Молодой человек утонченной наружности, но явно страдающий серьезным душевным недугом, появился однажды утром на пороге дома одного старика, известного хирурга выдающегося уровня мастерства. Дом представлял собой неказистую и примитивную кирпичную постройку, непростительно устаревшую и на вид уместную лишь в той пришедшей в упадок части города, в которой он стоял. Большой, неприветливый и темный, с длинными коридорами и угрюмыми комнатами, он был несоразмерно велик для семьи — мужа и жены, — которая в нем обитала.

Описан дом, описан мужчина — но не женщина. Супруг порой бывал мил, но большую часть времени являл собой одушевленную загадку. Супруга же, слабая, болезненная, скрытная, неприкрыто жалкая, явно жила в постоянном страхе, очевидно, не раз становилась свидетельницей ужасных вещей, жертвой непрерывных тревог, страха и тирании; но в этих словах присутствует значительная доля догадок. Ему было шестьдесят пять, ей — около сорока. Он был тонким, высоким и лысым, с гладко выбритым лицом и очень острым взглядом; все время находился дома и был неопрятен. Мужчина был сильным, а женщина слабой; он главенствовал, она страдала.

Хоть пожилой мужчина и был хирургом высочайшего уровня мастерства, он почти не практиковал. Крайне редко те немногие, кто знал о его способностях, осмеливались погрузиться во мрак его дома; а если и осмеливались, им приходилось закрывать глаза на всяческие жуткие истории, которые вполголоса рассказывали о нем. В основном это были лишь преувеличения на счет его экспериментов с вивисекцией; он был ярым адептом хирургической науки.

Уже упомянутый молодой человек, появившийся утром, был красив, но явно обладал слабым характером и нездоровым темпераментом — чувствительный и легко подверженный как восторгу, так и унынию. Хирургу хватило одного взгляда, чтобы понять, что у его посетителя серьезно поврежден рассудок, поскольку на его лице застыла непоколебимая гримаса меланхолии.

Несведущий человек вряд ли заподозрил бы, что этот дом обитаем. Парадная дверь, старая, покосившаяся и облупившаяся на солнце, была заперта, маленькие тускло-зеленые ставни — закрыты. Молодой человек постучал в дверь. Ответа не последовало. Он постучал еще раз. Снова ничего. Он взглянул на клочок бумаги, бросил взгляд на номер дома, а затем по-детски нетерпеливо с яростью ударил в дверь ногой. На ней были следы от множества таких же ударов. Ответом стали шаркающие шаги в коридоре, звук поворачивающегося ржавого ключа и острое лицо, уставившееся на него через осторожно отворенную щель дверного проема.

— Вы — доктор? — спросил молодой человек.

- Да-да! Заходите, — оживленно ответил хозяин.

Молодой человек вошел. Хирург закрыл дверь и надежно ее запер.

- Сюда, — произнес он, направившись к покосившейся лестнице. Молодой человек последовал за ним.

Хирург вел его вверх по лестнице, повернул в узкий затхлый коридор слева, преодолел его, скрипя паркетными досками, в дальнем его конце отворил дверь по правую руку и пригласил гостя войти. Молодой человек оказался в приятной комнате, обставленной в старых традициях и с уверенной простотой.

- Садитесь, — сказал пожилой мужчина, поставив стул так, чтобы сидящий на нем располагался лицом к окну, выходившему на сплошную стену в шести футах от дома. Он распахнул ставни, и комнату наполнил тусклый свет. Затем сел напротив гостя и начал въедливым взглядом с мощью хорошего микроскопа анализировать явленный ему врачебный случай.

- Ну? — произнес он покровительственно.

Молодой человек беспокойно заерзал в кресле.

- Я… я пришел к вам, — наконец выпалил он, — потому что попал в беду.

- Неужели!

- Да. Видите ли, я сдался.

- Вот как! — в этом восклицании прозвучала жалость, смешанная с симпатией.

- Вот и все. Сдался, — добавил посетитель. Он достал из кармана свернутые банкноты и неторопливо пересчитал их у себя на колене.

