Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Вспомнить
© Gbl11.5 мин. Страшные истории Helga 22-09-2020, 13:27 Источник Принял из ТК: Helga
Я ясно помню, как впервые заболел той болезнью. Точнее, как впервые обнаружил, что заболел. Эта история началась ещё в детском саду. Может быть, даже с моего рождения, но этого никак не узнать. Сначала надо хотя бы разобраться в том, что произошло, а это само по себе пока невозможно.
То был обычный день в детском саду. Тихий час. За пару лет спанья в одних и тех же кроватях ребята из нашей группы исчерпали почти весь возможный набор развлечений, и теперь тихий час действительно был тихим. Делать было нечего, и, на радость воспитательнице, большинство довольно быстро засыпало. Не знаю насчёт всех, но не было такого случая, чтобы я проснулся от шума. Всегда меня будил именно голос воспитательницы.
Собственно, это был единственный раз, когда я проснулся не от него. А именно – я проснулся от невыносимого треска, стоявшего вокруг. Проснулся, и сразу вскочил с кровати – вокруг всё горело. В панике я посмотрел на соседние кровати, стараясь понять, что делали мои одногруппники – но ни одного из них не оказалось на месте. Кровати, насколько можно было судить по съёжившимся и почерневшим одеялам, были аккуратно застелены.
Воспитательницы тоже нигде не было. Я в панике заметался по спальне, пытаясь найти хоть одну непустую кровать – но каждый раз находил лишь обгоревшую подушку в виде горки угольков и прожжённое насквозь одеяло. Больше всего в этот момент я боялся увидеть в кровати сгоревшее кое-что похуже, чем одеяло. Одногруппника, к примеру.
Единственная дверь, ведущая из спальни, была объята огнём. И чем сильнее я хотел через неё пройти, тем больше, казалось, были языки пламени, поднимавшиеся от неё к потолку. Я впал в ступор. Я совершенно не мог себе представить, чтобы, спасаясь от пожара, меня здесь забыли – как они могли, столько людей, воспитательница!.. Это же нечестно! Только подумайте – все проснулись от оклика воспитательницы, застелили кровати, вышли...
В отчаянной решимости я метнулся к двери, но чуть не опалил себе лицо. Меня обдало жаром, как из открытой духовки – и я чувствовал, что если попробую подобраться к двери ещё раз, то он меня останется горка пепла, прямо как от подушек на кроватях.
В панике озираясь, я искал других выходов из помещения. Оставались только окна, но они горели даже ярче, чем дверь! Краска начала отколупываться от стен и падать на пол. И заодно – мне на голову. Ища хоть какого-то места, где можно было бы спрятаться от огня, я залез под кровать и вцепился руками в металлические ножки. Чихнул от дыма, а когда удалось открыть глаза, увидел ЭТО.
Оно медленно надвигалось на меня. Я не видел это существо целиком – я видел только ноги, но и их оказалось достаточно, чтобы заставить меня замереть от страха и пролежать так бог весть сколько времени. Это были бы ноги – если бы существо, которое я увидел, можно было ассоциировать с чем-нибудь нормальным. Ноги были чёрными, со свисающими во все стороны сухожилиями. Они несколько раз протопали туда-сюда по спальне, а потом стали надвигаться на меня. Хотя до этого я думал, что «стучать зубами от страха» - образное выражение, теперь этот стук во вполне натуральной форме появился у меня. Тогда я подумал, что это существо, наверно, именно по стуку зубов и определило, где я нахожусь.
Когда оно оказалось в метре от кровати, я не выдержал и побежал. Оказавшись около подоконника, я несколько раз безуспешно попытался на него запрыгнуть, несмотря на огонь, после чего от безвыходности обернулся. Теперь существо стояло передо мной в полный рост – странная пародия на человека, гуманоид с чёрной кожей и грязно-серыми внутренностями. Которые, правда, внутренностями не вполне являлись. Особенно мне запомнился странный вырост на том месте, где у человека находился бы живот. Этот вырост сначала круто загибался вниз, а потом шёл вперёд, постоянно размахивая своим расширенным концом, унизанным прутьями.
Я вжался в угол и зажмурил глаза.
