Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Сон человечества
© Chainsaw16.5 мин. Страшные истории Help me Im scared 27-07-2020, 13:01 Источник Принял из ТК: Helga
— Мам, дай соль!
— Ну хватит уже!
— Ну хватит уже!
— Мам, чего он передразнивается?!
— Мам, чего...
— А ну цыц. Ромка, возьми соль сам, она в шкафу где вилки. Семён, прекрати дразнить брата. Дедушка скоро вернётся. Чтобы слушались у меня, как шёлковые, ясно? — Тамара приблизила лицо к зеркалу в прихожей и мизинцем немного подправила помаду. — За калитку ни ногой, в погреб и на чердак не лазать. Сёма, ты за старшего.
— Ага, сама веселиться будешь, а нам дома сидеть?
— Вот видишь, ты всё понял, молодец. Ну не дуйся, я с одноклассниками три года не виделась, имею право. Будете хорошо себя вести, завтра сходим в кино. На Шрека.
— Ура!! — раздалось на два голоса.
— И не пугай его. Сёма, слышишь?
— Да чо сразу я-то! Это пацаны вчера на брёвнах говорили всякое. А он всему верит, — приехав на неделю в райцентр к дедушке и наслушавшись во дворе страшилок от местных, Рома теперь опасался тёмных углов, пиковую даму и некую двоенку: существо, умеющее притворяться людьми, всё за ними повторяя, и кушающее зазевавшихся детей.
— Потому что маленький, и ты такой же был. Будь умнее.
— Я не маленький! — оторвался Рома от котлеты с макаронами.
— Так, закрыли тему. Опаздываю уже. Поцелуй мамочку! Ну всё, убежала, не ссорьтесь.
Хлопнула дверь в кухне-пристройке, стало слышно тиканье висящих над столом ходиков. Рома продолжил расправляться с котлетой, а Семён пошел в комнату смотреть дедушкин телевизор. Пощелкал кнопками каналов, но ничего интересного не шло, да ещё и антенна почему-то барахлила: по экрану ползли помехи и разводы. Окончательно заскучав, Сёма покосился на дверь и стал разрабатывать Зловещий План.
Стемнело. Рома проснулся рядом с найденной на полке книжкой про две тысячи лье под водой, сел на тахте и потёр опухшие глаза. В доме царила подозрительная тишина. Мальчик сразу занервничал, прислушиваясь и озираясь. Похоже, дедушка до сих пор не вернулся из гаража, а обычно слишком шумный Сёма где-то притих и явно затеял его напугать. И его замысел уже начал работать: тени, сгустившиеся в углу за холодильником, клубились, словно живые, ползли на стену. Старый дом, остывая, то и дело потрескивает там и тут. Или это кто-то крадётся по чердаку, осторожно ступая? Например, — Рома сглотнул, — например, двоенка? Истории, рассказанные толстым Борькой прошлым вечером, никак не шли у него из головы.
Спрыгнув на деревянный пол, Рома быстро пробежал к стене и щёлкнул переключателем. Лампочка не загорелась. Холодильник тоже молчал, неужели отключили свет? Прошлым летом такое случалось, но то ведь после грозы... Мальчик снова влез на тахту с ногами, отодвинулся подальше от края.
— Сёма-а? — из горла вышел лишь тихий писк. Он собрался с силами и попробовал ещё раз, пустив при этом основательного петуха. — Сёма, не смешно ни фига, я всё маме расскажу, слышишь?
Ни звука, только что-то (кто-то) скрипит на чердаке. Более того, надвигалась новая проблема: Рома понял, что ему очень нужно по-маленькому. Дед называл это "сходить до ветру", бог знает почему.
Спустя десять минут ёрзанья и страданий он сдался. Храбрясь и подбадривая себя, спустил ноги на пол, ожидая, что чья-нибудь восьмипалая рука протянется из-под кровати и схватит его за лодыжку. Ничего такого не случилось, но было сложно отделаться от уверенности, что по углам на самом деле происходит странное шевеление, стоит ему отвести взгляд. И это не тень... Не только она. А следить за всеми углами сразу он не мог.
Стремглав промчавшись через комнату, он выскочил на летнюю кухню и что есть мочи захлопнул за собой дверь, аж задребезжали стёкла в окнах пристройки. Что бы там ни творилось с тенями, пусть оно остаётся в доме. Он разберётся с этим позже. На кухне оказалось немного светлее, всё еще пахло мамиными котлетами и было не так страшно. Где-то вдалеке заходилась лаем собака. За лесополосой и заросшим осокой полем, не так уж и далеко отсюда, вставали девятиэтажки пригорода, их окна уютно светились на фоне тёмно-синего неба. Где-то там мама сейчас отдыхает в ресторане со своими друзьями. Скорее бы она вернулась.
