Мне снова снился тот сон. Панельный дом, из которого я переехал двадцать лет назад, квартира, в которой я родился и рос. В очередной раз я выходил из жилища, ставшего мне чужим и незнакомым, в пыльный и темный подъезд и бродил, в попытках найти выход из этого места. Лифт, как и во время всех предыдущих снов, либо отсутствовал вообще – была только бездонная шахта из черного, как гуталин, кирпича приглашавшая подойти поближе к краю пропасти, что бы максимально быстро и комфортно прервать сновидение, либо же лифт был, но был условным: привычных кнопок, стенок и кабины не существовало. Присутствовала какая-то условная конструкция, из ржавых труб и решетки, висящая на тонком тросе, словно маятник в настенных часах. Совершать спуск или подъем на этом устройстве - даже во сне казалось глупой затеей.

Конечно же, были лестничные проемы. Те самые, что снились и многим другим: то ведущие в никуда, то разрушенные на половине пути, то соединенные друг с другом абсолютно непостижимым образом: спускаясь, можно было подняться и наоборот.

Бродить по этому месту можно было сколь угодно долго, но все равно, рано или поздно, одному только Богу известным маршрутом, я выходил к двери, что вела на улицу.

Снег. Бесконечный, тяжелый, падающий с неба, скапливающийся в огромные сугробы. Ночь. Темная, безлюдная, не живая. Одинокие фонари, своим существованием и тусклым светом, дающие надежду, что ты не один в этом месте. Но это обманчивое чувство. Ни одной живой души. Ни единого человека, в какую сторону ты бы ни шел.

Каждый раз, просыпаясь, я осознаю всю символичность этих снов: я заперт в клетке, зациклен в себе самом. Сколько не пытайся выбраться – свобода останется всего лишь иллюзией. Если ты не видишь стен и преград вокруг себя – это еще не значит, что их нет. Или, возможно, они находятся не снаружи, а внутри…

-Блять… - было первое слово, произнесенное мной в новом году. Голова раскалывалась. После каждого удара сердца маленький злобный гном вбивал миниатюрной кувалдой огромный тупой гвоздь прямо мне в висок.

Жутко хотелось пить. Язык распух и, не помещаясь во рту, царапался о зубы.

Глаза с трудом поворачивались в глазницах, будто бы были мне не по размеру. Свет от лампы внутри холодильника, казалось, минуя все преграды, попадал прямиком в мозг, выжигая последние сохранившиеся нейронные связи.

Банка пива уже была открыта и частично выпита. Жадными глотками я полностью осушил ее и поставил обратно в ледяные недра холодильника.

Грузно опустившись в кресло, я оглядел место празднования мной нового года: стол, где посреди пролитой водки, пепла и распухших от влаги хлебных крошек, стояла тарелка с заветревшимся оливье, на четверть полная бутылка водки, одна грязная рюмка и маленькая жестяная банка, где с присохшими ко дну икринками соседствовал с десяток сигаретных окурков.

Пятый час утра. Люди за окном уже вдоволь нагулялись. Небо, обстрелянное фейерверками, было затянуто плотными облаками, не пропускавшими даже тусклого лунного света.

Я включил телевизор. Просто, ради шума. Этот ящик с дерьмом уже давно не создавал никакого праздничного настроения. Тупые шутки разряженных в нелепые клоунские наряды звезд ТВ и, прости Господи, эстрады, не то что вызывали недоумение – наоборот, после дружного смеха этих петухов над очередным безвкусным каламбуром, создавалось впечатление, что смеются они над тобой, над зрителем. Бухают свое дорогое шампанское, стреляют из хлопушек серпантином друг другу в отвратительные, перекаченные ботексом, ебальники, поют песни, где даже сраного текста всего одна строчка. Видимо, чтобы запоминалось легче. Отвратительное зрелище. В обычные-то дни по телевизору редко найдешь хоть какую-то, мало-мальски адекватную передачу, а в новый год все эти упыри словно выползают из всех щелей, из небытия, что бы смеяться тебе в лицо, питаться твоим счастьем, подмазаться к семейному очагу. Мол, смотрите, ребята, я такой же как и вы, тоже радуюсь, пью алкоголь и веселюсь. Вместе с тобой, твоими детьми и родителями!

