Начну немного издалека.

В этом году новогодние праздники я решил провести в родном городе – уговаривала матушка, просили увидеться друзья, еще не разъехавшиеся по миру, и я сдался. В конце декабря я с рюкзаком вещей и ноутбуком прыгнул в серый с красными полосками поезд и приготовился сутки трястись в вагоне, чтобы добраться к родным пенатам.

И хотя я не был уверен в том, что на самом деле хотел ехать, когда в окне стала видна Родина-мать, внутри что-то ёкнуло. Все же дом домом и остается.

В общем, на перроне встретили, потом накормили до отвала – идиллия. Но будь все так безмятежно, я бы этого не писал, наверное…

Матушка как бы невзначай сообщила, что хочет переделать одну из кладовых в библиотеку – мол, сыночка, а разгреби-ка ты хлам: новый год на носу, а у меня уже спина больная и все такое.

Что ж, помочь не жалко было – отоспавшись после дороги и обильного застолья, солнечным декабрьским утром я взялся за дело. Хоть кладовка и была довольно узкой, сложенного по полкам и просто на полу там хватило бы на небольшую барахолку. Нашел много занятного: сувенирную алебарду, которую кто-то сделал специально для деда, коробку с красивыми шахматными фигурами, которые матушке в школьные годы подарили за победу на турнире, икону, что обнаружилась между стенками старого шкафа – видимо, прабабка припрятала…

Среди прочего я обнаружил несколько неподписанных общих тетрадей в коричневой обложке – мой дневник. Я вел его, когда еще был школяром. Только открыл – и втянулся. Уборка, к вящему недовольству матушки, была заброшена, и я взялся перечитывать свои каракули.

На первой открытой странице значилось: «10 сентября» и год – значит, это был седьмой класс. Начав было читать, я решил найти истоки, вытянул тетрадку с записями за пятый-шестой класс, раскрыл, пристроился у подоконника, и яркий солнечный свет впервые за долгие годы упал на чуть изогнутые страницы, покрытые рядами заметно потускневших строк. Сколько же тут всего вместилось! Вирши, адресованные девочке, в которую я был влюблен, впечатления от пиратского романа, истории наших «экспедиций» в отдаленные и полузаброшенные места, каких в дни детства в районе было немало, воспоминания о том, как мы убегали от очередного сторожа и недовольства по поводу учебы.

И тут я споткнулся глазами о дату, невзрачное двадцатое мая.

Ну-ка…

20 мая

Малая экспедиция за штучкой в Зону. План: зайти с двух сторон, пересекающимися курсами. Парные группы готовы.

Это ровным почерком, ниже, спустя несколько часов – много, криво, с зачеркиваниями. Как жива бывает память! Мои пальцы судорожно сжали бумагу, я поморгал, вздохнул еле слышно. Вот же…

О ней, о зоне, я писал довольно много. В сущности, такое помпезное название было дано местечку у дальнего внешнего угла школьного двора, поросшего сорняками. Там, в рукотворной, но давно заброшенной человеком долине между покосившимся школьным забором и щербатыми плитами фабричной ограды в диком крепком бурьяне торчал изуродованный корпус легковушки – Юрка утверждал, что «жигуля», Димка – «запорожца», а Федор – что вообще «трабанта». Без мотора, колес, одной двери, с промятой внутрь крышей и свороченным вбок задом – печальный и жутковатый скелет когда-то живой и нужной машины. Юрка говорил, там и внутри скелет, человеческий, но врал, конечно, это же Юрка.

Именно эта погибшая машина со временем и обросла кучей легенд, которые стали занимать мысли моих товарищей, а потом – и мои. Ну а позже…

Опустив глаза к странице, я вспомнил, торопливо пролистал назад. То, что привело к плану, началось чуть раньше, хоть байки о зоне я узнал за пару лет до того. Вот!

15 мая

Субботник, палец. Стать «ведром» не удалось, Юрка перехватил. За это обкидан – будет знать, как нарушать смены. Палец болит. Кожу я приложил на место, но край немного приподнят. Жаль, не на правой руке, можно было бы забинтовать и не писать уроки и домашку. Особенно Степашкину. Степашка сказала, я не должен ныть, ведь я будущий солдат. Так я и не ныл, но солдатом не буду. Буду моряком.

Узнал еще про зону (о ней знают, оказалось, уже четверо). Надо же: раньше думал – такая маленькая, а какая вредная штука. А теперь, оказалось, полезная. Надо проверить».

Хотя странно, почему знавшие новую для меня историю не решились проверить байку раньше. Да и я как-то прежде не думал о таком повороте. Может, чуть не ежедневно видимый объект, пусть и стремный, становится со временем обыденным…

Да, пятнадцатое мая. Теплый, приветливый, сухой день. Узкая дорожка, чуть подернутая пылью от яростной работы вениками в руках издевательски-усердных Митяя с Артемом, слева вопят, отмахиваясь от этой пыли, девчонки, озабоченно командует ребятами с совками и большим мешком наша староста Ленка, уже вопит на пацанов далекая Степашка, которая Евгения Степановна, но Зайцева, и ее прозвище – окончательный приговор. Справа зелень кустов школьного огорода и само здание, слева – обширный простор двора, залитый солнцем, а в середине этого дня – я.

– Ведро-один, ведро-один! – кричала староста вернувшимся от мусорки мальчишкам.

Димка поставил ведро на щербатый асфальт, помог девочкам с приборкой.

– Ведро-два, ведро-два, сюда! – кричали другие, и Юрка, лишивший меня ведра, направился к ним, но те загодя, плохо целясь, закидали дергающееся в его руках ведро камешками и кусочками стекла. Не выдержав обстрела, Юрка побагровел, молча бухнул ведро оземь пошел за веником.

– Так ему и надо, – хмыкнул Димка, подтаскивая ко мне полный мешок. – Ведро твое. Оттащим пока это? – кивнул на мешок, и я схватился за свободный угол. Потащили, огибая школу, к бурому воняющему баку. Переваливая громоздкую ношу, я наклонился больше нужного, невольно вдохнув смесь гнили и пыли, отшатнулся назад, споткнувшись о бордюр, почти упал, ссадив палец.

– Ты это, осторожно, – нахмурился Димка. – А то мало ли, гангрена там.

– Да прямо, – подул я на руку, поднявшись. – Ерунда.

– Ну или там СПИД. Не лечится.

– Иди ты, – засмеялся я. Умеет Димка повеселить, ни разу не улыбнувшись. – СПИД у наркоманов. И у чухоморов.

Так мы называли смурных человечков в грязном, нюхавших в подъездах полурасселенного дома неподалеку клей и какие-то химикаты.

– И у этих еще, каскадеров, – значительно кивнул Димка, присаживаясь на противоположный мусорке бордюр. – Группа риска же, как там в школе говорили?

– Много кого лечить надо, – безразлично сказал я, больше думая про ранку.

– А знаешь, – приятель хитро блеснул глазами, оглянулся за угол – субботник еще не докатился досюда, и можно было немного потянуть время. – Говорят, у нас тут на районе лекарство от всех болезней можно добыть. Хорошее.

– Чего-о? – недоверчиво протянул я. И Димка рассказал такое, что я и о пальце забыл.

А сейчас, держа в руках тетрадку, вспомнил. И, снова узнавая прошлое, читал:

«Димка говорит, если прийти к машине в мертвой зоне, отломить от нее часть, потом залезть в кабину, зажмуриться, держа в руках эту деталь, и загадать желание – оно сбудется. Вообще какое угодно. Это надо же так выдумать!

15 мая, вечером

Нет, не выдумать. Штучки помогли Варваре, чтобы ее папаня не бил. И пацану из дальнего дома, Артему, дали за месяц все виды вкладышей от «Турбо», каких ему недостает... недоставало. Блин, сто жвачек, и все с разными машинами! Счастливый».

Да, Димка авторитетно и с озабоченно-взрослой миной поведал мне о чудесных трофеях из «запорожца». Сейчас это кажется абсурдным – но тогда у меня глаза загорелись.

– А давай проверим! – выпалил я, едва не устыдившись собственного рвения.

Димка, как носитель сакрального знания, с достоинством кивнул. Стало быть, решено.