- Миииишаааа!
Раздался испуганный писк. По-видимому, мой. Я ещё сильнее прижался к стене и открыл глаза в последней попытке найти выход из положения.
Передо мной стояла воспитательница с веником. Было видно, что скоро она потеряет терпение. В кроватях, как всегда, относительно спокойно лежали мои одногруппники. Некоторые из них удивлённо на меня глядели, другие спали.
Со стен и потолка падали последние куски штукатурки, дверь в спальню догорала. Я удивлённо повёл вокруг глазами и отрубился.
Сейчас я не помню названия этой болезни, и вскоре вам станет понятно, почему. Но вот симптомы я запомнил очень хорошо. Тогда, когда в детском саду произошёл воображаемый мной пожар – это была первая из галлюцинаций. Разве вы не удивились моему описанию? Настоящие пожары выглядят совсем по-другому, но в детстве я представлял себе их именно так. Хотя я этого и не осознавал, но сгоревшие люди в моём воображении выглядели так, как я увидел воспитательницу. Чёрные, обгорелые, разваливающиеся, но ещё живые.
Вместе со зрительными галлюцинациями я испытывал и множество других. Огонь во время этого пожара действительно обжигал меня – кожа оставалась необгоревшей, но чувство было такое, как будто её засунули в печку. Пожалуй, таких сильных осязательных галлюцинаций у меня больше с тех пор не было, но всё равно вещь это была крайне неприятная. Каждый день, выходя из дома, я продирался сквозь заросли гигантской травы. Сначала при этом я испытывал уколы воображаемых колючек и невыносимое жжение. Потом, спустя некоторое время, я научился не обращать внимания на всё это, и теперь спокойствие нарушалось только лёгким покалыванием.
Сложнее было с тем, чтобы определить, настоящий предмет или он существует только в моём воображении. В таком возрасте можно было поверить в реальность чего угодно... Из-за этого я больше не мог ходить в свой старый детский сад. Забыл сказать: у всех моих галлюцинаций было такое невыносимое свойство, как неизменяемость. Стоило мне где-нибудь что-нибудь увидеть, и теперь эту вещь в том месте я буду видеть всегда. Из-за этого трава вокруг дома, которую я уже упоминал, никуда не исчезала, но только прирастала с каждым днём вплоть до того момента, когда болезнь начала сходить на нет. Но это произошло очень нескоро – кажется, полгода я старался как можно меньше ходить по округе, чтобы не понапридумывать новых галлюцинаций. Особенно меня пугали люди, возникающие непонятно откуда – например, каждый раз, когда я проходил мимо торца дома, прямо из стены выходил двухголовый человек и скрывался в траве. Помню, было одно дерево около детской площадки, у которого вместо старых отсохших веток торчали человеческие руки. Когда я ещё не вполне свыкся со своей болезнью, то много спрашивал у родителей, откуда они взялись и почему они боятся людей. Как только я подходил достаточно близко, руки тут же снова уступали место веткам, хоть и не всегда соответствующим реальности. Ещё в местном магазине с потолка свисали какие-то длинные штуки, похожие на связки полугнилых сосисок. Знаете, если взять кишки и перекрутить их в нескольких местах – примерно такая картина и получится. Поэтому я просто не мог зайти в магазин – как только я видел эти штуки, тут же начинало невыносимо тошнить. А самые плохие галлюцинации, разумеется, возникали у меня дома. Так как каждый день я уходил из него и вечером возвращался обратно, вскоре я уже не помнил, какие из вещей были у меня изначально, а какие были результатом болезни. Причём, самое плохое было не в их сути – большинство были довольно безобидными, но их было так много... так много...
Так вот, к чему я это всё. А к тому, что после того, как меня сводили к врачу и несколько дней подержали дома, я не смог снова войти в свой старый детский сад. Стоило ему появиться в моём поле зрения – и я уже бежал вон без оглядки. Так как ни одна из моих галлюцинаций не исчезала со временем, то вместо недавно отделанного розовой краской двуххэтажного дома я видел наполовину рассыпавшуюся заброшку с повсюду торчащей арматурой и бродящими внутри сгоревшими людьми. В том числе – своими одногруппниками. Это, пожалуй, было страшнее всего.