Хрен вам.

Трясущимися руками я листал каналы один за другим, до тех пор, пока на задворках кабельного ада не нашел канал, транслировавший в новогоднюю ночь один из тех старых, черно-белых американских фильмов про Рождество. Я точно помнил, что видел его, когда-то давно.

Как же этот черно-белый снег, зернистый, от оцифрованной пленки, падавший лет шестьдесят тому назад, похож на тот, из моих снов…

Злой гном, до этого успешно забивавший гвозди мне в висок, с каждой минутой все ленивей и ленивей махал своей ржавой кувалдой. Боль стихала.

Я закурил. Сигарета прилипала к пересохшим губам, отдирала растрескавшуюся плоть вновь и вновь, когда я доставал ее со рта, что бы стряхнуть пепел в банку. Жалкое зрелище. Вот он: мой персональный рай, с алкоголем, свободой от работы и волей делать все, что мне вздумается. И он же – мой личный ад. С одиночеством, ленью и полным отсутствием желания делать хоть что-то, что не подразумевает под собой лежание на кровати и употребление спиртного в неограниченном количестве.

На экране – милая сцена. Парень продал свои карманные часы, что бы купить девушке на Рождество гребешок для волос, девушка же, продала в парикмахерскую свои волосы, что бы купить парню цепочку для часов. Счастливые. Слезы, смех. Трогательно.

Жаль в жизни все немного иначе: «самопожертвование» - слово, которое, кажется, скоро станет архаизмом и сохраниться, разве что, в толстенных библиотечных словарях, таких же старых, как никому не нужные библиотеки. Все сидят друг у друга на шее, сжирают заживо, выезжают по головам, играют чувствами, лезут в доверие и предают. Предательство… Худший из грехов, если верить Данте.

Фото в рамочке на стене. Пыльное и выцветшее. На нем я и моя бывшая жена с малюткой дочкой. Сколько прошло лет? Десять? Больше…

Отсутствие эмпатии. Раньше этой фразой описывалось психическое отклонение, теперь же, сострадание к другим, даже своим близким – это скорее вредное качество. Плохая черта, мешающая строить успешные карьеры и счастливые семейные отношения.

-Блять! – Второе, сказанное в новом году слово, точь-в-точь повторяло первое. Резкий и громкий стук в дверь был для меня полной неожиданностью, заставив чуть ли не на метр подскочить в кресле.

Я никого не ждал. Стук не прекращался, более того, к нему добавился приглушенный женский крик.

Собравшись с мыслями, я встал и направился к входной двери и открыл ее. Да, конечно, за ней мог быть кто угодно: спятивший от алкоголя сосед-чеченец с ножом, пьяная молодежь или просто незадачливый вор – но, что мне терять? Страха не было. Как не было и никаких злодеев. Вместо этого, чуть ли не сбив меня с ног, в квартиру залетела девушка. Почти не обратив на меня никакого внимания, она тут же захлопнула входную дверь, дрожащими руками заперев ее на замок. Только после этого она стала оглядываться по сторонам и пытаться понять, где же она оказалась.

Конечно, гостей у меня не было уже лет пять, и вид моего жилища мог служить хорошей декорацией к фильму ужасов, или какому-нибудь ток-шоу, где показывают засраную в хлам квартиру и живущих в ней детей, ползающих в собственном дерьме, которых потом забирают органы опеки. Жаль, но меня отсюда при всем желании уже никто не заберет…

С дерьмом, я, конечно, преувеличивал, но правда не так уж была далека от этого сравнения. Обои на стенах тут и там прогнили и свисали грязными гроздьями, пол, липкий и покрытый сигаретным пеплом, мусор и крошки – что ж, в тот момент мне даже стало несколько стыдно, что кто-то незнакомый увидел ту помойку, в которую я методично превращал квартиру последние годы.

