Тадзо родился больным мальчиком. Его суставы и кости были деформированы какой-то редкой генетической болезнью. Во всяком случае так говорили врачи. Ноги Тадзо были похожи на скрученные бобовые стручки. Стопы были вывернуты пятками друг к другу, а пальцы и вовсе скучивались в трубочки. Мать Тадзо рассказывала ему, что при рождении всё было даже хуже, но после операции в больнице удалось сделать так, что Тадзо мог стоять, пусть и только с помощью костылей. С такой же болезнью родились и его старшая и младшая сёстры. Только вместо ног у младшей сестры были кривые руки, которые всё время норовили закрутиться в узел за спиной. А у старшей сестры была кривая спина, из-за которой в состоянии покоя её ноги и руки торчали во все стороны, как ветки у куста.

Мать Тадзо была костоправом. Это была её профессия. Работала она на дому. С понедельника по пятницу с утра до вечера (с перерывом на скромный обед в два часа) в дом к Тадзо постоянно приходили дети и старики, мужчины и женщины. Пока её собственные кривые дети тихо сидели в своих комнатах на втором этаже, мать работала с клиентами. Стоя у лестницы, он слышал как она вежливо встречала посетителей у двери и провожала в отдельную комнату, где был оборудован массажный кабинет. В субботу она шла с утра в буддистский храм неподалёку и молилась, а затем проводила остаток дня в домашних делах. В воскресенье же она вправляла обеим дочерям их кривые кости.

Отца у Тадзо не было. Хотя, конечно, был – от двух женщин ребёнок не родится. Три – тем более, но ни мать, ни старшая сестра о нём не говорили. Тадзо знал лишь то, что его отец также страдал от кривых костей, и поэтому купил себе домик у моря, где мог вдоволь плавать в солёной воде и снимать боль и напряжение в мышцах. Однажды он как обычно пошёл плавать и не вернулся. Ни полиция, ни рыбаки так и не смогли найти его живым или мёртвым. Но Тадзо из-за этого побаивался моря, и не любил всё, что было с ним связано, включая морепродукты.

Дом отца, где Тадзо теперь жил вместе с матерью и сёстрами, находился в небольшом городке на острове Хонсю. Дом был двухэтажным, но точных размеров Тадзо не знал. Хотя, однажды отмерил что его дом всего семь больших скачка с костылями в ширину и где-то десять с половиной в длину. На втором этаже были жилые комнаты и ванная – на первом гостиная, кухня, массажный кабинет, чулан и комната, которую Тадзо, за отсутствием имени, называл Большой комнатой.

Тадзо Большую комнату избегал. Даже, можно сказать, боялся. Она представляла собой квадрат пять на пять метров, в центре которого стояла большая двухспальная кровать из сосны. Окна всегда были завешаны плотными шторами цвета яичного желтка, поэтому любой проникавший в комнату с улицы свет раскрашивал её в янтарных тонах. Электричества в этой части дома почему-то не было. Только старая керосиновая лампа, также светившая тёплым жёлтым светом. Из-за этого Тадзо никогда не видел, какого на самом деле цвета стены и мебель – для него они всегда были жёлтыми. В отличии от остальных комнат, дверь, здесь была створчатая, из старомодной японской бумаги. Из бумаги были сделаны и стены Большой комнаты.

В этой комнате мать Тадзо укладывала сестёр на постель, раздевала догола, и выправляла им кости. Тадзо никогда в Большую комнату не попадал. Во-первых - врачи сказали что кроме операции его ногам уже ничего не поможет, а во-вторых - высокий порог из цельного чёрного дерева, на который была установлена дверь, был для Тадзо, с его кривыми ногами, непреодолимым препятствием. Поэтому он только иногда, украдкой сползая на животе со второго этажа, залезал в чулан, и через крохотную дырку в бумажной стене смотрел на то, как его мать, словно крылья из куриной тушки, выворачивает конечности его сёстрам. Хуже всего были крики и слёзы. Тадзо не мог представить себе, как страдают обе девочки, но ему часто снился кошмар, в котором он лежит на кровати в Большой комнате, а его мать медленно выкручивает ему руки.