– Но сперва дотаскаем ведра. Лучше вообще после уроков.

– Эх, долго! В школу вернуться, веники в кладовку сдать, переодеваться еще… Давай доубираемся скорей.

После избавления от школьной повинности, дождавшись, когда народ немного поредеет, мы тут же рванули к зоне.

Каких-то двести метров напрямик, без учета обхода турников, понурого забора, сухих, таящих массу колючей травы и коварных ямок глинистых кочек, показались марафонским путем. Наконец, миновав обширный, весь в щебнях, школьный стадион и щербину забора, мы резко сбавили шаг, оказавшись в пространстве с оградами по бокам, диким загаженным пустырем позади, за которым высилась руина брошенного детсада, а прямо по курсу, вспученная, уродливая и жалкая, торчала в волнах бурьяна наша цель.

Останки машины выглядели жутко даже под яркими лучами солнца. Я поежился, но отступать было поздно.

– И кто первый? – задумчиво спросил Димка.

– Может, вместе? – протянул я. – Правила там, это… Не запрещают ведь?

Димка нахмурился.

– Не припомню такого. Зато еще одно условие есть…

– Какое?

– Не совсем условие, точнее, а знак… Когда желание загадано, нельзя открывать глаза, пока машина не подаст знак.

Я вопросительно посмотрел на друга, но тот лишь пожал плечами.

– Сам понятия не имею, что имеется в виду. Пойдем пока деталь искать, что ли.

Мы, распугивая ранних серых и желто-зеленых кузнечиков, пробрались через слабо пахнущий сыростью бурьян и, постояв перед мрачным монументом погибшему автопрому, уже с не самым большим энтузиазмом принялись ощупывать машину. Я подергал за противно скрипящую крышку бензобака – приделана плотно. Обошел корпус, не без опаски заглядывая в искореженный салон – два сиденья уцелели, руль торчал как-то вбок, нутро чернело ржавью. Две круглых воронки от фар глупо таращились на меня с носа машины. Димка тем временем возился над раззявленным капотом у моторной рамы.

– Я нашел! – он выпрямился и продемонстрировал мне какой-то предмет.

– Гадость какая! – хрипло сказал я.

На ладони Димки лежала небольшая трубка, покрытая чем-то темным и склизким.

– Это точно не дерьмо собачье?

– Ну, уж что поддалось, – фыркнул он. – Хотя на дерьмо не похоже – тяжелое! Выходит, желание загадываю я.

– Вот и пожалуйста… Только я с тобой пойду все равно.

Мы залезли внутрь через проем от отломанной двери; я забрался первым, а Димка устроился рядом на водительском месте.

Было тревожно, глупо и неудобно. Фыркнув от мысли, что сяду на полувековой, может, мусор, я брезгливо смел с пожухшей ткани мелочевку, втиснулся на пассажирское сиденье. Сломанное, уродливо-тесное – колени поднялись почти до груди, на них давил портфель – не ставить же его на дрянной пол. Димка, увидев мое чистоплюйство, хмыкнул и величавым жестом захлопнул покоробленную водительскую дверь.

– И что теперь?

Товарищ молча взялся за руль, сжимая в руке неприятную трубку. Повернулся ко мне.

– Теперь – я загадаю, и закроем глаза, только по-честному.

Уставился вперед, на маячившую недалеко пятиэтажку, выдохнул.

– Загадал. Давай. До знака.

Я почти струсил – не хотелось оставаться без зрения внутри этой помойки и беззащитно торчать посреди большей помойки вокруг. Но подводить друга нельзя. К тому же слабый, чуть щекочущий разум дух экспериментов и авантюр стал неожиданно сильнее. Значит, все хорошо. И я зажмурился, спиной чуя угрюмость места и обостренно слушая мир.

Ничего – лишь вялое стрекотание насекомых да легкое пощелкивание придавленной нашим весом машины. Далеко, давая еле заметную вибрацию, идет поезд. Длинный, тяжко груженый, наверно… Димка все молчал, даже не дышал будто, а я все вслушивался в окружение, пока не появилось оно.

Вибрация от далекого поезда будто передалась нашей недомашине, и кривой пол мелко-мелко, но энергично затрясся. Я еле успел подумать, что от такой дрожи вполне могут вылететь стекла в домах, и тут заколотилось прямо под днищем, словно мы потревожили огромного крота, и тот заворочался, и полез наверх, узнать, кто там, сверху.

Я пискнул что-то, почти открыл глаза, но в последний миг устыдился – Димка-то молчит и не дернется! Заставив себя успокоиться, вообразил, что еду по ухабам в нашем раздолбанном троллейбусе – спокойнее не стало. Особенно когда подошв коснулась теплая волна чего-то, и я инстинктивно поджал в кроссовках пальцы ног, боясь обжечься. Вскоре вокруг, стихая, мягко загудело, и корпус машины снова замер в печальном покое.

– Думаю, все, – глухо сказал Димка. – Открываем глаза.

Ну и рванули мы из зоны! Остановились только в тени пятиэтажки, постояли, отдуваясь и поглядывая на остов.

– Слышал? Чуял? – ошарашенно спросил я. Димка дернул ртом. – Что ты такое загадал?

– Так… мелочь. Лучше скажи, ты понял знак?

Понял ли?! Я открыл было рот, но Димка поднял ладонь.

– Погоди, так мы поддадимся влиянию чужого мнения. Напиши, какой знак ты почуял, и я тоже напишу, отвернувшись. Как показания у ментов, знаешь ведь.

– З-зачем?

– Для точности. Чтобы знать, что это было.

Благо, портфели были под рукой. Я дрожащей рукой накорябал пяток слов в своем черновике. Димка задумчиво вписывал что-то на тетрадную обложку.

– «Бесконечная дрожь, пришла, понюхала и ушла», – прочитал я там. Сам же написал похожее, но не так складно.

– Думаешь, там под машиной что-то есть? – поднял я брови. Димка пожал плечами.

– Может, даже кто-то. Боишься? – нехорошо ухмыльнулся он.

Я нелепо, звонко выругался, похлопал себя по одежде, стряхивая пыль мертвой зоны, и невольно оглянулся – ничего жуткого, только невнятное бледно-салатовое пятно сквозило через частые прорези бетонного забора.

– Я тоже, – отозвался друг. – Ладно, по домам. На завтра еще матешу повторить надо. О машине пока не скажем. Да и кому скажем – не поверят.

Мать позвала меня – принести какие-то банки с необъятного балкона. Выйдя туда, я уставился на до боли знакомый вид. Часть школьного двора, кусочек самой школы, голубятни у ее забора, пятиэтажки и дом-башня слева, а впереди – высокая стена заводика, появившегося на месте мертвой фабрики год назад. Между всем этим – зона. Пустая, чистая, ровно укрытая снегом. Но недавно, лет пятнадцать назад там было иное.

Вернувшись в квартиру, я позабыл о гостях и домашних, о грядущем празднике, но вспомнил то, что было. То, что не эфемернее старого дневника в моих руках.

16 мая

Почти хороший день. По дороге в школу нашел полста рублей, потом математичка заболела. Контрольной не было. Не буду больше спать с книжкой по математике под подушкой. Папа принес журнал про корабли: фрегаты, корветы и шлюпы. (Зачем корветам открытая пушечная палуба, враг стрельбой сметет же все нафиг). Спросил про это нашу историчку, она сказала что раньше люди были не тупые, а просто меньше знали, вот и пробовали всякие варианты, экспериментировали. Наверно, правда. После эксперимента в зоне самочувствие отличное. Только палец болит и Димка странный – все радовались, когда вместо матеши нам поставили физру, а он хмурый. Идеальных дней не бывает – тоже, наверно, правда».

За окнами зашумел поезд. Я сухо сглотнул невесть откуда взявшийся в горле комок и с шелестом перевернул страницу.

17 мая

На улице совсем тепло, скоро можно на Волгу, купаться! Диктант написал – легкотня. Математика будет завтр (зачеркнуто несколько слов) ЭТО ДИМКА СДЕЛАЛ. Сегодня рассказал – он загадал, чтобы контрольной не было и все сбылось! Машина помогла. Или деталь? Деталь непонятная. Он показывал отцу, потом соседу. Никто не знает, что это за железка. Она совсем побитая и ржавая, хотя там, в зоне, блестела, как в масле. Димка сказал – она и вчера утром блестела, а когда желание сбылось, тем же днем, уже стала ржавая. Палец ноет, покраснел. Мама сказала прижечь перекисью и замотать. Я прижег, а мотать не стану. Вдруг там под бинтом все запреет и станет хуже. И в школе засмеют.

