Права Карина. Я – неудачник. С седьмым уровнем можно неплохую карьеру сделать, а я всё просрал. Теперь уже окончательно. Три года принудительного лечения в «Мессинге». Оттуда только со справкой, а значит, на хорошую работу не возьмут. И всё почему? Потому, что Карина меня бросила. А я напился и устроил шоу в торговом центре. Девять пострадавших. Хоть живы все, а то бы тремя годами не отделался.

Как везли - не особо запомнил. Накачали ингибиторами и снотворным. Единственное – смутно помню розовощёкого санитара, который назвал меня «пони» и заржал как племенной конь.

Очухался уже в палате. Выбеленные стены, потолок с жёлтым пятном, простынь пахнет хлоркой. По углам свинцовые пластины, чтобы сдерживать ментальную энергию. Лишняя мера безопасности. Как слышал, в «Мессинге» так накачивают ингибиторами, что когда пописать идёшь, то с трудом ширинку находишь. О чём говорить? Сейчас даже спичку поджечь не смог бы. До вечера взаперти держали, потом главврач пожаловал. Основательный мужик, похожий на лесоруба, который внезапно решил стать психиатром. Высокий, плечистый, уверенный. Санитар за его спиной кажется ненужным придатком.

- Так-так, что тут у нас? – начинает он таким елейным голосом, что кажется, будто он сейчас начнёт со мной сюсюкать. И ведь правда. 

- Значит, не умеем держать себя в руках? Ай-я-яй. С седьмым-то уровнем пора было научиться.

- Напился, переклинило слегка, - промямлил. – Девушка ушла…

- А люди-то в чём виноваты? Или рассчитывали, что если спалите магазин, то она вернётся? – он покачал головой, роясь в своих записях. – Знаете, людей с особыми способностями много, все давно перестали удивляться. А ну как каждый начнёт огненными шарами швыряться? Пора бы уже понять, что вы – источник повышенной опасности. А значит и меры к вам строже будут.

Он покачивает головой.

- Родственники есть? Друзья близкие?

- Да нет. Уже никого не осталось. Сестра мамы в Перми, но мы не общаемся особо. А друзья… Нету.

- Славненько, - улыбается врач. – Осваивайтесь пока, завтра с людьми познакомитесь. Да и Новый год скоро. Будем к празднику готовиться. Вам понравится. С наступающим.

И удалился. Потом медсестра пришла, которую я мысленно обозвал Леди Годзиллой. Придумалось так. Принесла ужин и таблетки. От них спать захотелось. Утром накормили завтраком, а потом выпустили из палаты. Словно попал в сонное царство. Снаружи жизнь кипит, а тут люди медленные, спокойные. Кто телевизор смотрит, кто просто в стену. Медитативный быт. Ко мне почти сразу подсаживается молодой паренёк. Представляется Фомой. Болтает долго и без умолку. Представляет всех в общем зале. Но мозги не особо соображают, потому почти не запоминается ничего. Так, отдельные моменты. Что хмурый дед – сильный телекинетик, а субтильная девушка умеет взрывать людям головы.

- А ты чего тут? И чего умеешь? – спрашивает Фома.

- А? Я-то? Пирокинетик. Так, психанул слегка. А ты?

- А я людям умею облик менять. В животных превращаю. Получается правда не очень похоже, но я стараюсь, - отвечает Фома.

- А тут почему?- Я маму хотел в динозавра превратить, а она умерла от этого.

Я поднимаю бровь:

- А зачем превратить хотел?

- Они рычат прикольно. Кино видел? Так я хотел, чтобы мама тоже рычала.

Я пожимаю плечами и ёжусь. Неуютно тут, прохладно. На обед все идут в общую столовую. Дают жиденький суп с капустой, и отварной рис с сосиской. Фома усаживается рядом.

- А эта девочка почему отдельно? – я кивнул на светловолосую, сидевшую за столом в самом углу.

- Это Катя, - зловещим голосом говорит Фома и продолжает хлебать суп ложкой.

- И? – спрашиваю я.

- Катя, - повторяет Фома. – Говорят, у неё восемнадцатый уровень и лучше её не злить.

Я нахмурился.

- Не бывает восемнадцатого. Двенадцатый – максимум.

- Ну и не верь. Лекарства, свинец… Она, если захочет, её ничего не остановит. Херню несёт же. На двенадцатом люди почти как боги. Не знаю точно, чего они могут. Слышал я, что паренёк на десятом выжил после того, как самолёт в воздухе взорвался. А он там внутри был. А восемнадцатый... По крайней мере, её бы не держали в «Мессинге». Не знаю, в бункере каком-нибудь с автоматчиками. Наверно. Хотя это её бы вряд ли остановило.

После обеда приходит Годзилла и говорит, что пора готовиться к Новому году. Санитары приносят искусственную ёлку, мишуру, пластиковые ёлочные игрушки. Несколько пациентов усаживаются за столом, и принимаются тупыми ножницами увлечённо вырезать снежинки. Мне достаётся развешивать «дождик». До праздника остаётся пять дней. Мы даже сдружились с Фомой. Он рассказывает много интересного. Например, как Семён Игоревич каким-то образом смог телепортироваться в больничный двор после отбоя, но застрял ногой в лавочке. Или как Тамара забралась на кухню и съела почти целую кастрюлю борща. Но как только речь заходит о загадочной Катерине, он сразу грустнеет и переводит тему. А это ещё больше разжигает любопытство.

На третий день пребывания в Психиатрической больнице имени Вольфа Мессинга я улучаю момент, когда Фому увели на процедуры, и подхожу к Кате. Та сидит за столом и что-то увлечённо рисует, высунув кончик языка.