Меня перевели в другой детский сад. А вместе со мной туда перешёл и Максим – мальчик, с которым я общался больше остальных. На протяжении двух лет мы стали лучшими друзьями, и он уговорил своих родителей перевести его туда же, куда перешёл я. Это и не удивительно. Я очень хорошо помню наше с ним общение – и то, как мы познакомились, оба впервые попав в детский сад, и то, как стали проводить вместе время после него... Хотя потом мы разошлись в разные школы, всё равно много лет с тех пор оставались лучшими друзьями. Потом постепенно свободного времени становилось всё меньше и меньше, контакты становились более редкими...
Моя болезнь кончилась через полгода, примерно тогда же надо было и идти в первый класс. Тогда мы ещё гуляли с Максимом каждый день после уроков. Наши родители тоже сильно сблизились, и через несколько лет после знакомства наша дружба превратилась в дружбу семьями. Это значит, что его родителей я теперь видел относительно часто – особенно учитывая, что без них я стал встречаться с Максимом реже из-за обилия уроков. Бывали случаи, когда родителям удавалось где-то раздобыть дешёвые билеты в кино или в театр – в таком случае они всегда брали на три больше, чем надо, специально для Максима и его родителей. Со временем мы почти перестали гулять вместе – времени не хватало. Потом наша семья переехала...
Собственно, некоторое время назад я поговорил со своей матерью. Вообще-то она не была настроена на разговор, но у меня была какая-то причина для того, чтобы его начать. Уже не помню, какая. У моей мамы всегда было слабое здоровье, и я знал, что долго она не протянет. Пришлось заставить себя поговорить.
Тут меня и поджидало начало истории, которую я хочу рассказать. Опять же, не помню, почему, но разговор завертелся вокруг моего детства. И когда я стал говорить о своей болезни, странных галлюцинациях... Кажется, я хотел узнать у матери её название – с детства я его не запомнил, и до сих пор оно мне как-то не пригождалось, но тут вдруг стало интересно. А то потом и не узнаю никак... «Какой болезни?» - спросила мама. Я ничего не смог ответить. Позже, сколько я ни пытался выяснить у неё что-нибудь, всегда натыкался на стену непонимания. Как будто кто-то просто взял кусок моего детства и выкинул у мамы из головы. Проблемами с памятью она никогда не страдала, всё остальное помнила замечательно...
Потом мне как-то довелось проходить мимо того места, где находился мой первый детский сад. Так как мы переехали, это было достаточно далеко, в соседнем районе – но мне пришлось заехать туда по делам, и я решил сделать небольшой крюк. Захотелось посмотреть на то место, где я когда-то испытал сильнейшее потрясение. Не скрою, я ожидал, что не всё будет в порядке, поэтому был заранее готов к чему-то необычному. Но не настолько...
Я вышел из-за поворота. Поворот был вокруг торца дома. Того самого, из которого постоянно выходил двухголовый человек, скрывавшийся затем в зарослях травы. Так вот, я вышел и вижу... пустырь. Просто заросшая по краям кустами поляна посреди города. Даже детскую площадку не поставили. Ничего нет. Ни забора чёрного, ни намёка на то, что здесь когда-либо стояло какое-нибудь здание...
Я прогулялся по пустырю, но так ничего и не обнаружил. Даже попробовал на всякий случай разрыть землю ботинком в одном месте – безуспешно. От фундамента здания ничего не сохранилось, если оно вообще когда-нибудь здесь было. Да к чему все предположения?! Не было здесь никогда никакого знания! А то, что я помню – откровенная чушь! Вопрос только в том, откуда она, эта чушь, взялась. Не могли же мои воспоминания взяться изниоткуда.
Всё это было настолько запутанно, что я поступил единственным разумным способом – ещё раз поговорил с мамой. Она была расположена к разговору ещё меньше, чем в прошлый раз, но я долго ждал и наконец вытянул из неё какую-то информацию. Информация эта меня сначала поразила, а потом заставила задуматься. Оказалось, что в детстве у меня была психическая болезнь. Пока что ничего необычного. Когда мама это говорила, я думал, что вот оно! Во время прошлых разговоров мама об этом просто забывала, а теперь вспомнила.
