Каждое полнолуние моя мертвая жена появляется за окном и просит: – Впусти меня. Голос ее дрожит, то ли от холода, то ли от страха, а в глазах игривыми искорками мерцает ложь. – Впусти меня, пожалуйста, – просит она. И добавляет: – Здесь холодно и одиноко. В такие ночи я сижу на подоконнике, пью чай, курю сигареты одну за другой и смотрю на неё. Мне уже давным-давно не страшно. Мне просто интересно, когда ей надоест? И надоест ли вообще? У неё ведь, в отличие от меня, впереди целая вечность. Хотя, если я её впущу, то, наверное, целая вечность появится и у меня. – Пожалуйста, впусти. Настойчивая. Интересно, что она делает в те полнолуния, когда я на работе? Стучится ещё к кому-то? Или вглядывается в мои окна и ждёт? Поначалу я боялся, что она придет и ко мне в сторожку, или выйдет мне на встречу, пока я буду обходить объект. Но, нет. Почему-то появляться она может только за окном. – Не хочешь впускать? Тогда выйди и согрей меня. Мы ведь столько были вместе. Неужели теперь ты позволишь мне замерзнуть? Сначала я пытался объяснить жене, что она умерла и ей не место среди живых, что я нервничаю, когда она приходит и просит впустить её. Просил оставить меня в покое. Безрезультатно. Она всё равно появляется каждое полнолуние и до самого рассвета просит впустить ее внутрь. Забавно, что ей холодно и зимой и летом. С одной стороны, стоило бы сходить на прием к психиатру и выяснить, всё ли в порядке с моей головой. А с другой – я не могу рассказать психиатру всё. К тому же, к фигуре за окном я уже привык. А вот, узнать, что фигура эта существует только в моей голове, не готов. В реальности ведь призраков не существует?
* * *
Я отлепил приклеенную кусочком скотча к входной двери открытку, повертел в руках, пожал плечами и вставил ключ в замочную скважину. Зашел в квартиру, закрыл дверь, задвинул задвижку, навесил цепочку, повернул замок на два оборота, прошел на кухню, где и прочел послание на кусочке глянцевого с одной стороны картона. Фотобумага, не иначе. Ну, в самом деле, кто сейчас типографскую полиграфию покупает, когда на любом цветном принтере то же самое распечатать можно?
«Уважаемый Евгений Степанович, в эту субботу в квартире номер 33 планируется проведение первого дня свадьбы Виктора и Марины. Мы торжественно обещаем приложить все усилия для того, чтобы поведение гостей не доставляло дискомфорта Вам и остальным соседям, но, сами понимаете, свадьба иногда проходит непредсказуемо и было бы свинством с нашей стороны не предупредить о предстоящем мероприятии. Мы постараемся уложиться до 23:00. Но если уж так получится, что мы задержимся или излишний шум доставит Вам некоторый дискомфорт, то просим отнестись к этому с пониманием». И витиеватая Витькина подпись.
Ну, что ж, свадьба, так свадьба. Дело молодое. Один вечер можно и потерпеть. Пускай молодёжь развлекается. Тем более, вежливо предупредили. И даже, я так понимаю, заморочились на то, чтобы каждому лично написать – просьба на открытке не штампованная, написано от руки, с нотками юмора, с подписью.
Я положил открытку на холодильник, к другим «важным» письмам и уведомлениям, придавив их гипсовым бюстом Ленина, служившим чем-то вроде пресс-папье.
Этот бюст, буквально пару дней назад, отдал мне тот самый Витька, у которого сегодня свадьба. Они генеральную уборку дома затеяли. Я его как увидел с этой статуэткой, так екнуло что-то в сердце. В детстве у нас дома такой на комоде стоял. А я смотрю – тащит куда-то. Спрашиваю: – Куда это ты, Витёк, советское наследие поволок? – На мусорник, дядь Жень, – говорит. – Мы чистоту-красоту дома навести решили, вот хлам и выношу. – Охренели совсем, – говорю ему. – Ильича на мусорник. Давай я его дома у себя поставлю. – Да пожалуйста, мне тащить меньше…
Так у меня бюст Ленина и появился. Сам не понимаю, чего это на меня нашло, не то ностальгия, не то еще что-то. Но теперь вся та бесполезная чепуха, которую достаю из почтового ящика, лежит на холодильнике под охраной гипсового Владимира Ильича.
Я быстро позавтракал и решил немного покемарить. Все-таки после ночного дежурства. А там не выспишься. Обход каждые полчаса, везде камеры. Случись чего, к тебе в первую очередь вопросы будут, когда по записям сверять начнут. Поэтому в сон я нырнул быстро и спал крепко. Даже не слышал, как там этажом выше всё начиналось и развивалось.