Ёжась от вечерней прохлады, Рома вышел на заднее крыльцо и сразу понял, что ничего не получится. Дальний конец сада, где рядом со старым малинником стоял сколоченный из досок туалет, был погружен в глубокий, почти неестественный мрак. Там шептали на ветру кроны яблонь, а ещё дальше, за невидимым отсюда забором, начинался уже настоящий лес. В лесу трещали ветки. Если зажмуриться, можно представить, что кто-то пробирается впотьмах через заросшую балку: хр-русь, хр-русь, хр-русь. Нельзя было с уверенностью сказать, приближаются звуки к дому или следуют мимо. Рома с тоской подумал о том, каким низким и ненадёжным был штакетник, отделявший дедовы владения от чащи. Да и задняя калитка запиралась только на проволочную петлю. Можно бы взять с собой Пирата для охраны, но дедушка перед уходом посадил его на цепь. Нет, нечего было и думать о том, чтобы пойти туда сейчас, какой бы сильной ни была нужда. С тем же успехом туалет мог находиться на Венере.
Рома шагнул на край крыльца, взялся руками за резинку шорт и быстро огляделся по сторонам. Наверное, свет отключили по всей улице, так как соседние дома тоже стояли тёмные и пустые. Возможно, стояли. Должны были стоять. Этой не по-летнему рано наступившей ночью он совсем не видел их, не угадывались даже силуэты крыш на фоне беззвёздного неба. Похожий на шаги треск со стороны леса всё не смолкал. "Будь мужиком, Роман! — отругал он себя, — подумаешь, свет выключили, большое дело. Просто дурацкий брат уснул где-то, а ты и разнюнился. На чердаке тебе шаги, в лесу шаги... В башке у тебя шаги, блин!". Немного помогло. Мальчик спустил шорты до колен и с облегчением принялся за дело.
Прошла пара минут. Заправляя кулаком футболку, Рома задрал голову вверх, успел подумать: "а где же луна?". И вдруг услышал: там, в темноте, протяжно скрипнула калитка. Неторопливые шаги — а это взаправду были чьи-то шаги, всё это время! — на секунду замерли и тут же заспешили. Что-то молча бежало к нему из леса. Из под деревьев показалась бесформенная, безрукая тварь, раскачивающаяся из стороны в сторону на ходу, как слепая.
Вскрикнув, Рома отшатнулся, споткнулся о выступающую доску и упал, сильно ударившись затылком. В глазах стало совсем темно. Завыл от страха и боли, пополз назад на локтях, внезапно замер. Громко выдохнул и чуть не расплакался от облегчения. Существо остановилось перед ним на тропинке, не добежав до крыльца каких-нибудь десять метров.
— Вот ты козё-ёл, Сёма!! Козёл паршивый! Урод! — потирая растущую на голове шишку, Рома поднялся на ноги.
— Урод, — глухим голосом согласилась фигура, тоже потирая "голову".
— Знаешь, как я испугался?
— Испугался.
— Да хорош уже, я тебя узнал. Ты пледом накрылся. У тебя вон сандали торчат. И плед тоже узнал, ты его у деды в шкафу взял.
— Я тебя узнал, — накрытая тканью фигура вроде бы склонила голову набок.
— Ах так? Ну, держись у меня, — мальчик спрыгнул с крыльца и направился к брату. Страх прошёл, шишка немилосердно ныла, и теперь он был очень на него сердит.
Фигура слегка подпрыгнула на месте и зашагала навстречу. Рома от неожиданности замедлил шаг. Фигура замедлила шаг. Хотя было очевидно, что это придуривается Сёма, вокруг всё ещё было очень темно и тихо, дедушка и мама никак не возвращались, и он вновь почувствовал себя неуютно. Теперь дом словно смотрел ему в спину мёртвыми стеклянными глазами. Хотелось обернуться, но он не стал.
Подойдя к фигуре, Рома протянул руку, чтобы сдёрнуть с неё побитый молью плед. Семён синхронно протянул руку ему навстречу. Их пальцы чуть не встретились в воздухе.
— Эй! Ну хватит, пожалуйста!
На этот раз из-под пледа не ответили, оттуда раздавалось только неровное свистящее дыхание. Для проверки Рома быстро притопнул ногами и хлопнул в ладоши. Брат в точности повторил его движения. Больше не раздумывая, он схватился за плед и одним рывком сдёрнул его. Напротив стоял Семён и смотрел на Рому полными ужаса глазами. Его голова на сломанной шее безжизненно висела, касаясь ухом плеча. Красные от наполняющей их крови, пульсирующие жгутики змеились по его лицу, уходя в ноздри, в распахнутый, тяжело дышащий рот, даже в уголки налитых кровью глаз. Он медленно шевелил оттянутой вниз челюстью, словно пытаясь что-то сказать. Губы его дрожали. В самом месте перелома, в проткнувшем кожу позвоночном столбе, шевелился целый пучок червеобразных отростков. Нечто отвратительное сидело на спине мальчика: крошечное и красное грушевидное лицо вдруг выглянуло оттуда, показавшись над плечом. Сёма проследил за взглядом, скосил глаза. Увидел.