Однако, казалось, девушку совсем не волновал внешний вид помещения, в котором она оказалась. Медленно, закрыв лицо руками, прижавшись спиной к двери, она не устояв на ногах сползла на пол и громко, взахлеб, разрыдалась.

Что сказать? Я растерялся. Это было неожиданно, странно и даже пугающе. Первая картина, возникшая в моей голове – насильник. Или даже несколько? Девчонку затащили в подъезд и пытались над ней поглумиться. Или может она сама пришла на одну из тех молодежных вечеринок, а потом что-то пошло не так? Конечно, когда ты пьешь с людьми, многих из которых видишь в первый раз, нужно быть готовым к любой херне.

Но все же, если был насильник, значит, он продолжал искать ее в подъезде, и лучшим решением было выйти и разобраться с ним!

Но, как только я попробовал потянуться к дверной ручки и открыть замок, девушка, как ошпаренная, вскочила с пола и вцепилась мне в руку.

-Нет! Нет! Прошу тебя, не открывай дверь, только не открывай ее! Они пришли за мной!

-Так, погоди, - от ее звонкого голоса ко мне начала возвращаться головная боль – помедленнее. Кто ты такая, как тебя зовут и кто, мать твою за тобой пришел?

-Пожалуйста, пожалуйста… только не открывайте дверь, я вас умолю, не надо..

-Хорошо-хорошо… Пошли на кухню, расскажешь мне, что случилось. – Я взял ее за руку и повел на кухню.

Следы женских сапог, словно пунктирный путь на карте сокровищ, волнистой линией вели от входной двери до скромного кухонного табурета, на который я усадил свою неожиданную гостью.

Достав из шкафа еще одну рюмку, по чистоте не отличавшуюся от стоящей на столе, я ополоснул ее водой из крана и заполнил до краев водкой.

-На, выпей, - я протянул рюмку девушке. Она, не долго думая, взяла ее и залпом опрокинула в себя. – Ну, теперь рассказывай, что с тобой случилось? – Я взял свою рюмку, вытряхнул на пол пепел из нее, и так же, доверху залил водкой и выпил.

-Они нашли меня, все-таки нашли… я пряталась сколько могла, с самого детства…

-Так, погоди. Кто? Кто тебя нашел? Да и вообще, тебя зовут-то как?

-С-света меня зовут…

Я молча потянулся за бутылкой. Водки оставалось совсем немного. Отвернув крышку, я выпил остатки из горла и пошел к холодильнику, где в морозилке своего часа ждала еще непочатая бутыль алкоголя.

-Холодненькая… - Заметил я, наливая Светлане очередную рюмку. – Ну, давай, не спеши, времени у меня все равно полно, я готов слушать столько, сколько нужно. Девушка выпила, у нее порозовели щечки, и руки, кажется, стали трястись меньше. На вид ей было не больше тридцати, чистая и, кажется, крайне дорогая одежда говорила о том, что я точно не приютил к себе какую-то сумасшедшую бездомную.

-Я представилась, а как зовут вас?

-Можно на ты. Костя я. Еще налить?

Света кивнула.

Обтерев лицо рукавом из меха какого-то животного она рыбьими, безжизненными глазами посмотрела на меня. Не смотря на всю абсурдность ситуации, мне резко стало не по себе.

-Хорошо. Ты хочешь знать? Я никому этого не говорила… - Я подлил ей водки в рюмку. Светлана, даже не посмотрев, выпила алкоголь до дна. - Началось все в далеком детстве…

Елка. Зеленая, пахнущая хвоей. Шарики – разноцветные, стеклянные, отражающие в полумраке комнаты свет электрических гирлянд. Запах жаренной курицы из духовки.

Из пухлого телевизора, на котором стояла ваза с конфетами, на все помещение разносилась музыка. Пели про пять минут, снежинки, монтажников-высотников и баранку, за которую нужно крепче держаться шоферу.