- Привет, - говорю.

Она поднимает удивлённый взгляд и откладывает розовый фломастер.

- Привет.

- Что делаешь? – продолжаю.

- Рисую свой новогодний подарок, - отвечает девочка и протягивает листок. На нём изображена розовая лошадь с крылышками и рогом. Я возвращаю рисунок.

- Очень милая. И ты думаешь, что Дед Мороз тебе её подарит?

- Деда Мороза нет, глупый. Юрий Витальевич вместо него. Он всегда дарит мне то, что я хочу. Он добрый, - она улыбается. И от этой улыбки становится как-то нехорошо. Так что я спешу убраться, сославшись на занятость. Это особенно смешно, потому, что сажусь буквально в паре метров от неё и смотрю в телевизор. Там показывают «Иронию судьбы». Тридцатого мы с Фомой почти не разговариваем. Он ходит хмурый и на все мои вопросы отвечает односложно. На обеде только выдаёт:

- Ты это… Прости меня, хорошо?

- За что?

- Узнаешь потом.

"Потом" наступает в тот же вечер. Приходит главврач и говорит, что мне нужно на процедуры. Какие, нахрен, процедуры? Темень на улице. Уже тогда неладное почувствовал. Но какое может быть сопротивление, когда с одной стороны Леди Годзилла, с другой санитар как шкаф с антресолями, а позади доктор-лесоруб. Привели в комнатушку, уложили на кушетку. Руки и ноги ремнями закрепили. Вот теперь точно не зря весь день задница сжималась. А тут Фома входит. Смурной весь.

- Садитесь, Фомин, - говорит доктор. А он на меня почти не смотрит. Тут уж я не выдерживаю.

- Чего происходит-то? Что вы задумали? А они меня и не замечают будто.

- А какое желе сегодня дадите? А мороженое будет? – спрашивает Фома.

- Желе клубничное, а мороженое с шоколадом. Как закончишь. Всё как всегда, - отвечает доктор. – Тамара Игоревна, кляп уже вставьте и начнём. Мне ещё домой добираться.

Медсестра мне в рот затычку вставляет, а Фома кивает, поворачивается и хмурится. Лоб наморщил, из носа сопля течёт. Я сначала ничего не чувствую, а потом вдруг всё тело будто огнём вспыхивает. Вою, ощущаю, как трещат кости и мышцы. Вечером тридцать первого в палату снова приходит главврач. Я дёргаюсь всем телом, поскуливая от боли.

- Тише, сейчас укол сделаю, - он гладит меня по макушке, чуть выше костяного нароста на лбу. – Тише, тише. Знаю, что больно. Тебе повезло ещё. Фомин хорошо справился в этот раз. Я пытаюсь выругаться, но получилось только нечто бессвязное.

- Ты извини. Потерпеть придётся. Недолго, - он вздыхает. – У нас выбора просто нет. Если она на Новый Год пони не получит, то уничтожит не только больницу, но и город. Но нам никто всё равно лошадку каждый год давать не будет. Бюджетом это не предусмотрено. Да и жалко было бы животное. Ты постарайся её не злить – может, проживёшь чуть дольше, чем остальные.

Он смотрит на меня с жалостью и тревогой.

- Все всё знают. И какой она силой обладает, и на что способна. Захочет – всех нас в единорожков превратит. Или в клубничное желе. Снотворное, лекарство, ингибиторы… Она их нейтрализует и даже не замечает. А живёт тут только потому, что ей тут привычно и спокойно. Понимаешь? И каждый год пони просит. Боюсь представить, что будет, если мы ей этого пони не дадим… И ведь все всё знают. МВД, МЧС, МинЗдрав… Бог его знает кто ещё. И всех всё устраивает. Ты, считай, большое дело сделал. На год апокалипсис отодвинул. Наверно.

Я снова скулю, пытаюсь встать на копыта, но ноги подгибаются. Недокрылышки за спиной судорожно подёргиваются. Я смог увидеть их, когда осматривал себя сегодня утром. Цыплячьи выросты на спине, такого же ядовито-розового цвета, как и остальная кожа. А ещё копыта, хвост и что-то на лбу. Не знаю что, но болит жутко и если глаза скосить, то видно чуть-чуть.

- Я тебе мармеладок принёс, - говорит врач и высыпает на пол разноцветных мишек. – Не хочешь? Может потом…

И уходит. Новый год в «Мессинге» наступает раньше. В девять вечера. Потому, что в десять отбой. Да и доктор спешит поскорее с этим покончить. Меня украшают мишурой и бантом, выводят из палаты. Непривычно передвигаться на четырёх конечностях, но иначе уже не могу. Хромаю только и никак не могу с собственными ногами совладать. Катя счастлива. Она бросается мне на шею.

- Какой ты уродливый пони. Но я всё равно буду любить тебя! Я назову тебя Лучиком. Хочешь быть Лучиком? Только не кусайся. Пёстрик укусил меня и пришлось ему вырвать все зубы. Но ты добрый. Я по глазам вижу. Спасибо, Юрий Витальевич.

Доктор улыбается.

- Только хорошо себя веди, милая.

- Я буду послушной весь год. Правда-правда.

Врач закрывает дверь палаты. Он спешит – дома наверняка ждёт семья. А меня уже ничего не ждёт. Хочется заплакать от обиды и злости. А ещё вонзить этой мелкой рог прямо в глаз. Вот только знаю, что не сделаю этого. Права Карина. Я – неудачник.