***

В пять лет Тадзо купили рюкзачок. Это был небольшой добротный дипломат из чёрной кожи на металлической застёжке с короткой ручкой и двумя ремешками , которые можно было накинуть на плечи. Купили его в преддверии первого класса школы. Тадзо очень сильно полюбился рюкзачок. Он складывал в него игрушки, надевал за спину, и на костылях ходил с ним вокруг дома, представляя себя свободно гуляющим по большим улицам столицы, паромы в сторону которой были видны из окон его комнаты.

Следующие несколько лет проходят примерно одинаково – Тадзо встаёт в семь тридцать утра, завтракает, чистит зубы. Укладывает в рюкзачок свои школьные принадлежности и бенто. Тадзо берёт свой рюкзачок. Опирается на костыли и идёт до автобусной остановки. Едет в школу, учится там до часу дня, едет домой, приезжает к двум, успевает на обед, скоро состряпанный матерью, быстро ест, затем поднимается на второй этаж, чистит зубы, делает домашнюю работу и до боли в глазах смотрит мультики по телевизору.

В школе над Тадзо не издевались – даже наоборот. Все уступали ему место, старались помочь с заданиями учителя. Дурачком он также не слыл – был весьма и весьма преуспевающим учеником. Только вот друзей у него так и не появилось. Дети его побаивались. Никто никогда не выходил из-за стола, если за него садился Тадзо – уж очень это было невежливо – но разговор никогда не удавался. Тадзо всегда казалось что его не слышат, что он словно призрак бродит бесцельно между другими детьми. Мысль о том, что он призрак иной раз овладевала им так сильно, что он даже хотел «случайно» огреть кого-нибудь очень больно костылём, чтобы проверить, обратят ли хоть тогда на него внимание, но так и не набрался храбрости.

В бенто мать Тадзо вместо традиционного риса и рыбы клала бобы и говядину. По её мнению, это помогало укреплять кости. Тадзо не спорил и с радостью ел что ему дают. Однажды, правда, в магазине по соседству, он из любопытства купил на карманные деньги уже готовый бенто из морепродуктов. Среди креветок и кальмаров лежал небольшой белый осьминог. Тадзо не раздумывая проглотил его целиком, а потом очень долго боялся, что осьминог не переварился, и теперь ползает где-то внутри его тела.

***

Когда Тадзо исполнилось девять лет, по воскресеньям к ним стал часто наведываться их сосед. Он был невысоким, сухим и жилистым мужчиной, не вылезавшим из джинсов и маек-матросок. Он всегда был чист, выглажен и коротко пострижен, но почему-то никогда не был хорошо побрит и вечно ходил с трёхдневной щетиной. Соседа Тадзо не любил: тот работал рыбаком и весь его двор был завален либо рыбой, либо рыболовными снастями. И то, и другое сильно пахло. Сосед тоже источал едкий запах солёного моря. Тадзо избегал встречаться с ним, но потом задумался, а почему же он зачастил к ним по-воскресеньям?

Вскоре ответ нашёлся сам собой: Тадзо по привычке тайком из своей комнаты спустился на первый этаж в чулан, и начал подсматривать за тем, что происходит в Большой комнате. От увиденного у него перехватило дыхание: на постели между нагими сёстрами лежал сосед. Он держал на постели юлящую и плачущую от боли старшую сестру. Мать подняв её руку, с силой давила на бок и подмышки, вправляя рёбра и позвонки. Младшая сестра молча смотрела в потолок. Да, Тадзо не мог никак помочь матери лечить сестёр, но приглашать Соседа? Незнакомого, постороннего мужчину? Тадзо казалось, что Соседу как-то не по-хорошему нравится весь этот процесс вправления костей, и ему стало до тошноты мерзко. Чуть позже он подумал, что если его мать, одинокая и молодая женщина, то почему бы она вдруг не решила завести отношения с Соседом или даже выйти за него замуж? Саму мысль о таком развитии событий – о том что этот гадкий мелкий рыбачок может стать его отчимом и лапать его сестёр сколько влезет, мальчик воспринял как предательство, но ничего так и не посмел высказать матери вслух. Только один из ножей, лежавших на кухне, решил спрятать в своей комнате в тумбочке. Так, на всякий случай.

