— Конечно, золотце, — он ласково потрепал девочку по русым волосам и, улыбаясь, обратился уже ко всем детям, — а теперь спать! Вы будущее блока и вам необходимы восемь циклов сна, здоровое питание и качественное образование!
Хотелось думать, что улыбка вышла не слишком фальшивой.
— Товарищ глав… Д-дядя Николай Степанович, – робко подал голос лупоглазый паренек с койки у входа, — а нас уже скоро откопают? — Скоро, Дениска, скоро – он выучил их имена за прошедшие семь циклов, как и имена всех оставшихся жителей… благо запоминать пришлось не слишком много, — и раз уж ты напомнил, в связи с карантином проводится обязательная вакцинация населения. Сейчас Федор Михайлович поставит каждому из вас ма-а-аленький укол. Не страшно? Дети синхронно помотали головами. Ну да, горько подумал главблок, будет им страшно после такого.
В помещение зашел низенький, лысеющий мужчина в больничном халате. Двенадцать детей, двенадцать инъекций, все рассчитано заранее. Покончив с процедурой мужчины погасили свет и вышли из биоячейки.
Некоторое время они стояли молча, не решаясь заговорить. Тишину коридора нарушал лишь гул вентиляции и мерцающих ламп. Наконец заговорил врач: — Кто там следующие? Ликвидаторы?
— Да, они… и все же, Федор, почему начали именно с детей?
— Не будем об этом, Коля, — врач нервно теребил воротник, глядя куда-то в пространство, — у нас еще много работы.
Оставшиеся после самосбора бойцы перебрались в медблок. Сначала было довольно тесно, но нехватка медикаментов и тяжесть ранений решили эту проблему. Теперь в помещении квартировали девять человек, один из которых не приходил в сознание уже вторые сутки. Когда они вошли, ликвидаторы, все как один, отдали честь в том виде, на который были способны. Наименее израненный даже умудрился встать по стойке «смирно». Николая бросило в дрожь от этого зрелища. Хамоватые и склонные сачковать парни, добиться дисциплины от которых можно было только пригрозив урезать пайки, вели себя как курсанты с агитплакатов. Подобное поведение свидетельствовало либо о том, что бойцы предчувствовали скорую гибель и старались провести последние дни максимально достойно, либо о искреннем уважении к вошедшим фигурам, вернее к одной из них. Николай не знал, какой из вариантов пугал его сильнее.
— Здравия желаем товарищ глав…
— Вольно парни, — он махнул рукой, — мы ненадолго.
— Сообщение от Центра? – с надеждой спросил ликвидатор с забинтованным лицом. Парня звали Семен.
— Оно самое, — кивнул главблок.
На лицах бойцов расцвели улыбки. Только не улыбки, мысленно закричал Николай, пожалуйста, что угодно, но только не эти чертовы улыбки.
— Инженерная бригада из блока ТРЦ-117-А уже в пути, — он надеялся, что его голос звучит достаточно бодро, — нас раскопают через два цикла.
— Годовых? – улыбка одного из бойцов, кажется его тоже звали Николай, стала еще шире, и он засмеялся, подхватываемый другими бойцами. Засмеялся и Николай, наклонив голову так, чтобы не были видны подступившие слезы. Федор отвернулся, закрыв рот рукой, беззвучно дрожа всем телом. Со стороны должно было быть похоже смех.
— Шутите, — произнес главблок, когда хохот стал стихать, — это хорошо. Значит дела у вас не так уж плохи…
— Это, насчет дел, — заговорил мигом ставший серьезным шутник, — Гришка… того, совсем плох. Вы бы может попросили доктора дать ему чего? А то даже дышать больно, говорит, будто огнем жжет!
Еще бы не жгло, думал Николай, с учетом отравления парами Самосбора это меньшая из его проблем.
— Да и у нас с ребятами просьба, — продолжал он. Судя по мгновенно утихшему шуму и серьезным лицам, просьба касалась всех, — сны… кошмары мучают, уснуть не можем. Может у Федора Михайловича какие-нибудь таблеточки найдутся?