— Хватит... Пожалуйста, — с трудом и мольбой произнёс он, вновь переводя взгляд на младшего брата и плача чем-то розовым. Крик, что застрял у Ромы в горле, прорвался наружу. Спустя секунду, вторя ему, на той же ноте закричал Семён.
Когда Рома развернулся и побежал прочь, то же самое сделал кадавр. Он подскакивал на бегу, карикатурно размахивая руками и выкидывая нелепые коленца, отчего полуоторванная голова перекатывалась с одного плеча на другое. Когда один из них скрылся в доме, второй убежал в темноту под деревьями, его удаляющиеся вопли ещё долго раздавались из глубин леса. Больше Рома никогда не видел брата. Если не считать снов.
Он пришел в себя от донёсшихся с улицы голосов, сидя на чердаке в тесном пространстве между скатом крыши и рулонами отчего-то тёплого рубероида. Не помня ни как попал сюда, ни как его зовут. Кажется, какая-то важная деталь в его голове, хрустнув, навсегда сломалась. Мальчик машинально стал прислушиваться, не понимая половины слов.
— Группа один, стабилизаторы ставьте по границе участка, шаг не больше пятнадцати метров. Давайте, в темпе. Так. Подгоните прямо сюда. Да чёрт с ним, с забором! Обеспечьте мне периметр. Группа два прикрывает, присматривайте за лесом. Не спать! Группа три во двор, приготовиться, по команде за мной в дом. Кнопки без приказа не жать, там могут быть выжившие.
— Ага, как же, выжившие. Ты глянь что творится, м-мать. Это вот что вообще такое?
— Будка... была. С собакой. Ух-х, не смотри в неё.
— Э, не блевать мне тут.
— Ну, скоро?
— Ещё три маяка.
— Доложить по готовности.
— Есть!
— Цветы не трогать. Это не цветы.
— М-мать, ну почему всегда такой мрачняк!
— Спутники недоступны, пойдём по записи.
— Облачность?
— Хуёблочность. Тут неба нет.
— Дай закурить, а? От души. А сам?
— Я потом, как выйдем.
— Да ты не дрейфь, салага. Мы на самой границе выброса, соседям вон меньше повезло. Тут хоть дом на дом пока похож.
— А чо там у соседей?
— Сходи да проверь. Может, выжившие есть, кхе-кхе.
— Пошёл ты...
— Тащите кабели!
— Слыхал, Стриж? Может, ну его нахер, а? Засветим с дистанции и вся недолга.
— По адресу проживает мужчина шестидесяти восьми лет. Свидетели утверждают, что сейчас в доме также могут находиться его родственники: молодая женщина и двое детей. Детей, блядь, Миша! По команде за мной, и чтобы больше ни звука.
— Есть.
— Периметр замкнут! Фокус... в пределах допуска. Батарей хватит на тридцать минут.
— Понял. Разворачивайте пока генератор. Группа три! По коням, мужики.
Застучали по доскам тяжёлые шаги, на кухне что-то разбилось. "Тарелка, наверное", — равнодушно подумал мальчик и положил подбородок на колени. Внизу коротко переговаривались, что-то с грохотом падало, шипели рации. Наверное, скоро кто-нибудь поднимется на чердак, но мальчику было всё равно. Раздался нечеловеческий свист, за секунду достигший крещендо, но его тут же с руганью оборвали — другим звуком, коротким, похожим на громкое пульсирующее гудение трансформаторной будки в грозу. Штурм продолжался.
— Чисто!
— Чисто.
— Чис... Сука! — злое гудение трансформатора. — Теперь чисто. Фу-у.
— Что там?
— В норме. Вот же погань.
— Контакт!
— Ну?!
— Это погреб, вроде. Тут дед какой-то.
— Живой? Пропусти. Чёрт.
— Видать, засосало.
— ...Зачищайте. Не вернуть уже.
— Есть, — долгое гудение, стихающий нечеловеческий вой, запах озона.
— Проверь остальные углы.
— Стриж. Тут контакт.
— ...
— Это мать?
— Не знаю.
— Вы Лебедева Тамара Владимировна?
— ...
— Нет. Пока ищем.
— ...
— Да. Обещаю. Слово офицера. Простите, что опоздали. Сделаем всё возможное. Олег, давай.
— Точно?
— Выполнять, — гудение.
— На чердак двое.
— Шеф, тут пацан!
— Один?
— Один. Это что, кожа?