После того дня он перестал подсматривать за тем, что происходило в Большой комнате и с утра до вечера сидел в своей комнате. Но сосед с тех пор каждое воскресенье приходил к нему домой. И каждое воскресенье Тадзо тихо, втайне ото всех, плакал. Плакал, пока ему не стукнуло двенадцать лет. В двенадцать лет он плакать перестал. Но вовсе не потому что ему не было грустно – а просто потому что слёзы отказывались течь. «Видимо я выплакал слишком много», - с горечью думал Тадзо в такие моменты. Ведь от слёз ему обычно становилось легче

С сёстрами Тадзо разговаривать перестал, и казалось, уже стал даже забывать как они выглядели. Он помнил что у них были тёмные прямые волосы. Короткие у старшей и длинные, собранные в конский хвост у младшей. Помнил что старшая начала ходить в университет и теперь очень редко выходила из своей комнаты, готовясь к занятиям. Что младшей было на два года меньше чем ему, и она уже давно не играла с ним в куклы, а сидела за компьютером в своей комнате и целую ночь клацала по клавиатуре. Но точно описать их лиц он уже никак не мог.

Тадзо стал отдаляться даже от родных. Чувство одиночества захлёстывало его не только в школе, но и дома. В дни, когда над Хонсю шли бури, Тадзо казалось, что хлипкая крыша дома, изъеденная плесенью сейчас рухнет под тяжестью стихии и похоронит его под обломками. И Тадзо с болью понимал, что если это случится, то он будет только благодарен судьбе за избавление от того душевного бедствия, в котором он оказался.

***

Когда Тадзо исполнилось тринадцать, в его дверь постучали. Была суббота, и поэтому он решил, что это возвращается домой мать. Тадзо доковылял до двери на своих костылях и повернул ручку лишь для того, чтобы увидеть что за дверью стоит Почтальон. Он был среднего роста, в синей рубашке и брюках, с чёрной фуражкой. Больше всего в нём выделялась плотная, светлая, аккуратная борода на широком лице. Почтальон вежливо снял фуражку и спросил:

-Простите, это случаем не Котаке-тори 55?

-Да, это мой адрес. – ответил Тадзо, переминаясь с ноги на ногу.

-Вам письмо. Я вижу что у вас больные ноги. – невзначай оборонил мужчина, протягивая мальчику запечатанный конверт.

-Да, действительно, у меня очень – очень больные ноги. – холодно сказал Тадзо.

-У меня тоже были точно такие же ноги в детстве.

-Действительно? И что, вам сделали какую-то операцию, чтобы вы смогли ходить?

-Нет. Врачи сказали что мне никакая операция не поможет, но один старик, который занимался костоправством…

-У меня мама тоже костоправ. – перебил его Тадзо. – и она говорит что выправить мои ноги никак нельзя.

-Есть способ. – протянул мужчина, почёсывая бородку.

-И какой же?

-Прямо здесь, я конечно не смогу показать, - рассмеялся Почтальон, а потом серьёзно продолжил – если тебе интересно, то я могу завтра зайти и мы вместе займёмся специальной гимнастикой.

Тадзо не верил ни одному слову незнакомца, но сидеть очередное воскресенье в опротивевшем ему доме, куда опять придёт сосед… нет. «Пусть уж лучше меня украдут или убьют, чем терпеть весь этот стыд,» - думал он про себя.

Но Почтальон не обманул. Почтальон действительно знал, как вылечить Тадзо.

***

Каждое воскресенье Тадзо берёт свой рюкзачок. Внутри у него пара бутербродов и бутылка воды. Через десять минут он доходит до небольшого парка на окраине. Тадзо выходит из дома на костылях, но даже на них он идёт быстрее многих бегунов, которые нарезают здесь круги. Ровно в двенадцать часов в парк приходит Почтальон. Он и Тадзо уединяются в чаще, где на земле рассыпан обычный песок. Тадзо снимает обувь и носки и встаёт голыми стопами на землю, после чего он вместе с Почтальоном выполняет специальные упражнения. Бессмысленные для наблюдателя со стороны покачивания и приседания в странных позах действительно приносили пользу.