Света, на тот момент шестилетняя девочка, с упоением смотрела «Старые песни о главном» на канале ОРТ. Нет, она совсем не понимала, что происходит на экране и совсем не следила за сюжетной линией, просто ее завораживали все эти новогодние декорации, улыбающиеся люди создавали безмятежное настроение.

Родители суетились по дому. Отец, хитро подмигивая, подходил к серванту и, оглядываясь, боясь, что заметит мама, потихоньку, маленькими глоточками, отхлебывал из бутылки с надписью «Коньяк». Света, конечно же, даже не думала о том, чтобы сдать своего отца.

До нового года оставалось всего три часа. Ожидание подарков и праздника казалось томительным. С минуты на минуту должны были прийти гости: тетя Наташа, дядя Юра и их маленький ребенок, которому на тот момент было всего три года – Максимка, за которым предлагалось следить Светлане.

Взрослые уже доставали настольную игру «Миллионер». Большущая коробка, с разноцветными фишками-конусами (немного погрызенными сверху одной непослушной девочкой) и с кучей ненастоящих денег, трогать которые Свете строго-настрого запрещалось.

На самом деле, маленькой девочке было глубоко плевать, чем там всю ночь будут заниматься ее родители в компании тети и дяди. Самое главное – уже скоро придет Дедушка Мороз и, за заученный заранее стишок про елочку, которая родилась в лесу, подарит ей огромный, во весь ее рост, подарок. Может быть, это будет кукла «Барби», которая есть у нескольких ее подружек. А может быть, новый домик и чайный сервис для других ее игрушек – в любом случае, сегодняшнюю ночь, когда можно не спать сколь угодно долго, она готова была провести в компании новой, и, абсолютно точно, красивой игрушки!

Пришли родственники. Холодные с мороза, обнимались, не снимая верхней одежды. Ледяными руками трепали Свету за щеку, гладили по волосам. Дядя Юра, хитро подмигивая, вручил ребенку коробку шоколадных конфет, а отцу передал бренчащий пакет, который тот моментально унес на кухню. Тетя Наташа, раздевшись, и услышав из зала напевы знакомой песни, тут же пустилась в пляс, и, смеясь, взяла за руку маму. Уже через мгновение они обе танцевали.

Максимка, как это было свойственно маленьким детям, практически с порога, как только с него сняли огромные пуховые штаны, издававшие неимоверно противный звук при ходьбе (Вьщ-вьщ), полез к разложенным на полу игрушкам Светы. Кукольное чаепитие было нарушено. Трехлетний ребенок с ходу перевернул миниатюрный столик, раскидав расставленный на нем пластиковый чайный сервиз и уже через мгновение, схватив первую попавшуюся ему под руку куклу, попытался снять с нее платье и оторвать голову.

На плачь Светы тут же сбежались родители. Максимка, конечно, получил по заднице, но девочка не прекращала рыдать: из сервиза куда-то пропала чашечка. Поиски были не долгими: потерю удалось быстро обнаружить под креслом, после чего слезы и сопли прекратились и праздничный статус-кво был восстановлен. Что бы не допустить повторной попытки испортить праздник взрослым, детей отвели за стол, усадили вместе со всеми, наложили еду в тарелки и налили детского шампанского. Света, конечно, была не против выпить этот напиток, но, честно говоря, предпочла бы ему растворимый напиток «Зуко», пакетики которого были припрятаны родителями на верхней полке кухонной тумбы.

Несколько минут оставалось до нового года. Стук в дверь. Родители открывают дверь, девочка в снова и снова повторяла про себя давным-давно выученный стих. Дед Мороз выглядел как настоящий. С посохом, в шапке-ушанке и красном костюме, украшенном снежинками.

Холод. Он разносился не от двери. И не был похож на тот, который происходил от гостей, которые только что пришли с мороза. Света своими глазами видела, как покрывались корочками льда напитки в фужерах, как на окнах образовывался узор из снежинок и льда.

