Вспомните детство - радость нового утра, беспечность дня и сказку на ночь. Тепло родительской любви. Воскресите чувства, испытываемые, когда они дарили вам очередную игрушку.
Вспомнили?
Если да – я вам завидую.
Мое детство выглядело иначе.
То немногое, что я унес из него в сердце – это подвал, в котором меня запирали для наказания. Подвал, в котором пахло сыростью, гнилыми овощами и крысиным пометом, где царствовала тьма, и где я был не один.
Каждый раз, когда закрывалась массивная дверь, эти существа выскальзывали из темных углов, принося с собой холод. Я слышал, как они двигались вокруг меня, перешептывались на непонятном языке. В первый раз, когда они появились, я сидел на верхней ступеньке и плакал. Слезы лились ручьем. Мне было страшно, из-за угнездившейся в голове истории о маленькой девочке, которую загрызли крысы. Я плакал и слышал, как внизу скреблись серые твари. Говорят – у страха глаза велики. Тогда, конечно, ничего видно не было, но мне все равно представлялось, что там не одна маленькая крыска, а десятки кровожадных тварей натачивавших о кирпичи когти и зубы, чтобы потом рвать ими мое тело…
В момент, когда страх достиг апогея, и я приготовился, что вот-вот на меня набросится первая из тварей, появились существа.
Сначала по коже побежал холодок, заставив меня перестать плакать. Крыса тоже ощутила перемену и унялась.
Что было дальше, не знаю – я лишился чувств.
Тем же днем спускаясь за какими-то соленьями, папа нашел изувеченный трупик крысы. Часть ее головы была стерта о две нижние ступеньки, словно кто-то решил отполировать их ею.
Увы, подозрения пали на меня.
Попытки объяснить родителям, что крысу убили существа, не увенчались успехом. У взрослых не принято верить в такие истории, тем паче, если их рассказывает ребенок.
В наказание меня снова сослали в подвал.
Существа пришли сразу, как только закрылась дверь.
И теперь на протяжении почти шести месяцев так происходило всякий раз, когда меня там запирали.
Со временем я начал понимать их шепот.
Они повторяли одну единственную фразу: «Прикажи нам».
И однажды я приказал.
Не сильно веря в возможность исполнения приказа, я сказал: «Хочу, чтобы мама и папа больше никогда меня не наказывали».
Существа выполнили приказ.
Ночью, они вползли к ним в спальню и убили их.
Я нашел родителей утром. Бездыханные, холодные и с разбитыми едва ли не до однородной массы лицами. Рядом на тумбочке в пятне солнечного света лежал молоток от «макушки» до «щек» облепленный… простите, эти воспоминания слишком тяжелы для меня.
Еще пропали деньги и несколько золотых украшений, что вывело в авангард версию об ограблении.
Разумеется, я не мог и предположить такого истолкования приказа. Но с другой стороны, кто знает, по каким канонам живут в мире, породившем этих существ? Под каким углом там затачивают мораль?
Возможно, в их понимании было вполне нормальным освободить мальчика от родительских наказаний – осиротив его.
Меня взяла на попечение бабушка, папина мама. Лишь оказавшись у нее, я успел отведать сласти детства, хоть и пришлась она на отрочество. Через день блинное утро, конфеты, пирожки, игрушки и подлинная любовь, которой так не хватало в родительском доме. А главное – никакого подвала.
Думаю, существа увидели, что у меня появился другой защитник, поэтому и свернули с тропы моей жизни на ближайшей развилке, но через 5 лет наши пути вновь скрестились.
Случилось это на закате мая.
Приходя из школы, я (как и любой мой сельский сверстник) на скорую руку ваял домашку и, сверкая пятками, мчался на луг играть в футбол. Мы гоняли мяч, пока солнце не хоронилось за линией горизонта, после чего (кто побежкой, кто галопом) рассыпались по домам.
В тот вечер мы разгромили соперников с хоккейным счетом. На кону стоял ящик кваса, холодившийся во время игры неподалеку в речке. И пока не осушилась последняя бутылка, никто и не думал уходить, тем более что на следующий день вместо уроков мы отправлялись подсоблять лесничеству в его лесных делах.