- Пять тысяч долларов, — спокойно отметил он. - Это для вас. Это все, что у меня есть; но я полагаю… я представляю себе… нет. Это неподходящее слово. Мне видится. Да, вот это слово. Мне видится, что пять тысяч долларов — и правда столько? Давайте, я пересчитаю.

Он пересчитал.

- Что пяти тысяч хватит на то, что попрошу вас сделать.

Губы хирурга скривились от жалости и трудно скрываемого презрения.

- Что вы хотите, чтобы я сделал? — поинтересовался он небрежно.

Молодой человек поднялся, загадочно огляделся, приблизился к хирургу и положил деньги ему на колено. Затем наклонился и прошептал два слова ему на ухо.

Они произвели эффект удара молнии. Пожилой человек резко вздрогнул; затем, вскочив на ноги, со злостью схватил своего посетителя и пронзил его острым как нож взглядом. Его глаза сверкнули, он открыл рот, чтобы дать волю какому-то резкому проклятию, но внезапно замер и осмотрел себя. Гнев покинул его лицо, а жалость осталась. Он ослабил хватку, подобрал разбросанные банкноты и, протянув их посетителю, медленно произнес:

- Мне не нужны ваши деньги. Вы просто глупец. Вам кажется, что вы в беде. Так вот: вы не знаете, что такое беда. Ваша единственная беда в том, что в вас не осталось ни капли мужества. Вы просто безумны, да к тому же еще и малодушны. Вам следует сдаться властям, которые отправят вас в сумасшедший дом на лечение.

Молодой человек остро воспринял оскорбление и его глаза опасно блеснули.

- Ты, старый пес, да как ты смеешь меня оскорблять? — воскликнул он. — Боже правый, да сам ты такой! Оскорбленная добродетель! Да ты старый убийца! Не хочешь денег, да? Когда человек сам к тебе приходит и просит это сделать, ты впадаешь в страсти и отвергаешь его деньги; но стоит его врагу прийти к тебе и заплатить, как ты сразу на все готов. Сколько подобных услуг ты оказал в этой жалкой старой дыре? Радуйся, что полиция за тобой не пришла и не прихватила заступ с лопатой. Хочешь узнать, что о тебе говорят? Думаешь, держал окна закрытыми так плотно, что через них наружу не пробрался ни один звук? Где ты хранишь свои дьявольские инструменты?

Он возбудился до предела. Его голос был хриплым, громким и дребезжащим. Его глаза налились кровью и чуть не выпадали из своих орбит. Все его тело дрожало, пальцы сжались. Но перед ним был человек, значительно его превосходящий. Глаза, словно змеиные, прожигали в нем дыру. Всепоглощающая, непреклонная личность подавила слабую и внушаемую. Результат был достигнут.

- Сядьте, - скомандовал строгий голос хирурга.

Это был голос, каким отец обращается к ребенку, а хозяин — к рабу. Ярость покинула посетителя, и, слабый и подавленный, он опустился на стул.

Тем временем причудливый свет озарил лицо хирурга, ознаменовав собой рождение странной идеи; мрачный луч, вырвавшийся из пламени бездонной ямы; зловещий всполох, озаряющий путь ищущего. Мгновение старик пробыл в глубинах своего сознания, а через мрачные облака раздумий на его лице прорывались отблески возбужденного разума. Затем наружу вырвалось сияние непреодолимой решительности. В этом было нечто зловещее, зовущее пожертвовать тем, что до сих пор оставалось сакральным. После долгой борьбы разум одолел совесть.

Взяв клочок бумаги и карандаш, хирург тщательно записал ответы на все вопросы, которые он безапелляционно задал пациенту: имя, место проживания, род занятий и тому подобное, и такие же вопросы касательно его родителей.

- Хоть кто-то знает, что вы пришли в этот дом? - спросил он.

- Нет.

- Клянетесь?

- Да.

- Но ваше продолжительное отсутствие вызовет тревогу и приведет к поискам.

- Я позаботился о том, чтобы этого не произошло.

- Как?

- Разместив на почте объявление о том, что я утопился.

- Дно реки прочешут.

- И что с того? — спросил молодой человек, равнодушно пожав плечами. - Стремительное подводное течение. Многих так и не находят.

Повисла пауза.