— Стой, отцепи это от него. Сам не вляпайся. Та-ак, иди сюда. Тебя как звать? Ничего, сейчас, сейчас, немного осталось. Глаза закрой только, ладно? Крепко зажмурь, вот так. Я скажу, когда можно. Серый, подсоби.
— Больше никого? Ладно, уходим. Скажи техникам, пусть запускают. Минут на десять минимум, пусть выжгут тут всё.
— Я медиков вызвал.
— Добро. Ну-ну, малец, уже всё хорошо, видишь? Какая двоенка? Нет. Тише, тише. Мужики не плачут... Мужики не плачут.
* * *
— Нет уж, ни хрена я туда не пойду! Гиблое дело, сразу видно. Здесь чрезвычайка нужна, — как бы в доказательство своих слов, хотя собеседник не мог его видеть, Алексей яро жестикулировал, тыкая пальцем в чернильный прямоугольник распахнутой двери подъезда. Дальше порога не было видно ни зги, словно лестничный марш был заполнен чёрной стоячей водой. Несмотря на жаркий июльский полдень, дверной провал источал прохладу, как открытая дверь холодильника.
— Не делай мне голову, Лёш, — звучащий по рации усталый голос потихоньку набирал обороты. Препирательства продолжались уже несколько минут и выводили начальника смены из себя. — Каждый выезд одна и та же хуйня: "не пойду, не буду, чрезвычайку давай"... Где я тебе найду столько чрезвычаек? Вот что, дорогой: надоел ты мне. Или иди работай, или возвращайся и пиши по собственному. Я не шучу. Конец связи.
Чертыхнувшись для проформы (иного исхода разговора он и не ожидал, но попробовать считал себя обязанным), Алексей повесил рацию на пояс и вернулся к припаркованной в тихом тенистом дворике служебной буханке. Ветерок качал верхушки высоких берёз, но почти не давал прохлады у земли. Солнце нещадно пекло. По случаю такой жары во дворе не было видно даже какой приблудной кошки, не говоря о прохожих. Только в песочнице валялись забытые ведёрко и красный совочек. Прислонившись к выкрашенному жёлтой краской борту уазика курил и щурился, глядя на небо, его напарник Николай.
— Чего старшой?
— Чего-чего. Сказал, лезьте в эту жопу сами, не будет вам кавалерии.
— Попробовать стоило.
— Угу, — Алексей распахнул задние дверцы фургона, и парни принялись натягивать на себя сбруи, усеянные камерами и датчиками.
— Так это... — Николай повесил на пояс подсумок с инструментами и пощёлкал для проверки выключателем фонаря, думая, как половчее начать разговор. — Как там с Катькой у тебя? Совет да любовь?
— Бля. Кто растрепал?
— Да все уже знают, — смутился он. — Завяли помидоры, значит? Погнала тебя Катюха?
— За своими помидорами следи. Неровен час, отцапают, — они помолчали.
— И что решил? Будешь делать ещё подход?
— Не буду, — ответил Алексей, почесав под каской вспотевшую голову. — Хватит с меня. Можешь подкатить к ней, если есть охота. Только смотри не пожалей.
— О-о, брат, от души. Я же так, на пол-шишечки. Без обид?
— Без обид. Готов, ловелас? Пошли тогда. С богом.
Алексей затянул последний ремешок на липучке, нащупал возле поясницы коробочку с выдавленной в металле надписью "ОБЕРЕГ-1", перекинул пару тумблеров в рабочее положение. Внутри коробочки, пока ещё негромко, загудел кулер. Застрекотали гирлянды сенсоров, считывая и обрабатывая параметры окружающей пользователя среды, по кругу, раз за разом. Когда пискнул сигнал завершения диагностики, парни уже шагали к подъезду дома, из которого поступил вызов. Ступили за порог, не задерживаясь. Знали — тут как с прорубью, лучше уж прыгать сразу.
Стороннему наблюдателю, случись такому оказаться в этом дворе на окраине Москвы, показалось бы: канули в темноту, как в смолу, без всплеска. Но наблюдать было некому. Когда становится достаточно плохо, когда на пульт диспетчера поступает сигнал, люди это чувствуют. Интуитивно. Ведь мы — прекрасные приспособленцы, впитавшие осторожность с молоком матери. В древней саванне выживал тот, кто опасался каждого шороха в высокой траве. В городе выживает тот, кто чувствует, когда лучше всего запереть дверь квартиры и сделать телевизор погромче. Мы знаем правила, мы давно живём в городах.
Аккумуляторные фонари осветили подъезд типичной хрущёвки. Здание уже теряло структуру, начало разлагаться. Дыхание создавало облачка пара, дверца электрощитка на площадке покрылась иголочками инея, а стеклянные окошки напротив счётчиков — морозными узорами. Что-то слабо скреблось в неё изнутри.
— Какой этаж?
