Ноябрь.

Миссис Хайрайс не спеша прогуливалась по саду. Она обошла острые, как рыбьи кости, заросли пиретрума, ненадолго остановилась у небольшого розового куста с налившимися, будто бросающими вызов серому ноябрьскому небу, цветами. Куст был аккуратно подстрижен, и даже пыль была заботливо вытерта с большинства листьев. Старая леди благосклонно кивнула - этот садовник хотя бы старался. Не идеально, конечно, но куда лучше той молоденькой дурочки, которая умудрилась изуродовать изгородь своими кривыми ручонками.

Шурша гравием, она прошествовала дальше через свои владенья - к небольшой беседке на берегу пруда. В беседке пожилая дама остановилась возле мольберта с незаконченной картиной. Полупрозрачный полиэтилен, который оберегал полотно от влаги и ветра, все же, позволял увидеть, что там, на рисунке, сияло заходящее солнце, а пейзаж был полон золотых и багряных красок. Хайрайс приподняла импровизированный чехол, и взглянула на незавершенную картину. Скупые, точные мазки, хоть и не создавали фотографически точного изображения, но казались куда реалистичнее любого снимка. От холста веяло теплом ранней осени, запахом сена и цветов. Она вздохнула, и уныло поковыряла ногтем два месяца как засохшую палитру, принадлежавшую мистеру Хайрайс. Убрать холст в дом она никак не решалась - даже спустя столь длительное время.

В конце-концов, она вернула полиэтилен на место, вздохнула, и побрела вокруг пруда. Промозглый ветер продувал до костей, но пожилая дама словно не чувствовала холод. Мольберт, и расплескавшийся на нем теплый вечер согревали лучше любого полушубка.

Оказавшись напротив имения, она уселась на лавку - тут было несколько ниш окруженных кипарисовыми изгородями, так что ветер особо не задувал, и можно было присесть, и дать отдых ноющим суставам. Миссис Хайрайс уселась, немного поерзала, и устремила взгляд на свинцовое зеркало пруда, по которому, подгоняемые ветром, кружили чахлые, темно-коричневые листья. Плакучие ивы, посаженные на берегу, тоскливо смотрели на свое отражение на серой водной глади.

Ее первый день в поместье, свадьба, поездка в Африку - тогда еще бывшей колонией, мрачные дни войны, светлые годы после, напряжение Карибского Кризиса, когда они просидели целую неделю не выходя из чулана - все проносилось перед глазами. Конечно, это сейчас у молодежи - у старушки от одного этого слова поджались губы - была куча “гаджетов”. И запечатлеть моменты горя или счастья они могли одним движением пальца… Но ее память не имела таких поблажек, но, зато, была тверда и монолитна, как Эверест, на который она однажды почти взошла вместе с мужем.

Тень улыбки тронула лицо старухи - она почти чувствовала злые, холодные и резкие укусы ветра на высоте. И - горькую обиду, когда ее - тогда еще молодое - тело, не сумело преодолеть суровые горные условия. С тех пор всякий раз, когда ее муж смотрел на фотографии не покоренной им горы, ей казалось, будто его взгляд полон горечи и разочарования. Но какая теперь была разница?

Декабрь.

Хотя два предыдущих Рождества они и пропустили, но на этот раз, похоже, неблагодарная молодежь решила побаловать старушку - Хайрайсы съехались из целых шести стран. И - о боги - как же это было чудно!

Несмотря на то, что в их улыбках и взглядах и было что-то от падальщиков, старая леди была искренне рада видеть своих гостей. Тем более - после трех месяцев практически полного затворничества, нарушаемого только садовником, почтальоном и бакалейщиком. От волнения в тот вечер, она не съела ни крошки, жадно внемля рассказам и историям гостей. Это было лучшее Рождество за последние несколько лет.

Январь

Такой редкий в Южной Англии снег в этом году выпал более, чем обильно. К тому же, температура опустилась до рекордных минус десяти градусов по цельсию.

Хайрайс прогуливалась по зимнему саду, аккуратно ступая по следам, оставленным садовником - великолепные замшевые сапожки мигом могли промокнуть, стоило ей ступить в глубокий и рыхлый снег. Как на зло, проклятый садовник - ирландец - ни в какую не хотел обойти пруд. А ведь сейчас было бы так замечательно усесться на лавку, прикрытую кипарисами, и смотреть, как тихо танцует снег, застилая укрывшееся льдом озеро!