Общими усилиями приговорив остатки кваса, мы наконец-то засобирались. Кто-то сказал, что подзадержались мы как никогда. Услышав сколько времени и представив, что бабушка вот-вот хромым патрулем отправится на поиски потерявшегося внучика, я распрощался с ребятами, ускорил шаг, а потом, собравшись духом, свернул на короткий путь, одну сторону которого подпирали концы огородов, а другую – лес. В последние годы сельчане нечасто пользовались той дорогой, поэтому она одичала. Поросла травой, словно и не знавала человеческой ноги.
Сердце колотилось, будто в затылок дышала гипертония.
В свете луны сломанная сосна казалась притаившимся среди деревьев рослым монстром, а единственная ветвь – когтистой лапой. В кустах бузины что-то закопошилось, возможно, ёж, и выпитый квас едва не обогрел моих ног. А потом луна и вовсе скрылась за облаком.
Недолго думая, страх освоил новые высоты. От адреналина (или чего-то там еще) на миг скрутило кишки.
Стерев наползшую на глаза испарину, я перешел на легкий бег. Низ живота опротестовал это болезненным спазмом.
Я начал взвешивать, что лучше: побороть страх и удобрить местную флору, либо…
Выглянувшая на мгновение луна торопливо спряталась за следующим облаком, но мне хватило времени, чтобы разглядеть в десятке метрах впереди не столь уж и гротескного монстра, каким его в сознании вырисовывал рык.
Увы, лишь дураки судят по размеру.
Мал золотник, да дорог.
Не велик зверь, да лапист.
Хотя в этом случае зверь был не лапист, а клыкаст, как и прочие собратья его бультерьерской породы.
Я не говорю, что все они агрессивные человеконенавистники, однако этот пошел в хозяина – ту еще мразь. Не знаю, откуда у алкаша появился такой пес, но могу с уверенность сказать, что Демон стал кусачим именно что от жизни собачей.
День в вольере, ночь – на цепи. Избиения палкой, кормежка впроголодь. Никаких сук в период гона.
Он сделал вперед пару шагов, и последние крупицы света точно сконцентрировались на ощеренной пасти, демонстрируя взору повисшую точно сосульки пену.
Как потом выяснилось, он уже успел наследить в селе: поужинал хозяйскими пальцами да шматком икроножной мышцы, зачистил курятник и задрал соседского старого кота.
Выпитый квас уподобился крысе на тонущем корабле.
Словно в ответ на это рычание стало еще яростнее, и Демон снова ступил в мою сторону.
Тьма сгустилась, будто погасли звезды и луна. И тут я почувствовал давно забытый холод, а из леса поползли тени.
«Не бойся», - шептали они, и страх мой сходил на нет.
Демон остановился, перестал рычать.
Существа направились к нему.
Помню, как он скулил, точно щенок малый. Помню глухие удары о сосну и треск ломавшихся костей.
В тот момент я решил, что существа – мои Ангелы Хранители.
Расправившись с Демоном, они ретировались во тьму леса. Через секунду звезды снова зажглись, и луна осмелилась посмотреть, чем все закончилось. Наверное, она удивилась, обнаружив мертвым не меня, а Демона.
И снова существа… Ангелы выпали из моей жизни, но лишь для того, чтобы вернуться в нужное время и не дать разбиться о героиновое дно.
В 20 лет вены на моих руках поросли (как мы их ласково называли) «ротиками» - следами от инъекций героина.
Мы были одной большой семьей наркоманов не признававшей собственности. Все общее – еда, курево, сексуальные партнеры, ложки да шприцы. Кто и чем замарал «баян» – нам не было дело. Подумаешь, «ротики» гноятся. Главное, что никому не становилось плохо, ведь героин – лучшее обезболивающее.
Когда он разливался по венам, я не задумывался, что с каждым уколом приближался к могиле.
С каждым употребленным граммов я лишь сознавал, что все больше люблю ту, которая подсадила меня на «маковый шприц», хотя и продолжал делить ее с другими.