- Вы готовы? — спросил, наконец, хирург.

- Абсолютно.

Ответ был холодным и уверенным.

Поведение хирурга, однако, выдавало сомнения. Бледность, появившаяся на его лице в момент, когда сформировалось решение, усилилась. По его телу пробежала нервная дрожь. Но над всем этим сиял свет энтузиазма.

- Вы выбрали способ? — спросил он.

- Да, экстремальная анестезия.

- Каким препаратом?

- Самым верным и быстрым.

- Вам нужны какие-либо… последующие меры?

- Нет, лишь аннулировать себя. Чтобы это было, как свеча, которую задул ветер — дуновение и темнота, никаких следов. Руководствуйтесь соображениями вашей собственной безопасности — оставляю это на ваше усмотрение.

- Никакого сообщения вашим друзьям?

- Никакого.

Еще одна пауза.

- Вы сказали, что действительно готовы? - спросил хирург.

- Действительно готов.

- И такова ваша воля?

- Мне не терпится.

- Тогда подождите немного.

С этими словами пожилой хирург поднялся на ноги и потянулся. Затем неслышно, словно кошка, открыл дверь и выглянул в зал, внимательно прислушивавшись. Не было слышно ни звука. Он мягко закрыл дверь и запер ее на ключ. Затем затворил ставни и тоже их запер. Сделав это, он открыл дверь в смежную комнату, которая, хотя в ней и не было окон, освещалась небольшим люком в потолке. Молодой человек пристально наблюдал. В нем произошли странные перемены. Хоть его уверенность не убавилась ни на йоту, на лице его появилось выражение огромного облегчения, сменившего изможденный вид получасовой давности. Еще совсем недавно объятый меланхолией, теперь он пребывал в настоящем экстазе.

За открытой дверью было любопытное зрелище. В центре комнаты, прямо под люком, располагался операционный стол, точно такой, каким пользовались в анатомических театрах. В стеклянном шкафу у стены находились различные хирургические инструменты. В другом шкафу висели человеческие скелеты разных размеров. В запечатанных банках, стоявших на полках, были всяческие чудовищные заспиртованные объекты. Также среди многочисленных предметов, разбросанных по комнате, были манекен, чучело кошки, препарированное человеческое сердце, слепки различных частей тела, многочисленные схемы и огромный ассортимент лекарств и химикатов. Также была кушетка, которая складывалась, принимая форму кресла. Хирург разложил ее и отодвинул операционный стол, освобождая место для кушетки.

- Входите, — позвал он пациента.

Молодой человек повиновался, не промедлив ни секунды.

- Снимите пальто.

Он снял.

- Ложитесь на кушетку.

В одно мгновение молодой человек растянулся на кушетке и взглянул на хирурга. Последний, без сомнения, был взволнован, но не подавал виду; его движения были уверенными и быстрыми. Выбрав бутылку с жидкостью, он тщательно отмерил определенное количество. При этом он спросил:

- У вас когда-нибудь были нарушения сердечной деятельности?

- Нет.

Ответ был немедленным, но за ним сразу же последовал озадаченный взгляд говорившего.

- Я полагаю, — произнес он, — что ваш вопрос означает, что определенные лекарства могут представлять для меня опасность. Однако в нынешних обстоятельствах я не вижу в этом логики.

Эти слова застали хирурга врасплох, но он поспешил объяснить, что не хочет причинить ненужную боль, потому и задал такой вопрос.

Он поставил стакан на тумбу, приблизился к пациенту и осторожно проверил пульс.

- Чудесно! — воскликнул он.

- Почему?

- Пульс совершенно нормальный.

- Это потому, что я полностью смирился. Право, давно я не чувствовал такого счастья. Оно не сильное, но бесконечно приятное.

- Вас не гложет желание отступиться?

- Никакого.

Хирург подошел к тумбе и вернулся с дозой жидкого лекарства.

- Примите это, - сказал он мягко.

Молодой человек приподнялся и принял стакан. Ни один нерв на его лице не дрогнул. Он выпил жидкость до последней капли и с улыбкой вернул стакан.