В один прекрасный, солнечный день - когда легкий мороз сочетался с приятным зимним солнцем, ирландец расчистил покрытый льдом пруд, протоптал к нему и вокруг него (в том числе и к скамейкам) дорожки, и привел с десяток ребятишек из деревни в паре километров от имения - покататься на коньках.

Миссис Хайрайс хотела было отругать прислугу за это, но передумала - в конце-концов, детей имение не видело давно, и было приятно созерцать смех и чистую, искреннюю радость. Проследовав к одной из лавок, она уселась, укуталась поудобнее, и осталась наблюдать за детьми - происходящее напоминало ее собственное детство.

Когда детвора собралась домой, она тоже поднялась, еще раз обошла имение вокруг, и вновь остановилась у мольберта. От холода краска на картине потрескалась, и местами облетела. Из-за этого пейзаж - некогда прекрасный и теплый - теперь напоминал выжженную пустыню - с трещинами, черепицами ссохшейся грязи и беспощадным, бело-желтым солнцем. Палитра и вовсе превратилась в доску с горстками разноцветной пыли на ней.

Миссис Хайрайс вздохнула, и оставила полотно в покое.

Февраль.

Полиция периодически светила ей в глаза фонарем. Иногда - в лицо садовнику. Реже - фонари выхватывали мрачные и неприветливые контуры имения в темноте.

Пропал ребенок.

Хайрайс морщила лоб, изо всех сил пытаясь припомнить течение дня. Утром она гуляла в саду, затем был обед, но у нее не было аппетита - и она просто просидела в библиотеке целый день. Затем садовник привел детей, и они катались на коньках. Обычно детей было от восьми до двадцати - большинство она знала по имени. И в тот день пропал Патрик. Рыжий мальчуган, лет двенадцати от роду.

Полицейские перечислили приметы пропавшего - серый твидовый пиджак, голубые джинсы, свитер, синяя шапка с белым помпоном, веснушки, карие глаза, один передний зуб выбит. Садовник подтвердил приметы, а Хайрайс кивнула, подтверждая его слова. Патрик был сегодня на катке. Но домой он не вернулся. Как на зло, старушка, когда дети отправились домой, зашла в особняк - суставы ныли от холода, и она хотела погреться у камина - в любимом атласном кресле.

Март.

Утренняя капель точила сугробы под окном. По ясному, голубому, словно сапфир, небу туда-сюда сновали стаи птиц. Миссис Хайрайс сидела на солнышке, прищурив глаза, и наслаждалась плеском освободившейся от оков льда воды. Рядом в кустах щебетали воробьи. Зима окончательно покинула эти края, и воздух благоухал жизнью и весной. Вербы над прудом покрылись мелкой россыпью ярких, по-весеннему зеленых почек, трава тут и там пробивалась из-под снега. Старая леди наслаждалась долгожданными теплом и покоем.

В какой-то момент ее внимание привлек небольшой кусок серого, грязного льда, колыхавшегося посреди одной из проталин. Старушка, стараясь ступать как можно более аккуратно, решила исследовать его - чем-то лёд привлек ее внимание. Подойдя ближе к пруду, она едва не закричала от ужаса - в воде, мерно покачиваясь, плавал бледный и вздутый труп Патрика, пропавшего пару месяцев назад. Миссис Хайрайс хотела было позвать садовника на помощь, но увидела, что он уже рядом, и со всех ног бежит к пруду. Тихонько охнув, она упала в обморок.

Апрель.

Остаток прошлого месяца прошел беспокойно - по имению то и дело шныряли разные люди - полицейские, криминалисты, журналисты, родные, близкие, друзья… Миссис Хайрайс старалась держаться в особняке, и всячески избегала контактов - благо, десятки комнат и коридоров оставляли более, чем достаточное пространство для маневра. Иногда она стояла у окна часами - наблюдая за тем, как каждый сантиметр земли исследуют, картографируют и проверяют.

Май.

Полиция, покопавшись целый месяц, уехала. Несколько раз приезжали ее представители, но их спровадил садовник, и миссис Хайрайс они не тревожили. Она же, в свою очередь, всецело посвятила свободное время (а его было более, чем достаточно) разгадке тайны Патрика.

Разумеется, версия с полыньей отпала сразу же. Она была стара, но не настолько, чтобы утратить память. Без единой ошибки перечислив пять поколений предков (и сверив их с генеалогическим древом), Хайрайс убедилась, что ее память - остра и в полном порядке. А это значило только одно: в тот день Патрик не мог провалиться под лед, ведь никаких проталин - тем более в десятиградусный мороз не бывает. Вывод был только один: ребенок не просто пропал - он был утоплен.