Богатенький братец обеспечил нас героином на долгое время, поэтому мы только и делали, что гоняли наркотик по венам да совокуплялись. Забывали жрать и пить, усыхали подобно узникам концлагеря. Мы даже не заметили, когда умер этот самый богатенький братец, а заметив, лишь помянули его очередным «приходом» да отрубились.
Тут-то Ангелы и наведались в наш притон.
Из наркотического дурмана меня вырвал холод, какое-то время державшийся в квартире.
В комнате лежало 8 бездыханных тел. У троих из глазниц торчали ложки, у двоих жгуты опоясывали шеи, еще у двоих шеи были прожжены.
Потом взгляд отыскал ее.
Прислоненная спиной к стене, она не казалась мертвой, но торчавшая из рук дюжина шприцов и примостившийся у ее ног пакет свидетельствовали о столь многократном передозе, что его хватило бы уморить древнегреческий пантеон. А как иначе? Перед последним разом мы взвешивали пакет – 168 граммов, прямо-таки суммарный вес забранных Ангелами душ.
Они отомстили ей за ту дорожку, которой она повела меня к могиле. Они наказали всех, с кем я делил «баян», хотя один из задушенных парней был мне незнаком.
Вывернув ручки газовой плиты до упора и подпалив в ванной свечу (ну да, еще и очистив карманы покойных от завалявшихся грошей), я сбежал.
Обратился к знакомому медику. Тот выписал рецепт на таблетки, которые через месяц избавили руки от гноящихся «ротиков».
А в довершение выздоровления я вычеркнул из памяти последние перипетии.
Вернулся к учебе, стал подрабатывать грузчиком.
В итоге – выпустился с красным дипломом и отправился защищать Родину.
На четвертом месяце службы повздорили мы с одним сержантом из-за того, что я не дал ему сигарету (хотя уже 3 года как бросил, и ему об этом было известно). Он на меня с кулаками попер, но его вовремя скрутили.
Сержант оказался личностью обидчивой. Зарекся проучить – устроить «темную», не сознавая, что мог подставить всю роту, и уж тем более не ведая, что с юных лет темнота была на моей стороне.
Меня разбудил дневальный, сказал, мол, кто-то в сушилке изрезал мои берцы. Разумеется, я поспешил туда. А как только забежал в сушилку – погас свет, и захлопнулась дверь.
На миг мне причудилось, что я снова стал маленьким, и меня заперли в подвале.
Кожи коснулся знакомый холод.
Раздался крик.
Дневальный как раз впускал так вовремя решившего наведаться дежурного по части.
Капитан воочию видел, как сержант с неистовыми воплями выбежал из сушилки и на всех парах впечатался головой в стену. Конечно, ко мне было много вопросов, но какие претензии к бойцу, который и пальцем не тронул сержанта? Впрочем, на дневального, обманом завлекшего меня в сушилку, и на самого сержанта вопросов осыпалось куда больше.
С тех пор никто из них не осмеливался даже глянуть в мою сторону.
Следующая встреча с Ангелами состоялась спустя 4 года, то есть, на прошлой неделе.
Восьмого июня сего года, примерно в 22:30 я зашел в круглосуточный магазин за фруктами и вином, чтобы вернуть немного романтики в нашу предсупружескую с Дианой жизнь.
Сама Диана осталась у входа – ей позвонила подруга, а вечер был таким теплым…
Нам не дано знать, сколько еще встреч отмеряно с тем или иным человеком. Знай я, что невзрачный поцелуй в щеку являлся последним – никогда бы не оставил ее там одну. Прижал бы к себе, крепко поцеловал в губы, шумно вдохнул ее аромат, сорвался в омут темно-карих глаз, а потом увел бы домой.
Но я не знал, не ведал, что Атропа протянула ножницы к нити Дианиной жизни...
Отоварился я за пару минут.
Выходил, предвкушая романтический вечер. Толкнул дверь и… выронил бутылку вина. Стекло со звоном раскололось о плитку, пакет с фруктами плюхнулся в багряную лужу.