Всё оказалось совершенно иначе. Когда мне было шесть лет, я потерял память. Я никогда не переходил из одного детского сада в другой, он у меня был только один. Но после потери памяти в мозгу не осталось почти ничего, и когда я пошёл в детский сад снова, то совершенно ничего не помнил. Кроме Максима. Мама сказала, что я сразу привязался к нему, а все остальные казались мне чужими. Поэтому мы с Максимом и сдружились так близко – он остался моим единственным оплотом в этом совершенно новом для меня обществе. Сначала другие ребята пробовали со мной контактировать, но в конце концов перестали, и мы с Максимом оказались отделены ото всех. Не знаю, почему я запомнил именно его – наверно, и до потери памяти мы с ним тоже дружили сильнее, чем с другими.
На самом деле картина была сложнее, чем это представляла моя мама. Не знаю, сколько мне было лет, когда я заметил, что у меня напрочь отсутствуют воспоминания о раннем детстве... Но, когда бы это ни произошло, я их для себя выдумал. Совершенно неправдоподобные, не имеющие никакой связи с реальностью, кроме наличия психической болезни. И никто даже ничего не заметил. В том числе и я сам. До этого разговора с мамой я полностью доверял своей памяти, не находил причин сомневаться в её правдивости. А мама просто ничего мне не говорила, чтобы не огорчать... Не знаю, чего она ожидала от меня, и что она обо мне думала.
Но, по крайней мере, отчасти она оказалась права. Теперь я поверил ей, так как имел неопровержимое доказательство её рассказа. Я верил ей до конца.
Сейчас она уже не с нами. И у меня постепенно стали появляться сомнения в её рассказе. Сначала по чуть-чуть, но потом их стало гораздо больше.
Когда я спросил её, жив ли был отец, когда я родился, она ответила «Не спрашивай меня об этом». Тогда я не дал сомнениям проникнуть в свою голову, но с тех пор произошло слишком много...
Не думайте, что на месте существовавшего в моей памяти детского сада я был только один раз. До того, как я узнал от мамы о своей потери памяти, я точно помнил расположение всех более-менее заметных вещей в том районе. Дома, деревья, повороты... Откуда я мог их знать, если никогда не бывал там? Эта мысль заставляла меня раз за разом возвращаться на тот пустырь и с усилием дергать себя за волосы от безвыходности.
По моим, на сколько можно было судить, «выдуманным» воспоминаниям, от дома до первого детского сада надо было идти довольно долго. Уж в местоположении дома, где мы раньше жили, я не сомневался – переезд произошёл спустя довольно много времени после того, как я пошёл в школу.
Детально исследовав местность вокруг, я понял, что помню ровно то, что мог видеть по пути в этот воображаемый детский сад. Неужели мой мозг из существовавших в раннем детстве воспоминаний собрал такую цельную картину, детально рассортировав факты на те, которые я помню, и те, которые не помню, в соответствии с логикой «поддельной», если можно так выразиться, памяти? Нет, он явно не мог бы с этим справиться, особенно учитывая, что сейчас он не может грамотно это сформулировать.
Параллельно с этими происками я прочитал все книги по памяти и психическим заболеваниям, какие только смог найти. Что ожидаемо, я не нашёл там ни одного упоминания о таких подробных и логично сконструированных ложных воспоминаниях, как были у меня. Вывода два – либо я гений, что очень вряд ли, либо... Что я мог предположить? Особо ничего, и это заставляло меня раз за разом возвращаться на пустырь и размышлять. Строить всякие конспирологические теории, бороться с внутренними суевериями, которые в такой ситуации непроизвольно возникают в огромных количествах и потихоньку захватывают мозг.