Август.

Миссис Хайрайс не спалось, и она, накинув халат, и надев чепчик, отправилась на ночную прогулку. В домике прислуги свет не горел - садовник спал. Ночной сад, полный ароматов и шорохов, отлично помогал размышлениям. Сама не заметив как, она оказалась у розового куста. Цветы еще наливались соком - уже раскрывшиеся и вбирающее в себя магию летней ночи.

Обогнув имение, она прошлась по берегу пруда. Ноги сами понесли миссис Хайрайс к одной из лавок на том берегу. Кипарисы тихо шелестели в потоках теплого ночного ветерка. Пожилая дама впервые за много лет посмотрела на ночное имение. Темный силуэт на фоне такого же темного неба. Алмазное крошево звезд над головой. Если взять телескоп, и посмотреть вверх, можно увидеть Млечный Путь… Или светящееся окно гостинной.

Хайрайс тихонько чертыхнулась - ну надо же - забыла выключить свет в гостинной, спальне - и - очевидно - на лестнице, по которой она спустилась. Покой и романтика мгновенно улетучились - освещать в течении длительного времени сразу несколько больших залов было ужасно расточительно! Поднявшись с лавки, миссис Хайрайс засеменила обратно, лишь краем сознания отметив долговязую фигуру в одном из светящихся окон.

Октябрь.

Свинцовое небо, свинцовая вода, свинцовые мысли, свинцовое сердце. Именно такой была эта осень. Несмотря на мягкую погоду и сочные, яркие осенние цвета, все вокруг вгоняло в депрессию - дождь лил не уставая, ранее сухие комнаты пронизывала сырость, а ночи заполнили кошмары - миссис Хайрайс раз за разом оказывалась под водой - беспомощно крича, и пытаясь голыми руками проломить толстый, сантиметров тридцать лёд...

Ноябрь.

На мольберте осталась лишь серая шелуха, а местами полотно начала покрывать плесень. Сорвав с картины полиэтиленовый саван, миссис Хайрайс швырнула в сторону палитру мужа. От картины не осталось и следа. Зима, весна, лето и осень превратили незаконченный рисунок в жалкую пародию на него. От теплых и ярких цветов остались лишь заскорузлые ошметки краски, а палитра и вовсе покрылась серой, пушистой плесенью.

Январь.

Рождество и Новый Год остались позади. Миссис Хайрайс даже не заметила, как они прошли. Просто промелькнули перед глазами праздники, и словно их и не было.

Двадцатого дня того месяца она впервые увидела Тень, хотя и не придала ей значения - просто в какой-то момент она была там, а когда старушка опять оглянулась - ее уже не было. Тень ей показалась долговязой и неправильно скроенной - левая нога была короткой, правая - длинной, а руки - кажется - наоборот. Тень была сутула и держала голову чуть набок - словно висельник. Но старый дом и окружающий сад рисовали и куда более причудливые картины света и тьмы - и обращать внимания на одну из них было просто-напросто глупо.

Февраль.

.Они крались у нее за спиной - иногда их движением можно было уловить зеркале - вот длинная, тощая рука, сотканная из мрака, тянется к подсвечнику, или играется с маятником старинных часов. Вот другая - скрючилась в кресле в центре библиотеки, словно читает одну из книг…

Тени преследовали старую женщину. Они таились под каждым кустом, в каждом сполохе свечи, или в мерации электрической лампы. Тени сгущались.и с каждым днем их становилось все больше.

Миссис Хайрайс хотела было попросить помощи у садовника - но тот, как назло, куда-то запропастился - видимо, уехал к своим родственникам в Ирландию.

Изо дня в день. Открыть глаза, увидеть очередную темную длань, скребущую стену, накинуть что-то теплое, и прочь, прочь, прочь...

Наматывать километры вокруг пруда. Говорить с изгородью - вот уже месяц как не стриженной, и похожей теперь на миллион зеленых, извивающихся змей, который шипят на все лады, едва подует ветер.

Смотреть на закат. Одинаковый, серый, ранний.

Смотреть на окна особняка - как они гаснут и загораются одно за другим, а внутри бушует целый карнавал теней.

Спать. В теплые ночи - на крыльце. В холодные - в хижине садовника. В очень холодные - запершись в комнате, трясясь от ужаса, а на утро - прочь, прочь, прочь…

Март

В этом месяце должно было произойти затмение. Словно предчувствуя это событие, тени затаились, и не бесновались. И даже садовник - вернулся, и первым делом привел в порядок изгородь. Ужасные февральские дни казались далеким горячечным бредом. Пока днем небо не стало черным, а солнечный диск не поглотила тьма.