Для Тадзо его походы в парк были спасением от неприятных мыслей. Терапия. И заодно лечение его ног. Испуганная мать, увидев что ноги у её сына сами собой расправились, сразу же отвела его к врачам, которые были удивлены, когда заметили, что у Тадзо сами собой выпрямились стопы. Рентген и дальнейшее обследование подтвердили, казалось бы невероятное, излечение от болезни. «Случай, не имеющий аналогов!» - изумлённо разводил руками в стороны тот же ортопед, который ранее на памяти Тадзо утверждал, что тот до конца своих дней будет проведёт с кривыми ногами, и даже выдал тогда цветастые брошюрки про то, как можно с этим жить. Правда, ходить без костылей Тадзо всё ещё не мог.

«Скоро. Очень скоро ты сможешь ходить. Ещё пара лет моей гимнастики, и ты будешь полностью здоров.» - постоянно, как мантру повторял ему Почтальон во время их занятий.

***

Тадзо нужны были электронные наручные часы. Он боялся ненароком пропустить время, в которое он занимается с Почтальоном. Свои встречи с ним он держал ото всех в тайне, потому что ему казалось что тогда мать догадается, почему он каждое воскресенье сбегает из дома.

Обычные электронные часы «Сейко» стоили недорого, но Тадзо не хотел просить эти деньги у матери, хотя она и не бедствовала. Занимать деньги тоже было не вариант. Работать? А кому нужен калека?

Однако, ненавистный Сосед однажды пожаловался матери Тадзо, что по осени улова становится больше, чем он может приготовить под продажу. Мальчик предложил свою помощь. Не бесплатно конечно. Вопреки всем ожиданиям сосед согласился. Почти два месяца, с понедельника по пятницу, после выполнения домашней работы Тадзо, скрипя зубами шел на участок соседа и помогал ему потрошить рыбу. Иногда она ещё была едва живая и обречённо вздрагивала, беззвучно двигая ртом, когда он втыкал ей в брюшко тупой нож, на котором уже появились мелкие рыжие крапинки ржавчины. В такие моменты Тадзо вспоминал что в его тумбочке всё ещё лежит спрятанный давным-давно нож, и исподлобья смотрел на Соседа, который в своих дурацких джинсах и матроске сортировал рыбу по контейнерам. Платил Сосед немного, но через месяц Тадзо купил часы, и ещё месяц отработал, чтобы не вызвать никаких, как ему казалось возможным, подозрений.

Работа не была слишком пыльной или тяжёлой, но приходя домой, Тадзо разносил по всему дому стойкий запах столь нелюбимой им рыбы. Как бы он не мылся, сколько бы шампуней и гелей не тратил, сколько бы одежды не выбросил: его комната вплоть до первых заморозков пахла морем и илом. Из-за этого Тадзо снились кошмары.Во снах он видел Соседа, который обнимал его нагую мать или старшую сестру.

Иногда ему снилось что у лестницы в его доме пропали перила. Он на первом этаже и ему нужно подняться в свою комнату. Но без перил он этого сделать не может - знает что ему нужно двигать ногами в определённой последовательности. Однако, не знает как. И поэтому постоянно падает, не преодолев даже первой ступеньки.

От таких кошмаров Тадзо просыпался посреди ночи и почему-то постоянно проверял, не обмочил ли он со-страху постель. Она всегда была сухой, но беспокойство не отпускало его, пока он не прощупывал всю простыню между его ног.

Но однажды ему приснился другой сон: ему снилось, что он вместе с матерью и сёстрами возвращается домой. Нет, это был не их двухэтажный дом, это было большое строение, чистое и светлое внутри. Это был его настоящий дом. Место, где он действительно родился. Место, куда он действительно мог вернуться. И он шёл туда выпрямившись, без костылей. В этом сне Тадзо захлестнуло такое чувство спокойствия и радости, что проснувшись, он заплакал, когда понял, что увиденное им было ненастоящим, и горько проклял свои кривые ноги.

Но что-то в ту ночь приоткрылось для него. Почему-то Тадзо показалось, что он стал на шаг ближе к некоему озарению, мифическому просвещению, о котором говорил Будда.

***

В один из дней, когда Почтальон и Тадзо как обычно разминали ноги в роще, Почтальон неожиданно остановил сидевшего на земле Тадзо:

-А теперь брось костыли, встань и иди.

-Что же ты, шутить будешь? – обиженно протянул Тадзо.

-Нет, не буду, встань и ты сам всё поймёшь.