Ночью. Как стемнело, звонил Димка. Он прав. Нужен новый опыт, а то так и не поймем – вдруг с математикой просто совпало. Завтра он покажет деталь пацанам в гаражах и дяде Толе – они точно скажут, что это. Да если и не скажут, эксперимент состоится. Скорее бы!

18 мая

Никто не знает про деталь. Я и сразу сказал, что странная. Ясное же дело – зона! На днях будет еще яснее. Рассказали Артему и одному пацану из гаражей, он мопеды собирает. Не верят, но про зону слышали. Пацан отломил кусочек детали, проверит, какой металл. А Артем пойдет с нами.

Палец, вроде, нарывает. Старшим не сказал. Надо терпеть, не трогать, быстрей пройдет».

Я взмокшими ладонями листнул еще разок. Вот то, знакомое.

20 мая

Катя испугалась немного. Интересно, смогли ли мы ее успокоить, объяснить? Вроде сумели. А Ната так и не поняла, хоть Димка ее и не сильно посвятил. Просто был нужен наблюдатель. Сближение прошло хорошо, эксперимент тоже».

Ага. Хорошо. Чего только мы не передумали там! По крайней мере, я.

В ночь перед делом думалось о многом, но утром я встал с четко сформулированным желанием. И вот мы, зачем-то разбившись на пары, пошли. Субботний малолюдный день.

Я и Катя шли вдоль глухой, заросшей вязами стороны пятиэтажки, скрытой мрачными заборами из черных, подгнивших досок. Вправо тянулась огромная болотистая лужа, где недвижно стояла жирно блестящая тина и редко чиркали темную воду какие-то жуки.

Вот и зона. Отойдя от домов, мы оказались на голом, забросанном мусором пространстве, на краю которого, за забором, торчала бурая фабричная труба. Чуть ближе и правее мелькнул волшебный кузов, к нему почти крадучись приближались двое: Димка и Артем.

– Как распределимся? – спросил Артем. – Вам двоим нужнее, вы же еще не загадывали.

Мы с Катей переглянулись. Ей все было рассказано недавно, и она, видно, еще сомневалась.

– Ладно, мы же для опыта. Хватай кто что! – скомандовал Димка, и мы атаковали «запорожец» всей гурьбой.

Я выдернул из глазницы машины провод, какой-то неровный и будто размякший – без упругости металла, как ботиночный шнурок. Намотал его на палец. Катя вертела в руках рыжий диск с отверстием в середине и зубчатыми краями – вроде пластинки трансформатора. Решили, что за руль сяду я, а Катя рядом, на оставшееся сиденье. Втискиваться в дрянной салон ей явно не хотелось, но любопытство победило. Пацаны неприхотливо примостились на гнутый, местами распавшийся в прах пол. Машина, как ни странно, и не качнулась. Все внутри нее гнало человека вон. Но мы хотели проверить.

– А в ней, говорят, мужик сгорел. Бывший хозяин, – гоготнул Артем.

– Перестань! – возмутилась Катя. Димка дал Артему тычка под бок. И все замолкли.

Мы хотели понять.

Уселись, умялись. Сразу стало дико и глупо. Я, позабыв желание, точнее, разбив его на мелкие, растерялся в выборе и чувствовал себя дураком.

– Делай уже! – сказал Димка. Я вцепился в противно бугристый руль, зашипел от боли в пораненном пальце, с силой крутанул баранку, крутанул еще – она на удивление плавно слушалась. Зажмурился. Загадал первое пришедшее на воспаленный ум.

От моего рывка что-то в приводе руля, видно, треснуло – днище щелкнуло, и весь корпус слегка осел. А потом дернулся еще раз, хоть мы и были неподвижны.

– Ну дела, – пробормотал Артем. И зазудело в ногах, тряхнуло легонько. Началось. Мелко, противно завибрировал старый металл. Я только крепче сжал руль, и тут нас тряхнуло. Катя, взвизгнув, ломанулась всем телом в дверцу и выскочила наружу. Но дрожала и земля. Катя подпрыгнула на одной ноге, упала, шустро поднялась и бросилась прочь, вдоль зоны, к руинам. Артем крикнул ей что-то вдогонку, Димка, отпихнув его, выбрался на волю и большими скачками побежал догонять.

Короб дребезжал, вызывая тупую боль в зубах. Провод, обвивший палец, стал жестким, слегка сдавив кожу. Значит, желание услышано? Или нет? Я открыл глаза – хватит уж!

– Когда ты загадывал свои фантики, так дрожало? – через силу повернувшись Артему, спросил я. Тот еле держался, и глаза его были испуганные.

– Да, но… чуток совсем… Нафиг, пошли! – рявкнул он, когда машина чуть накренилась вбок. Я инстинктивно схватился за руль, по вибрации вдруг понял, что его колонка очень длинная и большинство вибраций идет от нее. Или от того, что ворочается, двигается там, куда она уходит, сквозь тонкое дно машины, сквозь ковер бурьяна.

Глубоко под землю…

Тут Артем дернул меня за шиворот и я, плюнув на все, полез на выход. Лишь я отпустил руль, дрожь прекратилась, и мы с Артемом клацнули зубами: машина будто грохнулась наземь с высоты сантиметра в три. Мы кубарем выкатились из нее, понеслись в школьный двор, и не сразу увидели у турников двоих, яростно вопивших друг на друга.

– Да не понимаешь ты! – свирепо наседала на Диму Катя, непрестанно отряхивая футболку и потирая ладони. – Огромное оно, такое, что не выдумать! Я почуяла сразу, а вы… – заметив тяжко дышащих, растрепанных и бледных нас (уж Артем был точно белый), она замолчала.

– Да, – хрипло сказал я, подойдя. – Не огромное, так глубокое точно. Как корень.

21 мая

Катя почувствовала это. Сказала, как сунула в карман то ржавое колесико, там, в машине, как ее потянуло вниз. Будто водолаза в железных подошвах. И она вроде как увидела, что под зоной есть такие трубки или ходы, а их выход закрыла машина. И вросла в эти трубки, а может, и из них выросла. Она сказала: «Как гриб в лесу».

А загадать желание не успела. Не испугалась, а не успела просто. Жалко.

А может, не жалко. Все равно теперь в зону мы не пойдем. И у меня спортивная куртка грязная – мама сказала, еле отмоется. И надо все же матешу учить.

(Кривой рисунок: горизонтальная полоска, на полоске – кузов без колес, под нею – тянущаяся продолжением рулевого привода черта до низа страницы. От черты вниз – корешки или веточки, обрывающиеся вопросительными знаками).

23 мая

По контрольной четыре, теперь можно гулять. Но не сильно хочется. Всем нам. После уроков решили собрать завтра наши железки и проверить – какие они до (у Кати) и после желания. Мое пока не (зачеркнуто).

Палец не болит! И вообще не видно, что был содран! Кожа цела, даже на свет глядел – все узоры целые. Получилось! Завтра узнаем, что с находками. Тот пацан из гаражей не понял, что за детали, и с нами не пошел.

Надо погадать Кате по руке. Вдруг ей (сильно вымарано, но я-то помню, что там было). Но это завтра.

24 мая

Собрались у Артема, правда, у него бабушка мешалась, но мы говорили тихо. Артем сначала «Турбо» показывал, целый час хвалился. Вот балда!

Только потом вспомнил, зачем собрались. Принес шуруп. Длинный, с расплющенной шляпкой. Говорит, там, когда из машины его выдернул, он был светлее и почти блестел. Когда сбылось желание, проржавел за неделю. Димкина находка тоже порченая, хоть вообще непонятно, что это за штука. А провод мой облез. Проволока темная, ломкая. Там, в машине, провод был почти красивый. До желания.

А у Кати находка почти целая. Ржавеет по краям, но не гнутая и не крошится. Артем попросил ее отдать, но мы одного его не пустим, да и опасно это. Вдруг без хозяина вещь станет вредной.