Взрослые как будто не замечали того, что происходило вокруг: приглашали Деда Мороза выпить водки и посидеть за праздничным столом.

Но мороз никуда не исчезал. Родители, с паром изо рта спорили друг с другом о каких-то глупых и совсем неважных вещах: о цифрах, выпавших на костях и о количестве ходов на миниатюрном игровом поле. Дед же, отказываясь от всех предложенных ему благ в первую очередь позвал к себе маленького Максимку. Тот сел к нему на колени и тупым, отсутствующим взглядом посмотрел на взрослых в поисках подсказок. Ему было неуютно.

-Ну, сынок – Басом, отражающимся от стен, заставлявшим вибрировать люстру на потолке заговорил Дед, - расскажи мне стишок.

Максим молчал. Родители не обращали на него внимания, занимаясь своими делами: на кубиках у дяди Юры выпал дубль, он бросил кости во второй раз и, раздосадовано, поставил свою фишку на игровое поле с надписью «тюрьма».

Максим молчал. Дед Мороз смотрел на него.

-Хорошо, мальчик. Сегодня ты не получишь подарка. Но, возможно, ты станешь хорошим подарком для кого-то другого. – С этими словами он взял маленького мальчика за шкирку. Без труда, как будто ребенок весил не больше, чем конфетный фантик, Дед сунул его в мешок. Максим практически не сопротивлялся. Свете, на какое-то мгновение показалось, что после прикосновения Деда Мороза ребенок покрылся корочкой льда и замер, словно пластилиновая фигурка, которую засунули в морозильную камеру на несколько часов.

Родители вообще не обратили на этот момент никакого внимания. Их заботило, что кто-то обанкротился в игре и пытался выкрутиться из ситуации, предлагая остальным игрокам купить свои карты предприятий.

Света была ошарашена таким исходом. Ища по сторонам поддержи взрослых, она пятилась от незваного гостя.

-Ты – дед Мороз обратился к девочке. От его голоса с потолка посыпалась побелка – А ну-ка, иди сюда. – Жестом он позвал присесть ее к себе на колени. Света, нехотя, подчинилась. Взрослым не было никакого дела до того, что происходит с детьми. Они веселились, выпивали, и продолжали играть в свою дурацкую настольную игру.

Девочка медленно, будто пробираясь через зыбучие пески, подошла к незнакомцу. Присев на колени, она ощутила дикий холод, такой, как будто все ее тело поместили в морозильную камеру.

В тот момент она могла сполна рассмотреть Деда Мороза. Снежинки на красном плаще уже не казались сделанными из пластмассы, наоборот, чем ближе Света рассматривала их, тем больше они походили на настоящие.

Больше всего она запомнила глаза. Как будто кто-то взял два кусочка льда и сжал их в своих ладошках. Лед таял, и вода, скатываясь между морщин старческого лица, исчезала в густой белой бороде. Зрачков не было совсем.

Девочка в тот момент готова была разрыдаться, но только сцена случившегося с Максимкой несчастья удерживала ее от необдуманных действий.

-Ну, дорогая, моя, рассказывай стишок – сказал дед мороз. По щекам его текли слезы, стеклянные глаза смотрели в никуда. Взрослые веселились, открывая очередную бутылку шампанского.

БУХ!

Света с трудом сдерживала панику. Трясущимися губами она начала рассказывать заученное:

В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла.

Зимой и летом стройная, зелёная была.

Метель ей пела песенку: Спи, ёлочка, бай-бай!

Мороз снежком укутывал: Смотри, не замерзай!

Трусишка зайка серенький под ёлочкой скакал.

Порою волк, сердитый волк, рысцою пробегал.

Ч-ч-чу!... Света смахнула скатившуюся слезу, удивившись, что та, буквально за мгновение, превратилась в лед.

Снег по лесу частому под полозом скрипит.

Лошадка мохноногая торопится, бежит.