Тадзо, не отпуская костылей из рук, неуверенно поднялся с земли и попытался встать на цыпочки. Неожиданно он почувствовал, словно взлетел на пару метров над землёй. Его руки непроизвольно вытянулись в стороны, словно крылья парящей птицы, и пальцы отпустили костыли, которые с глухим звуком упали в пыль. Ноги от кончиков пальцев до бёдер заныли и закололи, словно их оприходовали тысячью плетей, в глазах засверкали молнии, но он стоял. Тадзо стоял! Он ощутил, словно стал невероятно высоким, а мир вокруг – невероятно маленьким. Ему показалось, что сейчас он сможет дотянуться даже до самых высоких ветвей окружавших его деревьев. Он удивлённо оглянулся вокруг. «Теперь сделай шаг», - скомандовал Почтальон. Тадзо послушно сделал шаг. Все мышцы словно налились свинцом и мальчик рухнул на колени. Он упёрся ладонями в землю и сел. «Ну, теперь ты понял?» - спросил Почтальон, деловито поправляя съехавшую набок фуражку. Тадзо поднял голову и кивнул. Его лицо по-ребячески светилось счастьем, а глаза замерцали от замершей на зрачках влаги. Почтальон протянул ему руку: «Тогда пошли, отметим твой успех». Они пошли в ближайшую лапшичную и весь путь они проложили на своих двоих: Почтальон шёл, катя перед собой велосипед, а Тадзо неуклюже следовал за ним, ковыляя одревеневшими от напряжения, но тем не менее прямыми, ногами, держа под мышкой пару костылей.

Они заказали две миски лапши с крабом и яйцом и сели на стоявший на улице столик с тентом в ожидании заказа. Вскоре из лапшичной вынырнул молодой официант и поставил перед ними две неглубокие миски, до краёв набитые лапшой. В центре лежала половинка варёного яйца, в вокруг, словно лепестки ромашки, были аккуратно разложены розовые ломти крабового мяса. Разломав себе и Тадзо палочки для еды, Почтальон прислонил край миски ко губам и принялся жадно поглощать блюдо, заталкивая содержимое миски палочками в рот. Тадзо же наоброт, аккуратно накручивал ниточки желтоватой волнистой лапши и затем аккуратно снимал её зубами с палочек.

Почтальон опустил свою миску, в которой ещё оставался бульон и наклонился через стол к уху Тадзо – «Ты счастлив?» Мальчик не знал что ответить, и поэтому как обычно молча кивнул. «Это хорошо», - грустно протянул Почтальон и рухнул на стул. Пластик под ним тревожно заскрипел, но выстоял. Почтальон положил на стол свою фуражку и провёл глазами по улице, пока его взгляд за что-то не зацепился. Он похлопал Тадзо за плечо и ткнул пальцем в сторону дороги: «Смотри, это разве не твой сосед рыбак?» Тадзо повернулся и действительно увидел своего соседа. «Наверное сейчас спешит к моим сёстрам,» - с отвращением подумал он.

-Да, это и правда мой сосед, - злобно процедил Тадзо уже вслух.

-Не беспокойся: сегодня он до твоих сестёр уже не дойдёт - ответил Почтальон и как ни в чём не бывало вернулся к поеданию лапши.

Мальчик удивлённо повернулся к своему собеседнику, пытаясь понять, как тот смог узнать, о чём он думает? Может, он сам ненароком сказал свою мысль вслух, и не сам того не заметил? Или Почтальон догадался о том, что происходит в его доме по воскресеньям? Или…

Поток мыслей разрезало оглушительным скрипом колёс. Тадзо обернулся и увидел как его сосед выбежал на проезжую часть прямо перед многотонным грузовиком, мчавшимся на большой скорости.

В этот момент перед глазами у Тадзо весь мир замедлился, будто погрузился в толщу воды. Он увидел как грузовик касается соседа и толкает его вперёд на пару метров. Из под капота машины вырвается низкий, протяжный гудок, эхом проносящийся через улицу, словно стон выброшенного на сушу раненого кита. Все прохожие замирают и поворачивают головы в сторону дороги. Сосед Тадзо падает на асфальт, словно неуклюже брошенный мешок картошки. Пытаясь объехать его, водитель изо всех сил выворачивает руль в сторону, но уже слишком поздно.

