового отряда по-любому обнаружит. И родители твои обязательно придут на это место, поверь!

– И что тогда?

Григорий растянул губы в жуткую улыбку:

– Не тупи. Тогда ты им покажешься, крикнешь, заплачешь… и попросишь их остаться.