— Пятый, квартира сорок шесть. Женщина сообщила, что муж вешал полку в ванной и застрял в стене. А барабан под крышей стоит, как обычно. Оттуда и началось.
— Земля пухом. Бр-р, ну и холодина. Давай побыстрее закончим.
— Тут уж как повезёт, сам знаешь. Всё, дальше без болтовни, — сверив показания наручных часов, бригада принялась подниматься по ступеням. Иней хрустел под ногами, местами из отверстий в покосившихся стенах натекли лужицы чего-то приятно пахнущего, но довольно гадкого на вид.
Свет ламп почти сразу захлебнулся невесть откуда берущейся темнотой, ослаб до размытых пятен и замерцал. Вместо подъёма они погружались: идти вверх было легко, по лестнице хотелось быстро взбежать. Алексей на пробу спустился на пару ступенек. Это оказалось гораздо труднее, приходилось преодолевать сопротивление нарушенной каузальности, но возможность вернуться пока сохранялась. Сделав на стене пометку из баллончика со светящейся краской, он догнал напарника. Мимо поплыл второй этаж. Кто-то рассматривал их в щель открытой на ширину цепочки двери.
— Бабуль, вы бы дверку закрыли пока.
— А вы из ЖЭКа, чтоль? Приехали свет чинить?
— Из ЖЭКа, из ЖЭКа. Вот сейчас всё починим, и будете дальше свои сериалы смотреть.
— А сегодня уже приезжали из ЖЭКа, я им дверь не открыла. И вам не открою, охальники. Какая я тебе бабуля? Помоложе вас буду.
— Все правильно, бабуль, вы не открывайте никому.
— Они вас наверху ждут. Катеньке привет, — раздался звук запираемого замка: один поворот, второй... Всего пять. Дверь при этом и не думала закрываться, блестящий глаз всё так же, не мигая, смотрел на них в щёлку.
Между вторым и третьим оставили на штукатурке ещё одну светящуюся метку, рядом с точно такой же, которая уже там была.
— Не соврала бабка, правда приезжали.
— Не надо про это думать, — Алексей подышал на оконное стекло, чтобы расчистить от инея пятачок. Во дворе было темно, потом разом зажглись фонари. Земли не было видно, фонарные столбы длинными вертикальными спицами уходили вниз, теряясь в тумане, до которого едва доставал их свет. В доме напротив пропали все окна, так что осталась безликая коробка, сложенная из квадратных панелей. Откуда-то издалека донеслась одинокая и грустная нота, похожая на песню умирающего синего кита. Николай достал планшет, тапнул пару иконок.
— Чего там?
— Ноль точка девять по Гинзбургу, фокус всё время плывёт. Жить можно.
— Добро. Вовремя мы, конечно. Ещё бы день — и прощай дом, как возле Коломенской на той неделе.
— Ага. Может, премию у Михалыча попросим? Зря что ли корячимся. По регламенту должно быть не меньше ноль девяносто пять, а иначе баста.
— Даст он тебе премию, как же. Догонит и еще раз... — внизу скрипнула пружиной и хлопнула дверь подъезда. Раздались быстро приближающиеся шаги. — Та-ак, прижмись-ка к стенке.
Звук шагов протопал мимо, лишь чуть замедлившись, и убежал по лестнице наверх. Никто так и не показался. Продолжили подъём/спуск. На третьем этаже стену и дверь одной из квартир наискосок пересекала поблёкшая трафаретная надпись: "Даст он тебе премию". Николай указал на неё, Алексей коротко кивнул и приложил палец к губам. По ступеням теперь тёк настоящий поток вязкого и чёрного, дыры в стенах становились всё больше и начали сливаться, так что на этаже решили не задерживаться. Дверной глазок квартиры 41 покосился им вслед и, кажется, моргнул.
Четвёртого этажа не оказалось на месте: окаймлённый рваными проводами провал стены перегораживала железная решётка с табличкой "Работают люди", за ней начинался длинный, скудно освещённый коридор с обитыми дерматином дверями по обеим сторонам. Одна из дверей, метрах в сорока от них, со скрипом приоткрылась, на пыльный кафельный пол упал треугольник красного света. На свет легла огромная тень, но никто не вышел, только издалека, отражаясь эхом, донёсся бодрый и неразборчивый голос радиодиктора. Перила кончились ещё на третьем, и дальше по сузившемуся лестничному маршу продвигались осторожно, боком, избегая глядеть в провал, в который уходили медленно разматывающиеся, гудящие от напряжения тросы.