В один день по пути оттуда я повстречал Максима. Он не сразу меня узнал – когда я крикнул его имя и догнал его, то некоторое время даже сам стал думать, не обознался ли я. Но нет – мы с ним столько лет тесно общались, что даже сейчас я мог легко выделить его характерные черты. Правда, он стал менее улыбчивым. Конечно, по ходу нашего разговора он стал более радостным – ведь кому не хочется встретить потерянного друга детства! Но сначала он выглядел немного грустно. Или зло. Мне хотелось думать, что грустно, так что я так и запомнил. Но это может быть неверно – возможно, мне просто не хотелось рушить иллюзии по поводу него. А он тем временем опомнился и, дабы не портить впечатления, стал таким, каким я его запомнил. Основной его чертой раньше была весёлость.
Не знаю, как он понял – наверно, по лицу моему прочитал – но как только я удивился его молчаливости и замкнутости, он тут же широко улыбнулся и завёл оживлённый разговор.
С каждой минутой разговора я улавливал в нём всё больше знакомых черт. Мы говорили почти обо всём – и примерно половину разговора о том, что случилось после моего переезда. Здесь он снова немного примолк и в основном слушал меня. Хотя ему, конечно, было что рассказать. Несколько фраз, которые он сказал, пробудили во мне любопытство, но он не слишком распространялся о своей работе. Почему-то я довольно плохо запомнил, что он тогда говорил – наверно, я был слишком радостен от одного общения с ним и не обращал внимания на такие мелочи, как собственно содержание разговора. Бывает. Но тогда я, разумеется, не подозревал, как впоследствии мне это аукнется.
Лучше всего я запомнил наш разговор о детском саде. Я, пытаясь выяснить у него как можно больше подробностей, лишь убедился в том, что мама была права. Или в том, что мама и Максим говорят сходные вещи. Да, такая формулировка будет более точной.
Максиму надо было спешить, и перед расставанием мы обменялись телефонами.
С момента встречи с Максимом что-то в моём мозгу начало проясняться. Это очень странное чувство, сначала я вообще не понимал, что происходит с моим мозгом. Думал, не сошёл ли я с ума? Не заболел ли вновь, как в детстве, ещё одной пресловутой психической болезнью? Мой мозг отказывался ассоциировать всплывающие в нём картинки с чем-либо, что я помнил, и поэтому я долгое время не догадывался о сути происходящих внутри меня событий. Но затем в моём сознании прояснился один факт – я понял, что начал вспоминать!
Оказывается, воспоминания из детства исчезли у меня не навсегда. Теперь, когда я увидел Максима, какая-то их цепочка постепенно привела сознание в те закоулки мозга, куда оно на протяжении многих лет не хотело забираться. И я много что вспомнил. Не могу сказать, что всё – даже у других людей воспоминания из такого возраста чрезвычайно обрывочны и нелогичны, а уж у меня и подавно. Но несколько ключевых моментов я всё-таки вспомнил, и полностью уверен в этом. Уверен почему? Потому, что если бы эти я тоже выдумал, то ни за что они не были бы такими.
Первое из вдруг возникших воспоминаний было о том, как мы с Максимом познакомились. Оно, наверно, начало проявляться ещё во время моего разговора с ним – ведь именно он являлся путеводной нитью для моего сознания.
Я вспомнил, что, оказывается, мы с Максимом познакомились вовсе не в детском саду. Ни в воображаемом, ни в реально существовавшем. Мы с ним познакомились на детской площадке, ещё до выделения друг друга в детском саду. Была у нас в районе одна такая, с большими горками-туннелями, очень лихо заверченными. Это было место, куда стекалась детвора со всей округи – хотя горки были старые и в некоторых местах проржавевшие, но всё равно они были гораздо веселее, чем всё остальное, сделанное как будто для детей гномов.
Не только с Максимом я познакомился в этом месте. В принципе, там я завёл большинство своих детских знакомств – некоторые не продержались больше года, некоторые сохранялись ещё очень долго. Я вспомнил всё довольно подробно – один раз какой-то большой по нашим с Максимом меркам парень перегородил доверху наполненную горку в нижней части, и образовалась огромная пробка. В этой-то пробке мы с Максимом и разговорились впервые.
Это было самое первое воспоминание, одно из наиболее волнующих. Следующим за ним было как бы дополнительное – я вспомнил, как раз за разом прокручивал в памяти наше с Максимом знакомство и благодарил судьбу за него. Разумеется, это было до потери памяти. И не так, как у взрослых, более примитивно. Но через это воспоминание открылся путь ко всем остальным, произошедшим на протяжении первых нескольких лет моей жизни.