Что решили? Пока ничего. Когда машина взялась на пустыре? Как она выполняет, что загадано? Или не она, а что-то другое? Почему взрослые не замечают, что она ненормальная? И эти звуки, дрожь. Нельзя не заметить. Артем говорит, что взрослым некогда, у них бизнес, а Катя, что они почти все пьяные.

Погадать забыл. Провод спрятал в стол.

26 мая

Ха-ха, школе конец! Сдали книжки, парты вымыли – Артем и Юрка больше не хотят рисовать вагоны. Зашел в восьмой класс. У них из окна видно почти всю зону. Сверху помойка как помойка. И машина нестрашная. Но как вспомнишь… Даже про палец. Мама заметила, что быстро зажил, я сказал – тер мазью. Она довольна.

Ходили в игротеку, гуляли до шести. Катя рассказала тамошним, из восемнадцатой школы, про машину, даже колесом хвасталась. Те почти не верят, ну и ладно. Были в сквере. Решали про зону. Катя швыряет колесо на дальность, сбивает листья с веток. Как шакрам. Хотя Артем говорит, правильно называть чакрой. Ну, все равно боевой диск. Димка сказал, она теперь – королева воинов. Хорошо сказал, думаю.

Она, кстати, не загадала желания до сих пор. Или прикидывается, а сама загадала.

Решили. Вернуть «истраченные» находки в машину. Катя думает пока, как истратить свою, но мы точно возьмем туда еще кого-нибудь. Чтобы не поддался машине и следил снаружи, помог, если что.

Да, немного страшно туда лезть.

Артем не хочет возвращать шуруп. Ничего, летом успеем. И точно расскажем всем-всем, что бы ни получилось. Вдруг тут нужны ученые или агенты?»

Только не вышло с учеными и агентами. В первые же выходные Артем уехал с семьей на рыбалку, а Димку увезли в деревню к его старикам. На все лето.

Пару раз мы, гуляя без Димы, обсуждали, что делать, но свобода каникул и полные нехитрых радостей дни заметно рассеяли нашу тревогу. В июне кто-то подкинул мысль общаться с помощью зеркалец, листов цветной бумаги и биноклей от дома к дому. Мы с Артемом загорелись идеей, а Катя, чей дом был не виден из наших окон, на нас дулась. А в начале июля родители взяли ее с собой на вахту в соседнюю область. Мобильной связи и компьютеров у нас тогда не имелось и в помине, а созвониться было реально только по городу. С Артемом мы виделись, но темы зоны как-то избегали. До поры.

19 июля. БОМЖ!

Он, сутулясь, шагал через двор, волоча грязную тощую сумку. Я сперва подумал – цыган или турок. Тогда они часто бродили по дворам, прося милостыню, гадая или, как рассказывали иные, приворовывая. Повернув, показал мрачное щетинистое лицо (ну и запах от него, наверно!), поправил сумку на спине, влез сквозь щель забора в школьный двор. Я в это время был на своем балконе, смотрел на оставленные Артемом знаки – он жил через три квартала на шестом этаже, и его окна были хорошо видны в отцовский бинокль. Недавно прошел дождь, и двор стал безобразно-пятнистым. Неопрятной была и сырая земля. В этой каше разбитая машина смотрелась почти уместно.

И бомж направлялся почти прямиком к ней.

Он вышел за забор у той самой лужи, пошел вдоль него, потоптался, разглядывая зону – и двинулся вперед.

Я нырнул под защиту балконных перил, боясь себя обнаружить, присел на колени, сжал бинокль. Что нужно оборванцу на пустыре? Еды и выпивки там нет, нет мусорки даже. И негде прилечь или приткнуться… Кроме машины. Но ведь она мокрая после дождя!

Бомж, помедлив у остова, шустро юркнул внутрь, закрылся. Теперь я видел его смутно, но в профиль. Незнакомое лицо, и слава богу.

Что он там делал? Кажется, просто сидел.

Выглянуло солнце. Бомжа теперь скрывала тень кривой крыши кузова. Глаза устали наблюдать, я опустил бинокль, глянул в сторону – и на миг ослеп от яркой вспышки.

Она мелькнула с той пятиэтажки, у пустыря. Ругнувшись, я поднял бинокль.

Бомж исчез. Может, прилег?

В оптику удалось разглядеть руль и кривые спинки передних сидений. Не мог взрослый мужчина растянуться там, и не мог, свернувшись клубком, занять перед салона.

А ведь я не смотрел на него секунд шесть.

Рядом бомжа, ни бредущего, ни бегущего не было. Бежать до ближнего дома было куда дольше, а кривой фабричный забор был высоким и без прорех.

Куда же этот тип делся? Спрятался за машиной?

Ага. Специально от тебя.

Специально… Меня поразила жуткая догадка.

Этот блик мне в глаза – не зеркальце, которым баловались дети в том доме, не отблеск солнца от окошка. Я наблюдал за зоной, а кто-то наблюдал за мной – и сфотографировал!

Забыв про бомжа, я в панике сунул бинокль в футляр, чуть не швырнул в балконную тумбочку и почти ползком забрался в квартиру, стараясь не сильно трепыхать занавесь от комаров. Просидел минут пять, борясь в ужасом – даром что дома был один. Потом запер балконную дверь, встал, разглядывая коварный дом сквозь занавеску. И успокоился.

Если кто-то и правда торчал на балконе с фотоаппаратом, то явно следил за зоной и тем, что там творится. Вдруг он сфотографировал бомжа?

А я паникую… Или это не фотовспышка? Я мало представлял работу фототехники, особенно современной. К вечеру мысли перешли на бомжа.

«Он просто пропал из кузова, без всяких причин. Движения и дрожи при этом вроде не было. Но как так? Все это плохо. И главное – мы не одни, кто знает про машину. Димка сказал на субботнике, что есть еще знающие, но как проверить, кто именно? Завтра с Артемом решим».

Я листал тетрадь. Шуршали дни, полные беспокойства и жара близкой тайны. Артем узнал все тем же днем, по телефону, а назавтра с утра ждал у меня во дворе. Он долго слушал, а под конец, когда я в пятый раз начал про фотоаппарат, задумчиво перебил:

– Если я в марте почти не чуял, как она дрожит, в мае вы видели и слышали тряску, а потом нас тряхнуло будь здоров, значит, мы разозлили ее?

– Получается так, – растерянно кивнул я.

– И каждому, кто залезет в следующий раз, будет все хуже.

– Ну, наверное, да. Мы сердим ее.

– Если ты все точно видел, значит, она уже рассердилась. Понимаешь?

И мы зареклись подходить к машине.

Но изучать-то можно? Наблюдения продолжились – теперь я соблюдал маскировку, редко выходя на балкон и усаживаясь с биноклем у открытых окон комнат – благо было лето. Зона не менялась, подозрительный дом тоже, Расспросы пары «знающих» не дали ничего существенного – сами в машину они не лезли, только слышали всякое от «того пацана» и «этого странного дядьки», что уехали из района или города год-два-три назад. Половина июльских страничек исписана нашими гипотезами, одна ужасней и глупей другой.

Друзья приехали в конце августа. Почти первым их вопросом было: «Что там зона?». Я рассказал им, что знал. Не помню всех наших прений, но итог был единогласным. Раз у нас на руках неопробованная деталь – используем ее, и дело с концом. Решили по-прежнему идти – но вшестером. Ничего не трогать, пусть Катька просто загадает свое и тоже оставит диск там. Но подготовиться надо серьезнее. Во-первых, пусть в машину снова сядут разом четверо – Катя за руль и кто-то из нас – рядом, чтобы ее вытащить в случае чего. Если машина или то, что под ней, утянула не подозревавщего ни о чем бомжа, то с четверыми разом, вооруженными знанием о коварной железяке, оно вряд ли справится. Во-вторых, взять еще пару надежных ребят, чтобы держали дверцу открытой и в случае чего сразу тянули нас на волю. Уж такой толпой можно и с машиной справиться!

Охранять Катю вызвались Димка, Федор и я. Из-за этого спорили больше всего, едва не подравшись, а потом решили просто вытянуть спички перед выходом «на дело». Читать свои мысли на этот счет было забавно.