Проснулся от настойчивой трели дверного звонка. Сверху шумела музыка, сквозь которую пробивались голоса, но в целом было приемлемо, раз уж мероприятие за все время меня не разбудило. Либо я устал настолько, что шум не был мне помехой.
А вот дверной звонок – был. Он зачирикал снова, пока я пытался попасть ногами в тапки и накидывал халат. И еще раз, когда я уже снимал цепочку и отодвигал засов. Открывая дверь, я мельком глянул на циферблат настенных часов – без пяти одиннадцать. Пора бы и закругляться уже, а они шумят. Но, справедливости ради, не так уж и громко шумят. Так что, пускай повеселятся. Не каждый день свадьба ведь.
Мозгом, еще не расставшимся с сонным оцепенением, я допускал и понимал, что, скорее всего, это кто-то из участников шумевшей этажом выше свадьбы. Но увидеть на пороге невесту не ожидал. – А меня забыли украсть, – заявила она, пьяно покачиваясь по ту сторону двери. Я растерялся. И ничего умнее мне в голову не пришло, чем отступить на шаг и сказать: – Ну, проходи, – сделав жест рукой, мол, добро пожаловать. А она, как будто это норма, вламываться в свадебном платье к незнакомым людям, вошла, прошуршав белоснежным нарядом. – Так я-то причем? – поинтересовался я, закрывая дверь, накидывая цепочку и задвигая засов. Хотя, я уже догадывался, причем. Процентов на девяносто был уверен даже. И она мою уверенность подтвердила. – А можно я у вас посижу? – попросила невеста. – Пусть поищут меня, сволочи. Ее губа дрогнула, и глаза стали наливаться слезами.
Ненавижу пьяные женские слезы. Потому что в большинстве случаев не угадаешь, как на них реагировать. Если это не слезы от физической боли, а как сейчас, какая-то обидка на мир, то что ни сделай – только хуже становится. И ничего умнее в голову не пришло, чем клацнуть кухонным выключателем и предложить: – Давай-ка, милочка, я тебя чаем напою. Она кивнула и, касаясь рукой стены, прошла за мной на кухню. Знаете, как человек, который вроде бы и может передвигаться сам, но не уверен в стадии собственного опьянения, а потому – страхуется, делая вид, что непринужденно касается каких-то вертикальных поверхностей. – Тебя же Мариной зовут? – спросил я, поворачиваясь к ней спиной и открывая пенал. Девушка всхлипнула что-то похожее на «ага». – Ну а я дядя Женя. Чая тебе лучше или кофе? – Кофе, – прозвучало жалобно из-за спины. – Так чего случилось-то, Марин? – спросил я, ставя на стол кофейную чашку, насыпая в турку молотый порошок, добавляя туда же гвоздику и поворачиваясь к плите. Невеста снова тяжело всхлипнула. – Не украли. Забыли напрочь. Бухают как не в себя. – Не переживай, Маринка, – нарочито бодрым голосом продолжал я. – Пройдет время и будешь вспоминать это как приключение, которого у других невест не было. Представляешь? Сама себя украла. – Ага… – обиженно вздыхая, говорит Витькина невеста за спиной. – Легко вам говорить, свадьба-то не ваша, вы-то не невеста. А я хотела, чтоб все как у людей. – Глупости какие, Марин, – делаю огонь на маленькой конфорочке максимально тихим. – Ты думаешь, что семейная жизнь из вот этих двух дней состоит? День первый – пьянка у жениха, день второй – у невесты? Настоящая семейная жизнь, дай-то бог, спустя полгода начнется, когда притираться друг к другу станете. Марина за спиной уже в который раз тяжело вздохнула. – Да мы и так вместе почти год прожили… – Э, нет, девочка моя, это не то совсем, – сказал я, не отрывая взгляда от турки. – Теперь у вас обоих уже не будет возможности в любой день раз и навсегда разбежаться. – Ой, как будто этот штамп в паспорте что-то меняет? – неуверенно возразила девушка. – Меняет, Марина. Меняет. Ну, всхлипывать перестала, в диалог вступила – уже хорошо. Значит, обидка пьяная уже ее мозг не занимает. Кофе сейчас попьет, окончательно успокоится, да и выпровожу её. Тоже мне, проблема – не украли. Разве ж это проблема?
Думая об этом, я и не подозревал, что проблема этого вечера совершенно в другом. И она гораздо весомее, чем невеста, которую забыли украсть.
Когда кофе стал приподниматься радужной пеной, я снял турку с огня и повернулся, чтобы налить его в стоящую на столе чашку. И замер с туркой в руке. Я совершенно забыл о том, что сегодня полнолуние, а кофе был настолько ароматным, что перебивал гнилостный запах. Да я, если честно, и не ожидал его. После похорон я видел жену только через закрытое окно. – Соскучился? – ухмыльнулось мне изгнившее лицо.