Говорили мало, в основном по делу. Что-то снова случилось со светом: луч фонаря стал запаздывать за движением руки, оставляя шлейф. На клетке пятого этажа квартир уже не было, зато чердачный люк украшала табличка с числом 46. Утвердительно кивнув в ответ на взгляд напарника, Алексей распахнул люк и, подтянувшись (до потолока было всего метра полтора), залез на пыльный чердак. Выпрямился, задел что-то ногой, и оно с шорохом проскользило по бетону. Посветил, чертыхнулся: сухая тушка дохлого голубя. Чуть дальше по проходу валялись два пыльных мешка костей, цветом напоминавшие их собственные робы.
— Не думать, — шёпотом напомнил себе Алексей и закрутил головой. — Ну, где тут... Ага, вижу.
Пригибаясь, чтобы пройти под балками, он уверенно направился в дальний угол, к подсвеченному ящику с оборудованием, над которым роилась стайка мотыльков. Мотыльки тоже светились и, похоже, жрали друг друга прямо в полёте.
— Чего там? — заглянул через плечо Николай.
— Да крысы, блин. Силовой кабель погрызли. И тут ещё... Смотри, металлической оплётке кранты.
— Опять? Слушай, нахрена они провода грызут? Им что, вкусно?
— Сам спроси, — открывая сумку с инструментами, Алексей мотнул головой, указывая за границы света дежурной лампочки. Там, у земли, поблёскивало множество красных бусинок глаз — по три на брата.
— У-у, паскуды. Не люблю крыс. У меня одна девчонка была, медичка с Пражской, так она их держала. В клетке, типа как питомцев. И вот как-то раз...
— Погоди, потом расскажешь. Давай питание восстановим сначала, Гинзбург уже ноль восемьдесят шесть. А мне моя психика дорога, как память. Подай тестер.
Провозившись минут пятнадцать и посадив для надёжности три слоя термоусадки на повреждённый участок кабеля, с облегчением встали, чертыхаясь и отряхивая затёкшие колени. Чердак, тем временем, успел раздаться вверх и в стороны, став похож на внутренности огромного готического собора. Заполнился абсурдными образами и неприятным гуляющим эхом. Балки и швеллеры сходились теперь где-то высоко наверху, где плясали в тумане красные и оранжевые огни. Из одного угла помещения в другой неспешно потянулась колонна молчаливых долговязых фигур, вылезающих там в царящую снаружи вечную ночь через слуховое оконце. Дохлый голубь полз к ним по полу, неловко перебирая ломкими крыльями, хрипя и бормоча что-то неразборчивое. Коробочки персональных спаскомплектов "Оберег" пока справлялись, но натужно жужжали кулерами и ощутимо, даже через спецовку, нагрелись.
Привычно игнорируя усугубляющийся хаос вокруг, Алексей ключом-трёхгранником открыл дверцу шкафа, пощёлкал автоматами. Железо тихонько загудело и пошло прогреваться. Статус загрузки отображался на экране подключенного к разъёму устройства планшета, но на него никто особо не смотрел: опытные ремонтники по характерному перемигиванию диодов на корпусе понимали, что всё в порядке и других повреждений нет. Легко отделались.
— Слушай, а почему их барабанами называют? — Николай легонько ткнул носком ботинка гудящий ящик.
— Ну как. Это вот портативный СКИР модели Хурдэ-16, старенький уже. А "хурдэ" — это по-туркменски, что ли... У буддистов были раньше такие молитвенные барабаны, там внутри много раз написана какая-нибудь молитва. И пока барабан крутится, считается, что молитва как бы читает сама себя, и бог, значит, всем доволен, и у всех всё в шоколаде.
— Автоматизация? Самим лень молиться было, так технику приспособили? — рассмеялся Николай.
— Типа того. Торжество инженерной мысли над предрассудками. Ставили эти барабаны в ручьях, к ветряным вертушкам подключали. И только следили, чтобы вращение не прекращалось. Иначе пиздец.
— Прикольно. Ладно, у нас всё по номиналу, запускаю?
— Давай.
Гудение сделалось на тон выше. Включились активные сонары, лидары, завращались поворотные камеры на выведенной наверх стальной штанге. Дежурная лампочка сперва пригасла до бледного уголька, потом разгорелась ярче прежнего, освещая ничем более не примечательный, самый обыкновенный замусоренный чердак хрущёвки. Процессия мрачных фигур засуетилась, истаяла в воздухе. То, что ворочалось у дальней стены, стало просто грудой пакетов со строительным мусором и перевязанных бечёвой стопок газет. Экран планшета засветился зелёной надписью: "Гинз. 0,996; [стаб.]", а мигающая точка на шкале переползла почти к самой вершине гауссианы. Спустя пять положенных по инструкции минут парни спустились по лесенке на нормализовавшуюся площадку пятого этажа. Зашипела, оживая, рация.
— Справились?
— Справились, Михалсергеич.
— Ну вот, а визгу-то было, — старший смены немного помолчал. — Молодцы. Хвалю. Давайте на базу, отчёт мне на стол и свободны на сегодня.