И да, именно это стало для нас главной проблемой, а не возможная гибель человека в ржавом нутре неведомой хрени и связанный с этим риск! Такими мы тогда и были.

На линейке первого сентября мы, шестеро из трех классов, значительно перемигивались через ряды причесанных и завитых косами голов, храня мрачную тайну, неведомую ни соседям по парте, ни учителям, ни директору, извергавшему с порога школы умные слова.

Как бы все они всполошились, хоть немного узнав, что мы знаем и на что собираемся!

10 сентября

Такой день пропал! Снилась же ночью какая-то дрянь! Ночью в зоне дрались несколько человек, не с нашей улицы. И не с Квартала, где Артем, а чужие. Там кого-то сильно порезали или убили – приезжала милиция и скорая. Димка утром шел к мусорке и видел их, а того человека не видел. Машина почти рядом, как он говорит. Жаль, не успели в экспедицию раньше! Теперь мама сказала, нечего гулять, в школу – и домой. Ужас. Не могли найти где драться, гады. А я уже спички приготовил.

12 сентября

По телевизору сказали: убийство, даже показали зону и кусок нашей школы. Выступали какие-то юристы, милиционер и Димкина соседка. Ругались, говорили, что страшно отпускать детей на улицу. Еще чего!

Дядька с пузом сказал, что скоро у нас «оздоровят территорию», уберут мусор. Только не машину!

14 сентября

Приезжали трактор и камаз, с мужиками. Разгребли мусор с землей, даже бурьян посдирали. Их снимали журналисты. Машину пока не трогали, но Катя злая. Ее тоже не пускают гулять, а Димку отец и дед ждут по часам, засекают время, чтобы не шлялся.

Мой провод стал хрупким, оставил на дне ящика грязный след. Осыпается. Как быть?»

Две унылых недели. А потом случилось то, перетряхнувшее всю школу…

– Здравствуй, Катенька! – весело закричала мать в коридоре. И я спохватился, что часть вещей так и не прибрана.

Катя пришла не одна, а с коллегой по работе – бывшим нашим соседом, мальчишкой, учившимся в другой школе. Оба теперь были риэлторами, оценивали жилье, а моя тетя, отцова сестра, недавно выгодно продала через их агентство квартиру. Почти сразу вернулись с набитыми пакетами мои родственники и еще пара друзей, и началось второе за два дня застолье.

Вспоминали всякое, болтали и смеялись, а я все думал, что светлокожая царственная Катерина сейчас не так весела и жизнерадостна, как там, во дворе, которым уже не пройтись, загорелая, с разодранным спасаемым из колодца котом локтем, в цветастой футболке, в бейсболке набекрень. И Миша, прежде готовый на любую авантюру в пределак трех кварталов, стал флегматичен и во многом равнодушен ко всему за пределами работы и дачи. А как он хотел быть спасителем Кати тогда, почти двадцать лет назад! Вот бы их растормошить!

«Растормошу!», – подумал я, вышел и вернулся с тусклой коричневой тетрадкой.

Мать не знала о дневнике, надо же. Взрослые часто хитрят, показывая, что ничего о тебе не подозревают. Однако не всегда. Через пару минут все уже внимали зачитываемым мною отрывкам – наивным, жутковатым или смешным.

– Круто! Вот ты писака… был! – с деланой жалостью сказал двоюродный брат.

– А про девчонок не писал? – хитро улыбнулся Миша, потянув тетрадь к себе. Я с усмешкой помотал головой – содержимое данной тетрадки было в этом плане «безопасным». Хотя и почерк там был – кривой и нарочито непонятный. Миша пробубнил что-то по слогам, приуныл.

– Дай-ка, – решительно сказала Катя, взяла тетрадь, пролистала. Зацепилась за что-то, вернулась назад. Ее лицо на миг дрогнуло.

– А давайте разливать! – нарочито весело сказала она, кашлянув.

Про дневник быстро забыли. Пили, ели салаты, мать и Катя кололи на вилки кружочки пахнущих спиртом бананов. Другие говорили, шутили, дурачились. Курили на балконе. Катя, переступая его порог, дала мне знак. Открыв оконца, мы высунулись наружу, в кажущийся белым и добрым мир.

– Никогда не видела школу с такого ракурса, – беззаботно сказала Катя. Закурила.

– Тут особо нечего смотреть. А ты злилась, что не можешь телеграфировать Артемычу, помнишь? – я улыбнулся, кивнув на дом, где когда-то жил наш товарищ.

– Помню. А насчет «нечего» не факт. Вся зона видна, – она ткнула тлеющей сигаретой в пустырь, давно лишившийся лужи и страшной машины.

– Да она уже не зона, – хмыкнул я. Катя обернулась ко мне, глянула почти сердито.

– Я увидела твой рисунок, в дневнике. Схему того, что под землей. Это были не трубки, а корни. И они идут не только вглубь, а еще вдоль…

– Так ты… Как поняла? – чуть не крикнул я. Катя вздохнула.

– Не мы одни изучали зону. Завтра свободен?

Гости ушли, и я, закончив помогать матери прибрать после ужина, отправился в свою комнату. Но заснуть, возбужденный и тенями прошлого, и узнанным только что, не мог. Включил, поворочавшись, настольную лампу, раскрыл тетрадь. В ней оставалось немного.

3 октября

Вот же блин! Теперь все насмарку! Диск украли. У Кати, украли точно в школе. И зачем она оставила его в пакете со сменкой? Димка закрыл кабинет после шестого урока и не пускал никого в столовую или домой, пока мы не спросили всех. Нехорошо сделали, но что было бы можно? У наших нет, да и знали в классе про тайну человека три, и все надежные. Мы и сами виноваты – нечего было тянуть с выходом, давно могли б сходить. Артем чуть не ноет, а Катя хмурится и молчит. Думает, что виновата? Это она решила сходить к машине сегодня. Жалко.

Сказала, придумает, как найти вора. Я тоже думаю, даже список подозрительных сделал. На пятнадцать человек. Много.

5 октября

У нас умер пацан, девятый класс, прямо в школе. Меня позвали в кабинет к врачихе, проверить прививку. Обратно на урок не хотелось, ходил по этажу, где цветы в ящиках, встал у окна, смотрел на свой дом, на дождь. И тут – скорая помощь, прямо к крыльцу. Врачи нервные, спешат. Сначала подумал, из-за прививок, а оказалось (зачеркнуто).

Я был у окна до самого звонка – жуткий звук! А потом прибежали дежурные и пара учителей, пошли по классам. Все как всегда, но на второй этаж никому не давали зайти дежурные. Народ болтал о всяком. Я рассказал нашим о скорой, и мы говорили и переписывались об этом всю перемену и следующий урок. А потом приехала милиция, и нас отпустили по домам. Старшие сказали, что умер какой-то их одноклассник. Не пошел со всеми на физру, а остался в классе. Их классная болеет, вот и не выгнала.

6 октября

На первом уроке, к нам зашел директор с инспектором (знают, что до восьми нас всех никогда не застанешь!) и сказал, что тому пацану стало плохо с сердцем от того, что он курил, и следующих двух уроков не будет, а будет встреча с милиционерами и доктором. Про вред курения.

Димка смеялся, сказал, что тот пацан просто был наркоман, а Артем думал, что у пацана был резкий СПИД. Потом повели на лекцию. Катя сидела далеко, молчала. Под конец врач и мент сказали, что этому пацану вскрыли легкие, и они были черные и коричневые, это от табака. А в самом конце директор встал, добавил, что все так и было и всякие глупые слухи и россказни про это дело в школе надо прекратить, а то поставят на учет.

Наверное, только для этого и собрали.

Фамилия у пацана была знакомая. Кротов. Не понимал, где ее слышал. На обеде сказал об этом ребятам, но того Кротова никто особо не знал, и на вид не помнил. Все в столовой были тихие, почти не разговаривали, даже не пихались. Катя тише всех. Потом, когда учителя пошли на выход, тихо сказала нам.

– Да знаете вы его фамилию. Я Юльке Кротовой, из 6 «Б», первой про зону рассказала. Она его сестра.

10 октября

Скоро узнаем!