Как знали, черти, мрачно думал Николай, будто специально сговорились.
— Хм… Федор Михайлович, у вас есть что-нибудь для ребят?
— Сейчас… — врач раскрыл свой чемодан и стал рыться по его отделениям, выуживая какие-то баночки и флаконы. Наконец он выудил из кучи лекарств блистер с десятью черными пилюлями, с которым пустился в обход по палате, выдавливая каждому по таблетке. Два черных кругляша остались, как и планировалось.
— Ну, не болейте, бойцы! – сказал Николай и покинул медблок. Минутой позже за ним последовал врач.
— Через пятнадцать минут должно подействовать, хотя дозу нужно рассчитывать исходя из массы тела и…
— Что будем делать с Арсением? – перебил его главблок.
— Ну… он ведь все равно без сознания, верно? Разберемся с ним на обратном пути.
— И то верно.
Следующими были инженеры.
В каптерке всегда было душно. Отопительный сезон завершился два цикл-месяца назад, средняя температура в ячейках не превышала семнадцати градусов, и Николай не понимал, почему в помещении начинала болеть голова, рубашка липла к спине и становилось трудно дышать. Трое механиков лишь разводили руками – они давно привыкли.
— Добрый вечер, товарищ главблок, — приветствовал их Семеныч, старший над оставшимися инженерами, — и вы, Федор Михайлович.
— И вам не хворать, — Николай кивнул на разложенные карты, — развлекаемся?
— Ну так, смена уже кончилась… — улыбаясь, развел руками бригадир.
Опять улыбка, мысленно застонал главблок, опять гребанная улыбка.
— К слову о смене, как там с обеспечением?
Улыбка инженера тут же сникла.
— Как-как… генератор на ладан дышит, мы ж его, считай, не обслуживали уже циклов пятьдесят. Даже если не сдохнет движок, топлива в резерве остается на три цикл-дня, в режиме повышенной экономии. С водой все еще хуже… фильтр живой, но водопровод уже перекрыли... они же знают, что тут люди, зачем они…
— Карантин, — поспешно ответил Николай. Возможно слишком поспешно, — но у нас же есть резервы?
— Да, если не будем налегать хватит… тоже на три цикла, наверное.
— А больше и не нужно, — он придал голосу торжественности, бригада инженеров из ТРЦ-117-А уже выслана. Нас откопают через два цикла.
Теперь заулыбались уже все трое. Главблок ожидал этого, но все равно был готов закричать.
— И п-по случаю нашего скорого о-освобождения, — пожалуйста, пусть они примут дрожь в его голосе за переизбыток чувств, — у меня есть н-небольшой презент!
Он бережно взял у Федора сверток – руки у мужчин тряслись – и, скинув бумажную обертку, продемонстрировал троице содержимое. Одобрительный возглас «О-о-о-о-о!» последовал незамедлительно.
— Нет мужики, — покачал головой Николай, — у нас с Федором Михайловичем еще дела.
— Ну, как знаете, — усмехнулся бригадир, разливая алкоголь по оперативно извлеченным откуда-то жестяным кружкам.
— За ваше здоровье! – троица дружно опрокинула стопку.
— И за дело Партии! – ответил им поспешно покидающий ячейку вслед за доктором Николай.
Оказавшись в коридоре мужчины молча встали у двери. Стараясь не смотреть друг на друга, они ждали, ждали какого-нибудь сигнала о том, что их план удался, ждали, напряженно вслушиваясь в тишину. Наконец, из-за гермы донесся звук грузно упавшего тела, а следом – звон покатившейся по полу кружки.
— Теперь… остальные? – зачем-то спросил Федор. Николай даже не стал отвечать, молча направившись к общинной биоячейке.
Под спальню для взрослых отвели бывшее помещение школы. Тридцать два тела расположились в трех учебных залах, сдвинув парты к стенам. Николай проследил, чтобы каждый из них в течении последнего цикла был загружен работой до предела и теперь жители спали мертвецким сном. Препарата не осталось, однако Федор все-таки был врачом. Тридцать две инъекции воздуха, прямо в сердце, сделали свое дело.