Родители закрывали ладонями глаза детей. Жёны спрятались за спины своих мужей. Подростки, игравшие неподалёку, словно стаи чаек, окружили лежавшую на проезжей части кучу тряпок, из под которой растекалась яркая бордовая лужа. Трясясь от ужаса, вывалился из машины шофёр грузовика. Лишь Почтальон, не обращая внимание на произошедшее, спокойно вылавливал плававшие в бульоне кусочки лапши, при этом звучно прихлёбывая. Тадзо, словно прикованный, впился в пластик стула, на котором сидел. Даже отсюда он видел лицо своего соседа, чья разорванная колесом требуха была размазана буро-розовой массой на всей длине тормозного пути. Из-за выпученных глаз с безразличными, потухшими зрачками, его щуплое, искорёженное тельце напоминало те тушки вспоротых рыб, которые он во множестве вялил на заднем дворе своего дома. Мальчику на мгновение даже показалось, что в воздухе запахло солёной рыбой.

***

Пара костылей, словно доски, небрежно кидается у стенки. «Мама, я пришёл!» - привычно кричит Тадзо, вернувшись домой, и скидывает на табуретку свой рюкзачок. Но никто не откликается. Он стоит на коврике в прихожей, прислонившись спиной к двери, и напряжённо вслушивается. Солнце, проникающее через окно в прихожую, беспомощно тонет за поворотом коридора. Тишина. Лишь тяжёлый стук сердца гремит в ушах. Простояв так с полминуты, и набравшись смелости Тадзо снова кричит: «Я дома, мама!». В ответ где-то из глубины дома донеслись едва слышные вздохи. Внутри Тадзо что-то зашевелилось. Ему представилось как лезет наружу, цепляясь щупальцами-присосками за стенки его пищевода, белый осьминог с выпученными жёлтыми глазами. Сейчас осьминог будто застрял где-то под кадыком, клокоча, распирая грудь и сдавливая горло мальчика изнутри.

Не снимая обуви, Тадзо идёт в сторону шума. На кухне его мать, сгорбившись, старательно протирает створки потемневшей от грязи тряпкой, периодически смахивая застилающие её лицо слипшиеся от пота чёрными нитками волосы. «Мама, - негромко говорит Тадзо – я пришёл». Но женщина, кажется, не замечает мальчика, продолжая старательно тереть вздыбившееся от влаги дерево. Её фигура возбуждённо двигается вдоль оконной рамы, покачиваясь от глубоких скорбных вздохов. Тадзо испуганно смотрит на мать, не решаясь обратиться к ней ещё раз. Для него она теперь была похожа на натянутый до звона железный канат, в любой момент готовый оборваться от малейшего прикосновения. Кажется, что этот момент продлится вечность, но неожиданно мать замерла на месте и заговорила: «Ах, Тадзо. Случилась беда. Я выправляла твоим сёстрам кости. Как обычно пришёл Сосед, а вместе с ним в дом зашёл наш Почтальон. Но он оказался пьяным и начал приставать к девочкам». Женщина глубоко вздохнула и заплакала.

Тадзо дрогнул и сделал шаг вперёд. Он попытался увидеть лицо матери, но она лишь отдалилась от него и снова принялась протирать грязь. Не переставая водить сморщившейся от воды рукой по подоконнику, она начала причатать: «Ах, Тадзо. Этот Почтальон пришёл пьяный и запачкал всю квартиру. Ах, его стошнило в прихожей прямо на ковёр. Ох, он оставил на окнах чёрные пятна, и я никак не могу их отмыть. Ах. Ох.» С каждым вздохом женщина всё больше сгибалась, и её силуэт теперь был похож на стоявшее старое ссохшееся дерево, которое переломилось пополам.