12 октября

Юлька вернулась в школу. Почти сразу нам выдала, что сказали менты ее родителям. После уроков мы через Федора выведали, что могли, у девятиклассников. Три их пацана и Ленка-староста прибежали в кабинет. То, что они увидели, совпало с рассказом ментов.

Славка Кротов сидел на учительском стуле, под углом к стене и парте первого от окна ряда и смотрел в окно. Он откинулся на спинку стула, руки висели ровно и были грязные. В коричнево-черном порошке. Немного такого порошка просыпалось на пол. Менты его подчистую стерли с пола, а с рук… (зачеркнуто). В общем, на пальцах рук эти следы остались даже когда Славку, как Юлька сказала, «купали».

– Только не говорите никому, – бормотала Юлька.

– Да и не поверят, – ответила Катя и спросила главное. – Он про зону знал?

Оказалось, знал. По большей части от нее. Эх, болтунья! Хотя и мы хороши. Разболтали на полшколы, подкрепления искали. Ладно. Это чушь по сравнению с тем, что у Юльки теперь. Машина – если в нее не лезть, невредная. А этот порошок человека убил. Славку, пусть даже мы его не знали. Наркота. Плохо».

26 декабря

Да, не ждал, что вдруг под новый год продолжу дневник спустя полторы жизни себя тогдашнего. Бумага продавливается под ручкой сухо, мягко и податливо. Зачем пишу сюда? Чтобы продолжить. И завершить.

Пару лет назад Катя помогла Юльке разменять доставшийся от предков домик и городскую квартиру на жилье в области. Юлька переехала, оставив хлам на произвол судьбы. Часть оставшегося – неплохое собрание книг – взяла Катя. В книжном шкафу обнаружился и старый журнал каких-то дежурств. Мелко, разборчиво исписанный Кротовым. Давно погибшим в двухстах метрах от дома Святославом Кротовым.

Дневником это назвать трудно – скорее и правда, журнал наблюдений и сбора информации. Такое сейчас зовут «городскими легендами», а тогда – просто историями.

Катя просто подала мне эти записи, раскрытые на знакомой дате. Девятнадцатое июля. Потом уже читали вместе.

20 апреля

Упорядочиваю старые записи, а то там фиг что разберешь.

Список уже проверенных легенд:

1. Бабка-ведьма из соседнего подъезда.

Анька и Катька мне рассказали, что однажды видели, как она уронила яйца, которые с рынка несла, а ни одно не разбилось. Я подумал, что, может, и правда что-то странное в ней есть, паранормальное. Она, в конце концов, зимой по снегу босиком скачет. Наблюдал за ней неделю, надоело.

Вердикт: ничего необычного, выдумки.

2. Загадочные кресты.

Мы уже довольно давно, месяца так два, во дворе находим распятия. Последним было металлическое с мою ладонь размером. Воткнуто в дерево недалеко от пустыря, где старая машина валяется. Кто-то из девчонок утверждал, что оттуда нож выдвигается, но я сколько его ни вертел, ничего не нашел. Брешут. Потом крест у меня тетя Таня забрала, не знаю, куда дела. Потом еще Катька рассказала, что находила неподалеку черный крест. Но я ей не верю уже, точно врет. Я по возможности следил за территорией, на которой мы кресты находили (и я сам их видел). В общем, в итоге смог запалить бабку, которая в одном из подъездов моего дома живет. Полоумная какая-то, таскала эти хреновины, крестилась, молитвы бормотала. Смотрела, вроде, на ту машину битую. Анька с Катькой назвали бы ее ведьмой, но знаю я этих девок.

Вердикт: просто поехавшая бабка.

А вот машина… Может, она ее внука сбила, например, вот она умом и поехала? Короче, интересно, надо будет выяснить, какие слухи ходят вокруг этой развалины.

3. Женщина-Дерево

Вообще это не совсем мистика, но я запишу. Жуткая штука. Возле одного из соседних домов, где магаз еще, под окнами вечно стоит женщина и не двигается, смотрит наверх, будто высматривает кого-то. Мы ее Деревом называем. Мать рассказала, что у нее ребенок умер, а она потом с ума сошла. Вот так там и стоит.

Вердикт: очередная сумасшедшая. Но жалко тетку.

7 мая

Очередная легенда: машина на нашем пустыре исполняет желания. Верится с трудом, особенно после кучи уже разоблаченных выдумок, но надо будет проверить.

15 мая

Сегодня заметил на пустыре возню – какие-то ребята туда полезли. Устроился у окна с материным театральным биноклем, решил понаблюдать. Сначала думал, они просто ерундой страдают – но, походу, тоже пришли проверять легенду. Ощупали корпус, что-то, видимо, отломили, сели внутрь. А потом… Я уверен, что мне не показалось. У меня даже пол под ногами еле-еле задрожал – как будто трамвай прошел по тоннелю под домом, но это точно не он, поблизости станции ведь нет. Словно шевелилось что-то. И, кажется, пацаны в машине тоже это почуяли. Вылезли оттуда и прочь драпанули. Меня почему-то заколотило, и я уронил бинокль. Стекло вылетело. Попробую подклеить, а то мать убьет. Машина точно непростая. Неужто наконец правда? Я обязан это все проверить.

21 мая

Меня опередили. Хотя я бы и не узнал, если бы не моя привычка наблюдать за всем в окно. К той машине на пустыре шли четверо – три пацана (кажется, двоих я прошлый раз видел) и девчонка, по двое, с разных сторон. Почти крадучись. Хорошо, что получилось бинокль склеить.

Ребята снова повозились возле машины, а потом по очереди залезли внутрь. Странно, но корпус машины от их возни почти не двигался, будто приклеенный. Эти четверо, вроде, сидели смирно. Прошло немного времени… И тут я снова почувствовал то же, что в прошлый раз – пол завибрировал как из-за трамвая. Что-то точно происходило. Машина внешне не двигалась, но сорняки около нее мелко затряслись, это было заметно даже без бинокля.

Из машины пулей вылетела девчонка и ломанулась прочь. Упала. Один из пацанов начал орать, потом бросился за ней. В общем, началась какая-то свалка. Да и в доме дрожало капельку сильней. Еще чуть-чуть, и зазвенели бы окна в рамах, как от проезжающего грузовика. Я точно видел, что с машиной ЧТО-ТО происходило. И тут…Оставшиеся двое выскользнули на землю, неуверенно, как пьяные, прошагали метров пять и рванули без оглядки прочь. Машина почти сразу успокоилась.

Неприятное зрелище. Если не больше.

Но желания, они-то тут причем? Я все еще обязан это проверить. САМ.

1 июня

Страшно.

Но я ДОЛЖЕН ПРОВЕРИТЬ.

Вечер.

Теперь я точно знаю, почему те ребята так драпанули. Я что-то почувствовал, когда только пришел на пустырь – будто НЕЧТО начало пробуждаться. Кто-то может сказать, я мозгами двинулся. Может, так и есть. Но я не успокоюсь, пока не докажу, что мне НЕ ПОКАЗАЛОСЬ.

Главное:

– На пустыре ЖУТКО, будто я на кладбище (только в десять раз хуже ощущение).

– Детали СТРАННЫЕ (будто вымазаны чем-то) и выглядят на удивление новыми.

– Машина ДВИГАЕТСЯ. Я нашел три-четыре бороздки от ее трения по мягкой земле. Каждый раз немного разного размаха – будто когда-то она дергалась меньше, когда-то ворочалась почти как маятник. Следы дали смещения от 4 до 10 градусов от той оси машины, что есть сейчас. У середины корпуса следов движения не видно. Выходит, она вращается на какой-то оси, воткнутой в грунт.

– Она продолжается ПОД ЗЕМЛЕЙ???

Поговорил об этом с парой надежных, не поднявших бы на смех. Не поверили. Ладно

6 июня

Я решил не лезть в одиночестве. Слишком опасно. Даже если мне просто кажется (но мне не кажется!) – лучше не рисковать. Надо что-то придумать.

15 июня

Наблюдаю за машиной. Те ребята больше не приходят.

Идей нет.

16 июня

Идея отчаянная, сам не знаю, как до нее додумался, но план такой:

– Стащить у мамки чекушку. Потом попадет, ну и ладно;

– Найти бомжа дядю Юру. Что-то в последнее время не являлся, наверное, скоро придет.