Миссис Хайрайс повидала не одно затмение. Куда более одного. Небо из ясно-голубого становилось чернильно-черным, и на фоне этой черноты проступали самые яркие из звезд.

Но сегодня все было по-другому.

Затмение.

В жизни одиноких стариков подобные события - уже праздник, разрывающий вереницу серых, одинаковых, сводящих с ума монотонных дней. Потому когда солнечный диск начал тускнеть, миссис Хайрайс была рада смене обстановки. Хоть что-то оживляло ее одиночество.

Неподалеку стоял садовник-ирландец - он, запрокинув голову, смотрел на уменьшающийся солнечный диск через какой-то темный предмет. Может, закоптил стекло, может - через какое-нибудь молодежное приспособление. Старая леди не располагала такими средствами - и просто смотрела в небо, щуря глаза.

Затмение, час первый.

На этот раз оно длилось дольше. Куда дольше положенного.

Тонкая, словно струна, багровая линия, рассекающая небосвод пополам, не сразу бросалась в глаза. Ослепленная солнечным гало, пожилая дама не сразу обратила внимание на разгорающийся багрянец. Спустя десять минут, полоса уже была толщиной с палец, и походила на перечеркнувшую небо пламенную черту.

Тени стали длиннее, простирая корявые крючья рук во все стороны.

Деревья словно стали чуть выше, чуть ветвистее.

Трава блестела стальными, бритвенно-острыми стеблями.

Мир замер, ощетинившись, в ожидании События.

Затмение, час второй.

Мгновение назад их тут не было, но ведь даже между двумя мгновениями может что-то произойти. Тени. Десятки и десятки теней - длинные и короткие. Косые, кривые, статные и утонченные. Они все стояли рядом с ней. Вокруг пруда, в окнах имения, на его крыше, даже в отражении на водной глади - молча стояли тени.

На некоторых болтались остатки одежды - платья с пышным жабо, фраки, цилиндры, корсеты, монокли, парики, трости и клатчи. Тени толпились на своем, инфернальном балу, и в свете затмения и багряной зари, простирающейся от края до края неба, они выглядели… естественно. Единственный, кто сохранил свой облик - был садовник. Ирландец неспешно прохаживался между теней, периодически кивая очередной темной фигуре, или перебрасываясь с некоторыми из них парой слов.

Миссис Хайрайс, остолбенев от страха, сидела на скамейке, оторопело наблюдая за метаморфозой ландшафта и его обитателей. Видимо, я сплю. Это просто кошмар - пыталась уговорить себя пожилая леди. Я сейчас проснусь, и пойду на прогулку...

Но это было напрасно. Сколько бы она себя не убеждала - адское сияние над головой не утихало, а тени теперь тянулись к ней со всех сторон, самым бесцеремонным образом. В конце-концов, она не выдержала, и с воплем негодования оттолкнула от себя тянувшиеся со всех сторон лапы.

Миссис Хайрайс зажмурилась. Горел Лондон под нацисткими бомбами, и она была там, помогая тем, кто был слабее ее. Сотни незнакомых ей людей ползли и бежали по пляжу Омаха, и она была там - зашивала вспоротые животы, и ампутировала полу оторванные конечности прямиком на влажном от крови и воды песке. Она повидала смерть. Она знала, что такое страх. И Хайрайс так просто не запугать!

Рука пожилой дамы описала стремительную дугу, и влепила пощечину зазевавшемуся черному силуэту.

Она была сделана из другого теста! Наплевав на суставы и страх, пожилая дама встала со скамейки в весь рост, и потребовала объяснений так, как этого требовала бы сама Королева Великобритании.

Затмение, час третий.

Тени умолкли. Блестнул монокль прапрадеда Эвердикта Хайрайса. Сердито стукнула о землю тростью тень прадеда, чье имя было проклято. Фыркнула тень ее бабки.

Объяснения! Не голос, не крик, не шепот, и - все вместе - звучало в голове Миссис Хайрайс. Она требует объяснений! Ничтожная дочь великого рода! Рожденная последней!

Тени возмущенно галдели, кричали, выли, плакали и хохотали. Безумный калейдоскоп безумных сущностей под расколотым надвое безумным небом.

Да как ты смеешь?! Шлюха! Ублюдок! Ничтожество! Топливо!