И к тому самому. Мы с Максимом едем в метро. Очевидно, не одни, но мы настолько поглощены разговором, что не замечаем ничего вокруг. Мне очень трудно – и больно – это вспоминать, но придётся. Кажется, тогда мы ехали из театра. В тот раз моей матери удалось в очередной раз раздобыть уценённые билеты.
Мимо нас промелькнуло что-то чёрное. Я обернулся – обычная женщина, если глядеть со спины. Что-то в ней показалось мне странным, но в таком возрасте нельзя в таком случае было испытывать что-либо, кроме любопытства. Не обратив на неё особого внимания, мы вернулись к разговору и снова ушли от остального мира. Но не совсем. Через некоторое время я заметил молодого человека, пробирающегося сквозь плотную толпу к стенке вагона. Не к той, со стороны которой на станциях открывались двери. К противоположной. Сначала я просто подумал, что он ошибся стороной, но когда он потянулся к кнопке на стене...
А вот этот момент я не помню, совсем. Помню только через несколько секунд, может даже через минуту – так сильно всё изменилось с последнего безмятежного кадра, когда человек потянулся к такой странной и заманчивой для меня тогда кнопке.
Мама стояла посреди вагона и шаталась из стороны в сторону, то и дело стукая по железному поручню чем-то оранжевым. Точнее, стукала она чёрным предметом, который весь был в огне. Потом она бросила его, сгребла нас с Максимом в охапку и стала в панике протискиваться к противоположному концу вагона. Я заглянул за её плечо, чтобы разглядеть там папу... Этот момент, момент сильнейшего шока, я запомнил на удивление хорошо.
Просто чёрные кучи непонятно чего. Теперь стали ясны причины наличия в моих выдуманных воспоминаниях пожара и полуобгорелой воспитательницы. Такой шок быстро не проходит, и даже в несуществующем прошлом остаются детали реально произошедшего, пусть и сильно исковерканные детским умом.
Не буду дальше рассказывать, это неинтересно, да и не хочется. Всё и так понятно. Когда я вернулся домой после встречи с Максимом, я был поглощён анализированием своих воспоминаний, а также попытками их забыть. Не получалось. На протяжении всей моей жизни невидимая преграда, презрительно именуемая «психической болезнью», спасала меня от депрессии. Теперь её нет. Теперь есть только ужас, который я не в силах забыть, и Максим.
Когда я захотел позвонить ему и спросить обо всём этом, меня ждал провал. Я даже могу сказать вам телефон, по которому я звонил. 8-707-103-52-33. Можете попробовать позвонить по нему, если хотите. Когда я попытался, мне сообщили, что номер не существует или набран неправильно. Ха! Да разве мог я, несколько раз перепроверив, записать неправильно телефон своего лучшего друга?! У него, кстати, тоже есть мой телефон. Но Максим ещё не звонил. И, наверно, не позвонит, хотя мог бы.
Но я на этом не остановился. Я знаю, что обязан найти Максима, и последние несколько недель я всё своё время посвящаю этому занятию. Методично обхожу тот район, в котором его повстречал. Заглядываю всюду, куда могу заглянуть – а если куда-то не могу, то жду, ищу другие способы. Веду слежку за жильцами, придумываю разные хитрости. Не буду их перечислять, но, поверьте, существуют тысячи способов проследить за жителем какой-то квартиры и даже узнать, что находится у неё внутри, не заходя в неё. Я уже стал мастером в этом деле, если можно так выразиться. Но Максима всё ещё не нашёл.
Но я не сдаюсь, продолжаю поиски. Я обязан найти его. Максима, и его родителей. Тех самых родителей, которые в моих выдуманных воспоминаниях переводили его в один со мной детский сад. Тех самых родителей, которые в не подвергаемых сомнениям воспоминаниях ходили вместе с нами в театры, в кино. И тех самых, которые умерли в метро при теракте, когда нам с Максимом было по пять лет...
2 036 просмотров
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