- Спасибо вам! — сказал он. — Вы — самый благородный человек из когда либо живших. Да пребудет с вами счастье и процветание. Вы — мой благодетель, мой освободитель. Будьте благословенны! Вы протянули мне руку спасения с небес, где восседаете с богами, и даровали мне отдых и смирение. Я люблю вас! Люблю всем сердцем!

Эти слова, произнесенные искренне, тихим мелодичным голосом, сопровождаемые неподражаемо нежной улыбкой, тронули сердце старика. По его телу пробежала сдавленная судорога. Его охватила сильная боль, на лице выступила испарина. Молодой человек продолжал улыбаться.

- О, мне так хорошо, - сказал он.

Хирург, стараясь держать себя в руках, сел на край кушетки и взял пациента за запястье, чтобы проверить пульс.

- Сколько времени это займет? — спросил молодой человек.

- Десять минут. Две уже прошли, - голос был хриплым.

- Только восемь минут осталось!.. Потрясающе, восхитительно! Я чувствую приближение… Что это? Музыка? Я слышу музыку! Она прекрасна!.. Все ближе и ближе… Что это? Вода… капает, журчит? Доктор!

- Да?

- Спасибо! Спасибо вам!.. Благородный человек… мой спаситель… мой благо… благо… творитель. Журчит… журчит… капает, капает… Доктор!

- Да?

- Доктор!

- Слух пропал, — пробормотал доктор.

- Доктор!

- Наступила слепота.

Молодой человек крепко обхватил его руку.

- Доктор!

- И оцепенение.

- Доктор!

Старик смотрел и ждал.

- Капает… капает.

Последняя капля упала. Был вздох и больше ничего.

Хирург отпустил руку.

- Первый шаг, - простонал он, поднимаясь на ноги, и все его тело расправилось. - Первый шаг всегда самый сложный, и при этом самый простой. По счастливому стечению обстоятельств в мои руки попало то, чего я жаждал сорок лет. Теперь отступать нельзя. Это возможно, поскольку это научно; рационально, но опасно. Если я добьюсь успеха… Если? Я непременно его добьюсь! Обязательно… А после успеха — что? Да, что? Опубликовать результаты? Виселица… Пока оно будет существовать… И я буду существовать. Виселица. Так… Но как тогда отчитаться о сделанном? Ох, это тяжело! Я должен довериться будущему.

Он вырвался из пут раздумий и приступил к делу.

- Интересно, видела или слышала она что-нибудь?

С этой мыслью он бросил взгляд на тело на кушетке, затем вышел из комнаты, закрыл за собой дверь, прошел по двум или трем коридорам, добрался дальней части дома и постучал в дверь. Ее открыла жена. Он к тому времени полностью овладел собой.

- Мне показалось, я только что слышал кого-то в доме, — сказал он, — но никого не могу найти.

- Я ничего не слышала.

Он почувствовал огромное облегчение.

- Я слышала, как кто-то постучал в дверь меньше часа назад, — продолжила она, — и, кажется, слышала, как вы говорите. Он зашел?

- Нет.

Женщина взглянула на его ноги и, казалось, была озадачена.

- Я почти уверена, — сказала она, — что слышала стук каблуков, но на тебе тапочки.

- О, тогда я был в ботинках!

- Это все объясняет, — с удовлетворением произнесла женщина. — Я думаю, что звук, который ты слышал, издавали крысы.

- Ах вот оно что! — произнес хирург. Выходя, он закрыл за собой дверь, потом снова отворил ее и сказал: - Я не хочу, чтобы меня сегодня беспокоили.

Отступив обратно в коридор, он пробормотал себе под нос:

- Здесь все чисто.

Он вернулся в комнату, в которой лежал его посетитель и внимательно его осмотрел.

- Потрясающий образец! — мягко произнес он. - Все органы прекрасно работают, все функционируют идеально; у него крепкое телосложение превосходные мускулы, сильные и жилистые; он способен к выдающемуся развитию — если дать такую возможность… Не сомневаюсь, что это можно сделать. Мне уже удалось такое с собакой — не такая сложная задача, как эта, ведь в человеке большой мозг главенствует над мозжечком, в отличие от собаки. Есть возможность самых разных вариантов дальнейшего развития, но такой шанс выпадает лишь раз в жизни! В большом мозгу — интеллект и эмоции; в мозжечке — чувства и моторика; в продолговатом мозгу — контроль диафрагмы. В последних двух заложены основы простого существования. Большой мозг — лишь украшение; что и говорить, рассудок и эмоции — по большей части обычная огранка. Я уже доказал это. Моя собака без большого мозга потеряла разум, но в некоторой степени сохраняла физические функции.