— Так точно! Конец связи, — обрадованные парни поспешили вниз по ступеням, строя планы на остаток дня.
* * *
Несмотря на высокие потолки и зависший под ними вентилятор, вяло шевелящий лопастями, в лектории было невыносимо душно. Здесь всегда становилось душно после обеда, когда солнце заглядывало в высокие пыльные окна, и его лучи падали на стоящие амфитеатром парты. Профессор монотонно бубнил, расхаживая туда и обратно вдоль доски — равномерно, как маятник. Словно специально старался усыпить и без того клюющего носом Сашку. Неизвестно, к чему он прислушивался внимательнее: к бубнению Станислава Фёдоровича, которое тот, как дирижёр, то и дело подчеркивал взмахами руки, путешествуя мимо кафедры в стотысячный уже раз, или к гудению большой зелёной мухи, бестолково бьющейся о стекло где-то позади. Вчера допоздна пили, и теперь Саша страдал за свои грехи. "И почему, — вяло ворочал он мыслями, — почему было не открыть хотя бы одну фрамугу. Боже, как же хочется спать". Сохранять сознание было физически тяжело.
— В народе считается, — разглагольствовал Станислав Фёдорович, отправляясь в путь вдоль длинной доски, — что самой страшной катастрофой на территории Советского Союза была авария на ЧАЭС в восемьдесят шестом году. Мы, разумеется, говорим именно о техногенных катастрофах. Да, то была страшная авария. Но народ, как это нередко бывает, заблуждается. Тогда что же? Более искушённые называют взрыв на комбинате "Маяк" в пятьдесят седьмом. О, это была беда. Далее обычно идут затонувший теплоход "Александр Суворов" с его сотнями жертв, пожар второй ступени ракеты Р-16 на Байконуре, эт цетера, эт цетера, эт цетера. Всё мимо. Самой страшной катастрофой Советского Союза была Семитопольская трагедия. В зависимости от методики подсчёта, жертвами того инцидента стало до миллиона человек. Да. Все, за малым исключением, жители региона. А также первые в истории страны ликвидаторы. Сформированные в спешке, плохо оснащённые, их роты одна за другой уходили в эпицентр, чтобы никогда уже не вернуться. Некоторые погибли, но большинство считаются пропавшими без вести. Ещё триста тысяч нам удалось эвакуировать. То был страшный удар. Всего за один месяц СССР утратил контроль над частью своей территории площадью более десяти тысяч квадратных километров, расположенной в Эвенкийском районе Красноярского края. И, несмотря на все усилия, все жертвы, дальнейшее распространение едва-едва удалось остановить.
Доска закончилась, лектор развернулся на пятках стоптанных туфель и пошёл в обратном направлении.
— Не пытайтесь сейчас ломать голову. Я бы очень удивился, если бы вы что-нибудь об этом слышали. А ещё больше удивился бы ваш куратор, хе-хе-хе. Данный инцидент был тщательнейшим образом засекречен. Не совру, если скажу, что на сокрытие факта Семитопольской трагедии было потрачено ресурсов не многим меньше, чем на собственно сдерживание катастрофы. Обратите внимание: я сказал "сдерживание", а не "устранение последствий", как в других примерах, которые мы с вами разбирали на семинарах. Это неспроста. Как и в случае с Чернобыльской электростанцией, последствия не ликвидированы и никогда не будут ликвидированы! — Станислав Фёдорович высоко поднял испачканный мелом палец в знак важности сказанного. — Никогда! По сути, в самом центре России, на месте города и дюжины некогда окружавших его посёлков, по сей день зияет уродливый гнойник величиной с Кабардино-Балкарию. И продолжает медленно расти, со скоростью три сантиметра в год. Знают об этом единицы, не догадывается почти никто. Сама природа явления, как вы знаете, этому весьма способствует. Да и с размерами нашей страны нам повезло, здесь можно спрятать хоть, гм, слона. Иногда, к сожалению, и приходится...
Доска закончилась, пауза, разворот на пятках.
— Как вы уже могли догадаться, это событие стало первым и наиболее масштабным по своим последствиям столкновением советского народа и партийного руководства с эффектом коллективной нооинтерференции, известным теперь под названием феномена Кобаяши. И третьим событием такого рода во всём мире. Прямое следствие нашей политики всеобщей урбанизации и индустриализации, курс на которые был взят сразу после революции. Никто и подумать не мог, что образование крупных промышленных кластеров — каким был, среди прочих, и Семитополь, — то есть сверхкомпактное проживание большого числа людей, способно приводить к такого рода последствиям. Хотя почему "был", собственно. Город до сих пор, в некотором роде, стоит на месте, хотя под конец мы и пытались его бомбить. И обезлюдевшим его тоже назвать нельзя. Кхм. Итак! Никто в те дни просто не знал, что с этим делать. А полыхнуть могло где угодно, например, в соседнем Новосибирске, или Ленинграде. Или в Москве.