Они вновь вернулись в коридор. Дело было почти сделано. Федор протянул Николая одну из оставшихся черных таблеток.
— У меня еще остались дела, — сказал он, перемещая пилюлю в нагрудный карман, — давай сам, я догоню.
Врач протянул ему руку и они обменялись рукопожатиями. На глазах у доктора вновь выступили слезы.
— И не забудь про Арсения, — сказал главблок, — прощай, Федор.
Он развернулся и направился к кабинету. Вскоре до него донеслись тихие всхлипы. Николай ускорил шаг.
Ячейка главблока не сильно-то отличалась от стандартной жилой комнаты. Большую часть помещения занимали картотеки и стеллажи с папками, единственными предметами роскоши были стол из настоящего дерева, да раритетный ковер. Николай уселся в кресло, которое он занимал последние двадцать циклов. Задумчиво забарабанил пальцами по столу, схватил какой-то документ, пролистал, бросил. Понимая, что тянуть больше нельзя, открыл запертый на ключ ящик и извлек оттуда служебный маузер и диктофон.
Он был главблоком двадцать долгих циклов, гораздо дольше, чем многие его предшественники. Под его управлением не случилось ни одного восстания, не произошло ни одной вспышки массового голода, не сформировалось ни одной ячейки чернобожников. Николай понимал, что послабления бывают необходимы, пусть и противоречат уставу. Тем более, что ни один главблок на его памяти не окончил карьеру будучи казненным за измену Партии. Обычно обходились самосудом, с менее громкими обвинениями. Поэтому он не отправлял ликвидаторов на зачистку нижних этажей от диаспор борщемантов, благодаря чему какую-никакую медицину могли себе позволить все, не прикрыл подпольные бары на этажах 125-ТР-17 и 345-ПЦТР-ГЮ, даже закрывал глаза на нелегальное производство белкового концентрата из украденных с пищеблока грибковых культур. Николай понимал, что за числами в документах и отчетах стоят живые люди. Впрочем, они все равно оставались преимущественно числами.
Теперь одним из этих чисел стал он сам.
За двадцать циклов Николай блокировал этажи двенадцать раз. И отлично знал, что отменить карантин невозможно.
Сейчас он думал, сколько из этих этажей можно было спасти? Сколько людей погибло из-за в общем-то совершенно обоснованного страха перед распространением заразы, орды тварей или коварных нелюдей? Когда порождения крушили его этаж, когда мутанты скреблись в его дверь, он не думал. Он кричал, он бился в истерике, он отправлял панические телеграммы «Оборона сломлена! Нам не справится! Сделайте хоть что-нибудь!»
Правительство среагировало оперативно. Заблокировало гермоворота, лифтовые шахы, отключило подачу энергии и воды. Система экстренного бетонирования, к сожалению, оказалась неисправна и залила бетоном только прилегающий к воротам коридор. А затем они победили. Пятьдесят восемь человек пережили этот Самосбор.
Сейчас в живых оставался только один.
Николай проверил пистолет, тот был заряжен. Тогда он взял диктофон и начал запись:
— Я, Кравченко Николай Степанович, главный комендант по блоку ПРД-657-ЦТ, признаю себя виновным в гибели находящегося под моей ответственностью этажа УАБ-321-Р. В результате моей преступной халатности был отдан преждевременный приказ о блокировке этажа, что привело к гибели пятидесяти семи жителей, в том числе двенадцати детей. Согласно Домовому Уставу я снимаю себя с прежней должности и приговариваю к высшей мере наказания. В связи с невозможностью прибытия расстрельной команды, приговор будет приведен в исполнение самостоятельно.
Бывший главблок приставил маузер к виску.
— Служу Партии… и людям.
Он успел подумать, что станет первым казненным за нарушение устава главблоком за последнюю сотню циклов. Затем пистолет выстрелил и население этажа УАБ-321-Р достигло нуля.конец светавоенныедетидругой мирсуицид