За этими размышлениями он приступил к приготовлениям: передвинул диван, поместил операционный стол под свет, струившийся из люка на потолке, выбрал несколько хирургических инструментов, подготовил медикаментозные смеси, воду, полотенца и все прочие аксессуары, необходимые для сложной хирургической операции. Внезапно он разразился хохотом.

- Несчастный дурак! — воскликнул он. - Заплатил мне пять тысяч долларов за то, чтобы я его убил! Не хватило смелости самому задуть свою свечку! Какие же все-таки странные уродцы порой попадаются! Идиот, он думал, что умирает! Позвольте сообщить вам, сэр, что сейчас вы столь же живы, как и прежде. Но вам теперь будет все равно. В вас никогда не будет больше рассудка, чем сейчас; и из практических соображений сообщу вам: вы теперь мертвы, хотя при этом и живы. Как еще вы будете чувствовать себя без головы? Ха-ха-ха! Но это была плохая шутка.

Он поднял неподвижное тело с кушетки и положил его на операционный стол.

***

Примерно три года спустя между капитаном полиции и детективом состоялся следующий разговор.

- Она может оказаться сумасшедшей, — предположил капитан.

- Я полагаю, что так и есть.

- И при этом вы принимаете на веру ее историю!

- Да.

- Удивительно!

- Ничего удивительного. Я сам кое-что узнал.

- Что?

- В каком-то смысле многое, а в каком-то — нет. Вы слышали эти причудливые истории о ее муже. Что ж, они все бессмысленны, за исключением одной. Он в целом безобидный старичок, но своеобразный. Он проводил кое-какие выдающиеся хирургические операции. Его соседи — люди невежественные, боятся его и хотят от него избавиться, поэтому и рассказывают о нем столько вранья, что зачастую верят своим собственным историям. Что крайне важно, так это его почти безумное увлечение темой хирургии — особенно практической хирургией. А увлеченный человек редко колеблется. Именно это и заставляет меня верить в историю, рассказанную женщиной.

- Вы говорите, она выглядела напуганной?

- Вдвойне: во-первых, она боялась, что муж прознает о ее предательстве, во-вторых, ее напугало само открытие.

- Но из ее рассказа об этом открытии мало что понятно, — возразил капитан. — Он все от нее скрывает. Она может лишь строить догадки.

- Отчасти — да, но в остальном — нет. Она отчетливо слышала звуки, хотя почти ничего не видела. Она закрыла глаза от ужаса. Я согласен: то, что она видела — нелепо. Но она, несомненно, видела что-то крайне пугающее. Очень много примечательных мелких деталей. За последние три года он ел вместе с ней всего несколько раз и почти всегда носил еду в свои личные комнаты. Она говорит, что либо он ест в огромных количествах, либо выбрасывает большую часть, либо кормит нечто, обладающее выдающимся аппетитом. Он объясняет это тем, что ему нужно кормить животных, которых он использует в своих экспериментах. Это неправда. Опять-таки, он всегда держит дверь в эти комнаты запертой. Кроме того, двери у него сдвоенные или укрепленные другими способами. Наконец, он плотно заколотил окно, выходящее из одной из комнат на сплошную стену.

- И что это означает? - спросил капитан.

- Тюрьму.

- Возможно, для животных?

- Разумеется, нет.

- Почему?

- Во-первых, потому, что для этого больше подошли бы клетки; во-вторых, меры безопасности здесь гораздо серьезнее, чем нужно для содержания животных.

- Это тоже легко объяснить — он лечит буйного сумасшедшего.

- Я тоже так думал, но это не так.

- Откуда вы знаете?