Пауза, разворот.
— Для простоты вообразите воспринимаемую вами реальность как кристаллическую решётку, атомы которой медленно теряют стабильность под постоянным потоком высокочастотного излучения. Ведь наш с вами мозг — тоже своего рода микроволновка, только очень маломощная. В пике выдаст не больше пяти милливатт, кот наплакал. На этом принципе основаны, к примеру, первые прототипы неинвазивных нейроинтерфейсов. В обычных условиях естественным излучением мозга — пусть своебразным, но слабым — мы можем пренебречь. Даже там, где одновременно собралось, хе-хе, достаточно много микроволновок, накопление искажений длится годами. Однако капля точит камень. Если ничего не предпринимать, амплитуда колебаний узлов решётки будет расти и расти, пока, наконец... Дальше реакция становится самоподдерживающейся, а её проявления — всё более опасными, сперва для рассудка, потом и для жизни. Кто-то помнит, кстати, как называется критическая величина, при достижении которой происходит манифестация феномена? Куз?.. Порог Кузнецова, правильно. Большая удача, что район выброса оказался относительно слабо заселённым. Остаётся он таковым и ныне, по понятным причинам.
Пауза, разворот.
— Итак, спровоцированный нами выброс стал третьим по счёту. В первом Япония потеряла один из своих крупнейших островов вместе, увы, со всем населением. Как говорится, не ищите его на карте. Про второй случай почти ничего не известно. Злые языки говорят, что раньше стран в Европе было на одну больше. Как знать. Наши западные партнёры до сих пор не спешат делиться информацией. А уж в те годы... Холодная война, железный занавес. Нам пришлось импровизировать, самим искать методы борьбы с неведомой и совершенно непонятной угрозой. Буквально на бегу, ломая ноги. Как-то справились, хвала тогдашней науке и ВПК. Но какой ценой! Тогда-то, на внеочередном съезде КПСС, и была в строжайшей тайне учреждена Служба обеспечения нормальности.
Пауза, разворот.
— У нас появились средства активной борьбы, способы сопротивляться. Методом проб и ошибок мы выяснили, что сам факт наблюдения объективной реальности, скрытой под искажениями коллективного восприятия, стабилизирует оное. Приводит его в большее соответствие с миром материальным, который в ходе выброса, разумеется, никуда не исчезает, меняется только человеческое представление о нём. Каждый акт беспристрастного, не подверженного губительному феномену наблюдения приводит к коллапсу квантовой функции, в результате чего мы чуточку приближаемся к состоянию условной нормы, в котором пространство остаётся пространством, время не складывается в петли, а над головой не летают вырвавшиеся из всеобщего бессознательного драконы и овеществлённые фобии.
Пауза.
— Но как осуществить такое наблюдение? Ведь каждый, оказавшийся в зоне нарушенной, плавящейся нормальности, сразу становится её жертвой и ретранслятором. На помощь нам пришла техника. Комплексы измерительных и учётных приборов, микрокомпьютеры для обработки поступающих от них данных, всё это работает без участия человека и не подвержено никаким коллективным метагаллюцинациям. Машины иммунны к индуцированной гипнагогии, тем самым их единственный недостаток это ограниченный радиус действия и большое энергопотребление. Однажды люди раз и навсегда справятся с угрозой: существуют планы по выводу на орбиту планеты большой группировки стабилизирующих спутников. Но пока ещё этот день не настал.
Станислав Фёдорович подошёл к кафедре и стал перебирать разбросанные по ней распечатки в поисках нужной.
— Во время практики те из вас, кто успешно сдадут мне экзамен, отправятся в трёхдневную поездку к "Каппа три", как именуется сейчас территория инцидента в международном классификаторе. Две из четырёхсот секций Стены, окружающей зону выброса, открыты для посещения и проведения исследований. Вас разместят при действующем НИИ и проведут краткий практический курс, включающий в себя посещение монумента Пропавшим, ознакомление с образцами из-за Стены, подъем на вершину одного из стабилизирующих маяков и даже небольшую экскурсию внутрь периметра. Уверяю, это будет в высшей степени поучительно. Ваша задача, ваша ответственность, как будущих сотрудников СОН — сделать так, чтобы этот ужас не повторился. Стать важным винтиком механизма, удерживающего грезящее наяву человечество на самом краю им же порождаемой бездны. Это честь для любого российского офицера, и на вас, прошедших строжайший отбор, возложена большая, невероятная...
Голос лектора перешёл в совсем уж невнятное бормотание, слился с жужжанием мух, растаял под потолком большой аудитории. Уронив голову на руки, Сашка крепко спал.
3 044 просмотра
2 комментария
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