Со всех сторон звучали оскорбления и проклятья. Миссис Хайрайс съежилась, не смотря на гордость подлинной англиканки. Ненависть, холод и жестокость давили на нее со всех сторон.

Пятьдесят поколений! Подумать только! Пятьдесят поколений закончатся позором! Капитуляцией! Ублюдошная сука! Шепелявила одна из теней.

Убить! Сожрать! Утопить! Сжечь! Четвертовать!

Вал проклятий накатил со всех сторон. Призраки ее предков бесновались, требуя расправы.

Ничего не понимая, старушка рухнула на колени, болезненно ударившись о землю больными суставами.

“Я не понимаю! Что происходит”?! рыдая вопрошала она. Руки сами тянулись к теням предков. “Что я сделала не так?! За что мне все это?!”

Шлюха! Ублюдок! Убить! Звучало в ответ, и десятки тощих, черных лап тянулись к ней со всех сторон, освещаемые багровым небосводом Преисподней.

Затмение, час четвертый.

"Довольно!"

Голос громовыми раскатами пронесся от горизонта до горизонта, и вернулся раскатистым эхо.

Хор теней мгновенно смолк.

Садовник-ирландец стоял в паре шагов от Миссис Хайрайс. Его зеленые глаза полыхали огнем, а тело окружало слабое, изумрудное свечение.

"Вы здесь ради продления или расторжения Контракта." - слова садовника гремели подобно раскатам грома - от небосвода до земли. - "И никто и ничто не помешает Арбитражу."

Лгунья! Шлюха! Ублюдок! Отменить! Запретить! Отнять право! Мы вас уничтожим! Обоих! Голоса теней обрушились градом, со всех сторон, однако на ирландца это не произвело впечатление.

"МОЛЧАТЬ!" На этот раз он сорвался на крик, и небо лопнуло паутиной молний. "Контракт будет либо продлен, либо - расторгнут. Я здесь - согласно Контракту - обеспечиваю равноправие сторон. Мисс Хайрайс. " спокойнее обратился к старухе “садовник”. "Я полагаю, у вас есть вопросы."

Мертва.

Она сидела, глядя перед собой в пустоту. Затмение, тени, ирландец - все отошло на второй план. Мертва. Много месяцев как мертва. Старушка потрясенно посмотрела на свои руки. Одновременно - сильные и слабые - молодые и старые. Мертвые, мертвые руки.

Ирландец тактично молчал, ожидая, пока она переварит услышанное. А переваривать было что! Хайрайсы. Прямые потомки Вильгельма Завоевателя, который и заключил Контракт. Великий род, чьим начинаниям всегда сопутствовал успех. Успех, порою определявший участь Англии и Короны.

И теперь - она должна была либо продлить его, заплатив цену, либо - завершить.

Тени вокруг нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая ее решения. Некоторые, как ей казалось, смотрели с сочувствием. Иные - сердито шипели.

И… Патрик. Бедный, бедный мальчик… миссис Хайрайс судорожно вздохнула, и тихо заплакала, прижав ладонь ко рту, чтобы заглушить всхлипы. Жертва. Ритуальная жертва, ради того, чтобы в нужный час она попала сюда. Ужасная смерть ради ужасной цели.

Она не знала, сколько времени прошло. Может, час. Может - больше. Ирландец стоял рядом - молчаливый и холодный, словно истукан. Пергамент с Контрактом - древний и желтый - покоился у него в руках. Он ждал.

Леди Хайрайс - когда ее перестали сотрясать рыдания - взяла в руки небольшой серебряный кинжал, предложенный Ирландцем. Все было просто - капля ее крови, и контракт продлен. Хайрайсы следующие пятьдесят поколений вновь будут восходить к вершинам славы и почета. Искусства, науки, войны и торговля. Что бы они не затеяли, их будет ждать успех. И цена - всего-то - вечность в Преисподней для того, кто продлевает Контракт.

Не преисподней - мягко поправил ее Ирландец, когда она впервые озвучила эту мысль. Христианской преисподней не существует. "Залы Маана", вот как он сказал. Ужас и страдания, подобных которым нет в мире живых и мертвых. Он излагал это спокойно, как лекцию в воскресной школе, и от того внутренности еще сильнее сжимал липкий страх.

Альтернативой, разумеется, было расторжение контракта - и покой для нее. И - Залы. Для всех потомков Вильгельма, что нынче ходили по земле.

Закусив губу, она смотрела на пергамент. Ирландец и тени терпеливо ждали.