- Я исхожу из логики. Он никогда не лечил психов, потому что отдал себя хирургии; стены не обиты войлоком, поскольку женщина слышала резкие удары по ним; никакая человеческая сила не потребовала бы таких мощных стен и дверей; вряд ли он стал бы скрывать лечение сумасшедшего от женщины; ни один сумасшедший не съел бы столько еды; психическое заболевание, которое требует таких мер, не продлилось бы три года; если речь шла бы о психе, была бы хоть какая-то коммуникация с внешним миром на этот счет, но ее не было; женщина подслушивала через замочную скважину, но не услышала оттуда человеческой речи; наконец, мы слышали смутное описание того, что видела эта женщина.

- Вы разрушили все возможные теории, — сказал капитан с интересом, — но ничего нового не предложили.

- К сожалению, пока не могу; но истина в итоге может оказаться очень простой. Хирург столь примечателен, что я готов обнаружить нечто выдающееся в любой момент.

- У вас есть какие-либо подозрения?

- Есть.

- В чем?

- В преступлении. Женщина подозревает, что произошло именно оно.

- И она выдает своего мужа?

- Разумеется, ведь оно столь ужасно, что бунтует сама ее человеческая натура; настолько ужасно, что все ее существо требует отдать преступника в руки правосудия; так ужасно, что она смертельно напугана; так отвратительно, что ее рассудок потрясен.

- Что вы предлагаете сделать? - спросил капитан.

- Собрать улики. Мне может понадобиться помощь.

- Вам предоставят столько людей, сколько понадобится. Вперед, но будьте осторожны. Вы на опасном пути. И можете оказаться игрушкой в руках этого человека.

Два дня спустя детектив снова встретился с капитаном.

- У меня есть странный документ, — заявил он, показывая разорванные клочки бумаги, на которых что-то было написано от руки. - Женщина выкрала его и принесла мне. Она вырвала несколько листков из книги, взяв по куску из нескольких ее частей.

Эти фрагменты, которые мужчины разложили настолько тщательно, насколько возможно, были вырваны женой хирурга из первого тома серии рукописей, посвященных одной теме — той самой, которая вызывала у нее волнение.

- Примерно в то время, когда он три года назад начал некий эксперимент, — продолжил детектив, — он вынес все из двух комнат, в которых располагались его кабинет и операционная. В одном из книжных шкафов, который он передвинул в комнату напротив, имелся выдвижной ящик, который он держал запертым, но время от времени открывал. Как часто бывает у такой мебелью, замок на нем оказался очень слабый. Поэтому вчера женщина, обыскивая комнату, подобрала подходящий ключ из своей связки. Затем открыла ящик, вытянула самую нижнюю книгу из стопки (чтобы было труднее обнаружить ее следы), увидела, что в ней могут быть зацепки, и вырвала оттуда несколько листов. Она едва успела вернуть книгу на место, запереть ящик и выйти, как появился муж. Он не спускает с нее глаз, когда она находится в этой части дома.

Первый фрагмент гласил:

«…двигательные нервы. Я и не смел надеяться на такой результат, хотя индуктивные рассуждения убедили меня, что это возможно, и единственное, в чем я сомневался — это в своих навыках. Их функционирование было лишь слегка нарушено, и даже это не доставило бы проблем, если бы операция была проделана в младенчестве, прежде чем интеллект обрел достиг понимания окружающего мира. Потому считаю доказанным тот факт, что клетки двигательных нервов обладают остаточной силой, которой хватает для продолжения их работы. Но нервные окончания - случай совсем иной. Они фактически являются ответвлением первых, сформировавшимся из их природной (хотя и несущественной) гетерогенности, и в определенной мере зависят от одновременной эволюции и экспансии, которая развивается в интеллект или умственную функцию. Эти этапы развития — лишь дополнения к двигательной системе и не являются независимыми сущностями; можно сказать, что они — бутоны растения, которое развивается из корней. Двигательная система первична…

…и я не удивлён таким выдающимся развитием мышечной энергии. Она обещает превзойти самые смелые мечты о человеческой силе. Я трактую это следующим образом: силы адаптации достигли пика своего развития. Развилась привычка делать определенное количество работы. В результате моей операции потребление продуктов снизилось наполовину; то есть половина потребности в них исчезла. Но сила привычки потребовала наращивания физической силы и прироста жизненной энергии. Таким образом, удвоенный объем силы и энергии сохранялся в оставшихся…