Кожа на скулах разошлась, обнажая кости. Губы, выеденные гнилью и червями, шевельнулись в попытке улыбнуться, сделав оскал еще более мерзким. Скользнувший меж обнаженных зубов полуразложившийся язык был похож на посыпанного солью виноградного слизня. Пропитанные грязью лохмотья не имели ничего общего со свадебным платьем. Это были остатки того, в чем её хоронили. Нашла всё-таки способ получить приглашение в дом.
Я не знал, чувствуют ли умертвия боль. Но плеснул кипяток из турки туда, где когда-то было лицо, а второй рукой схватил бюст Ленина с холодильника и под звуки свадьбы этажом выше бил, бил, бил... Кроваво-серая каша брызгала на стены, холодильник. Гипсовый Ильич стал красным от крови, а я поднимал его бюст и опускал на голову своей покойной, но неупокоенной жены, поднимал и с силой опускал.
А в какой-то момент гнилые лохмотья вновь стали свадебным платьем.
Свадебным платьем, заляпанным кровавыми брызгами.
И вот тут мне стало не по себе.
О хитрости вернувшихся в реальность мертвых существует множество историй и легенд. Но разве мы, живущие здесь и сейчас, верим в них? Для нас это всего лишь страшилки, позволяющие скоротать немного времени за чтением книги или просмотром фильма. Кто сейчас верит в призраков, демонов, умертвий? В то, что они действительно существуют и иногда, при соблюдении каких-то условий, получают доступ к нашему миру, к нам? Кто задумывался о том, что в мире, который принимает нас после смерти, могут быть совершенно другие ценности и условия, необходимые для того, чтобы существовать, не растворяясь в энергетических потоках бесконечной вселенной?
Что это было? Морок? Морок внутри морока?
И тут в дверь позвонили.
Черт. Я только сейчас заметил, что музыка и гомон этажом выше стихли. Черт. Черт-черт.
Напустив на себя заспанный вид, я подошел к двери и дождался, когда звонок зачирикает вновь. – Кто там? – придавая голосу усталые интонации, спросил я. – Дядь Жень, это Витька, – раздалось с той стороны. Я отодвинул засов, повернул замок и приоткрыл дверь, не снимая цепочки. – Что-то случилось, Вить? – поинтересовался я, щурясь. – Дядь Жень, а вы сейчас или недавно на балконе не курили? В окно не выглядывали? Не видели ничего? – Витька, – я притворно зевнул, – меня даже свадьба ваша разбудить не смогла. Я, вон, пару минут назад только встал – после ночной смены отсыпался. Кофе варю. – А... Понятно... – озадаченно пробормотал Витька. – Извините, дядь Жень. И отступив на шаг, нажал кнопку соседского дверного звонка. – Случилось чего, Вить? – спросил я. – Да... Не важно, дядь Жень, – отмахнулся парень. – Ну, смотри. Если что, стучи-звони, – предложил я и закрыл дверь.
А потом я действовал очень быстро.
Тело на ковер. На разможженую голову пакет – чтобы меньше пятен. Ковер с телом в ванную. Воды в ведро, тряпку, моющее средство. Отмыл кровь и кофе со стены, с холодильника, с пола. Выдраил щеткой гипсовый бюст Владимира Ильича. А потом, почти до самого утра пилил... пилил... пилил...
Через несколько дней ко мне заходил полицейский. Но его визит был, скорее вынужденным. Сам он был уверен, что невеста просто сбежала с каким-нибудь тайным любовником. Задав несколько вопросов и выяснив, что я ничего подозрительного не видел и не слышал, полицейский извинился и пошел опрашивать других соседей.
В тот же вечер я вынес на мусорник последний пакет.
* * *
Каждое полнолуние они стоят за моим окном и просят: – Впусти нас. Голоса их переливаются, перетекают из одного в другой, сплетаются в одно целое, завораживают. А я сижу на подоконнике и дрожу. То ли от холода, то ли от страха. А может быть, это чувство вины вгрызается в мою нервную систему, заставляя вздрагивать от осознания того, что случилось. Я сижу на подоконнике, пью чай, курю одну за другой сигареты и смотрю на фигуры за окном. Фигуру жены, в строгом черном платье – том самом, в котором ее хоронили. И фигуру Витькиной невесты, сбежавшей со свадьбы и бесследно исчезнувшей. Но я-то знаю, что никуда она не исчезла. Потому что каждое полнолуние они появляются с той стороны стекла и просят впустить их. Интересно, назад возвращаются только те, кому помогли умереть?