– Попросить залезть в машину и посидеть там с полчаса. Бред какой. Попробую что-то наплести, но надеюсь, что за «алкашку» он не будет задавать лишних вопросов;

– Наблюдать.

– ???

19 июня

Зачем было это делать? Зачем обманывать? Зачем вообще это писать?

ЗАЧЕМ

Он послушал меня, почти сразу. Погрузил чекушку в свою сумяку.

И пошел. Я тут же выдвинулся на балкон. Подопытный вел себя хорошо, не тормозил особо. Даже, нашел глазами мой балкон, когда уселся в машину. Я ему показал большой палец, глянул на вышедшее из туч солнце, чтоб его.

И увидел блик с дальнего дома. Хрен дернул меня проверить, что за блик, и в бинокль я увидел какого-то пацана на балконе. Тоже с оптикой в руках, да похлеще моей! Он, кретин, пялился секунду прямо на меня, потом нырнул вниз и пропал.

И в это время пропал и дядя Юра.

Да, просто сгинул там, и все тут. Я отвлекся на пять секунд. Уйти, убежать из узкого коридора между оградами, добраться до домов или школьной будки мой бомж за это время не мог. Даже если бы летел над землей.

И я теперь засветился. Засветился так ярко, что спалил себя.

Дурак. Надо было просто попросить дядь Юру принести деталь от машины, привязать деталь к кошке и закрыть кошку в ящик. Посадить в машину. Кошка бы точно пожелала выкрутиться.

Что за бред я пишу?

22 июля

Дядь Юра не вернулся, машина на мете – после тех четверых придурков даже не сдвинулась. Но это все чушь. Из-за меня погиб человек. Это факт.

23 июля

Расскажу, скажу все им, всем, кого встречу, каждому. Я виноват. К черту исследования.

30 июля

Никому не рассказал. Я трус. Да. Наверное. Что я могу им рассказать, не поверят ведь. Лучше б там за мной наблюдали менты. Совести было бы легче… Мда. Она, оказывается, у меня присутствует. Юльке, что ли, рассказать? Нет, чушь. Да она и мелкая, не поймет.

Это мой косяк, и я отвечу за него.

1 августа

Я пришел на пустырь, как спустились сумерки. Но в машину сесть не смог. Отломать от нее кусочек – тоже. Слишком боюсь.

Но я ее потрогал. Теплая после жаркого дня. Положил ладонь – и не верю теперь, что все это правда. Железка как железка. А потом увидел, что она уже не стоит на земле, а осела, будто бы вкопалась вниз. Немного, но точно вдавилась. Что это значит?

На руке остатки краски. Салатовая была. Ржавая пыль отмывается от кожи плохо. Ну и ладно. Забуду об этом. Попробую забыть.

2 августа

Она приснилась мне. Эта глушь, эта топь... не топь. Весь город, с домами, дворами, подземельями – ее почва. И почву надо удобрять. А удобрений мало.

Я это понял как-то, увидев, а когда понял, заорал. Напугал Юльку. Эх.

10 августа

Перестал бояться. Сон неудивителен. О чем думаешь, то и видишь. А бомж на то и бомж, что на одном месте подолгу не бывает. Вдруг и правда утек втихаря? Забудем.

18 августа

Новая легенда. Хотя не легенда толком. Во дворе 18-й школы есть барабан для бега – такая хрень вроде параллельных букв А, на их перекладинах держится полый железный барабан. Когда мелкотня катается на нем, тарахтит страшно. Так тамошние дети облюбовали его, катаются по сто раз дню, но те, кто чаще других на третью неделю соскальзывают и разбивают морды. Интересно, что рядом еще пара таких же, а дети и лезут именно на тот. Даже Юлька про этот барабан говорит.

Пойду проверить. Неужели оживаю?

20 августа

Черт!

Только подошел поболтать с щеглами, как завертелась эта адская штука. И пацан лет десяти крутил ее все полчаса, что я там торчал, пока не долбанулся вниз. Рассек губу. Жалко, но сам виноват. Странно, что он не плакал, а полез туда снова, но старшие его увели. Вот придурок. Кто-то там сказал, что вот, проклятие барабана сбылось. А по мне, так чем дольше кататься, тем больше риск устать и упасть. Как в этом разе.

Так что подтвердить или опровергнуть точно не могу. Пока что.

23 августа

Девчонка вывихнула ногу на том колесе. Хоть не при мне. И я вечером после всего трогал колесо на опустевшей площадке. Думал.

А ночью мне снова приснилось подземелье, или нора. Или ходы в земле, а в них – длинные светлые черви. Или не черви. Нити.

Они полумертвы или просто расслаблены, без подпитки они спят. А когда рядом появляется пища – оживают и натягиваются, как буксирные тросы. От них идет удивительный звон. Вибрации. Звон было бы слышно. А эти натянуты так, что только кровь в ушах рябит, и эхо от них. Надо послушать! А цвета оно…

24 августа

Отвратительного. Хотя я разбудил сам себя криком. От ужаса. От зуда внутри головы и горла. Переполошил родаков на этот раз. Надо меньше об этом думать и вообще.

26 августа

Оно крупней, чем кажется. Один ходить к машине не решился. Поехал к Жорику, он тоже собирал истории год назад. Мне он поверил плохо. Но хоть выслушал. И про дядь Юру я сказал, но соврал, что просто увидел бомжару в машине, который пропал.

Жорик сказал – пропадают в гиблых местах, что, мол, такого. У него в районе вон вообще наркопритон. Так ментоханы уже к очередному трупу нарика и или на звонок о пропаже по тем адресам не приезжают порой. Вот и вся мистика. В общем, он меня не понял.

Значит, останемся вдвоем. Тайна и я.

29 августа

Поймал дворовую кошку. Хотел сунуть в машину. Понял – не смогу. И не надо это.

Машина и так поведала мне многое. Я пахну ей. Я слышу ее голос прозрачными ночами.

Я даже, кажется, начал ее понимать.

Растет она медленно, удобряется тоже понемногу. Почему? Ей просто так надо. Чтобы подпитываться. Люди подходят лучше всего – они дают ей нужные вибрации. Позитив. Она его впитывает, крепнет, делится своим добром.

А те четверо сопляков испугались. Зря. Она сразу не трогает. А вот если отдельный плод разрастется, тогда уж удобрит себя по полной. Ну что ж. Такая ее жизнь. И больше сотни кило в одно жерло не берет. Мы, люди, куда кровожаднее. Хотя…

Я не знаю ее размеров. Не знаю, докуда вширь идут ее каналы и насколько глубоко. И почему другие не замечают ее роста, ее редких, но явных движений.

5 сентября

Но надо понять, какова она – а почему она, а не он? Думаю, больше всего походит на грибницу, вот и она. В голодное время она чуть поднимается вверх. Проверю!».

– И это он всерьез? – потрясенно спросил я Катю.

– Сам ведь знаешь, – сухо и резковато ответила она. – Глянь разворот.

Там была карта города, долгого, будто размазанного щедрым мазком вдоль плавной речной дуги. Выдранная из старого путеводителя и вклеенная в журнал. Через квадратики и кварталов и линии дорог вольно, почти параллельно реке, гнулась змейкой цепочка из восьми квадратиков с черной семиконечной звездочкой в середине каждого.

– И что это?

– Знаки, – хмыкнула Катя. – Видишь эти два рядом? Наша зона, машина точнее, и тот барабан. А вот, – она провела ногтем по южному концу карты. – Тот притон, где мерли наркоманы и еще один. Я узнавала, и сам Кротов накопал, – фыркнула Катя невеселому каламбуру. – По одиннадцать смертей или пропаж без вести в пределах одного двора в течение пяти лет. Понимаешь? А вот…

– Перекресток у детского кафе «Лакомка», – понял я. – Где в девяностые были редкие продукты, толкотня и частые аварии по выходным и праздникам.

– Угу. И пропадали дети, – кивнула с мрачным видом Катерина. – Он это просек, причем быстро. А потом – читай.

1 октября

Я вышел на нужное! Юлька болтала о знакомой девчонке из параллели, у которой есть волшебная железка. Даже догадываюсь, о ком она сказала. Завтра потихоньку прослежу.