Везёт лошадка дровенки, на дровнях - мужичок

Срубил он нашу ёлочку под самый корешок.

В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла.

И много, много радости детишкам принесла.

И много, много радости детишкам принесла.

Дед Мороз с хрустом, похожим на тот, с каким нога ступает в только что выпавший снег, развернул голову в сторону девочки. Глаза, которые до этого момента бессмысленно блуждали в глазницах, тая и образовывая целую реку слез, на мгновенье остановились.

-Молодец, - Сказал он, - Ты не трусиха, в отличие от малого. За это, я дам тебе прекрасный подарок. – С этими словами он залез рукой в свой мешок. Недолго поковырявшись в нем, дед извлек наружу небольшую, украшенную бантиком коробку. – Держи – С этими словами Мороз протянул девочке подарок. Слезы из ледяных глаз пропитали бороду до такой степени, что небольшим ручьем скатывались на красный плащ, и, не успевая впитываться в ткань, скользили вниз, к ногам Светы, от чего ее колготы с каждой секундой становились все мокрее и мокрее.

-С-спасибо…- Промямлила девочка, дрожащими руками принимая подарок.

-Это не простой подарок, - Сказал Дед Мороз, приблизившись вплотную к девочке.

Светочка готова была разрыдаться, убежать, спрятаться в самый дальний угол, но страх за своих родных не давал ей сделать этого. Последние продолжали игнорировать незваного гостя. Мама танцевала с дядей Юрой, а тетя Наташа с отцом куда-то ушли и не появлялись в поле зрения уже довольно давно. Девочка смотрела в глаза существа, того, кто явился на их праздник. Два ледяных овала вращались в глазницах независимо друг от друга. Один влево, другой – вправо. Вода. Вода скатывалась, брызгала на несколько сантиметров в сторону, в те моменты, когда один из глаз совершал резкое движение в какую-то, одному ему известную сторону.

Света молчала. Холод, стоящий в квартире, кажется, был заметен только ей. Пар шел изо рта, тело дрожало, бесцветные, крошечные волосики на ее руках покрылись инеем. Дед Мороз, склонившись над ней, заливая тело девочки водой, стекающей с лица, и приносящей последней ощутимый дискомфорт, шептал: -Этот подарок, он волшебный, девочка. Этот подарок исполнит твои любые желания…Ровно три, девочка. Каждый раз, открывая его, и загадав что-то, ты будешь получать желаемое, и получать сразу. Но как только ты загадаешь третье желание – оно исполнится, и я заберу тебя. Я засуну тебя в свой мешок, - в этот момент Дед наклонился настолько близко, что бородой задевал девочке шею. Он шептал Свете прямо в ухо, касаясь ледяными губами мочки. -Ты станешь хорошим подарком для кого-то другого. Для того, кто хорошо себя вел.

Девочка сидела неподвижно, ожидая, когда закончится этот кошмар. Дед Мороз встал, стряхнул на пол рукой с лица и бороды воду, набежавшую из глаз за то время, что он был в тепле, и двинулся к выходу из дома. Легко, почти без усилий, закинул мешок себе на спину. Дед Мороз вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь. Разноцветные лампы гирлянд мигали в такт музыке. Мама прижалась лицом к дяде Юре, и, кажется, готова была его поцеловать. Сделав пару вдохов и выдохов Света расплакалась. Она ревела так, как никогда до, и никогда после. Мама, находящаяся ближе всего, первой прибежала успокаивать ребенка. Буквально через минуту, запинаясь о ровный пол, прибежал отец. Про Максима никто и никогда больше не вспоминал.

-Ну, допустим… -Послушав рассказ Светы ответил я. Сигаретный дым заполнил плохо освещенную кухню.

Света сидела напротив меня, трясущимися руками держа в руках наполовину пустую рюмку водки.

-Как ты поступила со своими желаниями? – Не то что бы я сильно верил историю девушки, но искреннее любопытство толкало меня задать этот вопрос.