…привело к развитию склонности, которая меня удивила. Сущность, более не страдающая от внешних вмешательств и при этом рассеченная надвое, не полностью адаптировалась к новой ситуации, как это делает, например, магнит, который, будучи разделенным в точке равновесия, самовозобновляется в виде двух фрагментов, снаряжая каждый из них противоположным зарядом; напротив, будучи отделенной от законов, которые до сих пор ее сдерживали, и продолжая обладать таинственной склонностью к развитию в нечто более сложное и перспективное, она слепо (словно утратив лампаду, освещавшую ей путь) настаивала на удовлетворении своих материальных потребностей, которые гарантировали бы это развитие и без разбору использовала бы все, что получала. Отсюда эта невероятная прожорливость и неутолимый голод; отсюда же (ведь только физическая часть потребляла такое огромное количество ресурсов) и эта сила, которая с каждым днем становится все страшнее и опаснее. Это становится серьезной…

…почти удалось сегодня сбежать. Каким-то образом в мое отсутствие оно открутило затычку в серебряной трубке для питания (которую я уже назвал “искусственным ртом”) и позволило всему млечному соку вытечь через трубку. Его голод усилился — можно даже сказать, стал яростным. Я взялся за него руками и попытался усадить в кресло, когда оно, почувствовав мое прикосновение, схватило меня за шею и наверняка задушило бы за считанные секунды, если бы я не выскользнул из его мощной хватки. Так что теперь мне нужно все время оставаться начеку. Я навинтил на резьбу специальную защелку и…

…обычно послушно, когда не голодно; передвигается медленно и тяжело, и, конечно, совершенно неосознанно; любое возбуждение при движении связано с перебоями подачи крови в мозжечок. Если бы я не поместил последний в серебряный сосуд, который нельзя передвинуть, мне следовало бы открыть и…»

Капитан озадаченно взглянул на детектива.

- Я вообще ничего не понимаю, - сказал он.

- Я тоже, - согласился детектив.

- Что вы предлагаете?

- Устроить рейд.

- Вам дать человека?

- Троих. Самых сильных в вашем районе.

- Зачем, хирург ведь старый и слабый!

- Тем не менее мне нужны три человека; и в данном случае здравый смысл подсказывает мне взять двадцать.

***

Следующей ночью в час над потолком операционной старого хирурга раздался тихий скрежет. Вскоре крышка люка на потолке была аккуратно отодвинута. Человек уставился в проем. Ничего не было слышно.

- Странно здесь, — подумал детектив.

Он аккуратно спустился на пол по веревке и несколько мгновений стоял на месте, вслушиваясь в мертвую тишину. Он зажег потайной фонарь и быстро пробежался по комнате лучом света. Внутри не оказалось ничего, за исключением кольца, привинченного к полу в центре помещения. В него была продета плотная цепь. Детектив заглянул во внешнюю комнату; она была пуста. Он пришел в недоумение. Вернувшись во внутреннюю комнату, он тихо велел людям спускаться. Пока они это делали, он вернулся во внешнюю комнату и осмотрел дверь. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что она заперта на мощный пружинный замок, который можно было отпереть изнутри.

- Птичка только что упорхнула, — пробормотал детектив. — За пятьдесят лет с момента изобретения пружинного замка им никто так ни разу и не воспользовался правильно.

К этому моменту полицейские были у него за спиной. Он бесшумно потянул пружину, открыл дверь и выглянул в зал. Он услышал странный звук. Словно гигантский лобстер барахтался и метался в дальней части старого дома. Сопровождало этот звук громкое свистящее дыхание и хрип.

Эти звуки услышал еще один человек — жена хирурга, — ведь они раздавались совсем рядом с ее комнатами, которые были расположены далеко от кабинета мужа. Она спала плохо — ее терзал страх и преследовали ночные кошмары. Заговор против ее мужа, в который она недавно вступила, был причиной постоянных волнений. Ее все время мучали мрачные предчувствия, и она жила в атмосфере ужаса. К естественному страху добавлялись бесчисленные источники волнения, которые напуганный разум создает, а затем усиливает. Она была в жалком состоянии, страх довел ее до отчаяния, а затем — до безумия.