2 октября

Проследил!

А она перестала мне сниться, и без нее тоска.

3 октября

Диск у меня в руках. Надо же так – месяцами боялся подойти и решить проблему, а тут само пришло. Завтра же вместо физкультуры пойду туда. Желание давно есть, и четкое! Пусть все завтра получится. Пусть».

На этом чужой дневник обрывался.

– Ты хочешь сказать, оно или она его убила? – спросил я, помолчав.

– Не знаю. Но тот порошок, что на нем нашли, мы и там, в машине видели, – наморщила лоб Катя. – Это ржавчина от использованной вещи. Или Кротов загадал прямо в школе желание, или…

– С этим вот «или» и разберемся, – решительно сказал я, поднимаясь с дивана. Этот маленький план зрел у меня давно, еще в школе смутно виделся, когда я проходил мимо «мертвого класса», как его стали называть после случая с Кротовым. Надо же: мертвая зона за забором породила мертвую зону внутри школы. Или все это чушь?

27 декабря

Степашку я приятно удивил предпраздничным визитом, а когда выразил желание пройтись по родным коридорам – не очень приятно. Но сославшись на то, что соскучился по школе и ощущению детства, а еще на желание сфотографировать настенные росписи, сделанные тут недавно известным художником, я получил минут пять свободы. Безошибочно свернув в нужный коридор, я, воровски оглядевшись, дернул за ручку дверь злополучного кабинета. Ступил в класс, прикрыл дверь, расчехлив для маскировки свою старую зеркалку.

Как невелик кабинет! Когда мы учились, классы казались просторными и многолюдными. Хорошо прятаться от коварных учительских опросов за рядами голов, парте на четвертой-пятой от доски! Теперь это казалось смешной фантазией ребенка, наивным сном…

Я очнулся, схватил стул и, косо разместив его у переднего окна, уселся. Совсем как несчастный Кротов. Глянул в окно.

Сперва ничего такого не заметил, потом осенило – вот же зона, как на ладони! Было ясное утро, и каждая былинка со своей тенью хорошо различались. Место с тех давних пор немного облагородили, убрали и останки машины.

Но не целиком. Как дурак, я с минуту таращился на торчащую из сухих стеблей наклонную палку. Это была та самая рулевая колонка, которую мы трое поочередно крутили, а Катя, слава богу, так и не успела.

Деталь машины уцелела. Более того – она гордо возвышалась над снегом и травой, давая знать – непростая тут была машина. И тогда я поверил покойному Славке Кротову и начал искать на белом полотне. Что именно?

Посторонний и за век бы не понял, но я-то знал. То, после чего Кротов так быстро и не к месту загадал желание, уничтожившее ворованный диск. То, что он постиг тут, пялясь в это окно в опустевшем классе. То знание, что его убило.

Я уселся плотнее, повернул голову так, как описывали покойника очевидцы – и смотрел. «Куда ты всматривался, что же такого там увидел?» – шептал я, озирая двор.

И вот взгляд зацепился об одно, задержался на другом. Вернулся.

Место вокруг рулевого штыря вздувалось чуть заметным круглым в плане холмиком. От него, ниже, крохотными террасами шли полукруглые выпуклости, из-под них выглядывали совсем низкие. Это было похоже на большой, отчеканенный безумным мастером цветок с пухлыми лепестками.

И цветок этот слабо, но удивительно пах. Я на миг закрыл глаза, но и сквозь веки видел, как глубоко и широко идет-ветвится стебель дивного цветка, как крепки его непропорционально тонкие, с руку человека, побеги, спящие внизу, в теплой щедрой тьме.

С трудом сообразив, что это морок, я процедил сквозь зубы.

– Зря стараешься. Все равно твоих железяк у меня нет, и не будет!

И морок лениво отступил. Я ощущал себя измазавшимся в грязи. Но делу еще был не конец. Ту карту Кротова я запомнил и, встав на ноги, присмотрелся к снегу южнее эфемерного цветка. Так и есть! Там и тут, за забором и в самом школьном дворе, прерываясь на пунктиры, но не отклоняясь от направления, протянулась по свежему снегу еле заметная, ровная цепочка возвышений, иногда, наверное, в два пальца вышиной. Длинные ровные бугорки, поднятия. Я различил их только из-за положения солнца, дававшего жирные тени. Я знал, куда ведет эта цепь. К «барабану» во дворе восемнадцатой школы. Вот солнце чуть поднялось, тени исказились. Картина распалась, но большего мне и не было надо.

Торопливо поздравив Степашку и других учителей с наступающим праздником, я кинулся к Кате, рассказал ей все. По пути сфотографировал на всякий случай зону – за годы тут понялись деревца, но место, где росла из чудовищной грибницы машина, осталось голым.

Катя поверила сразу. И спросила, что теперь. Я обещал ей придумать. Но сперва надо доказать еще кое-что.

29 декабря

Да. Все сошлось. Около полутора суток я выискивал данные о самых крупных драках, авариях, криминальных разборках и пропажах людей за двадцать последних лет. Собирал сводки, считал, наносил на карту города под очередным знаком. События каждых двух-трех лет отмечал особым цветом значка.

Добавил двадцать девять знаков. Самые старые скопились в центре и на севере города, и каждые несколько лет эта дрянь выталкивалась дальше, вовне, накрывая целые районы.

Дрянь забирает людей, приманивая сладким соком, как мухоловка – мух. Бессловесным, но так легко понимаемым духом надежды и прощения всего и вся. Подкидывает ключики, каждый раз разные – чтобы охватить как можно больше несчастных своей паутиной. Приглашает, тянет, манит. Малышню на барабан – много ли надо ребенку для счастья? Ребят постарше на пустырь желаний, ведь им еще так хочется волшебства. Наркоманов и преступников – на точки сбыта и покупки всякого дерьма, ведь многие так падки на легкую наживу и дешевое блаженство. Каждый, любой желает – и подземная штука дает им желаемое в обмен на кусочек энергии, живой силы. А после, подточив – уничтожает их целиком. Или, усиленная, разом жрет новых жертв, впитывая новые соки.

Я метнулся обратно по времени. Отметил самые печальные, страшно памятные городские места. Так и выходит. Они легли внутрь, в ядро коварного созвездия аномальных точек.

38-я отметка. Старая мельница, 39-я – площадь Героев, наконец, 40-я. Тракторный завод.

Как много здесь страдало и мучилось, как много желало врагам и мучителям самой жуткой смерти! И как щедро все это сбывалось тогда, в адский год перелома мировой бойни - 1942-й!

Стоп.

Я с ужасом понял, что ведь – сбылось полностью. И за этим последовала не такая заметная, тихая, но не менее решительная расплата. Оно, это аморфное, проросшее под длинным мегаполисом, с каждым годом ширилось, высовываясь то тут, то там, выбрасывая из своей невообразимо огромной сетки новые плоды-приманки, похожие и непохожие на дела человеческих рук, и мимикрирующие все продуктивнее, и питаясь… Нами.

Какие-то плоды быстро засыхали и гибли, иные держатся уже долго.

Но бесконечная тварь растет как молодой организм. Неужели про это никто не в курсе? Никто не заметил?

Не может быть! Но тогда с этим борются, сдерживают, перекрывают?

А хрен их знает. Мне известно одно – этим уже занимается хоть кто-то. Например, я сам.

30 декабря

Димка в шоке, Катя почти в панике.

Отговаривали меня весь день. Но я-то буду не один. Артем со мной. Если б не эти двое, то нас стало бы четверо, как тогда, веснами и долгими пыльными летними днями.

У Артема фирма. Ну, филиал. Но и на филиале нашелся хороший бульдозер. С острым широким ножом и мощной хвостовой пилой. Всего-то: тысяча рублей на соляру, три рубля – на распечатку листочка под стекло с надписью «Управа района» и полчаса дела. Может, меньше. Уж что-то, а эту вросшую в зону палку мы выковыряем, а не выйдет – сравняем с землей и еще сверху присыплем. Да проутюжим для плотности. А потом расскажем всем и обо всем. Хоть кротовский поступок искупим.

Как лучше всего встретить новый год?

Правильно, закончив с легким сердцем все дела за старый.

Артем звонит. Пора.