-Все очень просто: когда у моего отца обнаружили рак – я попросила ему жизни. Открыв коробку с подарком, я обнаружила только пустоту и пыль. В тот день я рыдала как дура, считала, что всю жизнь хранила у себя какую-то бесполезную хуйню. А история – тупая выдумка из детства, в которую я, за каким-то хером, поверила.0 Но, спустя время, отец действительно вылечился..

Я молча налил ей очередную рюмку. Девушка выпила.

-После этого я пожелала денег. Открыла снова эту пустую коробку. Ну, мы с мужем много не зарабатывали, а детей как-то надо было кормить. Я работала воспитателем, а муж – на стройке. И знаешь, Костя, буквально через день на нас свалилось наследство. Через неделю – повышения на работе, а через месяц – мы выиграли круглую сумму в лотерею…

Я выпил рюмку, посмотрев на старую семейную фотографию. Все так просто? Деньги и здоровье для родных? Да, наверное, я бы и сам так поступил.

-А после этого… господи… прошло десять лет! Десять! Сука, десять лет, мы жили спокойно! И сегодня…Сегодня… – лицо Светы наполнилось слезами – Мой ребенок… Мой ребенок нашел… - Она расплакалась.

Я ощутил холод. Бутылка водки, которую я достал из морозилки пол часа назад, покрылась инеем.

-Он просто искал свой подарок… Ну, знаешь, как все дети… как все чертовы дети…Ты же тоже хотел узнать, что тебе подарят на новый год, Кость?

Я молчал. Не понимая, насколько серьезная драма происходит прямо перед моим носом, я обращал внимание на другие вещи: зажигалка плевалась искрами, но никак не хотела гореть, а очертания бывшей жены и ребенка на фотографии стали практически неузнаваемыми, как будто стекло запотело изнутри.

-Этот мелкий засранец… понимаешь, Кость, сегодня вечером, когда я пришла с работы, он сидел с десятым айфоном, с каким-то несчастным телефоном. Костя! Мой ребенок нашел эту коробку и достал оттуда то, что хотел! Почему я не выкинула ее, почему не сожгла? – С этими словами Света опять закрыла руками лицо. Я смотрел на рыдающую женщину. Водка давала о себе знать: мое внимание то и дело уходило в сторону от, казалось бы, важных вещей. Кухонная плитка. Надо бы почистить. Как будто нагара стало больше. Или мне кажется? Гора немытой посуды. Может все-таки приобрести посудомойку? Странно, тарелки как выглядят так, будто слиплись друг с другом, будто примерзли…

-Он просто взял эту коробку и достал оттуда телефон…

Я слушал Свету, и при этом, сквозь состояние опьянения понимал, что происходит что-то странное. Окна запотели снаружи. Узор изо льда на стекле образовывался прямо на моих глазах.

Страх. Света что-то бормотала про свою жизнь, но я ее не слушал. Я обращал внимание на каждую мелочь, казавшуюся до этого момента незначительной: вода из крана перестала капать, и я готов был поклясться, что видел повисшую на смесителе сосульку.

Стук в дверь оторвал мой взгляд от окружения. Я хотел было пойти посмотреть, кого на сей раз принесла нелегкая, но девушка как бешенная схватила меня за руки.

-Нет, пожалуйста, это они пришли за мной!

Прежнего недоверия у меня уже не было. Вдруг вся история – правда? Я огляделся по сторонам: поверхность девятнадцатилитровой бутыли с питьевой водой покрывал лед, окна были покрыты морозным узором сверху донизу.

Я постарался успокоиться: глубокий вдох. Выдох.

Пар. Пар изо рта. Сколько градусов в квартире?

Стук в дверь не прекращался ни на секунду. Тук. Тук-Тук. ТУК ТУК ТУК.

БАХ

БАХ! БАХ! БАХ!

-Не открывайте, пожалуйста! – Света уронила рюмку на пол, неловко наклонилась и упала с табуретки на пол.

БАХ!