Диана лежала на асфальте в такого же цвета луже, только ее лужа увеличивалась.
Я бросился к ней, вцепился в плечи, прижал к груди, закричал, заплакал! Но она никак не отреагировала.
В ее глазах потух свет жизни. Умолкло сердце. Только кровь продолжала течь из смертельной раны.
Метавшийся в безумной пляске взгляд замер, приник к ножу валявшемуся рядом.
В мозгу что-то щелкнуло.
Я огляделся и увидел его.
Он стоял, прижавшись спиной к фонарному столбу. Смотрел то на нас, то на свою руку и говорил: «Прости. Прости. Я не хотел. Прости. Мне нужна была только сумочка. Я хотел лишь припугнуть ее ножом. Прости. Я не хотел. Прости…».
Луна привычно спряталась за тучу. Померкли звезды. С обоих концов улицы стали гаснуть фонари. Свет уходил из домов и магазинов, а воздух остужался до ноябрьской стылости.
Последним погас фонарь над мужчиной. И когда все утонуло во тьме, явились Ангелы.
Тысячи Ангелов.
Легион. ∗ ∗ ∗
- Спасибо, - обрывает меня девушка в строгом костюме и с не менее строгим лицом. – Мы достаточно услышали об этих ваших Ангелах Хранителях, так вы их величаете?
- Да, но можно и просто – Ангелы.
Знаю, они не верят ни единому слову, но адвокат посоветовал отвечать правдиво.
- Вы говорите, что погасли все фонари, и вы остались в полной темноте?
- Да.
- И вы не видели, как эти Ангелы расправились с Никитиным Владимиром Сергеевичем?
Не дожидаясь ответа, она перекидывается взглядами с вдовой Никитина, убийцы моей Дианы. Хотя строголицая мымра больше предпочитает позиционировать его как многодетного отца.
- Нет, не видел, - отвечаю я.
- Отлично. Ваша честь, у стороны обвинения имеются неоспоримые доказательства того, что подсудимый врет.
- Он не врет! – вмешивается мой адвокат. - У него диагностирована шизофрения. Копия результатов экспертизы имеется и у стороны обвинения…
- Да что нам ваша липовая…
Их перепалку останавливает судья, после чего мы смотрим снятую очевидцев видеозапись.
Вот я сижу в свете фонаря, прижимая к груди тело Дианы. А вот в свете все того же фонаря хватаю нож и набрасываюсь на ее убийцу. Удар. Второй. Он падает, пытается уползти. Третий удар. Пятый. Десятый. Двадцатый. Финальный тридцать второй.
Голова идет кругом.
Я отказываюсь верить в увиденное.
- Это подделка! – кричу я. – И никакого заключения о шизофрении нет! Мы с доктором просто поговорили об Ангелах!
Судья дает команду вывести меня из зала суда.
Я продолжаю орать, что это все гнусные инсинуации. Что если Ангелов не существует, тогда кто убил моих родителей? Демона? Кто всаживал в глазницы наркоманов ложки? Душил их, жег, ставил «золотой укол»? Кто, если не Ангелы? ∗ ∗ ∗
Для кого-то время по-прежнему несется с неумолимой быстротой, но не для меня. В желтом доме оно замирает, как только ты получаешь первую порцию лекарства.
Ангелы навестили меня всего раз – в первую ночь.
Уж чем, но тьмой одиночная палата была богата. Сначала повеяло холодом, потом я услышал шепот: «Так будет лучше. Это самое безопасное место. Ты должен был оказаться здесь еще в восемь лет. Прости, что мы так затянули с этим».
А потом они исчезли. Убрались в мир, где живут по иным канонам.
Я месяцами лежу пристегнутый к кушетке, опорожняюсь под себя, пищу и часть лекарств мне вводят через гастральный зонд.
В редкие случаи, когда прием лекарств задерживается, и ко мне возвращается возможность мыслить, я отягощаюсь ужасными раздумьями: если в их понимании обречь меня на такое существование все равно, что спасти, то каким адом является их мир, и не попадаем ли мы туда после смерти? существастранные людистранная смертьнеобычные состояния