Тадзо никак не мог понять, каким образом Сосед и Почтальон могли сегодня быть в его доме, если он вместе с Почтальоном был в лапшичной, и видел как Соседа насмерть сбил грузовик? Он вспомнил, что пятна, которые с отчаянием пыталась стереть его мать, и которые, по её утверждению, оставил пьяный Почтальон, были там уже много лет. К Тадзо внезапно пришло осознание чего-то очень важного, чего он ещё не до конца понял. Что-то внутри него развалилось, как трухлявая крыша, но над гнилыми досками показалось солнце. Воздух словно стал густым, и Тадзо почудилось, что вокруг его тела серебряными струнами плывут незримые связи между всем, что происходит на свете. Что любое неосторожное движение, что малейшее прикосновение к этим струнам может пошатнуть всё мироздание. Тадзо задержал дыхание и осторожно вышел из кухни в коридор. Там он выпрямился и выдохнул. Впервые за всю жизнь он осознал, что тот час, которого он больше всего боялся, пробил без предупреждения. Тадзо понял, что ему пора уходить.

Но он хочет посмотреть на своих сестёр в последний раз. Сказать им «прощай» прежде, чем пропасть из их жизни навсегда. Он стоит на пороге Большой комнаты. Некогда высокий порожек теперь кажется маленьким, совершенно обыкновенным. Но даже сейчас, со здоровыми ногами, Тадзо не осмеливается зайти внутрь. Он лишь молча смотрит на своих сестёр. Только сейчас он понимает, как сильно они выросли. Его старшая сестра лежит на спине на дальней стороне кровати, её руки и ноги вытянуты вдоль туловища, под головой, слегка запрокинутой назад, нету подушки. Некогда искривлённое тело теперь совершенно прямое. Она полностью обнажена, и лишь край тонкого льняного одеяла скрывает срам от глаз Тадзо. Она совсем не двигается, глаза, как у куклы, впились в потолок. Тадзо принял бы её за восковую фигуру, слепленную один в один с живого человека, но тихое сопение и надутые красные щёки девушки выдают её. С другой стороны, на голом досчатом полу лежит, свернувшись в стянутую с постели жёлтую простыню, младшая сестра. Она легко одета в белые трусы и короткую голубую рубашку, но сквозь тонкую материю проступают дуги бёдер и бугорки несформировавшейся груди. Девочка тяжело дышит, хрипя. Увидев, что на неё смотрит брат, она с отвращением отворачивается к окну. Тадзо ещё некоторое время стоит на пороге комнаты в нерешительности, беззвучно открывает рот, пытаясь что-то сказать, но после нескольких безуспешных попыток разворачивается и уходит. Он тяжело стучит ботинками так, что дрожат стены и пол, но обе сестры даже не провожают взглядом его растворяющиеся в полумраке коридора очертания.

Тадзо заходит в ванную комнату и обдаёт лицо холодной водой из под крана. Холод приятно покалывает покрасневшее лицо. Тадзо поднимает голову над раковиной и внимательно вглядывается в зеркало. Вместо лица он видит лишь мутное, жёлтовато-чёрное пятно. Он начинает раскачиваться вперёд-назад, пытаясь сфокусировать зрение, пока перед ним не появляются очертания незнакомого юноши, через всё лицо которого проходит неглубокая трещина. «Нужно будет купить очки» - думает про себя Тадзо, внимательно разглядывая себя. Острый подбородок, впалые щёки, падающий через окошко под потолком луч солнца придаёт тёмным как смоль волосы рыжеватый цвет. Из под редкой чёлки с бронзовым отливом, сверкая искорками отражённого света, плавают и качаются глубокие карие глаза. «Какой взрослый.» - вслух подмечает Тадзо, вращая свою голову перед грязным стеклом. Пытается вспомнить, сколько ему лет: «Из того года, который сейчас, вычесть тот год, когда я родился. Мне сейчас наверное пятнадцать. А может четырнадцать. Нет, пусть будет лучше пятнадцать».

Тадзо обходит дом, пытаясь запечатлеть в воспоминаниях как можно больше; Сохранить в своей памяти каждый уголок, каждый бугорок родных стен. Он не заходит лишь на кухню и в Большую комнату. Он понимает, что эти воспоминания ему никогда не принадлежали и он благородно оставляет их для матери и сестёр. Наконец, Тадзо входит в прихожую, неторопливо накидывает синий пиджак и в последний момент тревожно оборачивается, ожидая что за спиной кто-то есть. Но коридор пуст. Почувствовав облегчение, юноша поворачивает ручку входной двери.

Тадзо берёт свой рюкзачок. Тадзо уходит из дома. Тадзо уходит домой.