Она зажала руками уши. Удары в дверь напоминали бой, с которым тысячи лет назад рабы гребли на галерах под свист кнута.

БАХБАХБАХ

Света плакала навзрыд. Я, нетрезвым взглядом, посмотрел на свои руки и ужаснулся: синие кончики пальцев, абсолютно бесчувственные, если на них нажать. Как я этого не замечал?

Пар изо рта. Водка… Подождите-ка…

БАЦ-БАЦ-БАЦ

Примерзла ко дну бутылки…

Девушка на полу ревела и закрывала лицо руками. Плакала. Такая беззащитная.

-Отдай. Отдай ее. Отдай. – Я готов был поклясться, что слышал эти слова в своей голове, но не видел, кто их произносит. -Не твое. Отдай. Отдай. Нужно было что-то делать. В моих руках была только бутылка водки, с жидкостью, ледяным комом, приросшим ко дну.

Я посмотрел на девушку. Бедная. Сколько она пережила до этого момента? Лежала передо мной, уткнувшись лицом в пол. Дрожа и умоляя кого-то невидимого оставить ее в покое.

Я должен ей помочь. В какой-то степени, ее появление на моем пороге в канун нового года было символично. Кричало о том, что вот он, тот самый момент которого я ждал. Тот самый момент, чтобы исправить все. Чтобы моя жизнь заново обрела смысл.

Бутылка в руке. Крепко сжав ее, я замахнулся.

БАЦ.

БАЦ-БАЦ-БАЦ.

Стук в дверь. Господи, да за что это мне?

Девушка в моих руках после удара по виску почти не шевелилась. Дышала… Да, определенно, она дышала, но была без сознания. Я тащил ее по пыльному полу, стирая следы ее обуви ее же кровью.

БАХБАХБАХБАХБАХБАХБАХБАХБАХБАХБАХБАХ БАЦ-БАЦ.

Дверь тряслась от ударов прямо перед моим носом. Трясущимися руками я открыл замок.

Никого…

Темный подъезд. Тот самый, который я тысячи раз видел до этого, ежедневно выходя из дома. Отломанные перила, зассаные ступени. Серпантин. Кто-то из соседей не пожалел хлопушек: разноцветные блестящие нити свисали отовсюду.

С трудом вытащив тело Светланы на лестничную площадку я, чуть ли не бегом, запрыгнул обратно в свою квартиру и закрыл входную дверь на все замки.

-Блять…- В третий раз за год я произнес это слово. На этот раз это было вызвано тем, что я не мог попасть дрожащей ногой, в домашний тапок.

Кухня. Такая же, как и раньше. Ни следа от незваного гостя, кроме тонкой струйки крови на полу, тянувшейся от опрокинутого табурета до входной двери.

Я налил себе рюмку водки. Поднеся ее ко рту, я остановился.

Нет.

Какого хуя я творю? Неужели я испугался чего-то выдуманного? Истории и истерии?

Поставив рюмку на стол, я, почти бегом, направился ко входной двери. Открыв ее, я выглянул в подъезд.

Никого. Ни малейшего следа.

Странно. По моим подсчетам не прошло и минуты, как я вынес тело прямо сюда – в подъезд, прямо перед своей дверью.

Медленно, как будто сапер, перерезающий наугад провод готовой вот-вот взорваться бомбы, я закрыл дверь.

Все происходившее со мной казалось причудливым сном. Одним из тех, где я не могу выбраться из заснеженной пустыни.

-Наверное, очухалась и ушла… - Сказал я вслух, испугавшись звука своего голоса. Он казался непривычным.

Медленно, растирая домашними тапочками по пыльному полу кровь, я прошел обратно на кухню.

Водка из рюмки, наполненной пару минут назад, отправилась в желудок.

БАХ!

Тишина распирала меня изнутри. Хотелось плакать.

Разбитая о стол рюмка, напоминала о себе лишь тупой болью мелких осколков, впившихся в мягкие ткани руки.

- Наверное, очухалась и ушла…