И вот, разбуженная звуками у своей двери, она вскочила с кровати, и все страхи, терзавшие ее и без того напряженный разум и больное воображение, почти поглотили ее. Мысль бежать — сильнейший из всех инстинктов — охватила ее, и она метнулась к двери, потеряв всякий рассудок и контроль над собой. Она отодвинула щеколду, распахнула дверь и помчалась вниз по коридору, а в ее ушах звучало отвратительное шипение и хрип, в тысячу крат усиленные ее воображением. Но коридор был таким темным, что она, не успев пробежать и полдюжины шагов, споткнулась о невидимый объект на полу. Она упала прямо на него и почувствовала большую, мягкую теплую субстанцию, которая корчилась и барахталась, издавая те самые звуки, которые ее разбудили. Мгновенно осознав случившееся, она разразилась воплем, который может вырваться лишь из уст смертельно напуганного человека. Но едва эхо ее крика успело прокатиться по коридору, как он затих. Две невероятных руки сомкнулись вокруг женщины и выдавили жизнь из ее тела.

Крик не только помог сориентироваться детективу и его коллегам, но и разбудил старого хирурга, комната которого располагалась как раз между офицерами и объектом их поиска. Вопль агонии пронзил его до мозга костей, и осознание причины случившегося обрушилось на него как скала.

- Началось, — прохрипел он, вскакивая с постели.

Схватив со стола тусклую лампу и длинный нож, который он держал под рукой последние три года, он устремился в коридор. Четверо офицеров уже двинулись вперед, но заметив его, замерли. Он услышал шипящий звук и неуклюжие метания массивного живого существа со стороны комнаты его жены. Оно явно двигалось ему навстречу. Поворот коридора перекрывал обзор. Он разжег лампу ярче, и на его лице теперь можно было разглядеть бледную гримасу.

- Жена! — позвал он.

Никто не ответил. Он поспешил вперед, а четверо мужчин неслышно последовали за ним. Он завернул за угол коридора и побежал так быстро, что когда офицеры снова смогли его разглядеть, он был уже более, чем в двадцати шагах. Он пробежал мимо огромного объекта, ползающего и корчащегося на полу, и остановился у тела своей жены.

Он с ужасом посмотрел на ее лицо и отшатнулся. Затем его охватила ярость. Крепко сжимая нож и держа лампу над собой, он ринулся к существу в коридоре. Именно в этот момент офицеры, пусть и нечетко, но смогли рассмотреть предмет его ярости и причину отчаяния, отразившегося на его лице. Они замерли от ужасающего зрелища. Они увидели нечто, похожее на человека, но точно им не являвшееся, огромное, неуклюжее, бесформенное – дрожащую, ползающую, трепыхающуюся массу.

Оно подняло свои широкие плечи. У него не было головы — вместо нее массивную шею венчал маленький металлический шар.

- Дьявол! — воскликнул хирург, занося нож.

- Стоять! — скомандовал резкий голос.

- Хирург быстро поднял глаза, увидел офицеров, и на мгновение страх парализовал его.

- Полиция, — выдохнул он.

Затем старик с удвоенной яростью по рукоять вонзил нож в корчащуюся массу перед ним. Раненое чудовище вскочило на ноги и широко развело руки, издавая при этом жуткие звуки сквозь ту трубку, через которую дышало. Хирург прицелился для второго удара, но так и не нанес его. В слепой ярости он потерял бдительность и угодил в стальную хватку. Лампа отлетела в сторону офицеров и разбилась. Масло из нее вытекло на пол и загорелось. Через мгновения коридор был объят пламенем. Офицеры не могли приблизиться. Перед ними разгорался пожар, за которым в жутких объятиях сцепились две фигуры. Они слышали крики и хрипы и увидели, как блеснул нож.

Дерево, из которого был построен дом, оказалось старым и сухим. Огонь охватил его мгновенно и стремительно распространялся. Офицеры развернулись и побежали. Им едва удалось спастись. Через час от таинственного старого дома и его обитателей остались лишь почерневшие руины.